В ожидании Догго Миллз Марк

– Нет покоя нечестивым. Вот, только что пришло.

Тристан подвинул нам бумаги через стол. Это оказалось описание продукта – долго несмываемой краски для волос.

– Умри, но не сейчас. Краски хватит надолго, – отшутился я.

– А что, неплохо, – встрепенулся Тристан. – Очень даже неплохо.

Своим замечанием он только показал, как мало разбирается в нашем деле. Во-первых, если речь идет о волосах, то «красители» больше не в моде – предполагают слишком грубое, химическое воздействие. Окрашивают ткань, а волосам меняют цвет. А во вторых, клиенту не понравится, если мы станем вызывать у потенциального покупателя ассоциации с худшим из фильмов «бондианы».

Когда я все это сказал, Тристан посмотрел на меня с обиженным видом.

– Это мой любимый фильм о Джеймсе Бонде.

– Правда?

Такого просто не могло быть. В фильме подвизалась Мадонна, не говоря уж об абсурдной путанице линий: прекрасно сложенный красавец Тоби Стивенс, то есть его герой Густав Грейвс, оказывается генетически измененным северокорейским злодеем из пролога.

– Нет, конечно, – согласился Тристан. – «Лицензия на убийство».

В моем рейтинге «бондианы» «Лицензия на убийство» стоит еще ниже, чем «Умри, но не сейчас». В этом, последнем, Бонд хотя бы делает то, что умеет лучше всего: спасает мир от очередного высокопоставленного психа. А в «Лицензии на убийство» Тимоти Далтон срывается с катушек и носится по Флориде, чтобы отомстить латиноамериканскому наркобарону.

– Похоже на плохое кино со Сталлоне, только с большим бюджетом.

– Не скажите, – вступилась за начальника Эди. – Там прекрасный пролог.

Она была права и явно знала ленты «бондианы».

– А ваш какой любимый фильм? – обратился я к ней, рассчитывая получить в ответ что-нибудь с Коннери: «Голдфингер» или «Из России с любовью».

– «Казино Рояль».

Хороший выбор. Первый выход Дэниела Крэйга в качестве агента 007 и до сих пор его лучшая роль. Мы с Эди наперебой цитировали фразы из сцены в поезде, где Бонд знакомится с Уэспер Линд, когда Тристан раздраженно прервал спор и отпустил нас. Но меня попросил на минуту задержаться.

Тристан хотел поговорить об обеде, которым я собирался угостить его на прошлой неделе, но тогда он отказался, поскольку в то самое время, вероятно, трахал Эди в каком-нибудь маленьком отельчике неподалеку от вокзала «Виктория». Мы наметили обед на следующий вторник. Но это не все, чего он от меня хотел. Ему требовался совет. Я слышал от Эди, что Тристан пишет на стороне книгу. Она, однако, не сказала, что эта работа, как сообщил мне теперь автор, «перевернет практику менеджмента с ног на голову». Но еще сильнее заинтересовало ее замечание, что Тристана воодушевило на труд учение Монтеня.

– Монтеня?

– Французского философа.

Я знаю, кто такой Монтень. В университете меня заставляли читать его «Опыты» – они мне понравились. Но у меня нет ни малейших сомнений, что философу нечего было сказать по поводу управленческих капиталистических структур хотя бы потому, что он жил в докапиталистическом шестнадцатом веке.

– Такой книге требуется завлекаловка, УТП,[5] и я остановился на Монтене.

– Почему?

– Он скептик, а многие из моих теорий… – Тристан подыскивал слово.

– Скептические?

– Сейчас, сейчас… Только не надо хохмить.

Сказать «теории» было явным преувеличением. Насколько я понимаю, у него имелась всего одна: пресытившийся управленец порождает инерцию и застой системы, поскольку для того, чтобы содержать в порядке то, чем руководишь, необходимо сомневаться и отметать ненужное. Какой от сотрудника толк, если он соглашается со всем, что попадает к нему на стол? Работа теряет смысл, и его можно прогнать, сэкономив деньги на зарплате.

Интересная мысль, даже если она подозрительно напоминает закон Паркинсона. И еще: она базируется на основополагающем предположении, что любая идея хороша и должна беспрепятственно достигать самого верха управленческой структуры. Я же считаю, что на организационных ступенях успешно отметается вся муть, способная поставить бизнес на колени. Но Тристану я ничего не сказал. Чтобы выстроить свои гипотезы, разумеется, запасся аргументами и тщательно отобрал примеры.

– Как будет лучше: контрменеджмент или антименеджмент?

– Простите?

– Для заглавия.

Я задумался.

– Анти-, пожалуй, резковато. Контрменеджмент предполагает позитивный процесс… как если бы на дереве отсекались засохшие ветви.

– Для обложки мне потребуется подзаголовок – ключевая фраза. Что-нибудь вроде: «Контрменеджмент: Как… и далее б…» Ну, вы понимаете.

Еще как понимал: «Контрменеджмент: Как нажить состояние, впаяв лживую теорию легковерным бизнесменам». Мне не очень хотелось помогать ему, но и ответить «нет» я не мог.

– Хорошо бы прочитать отрывок из книги, чтобы лучше понять, что вы предлагаете.

Тристан протянул мне только что законченную главу. Она называлась: «Кто не за столом, тот в меню». К его чести надо было признать: это звучало так, как мог бы сказать Монтень.

Глава четырнадцатая

Я получил приглашение от Эди вечером в четверг, когда уходил с работы, чтобы встретиться с Толстым Тревом. Я не говорил ей, что мы видимся. Чувствовал, что она опасается – вероятно, боится, что когда он придет в себя, я могу уйти снова работать в команде с ним.

В тот уик-энд Эди позвали на свадьбу подружки детства в Хинли, а Дуглас уехал в Шропшир играть в крикет.

– Понимаю, надо было предупредить заранее. У вас уже, наверное, что-нибудь намечено.

– Хотите, чтобы я стал вашим «плюс один»?

– Скорее уж «плюс два», хотя Догго может не ходить на церемонию.

Эди сказала, что ее родители присмотрят за ним. Планировалось, что мы проведем у них вечер субботы.

– Вас обоих хотят видеть.

– Вы им и о Догго сообщили?

– Конечно, – кивнула она. – Я же не только с вами соседствую в кабинете.

Я солгал, что свободен в выходные. Джей разозлится на меня, но я не собирался упускать шанс провести выходные за городом с Эди. Кроме того, Джей и так на меня сердит – утверждает, будто из-за меня от него ушла Лили. Это случилось несколько дней назад: громкий скандал, как это у них водилось, без всякого повода, за которым на сей раз не последовало сопровождаемого потоком слез примирения. Лили швырнула бокал с вином в телевизор с плоским экраном, собрала чемодан, взяла такси и уехала к сестре. Заявила, что между ними все кончено, что, конечно, неправда, но Джей убежден, что в их разрыве виноваты мы с Кларой – мол, катализатором послужило то, что разошлись мы. Я бывал свидетелем чего-то подобного. Эффект домино: разрушаются отношения одних и тут же начинают ломаться у других, словно исчезают некие табу, и все летит кувырком. Я не считал себя виноватым, и думаю, Джей на это не рассчитывал. Просто хотел в субботний вечер побыть в своей компании.

Идея эта окрыляет. Я вот о чем: кому в здравом уме придет мысль выбрать аэропорт «Хитроу» в качестве места, где провести бурный вечер? Разумеется, тому, кто много летает и знает, что отели аэропортов забиты иногородними стюардессам, ожидающими продолжения рейса. «Только не зови их стюардессами, – поучал он. – Они этого не любят. Говорят, что они бортпроводницы». Девушки слишком устают, чтобы тащиться в центр города, но хорошо провести время не возражают. «Прикинь: парковка бесплатная, за номер уплачено».

Я рассмеялся и согласился, хотя искал предлог, чтобы отказаться. Теперь предлог нашелся.

Толстый Трев, или все, что от него осталось, открыл дверь квартиры в черной облегающей майке и с протеиновым коктейлем в руке. Он был почти неузнаваем. Не помогало идентификации и то, что Трев сбрил свою кустистую бороду (возможно, потому, что у него открылась линия подбородка, которую он мог демонстрировать миру).

– Господи помилуй, Трев, где твоя другая половина?

Я рассчитывал, что он рассмеется или по крайней мере улыбнется, но получил лишь крепкое рукопожатие.

– Это все благодаря ИТВИ.

– ИТВИ?

– Интервальному тренингу высокой интенсивности.

– Ах да, конечно.

– Заходи.

Переступая за ним порог, я мысленно вычеркнул из списка забавных тем для разговора исполняющих балетный номер бегемотов.

Квартира почти полностью лишилась мебели, а посредине гостиной появился гребной тренажер. Трев держался дружески, посочувствовал моей размолвке с Кларой, благодарил, что я набрался мужества рассказать ему о новой работе, хотя оказалось, что слухи об этом до него уже долетели.

– Мне по барабану, – успокоил он, подавая мне чашку зеленого чая. – Абсолютно по барабану.

Ресторан не славился своей кухней, но был единственным местом поблизости от дома Трева, куда пускали с собаками и где подавали вегетарианскую еду. Трев с самого начала решил, что мы пойдем именно туда. Мучное и молочное он исключил из своего рациона, но спиртное по-прежнему значилось в его меню. Но только после того, как я, совершив ошибку, заказал вторую порцию джина, Трев решил составить мне компанию и перейти от воды «Сан Пеллегрино» к чему-нибудь более крепкому.

Мы беспрестанно говорили о нем: как он изменился, как много узнал о себе, насколько вырос как личность в то время, как тело его все больше ужималось. От подобных бесед у меня внутри начинают трезвонить тревожные звоночки. Теперь же, после ухода Клары, они звучали громче – я успел отвыкнуть постоянно выслушивать истории о самосовершенствовании. Но все-таки нашел в себе силы говорить:

– Очень интересно, Трев… Я не смотрел на это под таким углом… Ты совершенно прав: как можно любить других, если не любишь самого себя?

Но правда состоит в том, что до меня никогда не доходило, что это за штука – любовь к себе. Люди, которых я сильнее всего уважаю, отличаются удивительно низким самомнением и обостренным пониманием собственной глупости и погрешимости. Ничего из этого я Треву не сказал, но он что-то почувствовал то ли по моему тону, то ли по выражению лица.

– Циник ты хренов, Дэн.

– Ничего подобного.

– И всегда таким был.

– Сам-то тоже отличался на этом фронте.

– И смотри, где очутился. Следи за тем, куда катишься.

– Спасибо за предостережение, Трев, но со мной все в порядке.

– Хорошо, если так. Надеюсь, у тебя хватит духу измениться.

– Как ты?

Трев поднял бокал и с сумасшедшим блеском в глазах придвинулся ко мне.

– Лосьон для рта, Дэн. Этот чертов лосьон тебя держит.

– Ошибаешься. Еще краска для волос и предполагаемая реклама на телевидении страшного французского хэчбэка.

– Смейся, только не забывай, сколько мути выливаешь на людей. Неужели тебе хочется заниматься подобным всю оставшуюся жизнь?

Трев разошелся не на шутку – клеймил индустрию, а меня обозвал ее прислужником, утешающим себя несбыточной мечтой, что когда-нибудь напишу роман. Я глядел на него и думал, что мне не очень нравится этот новый, жующий лебеду, приросший к тренажерам Трев. И чувствовал, что вот-вот начну отвечать на его выпады. Не получилось: только собрался, как на полу зашевелился Догго, и я почувствовал, как к ноге прижимается его теплое тельце. Это было на него не похоже – пес не щедр на подобные представления? – и как только я ощутил его присутствие, мой зарождающийся гнев угас.

Я сидел и проглатывал все, что говорилось, – не простое дело, когда несут откровенную чушь. Но еще больнее понимать, что в основе этой чуши лежит горькая правда обо мне самом.

Глава пятнадцатая

– Сейчас спускаюсь. – Раздавшийся из домофона голос Эди разочаровал меня.

Мне хотелось взглянуть на ее квартиру, как они там устроились с Дугласом. Если у нее есть стол, то на нем все должно быть в идеальном порядке. Я представлял белые стены, деревянные полы, стопку журналов на кофейном стеклянном столике ретро. Дуглас – банкир, а я по опыту знал, что банкиры любят, чтобы от их дома веяло отмытой стерильностью. Им не нравится коричневая мебель, потертые турецкие ковры, обои и всякие загадочные предметы, собирающие на мраморных каминных полках пыль. Им подавай чистоту, прямые линии, большие телевизоры и огромные полупустые холодильники.

Я предложил ехать на моей машине, что означало, что впервые за год ей предстоит основательная чистка снаружи и внутри. Я даже расстелил на заднем сиденье одеяло, чтобы на нем мог лежать Догго. Он знал Эди только по работе, и я, укладывая в багажник ее чемодан, заметил в собачьих глазах недоумение. Пес почувствовал: предстоит что-то особенное.

Каждый считает себя мастером руля, по крайней мере так говорится. Я – нет, сознаю, что, на вкус многих, езжу слишком медленно и не получаю удовлетворения от того, что с боем пробиваюсь сквозь городской поток. Метание с полосы на полосу всегда казалось мне бессмысленным занятием. Я езжу не спеша и пропускаю всех, кто торопится.

– Не стоит благодарности, – вспыхнула Эди, словно отвечая водителю «БМВ», которого я пропустил с боковой улицы, а тот даже не посмотрел в мою сторону. – Мог бы сказать спасибо.

– Эди, сегодня выходной, светит солнце, и нам поет Адель.

– Это такой принцип? Всеобщая вежливость?

– Мы вежливы, он нет. Расслабьтесь.

– Вы правы, – кивнула она. – Здесь налево. Я знаю, как срезать дорогу через Баронс-Корт.

Следующие двадцать минут мы тряслись по ремонтируемым участкам дорог в компании тех, кто, как и Эди, знал этот короткий путь.

Я уже бывал однажды в Хенли – приезжал повидаться с девушкой, понравившейся мне во время университетской регаты. И запомнил этот приятный городок в излучине Темзы с его легким налетом самодовольства. За прошедшие десять лет он нисколько не изменился. Мы петляли по улочкам с односторонним движением, когда Эди выдала сногсшибательную новость:

– Вы должны кое-что узнать: никакого Дугласа не существует.

Я лишился дара речи.

– Что ж, известие не из тех, от которого бросает в дрожь.

– То есть он существует, но мы с ним вместе не живем уже восемь месяцев.

Эди добавила, что об их разрыве на работе она не рассказывала. Пусть считают, будто у нее есть партнер, не будут думать, что она подыскивает нового. Я же не сомневался, что Тристан в курсе ее обстоятельств. Не исключено, сам настоял, чтобы она рассталась с Дугласом. И еще подумал, сколько же Эди за последние недели наговорила мне неправды: как тренировалась с Дугласом в ближайшем пабе играть в бильярд, о трогательных деталях их отношений, как он утешал ее, когда на прошлой неделе она расплакалась в кино, о приглашении на ужин в ресторан «Мишлен» после того, как мы выиграли рекламную кампанию лосьона для рта. В общем, сплошное вранье. Эти мысли наверняка отразились на моем лице, потому что Эди произнесла:

– Не сердитесь на меня. Попробуйте представить, каково одинокой девушке. Бывает очень тягостно.

– Я не сержусь.

– Посмотрите на меня, Дэн.

– Не могу. Вмажусь в зад вон того «Рейнджровера». Господи, неужели здесь никто не ездит на нормальных машинах?

– Мои родители ездят. И их автомобиль еще замызганнее вашего. – Мы обменялись примирительными взглядами. – Зачем я все это говорю? Не нужно было.

– Нужно. Теперь уж снова просвещайте, что к чему.

– Зря я вас пригласила.

– Почему?

– Устала лгать.

На секунду показалось, что Эди сейчас прорвет и она выложит все, даже про Тристана. Но она опять заговорила о родителях, предупредив, что они немного странные люди.

– Дом тоже свинюшник. Не рассчитывайте на свежие простыни и цветы в вашей комнате. У них другие привычки. Не исключено, вообще забыли, что мы к ним едем.

Родители Эди жили не в самом Хенли, а рядом, на холмах Чилтерн-Хиллс, где было на удивление безлюдно для места, расположенного так близко от Лондона. Там Эди и выросла – в старом каменном доме на краю деревушки, которая расположилась при въезде в широкую долину с высокими деревьями и пасущимися животными. Картина из романа Томаса Харди – буколическая идиллия, деревенская утопия (до того, как мистер Харди коснулся ее своим скальпелем).

Родители Эди не забыли, что мы приезжаем. Ее отец, Эллиот, встретил нас на посыпанной гравием подъездной дорожке. Это был высокий мужчина с копной черных волос, в беспорядке торчащих во все стороны, как у какого-нибудь композитора. На нем были допотопные шорты и разительно неподходящая к ним выцветшая футболка с изображением американской рок-группы «Блу ойстер калт».

– Папа, у тебя идет кровь!

Руки Эллиота покрывали ссадины.

– Твоя мама заставила меня все утро прореживать ежевику.

– Где она?

– Не знаю. Наверное, пошла лепить очередной горшок. – Он стиснул мне руку. – Извините мою плохо воспитанную дочь. Вы, наверное, Дэвид?

– Дэниел.

– Прошу прощения, никакой памяти на имена. Сказать по правде, и на лица тоже. – Когда он попытался обнять дочь, та, беспокоясь за свою белую блузку, оттолкнула его.

– Папа, ты весь в крови.

Они расцеловались в обе щеки, вытянув друг к другу шеи.

– Дочь, ты сегодня красива, как никогда. – Эллиот присел на корточки, чтобы поздороваться с Догго. – А ты, мой маленький дружок, еще страшнее, чем мне говорили.

Мать Эди действительно лепила что-то из глины. Мы нашли ее в переделанном свинарнике, служившем ей студией. Ее звали Сибелла. Я сразу понял, от кого Эди унаследовала большие, с кошачьим разрезом глаза. Черные с проседью волосы Сибеллы были собраны на макушке и скреплены чем-то вроде палочек для еды.

– Здравствуй, дорогая! – бросила она, покосившись на дочь, при этом ее нога продолжала нажимать на педаль, вращая гончарный круг. – Дэниел, Догго, милости просим. А теперь все выметайтесь. У меня важный момент.

Дом оказался не совсем гадючником, но нижние комнаты оставляли впечатление лавки старьевщика. Повсюду книги на прогибающихся встроенных полках вперемешку с застекленными шкафами, набитыми всяким антиквариатом, главным образом археологического свойства: осколками глиняных горшков, бронзовыми фигурками, ископаемыми окаменелостями и тому подобным. В выложенной камнем кухне даже в жаркий день было холодно, как в храме. Висящие на крючках наивысшего качества сковороды являлись шедеврами кухонной утвари, так же как и прилепленный к магнитной полосе набор ножей и фирменная плита «Ага». В музыкальной комнате, выходившей окнами в расположенный позади дома сад, стояло множество виниловых пластинок – такие я видел на барахолке музыкальных записей. В середине находилось большое пианино с закрытой крышкой и кипой нот, но здесь были и другие инструменты, валявшиеся повсюду, словно музыканты побросали их, умчавшись в антракте в туалет.

– Вы играете на пианино? – спросил я.

– Да.

– На виолончели?

– У-гу.

Я показал на арфу.

– Немного.

– Невероятно!

– Правда.

– Докажите.

Эди села и прижала огромный инструмент к плечу. Я завороженно смотрел, как ее длинные пальцы бегали по струнам, казалось, не касаясь их. То, что она назвала «немного», для большинства было бы «отлично» – это понял даже я со своим отсутствием слуха и нулевыми способностями к музыке. Я слышал этот отрывок, но не мог припомнить, откуда он.

– Дебюсси, «Арабеска номер один», – подсказала Эди. – Играть легче, чем представляется со стороны. Только никому не рассказывайте.

Моя низкая, с потолочными балками комната оказалась рядом по коридору с ее спальней. Мы встретились около ванной. Эди в темно-синем льняном платье пришла поправить прическу и подкраситься; я в костюме – подтянуть узел на галстуке и потереть мокрой фланелькой старое пятно на лацкане.

Мы лишь успели немного поболтать с Эллиотом и Сибеллой и выпить по бокалу «Просекко» на задней террасе, и был провозглашен тост за наш недавний успех.

– Она действительно соответствует тому, что требуется? – спросила Сибелла так, как только могут спрашивать матери.

– На все сто.

– Вы за ней присматривайте.

– Хорошо, если это ей понадобится, в чем я сильно сомневаюсь.

– Там у вас большой, злой мир.

– Мам… – простонала Эди.

– Так и есть, – не отступала Сибелла. – А всякий успех дается определенной ценой.

– Что-то отнимает у нас, – усмехнулся Эллиот.

Мучаясь нахлынувшим самоуничижением (мог бы мой отец произнести что-нибудь подобное?), я изобразил искусственную улыбку, но в то же время испытал неловкость от соблазна посмеяться над разбившимися чаяниями хозяев.

Эллиот повез нас в паб на своем допотопном «Гольфе», оказавшемся замызганнее моего «Пежо». Машина имела впечатляющие вмятины и стереосистему еще тех времен, когда кассетник был высшим достижением для развлечений в автомобиле. Деревня, где намечалась свадьба, находилась в десяти минутах езды по залитым солнцем, окаймленным буйной молодой порослью сельским дорогам. Трудно было представить более подходящий для бракосочетания день – не очень жаркий, с проплывающими высоко над головами, словно галеоны под всеми парусами, большими, похожими на вату облаками.

Жених с очень короткой стрижкой и бриллиантовой серьгой в ухе расплачивался у стойки «Королевского дуба» пачкой купюр. Он был старшим братом подруги детства Эди – громогласной платиновой блондинки Триш, чей молодой человек Ричард был двоюродным братом самого первого парня Эди, Алекса, невысокого, смазливого, нервного малого, который наградил меня влажным рукопожатием и враждебным взглядом, когда меня представляли ему в пивном дворике. Расслабился он лишь после того, как сообразил, что мы с Эди не любовники, а просто коллеги.

Дорога от паба по главной улице к церкви не заняла много времени. Мы оказались среди моря шляп и приглушенных разговоров. Невеста появилась, как полагается, с опозданием и была настолько упакована в блестящую мишуру, как не решилась бы ни одна уважающая себя фея. Когда исполняли первый гимн, в глазах у Эди стояли слезы.

– В детстве у бедняги была тяжелая жизнь, – шепнула она мне.

Джез поцеловал воздушное чудо, на котором только что женился, раздались поздравления, а еще через пять минут на церковном дворе мы забрасывали молодоженов рисом. Я присутствовал всего лишь на третьей свадьбе, но твердо знал: это не тот ритуал, каким свяжу себя узами брака. Мои мысли неизбежно обратились к Кларе. Мы иногда обсуждали, как поженимся. Клара представляла какое-нибудь экзотическое место вроде морского побережья или вершины горы, где в качестве свидетелей соберутся только самые близкие друзья. Я не возражал, хотя отдал бы голос и в пользу большого сборища в отделе записей актов гражданского состояния в Челси с последующим продолжением церемонии в соседнем ресторане. Но все это теперь больше не важно.

Особенность свадебных церемоний – они пробуждают воспоминания, и не всегда приятные. И еще – разжигают страсти. Оглянувшись, я заметил несколько молодых людей, неловко стоящих возле своих девушек и делавших вид, будто не замечают их взглядов: «А когда же мы?» Алекс украдкой курил и не сводил глаз с Эди, которая увлеклась разговором с ковыляющей на костылях сморщенной старой курицей. И у меня возникло неприятное ощущение, что мне придется за ним присматривать.

Эди попросила подвезти нас к величественному зданию, оказавшемуся сельской гостиницей, где планировалось продолжение праздника. Громада георгианской эпохи вольно раскинулась среди великолепного парка. Я не рассчитывал, что Эди будет нянчиться со мной, и это явно не входило в ее планы. Она сразу затерялась в толпе на задней террасе, выискивая старых знакомых. Можно многое сказать в пользу сборищ, где сам никого не знаешь: нет нужды никого избегать, а если прерываешь нудный разговор, на тебя не обижаются. Я пошел вперед и вскоре оказался в конце лужайки, где высокая девушка в соломенной шляпе с широкими полями курила косяк за статуей нападающего на лошадь льва.

– Полиция, – сказал я.

– Покажите значок.

– Я работаю под прикрытием. А это мне нужно в качестве улики.

Она протянула мне сигарету, и я затянулся.

– Все, попались. Вам крышка.

– Еще пару затяжек, и вам будет тоже.

Девушка не шутила. В косяке содержалась лошадиная доза. Когда через двадцать минут нелепый коротышка, одетый как городской глашатай, пригласил всех под тент, я все еще не знал ее имени. Не спрашивал – это бы испортило момент.

Входя в церковь, я выключил телефон. И теперь, сверяясь с планом рассадки, снова привел в действие. Поступила голосовая почта от матери, и я сообразил, что она плачет. А в том, что у нее заплетался язык, было, видимо, виновато выпитое спиртное. «Дэнни, малыш, это я. Позвони, когда сможешь. Это очень важно». Я попытался вспомнить, когда она в последний раз называла меня «малышом», и представил мальчишку с прической на прямой пробор, в серых вельветовых шортах. Сердце сжала ледяная рука. Мне знакомы подобные звонки. Если бы что-нибудь случилось с Найджелом – надо смотреть правде в глаза: при том, какой он ведет образ жизни, инфаркт и инсульт вполне возможны, – она бы так и сказала. Нет, дело касается нас с ней – чего-то такого, чем она хочет поделиться.

– Черт… – пробормотал я.

– Проверьте-ка, с кем я сижу, – пошутил устроившийся рядом со мной старикан.

Еда и вино в отличие от речей оказались на высоте. Отчим невесты повторял, во сколько обошлась ему пирушка, Джез оторвался от записей и с излишними подробностями живописал, на что способна его молодая жена в постели. Затем вышли шафер и подружка невесты и на пару, изображая губами барабан, прочитали по бумажке несколько плоских шуток.

Эди бросала на меня виноватые взгляды, а я удивлялся: зачем она меня пригласила? Эди же прекрасно знала, что я не понравлюсь ее лучшей подруге Триш, которая, взглянув на меня, подумала то же, что я о ней: совершенно не мой тип.

Клара имела обыкновение танцевать, словно в трансе, будто в нее сквозь ступни проникали силы матери-природы и гальванизировали конечности. К несчастью, я перенял кое-что из ее манер: голова запрокинута, глаза закрыты, руки подняты, сам вихлял, как водоросль в водовороте. Понимал, что зрелище не из приятных, но погрузился в агонизирующие такты клубного ремикса «Героев» Дэвида Боуи.

– С вами все в порядке? – крикнула мне в ухо Эди.

Я открыл глаза и заметил, что она слегка встревожена.

– У меня в запасе есть другие па, но я, пожалуй, воздержусь.

– И поступите мудро, – уколола она.

– Кто-то сказал: «Танцевать, словно никто не видит».

– Но сейчас видят.

Эди была права. Пара подростков даже передразнивала меня.

– Имитация – высшая форма лести! – воскликнул я.

– Чьи это слова?

– Какая разница?

Тут я понял, что напился и мне требуется выпить еще. Взял в баре водку с тоником и вышел на улицу. В Испании почти наступила полночь – ничего страшного: мать – сова и наверняка еще не легла, ждет, чтобы я позвонил ей. Я набрал номер, но тут же дал отбой. Я пока еще достаточно трезв для общения с ней, однако говорить сейчас не хотелось. Возникло острое желание провести еще одну ночь самим собой – Дэниелом Уинном, сыном Майкла Уинна и Анны Уинн (урожденной Ларсен), родным, а не всего лишь единоутробным братом Эммы. Небо сверкало звездами, но меня охватило уныние, и, чтобы взбодриться, я вернулся под тент. Утешение явилось в виде разговорчивой женщины в нарядном платье, которая плюхнулась за столик, где устроился я. Она вспотела от недавних упражнений на танцплощадке.

– Вы должны находиться там! – заявила она, наливая себе бокал белого вина.

– Простите?

– Отстаивать свои права. – Женщина кивнула в сторону танцующих, где Эди кружилась с тремя парнями, один из которых был Алексом.

– Мы с ней просто коллеги по работе.

– Как скучно.

Я не могу похвастаться, что знаю деревню, но вырос в Норидже, окруженном такой же первозданностью, и не боюсь предположить, что деревенские сильно отличаются от городских. И дело не в том, чтобы держать под кроватью по ружью или по два. Проблема в том, как они проводят время. Чтобы заработать на кусок хлеба, деревенские копают дренажные канавы, ремонтируют соломенные крыши, поправляют каменные ограды, стерилизуют скот, обслуживают сельскохозяйственные механизмы или продают удобрения. Барбара – так звали женщину в нарядном платье – содержала конюшни для владельцев лошадей и попутно подрабатывала, занимаясь разведением пони. Эти занятия заполняли часы ее бодрствования и помогали наполнить бензином бак ее грязного «Лендровера». Барбара являлась близкой подругой матери невесты, и она же, по ее выражению, «много лун назад» учила Эди ездить верхом.

– Только не говорите, что она и на это способна.

– Конечно. Эди все легко давалось. Кроме…

– Договаривайте.

– Не мое дело распространяться об этом.

Я опустил руку в карман пиджака.

– Я за вас заплачу.

Женщина улыбнулась.

– Уберите свои деньги. Угощаю я. – Она глотнула вина и продолжила: – Одно слово – любовь.

– Любовь? – удивился я.

– Она вечно искала любовь не там, где надо.

– А где надо?

– Там, где нас нет. – Я оценил глубину ее мудрости. – Вижу, произвела на вас впечатление? Расслабьтесь. Это вычитано в «Космополитене», там полно всякой чуши типа: «Вы красная, зеленая или синяя женщина?»

– И какая же вы?

– Я? Счастливо выскочившая замуж и счастливо дважды разведенная. Откуда же мне что-нибудь знать?

– Подозреваю, вы знаете гораздо больше, чем говорите.

Она отмахнулась от лести.

– Вы гомосексуалист?

– Обещайте, что не линчуете меня, если отвечу «да».

Барбара задохнулась от обиды.

Страницы: «« 23456789 »»

Читать бесплатно другие книги:

Люди – песчинки на жерновах времени. Все перемелется, останется лишь пеплом, строками в старых книга...
В монографическом исследовании впервые дается комплексное обоснование нового научного направления – ...
Учебное пособие написано в соответствии с Государственным образовательным стандартом и рекомендуется...
Вашингтон Ирвинг – первый американский писатель, получивший мировую известность и завоевавший молодо...
С древних времен наш мир находился под неустанным вниманием. Известные диктаторы, ученые полководцы ...
Выражение «Книга – лучший подарок» в полной мере подходит для сборника стихов Алексея Ермилова. Запо...