Доброй ночи, мистер Холмс! Дуглас Кэрол

Уроки музыки

Все лето и пришедшая ему на смену осень 1887 года были наполнены музыкой. Вскоре после того как мы переехали в Брайони-лодж, Ирен наняла себе репетитора по вокалу – всего лишь несколько недель без должной практики уже сокращали амплитуду ее голоса. Подруга заказала копию своей фотографии, на которой она была в роскошной бриллиантовой перевязи Тиффани, и через импресарио дала знать заинтересованным лицам, что она готова выступать на концертах.

Не будет преувеличением сказать, что она вернулась с континента в блеске славы. Предложения сыпались на нее как из рога изобилия. Ирен с должной привередливостью принимала только самые престижные из них. Она сторонилась оперной сцены, опасаясь, что вести о ней просочатся за рубеж. Вместо участия в операх подруга исполняла на концертах цикл песен «Frauenliebe und leben» на музыку Шумана[46]. Публика принимала ее очень тепло.

Несмотря на радость от того, что Ирен снова занялась музыкой, мы с Годфри очень волновались. Однажды он заглянул в Брайони-лодж, когда Ирен была у портного – теперь, поскольку она часто выступала, ей понадобились новые наряды. Адвокат взял с приставного столика иллюстрированный рекламный бюллетень и посмотрел на изображение Ирен в роскошном, достойном королевы вечернем платье. Для полноты образа подруге явно не хватало короны.

– Согласись, это впечатляет куда больше, чем знаменитое «простенькое черное платье» Лили Лэнгтри, – сказала я.

– Да, в таком наряде, она, в отличие от Лэнгтри, может не ограничиваться одной лишь рекламой мыла, – согласился он. – Ирен снова начала выступать, и это просто превосходно, однако стоит ли ей участвовать в рекламе, которая пользуется таким успехом?

– Считаешь, это бесстыдно?

– Да, но и свидетельствует о ее популярности, – улыбнулся Годфри. – Ничего другого я от нее и не ожидал. И все же, надо учитывать, что король Богемии не забыл о ней. Подобная реклама может привлечь к ней его внимание, вызвать ревность и даже разъярить.

– Но у него следующей весной свадьба. Я сама в газетах читала.

– Брак не сотрет воспоминания о том, что он потерял Ирен. Она перехитрила его. Редкий мужчина снесет подобное от женщины.

– А ты сможешь?

– Я? Я не пытаюсь ее провести, поэтому она никогда не сможет меня перехитрить. Кстати, коли уж об этом зашла речь, неужели ты думаешь, что я не понял, зачем она дала мне это практически безнадежное задание с банками?

Покраснев, я не стала защищать подругу.

– Она совсем как моя мать, – резко произнес Нортон. – Ее смертельно обижают ограничения, которые накладывает на нее общество. Ирен видит, что я следую ее указаниям, и ей от этого становится легче. Помогает ей и творчество. Мне же хочется лишь одного – я желаю быть уверенным в том, что король не тронет ее, когда она вновь попадет в поле его зрения.

– Думаешь, Ирен не предусмотрела такого варианта развития событий?

– Разумеется, предусмотрела. Она ничего не упускает из виду. Однако, одно дело предусмотреть некое событие, и совсем другое – быть к нему готовым. Это большая разница.

Пришла осень, и на Ирен, словно листопад, обрушилось еще больше предложений принять участие в концертах. Я трудилась в конторе у Годфри и несколько раз даже помогла ему с запросами в банки. По-прежнему мы получали из них одни лишь неутешительные ответы. Ни в одном из лондонских депозитариев так и не обнаружилось ячейки на имя покойного Джона Нортона.

– Что ж, нам надо расширить диапазон поисков. Будем связываться с банками в близлежащих городах, – спокойно промолвил Годфри.

Порой мне начинало казаться, что он упрямо продолжает систематические поиски в надежде доказать Ирен, что пояс находится в пределах нашей досягаемости.

Все это мне напоминало детские сказки, в которых принцесса дает своему избраннику невыполнимое задание, чтобы тот, справившись с ним, доказал, что он достоин ее руки и сердца. Вот только Ирен не была принцессой, и уж тем более королевой.

При этом у меня создавалось впечатление, что подруга чего-то страшится: то ли своего прошлого, то ли грядущего. Меня безмерно печалила мысль о том, что Годфри, возможно, приходится платить по счетам короля Богемии.

Больше мы ничего не слышали о мистере Холмсе, а вот имя мистера Тиффани часто мелькало в газетах наряду с фамилиями представительниц американского высшего света – мадам Пулицер, Вандербильд, Астор и Стэнфорд, щеголявших в драгоценностях французского королевского дома.

Надо сказать, что ни одна из этих дам ни разу не появилась в роскошной бриллиантовой перевязи, тянувшейся, как орденская лента, от плеча до талии, – том самом украшении, в котором однажды запечатлели Ирен итальянский художник и несколько фотографов. Теперь это изображение моей подруги присутствовало на каждой афише, извещавшей о концертах с ее участием. В ноябре к нам в Брайони-лодж явился курьер от Тиффани, вручивший Ирен обитый кожей футляр. Внутри оказался бархатный воротничок, украшенный окаймленной жемчугом ниточкой бриллиантов. К подарку прилагалось послание мистера Тиффани, в котором он благодарил Ирен за то, что она пробудила по всему миру интерес к бриллиантовой перевязи, которую американский ювелир вскоре собирался выставить на продажу. Подарок Тиффани великолепно подходил для концертов, а материал для воротничка был подобран особенно удачно – в силу мягкости бархата, он совсем не стягивал горло и нисколько не мешал подруге петь.

Чувство опасности, снедавшее Адлер, притупилось настолько, что Ирен ежедневно стала ездить в одиночестве на прогулки в ландо, которым правил наш кучер Джон Джуит. Отправлялась она на прогулку в пять, а возвращалась в семь – как раз к ужину. Ощущение свободы и чистый воздух – это сочетание творило с Ирен настоящие чудеса. Подруга приезжала румяная, с блеском в глазах, – такой я ее не помнила со времен моих первых дней в Богемии.

Наша жизнь постепенно вошла в привычное русло и неслась вперед, словно сани по свежему снежку. Но снег имеет свойство таять. Я не могла найти себе покоя. Меня угнетало ощущение, что впереди нас ждет нечто непредвиденное, страшное, дурное, что наши жизни висят на волоске. Я полагала, что всему виной мое чрезмерно богатое воображение, и пыталась отогнать тревожные мысли, нагружая себя работой. Я старалась быть такой же усердной, как Ирен, сосредоточившаяся на музыке, или как Годфри, продолжавший в свободное время искать банковскую ячейку своего отца.

Самые светлые воспоминания о тех мрачных зимних днях были связаны с концертами Ирен и восторгом, с которым ее принимала публика.

– Понять не могу, в чем тут дело, – пожаловалась как-то мне она, когда мы ехали в ландо домой после очередного выступления, – когда я прикладывала нечеловеческие усилия, чтобы пробиться на оперную сцену в Лондоне, меня никто не замечал. Теперь же я вынуждена отказываться от ролей в операх и ограничиваться лишь скромными концертами. Предо мной преклонила колени сама фортуна!

– Даже яблоки на одном дереве не могут созреть одновременно, – изрекла я старую шропширскую поговорку.

– Наслаждайся улыбками фортуны, пока можешь, – посоветовал Годфри. – Она – дама изменчивая и в любой момент может отвернуться от тебя.

Копыта лошади мягко постукивали по припорошенной снежком мостовой. Когда в экипаж проникал свет газовых фонарей, он словно высекал пламя из нити бриллиантов, украшавшей воротничок Ирен, а крахмальная манишка Годфри казалась столь белоснежной, что будто бы сияла.

Мне было тепло и уютно. Годфри, как и я, никогда не пропускал выступления Ирен, после которых неизменно провожал нас до дома. Наряду со мной он понимал, что после концерта Ирен хочется поговорить – ее запал не угасал с последней нотой, и потому, прежде чем отправиться спать, ей было необходимо как-то растратить бурлившую в ней энергию.

При этом от нашей веселости и жизнерадостности веяло умиротворением. Мы выглядели так безмятежно, словно нашу троицу извлекли из стеклянного шара, внутри которого при встряхивании начинает идти снег. В атмосфере уюта и покоя, царившего в коляске, начинало казаться, что мы никогда больше в будущем не изведаем горестей и бед.

Мы вышли из экипажа у Брайони-лодж, после чего Джон щелкнул поводьями, поехав ставить экипаж на ночь. На верхушках воротных столбов образовались снежные шапки; снег усыпал дорожку и подоконники.

Годфри взял нас под руки, и мы втроем направились к двери по мягкому холодному ковру, сотканному матушкой-природой. Наши следы нарушили безупречную гладкость этого ковра, а юбки оставили на нем причудливые следы. В свете луны и газовых фонарей, казалось, все было усыпано бриллиантовой пылью.

– Как же хорошо вернуться домой, – вздохнула Ирен на пороге. – Это первое место, которое я готова… Годфри, что случилось?

Взяв у нее ключ, адвокат сунул его в замок и повернул, однако, несмотря на щелчок, дверь не открылась. Из дома, в котором, по идее, спала миссис Ситон, донесся приглушенный удар.

– Если замок заело, миссис Ситон встанет и откроет нам дверь, – сказала Ирен.

Из дома послышался еще один приглушенный стук, и Годфри вскинул подбородок. Мгновение спустя он спрыгнул с крыльца и, пробившись через усыпанные снегом кусты, бросился к окнам гостиной.

Резким рывком сломав хлипкую защелку на раме, он распахнул окно и запрыгнул в него, словно это была дверь. Из дома снова послышался шум, на этот раз сопровождавшийся хрипами, звуками борьбы и невнятными ругательствами.

Ирен было вознамерилась проследовать вслед за Годфри, забравшись в дом через окно, но я схватила ее за руку. И вовремя.

С грохотом распахнулась парадная дверь. Повернувшись, мы увидели перед собой двух незнакомых мужчин. Мы ошеломленно уставились друг на друга. Едва не задев нас, незнакомцы сбежали вниз по ступенькам и, миновав ворота, исчезли на усыпанной снегом улице.

На пороге возник еще один силуэт. Я занесла руку с сумочкой, будучи готовой в любой момент дать отпор, но тут человек заговорил, и я поняла, что передо мной Годфри.

– С вами все в порядке? Заходите. Впрочем, сразу хочу предупредить: увиденное вас не обрадует.

Он впустил нас в прихожую, в которой валялся опрокинутый стул, и запер за нами дверь.

– Фотография на месте? – севшим от волнения голосом спросила Ирен.

– Не смотрел, – ответил запыхавшийся Нортон. – Лучше сначала обойти весь особняк.

Чтобы рассеять тьму в доме, мы зажгли все лампы, что были под рукой. Тем временем Годфри закрыл распахнутое окно в гостиной и задернул шторы. Горящие лампы отбрасывали свет на царящий в Брайони-лодж хаос. Подушки были скинуты на пол, ящики комодов и шкафов – выдвинуты, а ковры – сбиты в кучу, словно под ними возилась целая стая кротов.

Годфри приступил к тщательному осмотру дома. Миссис Ситон отыскалась в кладовой на кухне. Несчастную женщину связали, заткнув кляпом рот. «Тс-с-с! Тс-с-с!» – цыкал из столовой Казанова, выучившийся этому у налетчиков. Я принялась приводить в чувство миссис Ситон, а Годфри с Ирен отправились наверх – осмотреть второй этаж. Я слышала, как под ними скрипят ступеньки лестницы. Через некоторое время к друзьям присоединилась и я. Все мы потрясенно взирали на беспорядок в спальне Ирен. Предметы ее туалета были разбросаны по всей комнате, отчего создавалось впечатление, что здесь потрудилась некая безумная служанка, решившая прикрыть мебель не салфетками, а одеждой.

Я была не уверена, что Годфри следует смотреть на царивший в комнате кавардак, ведь среди раскиданной одежды было и нижнее белье Ирен; однако, увидев, что творится у меня в спальне, я тут же забыла обо всех терзаниях.

– Ну и чего они добились, устроив такой беспорядок? Что-нибудь украдено? – спросил Годфри.

– Вроде бы нет, – Ирен с завороженным видом обошла комнату. – Можно осмотреть дом? Это не опасно?

– Думаю, посторонних здесь уже нет, – ответил адвокат.

– Я дала миссис Ситон успокоительный отвар и отправила спать, – сообщила я. – Она не столько напугана, сколько возмущена поведением преступников, вторгнувшихся в ее царство.

Спустившись в гостиную, Ирен поспешно подошла к стене у камина и нажала на панель, которая послушно распахнулась. Подруга извлекла две коробочки с подарками мистера Тиффани и, наконец, рамку-футляр.

С тяжелым вздохом она опустилась на лишившуюся подушек кушетку. Только сейчас Ирен сочла возможным поднять вуаль и снять перчатки.

– Воры? – с надеждой в голосе спросила я.

– Если и воры, то весьма странные, – мрачно улыбнулся Годфри. – Подпирают парадную дверь, чтобы их не беспокоили раньше времени, отрезая себе тем самым путь к отступлению, после чего пробегают мимо хозяйки, не удосужившись задержаться хотя бы на мгновение, чтобы сорвать у нее с шеи бриллианты.

Я окоченела, поняв, какая серьезная нам угрожала опасность, когда мы столкнулись на пороге с бандитами.

– Годфри, ты что, подрался с ними? – неожиданно спросила Ирен.

В свете лампы я увидела на скуле Нортона темное пятно.

– Хамы! – ахнула я.

– Да какое там подрался, – уныло улыбнулся Годфри. – Так, потасовка вслепую. Темнота же, почти ничего не видно. И ты напрасно называешь их хамами, милая Нелл. Когда я на них набросился, они не сказали мне ни единого дурного слова, а сразу пустились наутек. Мне кажется, они переговаривались между собой по-чешски.

– Чем ты объяснишь беспорядок? – спросила Ирен.

– Мы имеем дело с любителями, а не с профессиональными взломщиками, которые умеют искать, не привлекая к себе внимания. Злоумышленники торопились, вот и устроили здесь бедлам.

– Фотография в целости и сохранности. – Ирен обвела взглядом разоренную гостиную. – Какой же Вилли жалкий! Докатился до того, что подсылает наемников. Вот беда, они все равно вернутся к нему ни с чем. – Она посмотрела на Годфри. – Ну что, будешь меня корить за то, что я снова стала петь? Ведь я именно этим навлекла на нас эту беду.

– Отнюдь. Как раз наоборот, я собирался тебя поздравить. Похоже, слава о тебе докатилась до самой Богемии. Ты по-прежнему считаешь, что король может тебя похитить?

Ирен замотала головой так, что брызнули в стороны поблескивающие, как бриллианты, капельки воды от растаявших снежинок.

– Нет. Сейчас он думает лишь о себе, о том, как себя обезопасить. Должно быть, он страшно напуган: я свободна, фотография у меня, и у меня нет ни малейших оснований защищать его, поскольку мне следует в первую очередь заботиться о собственной репутации. Какой же он все-таки ханжа и лицемер!

– Напуганные мужчины бывают опасны, – предупредил ее Годфри.

– Женщины тоже, – парировала Ирен.

– Нам теперь придется искать новое жилье? – спросила я.

– Нет, – поднялась Ирен. – Здесь безопаснее, ведь они уже знают, что в этом доме ничего интересного для них нет. Тайника они так и не нашли. И никогда не найдут.

Вскоре после Рождества в наш дом снова наведались воры. На этот раз они действовали гораздо аккуратнее, но все равно оставили после себя следы своего пребывания.

– Вот сейчас я вижу – дело рук профессионалов, – твердым голосом произнесла Ирен.

– Годфри это не понравится.

– Годфри не обязательно об этом знать.

– Но он сделал нам столько хорошего… – начала было я.

– Как раз именно поэтому, моя милая Нелл, я и не хочу его беспокоить. У него и без нас хлопот полон рот. Давай пей чай и выкинь из головы короля Богемии с его играми. Тот, кто потерял королеву, всегда пускает в ход пешки.

– Я не умею играть в шахматы.

– Прости меня за излишнюю образность. Кроме того, я не совсем права. Этот король вскоре обретет свою королеву. Ты уже читала дневной выпуск «Дейли телеграф»?

– Там напечатали твой портрет?

– Не мой, а ее.

– Ее?

– Этой мымры Клотильды фон Саксон-Шмаксон или как там ее… Хочешь на нее взглянуть?

– Вот еще! Зачем мне на нее смотреть? Наверняка она и вполовину не такая красивая, как ты.

– Красота красотой, а вот родословная у Клотильды что надо. Да взгляни же!

Мне ничего не оставалось, кроме как принять из рук Ирен шуршащую газету. Мой взгляд почти сразу же уперся в оскорбительно реалистичный рисунок. На нем была изображена тонкокожая северянка с широким лицом, мохнатыми бровями и светлыми, мышиного цвета волосами. Нос у нее был прямой и настолько длинный, что напоминал горный склон – хоть бери лыжи и катайся. Все это, не стесняясь в выражениях, я и сказала Ирен.

Подруга просияла.

– Порой, Нелл, мне начинает казаться, что ты вполне можешь стать поэтессой. Какие образы, какие сравнения! Не удивляюсь, что мистер Уайльд буквально влюбился в тебя. Ты родословную ее прочитала?

– Она очень длинная, совсем как у пекинеса миссис Чэндли-Монингхэм, что жила у нас в Шропшире, – отозвалась я. – Впрочем, не сомневаюсь, что семейное древо Вилли уходит корнями в древний Китай. Подозреваю, что родословная дочери короля Скандинавии поплоше, и основоположник ее рода жил примерно в эпоху раннего Средневековья, после нашествия гуннов.

– Нелл, право слово, если бы ты не провела детство в доме приходского священника, думаю, нам удалось бы превратить тебя в настоящую светскую львицу. Я и не подозревала, что ты можешь быть знакома с дамой по фамилии Чэндли-Монингхэм.

– Ты уж прости, есть в Шропшире аристократы, а есть и неотесанная деревенщина, – развела руками я.

Ирен захихикала, совсем как маленькая девочка.

Когда приехал Годфри, мы хихикали уже вместе – дело в том, что мы как раз обсуждали размер ног несчастной Клотильды, которые Ирен сравнила со «снегоступами» – специальной обувью, которую носят американские дикари. В тот самый момент, когда подруга изображала, как индейцы ходят в снегоступах по насту, миссис Ситон привела в гостиную Годфри.

– Что вы тут делаете? В шарады играете? – с неподдельным интересом спросил он. – Это хорошо. Сейчас я вам свою шараду загадаю.

– Давай. – Подруга отошла к стене, чтобы освободить побольше места.

Нортон принялся за дело. Сперва он заметался по комнате со шляпой в руках и умоляющим выражением на лице, изображая, что стучится в многочисленные двери.

– Побирушка, – предположила Ирен.

Адвокат наградил ее испепеляющим взглядом:

– Нет, всего лишь порученец безжалостной Ирен Адлер.

Затем Годфри сделал вид, что спускается вниз по лестнице. Такое впечатление, что он наклонялся, чтобы не вляпаться в свисающую паутину. После этого он опустился на колени, изобразив на лице трепет.

– Священник, – предложила я свою версию.

– Сэр Галахад и священный Грааль, – промолвила Ирен.

– Нет, всего лишь молящийся Мамоне, – покачал головой Годфри.

С этими словами адвокат притянул к себе нечто невидимое, после чего встал на одно колено, повернулся к Ирен и протянул к ней пустые ладони.

– Сдаюсь, – призналась она сквозь смех, – твои шарады ставят меня в тупик.

– Банк Вортингтон, располагавшийся в Лондоне в районе Излингтон. Лопнул восемнадцать лет назад, – сообщил Годфри. – Все, что не востребовали вкладчики, сейчас хранится на складе на Бриктсон-роуд. В том числе и…

– Депозитный сейф на имя Джона Нортона! – вскочила Ирен. Ее глаза сияли. Она явно не ожидала, что ее затея увенчается успехом. – Какая же я все-таки умная! А ты, милый Годфри… ты… – она посмотрела в глаза коленопреклоненного адвоката, – проявил просто сказочную кропотливость. Давай вставай! Едем скорее на этот склад!

– Сперва я хотел бы получить ключи к твоему сердцу.

– Какие еще ключи? – строго спросила она. Ей уже явно не нравилась и театральная поза, в которой они стояли с адвокатом, и озорная улыбка на его лице.

– К какому еще сердцу? – чуть слышно пробормотала я.

– Ключи в музыкальной комнате… – не закончив фразу, Ирен направилась за ними.

Годфри наигранно схватил ее за руку.

– Принеси их, Нелл, – попросил он меня.

– Сиди, я сама принесу! – отрезала Ирен.

Ну не разорваться же мне было! Решив, что, если я ослушаюсь, Годфри обидится сильнее, чем Ирен, я бросилась из комнаты. Отыскав связку, я отдала ее подруге, желая умаслить обоих своих друзей.

– Ключи, о прекрасная королева! – настойчиво произнес Годфри.

Ирен с неприветливым видом шлепнула связку в его протянутую руку:

– Ладно тебе, ладно. Ты заслужил овации. Ты славно потрудился. Встаньте же, сэр рыцарь! Я дарую вам новое имя – Настойчивость.

Годфри привстал, как раз настолько, чтобы плюхнуться на ближайший к нему диванчик, после чего принялся бренчать связкой. Немного поколебавшись, Ирен с неохотой села рядом с ним.

Повисло странное неловкое молчание, которое нарушалось лишь позвякиванием ключей в не знающих покоя руках Годфри.

– У отца ключей не счесть, в этом явно что-то есть, – усмехнувшись, произнес он.

Мы все рассмеялись.

– Так какой же из этих подходит к банковской ячейке? – задумчиво произнес адвокат.

– Будем перебирать их все, пока не найдем, – ответила Ирен.

Ее взгляд остановился на газете, упавшей на пол. Со страницы на нас смотрел портрет Клотильды Лотман фон Саксен-Менинген. Годфри взял сплетенные в замок пальцы Ирен в свою руку и, когда они разжались, вложил в них связку ключей.

– Загадки и музыка, Ирен, – напомнил он ей, – вот где ты подлинная царица.

Она взглянула на разномастные ключи, напоминавшие ожерелье.

– И там и там нужны ключи, – произнесла подруга, – но я не ожидала, что окажусь перед таким выбором. Мы дошли до цели – в результате моего острого ума и упорства Годфри. Родословная тут не причем. Загадки и музыка… Я посвящу себя им вне зависимости от того, куда меня приведет этот путь. Нельзя изменять самой себе. Думаю, именно такой урок я извлекла из истории, произошедшей со мной в Богемии.