Курляндский бес Плещеева Дарья
– Кто ж знал, что проклятого повара спугнут еще днем, – проворчал Петруха. – Вот теперь и сиди в крапиве…
– Можно в лопухах, – предложил Ивашка, которому с укрытием повезло больше.
Потом к постоялому двору пошел Петруха, принес четыре отваренных яйца – они у земледельцев почитались лакомством. Далеко было до осени, свадебной поры, когда забивали скот и все предавались опасному обжорству, мясо и на постоялом дворе считалось дорогим угощением для богатых людей, а о яйцах Петруха сговорился.
Наконец наступил вечер, тишайший летний вечер, любопытные хозяйки, покормив семьи ужином, укладывали детей спать; мужчины, ненадолго заглянув в корчму, возвращались домой – пьяненькие, но в меру.
– Вот стемнеет, и он притащится, – сказал уставший от ожидания Ивашка.
– А коли он уже на полпути к Либаве?
– Черт его знает… Но Шумилов ошибиться не мог, он у нас никогда не ошибается.
Граф ван Тенгберген собрал в опрятную стопку книжные листы и сел на табурет, запрокинув голову. Что-то этакое он разглядел в черных тучах, из которых показался бок луны.
- – Ты приди, моя сеньора,
- Раздели мою печаль.
- Или ты о ней не знаешь,
- Иль тебе меня не жаль? –
негромко произнес он, но произнес по-испански, так что Ивашка с Петрухой ничего не поняли.
Тут-то и появился Арне Аррибо.
– Ваша милость! – окликнул он графа. – Ночь наступила. Давайте-ка полетаем по крышам, и вы мне расскажете новости. Вы ведь были сегодня в замке? Встречались с его высочеством?
– В заколдованном замке? – уточнил граф.
– Нет, в гольдингенском.
– Он тоже заколдован. В нем все не так, как представляется взору, – сказал граф. – Там непременно должны быть зачарованные мавры.
Этот разговор шел на голландском, так что Ивашка с Петрухой почти все поняли.
– Это любопытно. Вы снимали крышу с гольдингенского замка? Видели, что там случилось этой ночью?
– Что я должен был там увидеть? – осведомился граф.
– Может быть, как его высочество допрашивает бегинок? В подземелье замка находятся бегинки, вы их знаете, это сестра Анриэтта и…
– Кто-то посмел взять в плен чистую и непорочную сестру Анриэтту?!
Аррибо, уже совсем близко подошедший к графу, попятился.
– Ваша светлость, вы приходили ко мне? Только вы могли оставить знак – но зачем? Вы что-то видели с крыш? Бегинки его оставить не могли, они схвачены…
– Ты донес на них! – воскликнул граф. – Я знаю! Ты посмел оклеветать чистейших женщин! Если я не вступлюсь за них, то кто же я? Кто – я? Я – цвет рыцарства, зерцало доблести!
И он выхватил из ножен шпагу.
Размахивая клинком, то описывая круги, то со свистом крестя перед собой воздух, граф ван Тенгберген наступал на ошарашенного Аррибо, выкрикивая какие-то фразы на испанском языке. Аррибо отступал, пока не оказался на самом краю каменной кладки, которой в этом месте был укреплен берег Алексфлусс. Тогда он, поняв, что пора спасать свою жизнь, вытащил довольно длинный и широкий нож. Ивашка с Петрухой и не подозревали, что под его одеждой, коротким колетом и узкими штанами, можно спрятать такое оружие.
– Да они сейчас в речку свалятся! – воскликнул Петруха.
И они действительно с криками туда свалились.
Быстрая Алексфлусс потащила их к запруде.
– На помощь! Люди тонут! – по-немецки закричал Ивашка и кинулся бежать к мостику.
– Стой, болван! Найдется кому их спасать! – и Петруха, тоже по-немецки, завопил: – Стража! Стража!
Потом московиты издали наблюдали, как люди с фонарями носятся возле запруды. Там скорость течения была уже ничтожной, и кто-то из стражников сумел, спустившись в воду, поймать за руку то ли графа, то ли Аррибо.
– Глянь, носилки тащат… – прошептал Ивашка.
– И другие… Это они, выходит, в воде подрались?
– Совсем умом повредились…
Московиты издали проводили носилки до северных ворот замка, потом повернулись друг к дружке, разом развели руками: не повезло.
– Ну что, в дорогу? – спросил Петруха, которому Гольдинген изрядно надоел.
– Нет, подождем утра. Утром узнаем, что с этими двумя было. Я чай, ранены, иначе бы их на носилках не утащили.
Ивашка угадал.
Барахтаясь в холодной воде, граф несколько пришел в разум, опознал Аррибо, стал грозить ему уже не рыцарским турниром, а жалобой герцогу. Повар, понимая, что рассказ о его приключениях в обществе «Хромого Беса» вряд ли приведет герцога в восторг, ткнул графа ножом. Видимо, он полагал, что благополучно вылезет из запруды и убежит. Бросив нож, он попытался отплыть подальше. Но граф шпагу не бросал, шпага у него была длинная, а речка – узкая, сажени две или чуть больше. Там, где она делала резкий поворот, противники опять столкнулись и Аррибо напоролся на острие шпаги. Оно прошло меж ребрами и вышло со спины.
Московиты увидеть это не могли. Не могли они угадать также, что раненого графа понесут в покои герцогини Луизы-Шарлотты, и туда же спешно вызовут ее личного лекаря, а раненого Аррибо доставят в комнату, смежную с герцогским кабинетом.
Они вернулись на постоялый двор, куда их среди ночи еще не хотели пускать, но легли не в общей спальне на полтора десятка персон (причем те, кто побогаче, спали на лавках, а простые люди – на полу), а пробрались на сеновал – там бы никто не услышал их русскую речь.
Утром они собирались покрутиться возле замковых ворот и узнать новости.
Самая первая новость, которая мгновенно разлетелась по маленькому Гольдингену, была такая: бегинки, одна из которых была схвачена за убийство ранее и посажена в подвальную камеру, и вторая, которую изловили вчера, как-то исхитрились напасть на своего тюремщика, связать его и бежать из замка. Сторожа, охранявшие ночью ворота, ничего не заметили. Народ строил догадки, от совершенно бешеных, приплетая к побегу того беса, который повадился по ночам скакать по крышам, до вполне разумных, – тюремщик, кривой Людвиг, был подкуплен, а поскольку он состоит при замковых подземельях уже лет двадцать, то наверняка знает потайные ходы, ведущие, возможно, даже под водопадом, на тот берег Виндавы.
– Слава те Господи, – пробормотал Ивашка, которому на радостях хотелось пуститься в пляс.
– Ну так можно догонять наших, – ответил Петруха, уставший от жизни в немецком городишке и больше всего на свете желавший приступить к отращиванию бороды. Мудрый Ильич пообещал, что теперь она должна получиться гуще и пышнее прежней.
– Погоди, успеется. Давай еще покрутимся тут, еще чего разведаем. Может, про графа узнаем. Шумилов-то обо всем спросит.
Новостей они ждали на Ратушной площади, которая заодно была и рыночной. Туда прибегали из замка за всяким товаром, которого под рукой не случилось; бывало, что и за деревянными игрушками для маленьких детей герцога. Служившие в замке женщины знали, что всегда найдут здесь слушателей, охочих до всяких мелочей придворной жизни. Если герцог Якоб вздумал перенести столицу из Митавы в Гольдинген, нужно заранее привыкать к столичным повадкам и знать все, что творится при дворе.
Петруха, который, лишившись бороды, стал сущим красавцем, бродил вдоль рядов и отвечал на заигрывания торговок. Ивашка тащился следом – он такого успеха не имел. Но он вертел головой, ловя отовсюду слова и даже половинки слов.
– Откуда? – вдруг услышал он. – Излучина… болотистый остров… мой бог, какой ужас… ах, ах, это невероятно…
Ивашка протолкался к тетке, что принесла из замка новость, – хозяин имения, что немногим ниже Гольдингена по течению, прислал мальчишку с письмом: его рыбаки нашли в камышах лодку, а в лодке – три покойника. Причем их, этих покойников, опознали: один был старый лодочник-латыш, два других – известные в Гольдингене парни, вроде бы не имевшие никакого ремесла, но жившие безбедно; поговаривали, что они исполняли некоторые поручения его высочества.
– Кому понадобилось убивать старого Матиса? – удивлялись люди. – Кому он мог помешать?
Не так часто в Гольдингене случалось тройное убийство. Следовало ожидать, что герцог и комендант города, Юрген фон Фиркс, вот-вот пошлют кого-нибудь поумнее из городской стражи – разбираться в этом деле. А поскольку лодка, найденная в камышах, ближе к правому берегу Виндавы, то стражники будут переправляться туда привычным способом, через водопад.
– К водопаду, – шепнул Ивашка Петрухе. – Там, глядишь, что-нибудь разведаем.
В Москве – и то, по мнению Ивашки, все друг друга знали, и если думный дворянин в праздничный день проезжал по торгу в старом кафтане, весь торг обсуждал: пропил ли он свой новый кафтан, подарил ли младшему брату, изодрал ли, попав в случившуюся три дня назад в самом Кремле драку. А в маленьком Гольдингене – тем паче, и стражников, выезжающих из ворот форбурга, обязательно должны окликать родня и кумовья, как же без этого?
– Зачем так далеко плестись? Дойдем до ворот, послушаем – и на постоялый двор, – решил Петруха. – Ничего мы тут больше сделать не можем. Разве что выкрасть повара из замка – ну так нам эта затея не по карману.
– Ладно, – согласился Ивашка. Он понимал, что Петруха прав, что нужно догонять обоз. Если князь Тюфякин помрет – уже не будет нужды тащиться, делая версту в час. Наоборот, тело следует везти как можно скорее, пока не протухло. Если князюшка изволит помереть по пути во Фрауенбург, то беда – вряд ли там удастся купить лед. А в Митаве, скорее всего, заготавливают для ледников лед, идущий весной по Курляндской Аа.
Обсуждая этот важный вопрос, они дошли до моста через ров и встали так, чтобы видеть южные ворота. Им повезло – отряд в дюжину конных выезжал неторопливо, и всадники отвечали на вопросы горожан.
– А для кого двух заводных ведете? – крикнул стоявший рядом с Петрухой господин, судя по хорошей одежде – из цеховых мастеров. Когда кавалькада вся вышла из замковых ворот, оказалось, что в поводу ведут двух оседланных лошадей.
– Его высочество догадался, чьих рук дело! – отвечал стражник. – Это беглые монашки постарались!
– Зачем им людей убивать?
– А затем – чтобы их не выдали!
– Так вы монашек ловить собрались?
– Так его высочество приказал! Они, говорит, к Виндавскому порту подадутся, он ближе Либавского. Так и велел – прочесать все тропы, как девица косу – частым гребнем!
– Нашлась твоя пропажа, – сказал Петруха Ивашке. – Вот ведь чертова баба…
– Это не она. Она не могла!
– А ты почем знаешь? Может, та, вторая? Может, не зря ее за убийство плясуна взяли? Может…
Не дослушав, Ивашка кинулся бежать.
Постоялый двор, где они оставили бахматов, был на Скрунденской дороге, за кладбищем. Бежать Ивашке пришлось немногим более чем полверсты. Петруха, не сразу сообразивший, что значит это бегство, застал его уже у коновязи. Ивашка седлал своего бахмата.
– Ты куда это собрался?
– На Виндавскую дорогу.
– Умишком тронулся.
– Мы поедем напрямик и переправимся через речку вброд.
– Мы?
– Я. А ты – как знаешь.
– Не валяй дурака. Ты их, этих баб, изловишь, а тебя с ними стража изловит. Вдругорядь, как тогда, не повезет.
– Бог милостив, обойдется.
– Если и впрямь милостив – не даст тебе их найти.
– Послушай, был такой латинянин, Маркус Аврелиус. Мы в приказе латинские цитаты сверяли в переводе… Так вот, он бог весть когда еще сказал: делай, что должно, и будь что будет. Понял? Ну так прощай, не поминай лихом.
– Понял… – растерянно произнес Петруха. – Ну и сукин же ты сын! Аврелиус! Чтоб те на том свете на одной сковородке с тем Аврелиусом жариться!
И побежал за своим бахматом.
Глава двадцать вторая
Герцог Якоб был сильно недоволен. Гольдингенский комендант Юрген фон Фиркс, человек верный и надежный, успокаивал его, говоря:
– Никто не может овладеть всеми ремеслами одинаково. Ваше высочество знает свое ремесло – отменно правит Курляндией, а ремесло этого прощелыги Аррибо – хитрить, интриговать и скрываться. Ничего удивительного, что стража его еще не изловила.
– На его месте я бы сбежал из Гольдингена.
– Хватит того, что он сбежал с вашей кухни, когда вы за ним послали, – и слава Богу! Он наверняка имеет в Гольдингене какое-то тайное логово, сидит там и ухмыляется: пока его ловят на дорогах, он переждет в логове, еще и придумает там новую пакость, а потом преспокойно уедет, перерядившись угольщиком или моряком.
– Проклятый Аррибо! На Скрунденскую дорогу тоже нужно послать патруль. Там можно, сделав крюк, выехать через Хазенпот на Либавскую дорогу.
– Уже послан. И гонец в Либаву послан.
– В Сакенгаузен?
– Послан. Хотя, если этого Аррибо дьявол понес в Сакенгаузен, значит, у него там есть свой человек. Город-то не портовый, и даже не город, а большое рыбацкое село при имении Сакенгаузен. Но там есть суда, на которых можно при попутном ветре и хорошем рулевом за сутки преспокойно дойти до Готланда.
– Если Бог будет к нам милостив и мы переживем эту войну, там нужно в речном устье строить порт и прокладывать хорошую дорогу до Гольдингена вместо той медвежьей тропы, по которой мы ехали в прошлом году. Если вести ее в обход болот Грюнен – сколько же это выйдет миль?
В дверь поскребся лакей Алоиз.
– Входи! – крикнул герцог. – Что там нового?
– К вашему высочеству барон фон Драхенфельс.
– Вот выбрал время… – проворчал герцог. – Скажи – пусть сперва нанесет визит ее высочеству. И вот что – пусть ее высочество пришлет ко мне ту девицу, танцовщицу. Я должен докопаться до правды. Не может быть, чтобы Палфейн во всем был прав.
Ее высочество герцогиня Луиза-Шарлотта была отменно воспитана и знала правила приличия – Дюллегрит сопровождала к герцогу ее старая и опытная гофмейстерина. Дело было не в том, что герцогиня не доверяла супругу, напротив – их брак был удачным и прочным, если же что и случалось в жизни герцога – то совершенно мимолетное, на основательную измену у него попросту не оставалось времени. Дело было в затверженных с детства законах поведения: девица и мужчина не должны оставаться наедине, разве что девице – не более десяти лет, а мужчине – все восемьдесят и он ее родной дедушка.
Дюллегрит, которую герцогиня поселила со своими горничными, была в отчаянии. Встречи с возлюбленным прекратились. Надзор за танцовщицей был строжайший – ей не позволялось даже подойти к окну. Танцевать не пускали, перемолвиться словечком с приятелями-танцовщиками не давали. Что ужаснее всего – Дюллегрит усадили за рукоделие. Она, как все девицы, умела шить, чинить одежду, могла вышить платочек или воротничок с несложным узором. Но любви к этим женским делам Дюллегрит не испытывала. Дамы герцогини, сообразив, что она – не мастерица по части вышивания или плетения кружев, сразу завалили ее самым простым шитьем – починкой белья. Кроме того, герцогиня, зная про ее блудный грех, подарила ей молитвенник – из тех, что привез граф ван Тенгберген. Грехи следует замаливать – и Луизе-Шарлотте казалось, будто для этого созданы все условия. Не сразу выяснилось, что Дюллегрит очень плохо читает.
Плясунью одели в черное платье с закрытой грудью, с маленьким белым воротничком, волосы велели причесывать гладко, запретили закручивать кудряшки на висках, выдали чепчик без кружева, и Дюллегрит, посмотрев на себя в зеркало, поняла, как же она жалка и страшна, страшнее самой убогой старой девы, какую ей только доводилось видеть в Антверпене.
– Сейчас ты скажешь мне всю правду. Почему Арне Аррибо все так устроил, чтобы ты поселилась у бегинок? – спросил герцог.
– Ваше высочество… – прошептала перепуганная Дюллегрит. – Господин Аррибо хотел мне помочь. Мой брат… бедный Никласс… брат сильно ругал меня… брат боялся, что я… и это было правильно – чтобы я жила у женщин, у монахинь, а не в одной комнате с братом…
– Значит, Аррибо тебя ни о чем не просил? Просто сделал доброе дело? – уточнил герцог.
– Да… да, ваше высочество…
– Следить за бегинками он тебя не просил?
– Ваше высочество…
– Говори прямо. Просил?
– Да…
– И ты ночью подслушивала?
– Да… да, ваше высочество… но я ничего не понимала!..
– В ту ночь, когда убили твоего брата, ты тоже подслушивала?
– Да…
– И ты слышала, как убивают твоего брата? И не побежала на помощь?
– Ваше высочество, я спала. Я слышала, как сестра Дениза спрашивает у окошка: «Это вы, господин Пермеке?» И потом я заснула…
– Совсем ничего не слышала?
– Совсем ничего, ваше высочество…
– А зачем же врала?
Ответа не было – Дюллегрит сама не понимала, как вышло, что она соврала герцогине.
– Ты понимаешь, что ты натворила?
Дюллегрит опустилась на колени.
– Как этот проклятый Аррибо приобрел власть над тобой? Хоть сейчас скажи правду!
– Ваше высочество, не заставляйте девицу говорить с вами о таких стыдных делах, – вмешалась гофмейстерина.
– Помолчите, сударыня, – приказал герцог. Допрашивая Дюллегрит, он разгорячился, как охотник, бегущий по следу зверя. Гофмейстерина молча сделала реверанс.
Дюллегрит стояла на коленях, сгорбившись и опустив голову. Ей было очень страшно.
– Маргарита Пермеке, ты бы о своей стыдливости раньше позаботилась и не позволила графу ван Тенгбергену себя обольстить. Разве тебя мать ничему не научила? Разве ты не должна была беречь себя для мужа? Теперь из-за того, что граф дал волю гадким и низким страстям, завязалась отвратительная интрига! Граф, несомненно, виновен, но и ты – тебе ведь еще нет шестнадцати? Но и ты…
Дюллегрит вскочила.
– Ваше высочество! Господин граф не виновен! Это я!.. Это я сама!.. Я этого хотела! Он не виноват!
Гофмейстерина не могла допустить, чтобы какая-то распутная девчонка кричала на его высочество. Схватив Дюллегрит за руку, она потащила плясунью прочь. Герцог не возражал.
– Алоиз, пошли к ее высочеству за бароном фон Драхенфельсом! – крикнул он.
Если барон наносит визит на ночь глядя, значит, по важному делу, – так решил герцог. И дело оказалось по-своему важным – старшая дочь барона сбежала из дома вместе с помощником капитана какого-то голландского судна. Как они познакомились, как сговорились – барон понятия не имел, но требовал для морехода строжайшей кары.
Представителя столь древнего рыцарского рода, имевшего в гербе огнедышащего дракона, нельзя было так просто выставить из кабинета. Герцога спас Алоиз – поскребся в дверь и сразу же без позволения вошел.
– Ваше высочество, в запруде у пороховой мельницы плавают граф ван Тенгберген и Арне Аррибо!
– Плавают в запруде? Ночью? О мой бог, что за безумный день! Доставить Аррибо в замок!
Десять минут спустя герцог узнал, что оба вытащены из воды и оба ранены. Тогда он велел доставить в замок и графа. Дело пахло поединком, хотя какой мог бы быть поединок между графом и поваром, герцог и вообразить не мог.
Граф ван Тенгберген, принесенный в замок, изъяснялся очень странно – о ране своей говорил, как человек вменяемый, узнал герцогиню и ее дам, но вдруг принимался декламировать целые страницы из «Дон Кихота» на испанском языке. Герцог, зайдя в комнату, где ему делали перевязку, послушал эти вдохновенные речи и велел лекарю дать графу снотворного, после чего забрал лекаря в свои личные покои.
Аррибо уже был раздет по пояс и лежал на составленном из стульев ложе. Влажные золотые кудри потускнели, круглое лицо стало блеклым и плоским, как непропеченный блин. Рядом сидел лекарский помощник и тряпицей вытирал кровь с его губ. Сам лекарь готовил тампоны из корпии.
– Можно его допросить? – спросил герцог лекаря.
– У него повреждено легкое, кровь поступает в бронхус и в трахею, – ответил лекарь. – Много говорить ему нельзя.
– Можете вы унять кровь?
– Я постараюсь.
– Постарайтесь.
Войдя в кабинет, герцог вызвал к себе Алоиза.
– Ступай, найди мне Лоренца, пусть придет немедленно.
– Лоренц ждал ваше высочество до десяти часов, потом ушел. Он сказал, что нашел нечто важное. Ваше высочество изволили принимать барона фон Драхенфельса…
– Этот чудак знал, что содержимое ящика важнее моих светских бесед с бароном. Ему следовало настаивать, требовать аудиенции! Он сию минуту должен быть здесь.
Старый аптекарь прибежал довольно быстро – в Гольдингене все было настолько близко от замка, что жители, за которыми посылал герцог, не нуждались в экипажах. За аптекарем вошел Алоиз, таща в охапке ящик наподобие матросского сундучка. В этом сундучке Арне Аррибо хранил всевозможные заморские приправы, его нашли на кухне, когда пришли требовать повара к герцогу. Повар успел сбежать, ящик остался.
– Садитесь, господин аптекарь, – не предложил, а приказал герцог. – Что вы нашли в этом ящике?
– По приказу вашего высочества…
– То, что я предполагал?
– Да, ваше высочество…
– Что именно?
– Настойка аконита, ваше высочество. Ее нетрудно узнать по запаху.
Аптекарь открыл ящик и достал четырехгранный флакон из темного стекла. Герцог выхватил у него из рук этот флакон и взялся за плотно притертую пробку.
– Ради Господа, ваше высочество! Не вздумайте нюхать! У аконита и запах – отрава. Это делается так…
Аптекарь ловко откупорил флакон и, держа его вытянутой левой рукой, правой стал совершать движения ладошкой – как если бы гнал к себе волну воздуха. Герцог принюхался.
– Пахнет польской подливой с хреном, – заметил он.
– Вы верно изволили заметить, ваше высочество, будучи подмешана в подливу, которая подается к жареному мясу… – аптекарь закрыл флакон. – Отравленный сперва даже не может понять, отчего такая слабость и головокружение, отчего пот и головная боль. Потом следуют опасные признаки – тошнота, покалывание языка, в глазах темнеет, руки и ноги сводит судорогой, болит сердце, бред, обмороки. Если посмотреть в глаза отравленному, видно, что зрачок расширен. А потом – потом, ваше высочество, летальный исход.
– Хорошего же повара я нанял… – пробормотал герцог. – Моряк был прав. Благодарю, господин Лоренц, вы можете идти. Ящик и флакон оставьте.
– В настойку еще что-то подмешано, если ваше высочество позволит, я завтра изучу ее…
– Нет, достаточно. Спокойной ночи, господин Лоренц.
Отпустив аптекаря, герцог задумался.
Он догадывался, кто и за что вздумал его отравить. Курляндия всегда была лакомым кусочком, а теперь, когда она становится государством, с которым считаются Франция и Англия, – тем более. Сколько сил, сколько труда вложено в процветание этого дальнего уголка Европы…
– Слава Господу… – пробормотал он, имея в виду Божьего посланца – старого моряка Петера Палфейна, так успешно изображающего простодушного бродягу, торговца диковинным зверьем. Потом он задумался – нужно ли проявлять милосердие к убийце? И, наконец, решил, что важнее допросить Аррибо, пока тот не помер, а милосердие приберечь для более достойных особ.
Герцог вошел в комнату, где врачевали Аррибо.
– Я должен задать ему вопросы, пока он жив.
– Как угодно вашему высочеству, – пробормотал лекарь. – Но он очень слаб.
– Ничего, вопросы будут простые. Послушай, Арне Аррибо… Ты меня слышишь?
Губы повара шевельнулись – это можно было принять за «да».
– Тебя прислал король Карл? Молчишь? А ведь больше некому желать мне смерти – только шведский король хотел бы от меня избавиться, потому что я в мае, когда русский царь объявил войну Швеции, отказался от обязательств, которые пришлось дать Магнусу Делагарди. Я отправил к русскому царю моего Юргена Фиркса просить о защите Курляндии. А что мне еще оставалось? Еще покойник Густав-Адольф хотел уничтожить Курляндию, мою Курляндию…
Я уверен, что король Карл уже заготовил кандидата, который будет тихо сидеть в митавском замке и не станет ему противоречить. Но он отречется от тебя – он не станет спасать убийцу. Подумай и назови своих помощников – кто-то же передает тебе письма твоего хозяина, с кем-то же ты отправляешь свои донесения.
– Я не убийца… – еле выговорил Аррибо.
– Двойной убийца. Во-первых, Никласс Пермеке, который мог испортить твою игру. Во-вторых, лоцман Андерс Ведель, который мог признаться, что ты ему заплатил, чтобы он выдал тебя за своего родственника, датчанина.
– Нет…
– Есть свидетель убийства Пермеке. А в груди Веделя торчал твой золингенский нож. Мои люди расспрашивали поваров, стражу, замкового оружейника. Такие ножи были только у тебя.
– Нет… Веделя – не я…
– Нашел же ты время врать. Подумай и пойми, что единственная возможность как-то облегчить свое положение – выдать сообщников. Покушение на жизнь герцога – это смертная казнь, Аррибо… или кто ты там на самом деле…
Поскольку все, что герцог хотел сказать Аррибо, было сказано, он вышел из комнаты и направился в покои супруги. Герцогиня Луиза-Шарлотта еще не ложилась.
– Как там наш безумный граф? – спросил герцог.
– Он уснул.
– Давай ляжем и мы, мое сердечко.
– Ты говорил с поваром Аррибо? Что ты узнал?
Герцог обнял и поцеловал жену.
– Всего лишь политика. Я знаю, тебе интересна политика, но ничего нового я от Аррибо не услышал.
О флаконе с настойкой аконита он решил умолчать. Супруга была под влиянием брата, курфюрста Бранденбургского, курфюрст настаивал на тесном союзе Курляндии и Швеции, и историю с отравой следовало приберечь для подходящего случая – незачем курфюрсту узнавать такие вещи слишком рано.
– Мне сказали, что эта девица вела себя в твоем кабинете безобразно. Нужно отправить ее и прочих плясунов обратно в Антверпен – и первым же флейтом.
– Да, такие плясуны нам в Курляндии не надобны. Хотя, конечно, у нас должно быть все то, что в прочих европейских столицах.
– И разврат?
– Нет, мы постараемся обойтись без разврата, – пошутил герцог. И, предложив супруге руку, пошел вместе с ней в ее покои.
По дороге он думал о бегинке, сестре Анриэтте. И решил для себя, что больше таких авантюр он себе не позволит, – слишком сложный узелок завязался. Нужно было еще убедиться, что бегинок благополучно выпроводили из замка. И он убедился – когда герцогиня уснула, он встал с супружеского ложа, пошел к себе и выслушал донесение.
Вставала герцогская чета рано – Луиза-Шарлотта, как хорошая мать, спешила в детские комнаты, а Якоб, как хороший хозяин, спешил в кабинет и оттуда, наскоро позавтракав, – в очередную поездку. Хотя Курляндия невелика, но если выехать, когда солнце уже высоко, можешь до ночи не попасть в нужное место. Свита была приучена к тому же.
Но на сей раз герцог не торопился. Ему в голову пришла занятная мысль – и он решил не тратить зря время.
Выслушав донесение о побеге бегинок, он распорядился искать их на Либавской дороге – в Либаве у них больше возможностей сесть хоть на какое судно. По его соображениям, бегинки были уже чуть ли не на полпути к Виндаве.
Затем он навестил раненого графа. Тому ночью удалось поспать, и хотя утром боль вернулась, он был уже довольно бодр. К тому же в замок привели Яна, и он принялся заботиться о питомце, как хорошая кормилица – о грудном дитяти.
– Вы довольны уходом, Эразмус? – спросил герцог. – Если вам чего-то недостает, скажите.
– Я доволен, ваше высочество, – тихо ответил граф.
– Эразмус, у вас все в порядке с памятью? Вы помните, как провели последние дни?
Граф испуганно посмотрел на Яна. Герцог проследил взгляд. Ян же, отойдя за спинку кресла, в которое усадили раненого, прижал палец к губам.
– Я чуть позже загляну к вам, – пообещал герцог и вышел, сделав знак Яну.
Он отвел старого слугу в свой кабинет и потребовал правды. Правда была печальная.
– Нельзя было давать ему эти книги, – сказал наконец Ян. – Будь моя воля – я бы их сжег…
– Есть ли у графа близкая родня?
– Есть дядюшка в Генте, ваше высочество. Граф ван Тенгберген – единственный наследник.
– Богатый дядюшка?
– Да, ваше высочество. И в годах…
Читать бесплатно другие книги:
