Доброй ночи, мистер Холмс! Дуглас Кэрол
– Это безумие! – Ирен невольно рассмеялась. – Нельзя вот так срываться и ехать во Францию в погоне за несбыточным…
– Почему? Я сам хозяин своего времени. Вы тоже. Никаких срочных дел у меня нет. Мы сами и заберем ваши чемоданы. Кроме того, нет ничего прекраснее Парижа в мае.
Ирен задумчиво теребила платье. Я никогда прежде не видела, чтобы она так колебалась. Наконец она подняла на Годфри взгляд:
– Ладно. Если вы решили рискнуть, рискну и я. Но я по-прежнему считаю, что ваша затея безумна.
– Я тоже так думаю! – вмешалась я. – Ирен, я считаю крайне неподобающим одной, без всякого сопровождения, отправляться в поездку вместе с мужчиной. На меня, кстати, ты, пожалуйста, не рассчитывай. Я не собираюсь ехать с вами в этот город грехов и пороков.
– Напрасно, – покачал головой Годфри. – В противном случае ты сама убедилась бы, что Париж не столько порочен, сколько соблазнителен. Каждый видит лишь то, что он хочет увидеть. С другой стороны, даже хорошо, если ты останешься в городе, – мне как раз хотелось попросить тебя посидеть у меня в конторе и поработать: я уже уволил секретаря, который тебя замещал.
С одной стороны, я пришла в дикий восторг, узнав, что могу вернуться к работе и в моей жизни вновь появится привычный упорядоченный ритм, но, с другой стороны, меня потрясла легкость, с которой Годфри отказался от моей компании в предстоящей поездке. Я глянула на подругу. Она внимательно, с не меньшим удивлением, чем я, смотрела на адвоката.
– Ирен?
Услышав звук моего голоса, подруга помотала головой, будто стряхивая оцепенение:
– Мистер Нортон прав. Если я правильно поняла, поездка обещает быть весьма насыщенной. – Адвокат кивнул, и она продолжила: – Милая, Нелл, мне просто совесть не позволяет тащить тебя с собой в Париж, когда ты еще толком не отошла от нашего головокружительного побега из Богемии. Кроме того, возможно, нам с мистером Нортоном удастся узнать что-нибудь новенькое о поясе.
– Так значит, вы согласны? – с надеждой спросил Годфри.
– Согласна, – кивнула Ирен, – несмотря на один серьезный минус, – она строго посмотрела на меня. – Этот минус заключается вовсе не в том, что мне предстоит поехать с вами одной, без сопровождения. Я всегда плевала на условности, ограничивающие мою свободу. Беда в другом. Из-за того, что мы покинули Богемию в невероятной спешке, у меня не осталось приличных нарядов, которые я могла бы взять с собой в Париж.
– Дорогая мисс Адлер, Париж будет не в силах устоять пред вами, даже если вы отправитесь на его штурм в рванье, словно революционерка-республиканка. Если же вы явитесь туда в платье, что сейчас надето на вас, столица Франции в тот же миг окажется у ваших ног.
– Вы сильно преувеличиваете, мистер Нортон, что весьма нетипично для адвоката, – сухо ответила Ирен. – Когда мы уезжаем?
Годфри с довольным видом пожал плечами.
– Послезавтра, а вернемся – через три дня. Завтра утром первым же делом я отправлюсь за билетами.
Вскоре Годфри ушел, а я осталась сидеть, лишившись от потрясения дара речи. Молчала я недолго.
– Слушать ты меня все равно не станешь, поэтому с тем же успехом тебе мог бы давать советы и наш попугай. Однако я все равно скажу, что думаю, пусть это тебе и не понравится, – заявила я. – Я считаю, что твоя поездка с Годфри в Париж неуместна и непристойна.
Ирен уже успела вернуться к чтению. Ее волосы в свете лампы на фоне полированной деревянной спинки кресла казались языками пламени. Подруга повернулась ко мне. В ее глазах полыхнул знакомый огонь.
– Милая Нелл, я отправляюсь в Париж именно потому, что эта поездка кажется неуместной и безумной. В противном случае она была бы невероятно скучна. Твой друг Нортон прекрасно это понимает. Он чувствует, что я здесь чахну, и хочет вновь пробудить во мне интерес к жизни.
– Похоже, ему это удалось, – фыркнула я.
– Похоже, да, только с приманкой он ошибся.
– То есть ты едешь в Париж не ради аукциона?
– Не больше, чем он.
– А зачем тогда?
В ответ Ирен лишь улыбнулась и пожала плечами. Несколько позже я услышала, как она напевает Казанове: «Frere Jacques»[43].
Даже атмосфера Темпла, от которой веяло буквально горней безмятежностью, не могла вернуть мне душевного равновесия, которого я лишилась, когда принялась разбирать бумаги в конторе Годфри. Мало того, что машинистки, которых Нортон нанимал во время моего отсутствия, устроили в документах дикий беспорядок, так они еще оставили кучу работы недоделанной.
Я быстро стучала клавишами: как всегда, я считала, что труд – лучший способ обуздать свой гнев. Вставляю белый чистый лист – вынимаю черный от букв. Совсем как репутация Ирен. Неожиданно мне пришло на ум, что ее отношения с королем Богемии, сколь бы невинными они ни были, скорее всего, и так уже навсегда безнадежно погубили ее доброе имя. Кроме того, при всей неуместности ее поездки, уж лучше пусть Ирен отправится в Париж с Годфри Нортоном, чем с каким-нибудь другим мужчиной. В данном случае, решила я, мы имеем дело с наименьшим из зол.
И все же при этом я чувствовала себя забытой и брошенной, совсем как в те времена, когда Ирен уехала в Италию. На этот раз мне было вдвойне больнее: два самых близких мне человека, по всей видимости, прекрасно себя чувствовали без меня. Иногда мне становилось так себя жаль, что на глаза наворачивались слезы. Я корила себя за столь недостойное чувство, но ничего не могла поделать. В результате я опечаталась: пришлось выдрать листок и начать работу сызнова…
В тот самый момент, когда мне особенно не хотелось никого видеть, в контору кто-то зашел. Я допечатала до конца предложения и повернулась, готовая сорвать злость и обиду на посетителе. Кто именно явился к Нортону – меня в тот момент совершенно не интересовало.
Гость оказался высоким худым джентльменом с резкими чертами лица. Как и подобает, он снял бархатный цилиндр и теперь держал его в руках. Посетитель посмотрел на меня очень внимательно, буквально просверлив взглядом. Не сомневаюсь, что ему удалось разглядеть слезы в моих глазах.
– Насколько я понимаю, мистер Нортон в отъезде и вернется через несколько дней, – быстро проговорил он.
Дверь в кабинет Нортона была открыта и я кинула туда взгляд. Парик и мантия висели там, где им и полагается, а на столе лежали бумаги и раскрытые книги – из-за поспешного отъезда Годфри не успел убраться. Создавалось впечатление, что адвокат отлучился буквально на минутку. Как же гость догадался что Нортона нет в городе?
– Он уехал на континент, – с важным видом объявила я. – Но откуда вы могли?..
Незнакомец устало улыбнулся, будто уже неоднократно слышал подобный вопрос:
– У дверей валялся пустой конверт с адресом одного из билетных агентств на Флит-стрит. Очевидно, мистер Нортон его выкинул, когда уходил.
– Вам удалось заметить конверт несмотря на то, что здесь целые горы бумаг?
– Внимательность – моя профессия.
– Ну да. Такое многие могут сказать. Например, я. Без должной внимательности я насажаю опечаток. Вы уж простите, но я очень занята, поэтому хочу вам посоветовать заглянуть…
– Не исключено, вы тоже сможете мне помочь. Скажите, пожалуйста, вы не в курсе, не приходится ли мистер Нортон сыном покойному Джону Чаппи Нортону?
На меня словно вылили ушат ледяной воды.
– С чего вы думаете, что мне это известно?
– Вы достаточно давно работаете у мистера Нортона, хоть и отсутствовали последние несколько месяцев. Кроме того, вы… мисс?..
– Хаксли, – рявкнула я. – И я действительно была в отъезде, но только как…
Не стану, ни за что не стану спрашивать этого странного господина о том, как он обо всем догадался! Он что провидец?
Гость улыбнулся, однако улыбка ничуть не смягчила угловатые черты его лица.
– Сейчас вы заняты тем, что разбираете документы на полке, что у вас над головой. Часть папок стоит вертикально, часть – лежит горизонтально. Самые толстые папки, а значит, самые старые, – расположены вертикально. Для того, чтобы их так поставить, нужно встать, однако, насколько я понимаю, ваш заместитель для этого был слишком ленив. По его вине теперь в документах царит беспорядок.
– Я и так уже поняла, что замещавший меня работник был ленив. Это и дураку ясно. Куча недоделок!
– Вы не ответили на мой вопрос, – снова улыбнулся джентльмен.
– Я…
Что мне было делать? С одной стороны, я не умела врать, а с другой – мне не хотелось рассказывать того, чем со мной по секрету делился Годфри.
– Не ответила, потому что это не в моих силах. Вы по поводу наследства?
Естественно, я прекрасно знала, что Блэкджек Нортон помер без гроша за душой, однако почувствовала, что гость ожидает от меня именно такого вопроса.
– Ответить вам не в моих силах, – в тон мне промолвил гость, – однако смею вас заверить, что уже достаточно долго пытаюсь отыскать родственников покойного Нортона.
– Вам лучше обо всем расспросить самого мистера Нортона, после того как он вернется.
– И когда же его ждать?
– В четверг.
Джентльмен кивнул и, надев цилиндр, шагнул к двери.
– Сэр! – спохватилась я. – Как мне о вас доложить мистеру Нортону?
– Сильно сомневаюсь, что он меня знает. Меня зовут Холмс. Шерлок Холмс. Я оставлю свою визитную карточку.
Я молча взяла визитку и уставилась на джентльмена, который с кошачьей грацией двинулся по заваленной бумагами конторе к выходу. После того как за ним закрылась дверь, я еще очень долго не могла оторвать от нее взгляд. Когда же мне это удалось, я посмотрела на карточку. На ней значилась не только фамилия конкурента Ирен в погоне за Бриллиантовым поясом, но и адрес, показавшийся мне смутно знакомым. Этот адрес воскресил во мне воспоминания о дне первой встречи с Ирен и нашем знакомстве с ныне покойным мистером Джефферсоном Хоупом.
– Бейкер-стрит, двести двадцать один би, – прошептала я, быть может надеясь, что если произнести адрес вслух, то он чудесным образом исчезнет с визитки. Естественно, с ним ничего не случилось.
Глава двадцать восьмая
Возвращение Шерлока Холмса
– Шерлок Холмс! – воскликнула Ирен.
Мне так хотелось поскорее поведать подруге о недавнем визите сыщика, что я не сдержалась и выпалила эту новость, как только Ирен переступила порог Брайони-лодж.
Побледнев от волнения, она застыла в дверях.
– А кто такой Шерлок Холмс? – поинтересовался у нее из-за спины Годфри.
– Так значит, Шерлок Холмс спрашивал об отце Годфри? – не веря своим ушам, переспросила Ирен.
– Скорее, о самом Годфри, – ответила я.
Ирен, словно лунатик, вошла в дом, вынув из волос булавку, крепившую новенькую модную шляпку, исписанную словом «Париж». Затем она подошла к зеркалу и подняла вуаль. Годфри неотступно следовал за Ирен. Несмотря на потрясение, подруга выглядела великолепно. После трех дней, проведенных в столице Франции, она преобразилась, словно парижский галантерейщик, продавший ей шляпку, также украсил ее глаза горящими искорками, а щеки – бутонами роз. Я немедленно прониклась уважением к шляпникам.
– Ирен, – тихо промолвил Годфри, положив ей руки на плечи, – почему тебя смущает, что этот Холмс спрашивал о моем отце? Мне по-прежнему очень не нравится, когда ворошат прошлое моей семьи, однако, я думаю, ты придаешь этому известию чрезмерно большое значение.
Ирен чуть рассеянно улыбнулась адвокату, желая его успокоить:
– Что ты, Годфри, я вовсе не переживаю. Все просто. Дело в том, что в прошлом наши с Холмсом пути чуть было не пересеклись. Первый раз это произошло, когда мистер Тиффани дал нам обоим задание отыскать Бриллиантовый пояс.
– Ясно. – Годфри положил перчатки, шляпу и трость на полку. – У этого Холмса снова проснулся интерес к поясу. Интересно, почему?
– Скорее всего, по той же причине, в силу которой ты тоже хочешь вернуться к его поискам. Я имею в виду распродажу королевских драгоценностей, на которой мы только что присутствовали в Париже. Не исключено, что мистер Тиффани обратился к мистеру Холмсу с просьбой еще раз попробовать отыскать пояс.
– Также возможно, что этот Холмс обнаружил новую ниточку, ведущую к сокровищу, – склонил голову Годфри. – Пожалуй, мне имеет смысл с ним встретиться. Предупрежден – значит, вооружен.
– Извините, что прямо с порога огорошила вас такими известиями, – вставила я, чувствуя некоторую обиду оттого, что обо мне все позабыли. – Когда незнакомец представился, я подумала, что у меня сердце остановится.
Однако в данный момент моих друзей куда больше интересовал Шерлок Холмс, а не мое былое недомогание, вызванное его появлением.
– Чем он вообще занимается? – с некоторым раздражением в голосе произнес Годфри.
Мне показалось, что его недовольство вызвано не только интересом, проявленным Холмсом к несчастному семейству Нортонов, но и восхищением, с которым Ирен говорила о сыщике. Неужели Годфри ревнует?
– Он занимается расследованием всяческих загадок, – сияя, ответила Ирен. – Шерлок Холмс – сыщик-консультант и, надо сказать, превосходный. Насколько мне известно из того, что я слышала и читала, он принимал участие в расследовании всех громких уголовных дел последнего десятилетия.
– Никогда о нем не слышал! – заявил Годфри.
– Это вполне объяснимо. Несмотря на то, что полицейские не отличаются умом и проницательностью, все лавры они присваивают себе.
– Насколько я могу судить, Холмс тоже не блещет ни тем, ни другим, – проворчал Годфри, – в противном случае он бы не пришел ко мне в открытую.
– Откуда ему было знать, что у простой машинистки наличествуют невероятное чутье и очень крепкая память, – нежно улыбнулась Ирен. Ее явно забавляло замешательство Годфри. – Нам надо все хорошенько обдумать. Но сперва мне необходимо переодеться.
Я отправилась с Ирен наверх, оставив Нортона в гостиной. Пусть остынет и успокоится. В глубине души я ему сочувствовала: новости о Холмсе заставили отложить рассказ о поездке во Францию, обесценили его, отодвинув на задний план.
– И как тебе Париж? – спросила я Ирен, помогая ей снять дорожное платье.
– Превосходно! Мы побывали у дворца Тюильри, из которого в сорок восьмом году украли Бриллиантовый пояс. Цветы на клумбах уже начали распускаться. Знала бы ты, какой аромат там стоит. А статуи древнегреческих богинь среди зелени совсем как живые! А еще мы пили чай в кафе под открытым небом на Монмартре. Воздух свежий, все такое изящное и чистое, а город в солнечном свете – будто бы янтарный. Мне очень понравилось!
– А драгоценности? Судя по фотографиям в газетах, они достаточно… большие.
– О да, украшения не маленькие, и слов нет, до чего красивые! – Ирен присела на краешек туалетного столика. Ее глаза сверкали. – Их больше никто никогда не увидит – мистер Тиффани собирается разобрать их и продать камни по отдельности. Да, он тоже был на аукционе. Как же мне жаль, Нелл, что ты не видела эту роскошь. Взять, к примеру, любимый гребень императрицы Евгении. От него отходят девять усыпанных бриллиантами лент, длиной до плеча. Представляешь, как это выглядит?! Словно водопад белого пламени! Гребень продавали по частям, всего было восемнадцать лотов. Мистер Тиффани выкупил шесть, заплатив двести восемнадцать тысяч франков. Я сказала ему, что гребень нельзя разбирать.
– Да ладно! И что он ответил?
– Рассмеялся и сказал: «Ну да, конечно, мисс Адлер, он должен остаться единым и украшать вашу роскошную прическу». А еще я узнала от него, что бриллиантовая перевязь, которую он мне однажды одолжил в Милане, практически закончена и будет представлена в следующем году на Парижской выставке. Кстати сказать, он был страшно доволен, когда увидел на мне брошь работы его сына.
– Ты про бьющегося в агонии осьминога? Слушай, да я про эту вещицу уже успела забыть…
– А мы с мистером Тиффани – нет. Он, кстати, сказал, что его сын делает большие успехи и даже работает над витражами. Быть может, пройдет время, и эта брошь будет очень дорого стоить, – задумчиво произнесла Ирен, вытащив из сумочки усыпанное драгоценными камнями безобразие.
– Мистер Тиффани упоминал о Бриллиантовом поясе?
– Еще бы. Выразил сожаление, что мне не удалось его найти. А я ему ответила, что мне было бы гораздо печальнее, если бы я его отыскала, а потом его разобрали бы по камешкам. Ювелир мне на это возразил, что приносящий выгоду бизнес не может вызывать сожаления. Что ж, теперь я, по крайней мере, знаю, кому продать пояс, если я его отыщу.
– Так ты решила возобновить поиски?
– Решила, Нелл. В этом смысле затея Годфри удалась – в Париже меня вновь охватила бриллиантовая лихорадка. У меня даже имеется маленький сувенир в память об этом прекраснейшем из недугов.
С этими словами она извлекла из сумочки небольшой, обитый кожей футлярчик. Раскрыв его, она показала пальцем на оттиск «Tiffany&Co.», сделанный на бархате, покрывающем внутреннюю сторону крышки. На малиновой подушечке лежала усыпанная бриллиантами брошь в виде скрещенных ключей – скрипичного и обыкновенного. Драгоценные камни поблескивали, словно кристаллики льда.
– Боже, Ирен, мистер Тиффани подарил тебе еще одну брошь? За что? Неужели ты пообещала ему отыскать пояс?
Ирен загадочно улыбнулась:
– Эту вещицу подарил мне не Тиффани, хотя она действительно была приобретена в его ювелирном магазине на рю Ришелье.
– Не Тиффани? А кто же тогда?
– Нортон, – ответила подруга. – Ему очень понравилась задумка мастера. Годфри сказал, что брошь символизирует мою страсть к музыке и тягу к загадкам. Он вбил себе в голову, что брошь буквально создана для меня.
– Тебе купил ее Годфри Нортон? Но разве он может себе позволить дарить такие украшения?
– Вообще-то он, скорее всего, не может, – продолжая улыбаться, ответила Ирен. – Просто эта побрякушка стоит относительно недорого по сравнению с крупными бриллиантами, фотографии которых публиковались в «Лондон ньюс».
На мой взгляд, небрежный тон подруги несколько противоречил той осторожности, с которой Ирен убрала украшение обратно в коробочку.
– Положу ее в тайник, туда, где фотография, – решила она. – Эта брошь мне особенно дорога, поскольку мне ее подарили по доброй воле, не требуя ничего взамен.
– Кстати, о доброй воле… Я заметила, что вы после поездки обращаетесь друг к другу по имени и на «ты».
– Быстро же ты заметила! Не удивляюсь, что знаменитому мистеру Холмсу почти ничего не удалось у тебя выведать. Да, ты права, мы перешли на «ты». – Ирен снова загадочно улыбнулась. – Можешь сказать, что излишне дружеские отношения порождают фамильярность.
Накинув на себя великолепный платок из изумрудного бархата и сунув ноги в очаровательные расшитые бисером домашние туфли, Ирен спустилась обратно в гостиную. Годфри не терял времени даром. Внизу нас уже ждал обжигающе горячий шоколад и свежая выпечка, которую так обожала моя подруга. Должно быть, пока мы сплетничали наверху, Нортону пришлось разбудить миссис Ситон, чтобы попросить приготовить нам все это объеденье.
Мы втроем расположились у камина, в котором плясал огонь, разгоняя вечернюю прохладу. Повисло странное молчание. Прежде чем приступить к ужину, Ирен отнесла коробочку с брошью в тайник. После этого она села рядом со мной на диван справа от Годфри, который не сводил взгляда с ее лица. У меня создалось ощущение, что мы – актеры, занявшие отведенные нам места сообразно требованиям пьесы. Мы с довольным видом пили шоколад, храня молчание, которое нисколько нас не смущало. Ирен с Годфри наслаждались покоем после насыщенной поездки, а я радовалась, что они вернулись домой целыми и невредимыми.
Скорее всего, мы все думали об одном и том же, поскольку, когда Ирен неожиданно произнесла: «Я приняла решение», мы с Годфри тут же резко сели прямо.
Наш пыл и рвение позабавили Ирен.
– Что, ищейки взяли след? – улыбнулась подруга. – Значит так. Годфри, я совершенно с тобой согласна. Мы обязаны найти пояс, прежде чем его отыщет кто-нибудь еще. Когда ты встретишься с Шерлоком Холмсом, расскажи ему о своей семье лишь то, что сыщик может почерпнуть из других источников. Но мне… Мне ты должен рассказать все.
– Не понимаю… – начал он.
– Твои воспоминания являются ключом к разгадке. Без твоей помощи мы никогда не сможем понять, зачем твой отец запер в сундук всю эту дребедень. Я должна знать до мельчайших подробностей все, что ты помнишь о своем детстве и отце.
– Почти тридцать лет я делал все от себя зависящее, чтобы об этом забыть.
– Я знаю, – кивнула Ирен, – но поверь мне, если ты хорошенько переворошишь прошлое, тебе будет гораздо легче с ним примириться. Ты хочешь, чтобы я отыскала драгоценности; но для этого мне нужно понять, что за человек ими владел.
Некоторое время Годфри молча смотрел на огонь. Я видела, как в его глазах отражаются крошечные язычки пламени. Наконец он поднял взгляд на Ирен:
– С чего начнем?
– С сундука и его содержимого. Предметы в нем должны вызвать у тебя какие-нибудь ассоциации, пусть даже и очень неприятные.
Друзья встали и направились в небольшую залу, примыкавшую к прихожей. Я осталась, собираясь дочитать роман Джордж Элиот, начатый в их отсутствие. Я была уверена, что если о сундуке всплывет что-нибудь новое, они расскажут мне об этом первой. Увы, у меня никак не получалось сосредоточиться. Ирен с Годфри выглядели так необычно… В чем причина их странного поведения? Неужели дело в Шерлоке Холмсе и Бриллиантовом поясе – или же в чем-то другом? Ирен буквально сияет, а Годфри… даже не знаю, как это сказать… Годфри, похоже, счастлив.
В доме царила тишина, которую нарушали лишь редкие крики Казановы да тиканье часов. Я слышала голоса Ирен и Годфри. Друзья говорили то тихо, то громко, поэтому до меня доносились только обрывки фраз. Когда я глянула в дверной проем и увидела их, Ирен и Годфри напоминали детей, погруженных в салонную игру. Головы клонились друг к другу, а свет лампы озарял их бледные руки и лица гармонией невинности.
Что я себе напридумывала?! Ну точно старая дева. Отринув беспокоившие меня подозрения, я вернулась в гостиную к роману, преисполненная возвышенного чувства удовлетворенности, которое посещает гувернанток, когда они знают, что их юные подопечные в безопасности, заняты делом и не могут причинить себе вреда.
– Так значит, ты не поддерживаешь отношений с братьями? – донесся до меня недоверчивый голос Ирен. Поскольку меня тоже интересовал ответ на этот вопрос, я навострила уши.
– Они решили, что наша мать опозорилась, и встали на сторону отца. Я ведь старший из них, и своими глазами видел, как он жестоко с ней обращался. Мои братья запомнили только время, когда мы уже жили отдельно, и то, как люди за это осуждали мать. Потом, когда отец отсудил у матери все деньги и доходы, они предпочли перебраться к нему. Не то чтобы они нуждались в его обществе, нет, просто они хотели «признать его власть».
– И тем не менее, когда он состарился, о нем заботился именно ты.
– К тому моменту моих братьев уже и след простыл. Жизнь с отцом была не сахар, и они не стали задерживаться в его доме ни на минуту дольше необходимого. Я склонен полагать, что они оставили пределы Англии.
– В таком случае, быть может, именно это объясняет, почему Шерлок Холмс так долго не мог отыскать тебя. В Англии проживает немало Нортонов, но лишь один из них способен привести к Блэкджеку.
– С каким же удовольствием ты произносишь прозвище моего отца.
– Почему бы нет? Твой отец не был аристократом, так будь доволен хотя бы тем, что он имел определенную известность и яркое прозвище. В этом есть некоторая оригинальность.
– Ты говоришь так, словно исходишь из собственного опыта.
– А ты говоришь так, словно допрашиваешь меня.
– Я адвокат.
– Но мы не в суде.
– Это верно. Однако признай, что ты отказываешься разговаривать на определенные темы.
– Например?
– Например, о своей семье…. Да, тут я согласен, мне тоже не нравится распространяться о родных… Ты поведала мне о побеге из Богемии, но при этом ни словом не обмолвилась о том, что же вас связывало с королем. Я понимаю, Ирен, что в этих восточных герцогствах правят тираны. Я даже могу понять, что человек, властвующий в этой глуши, может вообразить, будто имеет право распоряжаться твоими чувствами…
– Годфри, все было гораздо хуже, хотя сказанное тобой не так уж далеко от истины. Ты не понимаешь, что в случившемся была и моя вина.
– То, что ты считаешь своей виной…
– Не спорь со мной. Я виновата сама. Я переоценила его и себя. Дело не в том, что король думал, будто может распоряжаться моими чувствами. Беда в другом: я вообразила, что смогу заставить его полюбить себя.
– У тебя это получилось. В противном случае тебе не пришлось бы пускаться в бега.
– Это не любовь, – презрительно произнесла Ирен, – это одержимость. Собственнический интерес. Ты, Годфри, должен это понимать лучше других мужчин: твоя мать бежала, не желая оказаться в точно такой же ловушке. В отличие от твоего отца, король даже не стал утруждаться предложением мне руки и сердца.
– В таком случае, король – набитый дурак!
– В чем-то он по-своему прав. Женщине в моем положении вовсе не обязательно выходить замуж. Не думай, что я мечтаю связать себя узами брака. Положа руку на сердце, я вообще сильно сомневаюсь, что когда-нибудь соглашусь пойти под венец. С моей стороны было сущим безумием поверить хотя бы на миг, что король Богемии, впитавший с молоком матери нравы и традиции аристократии, вдруг начнет вслед за мной презирать всякие условности. Видишь ли, с его точки зрения сама мысль о браке со мной была в высшей степени неуместной. А я никогда не смогу уважать мужчину, который ради меня не в состоянии махнуть рукой на благоприличия.
Годфри искренне рассмеялся:
– Забавная логика. С одной стороны, не придерешься, а с другой стороны, с ней что-то не так. Сразу вспоминается шутка-парадокс Оскара Уайльда: «Жизнь чересчур важная штука, чтобы о ней серьезно говорить». У тебя слишком острый ум, бедняге королю было просто не уследить за ходом твоих мыслей: для него это было все равно что слону гоняться за комаром. Ты хочешь сказать, что он не желал рискнуть ради тебя и потому не был достоин ни титула короля, ни звания мужчины.
– Рисковать ради меня? Да он и ради себя рисковать не хотел. Впрочем, речь ведь шла о твоих пропавших братьях. Каким же образом мы вдруг свернули на разговор о моем гадком короле? А вам, сэр, палец в рот не клади. Умеешь же ты вести беседу! Скажи-ка лучше, что тебе напоминает связка ключей?
– Возвращение домой, где я смогу отдохнуть. Быть может, сон принесет ответы на твои вопросы. Давай подумаем над загадками завтра, на свежую голову.
Повисло молчание. Я услышала из соседней комнаты металлическое позвякивание и, поправив пенсне, поспешно подняла томик Элиот.
– Бедная Нелл, – услышала я донесшийся из коридора шепот Ирен, – чуть не ослепла с этой книгой и едва не уснула, пока мы ковырялись с огрызками прошлого твоего отца. Ты сможешь тихонько пробраться к двери? А я уложу ее в постель.
Мне было страшно неловко изображать дремоту, но лучше уж это, чем признаться, что я подслушивала разговор друзей.
Несмотря на этот маленький грешок, я спала как убитая. Надо сказать, что в итоге меня все-таки ждала кара. Пробудилась я от звуков фортепьяно, доносившихся с первого этажа. Судя по часам у кровати, я проспала все, что можно, поэтому, поспешно одевшись, я спустилась вниз. В столовой обнаружились недоеденные остатки завтрака. Я направилась сразу в музыкальную комнату, из которой неслась звенящая музыка Листа.
– Доброе утро, Нелл, – поздоровалась Ирен, ни на мгновение не прекращая играть. – Это фортепьяно хорошо настроено. Я бы даже сказала, подозрительно хорошо. Надо будет расспросить о нем Годфри.
– В последнее время ты только и делаешь, что расспрашиваешь его о чем-нибудь, – заметила я.
– А он – меня. – Закончив играть, Ирен на мгновение приподняла руки, словно дирижер, после чего чинно сложила их на колени. – Я придумала для него скучнейшее задание, требующее недюжинного усердия и прилежания.
– Именно это ему и нужно после поездки в Париж.
– Судя по тону твоего голоса, ты еще не успела позавтракать. Попроси миссис Ситон приготовить тебе что-нибудь вкусненькое. Раз уж у тебя не получилось поехать в Париж, ты, по крайней мере, можешь как следует подкрепиться.
– А чем будешь заниматься ты, пока я предаюсь чревоугодию?
– Играть, – просто ответила Ирен, выбив ногтями забавный ритм.
Она не соврала. Подруга все играла и играла, пока, наконец, мне в голову не начала закрадываться мысль, что музыка в нашем доме станет для меня еще одним проклятием, в довесок к сквернословию Казановы. Попугай, надо отдать должное, во время моего завтрака хранил молчание. Склонив желто-красную голову, он внимательно слушал, как распевалась в соседней комнате Ирен.
Мне подумалось, что настоящий кошмар начнется, если Казанова, подражая Ирен, начнет, словно оперный певец, распевать октавы: «а-а-а-а-а-а-а», «о-о-о-о-о-о-о», «у-у-у-у-у-у-у» – и так далее, до бесконечности.
При этом, надо признаться, я была на седьмом небе от счастья, слушая, как Ирен разрабатывает голос.
Годфри пришел ближе к вечеру. Он признал, что специально перед нашим переездом вызывал настройщика фортепьяно.
– Тогда я тебе что-нибудь сыграю, – с настойчивостью в голосе произнесла Ирен. Сев на стульчик, она крутанулась на нем и заиграла Листа, причем гораздо энергичнее и бодрее, чем утром.
– А «Liebestrume»[44] осилишь? – спросил Годфри, когда смолк отзвук последнего аккорда.
– Я пока не готова петь, – промолвила Ирен, положив руки на колени, словно маленькая девочка, которую за что-то отругали. Мгновение спустя она подняла на Нортона озорной взгляд. – А вот тебе, возможно, придется поработать.
Она подошла к столу, вытащила из ящика связку разномастных ключей и швырнула ее адвокату.
– По праву наследника, ты должен обойти все банки, работавшие в Лондоне на протяжении последних тридцати с лишним лет, и выяснить, не снимал ли твой отец в одном из них банковскую ячейку. Несколько ключей в связке вполне могут быть и от подобных ячеек. Я считаю, что эти ключи – единственная по-настоящему стоящая вещь во всем сундуке. Остальное… дребедень.
– Неужели все банки до единого?
– Ты ведь, насколько я понимаю, хочешь найти пояс? Ну так ищи его.
– А ты? Что ты тем временем будешь делать?
Ирен резким жестом указала на фортепьяно:
– Заниматься музыкой. Вот смотри, ты принес сундук и пригласил настройщика. Тебе хотелось, чтобы я нашла ответ на загадку и вернулась к творчеству. Процесс расследования – штука скучная и требует методичности. Конечно же, я бы с радостью взяла на себя часть хлопот, однако хочу тебе напомнить, что наследник ты, ане я, и потому все равно не смогу заявить права на содержимое ячейки. Ты сам в буквальном смысле слова являешься ключом.
– Кто гарантирует, что мои розыски увенчаются успехом?
– Никто. Никто никогда ничего не может гарантировать. Держи нас в курсе своих успехов.
Адвокат неохотно взял связку ключей и, пожелав нам доброго дня, откланялся.
– Ирен! – Я пересела в кресло, которое он освободил. – Тебе не кажется, что ты поступила жестоко, дав Годфри такое сложное задание?
– Это вынужденная жестокость. Ах, Нелл, – Ирен без сил опустила руку на клавиши, – ключи – единственная зацепка. Больше мне ничего в голову не приходит. Лучше пусть корит меня за строгость и своеволие, чем знает, что я совершенно беспомощна, хотя передо мной целый сундук с массой улик, ведущих к разгадке.
– «Погибели предшествует гордость»[45], – процитировала я, – однако, мне кажется, есть и другая причина, в силу которой ты дала Годфри такое поручение.
– Ну и какая, скажи на милость?
– Теперь, благодаря тебе, ближайшие несколько недель Годфри будет очень занят. Ты хочешь видеться с ним реже.
– С чего бы мне этого хотеть? – Ирен в этот момент являла собой образчик деланного равнодушия: правый локоть на фортепьяно, рука подпирает голову, а на лице написано нарочито невинное выражение. Левой рукой подруга с ленцой наигрывала октаву. – Годфри все это время нам очень сильно помогал.
Я вспомнила азбучную истину о правой руке, не ведающей, что делает левая, и произнесла то, что казалось мне очевидным:
– Он был практически незаменим. Более того, он с легкостью избавил тебя от апатии, в которой ты пребывала после побега из Богемии. Ты не хочешь, чтобы тебе напоминали о том, что ты чем-то обязана мужчине.
– Притянуто за уши, милая Нелл. Может, начнешь писать мелодрамы? Тебя ждет большой успех. Я просто делаю то, чего от меня требует Годфри, – возвращаюсь к вещам, которые меня в этой жизни интересует больше всего: к загадкам и музыке.
Годфри отомстил Ирен. Он не появлялся у нас целых две недели. Наконец, заглянув к нам однажды вечером, Нортон сообщил, что к нему снова наведывался Холмс – неделю назад.
– Он приходил к тебе в контору неделю назад, и ты мне ничего об этом не сообщил? – возмутилась Ирен.
– Я был страшно занят походами в банки, – с деланным страданием ответил Годфри. – Кроме того, рассказывать мне особо нечего. Мы говорили минут пять, после чего он ушел. Мне кажется, он остался доволен.
– Почему ты так думаешь? С таким человеком, как мистер Холмс, ни в чем нельзя быть уверенным. Быть может, ты, сам того не заметив, дал ему зацепку.
– Сомневаюсь, – покачал головой Годфри. – Я умею следить за тем, что говорю. Не забывай, мне приходится выступать в суде. – Адвокат предложил Ирен сигарету, которую она быстро и совсем не грациозно выхватила у него.
– Ну почему же я сижу здесь взаперти, прячась от преследователей, которые, возможно, и не существуют? – воскликнула она, меряя быстрыми шагами комнату, устланную взятым напрокат турецким ковром. – Каков он из себя?
– Кто? Холмс? – Годфри улыбнулся и, откинувшись в кресле, задумался, подбирая слова.
Ирен тем временем места себе не находила от нетерпения. Она уже неоднократно расспрашивала меня о сыщике, и я рассказала ей все, что запомнила, однако его образ бесконечно интриговал ее, словно химера. Казалось, ей страшно хочется познакомиться с ним лично.
– Движения четкие и резкие. Высок и бледен словно мертвец. Ястребиный нос и острый как игла взгляд. Не по годам проницателен. Мне бы не хотелось сцепиться с ним в суде, – подвел краткий итог Годфри. – Держится он слегка по-театральному, что свойственно немного тщеславным людям. Кончики пальцев у него в чем-то перемазаны. Сперва я подумал, что это чернила, но потом понял, что это следы от химикатов. Судя по глазам, ему присуща хладнокровная любознательность ученого. При этом из него получился бы великолепный судья – безжалостно справедливый и не знающий колебаний. Этому человеку чужды условности, его не испугают высокие чины и звания. При этом в нем что-то есть от холодного бездушного автомата; в его обществе женщине будет неуютно. Такого человека лучше иметь в друзьях, чем во врагах.
– Какое исчерпывающее описание. Много же ты заметил за пять минут разговора, – с издевкой произнесла Ирен. – Не думаю, что ты хорошо разбираешься, в чьем обществе женщина чувствует себя уютно, а в чьем нет.
– А я не думаю, что ты хорошо разбираешься во мне, – невозмутимо парировал Годфри.
Глава двадцать девятая
Читать бесплатно другие книги:
