Стеклянная карта Гроув С.

? июля 1891 года,? часов

День эпилога – термин, используемый последователями культа «Хроник Великого Разделения». Употребляется для обозначения последней даты той или иной эпохи. Термин весьма неопределенный: неясно, идет ли речь о календарном завершении некоего периода или же о разрушении прежней эпохи, уступающей место новой.

Вересса Метль. Пустоши. Толковый словарь

София стояла перед пьедесталом, готовая защищаться, и смотрела на Бланку. Та поднялась на балкон. Некоторое время обе молчали, причем Бланка, казалось, едва замечала девочку. Лакрима прошла мимо нее к перилам и посмотрела вниз, на озеро.

– Лишь после твоего ухода я поняла, – произнесла она наконец, – что карты описывают этот самый момент – здесь и сейчас. – Она обратила к Софии свое лицо, состоявшее из одних шрамов. – Это не Великое Разделение, а лишь его отдаленное эхо! – Бланка негромко, с горечью рассмеялась. – Но ты-то ведь понимаешь. Ты, в конце концов, картолог не мне чета. Быть может, из-за отсутствия у тебя чувства времени твой разум свободен, – словно размышляя вслух, проговорила она. – Тебе дано видеть вещи такими, каковы они есть, вне зависимости от обстоятельств.

София ничего не ответила. Плащ и платье Бланки были изорваны, руки в царапинах. Лакриме явно пришлось выдержать нешуточную борьбу, противостоять стихиям или, хуже того, людям. София со страхом гадала, что от них осталось.

– Что с вами случилось? – помолчав, спросила она.

Бланка, не слушая, продолжала:

– Стоило мне понять свою ошибку в толковании карт, я бросилась в темницу… однако вас там уже не было. Нохтландская стража сообщила мне, что вы скрылись в тоннелях. И вот тогда я окончательно прозрела. Скажи, ты сама догадалась? Или прочла истину здесь, на этих стенах?

– Догадалась? О чем?

– О том, что наступающие Южные Снега и есть мой дом – Передовая эпоха.

София покачала головой:

– Я и значения четырех карт не поняла. И ни о чем не догадывалась, пока не попала сюда и не увидела здешние карты. Стеклянные, которые на стенах… – Она помолчала. – Потом я сообразила, что они рассказывают об этом месте, которое мне нужно разрушить. – София опустила голову. – И вот я здесь, а заставить себя не могу!

Бланка со вздохом повернулась и вновь стала смотреть на замерзшее озеро.

– Бедное дитя… Ты в самом деле начисто лишена чувства времени. Ты хоть знаешь, сколько ты здесь провела? С того момента, как покинула пещеры?

София ответила с ощущением легкого беспокойства:

– Нет…

– По часам Пустошей – более девяти часов. По счету Нового Запада – двадцать пять часов. Солнце успело дважды взойти!

София так и ахнула. Бланка же добавила не без зависти:

– Предоставленная самой себе, ты, наверное, торчала бы здесь до скончания времен.

– Больше суток, – потерянно, придушенным голосом шептала София. – Я-то думала, час или два…

Бланка вновь повернулась к девочке.

– Пока ты разглядывала карты Большого зала, – сказала она, – я упустила свой шанс спасти Передовую эпоху. Ледники надвинулись слишком быстро… Они уже накрыли Карту Всех Карт. Мы опоздали!

– Не понимаю, – произнесла София. – Вы же хотели, чтобы Передовая эпоха распространилась по всей земле. Так почему не позволить ледникам идти своим ходом? Зачем вообще было Карту искать?

Бланка устало отмахнулась:

– Ты не выходила за стены… Ты не видела Передовую эпоху в ее нынешнем виде… – В голосе лакримы звучало многолетнее разочарование. – С тех пор, как я осознала свое прошлое… с момента, когда твой дядя освободил меня… я ничего так не хотела, как вернуться в свою родную эпоху. И в конце концов добралась до Огненной Земли, где в целости и сохранности обнаружился кусочек Передовой эпохи. Можешь ты хотя бы приблизительно вообразить охватившую меня радость? Я попала домой! Наконец-то я услышу родной язык! Меня назовут по имени… – Она издала звук, не слишком напоминавший членораздельную речь, но интонация определенно говорила о чем-то легком, радостном. Это было эхо чьей-то юности. – Вероятно, ты способна посочувствовать мне, – продолжала Бланка. – Ты лишь недавно покинула Новый Запад, но, я уверена, страстно хочешь обратно!

София знала, что сравнивать их ощущения было просто смешно, но, припомнив свой дом на улице Ист-Эндинг, сумела отдаленно представить себе ностальгию Бланки.

– Думаю, да, – сказала она.

– Тогда, – произнесла Бланка, и ее голос дрогнул, – подумай, каково было бы вернуться в Бостон – и обнаружить его покинутым, обращенным в руины! Только развалины – и нигде ни души! Лишь останки тех, кто некогда населял его…

София, не удержавшись, посмотрела сквозь прозрачную стену на ледяной город внизу.

– Ваша эпоха оказалась покинута?

Бланка испустила горький смешок:

– Начисто! От Передовой эпохи осталась лишь пустая оболочка… безжизненная скорлупа. Ее народ давно вымер. Города разрушились. Кругом были лишь обледенелые камни… Мир, который я помнила, исчез!

София отодвинулась к стене.

– Не пойму я что-то, – сказала она. – Но ведь там, снаружи, говорите, ваша эпоха? Город стоит, люди ходят…

Бланка подошла и встала с нею рядом.

– Похоже, никто не может вернуться в мир своего прошлого. Да, это моя эпоха… Но во время Великого Разделения мне стукнуло двадцать, и только через восемьдесят с лишним лет я снова ступила на родную землю. Передовая эпоха, которую я знала, оказалась разрушена. Лед все-таки победил нас. Все живое погибло. Остались одни ледники!

– Но там, внизу, люди, – возразила София.

– Это лакримы, – безжизненным голосом ответила Бланка. – Лакримы, порожденные новой границей. Их там сотни. Лишь эти прклятые создания будут населять Передовую эпоху! Так вот, – продолжала она, – приняв ее гибель, я запретила себе думать о ней. Но потом познакомилась с мифом нигилизмийцев и поверила в его истинность. Появилась надежда… Я решила: стоит найти Карту Всех Карт, и я сумею переписать историю, отвести беду.

Я сделаю так, что Передовая эпохавосстановится и все станет по-прежнему… – Взгляд Бланки был устремлен на заснеженные просторы за стеной. – Разыскивая Карту, я попутно выяснила, что с юга едва ли не со скоростью взрыва движутся ледники, захватывая землю. А это значит, что моя эпоха – чудесное время, которое я любила, – никогда не будет воссоздана. – Она приложила ладонь к стене пирамиды. – Я опоздала. И тогда, и теперь…

София рассматривала безлюдный город у подножия пирамиды. Она вглядывалась в белый простор, уходивший к южному горизонту, и силилась вообразить тысячи миль бесплодного льда… замерзшие города… подземные норы, куда постепенно добирается гибельный холод. Тщетны были жалкие усилия людей, пытавшихся что-то противопоставить всемогущим ледникам. Отныне все принадлежало лишь им.

София покосилась на изборожденное шрамами лицо Бланки.

«Что может быть хуже, – подумалось ей, – чем потерять не просто семью, дом и друзей… утратить целый мир, который ты знала и любила?»

Она нерешительно протянула руку и тронула ладонь Бланки.

– Как же мне жаль, что это случилось, – прошептала девочка.

Бланка сжала ее пальцы. Пока они там стояли, гроза над их головами сместилась к северу, следуя за ледниками. Бланка посмотрела на небо и выпустила руку Софии.

– Буря движется быстро, – проговорила она, скорее обращаясь к себе, нежели к Софии. – Времени совсем мало.

Сунув руку под плащ, лакрима вытащила четыре карты и протянула их девочке. Та, замерев от неожиданности, некоторое время держала их в руках, потом спрятала в рюкзачок. Бланка сдернула с шеи шелковый шарф, некогда служивший ей вуалью, и набросила на стеклянную пирамиду, что стояла на каменном шаре.

– И эту карту возьми, – сказала она Софии. – Здесь есть, по крайней мере, некоторые из ответов, которые ты ищешь.

Девочка приняла завернутую пирамиду.

– Что вы собираетесь делать?

– Нужно рассеять воды Карты Всех Карт…

– Но зачем?

– Я знаю, дитя, трудно осознать это без особых объяснений… Но если убрать озеро с пути ледников, они остановятся. Нельзя допустить, чтобы оно слилось с ними!

София проговорила с отчаянием:

– Не понимаю!

– Это живая карта мира, так? Если озеро промерзнет до дна, вместе с ним застынет и вся земля, ясно?

София неуверенно кивнула.

– Отсюда следствие, – продолжала лакрима. – Если мы направим воды озера в теплые подземные пещеры, рост ледников прекратится. – Она помолчала. – Ты знаешь, что мы должны сделать. Ты это видела. – Бланка говорила мягко и ободряюще. – Мы скатим этот камень в озеро. Падая с высоты, он пробьет сперва лед, а потом и озерное дно. Вода вместе с Картой стечет в систему тоннелей… Там ее уже нельзя будет прочесть. Но исчезнет и опасность.

– Но тогда рухнет и Зал, – сказала София. – Все карты погибнут. И эти воды внизу… Шадрак их уже не увидит. Да и я никогда не узнаю…

Бланка молча смотрела на нее. Шрамы сложились в гримасу жалости, уподобившись человеческим чертам.

– Я понимаю, дитя… я понимаю. Я вполне представляю себе безмерность этой потери. Но и ты пойми: пока мы тут разговариваем, озеро под нами промерзает все глубже. Скоро живая карта мира превратится в сплошной кусок льда. Я опоздала и не сумела переписать историю своей эпохи, да и ты ничего не узнала… Если мы выплеснем Карту, ты не сможешь ее прочесть, но, вероятно, это сделает в будущем кто-то другой… Воду можно будет собрать и снова заставить отображать мир. Неужели ты откажешься от такого шанса?

Софии показалось, что чувство утраты, преследовавшее ее всю жизнь, капля за каплей собралось в озеро ничуть не меньше того, что раскинулось внизу. И она зависла над ним в безвременье. Она знала, что упадет туда и утонет, но выбора не было. Только прыгать!

– Нет, – прошептала она.

– Я надеялась, что ты ответишь именно так, – тихо проговорила Бланка. – Так помоги мне его сбросить…

И она изо всех сил навалилась на камень. Ее лицо жутко исказилось от натуги, но шар не двигался с места. София сперва замерла в нерешительности, потом сложила карту и рюкзачок и принялась помогать. Стоило ей налечь на шар вместе с Бланкой, как он подался и качнулся.

– Берегись! – крикнула Бланка. – Назад!

Сама она продолжала толкать что было мочи. Шар катился все быстрее и наконец достиг края балкона. Перила хрустнули и разлетелись.

В полной тишине последовал долгий полет вниз…

Время остановило для Софии свой бег. Камень завис в воздухе. София как бы стояла возле окна, наблюдая, как по ту сторону исчезают все истины мира. Она не узнает их, и тайны навсегда останутся тайнами…

А потом, совершенно неожиданно, она увидела перед собой лицо. Свое собственное. Маленькая девочка, печальная и одинокая, чего-то ждала, глядя в пыльное окошко своего воображения. И кажется, этого ребенка вовсе не пугала возможность, что стекло разобьют. Напротив, она испытывала облегчение, даже радость. В конце концов, это окно никогда не показывало ей самой желанной из всех картин, а лишь отгораживало ее от мира.

Время возобновило свой бег. Раздался чудовищный треск – это камень проломил лед. Стены начали содрогаться. Затем донеслось что-то вроде взрыва, приглушенного слоем воды. Это дно озера подалось под ударом.

У нее вырвался вскрик.

– Тебе надо уходить, – сказала Бланка. – Поспеши!

София подхватила рюкзачок и торопливо засунула в него пирамиду – карту Южных Снегов.

– А вы? – спросила она.

Бланка выглядела какой-то обмякшей. Она стояла посередине балкона. Тот заметно колебался: стены, задетые потревоженным льдом, тряслись все сильнее.

– Мне незачем жить, – ответила она. – А ты беги.

– Пожалуйста, давайте уйдем вместе!

– Куда и зачем? Я же изгой… в квадрате и в кубе. С моим лицом нельзя находиться среди людей… Я чужая и для лакрим, потому что память вернулась ко мне. Я не принадлежу ни к одной из живых эпох, ведь мира, частью которого я была, больше не существует. Мне нигде нет места, я ничто!

У Софии побежали по щекам слезы, она потянулась вперед, чтобы снова взять Бланку за руку… Но может быть, это выражение жалости окончательно убедило лакриму в собственной правоте. Она издала жуткий, рыдающий вопль из самой глубины своего разбитого сердца. Упав на колени, Бланка закрыла руками лицо. Ее крик длился и длился, отражаясь от рушащихся стен, наполняя гибнущий Зал песней неизбывного горя.

София не могла его выносить.

– До свидания, – прошептала она.

Девочка бросилась к лестнице и помчалась вниз. Повсюду падали обломки пирамиды. София не отваживалась глазеть по сторонам и сосредоточенно глядела себе под ноги. Она бежала, придерживаясь за стену… И внезапно в памяти воскресли видения, навеянные четырьмя картами. Пока ее пальцы касались холодных плит, выгравированные линии перестали быть просто чужими воспоминаниями; Софию окружила толпа людей, и все они напряженными голосами вещали о чем-то безотлагательном и жизненно важном.

Память давно сгинувших создателей карт в последний раз изливалась во внешний мир…

На бегу девочка слышала эхо бесконечного крика, еще звучавшего наверху. Она и сама плакала вслух, отчаянно, болезненно, хрипло.

Потом ее ноги начали подкашиваться – ступени зашатались. Верх пирамиды обрушился в быстро мелевшее озеро. В Зал ворвалась снежная буря, которая свирепствовала снаружи.

– Нет! Нет еще! Рано! – кричала София, ускоряя свой бег.

Она споткнулась, упала и заскользила, съезжая вниз кувырком, ушибая то колени, то спину… Однако рюкзачка так и не выпустила. Потом кое-как поднялась и, громко всхлипывая, бросилась дальше.

Огибая очередной угол, девочка увидела, что стена у нее над головой начала складываться, подобно листу бумаги. София не имела ни малейшего понятия о том, как выбраться отсюда. Она вышла к пирамиде из тоннелей, а выше уровня земли никакого выхода, кажется, не было. Во всяком случае, ничего подобного ей на глаза не попадалось. По-прежнему скользя рукой по стене, София пыталась черпать уверенность и силу у людей, незримо сопровождавших ее. Они были всего лишь воспоминаниями, но жили собственной жизнью. Разве они с нею не говорили? Не указывали на определенное место в стене?..

И вдруг совершенно явственно прозвучали два голоса, мужской и женский. Выделившись из общего бессвязного хора, эти уверенные и ласковые голоса подбадривали Софию, вселяли надежду: все будет хорошо.

«Лети, София, лети!..»

Она посмотрела вперед… Ну конечно, вот он – треугольный пролом, еще не разрушенный, не заваленный падающими глыбами. Всего лишь трещина в стене… Но это был выход наружу.

До него оставались считаные шаги… Достигнув подножия лестницы, София с ужасом убедилась, что пол перед ней развалился. Она стояла на качающемся обломке льда. Ступая настолько быстро, насколько хватало смелости, девочка перебежала на противоположный край – и прыгнула на соседнюю льдину, плававшую как раз возле трещины. Она почти добралась! Шаг по тонкому льду… еще, еще… Прыжок! София исчезла в щели – и тут льдина, с которой она соскочила, раскрошилась в ледяную кашу.

София выбежала на снег и стала оглядываться, но кругом была только белизна. Потом сзади родился некий звук: разом лопались, гибли тысячи карт. Обернувшись, София увидела окончательное разрушение Большого зала. Стены трескались и разлетались. Прозрачные листы сталкивались и крошились, взметая ввысь тучи снега и ледяных брызг. Пирамида ушла в небытие, оставив лишь груду битых карт над опустевшим ложем Карты Всех Карт, чьи воды впитывались в теплую землю пещер. Где-то в недрах этой груды упокоилась Бланка.

Потом стало тихо. Воздух словно замер.

Испытывая странную смесь ужаса и надежды, София медленно отвернула от развалин лицо. Увидит ли она его? Он придет?..

Она прищурилась, глядя на север. Там, где раскинулся Нохтланд, не осталось и следа грозовых туч. Яркое солнце играло на льду.

И там, по ту сторону ледника…

Сердце отчаянно заколотилось. Над белой поверхностью что-то сверкнуло, крохотное, но яркое, точно далекая звездочка…

2 июля 1891 года, 10 часов? минут

Лакрима – от латинского «слеза», родственно просторечному «lgrima». В Пустошах и на сопредельных территориях так называются безликие существа, которых чаще слышат, нежели видят. Их плач овеян легендами. Согласно поверью, услышать голос лакримы – значит постичь всю глубину человеческого горя.

Вересса Метль. Пустоши. Толковый словарь

Когда рухнул Зал поминовений, ослепительный свет, окутывавший фронт ледника, померк сам собой; медленно надвигавшиеся льды остановились. Некоторое время голубая стена высилась на равнине совсем рядом с Нохтландом. Однако перемены не заставили себя ждать. Жаркое солнце Пустошей стало плавить ледник. Побежали потоки воды – так и не наступившая эпоха таяла, словно кубик льда, забытый на кухонном столе. Сперва это было едва заметно, но солнце пригревало вовсю, и ручьи делались все говорливее. Начался потоп.

Кое-кто оказался неплохо подготовлен к наводнению. Близ высокого ледяного утеса, что составлял передовой выступ ледника, на головоломной скорости, разбрызгивая колесами воду, мчалась величественная болдевела. Следуя вдоль края льдов, она шла на колесах, пока вода не стала достаточно глубокой. Тогда болдевела поплыла, подгоняемая холодным ветром, который наполнял ярко-зеленые паруса.

У руля, выкрикивая команды, стоял не кто иной, как учтивый пират Бартон Моррис.

– Я сказал «канаты», а не «лопатить»! – заорал он на Персика, спешившего к нему с ведерком и шваброй.

Моряки «Лебедя» решили в кои-то веки вспомнить свои пиратские навыки. Услышав о небывалом погодном фронте, надвигавшемся с юга, они отправились вглубь страны, завладев по дороге из Веракруса великолепнейшей болдевелой; на ней-то они и прибыли в столицу. В Нохтланде царил полнейший разброд. А дальше… В общем, Бабуля Перл решительно настояла, чтобы они выдвинулись на юго-восток, прямо навстречу ледникам. Объяснялось ли такое решение одной лишь удачей или, может быть, чем-то большим?.. Как знать! Нам лишь известно, что среди каменистых холмов у озера Сицекпан болдевела остановилась. Стоя на палубе, старая женщина внимательно прислушивалась к чему-то.

«Неужели ты что-то слышишь в подобную бурю?» – усомнился Персик.

«Тихо! – вскинула руку старушка и повернулась к нему: – Здесь где-нибудь есть пещера?»

Вот так и получилось, что они прибыли непосредственно к темному устью пещеры, замеченному в холмах. И весьма вовремя: наружу из тоннелей выбрались Каликста с Барром и еще четверо «спелеологов», мокрых, грязных, озябших.

Теперь все они мчались на подгоняемой ветром болдевеле – к пирамиде, которая рушилась в вихре белого снега…

София бежала навстречу серебряной вспышке, приближавшейся к ней по льду. Мокрые ботинки облеплял снег, передвигать два тяжелых снежных кома делалось все труднее. Тем не менее ей казалось, что фигура человека увеличивается. София ненадолго остановилась, чтобы сбить снег с ботинок. Дышать было трудно. Она наклонилась вперед и вновь побежала.

По ее представлениям, прошло много часов, но наконец перед ней предстал Тео. Он размахивал рукой, обмотанной серебряной пряжей.

«Так вот каков был ваш замысел, Судьбы! – ловя ртом воздух, сказала себе София. – До чего же ловко вы все устроили».

Они столкнулись на бегу. Тео, хохоча, сгреб ее в охапку. София спотыкалась в неуклюжих, облепленных снегом ботинках.

– Ты ее уронила! – кричал Тео. – Уронила!

София мотнула головой, выдыхая в морозный воздух облачка пара:

– Я не роняла…

– Как не роняла? Смотри, она рухнула!

Оглянувшись, София увидела, как оседает снег над руинами пирамиды.

– Бланка… – кое-как выговорила она. – Мы с ней… вместе…

– Бланка? – прищурился Тео. – И где же она?

София вновь покачала головой:

– Она… она не… – Девочка вцепилась в лямки рюкзачка и отвела глаза. – Ее больше нет.

Тео бросил взгляд на развалины, потом повернулся влево.

– Пошли-ка отсюда, – сказал он. – А то я в сосульку превратился! – Оглянулся и заулыбался. – Пираты корабль захватили!

И, щурясь на яркий солнечный свет, они побежали к обрывистой кромке льдов, отмечавшей пределы Передовой эпохи.

– Где остальные? – пропыхтела София. Говорить на бегу было трудно, но не спросить она не могла.

– Все на корабле! – ответил Тео.

– А из тоннелей как выбрались?

– Шадраку спасибо! Он знал карту наизусть. Твой дядя водил нас кругами, пока мы не отделались от големов. Каликста и Барр дали им бой, завладели парочкой револьверов… Потом много часов искали выход наружу. Но выбрались!

София облегченно вздохнула. Шадрак был жив!

Приблизившись к обрывам, они замедлили бег, потом, скользя и спотыкаясь, стали спускаться по выростам льда. Оба то и дело падали: шершавая некогда поверхность быстро становилась скользкой под яростными солнечными лучами. У Софии занемели руки: приходилось часто подниматься, хватаясь за выступы льда. Тео немного опережал ее. Вдруг у него вырвался восторженный вопль.

– Смотри! – Он указал рукой вдаль. – Все тает!

Внизу открывалось зрелище невообразимое и незабываемое. Город Нохтланд едва виднелся в отдалении сероватым пятном. А повсюду вокруг его стен – россыпью черного песка по светлому камню – стояли толпы народа. София не поняла бы, что это люди, если бы вереницы беженцев не тянулись к городу от самого уреза наступавшей воды. Все они спасались от ледников: кто на болдевелах, кто в фургонах, а кто пешком. Одни пытались увезти с собой скарб, другие шли с пустыми руками. Наводнение наступало беглецам на пятки. Возле края талого льда плавал мусор, торчало разломанное колесо болдевелы…

Тео вновь принялся размахивать рукой. Серебряные нити, удерживавшие повязку, разбрасывали яркие блики.

– Вон они!

Он указывал в сторону Нохтланда. Оттуда, расталкивая плавающий мусор, к ним мчалась стройная болдевела.

София смогла разглядеть Барра в смотровом гнезде наверху мачты. Вот болдевела замедлила ход, Барр замахал рукой.

– Привет терпящим кораблекрушение! – прокричал он и что-то бросил в их сторну, вытравливая веревку. – Закрепите хорошенько!

В лед воткнулась четырехзубая кошка. Тео как следует вколотил ее ударом ноги. Пока он закреплял якорь, София затянула на груди лямки рюкзачка.

– Давай ты первая, – сказал Тео.

София повисла на веревке и, обхватив ее лодыжками, проворно съехала в сторону корабельной мачты. Барр сгреб девочку поперек туловища и поставил на подножку среди подстриженных ветвей.

– Сама вниз слезешь?

София кивнула, но прежде, чем спуститься, вскинула голову и посмотрела на Тео. Он с легкостью скользил по тросу. София нащупала ногой нижнюю ветку, чтобы встать на нее и освободить место для Тео. Это было все равно что слезать по дереву. В следующий момент Барр подхватил Тео и поставил его на ту же подножку. Затем пират перерезал веревку и крикнул:

– Отваливаем!

Как только ботинки Софии стукнули о палубу, ее окружили со всех сторон.

Самой первой девочку обняла Вересса:

– Как же мы за тебя волновались!

София рассеянно улыбалась, ища глазами единственного человека.

– Где дядя Шадрак?

– Я тебя к нему провожу, милочка, – взяла ее под руку Каликста. – Он на нижней палубе отдыхает.

Мартин положил ей на плечо ладонь, крепко сжал:

– Как здорово, что ты снова с нами, София!

На болдевеле был винтовой трап, выводивший в длинный коридор. Стены покрывал плющ, усеянный светлыми цветами. Следуя за Каликстой, София вошла в обширную спальню. В иллюминаторы лился солнечный свет, падавший прямо на постель, из трещин между половицами росли лютики. В расшитом кресле у постели несла вахту Бабуля Перл. При виде племянницы Шадрак приподнялся на подушках:

– София!..

– Дядя Шадрак! – Она бросилась к нему. – Что с тобой?

Отстранившись, девочка стала придирчиво разглядывать его. Что с ним, почему он в постели?

Он улыбнулся, пригладил ей волосы и заложил их за уши, чтобы лучше видеть лицо Софии.

– Ты-то как?

– Хорошо! Сколько всего случилось, ты не поверишь!

Он рассмеялся:

– Ну и прекрасно. Давай подсаживайся к Бабуле Перл и рассказывай все подробно, потому что я еще некоторое время здесь проваляюсь…

Откинув одеяло, он показал ей правую ногу в повязках.

– Да что произошло? – испугалась София.

– Бандитская пуля, – вздохнул Шадрак. – Достала еще под землей. Ох, начинаю я понимать, почему в Нохтланде так не любят металл…

София смотрела на его раненую ногу.

– Насколько это серьезно?

– Да ничего особенного, – заверил ее Шадрак и расправил одеяло. – Наша Бабуля Перл, как выяснилось, не только прорицательница, великолепная рассказчица и так далее, но и превосходная лекарка.

– У него крепкие кости и отличное сердце, – улыбнулась старая женщина. – А твое возвращение придаст ему силы, необходимые для скорейшего выздоровления!

– Как же здорово, что вы с нами! – обняла ее благодарно София.

– А я-то до чего рада снова слышать твой голосок, деточка, – отозвалась Бабуля Перл. – Ты, как я понимаю, столько дел переделала… не помешало бы выпить глоточек воды и пожевать что-нибудь. Да и отдохнуть тоже.

– Полагаю, – вставила Каликста, – наша София ледники остановила, ни больше ни меньше. И все сама!

– Да я не…

Бабуля Перл обняла девочку.

– Сама или с чьей-то помощью, какая разница, – сказала она. – Морозный воздух отступил, лед тает… и это главное. У нас снова попутный ветер в парусах, разве не чувствуешь?

София подошла к открытому иллюминатору. Высунувшись, она увидела холодную воду внизу, Нохтланд вдали и синие небеса над головой. Она слышала, как шуршали на ветру лиственные паруса болдевелы. На палубе раздавались голоса Барра и команды…

А еще издалека доносился звук, от которого у нее сердце стукнуло невпопад. Неразборчивый ропот, подобный тонкому завыванию множества тревожных сирен…

София втянула голову обратно в каюту.

– Ну да, – сказала она, – ветер попутный. А что это за звук вдалеке?

– Это лакримы, деточка, – был ответ. – Боюсь, с некоторых пор их стало куда больше на свете, чем было раньше…

2 июля 1891 года, 12 часов 31 минута

Лунная улыбка – способ сокрытия истинных чувств, непроницаемый вид. Принято считать, что у луны есть лицо, лишенное определенных черт. Поэтому с нею сравнивают всякого, кто прячет свои чувства за ложным весельем.

Вересса Метль. Пустоши. Толковый словарь

Ледники отступили до берегов озера Сицекпан и остановились, упершись в землю и заняв глухую оборону против солнечного тепла. Передовая эпоха не собиралась сдавать позиции. Хватка ледников крепла, гладкие грани сверкали всего в трех милях от Нохтланда. Так были перекроены границы эпох.

Передовая эпоха, обширная и безлюдная, простиралась от южных пригородов Нохтланда до южного края материка. Поздняя Патагония прекратила свое существование, и с нею – бльшая часть юга Пустошей. На границе эпох лежали покинутыми три разных города, их улицы были опустошены катастрофой и бегством населения. Под землей медленно цепенел обросший кристаллами город, лишь башни все так же мерцали в сиянии посаженных ботаником деревьев. На поверхности льда стоял самый северный город Передовой эпохи; пустые здания окружали развалины пирамиды, словно молчаливые плакальщики. И в самом Нохтланде некогда шумные улицы как-то странно притихли…

Тысячи и тысячи людей бежали прочь, спасаясь от наступающих ледников. Они продолжали двигаться на север еще несколько недель, пока не распространились слухи о том, что все изменилось. Получив добрую весть, некоторые беженцы остановились, разбивая лагерь прямо на месте. Опускали наземь поклажу, распрягали лошадей, устраивались на небольшой отдых… Отдых постепенно затягивался, многие со временем попросту наладили свое житье-бытье там, где пришлось. Так и вышло, что от Нохтланда на север неровной цепочкой начали расти городки.

Но не все сумели так легко поверить, что льды прекратили атаку. Самые опасливые дотащились со своими пожитками до северной границы Пустошей. Там, оказавшись среди людей, никогда не слыхавших ни о каких ледниках, они с облегчением сгрузили с плеч тюки и постарались как можно скорее забыть о катастрофе, согнавшей их с насиженных мест.

К сожалению, иные потеряли не только дом и хозяйство… Лакримы – по природе своей одиночки, поэтому сперва создалось впечатление, будто тысячи этих несчастных, порожденных Передовой эпохой, куда-то подевались, едва выйдя на свет. Однако они не исчезли. Многие, жившие в Кселе и продвинутых городах Поздней Патагонии, бродили теперь по чуждым краям – безликие, избегающие людей, они, словно призраки, рыскали по окраинам, вдоль дорог, что вели из Пустошей на Новый Запад…

Кое-кому на борту болдевелы, подходившей к Нохтланду, судьба лакрим была вовсе не безразлична. Послушно съев и выпив все, что предложила ей Бабуля Перл, София прислушивалась к далекому завыванию. Она думала о Бланке…

Итак, Шадрак был найден, Нохтланд – спасен. Их с дядей ждал Новый Запад. Тем не менее София чувствовала лишь печаль и тревогу. Быть может, вопль Бланки спас ей жизнь, заставив вовремя выскочить из пирамиды… Забыть его София никак не могла. Ей даже не хотелось изучать карту, унесенную из Зала. Передав маленькую пирамиду Шадраку, девочка уселась в изножье его постели и стала разглаживать в руках шелковый шарф, некогда служивший Бланке вуалью. Перебирая пальцами тонкую ткань, София думала о шрамах, прятавшихся под нею. Она хорошо помнила: чем больше она смотрела на них, тем меньше они пугали ее. Когда Бланка говорила, они двигались. Они отражали ее мысли и чувства не хуже, чем носы, рты и глаза обычных людей. Было даже нечто прекрасное в том, как эти рубцы передавали холодное достоинство и непреклонную волю, таившуюся за ними…