Ушкуйники Гладкий Виталий

Глава 5. Капище чернобога

Поход ватаги ушкуйников под руководством атамана Луки Варфоломеева и его помощника, боярина Игната Малыгина, вызвал в Новгороде великое волнение. На этот раз знатные новгородцы, ссудившие ушкуйников деньгами, решили воевать Емь[62], пребывавшую сейчас под свеями[63], злейшими врагами русских. Поэтому провожали ушкуйников не как разбойников – тайком, под покровом ночи (так часто бывало), а ранним майским утром, под благословение епископа новгородского Василия и колокольный звон. Правда, никто из простых горожан точно не знал, куда именно идет войско (Лука Варфоломеев опасался вражеских лазутчиков и предателей и держал свой план в тайне), но все прониклись важностью момента и, обрядившись в праздничные одежды, устроили проводы, сходные со святочными гуляниями.

Стоян и Носок изрядно волновались, но каждый по-своему. Стояну уже не раз доводилось выходить в море на карбасах и шитиках, поэтому большой воды он не страшился. А вот участия в боевых походах никогда еще не принимал. Поэтому теперь парень буквально сон потерял, мысленно представляя, как сразится с врагами в своем первом настоящем бою. Спать на ушкуе было тесновато, ушкуйники лежали вповалку, плотно прижимаясь друг к другу, как сельди в бочке, и когда Стоян под влиянием «боевых» сновидений, если вдруг удавалось заснуть, начинал брыкаться, словно необъезженный жеребец, то тут же получал сильные тумаки, от которых сон пропадал напрочь.

Носка же, напротив, предстоящие битвы ничуть не страшили, ибо дрался он всегда с упоением. К тому же в недавнем прошлом успел пощипать немало купеческих караванов, доказывая право на знатную добычу с саблей в руках. И с оружием умел обращаться, и труса никогда не праздновал. А вот открытого моря боялся. Каждая очередная высокая волна приводила его в смятение, и он не знал, кому молиться – то ли старым богам, то ли новым. Конечно же Носок крепился и виду не подавал, однако бедная его душа пребывала ныне не в лучшем состоянии.

Ушкуйники торопились войти в шхеры, чтобы укрыться и от непогоды, и от чужих глаз, но шторм все-таки зацепил их своим крылом. Когда суденышки новгородцев уже не плыли по крутым волнам, а буквально летали, сердце Носка готово было выскочить из груди. По счастью, мучения закончились довольно скоро. Поиграв ушкуями, точно малое дитя деревянными лошадками, шторм унесся дальше, и суда новгородцев очутились наконец в Або-Аландских шхерах, представлявших собой скопление сотен островов.

Уставшие ушкуйники причалили к большому, сплошь покрытому густым лесом острову, чтобы привести в надлежащий вид и себя, и слегка потрепанные штормом ушкуи. Просторная бухта, окруженная гранитными скалами красного цвета, подходила для этой цели как нельзя лучше. Правда, бухта была обильно заселена серыми тюленями – тевяками, которых вторжение незваных гостей поначалу явно не устроило, ибо среди них имелось много бельков – малышей. Когда же первый переполох прошел, тевяки преспокойно продолжили заниматься своими делами, слегка даже потеснившись, чтобы не мешать людям и не путаться у них под ногами.

Пока мастера ремонтировали ушкуи и латали паруса, а остальной народ готовил ужин или просто отдыхал, атаманы собрались в кружок у костра и принялись вполголоса обсуждать план дальнейших действий.

– Будем брать Або[64] с наскока, – сказал Лука Варфоломеев. – Долго возиться нельзя. Подойдут свеи, худо нам будет. Сил у нас немного. К тому же все больше слабо обученный охочий люд.

– Так-то оно так, но без разведки все ж боязно, – засомневался Игнат Малыгин, невысокого роста крепыш с небольшой пегой бородкой. – Ну как попадем в засаду?

– Пойдем по Полной реке[65], – ответил Варфоломеев. – С той стороны они нас ужо точно не ждут.

– Надыть проводника, – пробасил помощник Луки, верзила косой сажени в плечах по имени Гостиша. – Заплутаем – тут нас и прищучат.

– Хороший проводник не помешал бы… – задумчиво протянул Игнат Малыгин. – Чай, по Полной реке мы ишшо не хаживали. А опасных мест там, грят, много.

– Ничего, проскочим, – заверил сотоварищей Лука Варфоломеев. – Зато она как по нитке доведет нас аккурат до самого Або.

– А ежели кого встретим? – обеспокоился Гостиша.

– Вот тут-то ему каюк и придет, – сказал Игнат Малыгин, и все рассмеялись.

– Будут переть супротив – положим всех до единого… – поддержал Варфоломеев помощника и подбросил в огонь дров. Поленья затрещали, во все стороны полетели искры. – А сдадутся на милость – с собой возьмем. Отпускать низзя никого: ни купца, ни воина, ни корелу, ни сумь. Штоб знак в Або не дали. Зажгут огонь на сторожевой вышке – быть беде. Многих потеряем. А когда сделаем дело, тогда пущай идут на все четыре стороны…

Стоян в это время находился неподалеку от костра предводителей. Носок, едва отужинав, тотчас уснул, а Стоян, за суетой сборов совсем упустивший из виду, что его сапоги давно просят каши, принялся их чинить. И теперь нечаянно подслушанный разговор атаманов весьма его заинтересовал. До сего момента никто из ушкуйников, равно как и сам Стоян, не знал точно, куда их ведет Варфоломеев. «Идем на емь», – объявил тот кратко, и все. Впрочем, даже этих слов для опытных в разбойничьих делах участников похода оказалось достаточно, чтобы отнестись к ним серьезно и ответственно. Особенно же хорошо представляли себе все трудности грядущего предприятия те, кто принимал участие в походе 1311 года.

Тогда новгородское войско, возглавляемое князем Дмитрием Романовичем, сыном служилого новгородского князя Романа Глебовича, тоже воевало на ушкуях емь. По рекам и озерам, а где и волоком, новгородцы добрались в тот раз до Тавастаборга и три дня осаждали город, но, так и не сумев взять его, отступили. Впрочем, добычу все равно поимели знатную. Правда, в одной из стычек погиб помощник князя, Константин Ильич, сын боярина Станимировича, но в целом потери были невелики, и ушкуйники благополучно вернулись домой.

Стоян, конечно, знал, что такое емь. Наслышан он был и про Або – город, основанный новгородцами. Когда-то там был знатный торг, куда съезжались все окрестные народности и племена. Но вот лично побывать ни в самом Або, ни на чужом побережье Стояну пока не доводилось, хотя однажды его артель целый сезон рыбачила неподалеку от устья Полной реки. Рыбачила с большим риском, поскольку в любой момент могла быть застигнута свеями, зато улов оказался тогда роскошным: набили карбасы дорогой семгой под самые уключины.

Починив сапог, Стоян съел свою порцию каши из ермака (артельного котла) и решил побродить по берегу. Благо спать не хотелось – молодая энергия била через край, – а солнце еще не село: приятные розовые сумерки заставили запылать и без того красные скалы прямо-таки червленым цветом. Отдавшись во власть беспорядочных мыслей, в коих смешались и ожидание новых впечатлений, и юношеские мечтания, и неосознанная тревога, Стоян даже не заметил, как оказался на опушке леса. Очнувшись от мечтательного состояния, заметил вдруг ведущую в лесную глубь тропинку. Озадаченно почесав затылок, он в итоге с юношеской беспечностью махнул рукой на благоразумие и потопал по ней прямо в чащу. Оружие Стоян оставил в ушкуе, имел при себе только нож, но, положившись на свою недюжинную силу, не опасался в душе встречи ни со зверем, ни с человеком.

Однако далеко ему уйти не удалось. Согнутое деревце, растущее прямо возле тропы, неожиданно резко распрямилось, и Стоян… вознесся под небеса. Его поймали в сеть как большую рыбину! Он забился, забарахтался в сети, пытаясь дотянуться до ножа, но в этот момент из лесных зарослей бесшумно выступили одетые в черные одежды люди и, не произнеся ни звука, прицелились в него из луков.

Стоян похолодел. «Все, – подумал он в отчаянии, – вот и конец мой пришел». Стоян не боялся смерти, но погибнуть столь бесславно, аки попавшее в ловушку неразумное животное, было сродни позору. Парень обреченно закрыл глаза и вознес молитву Перуну: как и Носок, он хотя и был крещен, но по-прежнему и старых богов почитал, и в разную нечисть верил. Вот и сейчас ему показалось, что он угодил в лапы то ли помощников лешего, то ли – что еще страшней – упырей в человеческом обличье.

Услышав донесшийся снизу непонятный звук, Стоян открыл один глаз и увидел, что к лучникам в черном присоединился высокий худой старец в длинном белом одеянии, расшитом красными и черными нитками. По его повелительному взмаху рукой сеть со Стояном начала медленно опускаться. Когда пленник достиг земли, у него хватило ума не брыкаться, а стоически ждать продолжения развития событий. В душе шевельнулась надежда, что убивать его не будут, но она тотчас сменилась страшной догадкой: упыри опустили его вниз лишь для того, чтобы им было сподручней высасывать кровь! А старец в белом, видимо, у них за главного. Глядя в закатное небо, Стоян вновь начал возносить молитву Перуну, но теперь уже вслух. Из рассказов стариков он знал, что коли уж попал в лапы к нечисти, надежда только одна – на Перуна.

– Ты кто? – услышал он вдруг вопрос над самым ухом.

Покосившись, Стоян увидел склонившегося над ним древнего старика. С темного морщинистого лица на него взирали удивительно ясные для столь преклонных лет глаза.

Язык, на котором вопрошал старец, был чужим, но знакомым. Так разговаривали корелы, с коими Стояну несколько раз приходилось иметь дело. Корелы и новгородцы нередко ловили рыбу в одних и тех же местах, особенно во время путины. Стоян знал пару десятков корельских слов, и этого запаса вполне хватало для дружеского общения. Однако то были свои, местные корелы. Полторы сотни лет назад новгородцы ходили вместе с корелами на столицу свеев Сигтуну, сожгли ее и в качестве трофея привезли даже в Новгород красивые бронзовые ворота, которые и поныне стоят в Софийском соборе.

Но в земле Емь тоже живут корелы. Вдруг эти – из сподвижников свеев?! Что, если они начнут сейчас его пытать, дабы вызнать планы ушкуйников?! Ну уж нет, это им не удастся! Он будет молчать, даже если его станут жечь каленым железом и резать на куски. Стоян гордо отвернулся от старика и снова закрыл глаза.

Вопросов, однако, более не последовало. Упыри молча поставили пленника на ноги, сняли сеть, обыскали, отняли нож, крепко связали руки и, накинув на лодыжку веревочную петлю – чтобы не пытался сбежать, – жестами приказали идти за ними. «Наверное, решили, что я не знаю их языка», – подумал Стоян. Но то, что это были все-таки люди, а не лесная нечисть, слегка уже утешало.

Спустя какое-то время, изрядно поплутав среди деревьев и кустарников, тропинка вывела процессию к капищу. Кому было посвящено это святилище, Стоян не понял, но стоявший перед большим жертвенным камнем огромный идолище показался ему страшным. Идол был разрисован красной и черной красками, а вставленные в глазницы крупные, тщательно отполированные лалы[66] при свете разведенного чуть поодаль костра (уже изрядно стемнело) светились как вежды Чернобога[67]. А может, это он и был?…

Далее события стали разворачиваться крайне быстро. Не успел Стоян и пикнуть, как ему забили в рот кляп изо мха, разложили на жертвенном камне, привязали руки и ноги к четырем углам. Он похолодел, ибо знал, что человеческие жертвоприношения приносили богам только варяги, да и то давно. А корелы, как и русские, жертвовали обычно своим богам только мясо животных, мед, молоко, пиво, зерно… Неужели это не корелы?!

Точно очнувшись от долгого оцепенения, Стоян задергался, пытаясь избавиться от веревок и возмутиться, но тщетно: и узлы, и кляп держались намертво. Тем временем люди в черных одеждах окружили жертвенник с рапростертым на нем телом пленника со всех сторон и, запрокинув головы вверх, затянули что-то тоскливо-заунывное. И не молитву, и не песню, а просто беспорядочный набор звуков разной тональности…

Сам же старик-арбуй (так у корелов назывались жрецы) подошел к Стояну и еще раз заглянул ему в глаза. Парень внезапно успокоился, приготовившись к неизбежному. Он ответил старцу твердым немигающим взглядом, чем, как ему показалось, несколько смутил того. Впрочем, кажущееся замешательство длилось недолго. Поставив рядом с пленником деревянную чашу (чтобы сцедить в нее его кровь, понял Стоян), арбуй занес над ним нож с костяной резной рукоятью, резким движением рванул рубаху на его груди и вдруг… потрясенно отшатнулся. Черные помощники, прервав, как по команде, словесное камлание, с удивлением воззрились на вожака. Он же, машинально выдернув кляп изо рта пленника, с благоговением взял в руки оберег, лежавший у того на груди. Немного помолчав, хрипло спросил:

– Откуда это у тебя?! Украл? У кого?.. Речь мою понимаешь?

Отправляясь в поход, Стоян добавил к нательному кресту оберег, подаренный ему мужиком, которого он спас от смерти во время медвежьей потехи. «Береженого Бог бережет, – решил тогда Стоян, – а ежели меня сразу два бога будут оберегать, оно еще и надежней».

Знакомые рыбаки-артельщики почти сплошь были язычниками и носили порой сразу по нескольку оберегов. Обычно нательные обереги выглядели как простые бляшки с изображенными на них восьмиконечными крестами, ромбиками, фигурками зверей, птиц или рыб. Встречались подвески с уточками (такие охраняли людей вдали от дома) или одним-двумя конями: будучи символом бога Перуна, конь изображался на оберегах путешественников. Подвески в виде крохотных мечей и кинжалов символизировали победу в бою. Хорошим оберегом от всех опасностей считались клыки диких зверей. (Стоян уже не единожды пожалел, что не срезал в тот раз хотя бы когти у поверженного им медведя.)

Дар же спасенного мужика выглядел довольно странно, Стоян прежде никогда таких не видывал: невзрачный серый кристалл, заключенный в железное кольцо, где гайтаном служила прочная железная цепочка. Более всего смущала именно цепочка, ибо у всех знакомых гайтаны были кожаными. Золотые или серебряные цепи могли себе позволить только люди состоятельные, да и то в основном для того, чтобы лишний раз покичиться своим богатством.

Стоян повернул голову набок, выплюнул изо рта мелкие травинки и ответил осипшим голосом на языке корелов:

– Понимаю… – Еще раз сплюнув, продолжил: – Почему украл? Дареный.

– Кто подарил? – не отставал жрец.

– Не знаю, он не назвался. Мужик какой-то… – И Стоян, запинаясь и перемежая корельские слова с русскими, рассказал старцу о своем приключении на медвежьей потехе.

– Развяжите его! – приказал арбуй.

Повеление старца было исполнено с завидной быстротой и сноровкой: веревки пали к подножию жертвенного камня, словно по мановению волшебной палочки. Судя по всему, черные помощники жреца изрядно поднаторели в этом деле.

– Ступай за мной, – молвил старик и повел Стояна к хижине, стоявшей чуть поодаль, у края поляны.

Пленник послушно поплелся следом, вынашивая в мыслях намерение показать этим черным, ежели опять чего удумают, где раки зимуют. «Теперь-то я так просто вам ужо не сдамся…» – думал он, осторожно просовывая голову в дверь хижины: вдруг сейчас петлю на шею накинут?

Однако ничего дурного с ним не случилось. Войдя в избу и повинуясь жесту старика, Стоян присел на лавку возле стола, на удивление красивого, с вычурной резьбой. У дальней стены стояла кровать с ворохом шкур на ней, посреди комнаты высился очаг с трубой. Рассмотреть убранство хижины лучше не позволял слишком тусклый свет, испускаемый притулившимся на столе жировым светильником.

Повозившись недолго в темном углу, старик принес вскоре кувшин с каким-то напитком и две деревянные кружки. Наполнив их, сказал:

– Прими мои извинения, чужестранец. Ты русский?

– Новгородец…

– Это славно. А то ведь я грешным делом подумал, что это свеи к нашим берегам причалили. Мы давно уж заметили ваши лодки, еще на подходе к острову. Что ж ты молчал?

– Да не успел как-то…

– Ладно, пей и забудь про обиду. Для меня ты – добрый гость.

Стоян без лишних уговоров припал к краю кружки и осушил ее одним махом, хотя та и была изрядной вместительности. Напиток оказался не мёдом, не пивом и не квасом, а чем-то очень приятным на вкус и сильно хмельным. В голове тотчас зашумело, изрядно перенервничавший парень повеселел и заулыбался. Старец в ответ тоже приязненно улыбнулся и спросил:

– Куда путь держите?

Стоян отвел глаза в сторону и замялся. Ему не хотелось лгать жрецу, который теперь, после выпитого, казался ему уже не зловещим, а вполне даже симпатичным стариканом, но и правду сказать он не имел права. И дернула же его нелегкая подслушать разговор атаманов!

Арбуй верно истолковал его колебания. Одобрительно кивнув, молвил:

– Понимаю, понимаю… Воинская тайна. Ну, не хочешь, не говори. Только если вы идете воевать свеев, я мог бы оказать вам помощь.

– Я доложу атаману. Но мне бы тогда того… обратно. Пора…

– Не получится, – нахмурился старец. – Ночью по Священному лесу могут блуждать только звери. Для человека же такие прогулки очень опасны. Смертельно опасны, – выразительно подчеркнул он.

«Ловушек понаставили…» – понял Стоян, тотчас вспомнив сеть, в которую угодил, точно глупый заяц. В селении, где он родился, с помощью разных устройств – от ловчих ям до самострелов – местные жители спасались от голодного лесного зверья, разорявшего амбары и вырезавшего скот и птицу. Один год запомнился особо: тогда медведей, волков и лис развелось в окрестных лесах больше, чем цепных псов в их деревне. Дикие звери совершали набеги на селения, как настоящие басурмане, совершенно не страшась людей. Только ловушки и спасли тогда селян от разорения и голодной смерти…

Пришлось Стояну смириться: перспектива закончить жизнь на колу в ловчей яме его не устраивала категорически. К тому же старик пообещал, что он вернется в лагерь, едва забрезжит рассвет. А в ответ на опасения гостя, что ушкуйники могут отчалить от острова без него, арбуй лишь снисходительно улыбнулся. И Стоян понял, что стан чужаков находится под неусыпным надзором черноризцев, помощников жреца.

– Испей еще, – угощал старик, подливая в кружку хмельного зелья. – Есть хочешь?

– Спасибо, я сыт…

Стоян дивился странному напитку: чем больше он пил, тем сильнее его мучила жажда. А в какой-то момент он вообще перестал вдруг ощущать свой вес. Ему показалось, что он вот-вот превратится в пушинку, и тогда малейшее дуновение воздуха унесет его из хижины и отправит в черные ночные небеса… Так оно и случилось. Не на шутку испугавшись, Стоян схватился руками за край столешницы и попытался объяснить свое состояние старику, смотревшему на него немигающим взглядом. Увы: язык отказывался повиноваться, руки ослабели, неведомая сила оторвала его тело от скамьи, и он… взлетел над хижиной, у которой странным образом исчезла крыша.

Какое-то время Стоян парил невысоко – мог даже различить копошащегося в хижине старца, – но вскоре его подхватил леденящий душу и тело вихрь и бросил в немыслимо глубокую бездну. Стоян летел и в безумном ужасе кричал, стараясь размахивать руками, как птица крыльями. Когда же падение чуть замедлилось, он неожиданно осознал, что и впрямь уже летит, поскольку его руки и в самом деле превратились в крылья.

Внизу простиралась ровная как стол серая и безжизненная равнина. Вскоре впереди показалась каменная гряда с небольшой, окруженной высокими скалами площадкой, на которой горел костер. У костра, задумчиво глядя на огонь, сидел какой-то мужчина.

Словно огромная диковинная птица, Стоян мягко и плавно приземлился на краю площадки и вперил взгляд в человека. Уму непостижимо! Перед ним сидел тот самый мужик, которого он спас от медведя! Просто с тех пор тот, казалось, добавил в росте и раздался в плечах. Сейчас на камне сидел убеленный сединами могучий воин, а судя по его богатым одеждам и золотой цепи на груди, возможно, даже князь. Кольчуга на нем была подпоясана боевым поясом с приклепанными к ней металлическими пластинами, украшенными золотой насечкой. С богатырских плеч свисало до земли корзно[68] алого цвета, у ног лежали копье и шлем с небольшими крылышками по бокам. Такой шлем Стоян видел лишь однажды – во время новгородского веча на голове князя Романа Глебовича. Сказывали, что шлем тот добыл у викингов, пытавшихся ограбить Новгород, родной дед князя.

– Вижу, признал… – Воин дружелюбно улыбнулся и пошевелил прутиком уголья в костре; те вдруг засияли, как тысячи малых солнц.

На площадке стало светло почти как днем, и Стоян разглядел лежавших позади воина двух огромных волков с седой, почти белой шерстью. Подобно хорошо выдрессированным псам, они зорко следили за каждым движением слетевшего с небес гостя. Стоян знал о таких зверюгах не понаслышке: то были полярные волки. Ростом с теленка, они могли загрызть даже медведя. Если стая северных волков забредала в селение, то наносила домашней живности урон даже больший, нежели отряд монголо-татар во главе с баскаком[69]. Правда, такие визиты полярные волки совершали крайне редко, только в голодные годы.

– Узнал… – ответил Стоян и оглянулся.

За его спиной зияла бездонная пропасть. Он невольно рванулся вперед, подальше от этой бездны, чем снова вызвал улыбку на суровом бородатом лице воина.

– Присаживайся, – сказал тот, указав Стояну на камень по другую сторону костра.

Пламя было невысоким и более светило, чем грело, поэтому Стоян смог разглядеть лицо старого знакомого гораздо подробнее, нежели в первую встречу. Ему даже показалось, что один глаз у воина стеклянный; впрочем, это могло быть всего лишь следствием игры света и тени.

– Ты, наверное, уже понял, что попал сюда неслучайно? – спросил воин.

– Дык ну да… оно, конешно…

– Не боишься?

– Есть маленько… – признался Стоян.

– Храбр, силен, правдив… Что ж, кажется, и впрямь достоин своего предназначения. – Воин достал откуда-то (Стояну почудилось, что прямо из воздуха) кувшин с высоким горлышком и два красивых серебряных кубка и наполнил их вязкой густой жидкостью. – Выпьем, – сказал он, передавая один из кубков парню. – Помянем тех, кого нет с нами, кто пирует сейчас в Вальхалле[70].

Молча приняв кубок и осушив его, Стоян плеснул несколько последних капель в огонь. Воин одобрительно кивнул и проделал то же самое. Стоян, правда, понятия не имел, что такое Вальхалла, но догадался, что собеседник предложил помянуть павших. А это святое дело.

Ароматный напиток оказал на парня ошеломляющее воздействие: по жилам словно побежали разозленные муравьи из разрушенного муравейника, все тело вмиг разогрелось, забурлившая внутри энергия готова была взорвать грудную клетку… Стоян почувствовал, как мышцы налились вдруг небывалой силой, а мысли осветлились до неведомой прежде прозрачности.

– Хорошо, хорошо… – одобрительно проговорил воин, с интересом наблюдавший за ним. – Значит, я не ошибся… Знай, парень: в тебе течет кровь древнего народа. Пусть совсем немного, возможно, всего несколько капель, но тем не менее это именно она спасла тебе сейчас жизнь. Простой смертный, выпив хаому, мгновенно скончался бы в мучениях.

– Ты… напоил меня ядом?!

– Этот напиток – сама жизнь, но ты поймешь это чуть позже. А сейчас задай лучше вопрос, который давно вертится у тебя на языке, ибо мы скоро расстанемся.

– Что означает подаренный тобой оберег? Мне кажется, в нем скрыта какая-то странная сила…

– Значит, все-таки понял. – Воин удовлетворенно улыбнулся. – Я подарил тебе, своему спасителю, частичку божественной мощи. Она пока мертва, но руны[71] сказали мне недавно: «Придет Тот, Которого Ждали». Огонь высшей мудрости воссияет над твоей страной, парень, и в конечном итоге именно она будет править миром. Так решили боги. Оберег приведет тебя туда, куда нужно. Но поспеши: священный огонь может попасть в чужие руки и тогда заполучить его будет очень трудно.

Стоян опустил глаза, благоговейно взял в руки висевший на шее оберег, спасший его сегодня на жертвенном камне от верной смерти, и взглянул на обрамленный железным колечком серый камешек так, слово видел впервые в жизни. Когда же поднял голову и посмотрел в сторону воина – невольно отшатнулся: на камне никого не было! Пропали куда-то и волки. Лишь высоко на скалах сидели два больших ворона, но и они вскоре, взмахнув крылами, улетели в черное, без единой звездочки небо. Огонь начал быстро угасать, и спустя какое-то время Стоян оказался среди серого безбрежного пространства в совершенном одиночестве. Даже скалы растаяли как воск, сровнявшись с площадкой.

А затем невесть откуда налетел ветер, прямо на глазах превратившийся в ураган. Мощные воздушные потоки подхватили Стояна и снова куда-то понесли. Правда, на сей раз уже вверх, но теперь он чувствовал себя гораздо уверенней и страха почти не испытывал. Когда же оказался над хижиной старца, уверенность покинула его, ибо ветер внезапно стих, и Стоян, рухнув вниз с большой высоты, крепко ударился о деревянные детали крыши, успевшей за время его отсутствия вернуться на место.

– Ай! – вскрикнул Стоян от боли и… проснулся. Склонившийся над ним арбуй что есть силы хлестал его сухими ладонями по щекам. – Ты… чего?! – подскочил парень как ошпаренный, отметив попутно, что лежит на хозяйском ложе.

– Я думал, ты умираешь, – взволнованно отозвался старец. – Посинел вдруг, стал холодным как лед и дышать почти перестал!..

– Живой я, – буркнул еще не до конца пришедший в себя Стоян, почувствовав, что и впрямь сильно замерз, хотя в очаге буйно полыхал огонь.

– Испей. – Жрец протянул ему очередную чашу с каким-то напитком.

– Это то, што мы вчера пили? – отпрянул Стоян. – Нет, нет, не хочу больше!

– Не бойся, это всего лишь подогретый мёд. Правда, многолетней выдержки и из самой Гардарики[72]. Испей, и тебе полегчает.

Недоверчиво косясь на старца, Стоян поднес чашу к лицу и, определив по виду и запаху, что в ней и вправду мёд, с удовольствием осушил ее до дна. Согревшись же, засобирался в обратный путь: близился рассвет.

– Благодарствую за угощение, но мне пора, – сказал он старику, поклонившись.

– С тобой пойдет проводник. Зовут его Свид. Он исходил страну свеев вдоль и поперек, знает все их ловушки и места, где выставлены сторожевые вышки и дозоры. Представишь его своему воеводе. А там уж пусть он сам решает, как ему поступить. Предупреди только, что Свид может оказаться очень полезным для вас.

С тем и расстались. Свид, как и прочие помощники арбуя, был одет в черное, но под его плащом Стоян заметил кольчугу, на поясе – меч, а в сумку тот, не таясь, положил добротную пращу. По пытливому взгляду, которым арбуй одарил гостя на прощание, парень понял, что о его ночном видении-путешествии старцу все известно. «Может, потому и не стал расспрашивать?» – думал Стоян всю дорогу, пока впереди не показались вытянутые на пологий берег бухты знакомые ушкуи.

Носок заметил отсутствие друга лишь под утро, когда от костров кашеваров потянулся аппетитный запах. Поднявшись, он обошел все ермаки, возле которых уже толпился голодный охочий люд, но Стоян точно в воду канул. Носок собрался уж было бежать к походному атаману Игнату Малыгину, но тут раздался оклик дозорного, и он увидел приятеля, вышедшего из лесной чащи с каким-то человеком в черном плаще.

Носок кинулся навстречу с криком:

– Ты иде пропадал?! Я тут икру мечу, обыскался тебя!..

– Остынь, дружище. Потом расскажу, – строго ответил Стоян. – Поначалу мне надыть этого, – он ткнул пальцем в спутника, – к Варфоломееву свести. Дело срочное. Кашевару же скажи, штоб не забыл обо мне.

Стоян и незнакомец пошли дальше, а Носок остался стоять, запустив пятерню в затылок и озадаченно таращась им вслед. От него не укрылось, что за минувшую ночь увалень Стоян превратился в зрелого мужа: настолько точными и уверенными были теперь не только его движения, но и речь – не говорил, а прямо-таки топором слова рубил.

Небо над морем на востоке окрасилось в малиновый цвет. День обещал быть солнечным, ясным и ветреным.

Глава 6. Сражение

Три ушкуя, в одном из которых находились и Стоян с Носком, плыли далеко впереди основных сил новгородцев, ибо сегодня им выпала честь нести дозор. Другими словами, в случае возможного приближения вражеских суден успеть предупредить своих. Дабы не вызвать у врагов подозрений раньше времени, одни ушкуйники скрыли свое воинское облачение под иноземными плащами, а другие укрылись под просмоленной парусиной. Так что теперь их ушкуи вполне можно было принять издали за небольшие, тяжело груженные суда ганзейских купцов. Для пущего же сходства хорошо владевшего языком свеев проводника Свида обрядили в дорогие одежды, и он изображал сейчас владельца небольшого торгового каравана.

Выяснилось, что Свид был из племени тавастов[73]. До Первого крестового похода свеев на Сумь в его родных краях проживало очень много христиан, придерживавшихся христианских обычаев и даже строивших себе небольшие церкви. Но потом племена тавастов восстали против христианства и завоеваний шведского короля Эрика Святого, причем их борьба за свободу и право почитания прежних богов длилась целых девяносто лет. Могущество свеев было тогда подорвано внутренними распрями из-за престолонаследия, поэтому укротить тавастов они долго не могли. Казалось, христианство в стране Сумь уже обречено на забвение. Однако в 1259 году полководец свеев ярл[74] Биргер, собрав остатки военных сил государства, вновь переправился через море и разбил-таки непокорных тавастов. С той поры племя тавастов словно испарилось, и о нем стали постепенно забывать.

Неожиданно Свид предостерегающе поднял руку и крикнул:

– Прямо по курсу – суда свеев!

– Сколько? – коротко спросил возглавлявший дозор Игнат Малыгин.

– Две шнеки[75], – доложил Свид. – Военные…

– Всем приготовиться! – скомандовал атаман. – Вывесить «сигнал»!

«Сигналом» служил кусок красной материи, крепившийся к корме дозорного ушкуя при появлении в поле зрения вражеских судов. Именно таким образом предупреждались об опасности основные силы флота ушкуйников, следовавшие позади дозора.

– Стрелять по моей команде! – продолжал отдавать распоряжения Малыгин. – Готовьте крюки, будем брать свеев на силу! Свид!

– Слушаю, атаман.

– Нам нужно подойти к ним как можно ближе и раньше, чем они успеют опомниться. Заговори им зубы, делай что хочешь, но мы должны приблизиться к судам свеев на длину веревки с крюком и чтобы они при этом ничего не заподозрили!

– Будет сделано, атаман, – твердо заверил Свид.

Шнеки приближались. Со своего места Стоян мог уже различить хмурые лица свеев, стоявших с луками наизготовку и недобро взиравших на лодки чужаков. По приказу Луки Варфоломеева с носов дозорных судов сняли резные украшения – медвежьи морды, но внешние обводы новгородского ушкуя не замаскируешь! Да и свеи были далеко не дураками: они тотчас определили, что суда неместные. Единственное, что сбивало с толку, – это улыбчивые безоружные гребцы (ушкуи шли на веслах, поскольку ветер в речном устье затих и паруса обвисли как тряпки) да стоявший на носу одного из суден богато разодетый купец. Когда же тот прокричал приветственные слова на их родном языке, они, слегка, успокоившись, опустили луки.

– Кто вы и куда путь держите?! – на всякий случай грозно прокричал начальник свеев, высокий дородный мужчина в воинском облачении.

Будучи гораздо опытней своих подчиненных, он пока еще не избавился от смутных подозрений относительно чужаков. Форма лодок его не особо волновала: суда, подобные разбойничьим ушкуям, строила – для речных и прибрежных перевозок грузов – и купеческая Ганза. А вот лица гребцов – холодные жесткие глаза воинов и натянутые, как маска, улыбки – настораживали.

Напряжение снял все тот же приветливый купец.

– Свои мы, свои! – благодушно прокричал он в ответ. – А направляемся в Або, на ярмарку. – С этими словами купец поднял высоко над головой вместительный кувшин. – Не желаете отведать доброго вина, доблестные стражи?! Два кувшина – ваши! Мой вам подарок!

Услыхав про вино, свеи оживились и посветлели лицами. Судя по всему, их шнеки были передовым охранением гарнизона Або, и поборы с заплывших в «их владения» купцов считались не чем-то предосудительным, а скорее нормой.

Тем временем ушкуи подошли к шнекам чуть ли не вплотную.

– Приготовились… Пора! – громким шепотом объявил Игнат Малыгин. А затем крикнул уже во весь голос: – С Богом, робяты! Сарынь, на кичку!

Парусина, прикрывавшая лучников и абордажную команду, тотчас отлетела в сторону, в воздухе запели стрелы, а вместе с ними зазмеились и веревки с острыми крюками на концах. Нападение вышло настолько неожиданным, что даже побывавший не в одной переделке начальник свеев опешил. Когда же вознамерился дать команду на отражение атаки, в горло ему вонзилась стрела, и он рухнул на палубу как подкошенный.

Стоян, сбросив плащ и схватив ослоп, перемахнул на борт шнеки одним из первых. Отметив краем глаза, что сеча уже завертелась, он начал крушить черепа и кости свеев с легкостью необычайной: бил ослопом налево и направо с потрясающей сноровкой, которую никак нельзя было заподозрить в его несколько тяжеловесной фигуре. Стоян крутил увесистую палицу так, будто она была легким черенком от лопаты. От него шарахались даже свои – чтоб не зашиб нечаянно.

– Потише ты, дубина стоеросовая! – заорал благим матом Носок, прикрывавший друга со спины. – Чуть мне башку не снес!

Свеи, заметив, кто у ушкуйников является главной ударной силой, полезли на Стояна со всех сторон, но внезапность нападения оказалась все же решающим фактором. Многие свеи были сражены стрелами еще до того, как поняли, что происходит, некоторые – те, что помоложе, – просто испугались, пали на колени и запросили пощады, а самых смелых и опытных стражников быстро порубили дорвавшиеся наконец до настоящего дела ушкуйники. Вскоре обе шнеки были захвачены. Тех свеев, что остались в живых, согнали на нос одного из суден, и теперь они со страхом ожидали своей участи.

– Что будем делать с пленными? – спросил ушкуйник-ветеран Гостиша у Игната Малыгина.

– А ты как думаешь?

Гостиша выразительно чиркнул себя большим пальцем по горлу.

– Тогда зачем спрашиваешь? И концы в воду…

Стоявший неподалеку от них Свид услышал слова атамана. Криво ухмыльнувшись, он без долгих раздумий вытащил из-за пояса нож, приблизился к пленным и с поразительными хладнокровием и быстротой взрезал им всем горла. При виде столь неприкрытого изуверства Стоян малодушно отвернулся, хотя в душе прекрасно понимал, что иного выхода у ушкуйников нет: отпустить свеев значило выдать себя.

Вскоре подошли и основные силы. Увидев две трофейные шнеки, ушкуйники подняли радостный галдеж, но Лука Варфоломеев повелительно поднял вверх меч, и все разом стихли.

– Молодцы, – скупо похвалил Лука Малыгина. – Скольких потеряли?

– Четверых… – Игнат потупился, словно в гибели товарищей был виноват лично.

– Худо, – помрачнел Варфоломеев.

– Хорошие вои супротив нас бились, атаман, – встрял Гостиша.

– Что ж, победителей не судят. Своих похороним по нашему обычаю, но после того как возьмем Або. А мертвых свеев – за борт. Шнеки отмыть от крови и поставить на них команды.

– Зачем? – удивился Гостиша. – Все едино шнеки на дно спускать придется.

– Нет! – отрезал Варфоломеев. – Шнеки оставим себе. Они нам еще пригодятся.

Гостиша в недоумении пожал плечами, но спорить не стал: кинулся распоряжаться уборкой на захваченных судах. Варфоломеев переглянулся с Игнатом Малыгиным, и тот понимающе улыбнулся.

Спустя некоторое время длинная вереница выстроенных в кильватер ушкуев, возглавляемая шнеками с воинами в броне на бортах, пришла в движение. К этоту моменту со стороны моря подул попутный ветер, и на всех судах подняли паруса. Теперь уже передовая команда ушкуйников на шнеках не таила свое оружие, а напротив – выставляла напоказ. Если шибко не присматриваться, то даже вблизи они вполне могли сойти за свеев, а именно это Варфоломееву и было надобно.

Стоян с Носком снова попали в дозор, только уже на шнеках. Носок разжился где-то куском вяленой медвежатины, и теперь они коротали время, уподобившись жвачным животным: бездумно таращась на проплывавшие мимо берега и тупо пережевывая тугое, как подметка сапога, мясо. Стоян прокручивал в голове перипетии первой в своей жизни битвы, а Носок страдал из-за того, что не смог вовремя умыкнуть кувшин с вином, обнаруженный на шнеке, – трофей перехватил Гостиша. Будучи хорошо знаком с языком еми, Гостиша на сей раз возглавлял дозор наряду с Игнатом Малыгиным.

По пути ушкуйники захватили еще несколько рыбачьих лодок и три небольших купеческих судна, благо их команды даже не подумали оказать сопротивление. Убивать пленников в этот раз не стали. Рыбаки были из племени емь (они и так при виде ушкуйников едва не умерли от страха), а купцы принадлежали к народу сумь, относившемуся к новгородцам дружелюбно. К тому же воины племени сумь и сами совершали набеги в основном на земли свеев.

Когда на горизонте показался Або, ушкуйники прижали свои судна как можно плотнее к лесистому берегу – дабы не быть обнаруженными со стен замка раньше времени. Согласно предварительной договоренности, большая часть участников похода должна была далее идти по суше и скрытно подобраться к замку-крепости с тыла, а меньшая – ударить в это время с воды. Поэтому, едва ступив на остров, где был расположен замок, разбойники быстро замаскировали челны ветками, после чего принялись приводить в порядок оружие, попутно разбиваясь на десятки, – чтобы атаману сподручней было руководить ими.

Конечно, можно было бы напасть сразу на город, минуя крепость, но Лука Варфоломеев опасался, что когда начнется сбор добычи, крепостной гарнизон легко перебьет всю его ватагу. Ведь когда охочий люд разбредался по домам захваченного города в поисках трофеев, то совсем терял голову при виде серебра, дорогой одежды и прочей утвари, и его можно было брать голыми руками.

– Крепостца сильна, – доложил Гостиша, сбегавший на разведку в Або под видом слуги ганзейского купца. – Ох, много людей нынче положим…

– Да и с тылу нам вряд ли удастся подобраться к ней незамеченными, – поддержал его Игнат Малыгин.

Варфоломеев тотчас призвал ближайших сподвижников на последний совет, и вдруг раздался голос Свида:

– Мы можем обмануть свеев.

Лука жестом пригласил его присоединиться: после абордажного боя со свеями неразговорчивого таваста зауважали, ибо дрался он как настоящий витязь, а держался как боярин – с немалым достоинством.

– Благодарите своих богов, – вполголоса заговорил Свид, приблизившись к тесному атаманскому кругу, встретившему его немым вопросом в глазах, – они явно благосклонны к вам сегодня. Поскольку советник герцога Эрика, опытный и чрезвычайно умный военачальник Матс Кеттильмундссон[76], третьего дня покинул Або с небольшой дружиной, гарнизоном теперь командует Юнас Улафссон – воин храбрый, но небольшого ума…

– Откуда знаешь, что наместника нет в крепости? – перебил Лука Варфоломеев, подозрительно прищурившись.

– Есть у меня кое-какие возможности, – уклончиво ответил Свид. – А что касается причины, побудившей Кеттильмундссона покинуть замок в большой спешке, то она на виду: торопится спасти своего любимчика, юного герцога Магнуса[77], которого вместе с конунгом[78] Вальдемаром едва не пленил накануне конунг Биргер. Сейчас мальчика где-то прячут.

– Что ж, хорошая новость, – удовлетворенно молвил Лука Варфоломеев. – Ну и какую же хитрость ты удумал, чтобы извлечь из этого пользу?

– Я войду в главные ворота замка под видом гонца от Матса Кеттильмундссона. Думаю, мне поверят.

– Дык что ж ты сделаешь в одиночку супротив стражи, охраняющей ворота? Там же наверняка не меньше десятка свеев толчется!

– Потому мне и потребуются два ваших бойца, причем самых лучших. Более многочисленное сопровождение гонца вызовет подозрение. Потом мы откроем для вас ворота изнутри.

– Дивный план! – радостно воскликнул Игнат Малыгин.

– Оно, конечно, верно… – задумчиво протянул Варфоломеев. – Да и людей мы найдем. Только ты ведь идешь на верную смерть, таваст. Не страшно? – Он остро взглянул прямо в голубовато-серые глаза Свида.

Тот криво ухмыльнулся и ответил, не отведя взгляда:

– Если я прихвачу с собой на тот свет хотя бы с десяток свеев, это будет для меня лучшей тризной.

– Слова настоящего мужа, – выразил общее мнение Варфоломеев. – Ну, пущай тогда тебе помогут твои боги!

– Я хочу, чтобы со мной пошел тот здоровый парень, который привел меня к вам.

– Стоян? – удивился атаман.

– Да, вроде бы его так зовут.

– Но дык он же у нас ишшо новичок!

– Мне известно, что этот парень отмечен особой благодатью. Только с ним я смогу свершить задуманное.

– По рукам. Стоян так Стоян. Ну а кого он себе возьмет в напарники, я, кажись, ужо знаю.

Впрочем, для подобного умозаключения семи пядей во лбу не требовалось: приятели Носок и Стоян ходили друг за другом, как нитка за иголкой.

Носку подходящее воинское облачение из того, что было снято с погибших при абордаже свеев, нашли быстро. А вот со Стояном пришлось повозиться: уж слишком могуч фигурой был парень. В конце концов вручили ему воинский наряд самого начальника свеев, однако тот подошел не целиком: впору оказались только кольчуга, боевой пояс да шлем. Пришлось парню накинуть на плечи рыцарский плащ, дабы скрыть свой тегиляй, а лицо, мало схожее с физиономиями свеев, спрятать под шлемом с личиной. Ослоп, к сожалению, отняли: рыцарь с примитивной палицей мог вызвать у стражи подозрение. Взамен утешили длинным полуторным мечом-бастардом.

Меч, равно как и секиру с большим фехтовальным щитом[79], нашли в помещении, где отдыхал прежде начальник свеев: они висели над его бывшим ложем. Видимо, в качестве напоминания о былых сухопутных походах и рыцарских турнирах, ибо в сражениях на воде такое оружие было бесполезным и даже опасным для его обладателя: морская качка нарушала равновесие тяжеловооруженного воина, и он становился беспомощным и легко уязвимым.

…По телу Стояна побежали мурашки: вблизи замок Або выглядел совершенно неприступным. Выстроенный из серых гранитных глыб, он возвышался над островом как скала. Ворота, к которым поднимались сейчас от берега три закованных в броню воина, были закрыты. А из узких бойниц башни, расположенной над воротами, за их приближением с интересом наблюдали стражники. Впрочем, они не сомневались, что это свои: у причала на мелкой волне покачивалась шнека, на парусе которой были изображены три леопарда – герб рода Фолькунгов, к коему принадлежал сам герцог Вальдемар.

Стоян покосился влево. Лес у стен замка был сплошь вырублен – рос только невысокий кустарник, да и то не кучно. И сейчас среди этих невзрачных кустиков и камней уже таился передовой отряд ушкуйников, сформированный из самых опытных, поднаторевших в подобных делах воинов. Стоян видел, как они маскировались: срезали с деревьев тонкие ветки и вместе с пучками травы крепили их на шлемы и плащи.

– Кто такие? – раздался в этот момент оклик со стороны замка.

– Рыцарь Кнут Йонссон от конунга Вальдемара с посланием к коменданту замка! – прокричал-пролаял в ответ Свид на языке свеев.

Стоян слегка опешил: доселе голос таваста не отличался звучностью, а сейчас вдруг прогремел как гром.

– Входите…

Скрипнули петли тяжеленных створок, и ворота медленно отворились. «Гонца» и его спутников встретили порядка десяти стражников в полном боевом облачении. Держались они настороженно, однако, как с облегчением заметил Стоян, лучников среди них не было. «Наверное, остались наверху, у бойниц», – подумал он.

И тут случилось то, чего более всего опасался Свид. Поскольку все рыцари в Або были наперечет, он воспользовался не вымышленным, а настоящим именем, и потому заранее подготовился к варианту, если среди стражников окажется вдруг хотя бы один, кто знает Кнута Йонссона в лицо. Именно это, увы, и произошло.

– Это не Йонссон! – вскричал один из стражников, когда троица приблизилась, и схватился за меч.

– Глаза! – рявкнул моментально Свид, и Носок со Стояном, повинуясь заранее оговоренной команде, прикрыли веки.

Они не понимали смысла этой команды, а Свид при инструктаже не пожелал вдаваться в подробности. Сказал лишь, что далее он применит некое колдовское средство, от которого они, если не закроют глаза, могут ослепнуть. Носок, правда, попытался тогда потребовать более детальных разъяснений, однако Стоян, умудренный опытом общения с абруем, довольно грубо одернул друга, посоветовав довериться Свиду без лишних вопросов.

Свид тем временем выхватил из-под плаща небольшой горшочек и бросил его под ноги стражникам. Раздался взрыв, и яркое сияние ослепило свеев.

– А теперь – бьем! – скомандовал таваст.

Открыв глаза, Стоян и Носок увидели ошеломляющую картину: стражники словно сошли с ума! Даже успев достать из ножен боевые мечи, они почему-то не спешили расправиться с самозванцами, а беспомощно топтались на месте, неуклюже размахивая клинками в воздухе. А некоторые и вовсе побросали оружие: завывая на все лады, они ожесточенно терли кулаками внезапно ослепшие глаза.

Воспользовавшись групповым сумасшествием, новгородцы во главе с тавастом налетели на стражников, точно ястребы на куриный выводок, и уложили всех до одного буквально за считанные минуты. Но радоваться победе было рано: из внутреннего двора замка к воротам спешило довольно многочисленное подкрепление. Сомкнувшись спинами, Свид, Стоян и Носок принялись отбиваться с яростью обреченных. «Где же наши?!» – в отчаянии думал Стоян, ловко орудуя своим новым оружием. Он уже снес две вражеские головы, причем с такой легкостью, будто то были головки одуванчиков. Меч, оказывается, разил не хуже ослопа. Тем более что в спешке некоторые свеи не удосужились прихватить с собой щиты.

И тут в ворота замка-крепости ворвалась, словно занесенная сильным ветром, целая орда невиданных лесных чудищ с черными физиономиями (ушкуйники вымазали их сажей) и древесными ветками вместо шерсти. Началась дикая и беспощадная резня. А когда свеи поняли, что перед ними – всего лишь люди в машкаре, во двор ворвалась вторая волна нападавших, в которых защитники замка признали наконец, к своему ужасу, новгородских ушкуйников.

Благодаря численному превосходству разбойников сражение за крепость длилось недолго: вскоре ее защитники полегли все до единого. Теперь по телам поверженных свеев прохаживался, добивая раненых, один только мрачный и свирепый Свид: его ненависть к поработителям родного племени не знала границ.

– Собрать оружие и все ценное, остальное – в огонь! – приказал Лука Варфоломеев. – Поджечь все строения!

Атаманы одобрительно закивали головами. Они поняли его мысль: пылающий замок послужит для жителей Або предупреждением. Ежели не сдадутся на милость победителей – умрут…

Город взяли почти без потерь с собственной стороны. А вот воинов гарнизона и часть горожан (в том числе представителей народа еми), посмевших оказать сопротивление, вырезали немилосердно. Утихомирились же лишь после того, как обнаружили в городском соборе богатую казну: скопленный за пять лет церковный налог, уже подготовленный к отправке в Рим. Казну прибрали к рукам, а собор – припомнив свеям их разрушительные походы на Новгород, – сожгли дотла. Основательно разрушили и сам город. Вражеский флот тоже предали огню. За исключением захваченных в качестве трофеев нескольких новых шнеков и добротного бусса[80], на который и погрузили львиную долю награбленного.

…Стоян и Носок, вальяжно расположившись на куче добра все на той же трофейной шнеке, взирали на стремительно удалявшийся замок Або, как сытые коты. Над городом до сих пор висели густые клубы дыма, а по берегу беспомощно метались оставшиеся в живых немногочисленные горожане. «Ну и поделом им…» – утешал себя Стоян, совсем некстати почувствовавший вдруг угрызения совести. Просто представил себя на миг на месте ограбленных жителей, и ему стало слегка нехорошо.

– Пошто нос повесил, паря? – весело окликнул его Носок. – Ну-ка, глотни для сугреву и веселия! – Он протянул Стояну кувшин с вином. – Пей, не боись! У свеев вино доброе. Чай, заморское!

Стоян молча взял кувшин и приложился к нему, да так крепко, что спустя минуту Носок забеспокоился и укорил, забирая вино обратно:

– Э-э, потише! Нам ишшо плыть да плыть. А у меня в закромах токмо два кувшина.

Стоян буркнул в ответ что-то невразумительное и, закинув руки за голову, прилег на тюки с трофейными одеждами.

Флотилия ушкуйников уже вышла из устья реки, и паруса шнеки наполнились ветром. Судно резво побежало по волнам, обгоняя тяжело нагруженные ушкуи. И лишь мелкие тучки над головой застыли на одном месте, будто приклеенные кем-то к небосводу. Под воздействием пережитого и выпитого глаза Стояна начали слипаться, и он погрузился в сон.

…Проснулся Стоян от щедрой порции воды, обрушившейся на его лицо.

– Эй, ты чаво озоруешь?! – заорал он истошно, решив, что это очередная дурацкая шутка Носка.