Я, оперуполномоченный Ветер Андрей

– Присаживайся. Я получил информацию из ОУР,[11] что в одной из коммунальных квартир на улице Гарибальди под кроватью лежит труп. Агент сообщил об этом. Но беда в том, что его просят помочь вывезти труп и выбросить в Москву-реку. Улавливаешь суть дела? Мы не можем нагрянуть туда без причины, потому что «засветим» оуровского агента. Надо что-то придумать.

– Повод для того, чтобы прийти по тому адресу? – уточнил Смеляков.

– Именно. Надо что-то устроить, заваруху, что ли, какую-нибудь, куда вляпались бы Кокорев и Ложкин, ну, хозяева той квартиры… Думай, Витя, думай. У нас времени в обрез. Завтра ночью покойника уже будут вывозить. Это информация верная.

– А что, если мы инсценируем драку?

– И дальше как? Вот если бы драку с кровью, с поножовщиной…

– Правильно! – воскликнул Смеляков. – Пырнём кого-нибудь ножом, чтобы это видели Кокорев и Ложкин. А лучше, чтобы они ввязались в ту драку. Тогда будет повод повязать их и нагрянуть к ним на хату с обыском.

– Мысль хорошая, только как мы ножом будем тыкать, чтобы до крови?

– Пётр Алексеич, в кино-то ножами бьют со всей силы. Там есть такие ножи, у которых лезвие уходит в рукоятку при ударе. Это специальные ножи, бутафорские, вреда ими не причинишь.

– Но кровь польётся?

– В кино-то она льётся.

– А что, это дельная мысль, – обрадовался Пётр Алексеевич. – Надо срочно с «Мосфильмом» связаться… Нет, туда уже поздно звонить, – Сидоров взглянул на часы, – но до утра ждать не хочется. Утром мы должны уже всё подготовить, детали обсудить, людей определить на это дело. Пожалуй, позвоню-ка я одному человечку, у него есть знакомый гримёр на «Мосфильме». Пусть договорится, чтобы нас утром на студии приняли…

В десять часов утра Смеляков приехал на «Мосфильм», получил нож с прячущимся лезвием и пакет искусственной крови. Подробно расспросив, как пользоваться «оружием», он вернулись к себе в отделение.

Болдырев внимательно выслушал Сидорова и Смелякова и предложил задействовать в операции внештатных сотрудников угрозыска, которых никто не знал в лицо.

Через несколько часов состоялось совещание.

– Значит, так, товарищи, давайте распишем роли, – сказал Болдырев. – Как только Кокорев и Ложкин выйдут из квартиры в магазин за очередным пузырём портвейна (а они непременно отправятся за винищем, чтобы набраться храбрости перед вывозом трупа), вы устраива ете потасовку и бьёте ножом так, чтобы крови побольше. Ни Кокорев, ни Ложкин мокрыми делами никогда не занимались. По имеющейся у нас информации, своего собутыльника они завалили по пьянке, шмякнув его бутылкой по башке. Так что они обязательно дадут дёру. А мы вышлем по следу группу с собакой. Следы, как вы понимаете, приведут нас в нужную квартиру, где мы и возьмём с поличным Кокорева и Ложкина.

– А что с агентом? – спросил Смеляков.

– Он уйдёт с квартиры, якобы испугавшись, как только Кокорев и Ложкин примчатся после драки возле магазина, рассказывая о поножовщине. Это прекрасный повод для него исчезнуть до приезда милиции… Теперь, товарищи, определяйтесь сами, кто будет с ножом, а кому изображать погибшего. И надо бы как-то отрепетировать это, чтобы всё выглядело по-настоящему…

Ближе к вечеру Кокорев, худощавый мужчина с большим лбом и тяжёлой челюстью, вышел из подъезда и направился к табачному киоску. Он выглядел помятым и нервным. Выкурив папиросу, он долго стоял возле дома, тупо уставившись себе под ноги. Затем из подъезда появился Ложкин, такой же худой и потасканный, но лицо у него было какое-то невинно-детское, почти младенческое, несмотря на густую щетину и заметные морщины на лбу и в уголках глаз. Он тоже выкурил папиросу, и они неторопливо двинулись в сторону винного магазина, негромко переговариваясь. У самых дверей их остановил человек в линялом спортивном костюме с надписью «Спартак» на груди.

– Братцы, третьим не возьмёте? – спросил он, подёргивая щекой.

– Отвали! – Кокорев грубо отодвинул незнакомца.

– А чего так неласково?

Из двери вышел ещё кто-то и, споткнувшись, натолкнулся на Кокорева.

– Мать твою! – выругался споткнувшийся. – Ты чего, сука?

– Да я-то ничего, – неохотно отозвался Кокорев и дёрнул Ложкина за рукав: – Пойдём.

– Я тебе пойду! – возмутился споткнувшийся и вцепился Кокореву в локоть.

– Отстань ты, говнюк вонючий!

– Чего-чего? – злобно прошипел мужчина и без предупреждения влепил затрещину Кокореву. Тот весь сжался от неожиданности и, развернувшись, схватил обидчика за ворот рубашки.

– Ваня, не надо, – встрял было Ложкин, однако Кокорев осадил его взглядом. И тут он получил увесистый тычок кулаком в живот.

– Ах ты падла! – Он чуть согнулся, схватившись обеими руками за живот и тяжело дыша.

– Эй, ты что? Ты кончай это! – закричал стоявший рядом «спартаковец». – Не дури!

– Пошёл в жопу, – огрызнулся задира и сделал неприличный жест.

– Это ты мне? – вдруг нахмурился спортсмен. – Это ты зря. Я ж тебя в порошок сотру.

И внезапно он ринулся на забияку, молотя кулаками что было мочи. Тот отпрянул, закрываясь локтями, затем изловчился и обхватил нападавшего, стиснув его руки. Каким-то невероятным образом ему удалось сделать подсечку, и «спартаковец» рухнул на асфальт. В следующую секунду победитель выхватил из кармана нож и дважды ткнул им в лежавшего у его ног человека.

Кокорев и Ложкин шарахнулись в сторону.

– Ни хера себе!

По асфальту тягуче расплылась кровавая лужица.

– Да ты псих! – заорал Ложкин, выпучив глаза на человека с ножом. – В натуре псих!

Тот застыл в угрожающей позе, исподлобья осмотрел улицу и медленно попятился, отступая от скрючившейся на земле жертвы.

– Мотаем отсюда, Ваня! – Ложкин опять потянул Кокорева прочь. Тот рассеянно глядел на корчившееся тело. – Уходим же! Сейчас менты понаедут!

Они сорвались с места и почти бегом бросились наутёк.

Очень быстро перед магазином собралась толпа, но никто не подходил к распростёртому мужчине в спортивном костюме, промокшем от крови. Вскоре появилась милиция, из машины выскочил Смеляков. Затем подъехал фургончик с красным крестом на борту.

– Который с ножом, он вон в ту сторону побежал, – размахивала руками пожилая женщина. – И тут ещё двое были, тоже дрались. Но они в другую сторону умчались, товарищ милиционер. К тому дому, в арку, я видела…

Окровавленное тело уложили на носилки и погрузили в машину «скорой помощи». Смеляков заглянул внутрь.

– Ну как ты, Серёга? – спросил он у «пострадавшего».

– Устал лежать неподвижно. Хорошо, что вы так быстро прикатили.

– Как всё прошло?

– По-моему, они поверили на все сто. Чуть не обделались с перепугу.

– Ну всё, поезжай, отмывайся. Я буду группу с кинологом ждать.

Он вылез из машины. И стал опрашивать свидетелей происшествия, как того требовали обстоятельства. Большинство только что стоявших возле магазина людей отступило и разбрелось по улице. Несколько милиционеров прошли в магазин. Наконец, приехала группа с овчаркой.

– Давай, попробуй пустить собаку, – обратился к кинологу Смеляков, поглядывая на наручные часы. Согласно предварительным расчётам, Кокорев с Ложкиным уже успели сообщить поджидавшему их на квартире агенту о случившемся и теперь тот должен был уйти.

Поскольку адрес был заранее известен милиционерам, оперативная группа с кинологом и собакой добралась до нужного дома без труда и поднялись на второй этаж. Позвонив в дверь, они стали ждать.

– Кто там? – послышался изнутри встревоженный голос Ложкина.

– Откройте! Милиция!

– Милиция? А что случилось?

– Открывайте! Вы возле винного магазина были с полчаса назад?

– Да.

– Драку видели? Собака привела нас по следу сюда.

– Но мы не дрались…

– Открывайте.

Дверь шумно отворилась. В квартире стоял густой затхлый запах.

– Вы один живёте? – шагнул вперёд Смеляков.

– С соседом. Ваня, глянь-ка, к нам милиция…

Из дальней комнаты высунулся Кокорев. Овчарка дёрнулась и громко залаяла.

– Ой, мать вашу, собаку-то придержите!

– Кто ещё есть в квартире?

– Никого! – в один голос закричали пьяницы.

– Разрешите… – Смеляков решительно отодвинул Ложкина и прошёл по коридору, оглядывая стены со свисавшими всюду лохматыми обрывками обоев.

Овчарка залаяла громче и рванулась вперёд.

– Собаку что-то беспокоит, товарищ лейтенант, – доложил кинолог, натягивая повод.

– Так вы говорите, что никого тут больше нет? – уточнил Смеляков.

Кокорев и Ложкин отрицательно замотали головами.

Кинолог приспустил повод, и овчарка рванулась вперёд, вынюхивая что-то. Толкнув носом дверь в дальнюю комнату, она склонилась перед кроватью и зарычала.

– Что у вас там? – сурово спросил Смеляков.

Хозяева молчали. Виктор опустился на колени и заглянул под кровать.

– Интересненькое дело, – пробормотал он, изображая недоумение. – А говорите, что никого больше нет. Чего ж он у вас под кровать забрался?

– Гражданин начальник…

– Прячется, что ли? Эй ты, вылазь оттуда! – приказал Виктор и постучал ногой по кровати. – Хватит дурака валять!

– Гражданин начальник, – почти плаксиво заговорил Кокорев, поглаживая себя по вспотевшему лбу, – он не вылезет.

– Спит? Перепил сильно?

– Нет… Он не спит… Умер он…

Смеляков повернулся к Кокореву.

– Умер? – Он перевёл взгляд на Ложкина. – Вы хотите сказать, что там лежит покойник?

– Так точно! – Ложкин почему-то по-военному вытянулся в струнку, и его детское лицо наполнилось безграничной скорбью. – Мёртвый он.

– Вот тебе и на! – Виктор посмотрел на стоявших в коридоре милиционеров. – Ребята, вызывайте медиков и труповозку… И осмотрите остальные помещения, может, у них ещё сюрпризы есть, может, ещё кто-нибудь завалялся. А вы, граждане, – он поочерёдно оглядел Кокорева и Ложкина, – выкладывайте-ка на стол ваши документы. Паспорта есть?..

В пятницу Виктор заехал в прокуратуру Октябрьского района, чтобы повидаться с Верой.

– Это ты? – удивилась она его внезапному появлению. – Привет. Почему не предупредил? Что-нибудь случилось?

– Ничего. Просто захотелось увидеть тебя. Ты занята?

– Я всегда занята, как, впрочем, и ты. Мы с тобой – два ишака, которые до конца своих дней будут тянуть взваленную на себя ношу и никогда по собственной воле не бросят её. Но иногда надо и для отдыха время изыскивать.

– Вот я и выкроил часок. Может, пройдёмся?

Вера посмотрела на свой стол, нахмурилась, обдумывая что-то, потом закрыла лежавшую перед ней папку.

– Ты прав, давай заканчивать. Сегодня пятница, у всех нормальных людей рабочий день официально заканчивается на пятнадцать минут раньше. Думаю, что можно позволить себе разок такое послабление, правда? В случае чего скажу, что поехала к вам в отделение по делу.

Пока она складывала документы в несгораемый шкаф и приводила в порядок свой стол, Виктор молча наблюдал за нею, не осознавая, что ему нравилось следить за мягкими движениями девушки. Он не просто смотрел на Веру, он любовался ею.

А из-за спины похрипывал плоский звук старенького радио, и голос диктора, похожий на все остальные голоса советских дикторов, докладывал: «Развернувшаяся подготовка к очередному съезду КПСС – это мощный рычаг подъёма активности трудовых коллективов, ответственная пора в жизни каждой парторганизации, всех коммунистов. Предстоит глубоко и самокритично, с учётом перспективных задач осмыслить достигнутое, взыскательно оценить вклад членов партии в общее дело, ещё более целеустремлённо направить их энергию на дальнейшее развитие социалистического соревнования…»

– Я готова. – Вера остановилась перед Смеляковым.

Он поглядел ей в глаза и почувствовал прилив нестерпимого желания обнять её. Он вздохнул.

– Знаешь, а ты стала другой, – произнёс он.

– Какой?

– Изменилась. Мне кажется, что у тебя волосы потемнели.

– Да я и не была никогда ослепительной блондинкой.

– И глаза изменились.

– Сделались мрачнее? Это я тоже заметила.

– Не мрачнее, – не согласился он.

– Строже? Всему виной работа. Ты и сам не похож на того прежнего юнца. А чего ты ожидал? Что мы не подвластны времени и что будем только хорошеть и веселеть?

Смеляков пожал плечами.

– Но ты вовсе не стала хуже, напротив… Я просто удивился. Посмотрел на тебя внимательно и удивился, что мы так быстро меняемся. А ведь мы ещё совсем молодые. Во что же мы превратимся к старости? Неужели ничего от нас не останется того, что мы представляем собой сегодня?

– Жизнь – это цепь бесконечных изменений, – деловито отозвалась Вера, – и эти изменения рано или поздно приведут нас к смерти. Это естественно.

– Да я не о смерти. Мне вовсе не жаль, что молодость пройдёт. Жаль, что не успеваем осмыслить себя в каждое данное нам мгновение жизни. Время пролетает, а мы спохватываемся, когда остаётся лишь вспоминать… Вот я стою и смотрю на тебя…

– И что? – Женское чутьё подсказало Вере, что Виктору хотелось выразить нечто важное.

– Смотрю и остро чувствую, что мне уже заранее жаль, что вот эти минуты уйдут и не повторятся никогда. А мне сейчас так хорошо! Вот ничего же не происходит особенного, а мне хорошо. Просто стоять здесь, рядом с тобой, посреди этого скучного кабинета, видеть тебя, слышать тебя. И поэтому мне хочется вытянуть эти минуты в вечность.

Вера слушала его молча.

– Ты меня понимаешь? – спросил он, испугавшись, что слова его звучат невразумительно.

Она кивнула.

– Как сделать так, чтобы время не мчалось? – спросил он.

– Это невозможно.

– Мне даже подумать страшно, что счастье столь скоротечно. Я понимаю, что это звучит странно и даже нелепо… О полном счастье надо бы говорить где-нибудь на берегу моря или на вершине снежного утёса. Я понимаю, но сейчас почему-то так светло, так упоительно радостно на сердце… Вера внимательно разглядывала лицо Виктора.

– Я думала, что ты проще, – вдруг сказал она. —

Странно слышать такие слова от сыщика.

Он окончательно смутился и замолчал. Потом громко вздохнул и добавил:

– Это из-за тебя.

– Что из-за меня? – Она чуть склонила голову, и её распущенные волосы колыхнулись.

– Мне хорошо, когда ты рядом. Я никогда тебе не говорил об этом…

– Спасибо. – Она широко улыбнулась, и Виктора вновь пронзило неодолимое влечение к ней.

– Вера… – Он взял её за руку.

– Что? Повисла долгая пауза.

– Вера…

– Пойдём на улицу. Что мы торчим тут? Или я зря собралась раньше времени? Давай махнём в Парк культуры?

Смеляков кивнул. Скованность исчезла, состояние гипнотического блаженства упорхнуло. Опять до него до-нёслись звуки радио, шаги из коридора, монотонный стук пишущей машинки.

– Витя, – заговорила девушка, когда они уже шагали по проспекту. – Ты больше не смотри на меня так. Ты заставил меня покраснеть.

– Вера, ты что?

– Тебе только кажется, что ничего такого. А я почувствовала… Но ведь мы с тобой друзья? Товарищи?

– Конечно, мы друзья, Верочка. И я надеюсь, что наша дружба будет очень долгой. Но ты всё-таки не забывай, что мы с тобой…

– Что?

– Ты женщина. И ты нравишься мне.

– С каких пор?

– Брось прикидываться! С первого дня нашего знакомства у меня сердце бешено колотится при встрече с тобой…

На её лице появилось выражение удовлетворения.

– Наконец-то ты открылся мне.

– А то ты не понимала! Да, ты мне очень нравишься… – Ему вдруг сделалось очень легко от этих слов, будто он сбросил с себя непосильный груз. – Ты мне нравишься, и я не желаю скрывать этого. Хочешь, я во весь голос закричу об этом?

Вера весело посмотрела на него и кивнула:

– Хочу! – В её голосе прозвучал вызов.

Смеляков остановился и облизал губы. В голове у него шумело от разыгравшегося в душе восторга. Набрав полную грудь воздуха, он прислушался к себе, к переполнявшим его чувствам, и закричал во всё горло:

– Люди! Люди! Мне нравится эта девушка! Нравится безумно! Слушайте все!

Вера порывисто закрыла обеими ладонями ему рот.

– Хватит, глупый!

– М-м-м… – пробубнил он из-под её плотно сжатых рук.

– И это называется милиционер! – засмеялась она, весьма довольная случившимся. – Сейчас тебя загребут за нарушение общественного порядка.

– Ради тебя я готов на всё, – заверил Смеляков, беря её ладони в свои. – Я буду кричать до тех пор, пока…

Вера выжидательно поглядела на него и прикусила губу:

– Ну? Пока что?

– Не знаю, – признался он.

– Хорошо, что ты не закричал, пока мы были в моём кабинете. – Она потянула его за собой. – Хватит шуметь.

Что-то ты раздухарился.

– Влюблённым свойственно вести себя неадекватно.

– А ты влюблён? Об этом ты ничего не говорил, – игриво заметила она.

– Ты успела заткнуть мне рот, – задорно ответил Смеляков.

Вера опять остановилась.

– Тогда скажи. – Она скрестила руки на груди и выставила одну ногу вперёд, приняв важный вид.

– Я влюблён безумно.

– Дальше.

– И сейчас мне совсем не страшно признаться в этом, потому что сейчас я счастлив. Ничто не мешает мне сказать это тебе.

– Как это странно… – Вера задумчиво провела рукой по его груди.

– Что странно?

– Друг признаётся в любви.

– Разве тебе не приходилось слышать такие признания раньше?

– Не от друзей… И как же нам теперь быть? Влюблённость часто разрушает дружбу, потому что влюблённость ранима.

– Это не влюблённость, Вера. Я по-настоящему тебя люблю. Каких-нибудь пару часов назад я этого не знал. Теперь знаю.

– Похоже, события разворачиваются с угрожающей быстротой. – Она взяла его под руку, и они зашагали дальше. – Надо бы тебе сбавить обороты.

– Верочка, разве я чего-нибудь потребовал от тебя? – словно оправдываясь, спросил Виктор.

– Нет, но ты же сам понимаешь, что любовь – гораздо сложнее дружбы. Слишком много подводных камней. Любовь – не только душа, но и физиология. Мы с тобой уже не дети…

– Ты говоришь так, будто хочешь переубедить меня. Не надо. Мне хорошо. Для чего тебе менять моё настроение? У меня на работе столько всякой дряни. Разве я не имею права на крохотный кусочек счастья? Я же не претендую на вселенский размах, мне вполне достаточно чисто человеческого, может быть, даже мещанского счастья – видеть тебя, иметь возможность находиться рядом…

– А что ты про работу упомянул? – Вера попыталась деликатно направить разговор в другое русло. – Что у тебя за проблемы?

– Новый участок. Хуже ничего не представишь.

– Какой участок?

– Черёмушкинский рынок. Там краж видимо-невидимо… Знаешь, я туда повадился ходить каждый день. Меня же тамошние проныры не знают ещё в лицо. И уже через неделю я выявил там шайку старушек, промышляющих воровством. Где-то помидорчиков умыкнут, где-то яблочек в сумку себе стряхнут незаметно, а где-то и трёшник с прилавка свистнут. Я тамошним дежурным милиционерам указал на бабулек, мол, утащить они способны всё, что угодно. А они мне: «Да знаем мы». И всё. А ведь у меня по Черёмушкинскому рынку заявлений куча лежит. И очень много поступает от иностранцев: кошельки у них вытаскивают, драгоценности всякие снимают… И вот представь себе историю. На днях я наблюдал за теми старушенциями и застукал-таки одну из них.

– За руку взял?

– Обратил я внимание на одну иностранку. Она мне сразу в глаза бросилась: статная такая, элегантная. И браслет у неё золотой на руке. Этот браслет словно приковал меня к себе. Я прямо прилип к нему взглядом. Так вот эта иностранка остановилась у прилавка с овощами и начала что-то выбирать. А я так и держу глазами её браслет. Знаешь, рука красивая, холёная, с маникюром, пальцы длинные. И этот браслет сверкает – золотой, гибкий, словно тягучий. Ну а краем глаза-то я вижу и всё, что вокруг происходит. Ну и одна из тех бабулек трётся в двух шагах от иностранки. У меня, как только старушка в поле моего зрения попала, внутри всё похолодело. Чувствую, что вот-вот что-то произойдёт. И точно! Бабка мимо этой иностранки юркнула и на какие-то пару секунд закрыла её от меня собой. Ты понимаешь? Не дольше двух секунд я не видел браслета, а когда старушенция отодвинулась, украшения как не бывало! Ну я тут же бросился за бабкой. Пробегая мимо иностранки, я хлопнул её по плечу, крикнул: «Браслет!» – и помчался дальше. Старушонка хоть и прыткая, но всё же с моими ногами ей не тягаться. Да и не видела она, что я на неё бросился. А я обхватил её так, чтобы она свою сумочку с продуктами не могла выпустить, и ору во всю мощь: «Милиция! Сюда!» И что бы ты думала? На меня со всех сторон ринулись остальные старухи. Они же увидели, что я их подругу поймал, ну и давай отбивать её. А когда их столько, отбиваться совсем нелегко. Вдобавок не стану же я их по лицу кулаком лупасить.

– Ну и как всё закончилось?

– В конце концов мы их скрутили и приволокли в комнату милиции. Иностранка туда же прилетела следом за нами. Понятые… Одним словом, вытряхнули мы всё из бабулькиной сумки и обнаружили там браслет. Она в крик: «Не мой! Ничего я не брала! Он сам с руки этой чужеземки сорвался и упал ко мне в сумку!» Ну и так далее. Протокол составили, заявление написали, следователя вызвали. И вот тут началось самое интересное. Следователь отказался возбуждать дело.

– Почему?

– Говорит, что невозможно будет доказать кражу. Нет, твердит, судебной перспективы. Я ему: «Да браслет же у неё же в сумке лежал. Я сам видел, как она сняла его». Он мне на это: «Вы не видели, как она сняла его. Вы видели только, что он исчез с руки иностранной гражданки». Но это же улика. А он мне твердит, что это никакая не улика. И вот мы с ним препираемся так полчаса. Я от бешенства чуть не лопнул. В конце концов прошу иностранку надеть браслет на руку. И начинаю сильно трясти её руку. Браслет, разумеется, не падает, замочек там надёжный. Ну что, спрашиваю следователя, мог он сам упасть? А он в ответ на это заставляет меня расстегнуть браслет одним движением. Я стараюсь, а расстегнуть замок не могу. «Ну и как же бабушка смогла своими ручонками это сделать?» – спрашивает он меня. И я понял, что переломить ситуацию не могу. Ну нет у меня способа доказать бабкину вину. Знать, что это она сняла украшение, знаю, видел это, а доказать не могу.

– И как же?

– Переписал паспортные данные всех старух их той шайки и отправил запросы в ИЦ. Вскоре получил ответ. Оказывается, у всех этих божьих одуванчиков по пять-шесть судимостей за кражи. Вот тогда я снова отправился на рынок, собрал всех бабулек в комнате милиции и сказал: «Вот, мамаши, данные на каждую из вас. Если здесь произойдёт хотя бы ещё одна кража, я вас всех упеку за решётку. И теперь уже никто не станет за вас заступаться. Так что лучше вам убраться отсюда по-хорошему». Они поверещали немного и ушли. Представляешь? С того дня их там нет. А постовым милиционерам я велел гнать этих бабулек взашей, если они их увидят на рынке снова.

– И что? Количество краж сократилось?

– Вдвое. Я понимаю, что теперь эти воровки пристроятся на каком-нибудь другом рынке и что я в некотором роде подложил свинью коллегам. Но как ещё я мог поступить? Взять их с поличным почти невозможно. Тот браслет был случайностью… Добился я лишь того, что вытеснил эту воровскую шайку на другой участок. И потому мне тошно от всего случившегося, хотя сам-то я вздохну теперь свободнее…

– Витя, дай мне эти материалы, – попросила Вера.

– Для чего?

– Я изучу всё без спешки…

– И что? Всё уже кончено.

– Витя, я всё-таки – помощник прокурора. У меня работа такая – следить за тем, чтобы всё делалось по закону. Дай материалы, я во всём разберусь. Если там есть состав преступления, я смогу возбудить уголовное дело и направить его для расследования в следственный отдел…

Смеляков остановился.

– Вера, почему мы с тобой, встречаясь, обязательно заводим разговоры о работе?

– Потому что мы болеем за свою работу.

Виктор взял её за руку и неуверенно спросил:

– Ты не разу не была у меня в гостях. Не хочешь посмотреть, как я устроился?

Она уловила в его голосе незнакомую нотку.

– Витя, давай чуть позже, не сегодня, – предложила она, слегка отстраняясь.

– Скоро Олимпиада начнётся. Там уж не до посиделок…

– Придётся много дежурить?

– Всех запрягли. То есть я остаюсь на своём участке, но плюс к этому раз в трое суток буду дежурить на объекте, в гостинице «Спутник». Знаешь, нам специально к Олимпиаде всем сшили костюмы, чтобы все одинаково выглядели.

– Кому сшили?