Орудие ведьмы – любовь Робертс Нора

Nora Roberts

Blood Magick

Copyright © Nora Roberts, 2014. This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency

© Володина С., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

1

Стоял солнечный день на исходе лета. Брэнног собирала душистые травы, цветы и листья – она готовила из них снадобья и отвары. Люди тянулись к ней – соседи и путники, движимые надеждой на исцеление. Как когда-то шли к ее матери, они шли к ней, Смуглой Ведьме, со своими болями в теле, в сердце, в душе и расплачивались монетой, услугами либо товаром.

Вышло так, что они с братом и сестрой обустроились в Клэре, далеко-далеко от родного Мейо. От домика в лесу, где жили прежде. И где умерла их мать.

Им удалось наладить здесь свою жизнь, да что там наладить – жизнь эта оказалась куда более спокойной и счастливой, чем она могла себе вообразить после всего, что случилось в тот страшный день. День, когда их мать отдала им всю свою чародейственную силу, оставив себе самые крохи, и, принеся себя в жертву, отослала подальше от дома и родных мест, туда, где они будут в безопасности.

Вспоминая тот день, Брэнног теперь понимала, что тогда ею руководило ощущение непоправимой беды, чувство долга и неизбывный страх. Вот почему она исполнила то, о чем просила мать, – увела братишку с сестренкой подальше.

Любовь, детство, невинность – теперь все позади.

С тех пор прошли долгие годы. Первые несколько лет, как наказала им мать, они провели в семье близких, а точнее – в доме их тетки, в спокойствии и безопасности, окруженные вниманием и заботой. Но, как это бывает в жизни, настало время – и они покинули это гнездо, чтобы стать тем, кем было написано им на роду и кем они останутся до конца своих дней.

Смуглой Ведьмой. Тремя ее составляющими.

В чем их удел? Их высшее предназначение? Уничтожить злодея Кэвона, черного колдуна, погубившего их отца, Бесстрашного Дайти, и мать, Сорку. Кэвона, который неведомым образом уцелел, несмотря на проклятье Сорки.

Но сегодня, в этот ясный день последнего месяца лета, все казалось таким далеким – и та жуткая последняя зима, и пришедшая ей на смену весна, принесшая с собой кровь и смерть.

Здесь, в обихоженном ею доме, воздух был напоен благоуханием розмарина из ее корзины, роз, посаженных ее мужем по случаю рождения их первенца. На синем небе, как на лугу, белыми барашками паслись облака, а леса и расчищенные ими для пахоты поля были зелеными, как изумруд.

Сынишка, ему еще не исполнилось и трех лет, сидел на солнце и колотил в барабан – его смастерил для него отец. Малыш барабанил с таким сосредоточенным упоением, что от любви у Брэнног защипало глаза.

Годовалая дочка спала, крепко сжимая любимую тряпичную куклу, под неусыпной охраной верного пса Катла.

А во чреве Брэнног уже ворочался и толкался ножками третий. Тоже сын, она это знала.

С места, где сейчас стояла она, ей было видно поле и небольшая хижина, которую без малого восемь лет тому назад они поставили здесь с Тейган и Эймоном, своими сестрой и братом. Дети, подумалось ей, мы были всего лишь дети, лишенные детства.

А теперь они живут поврозь, но все друг от друга неподалеку. Эймон Верный, такой сильный и такой настоящий. Тейган, сама доброта и справедливость. Сейчас она вся лучится счастьем, без ума от любви к человеку, чьей женой стала этой весной.

Какой здесь покой, подумала Брэнног, и барабанный грохот ее малыша не нарушает его. Дом, деревья, зеленые холмы с крапинками овец, сад и чистое голубое небо… Везде разлит этот покой.

И всему этому должен прийти конец. Всему этому скоро должен прийти конец.

Время подходит. Она ощущала это так же явственно, как уверенные толчки ребенка у себя во чреве. Ясные дни уступят место мраку. На место мира придет кровь и война.

Она потрогала на шее свой амулет с фигуркой собаки. Его сделала для нее мать как оберег, и теперь магия крови Сорки хранила Брэнног в трудные для нее дни. Скоро, подумалось ей, очень скоро ей вновь понадобится эта защита.

Почувствовав легкую боль в пояснице, Брэнног потерла ее рукой, а к дому уже скакал Ойн – ее мужчина.

Ойн. Такой красивый и такой родной. Зеленые, как холмы, глаза, черные, как вороново крыло, волосы, локонами спадающие на плечи. Высокий и прямой, он непринужденно держался в седле гнедой кобылы, и по округе летел его голос – он по обыкновению пел.

Видит бог, при одном взгляде на мужа Брэнног всегда испытывала прилив счастья – вот и сейчас губы ее разошлись в улыбке, а сердце взмыло вверх, как подхваченная ветром птица. Она, никогда не верившая, что для нее тоже существует любовь, убежденная, что ее семья – это брат и сестра, что она живет с одной целью – исполнить свое предначертание, влюбилась в Ойна из Клэра без памяти.

Брин подскочил, отбросив в сторону барабан, и со всех маленьких крепеньких ножек помчался навстречу отцу, повторяя:

– Пап! Пап! Пап!

Ойн нагнулся, подхватил сынишку и усадил к себе в седло. До Брэнног долетел смех – мужа и сына. И снова ей защипало глаза. В этот момент она чувствовала, что готова отдать все, всю свою силу, все свое дарование до последней капли, только чтобы уберечь их от трагического грядущего.

Малышка, названная в честь бабушки Соркой, захныкала. Катл зашевелился и негромко зарычал.

– Слышу, слышу. – Брэнног поставила корзину, подошла к проснувшейся девочке, взяла ее на руки и поцеловала. Ойн был уже тут как тут.

– Глянь, кого я подобрал на дороге! Какого-то потеряшку-цыганенка… Не знаешь, откуда здесь взялся такой?..

– Пожалуй, оставим его себе. Может статься, если его отмыть как следует, так и продать выгодно удастся.

– Да, за этого могут дать неплохую цену! – И Ойн поцеловал сынишку в макушку. Тот захихикал, довольный. – Ну, а теперь ступай, парень.

– Кататься, пап! – Брин повернул к отцу умоляющие черные глазищи. – Пожалуйста! Кататься!

– Ну давай, только недолго. А потом я рассчитываю получить свой чай. – Он подмигнул жене и пустил коня галопом. Мальчуган восторженно вскрикнул.

Брэнног подняла корзину, поправила малышку Сорку на бедре.

– Идем, дружище, – позвала она Катла. – Пора тебе пить твой отвар – для укрепления, ты ведь уж немолод, сам знаешь!

И она зашагала к дому, который Ойн, сильный и мастеровитый, выстроил своими руками – прекрасный дом. Поворошила кочергой огонь в очаге, усадила дочурку и поставила чай.

Поглаживая собаку, напоила ее свежим оздоровительным снадобьем. При должном уходе, считала она, жизнь Катлу еще можно продлить на несколько лет. Она почувствует, когда пора будет его отпустить.

Но не сейчас. Пока еще не время, нет.

Когда, держась за руки, в дом вошли ее муж и их сын, на столе у нее уже стояли медовые кексы и варенье и был готов чай.

– Хорошо-то как… – Ойн нагнулся поцеловать жену и, как всегда, не спешил отрываться от ее губ.

– Ты рано сегодня, – начала было она, но тут ее материнский глаз углядел, что детская ручонка уже тянется к сладкому. – Давай-ка, мальчик мой, ты сперва ручки помоешь, а потом сядешь за стол, как положено, и выпьешь свой чай.

– Мам, они не грязные! – Малыш показал ей ладошки.

Брэнног бросила взгляд на чумазые пальцы и сдвинула брови.

– Сейчас же мыть руки! Обоим!

– С женщинами лучше не спорить, – заговорщицки улыбнулся сынишке Ойн. – Эту науку тебе еще предстоит постичь… Достроил сарай для вдовы О’Брайан, – сказал он жене. – Ну и бездарный же у нее сын, доложу я тебе. Толку от него – как от козла молока. Впрочем, он мне не мешал, ушел куда-то сразу по своим каким-то делам. Да без него оно и ловчее было.

Он помогал малышу вытирать руки и рассказывал, как прошел день, потом подхватил на руки и подбросил вверх дочку, заговорив уже о предстоящих делах. Девчушка от восторга визжала.

– Ты – радость этого дома, – прошептала на ухо мужу Брэнног. – От тебя в нем светло.

Он спокойно взглянул на нее и посадил малышку.

– А ты его сердце. Присядь ненадолго, дай отдых ногам. Чаю выпей.

Он ждал. О, она знала: терпеливее мужчины не сыскать. Или упрямее – как посмотреть, ибо часто это две стороны одного характера, во всяком случае, у ее Ойна это так.

Когда дневные заботы остались позади, ужин приготовлен и съеден и дети уложены, он взял ее за руку.

– Не прогуляешься со мной, милая Брэнног? Вечер сегодня чудесный.

Сколько раз он говорил ей эти слова, пока ухаживал за ней – когда она пыталась лишь отмахнуться от него с легкой досадой, как от докучливого комара?

Сейчас же она только взяла шаль, свою любимую, подарок Тейган, и накинула себе на плечи. И бросила взгляд на лежащего у очага Катла.

«Пригляди вместо меня за детьми», – мысленно попросила она и уверенно вышла вслед за Ойном в сырую прохладу ночи.

– Будет дождь, – проговорила она. – Ближе к утру.

– Тогда, считай, нам повезло: у нас вся ночь впереди. – Он положил ладонь ей на живот. – Все хорошо?

– Да, все чудесно. Он такой непоседа, все время ворочается. Весь в отца.

– Брэнног, мы вроде неплохо устроены. Может, нам стоит нанять прислугу? Денег хватит.

Она бросила на него быстрый тревожный взгляд.

– Что, какой-нибудь непорядок в доме? Что-то не так у детей? Еда не так приготовлена или мало ее?

– Да нет. Просто я видел, как моя мать горбатилась до последних дней. – Он говорил и легонько массировал ей поясницу, отлично зная про эту ее ноющую боль. – Я не допущу, чтобы ты тоже не щадила себя, моя дорогая.

– Я себя замечательно чувствую, честное слово.

– А тогда почему ты грустишь?

– Я не грущу. – Это ложь, поняла она, а ведь она никогда ему не врала. – Разве самую малость. Женщина, когда носит ребенка, сходит с ума, тебе ли не знать? Забыл, как я то и дело рыдала, когда была беременна Брином? А ты молча сделал и принес в дом колыбельку… Я же рыдала так, будто наступил конец света!

– То было от радости. А сейчас тебе грустно.

– И радостно тоже. Как раз сегодня я стояла и смотрела на наших детей и думала о тебе, о том, как мы живем. Это радость, Ойн. Сколько раз я тебе отказывала, когда ты просил меня стать твоей, а?

– Для меня и одного было много.

Она рассмеялась, и к горлу ее подступили слезы.

– А ты все просил и просил, помнишь? Обхаживал меня то песнями, то увлекательными историями, то полевыми цветами. А я все твердила, что никому не буду принадлежать.

– Никому, кроме меня.

– Никому, кроме тебя.

Она вдыхала в себя эту ночь, благоухание сада, леса, холмов… Вдыхала то, что стало для нее домом, понимая, что однажды ей придется все здесь оставить, чтобы вернуться в дом своего детства. Вернуться к своему предназначению.

– Ты знал, кто я такая. Знал, кто я есть. И все равно хотел меня: не моей колдовской силы – меня.

Вот что оказалось для нее дороже всего на свете, вот что распахнуло ее сердце, которое она зареклась держать на замке.

– А когда я больше была не в силах противиться этой любви, я рассказала тебе все, все без утайки, и вновь отказала. Но ты попросил опять. Помнишь, что ты говорил мне тогда?

– Я и теперь тебе это скажу. – Он повернулся к ней и, как в тот далекий день, взял ее руки в свои. – Ты моя, а я – твой. Я возьму все, что есть в тебе, и отдам все, что есть во мне. И я буду с тобой, Брэнног, Смуглая Ведьма Мейо, и в огне и в воде, и в горе и в радости, и в бою и в мире. Загляни в мое сердце, ведь ты это можешь! Загляни в меня и познай любовь.

– А я так и сделала. И делаю до сих пор. Ойн! – Она прижалась к нему, зарылась лицом у него на груди. – Это такое счастье!

И все-таки она не удержалась от слез.

Муж принялся ее гладить и утешать, потом легонько отстранил от себя, чтобы видеть ее лицо в бледном свете луны.

– Что, пора сниматься с места? Возвращаться в Мейо? – догадался он.

– Да, и скоро. Совсем скоро. Прости меня!

– Нет. – Поцелуем он заставил ее замолчать. – Никогда больше не говори мне так! Ты разве не слышала, что я сказал тогда? Забыла мои слова?

– Могла ли я знать? Когда ты произносил эти слова, а я чувствовала, что они проникают мне в самое сердце, могла ли я знать, что когда-нибудь мне будет так горько? Как бы мне хотелось остаться, просто остаться здесь! Быть здесь, с тобой, а все остальное оставить в прошлом и где-то далеко-далеко. Но я не могу. Не могу дать эту малость ни нам с тобой, Ойн, ни нашим детям.

– Им ничто не грозит. – Он снова положил руку ей на живот. – Ничто и никто. Я об этом позабочусь, клянусь тебе!

– Ты должен в этом поклясться, ибо, когда придет время, мне придется оставить их и вместе с братом и сестрой сразиться с Кэвоном.

– Не забудь и меня! – Он взял ее за плечи, и в глазах его вспыхнул огонь и праведный гнев. – Что уготовано тебе, то и мне.

– Ты должен поклясться. – Она мягко взяла его руки и положила себе на живот, туда, где толкался их сын. – Наши дети, Ойн. Поклянись, что в первую очередь будешь защищать их. Ты и муж Тейган должны будете уберечь их от Кэвона. Если я не буду уверена в том, что они под защитой отца и дяди, мне ни за что не исполнить то, что мне предначертано. Если любишь меня, Ойн, поклянись!

– За тебя я готов отдать жизнь. – Он прижал лоб к ее лбу, и она ощутила его внутреннюю борьбу – борьбу мужчины, мужа, отца. – Клянусь тебе, я жизнь отдам за наших детей! Обещаю, что всегда их защищу.

– Какое счастье, что у меня есть ты! – Брэнног поднесла его руки к своим губам. – Какое счастье. Не станешь просить, чтобы не уезжали?

– Забыла? Я же взял тебя такой, какая ты есть, – напомнил он ей. – Раз ты принесла обет – считай, что и я тоже. Я с тобой, любовь моя.

– Ты свет в моей душе. – Брэнног вздохнула и положила голову ему на грудь. – И этот свет горит в наших детях.

И чтобы защитить этот свет и все, что от него проистекает, она употребит все свои силы. Чтобы в конце концов одолеть мрак.

Она ждала, наслаждаясь каждым отпущенным днем, бережно его лелея. Когда затихали дети, в том числе и тот, что еще сидел у нее в животе, она садилась с маминой книгой заклятий. Изучала их, дополняла своими – своими словами и мыслями. Когда-то, знала она, ей предстоит передать это дальше, как и амулет. Передать своим детям и в первую очередь – тому из них, кто продолжит дело Смуглой Ведьмы и выполнит ее миссию, если их с братом и сестрой ждет неудача.

Их мать обещала, что они – или их потомки – покончат с Кэвоном. Брэнног своими глазами видела, как один из их рода, живущий в другом времени, с ним говорил. А во сне ей являлась женщина, носящая ее имя и ее амулет – тот самый, что сейчас у нее на шее, – и эта женщина, как и она, была одной из трех.

У троих детей Сорки будут дети, а у тех – свои. Так будет продолжен род, сохранится его предназначение, пока не будет исполнено. И она не станет – не может – от этого отворачиваться.

И она не станет – не сможет – игнорировать беспокойство в своей душе, которое ощущалось все сильнее по мере того, как лето катилось к закату.

Ведь у нее есть дети, о которых надо заботиться. Дом, требующий, в свою очередь, внимания и заботы. Скотина, которую надо кормить и за которой надо ухаживать, сад, где созрел урожай, коза, которую надо доить. Соседи и странники, которых надо исцелять и поддерживать.

И магия. Яркая, ослепительная магия света, которую надо сберечь.

Сейчас, уложив детей на дневной сон – а Брин, негодник, устроил целое сражение, никак не желая закрывать глазки, – Брэнног вышла на улицу подышать.

И увидела, что по дорожке с корзиной в руке идет сестра. Ее блестящие волосы были заплетены в косы за спиной.

– Ты будто прочла мои мысли: мне захотелось поговорить, пообщаться с кем-то старше двух лет от роду.

– Я тебе черного хлеба несу – напекла больше, чем нужно. И я тоже по тебе соскучилась.

– Вот хорошо! Сейчас и поедим. Я, кажется, готова жевать беспрерывно. – Брэнног со смехом обняла сестру.

Тейган. Какая хорошенькая! Волосы как солнце, глаза как колокольчики – мамины глаза.

Брэнног притянула к себе сестру и тут же отпустила.

– Да ты ждешь ребенка!

– Не могла подождать, чтобы я тебе сама рассказала! – Тейган вся так и лучилась. С улыбкой до ушей она снова бросилась сестре в объятия. – Я только сегодня утром узнала. Проснулась и чувствую – во мне новая жизнь. Даже Гелвону еще не говорила, сначала хотела сказать тебе. И убедиться, что я не ошиблась, что все точно. Теперь убедилась. Ой, я трещу как сорока. Остановиться не могу.

– Тейган! – Брэнног расцеловала сестренку, и глаза ее увлажнились. Ей вспомнилась маленькая девочка, которая так горько плакала тем далеким печальным утром. – Храни тебя господь, сестренка. Идем в дом. Приготовлю тебе чай – и тебе будет полезно, и малышу.

Тейган проследовала за сестрой и скинула с плеч шаль.

– Надо все-таки сказать Гелвону, – решила она. – Я хочу это сделать возле того места у ручья, где он меня впервые поцеловал. И еще надо сообщить Эймону, что он снова станет дядей. Хочу, чтобы играла музыка и было весело. Может, вы с Ойном приведете сегодня к нам детей?

– Конечно. Обязательно! Будем веселиться.

– Как же мне мамы недостает! Я понимаю, это глупо, но мне хочется ей тоже сказать. И папе. У меня внутри зародилась новая жизнь! И эта жизнь произошла от них. Тебя тоже одолевали подобные чувства?

– Да, каждый раз так. Когда родился Брин, а потом маленькая Сорка, я видела маму, правда, всего какое-то мгновение. Я ее чувствовала. И отца тоже. Я ощущала их присутствие, когда мои дети издавали свой первый в жизни крик. Это было радостно и очень грустно. А потом…

Она замолчала.

– Ну, что? Говори!

Глаза у Брэнног затуманились от счастья пополам с горем. Она обхватила руками живот.

– Потом тебя захлестывает любовь, такая жгучая, такая бескрайняя! Ты держишь на руках крохотную новую жизнь – она уже не внутри тебя, а здесь, в твоих руках. А эта любовь, что тебя переполняет… Ты думаешь, ты знаешь, как это будет, но когда оно случается, ты понимаешь, что представляла себе лишь намек на то чувство, какое в тебе отныне поселилось. Теперь я знаю, что испытывала к нам мама. И отец. Ты это скоро узнаешь.

– Неужели можно любить сильнее? Мне кажется, я уже целиком растворилась в нем. – Тейган прижала ладонь к животу.

– Можно. Вот увидишь. – Брэнног обвела взором лес, пышно цветущий сад. И глаза ее заволокло дымкой.

– Этот твой сын… не он примет у тебя эстафету. Хотя он будет сильный и властный. И тот, кто появится у тебя после него, – тоже. Третьей будет дочка – вот она-то и унаследует наш дар. Она станет одной из трех с твоей стороны. Белокурая, как и ты, с таким же добрым сердцем и смекалкой. Ты назовешь ее Кира. Однажды ты наденешь ей амулет, который сделала тебе мама.

У Брэнног вдруг закружилась голова, и она села. Тейган кинулась к ней.

– Не волнуйся, со мной все в порядке! Это просто видение… Все так быстро – я даже не успела подготовиться. Я в последние дни какая-то заторможенная. – Она потрепала сестру по руке.

– А я даже не догадалась заглянуть в будущее.

– Да зачем тебе? Ты имеешь право просто быть счастливой. Жаль, что я его тебе омрачила.

– Ничего ты не омрачила! Как можно что-то испортить сообщением о том, что у меня будет сын, затем еще один, а потом и дочка? Нет-нет, сиди, не вставай. Я еще чай не допила.

Отворилась дверь, сестры обернулись.

– Ох уж этот Эймон… У него точно нюх на свежий хлеб, – засмеялась Тейган при виде брата. Невероятно красивое лицо юноши обрамляли взлохмаченные – по обыкновению – каштановые волосы.

Он с улыбкой, по-собачьи повел носом.

– С нюхом у меня точно полный порядок, но меня сюда привел не он. Вокруг вас такой столб света стоит – будто луна взошла. Затеяли ворожить, а меня не позвали?

– Да нет, мы не ворожили, просто разговаривали. Сегодня вечером у нас дома небольшое кейли[2]. Ты пока можешь побыть с Брэнног, а я пойду сообщу Гелвону, что он станет отцом.

– Поскольку тут у вас свежий хлебушек, я не против… Как ты сказала? Отцом? – Ярко-синие глаза Эймона радостно засияли. – Вот это новость! – Он оторвал Тейган от пола, покружил разок, а когда она засмеялась, повторил трюк. Усадил сестренку в кресло и расцеловал, после чего улыбнулся старшей сестре. – Я бы и тебя покружил, да боюсь надорваться, ты же вон какая необъятная стала. Как гора.

– Не рассчитывай, что после этих слов ты получишь от меня варенья к хлебу.

– Это очень красивая гора. Которая уже подарила мне прекрасного племянника и очаровательную племянницу.

– А вот за эти слова ты получишь здоровенную порцию варенья, хитрец.

– Гелвон будет на седьмом небе. – Он нежно провел пальцем по щеке Тейган – он всегда был с ней очень ласковым. – Так, значит, у тебя все хорошо, Тейган?

– Чувствую я себя прекрасно. Собираюсь закатить пир, ты как?

– Я-то? Двумя руками за! Меня это очень даже устроит.

– Тебе, кстати, пора найти себе подходящую женщину, – прибавила Тейган. – Из тебя выйдет превосходный отец.

– Меня вполне устраивает, что вы обе рожаете детишек и делаете меня счастливым дядькой.

Брэнног снова уперлась взором в пустоту.

– У нее огненные волосы, глаза – как бурлящее море, и в ней угадывается ведовская сила. – Брэнног откинулась на спинку стула и потерла живот. – В последние дни на меня что-то находит. Наверное, не без его участия – чувствую, он уже в нетерпении. – Она улыбнулась. – А знаешь, меня радует облик женщины, которая тебя завоюет, Эймон. Не чтобы покувыркаться, а чтобы полюбить.

– Я за женщинами не гоняюсь. Во всяком случае – ни за какой конкретной.

Тейган провела ладонью по его руке.

– Ты вбил себе в голову, и уже довольно давно, что тебе не суждено иметь женщину, жену, поскольку у тебя есть сестры, которых ты обязан защищать. Но это заблуждение, Эймон, от начала и до конца. Нас трое, и мы с Брэнног не слабее тебя. Когда полюбишь, тебя никто и спрашивать не станет.

– И не спорь с женщиной, которая носит ребенка, тем более если она ведьма, – улыбнулась Брэнног. – Я вот никогда не искала любви – она сама меня нашла. Тейган ее ждала – и любовь ее тоже нашла. Ты можешь от нее бегать, братишка, но она все равно тебя отыщет. Отыщет, как только мы вернемся домой. – Ей опять пришлось сдерживать слезы. – Проклятье, у меня сегодня глаза на мокром месте. Ты к этому тоже готовься, Тейган: настроение меняется как ему заблагорассудится.

– Значит, ты тоже почувствовала? – Теперь Эймон положил свою руку поверх руки Брэнног, так что они втроем замкнули круг. – Мы отправимся домой, причем скоро.

– В следующую луну. Мы должны выезжать в следующее полнолуние.

– А я надеялась, что можно будет еще немного обождать, – прошептала Тейган. – Думала, дождемся, пока ты родишь. Хотя… умом и сердцем я понимала, что это ждать не может.

– Этого сына я рожу в Мейо. Этот ребенок появится на свет дома. Хотя… Здесь ведь тоже дом. Правда, не для тебя, – повернулась она к Эймону. – Ты ждал, ты был терпелив, ты жил здесь, но сердце твое, разум, душа – все оставалось там.

– Нам было сказано, что мы вернемся домой. Потому я и ждал. И еще не забывайте про троих. Тех троих, что произошли от нас – они ведь тоже ждут. – Эймон провел пальцами по голубому камню на шее. – Мы с ними еще свидимся.

– Я их вижу во сне, – сказала Брэнног. – Ту, что носит мое имя, и двух других. Они сражались и потерпели поражение.

– Они сразятся снова, – сказала Тейган.

– Они его потрепали. – В глазах Эймона сверкнул злой огонек. – Он пролил кровь – как тогда, когда его пронзила мечом женщина по имени Мира, та, что приходила с Коннором, который из трех.

– Он пролил кровь, – согласилась Брэнног. – Но он исцелился. И вновь собрался с силами. Он черпает силу из тьмы. Не могу разглядеть, где и как, но чувствую. Я не вижу, удастся ли нам изменить грядущее, сумеем ли мы прикончить его. Но их я вижу. И знаю, что если не мы, то они сразятся с ним вновь.

– Значит, мы отправимся домой и отыщем способ, как принять в этом участие. Чтобы тем, кто произошел от нас, не пришлось сражаться одним.

Брэнног подумала о спящих наверху детях. Они под надежной защитой, пока еще совсем невинные. И о детях ее детей и внуков, живущих в другое время, в Мейо. Взрослых детях. Незащищенных и не невинных.

– Мы найдем способ. Мы вернемся домой. Но сегодня, в такой особенный вечер, мы закатим пир. Пусть играет музыка. И пусть мы трое воздадим благодарность тем, кто сражался ради света до нас. Ради света и ради жизни.

– А завтра, – поднялся Эймон, – мы начнем действовать, чтобы до конца угробить того, кто отнял жизнь у наших родителей.

– Побудешь пока с Брэнног? Я хочу поговорить с Гелвоном.

– Сегодня сообщи ему только счастливую новость. – Брэнног поднялась вместе с сестрой. – Завтра расскажешь все остальное. Пусть сегодня будет только радость, ведь время столь быстротечно!

– Хорошо. – Тейган расцеловала брата с сестрой. – И Ойн пусть непременно захватит свою арфу!

– Захватит, будь уверена. Мы наполним лес музыкой и отправим ее лететь над холмами.

Когда Тейган ушла, Брэнног снова присела. Эймон пододвинул ей чай.

– Что-то ты бледная.

– Устала немного. Ойн уже знает. Я с ним говорила, и он готов ехать. Уехать и бросить все, что здесь построил. Вот уж не думала, что возвращаться будет тяжело, что стану разрываться меж двух огней.

– Ничего, братья Гелвона будут возделывать землю – и за вас, и за Тейган.

– Хоть какое-то утешение. Ты правильно сказал: за нас с Ойном и за Тейган с Гелвоном – но не за тебя, здешняя земля никогда не была твоей. – И снова это была радость пополам с грустью. – Что бы ни случилось, ты останешься в Мейо. За себя с Ойном и детьми пока ничего не скажу – не вижу. А вот Тейган вернется сюда, это я вижу ясно. Теперь ее дом здесь.

– Верно, – согласился Эймон. – Смуглой Ведьмой Мейо она останется, но ее дом здесь, и сердце ее принадлежит земле Клэра.

– Как же мы станем жить, Эймон, все врозь? Ведь мы всю жизнь были вместе!

Она поймала взгляд его темно-синих глаза – таких же, как были у их отца.

– Что для нас расстояние? Ничто. Мы всегда будем вместе.

– Я стала слезливой и глупой, и мне это совсем не нравится. Надеюсь, такое настроение быстро пройдет, в противном случае придется себя лечить.

– Вспомни: ты до самого рождения малышки Сорки была такой взвинченной, что на людей бросалась. По мне, так уж лучше лей слезы.

– А по мне – нет! – Брэнног выпила чаю, зная, что это ее успокоит. – С учетом предстоящей дороги надо добавить кое-чего в отвар, который я даю Катлу и Аластару. Ройбирду он вроде пока не требуется, он еще силен.

– Сейчас на охоту полетел. С каждым разом улетает все дальше. Теперь его тянет на север, что ни день – то на север. Он тоже знает, что нам скоро в путь.

– Мы предупредим о нашем возвращении. Нас с распростертыми объятиями встретят в замке Эшфорд. Дети Сорки и Дайти. Смуглая Ведьма в трех лицах. Нам будут рады.

– Я сделаю. – Откинувшись к спинке стула, Эймон пил чай и с улыбкой поглядывал на сестру. – Говоришь, волосы – как огонь?

Как он и рассчитывал, Брэнног рассмеялась.

– Да, и обещаю тебе: когда вы встретитесь, ты лишишься дара речи.

– Только не я, радость моя. Это не про меня.

2

Для детей это было настоящее приключение. Услышав, что их ждет долгое путешествие, переезд на другое место, а в конце пути – всамделишный замок, если они будут хорошо себя вести и не шалить, Брин обрадовался больше всех и начал с нетерпением собираться в дорогу.

Брэнног укладывала вещи. Сами собой наплывали воспоминания. Она вновь и вновь как сейчас видела то далекое печальное утро, когда она, выполняя тревожный мамин наказ, второпях собирала все, что ей было велено взять с собой. Тогда она суетилась как в лихорадке, они уезжали – точнее, спасались бегством, – и сборы происходили наспех и впопыхах, даром что уезжали они насовсем, и ей эта спешка запомнилась. Как и то, что на прощанье она оглянулась на маму, стоявшую возле их дома в лесу, и колдовская сила, горящая в ней, иссякала…

Сейчас Брэнног собирала вещи взвешенно и осмысленно, чтобы ехать назад, чтобы вернуться к собственному предназначению. Она искренне стремилась к его выполнению – пока не появился на свет их первый ребенок, пока ее не затопила эта бескрайняя любовь к малышу, который бегает сейчас вокруг в возбуждении от предстоящего путешествия.

Но ей еще необходимо кое-что выполнить здесь.

Она приготовила все, что могло понадобиться: котел, свечу, книгу, травы, камни. Взглянула на сынишку и ощутила прилив гордости, смешанной с жалостью.

– Пришла его пора, – сказала она мужу.

Тот взглянул с пониманием и поцеловал ее в лоб.

– Пойду отнесу Сорку наверх. Ей пора спать.

Она кивнула, нашла глазами Брина и окликнула его.

– Я не устал! Почему мы не можем выехать сейчас и ночевать под звездами?

– Мы выезжаем завтра утром, а пока у нас с тобой есть одно дело.

Брэнног села и раскрыла объятия.