Рыцарь курятника Капандю Эрнест

– В полночь!

– Будет сделано.

– Ступай же!

Карета быстро понеслась. С. обратился к Жильберу.

– Теперь что? – спросил он.

– Отчет о вчерашних ужинах, – сказал Жильбер.

– Он сделан уже час назад на улице Сонри.

– Прекрасно. Где Мохнатый Петух?

– У Самаритянки.

– Во время пожара в доме Шаролэ он был на улице Барбетт с одиннадцатью курицами?

– Да.

– Напротив улицы Субиз?

– Именно.

– Он оставил там двух куриц?

– Да.

– Мне нужно донесение его и других петухов, я должен знать, что происходило прошлой ночью в Париже каждый час, каждую минуту. Я должен знать, кто увез Сабину и кто ранил ее. Мне это необходимо!..

– Вы это узнаете.

– Когда?

– В полночь, у Леонарды.

– Я буду вас ждать.

С. отворил дверцу и, не останавливая кареты, выскочил на улицу. Оставшись один, Жильбер крепко сжал кулаки.

– Горе тому, кто хотел погубить Сабину, – сказал он с глухой яростью, походившей на ворчанье льва. – Он вытерпит столько мук, сколько вынесло мое сердце. Итак, ночь на 30 января навсегда будет для меня траурной! Каждый год в этот час я буду проливать горькие слезы!

Жильбер откинулся назад и приложил руку к сердцу:

– Мать моя, отец мой, Сабина, – вы будете отомщены, а потом я отомщу за себя.

Трудно передать интонацию, с которой он произнес слова «за себя». Чувствовалось, что, говоря это, он рисовал себе картины возмездия, которое ждет его врагов.

Карета доехала до Красного Креста и остановилась.

Жильбер надел бархатную маску, отворил дверцу и, выскочив на мостовую, сделал кучеру знак рукой. Карета укатила так же быстро, как и приехала. Жильбер пересек площадь и постучался в дверь первого дома на улице Фур; дверь тотчас отворили, но она осталась полуоткрытой. Жильбер обернулся и бросил вокруг себя пристальный взгляд, удерживая дверь правой рукой. Убедившись, что ничей нескромный взор не следит за ним, он проскользнул в полуоткрытую дверь, которая закрылась за ним без малейшего шума.

В эту ночь ветер дул с запада; небо было покрыто тучами; не было видно огней в бойницах, пробитых в толстых стенах Бастилии. Площадь, улица и предместье были пусты.

В десять часов на Королевской площади послышался лошадиный топот и появилась группа всадников. Это были мушкетеры, возвращавшиеся в свои казармы; вскоре они исчезли, и шум прекратился.

Прошло полчаса, потом вдали раздался глухой шум, он становился все сильнее – это был стук колес экипажа и топот нескольких лошадей.

Из-за угла улицы Монтрейль выехал почтовый экипаж, запряженный четверкой. Два форейтора в огромных ботфортах хлопали бичами с удивительной ловкостью. На запятках сиде-

ли двое мужчин в меховых шинелях. Экипаж ехал довольно быстро. Как только он поравнялся с Сент-Антуанскими воротами, с обеих сторон улицы к нему вдруг устремились четыре человека; двое бросились к лошадям, крикнув:

– Стой!

– Прочь! – заревел передний форейтор, подняв бич. – Или я поеду на тебя.

– Именем короля, остановитесь, – раздался твердый голос.

Десять всадников в костюмах объездной команды вдруг выехали с пересечения улиц Рокет и Шарантон. Они окружили почтовый экипаж; один из них подъехал к дверце и, вдруг повернув глухой фонарь, осветил внутренность кареты.

Молодой человек, роскошно одетый, в одиночестве дремал в углу. Свет и шум его разбудили; он осмотрелся и произнес несколько слов на иностранном языке. У него были длинные черные волосы, ниспадающие на плечи, и маленькие усики. Бригадир объездной команды внимательно осмотрел карету, чтобы убедиться, что в ней больше никого нет.

– Вы не француз? – спросил он.

Молодой человек, казавшийся чрезвычайно удивленным, произнес несколько слов, которые бригадир не понял. Потушив фонарь, он приказал одному из своих солдат:

– Поднимите шторы на дверцах!

Приказание было выполнено: деревянные шторы подняты так, чтобы никому нельзя было видеть внутреннюю часть кареты. Два всадника поехали впереди, четверо сзади и по двое с каждой стороны кареты. Еще двое сели на козлы, двое других на запятки.

– В отель начальника полиции! – отдал распоряжение форейторам всадник, осмотревший карету. – Именем короля, поезжайте!

Почтовый экипаж под конвоем из десяти всадников въехал во двор отеля в ту минуту, когда пробило одиннадцать часов.

– Не отворяйте дверцы, – сказал бригадир повелительным тоном.

Он соскочил с лошади и исчез под сводом. У двери первой приемной стоял вестовой.

– Мне нужно видеть начальника полиции, – сказал бригадир.

– Войдите, он вас ждет в желтом кабинете, – отвечал вестовой.

Бригадир прошел несколько комнат, слабо освещенных. Раздался звук колокольчика, без сомнения предупреждавший начальника полиции, потому что дверь тотчас отворилась и Фейдо де Марвиль появился на пороге.

– Удалось? – спросил он.

– Так точно.

– Вы остановили карету?

– Да. Почтовую карету с коричневым кузовом и с зелеными украшениями, запряженную четверкой, с двумя слугами на запятках и с одним молодым человеком, сидевшим внутри.

– И ее пассажир не говорит по-французски?

– Ни словечка.

– На каком же языке он говорит?

– Я не знаю; я не понял ни слова из того, что он лопотал.

– Где вы остановили карету?

– У Сент-Антуанских ворот.

– Никто, кроме вас, не видел пассажира?

– Никто, кроме меня. Я погасил фонарь и велел поднять шторы, которые снаружи укрепили замком, так что их невозможно опустить изнутри.

– Очень хорошо.

– Карета во втором дворе вашего отеля.

– Пошлите ваших солдат и агентов на другой двор и ждите у кареты, не отворяя дверцы. Насчет лакеев я уже распорядился.

Бригадир поклонился и вышел.

– Наконец-то, – прошептал Фейдо с радостной улыбкой, – хотя бы в этом отношении я исполнил желание его величества.

Он вышел из кабинета и отправился во двор, где находилась карета; она стояла у крыльца. Лошадей не было; слуги, солдаты объездной команды, агенты исчезли; один бригадир стоял, держась рукой за ручку дверцы.

Фейдо де Марвиль остановился на нижней ступени крыльца, внимательно рассматривая карету, освещенную двумя фонарями.

– Все исполнено в точности, – прошептал он.

Обернувшись к бригадиру, он хотел приказать отворить

дверцу, как его поразила внезапная мысль.

«Я не знаю по-польски, – подумал он, – как же мне его допрашивать? Впрочем, попробую объясниться с ним знаками, а д'Аржансон пусть объясняется с ним как знает».

– Отворите, – приказал он бригадиру.

Внутри кареты было совершенно темно, потому что штора другой дверцы была поднята. Путешественник не пошевелился.

– Выходите, – сказал ему Фейдо.

– А! Я приехала! – раздался молодой, веселый голос. – Это очень приятно!

Эта фраза была произнесена на самом чистом французском языке, и очаровательная головка с напудренными волосами в дорожном чепчике показалась в дверце, и крошечная ручка протянулась вперед, как бы прося помощи. Ручка эта встретила руку начальника полиции, и женщина в самом кокетливом костюме проворно выпрыгнула на ступеньки крыльца. Эта женщина была молода, нарядна и имела все манеры знатной дамы.

Фейдо остолбенел от неожиданности и посмотрел на бригадира; тот вытаращил глаза и бросился в карету. Она была пуста. Фейдо и бригадир повернулись друг к другу с окаменевшими лицами.

А молодая женщина держала себя так свободно, как будто приехала к себе домой. Она поправила платье, расправила ленты, взбила волосы, закуталась в подбитую мехом мантилью, стоившую целое состояние (мех в те времена носили только богатейшие люди Франции).

– Простите, а кому мы обязаны столь глупым законом запирать кареты путешественников, въезжающих в Париж? – осведомилась дама, не давая себе труда взглянуть на остолбеневших мужчин. – Меня конвоировали, как парламентера, въезжающего в неприятельский лагерь. Не узнай я мундиров объездной команды, уверяю вас, я бы очень испугалась.

Молодая женщина расхохоталась, потом, вдруг переменив тон, заговорила так быстро, что возражать ей не было никакой возможности:

– Ну, любезный хозяин, оставили ли вы для меня те комнаты, которые я обычно занимаю?

– Но… но… там был мужчина, я сам его видел! – вскричал бригадир.

– Мужчина… – повторил начальник полиции. – Значит, мужчина?!

Он пристально посмотрел на молодую и очаровательную женщину, которая, без сомнения, обладала всеми прелестями своего пола, и так как начальник полиции не трогался с места, она в свою очередь пристально посмотрела на него.

– Я вас не знаю, – сказала она. – Вы, должно быть, новый хозяин?

– Где вы сейчас находитесь, по вашему мнению, сударыня?

– Я приказала, чтобы меня привезли в гостиницу «Европа» на улице Сент-Онорэ, я там всегда останавливаюсь.

– Но вы не в гостинице, а в отеле начальника полиции.

– Почему?

– Не угодно ли вам пройти со мной, я вам по пути все объясню.

Фейдо подал руку хорошенькой путешественнице и повел ее в приемную.

Под руку с Фейдо де Марвилем молодая женщина прошла несколько комнат.

У двери кабинета начальник полиции посторонился, и путешественница быстро вошла. Остановившись посреди комнаты, она обернулась и окинула Фейдо с ног до головы дерзким взглядом.

– Милостивый государь, – сказала она. – Удостойте чести, объясните мне, что означает мое присутствие здесь в такой час и при таких обстоятельствах?

– Милостивая государыня, – отвечал начальник полиции, – прежде всего надо…

– Прежде всего вы должны мне ответить, пленница я или нет?

– Повторяю, нам надо объясниться…

– Нет. Вы прежде всего должны объяснить то, о чем я вас спрашиваю.

– Однако…

– Пленница я или нет?

– Милостивая государыня…

– Милостивый государь, – перебила молодая женщина, делая реверанс, – имею честь откланяться…

Она двинулась было к двери; Фейдо де Марвиль бросился к ней.

– Итак, я пленница? – спросила она, останавливаясь. – Но это гнусно – покушаться на свободу женщины моего звания! Значит, вы не знаете, чему подвергаетесь?..

– Я исполняю приказание короля, и мне нечего бояться, – с достоинством отвечал начальник полиции.

– Приказание короля! – вскричала женщина. – Король отдал приказ арестовать меня? Покажите мне предписание!

– Заклинаю вас, выслушайте меня! – сказал Фейдо де Марвиль. – Удостойте меня вниманием на несколько минут.

Он пододвинул стул; она оттолкнула его.

– Я слушаю, – сказала она.

– Назовите ваше имя.

– Мое имя?! – вскричала молодая женщина. – Как? Вы его не знаете и велите меня арестовать? Вот это уже переходит все границы, милостивый государь!

Не давая Фейдо времени возразить, она вдруг громко расхохоталась.

– Значит, по-вашему, теперь масленица? – продолжала она, как видно пытаясь быть посерьезнее. – А может, это какая-то интрига? Поздравляю вас, вы прекрасно разыграли вашу роль; но, сами видите, меня не так легко одурачить.

– Милостивая государыня, уверяю вас, что я не шучу. Я начальник полиции Французского королевства, и если вам нужны доказательства, их несложно представить. Не угодно ли пройти в мой кабинет?

– Но… если вы начальник полиции, объясните мне причину моего присутствия здесь.

– Ваше положение гораздо серьезнее, чем вы думаете. Прежде всего скажите мне ваше имя.

– Графиня Потоцка.

– Вы полька?

– Это доказывает моя фамилия.

– Откуда вы приехали?

– Из Страсбурга.

– Вы живете в Страсбурге?

– Нет.

– Когда вы уехали из Страсбурга?

– Неделю назад, до Парижа я ехала, не теряя ни минуты.

– Вы очень торопились?

– Очень.

– Могу я вас спросить, зачем вы приехали в Париж и почему так торопились?

– Можете.

– Я спрашиваю вас.

– Вы имеете на это право, но я могу не отвечать.

– Откуда вы приехали в Страсбург?

– Из Киля.

– Вы там живете?

– Я там никогда даже не останавливалась.

– Но вы сказали, что вы приехали из Киля?

– Конечно. Я приехала в Страсбург из Киля, а в Киль из Тюбингена, а в Тюбинген из Ульма, а в Ульм из…

– Милостивая государыня, – перебил ее начальник полиции, – прошу вас, со мной не шутите…

– Я не шучу, – сказала молодая женщина, – я скучаю…

Она поднесла к губам платок, чтобы прикрыть зевоту.

– Мне очень жаль, что я надоедаю вам таким образом, – продолжал де Марвиль, – но это необходимо.

Молодая женщина снова поднесла платок ко рту, потом небрежно откинулась в кресле.

– Я совершила долгое путешествие, – сказала она, закрыв глаза, – и, как ни весел наш любезный разговор, я, к сожалению, не имею сил его продолжать.

– Я должен вас допросить.

– Допрашивайте, только отвечать я не стану.

– Но, сударыня…

– Говорите сколько хотите, но с этой минуты я стану глуха и нема.

Слегка поклонившись своему собеседнику, молодая женщина уселась поудобнее в кресле и закрыла глаза. Закутанная в свою дорожную мантилью, освещенная светом восковых свеч, опустив длинные ресницы, молодая женщина была восхитительна и грациозна. Фейдо де Марвиль смотрел на нее несколько минут, потом тихо подошел к ней и продолжал:

– Повторяю, мне жаль мучить вас и лишать вас столь необходимого отдыха, но долг превыше всего. Кроме того, в приключении нынешней ночи есть одно обстоятельство, которое необходимо прояснить.

Молодая женщина не отвечала и не шевелилась.

– Графиня, – продолжал начальник полиции, – я прошу вас обратить внимание на мои слова.

То же молчание, та же неподвижность.

– Мадам, – продолжал де Марвиль еще более грозным тоном, – именем правосудия я требую, чтобы вы мне ответили.

Графиня, по-видимому, спала глубоким сном. Де Марвиль подождал с минуту, потом поспешно пересек комнату и, схватив шнурок колокольчика, висевший на стене, яростно задергал его. Он обернулся к графине. Та пребывала в той же позе и, очевидно, спала. Де Марвиль топнул ногой и вновь сильно дернул шнурок. Графиня, по-видимому, так ничего и не слышала. Слуга отворил дверь.

– Где Марсиаль? – спросил начальник полиции.

– Во дворе, ваше превосходительство.

– Позвать его немедленно!

Слуга исчез. Де Марвиль обернулся к молодой женщине. Она спала так же крепко.

– Неужели это действительно усталость после дороги, или же она играет комедию? – пробормотал он. – Что это за женщина? Что значит это странное приключение?

Дверь тихо отворилась.

– Марсиаль, – доложил слуга.

– Пусть войдет, – отвечал начальник полиции, сделав несколько шагов вперед.

Бригадир объездной команды, тот, который задержал карету, вошел, кланяясь, в гостиную. Де Марвиль движением руки указал на графиню и сказал:

– Марсиаль, у Сент-Антуанских ворот вы остановили эту самую даму?

Марсиаль покачал головой.

– Нет, ваше превосходительство, – отвечал он. – Когда я остановил карету, этой дамы в ней не было.

– Вы в этом уверены?

– Да, вполне.

– Но если ее не было в карете, где же она была?

– Я не знаю.

– Но кто же был в карете? Ведь был же там кто-нибудь?

– Был, ваше превосходительство, мужчина.

– Мужчина! – вскричал Марвиль.

– Мужчина, такой же, как вы и я.

– Мужчина… – повторил Марвиль.

Марсиаль кивнул утвердительно головой.

– Но куда же девался этот мужчина?

– Я не знаю.

– Это невозможно!

– Господин начальник полиции, когда я остановил почтовый экипаж, в нем сидел только молодой человек с черными усами. Если я говорю неправду, велите меня повесить.

– Но как же объяснить, что этот молодой человек исчез, а эта дама одна очутилась в карете?

– Не понимаю!

– Вы удалялись от кареты?

– Ни на одну минуту.

– С тех пор, как ее остановили, и до тех пор, как она въехала на двор моего отеля, останавливалась ли она?

– Ни на одну секунду.

– Вы ее караулили?

– Все мои солдаты окружили ее. Я точно исполнил полученные приказания.

– Вы сейчас осматривали карету?

– Да, я снимал скамейки, сорвал обивку, осмотрел кузов, бока – и ничего не нашел.

– Ничего?

– Ни малейшего следа, по которому можно было бы понять происшедшее. Ничего, решительно ничего, и, повторяю вам, ваше превосходительство, я все осмотрел.

Слушая его, де Марвиль повернулся к женщине. Графиня, без сомнения, не слышала ничего, потому что продолжала спать спокойным сном ребенка. Начальник полиции опять обратился к бригадиру:

– Итак, вы уверяете, что в ту минуту, когда вы остановили карету и заперли дверцу, в карете сидел мужчина?

– Я ручаюсь своей головой! – сказал Марсиаль.

– И этот мужчина был один?

– Совершенно один.

– А когда карета въехала на мой двор, мы с вами увидели женщину? Так?

– Да, ваше превосходительство.

– Итак, во всяком случае можно предположить, что мы обмануты. Я имею в виду пол той личности, которая сидела в карете. Должно быть, эта личность – путешественник или путешественница – переоделась дорогой…