Я, оперуполномоченный Ветер Андрей
– Будь добр, дорогой, выбирай слова, – строго произнесла Вера. – Я не разглагольствую, а разговариваю с тобой. Если тебе что-то не нравится или ты не способен чего-то понять, то скажи об этом прямо. Раздражает тебя моя постановка вопроса, так и признайся в этом. Ты недоволен чем-то, я вижу, только не сваливай причину своего недовольства на меня, милый…
– Прости, Верочка, просто я не люблю всяких таких рассуждений. – Смеляков наклонился и поцеловал жену в шею.
– Каких «таких»? – Она отклонилась от него.
– Мне кажется всё это бесполезной тратой времени – просто воду в ступе толчём. Не нужно никому вдумываться в то, что невозможно осознать…
– Глупый ты, – вздохнула она. – Пугают тебя какие-то вещи, останавливают. Так, кстати, с большинством в нашей стране. Впрочем, и во всём мире тоже так. Я же хочу, чтобы ты за горизонт научился заглядывать, а ты к словам придираешься… Слово «Бог» его, видите ли, испугало…
– Да не испугало меня ничего! Ты и сама в Бога не веришь.
– А я тебе вовсе не про веру толкую, не о религии говорю. Речь о другом.
– Да ни о чём нет речи! – начал раздражаться Виктор.
– Что ты злишься на пустом месте? Ты хочешь, чтобы я говорила только то, что тебе нравится? Не выйдет, милый мой!
– Не переворачивай всё с ног на голову…
– Это ты переворачиваешь. Мы спокойно говорили, и вдруг ты начал выходить из себя. А причина – всего лишь слово, которое ты не приемлешь. Мы даже не о религии говорили, о преступности, но ты взял и прицепился к одному-единственному слову!
Она возмущённо поднялась со стула и вышла из комнаты, хлопнув дверью. Виктор услышал, как Вера прошла на кухню.
«Дурак, – выругал он себя. – На пустом месте устроил сцену… Надо уметь молчать. Мало ли что мне не по вкусу… И что я в самом-то деле придрался?»
Он медленно опустился на диван и удручённо свесил голову.
Дверь в комнату распахнулась.
– На твою долю заваривать чай? – услышал он голос жены.
Посмотрев на Веру печальными глазами, он кивнул, затем рывком встал и проговорил:
– Верочка, извини… Болван я, честное слово.
– Болван, – кивнула она. – Хорошо, что не злобный болван, а то бы я за тебя никогда не пошла.
Он невесело улыбнулся:
– Спасибо на добром слове.
– Ты не забыл, что вечером нам идти к Жуковым?
– Забыл! – Он виновато развёл руками.
– Ты о чём-нибудь, помимо работы, умеешь думать, Витя?
– Умею. – Он шагнул к жене и привлёк её к себе. – О тебе постоянно думаю.
Его руки скользнули к её бёдрам.
– Пусти! – тихо, но строго сказала она. – У меня чайник на плите…
– Слушай, а чего вдруг Жуковы пригласили-то нас? – Виктор отпустил Веру.
– На фильм зовут, – подсказала она.
– Ах да! – вспомнил Смеляков и шлёпнул себя ладонью по лбу. – Точно! Борька говорил, что это какой-то редкий фильм.
– «Последнее танго в Париже» Бертолуччи.
– Точно! Лена про этого режиссёра что-то рассказывала, вроде известный он очень.
– А за фильм этот, Витя, могут впаять несколько лет.
– Ну да?
– Уже был такой случай, – сказал Вера. – Владельца видеомагнитофона обвинили в том, что он устроил притон, показывал порнографические фильмы.
– Так это порнография? – растерялся Смеляков. – На кой чёрт мы идём смотреть её?
– Никакая не порнография, – успокоила его Вера. – Главную роль исполняет Марлон Брандо, а он в западном кинематографе – фигура масштабная. Очень серьёзный фильм. По нашим советским меркам, конечно, секса в этом фильме выше крыши. Но надо же нам знать культуру своих врагов, чтобы знать, как против неё бороться и бороться ли против неё вообще, верно? – Она улыбнулась.
– Ты уже смотрела его?
– Нет, книгу читала. У родителей брала. Там были фотографии из фильма. На Западе это принято: если книга экранизирована, то у неё внутри обязательно вклеен блок фотоснимков из фильма…
«Последнее танго в Париже» пробудило в Смелякове противоречивые чувства, обеспокоило откровенностью сцен и выплеснутых на экран эмоций. Впрочем, Виктор сразу согласился, что это был изысканно снятый фильм, только вот изысканность его показалась ему какой-то патологичной.
– По-моему, я ничего не понял, – признался он.
– Это не имеет значения. – Борис махнул рукой в ответ и закурил. – Ты лучше скажи, понравилось или нет.
– Пожалуй, понравилось, – признался Виктор. – По крайней мере, впечатление сильное… Но сумбурное… Словно не про людей… Вернее, про нездоровых людей.
– Вот-вот. Они и есть нездоровые. Одинокие и опустошённые. У них мозги сдвинулись на этой почве. Ничего не осталось за душой, только сексу хотят, другого общения они уже не понимают, – закивал Борис. – Мне кажется, что такие фильмы у нас надо первым экраном показывать, а не по мозгам давать за их просмотр. Тут же открытым текстом говорится, что Запад протух, скукожился. Мы «Последнее танго» должны поднять как знамя…
– Но здесь же сплошной секс! – возразил Виктор.
– И что? – вмешалась Лена. – Тебя, Витька, секс всегда пугал.
– Вовсе не пугал. Не надо вешать на меня ярлыки. Я не ханжа. Просто у нас есть общепринятые нормы морали…
– Да иди ты со своими общепринятыми! – воскликнул Борис и поднялся из кресла, чтобы взять со столика бутылку. – Кто их принимал? Уверяю тебя, что не общество… Тебе коньячку плеснуть?
– Да.
Борис наполнил рюмку Смелякова и повернулся к женщинам:
– Вам?
– Мы пригубим ещё вина, – отозвалась Вера.
– Нам всем навязывают, как думать и о чём думать, – продолжил Борис. – Центральный комитет партии решает за нас, что нам можно и чего нельзя. Какие-то старые, простите, пердуны со слипшимися мозгами указывают нам, что такое хорошо и что такое плохо. У них никаких желаний не осталось, они всё давно профукали, пропили и проели, им всё надоело, кроме власти, им ничего другого не нужно, потому-то они лезут к нам с запретами. Раз им, считают, не нужно, стало быть, и всей стране не нужно. А вот я хочу, чтобы такие фильмы появились в наших видеопрокатах. Понимаешь, Витя, хочу! Почему я не имею на это права? А у нас не то чтобы таких фильмов, у нас видеотек-то на всю Москву штуки три наберётся. Да и то не видеопрокат, а позорище какое-то. Я на Арбат заглянул в тамошнюю видеотеку и увидел такую очередюгу, каких за колбасой не бывает. Вдобавок там, оказывается, чтобы фильм взять напрокат, надо такую анкету заполнить о себе, что ахнуть можно! Вплоть до модели видеомагнитофона требуют указать. Просто Лубянка какая-то, а не видеосалон. А выбор – всего сотни полторы отечественных фильмов и мультфильмов. Удавиться от тоски можно.
– Но всё-таки фильмы должны быть понятными, – сказал Смеляков.
– Кому? Всем? Нет, Витя, когда искусство понятно всем, оно превращается в лозунг на плакате. Искусство должно производить впечатление! И чем это впечатление сильнее, тем лучше. А понимать тебе не обязательно. Важно чувствовать!
– Нет, Боря, понимать надо, – начал возражать Виктор.
– Ты помнишь фотографии моего брата? – заговорила Лена.
– Помню.
– Разве тебе надо понимать их? Разве ты задаёшься вопросом, почему женщина сидит в той или иной позе? Или почему велосипед лежит в луже? Ты вообще ни о чём не спрашиваешь, ты только смотришь и воспринимаешь.
– Ну, пожалуй, – нехотя согласился Виктор. – Только кино и книги отличаются от фотографии. Там всё наглядно, а здесь звучат мысли! Люди на экране общаются, а я не понимаю, о чём они говорят!
– Не понимаешь потому, что их невозможно понять! – со смешком ответил Борис. – Они муторные, бестолковые, бесполезные.
– Но зачем нужно рассказывать про них? – настаивал Виктор.
– Затем, что они такие! Если бы фильм был про психиатрическую больницу, ты бы не задавал такой вопрос. А эти двое, которые встречаются в пустой квартире, опустошены жизнью. Секс для них – единственная возможность забыться. На остальное им наплевать.
– Не знаю… – Виктор пожал плечами. – Может, ты и прав.
– Главное, Витька, чтоб ты не считал такой фильм крамольным и чтобы ты за это людей за решётку не швырял.
Смеляков смутился.
– Да я и не собираюсь… Я и пришёл, чтобы собственными глазами увидеть. А то разговоры всякие ходят…
– Да не разговоры это, Витя, а настоящая охота на ведьм, – озлобился Жуков. – Людей сажают за то, что у них дома хранится «запрещённое» кино. Их волокут в кутузку «за хранение порнографии», а потом «эксперты» начинают оценивать, порнуха это или высокая эротика. Господи, да если и вправду у них дома порнографические фильмы хранятся – что с того? Какой урон государству или обществу? У себя дома человек может заниматься чем угодно. Я понимаю, когда речь идёт об оружии. Тут спорить не стану, опасность есть: напьётся хозяин ствола и начнёт палить с балкона… Но эротический фильм-то? Да пусть самый откровенный, пусть там хоть целая толпа свальным грехом занимается! Какой от этого вред государству?
Виктор молча посмотрел на Веру. Она легонько улыбнулась ему.
– Ты тоже так думаешь? – спросил он, и она пожала плечами в ответ: «Может быть».
– Неужели ты после просмотра «Последнего танго» считаешь себя преступником? – продолжал гнуть свою линию Борис, наливая Смелякову очередную рюмку. – Разве ты стал хуже? Разве ты теперь готов броситься в объятия иностранных разведок? Или ты готов на какие-нибудь иные мерзкие поступки?
– Нет.
– Тогда почему наши генералы от идеологии считают такие фильмы опасными? Не знаешь? Зато я знаю! – Борис постучал себя кулаком в грудь.
– Почему?
– Потому что они в действительности не эротических фильмов боятся, а неконтролируемого потока западной культуры в нашу страну. А теперь западная культура (и в основном не лучшие её образцы) хлынет к нам вот на таких носителях! – Жуков потряс видеокассетой перед Смеляко-вым. – Помнишь, что Ленин говорил про кино? Важнейшее из искусств! Кино посмотришь и получишь импульс! Не надо скрупулёзно изучать книги, выискивать там формулировки, лозунги, идеи. Ничего теперь не надо. Толпа начнёт хавать американское кино и заглатывать картинки красивой жизни. И никакими запретами теперь этого не остановить…
– Да? – задумчиво спросил Смеляков. – Тогда, пожалуй, всё-таки должен быть какой-то заслон. Нужно сито, чтобы очищать этот поток от грязи. Кино, как и всё остальное искусство, должно пробуждать возвышенные чувства, а не провоцировать в людях самое низменное, что в них есть.
– Согласен, – Борис пригубил коньяку и вальяжно откинулся в кресле, – надо сеять разумное, доброе, светлое. Но талантливое произведение не всегда повествует о доброте. И не всегда показывает только платоническую любовь. И почему, скажи мне на милость, кто-то должен решать за меня, смотреть мне про эту неплатоническую любовь или не смотреть? Кто и почему имеет право разрешать мне что-то или запрещать? Я понимаю, очень многие готовы взять на себя миссию судьи и возьмутся за эту работу с превеликой радостью. Но скажи мне, кто из людей умеет смотреть на мир трезво и принимать решение объективно? Никто! Поэтому, когда у руля власти стоит кто-то один, подчиняя своей воле всех, рождается диктатура! И диктатор заставляет всех плясать под свою дудку. Вот в чём весь фокус. И судьи, решающие, правильные ты читаешь книги или неправильные, тоже выражают только его – диктатора – волю… Нет, пусть уж каждый из нас сам решает для себя, что ему кушать и как думать…
– Но ведь воспитывать кто-то должен, – возразил Виктор. – Детям ведь надо прививать вкус. Сам по себе вкус не возьмётся вдруг ниоткуда.
– Не возьмётся, – согласился Борис, хмельно улыбаясь. – Вкус должен народиться в процессе эволюции. А революции со всеми последующими инквизициями способны привить только уродливость людям.
– Да… – Смеляков достал очередную сигарету. – Во многом ты прав. Но в главном ошибаешься.
– В чём же?
– Без воспитания нельзя. Вкус, конечно, со временем у человека выработается сам, но государство должно привить начатки этого вкуса. Дать ориентиры. Иначе будет катастрофа. У государства должно быть лицо, должен быть характер, должна быть мораль. И тут ты меня никогда не переубедишь. Разумеется, никто не имеет права лишать меня возможности свободно мыслить и делать мой личный выбор. Но мой личный выбор не должен мешать жизни общества.
– «Личный выбор»! – Жуков фыркнул. – В нашей стране у тебя нет права на личный выбор.
Он налил себе коньяку и указал на видеомагнитофон.
– Вот личный выбор. Символ личного выбора! Смотрю то, что хочу смотреть, а не то, что предлагает мне наше чёртово телевидение! Но кто у нас позволит такой выбор? Партия хочет власти над душами и умами людей и никогда не разрешит нам свободного выбора!
– Думаю, ты ошибаешься, Боря, – сказала вдруг Вера. – Мир меняется, ничто не стоит на месте…
– Надеешься на лучшие времена? – усмехнулся Борис.
– Надеюсь, – ответила она ему мягкой улыбкой. —
Но разваливать ничего не хочу, потому что лучшее может прийти, как ты правильно заметил, только с эволюцией, а не с революцией…
Секретно Экз.№ 1
Начальнику 3 отдела МУРа подполковнику милиции тов. Иванову В.А.
Направляю Вам для дальнейшего оперативного использования информацию в отношении гр. Кутузовой Н.С. поступившей из ОУР МВД Северо-Осетинской АССР.
Инициатор запроса оперуполномоченный УР Смеляков В.А. переведён в 3 отдел МУРа для дальнейшего прохождения службы.
Приложение: на 1 листе.
Начальник 96 отделения милиции
Октябрьского РУВД г. Москвы майор милиции Н.А.Ядыкин
«23» мая 1983 г.
Секретно Экз.№ 1
Начальнику 96 отделения милиции г. Москвы майору милиции т. Ядыкину Н.А.
В соответствии с Вашей ориентировкой на Кутузову Наталью Сергеевну, 1963 г.р. уроженку г. Орджоникидзе, проживающую в г. Орджоникидзе, ул. Кирова, д. 81, неработающую, ОУРМВДСО АССР проведён комплекс оперативных мероприятий, в результате которых была установлена причастность проверяемой к организованной преступной группе наркоторговцев.
20.04.1982 г. в г. Беслан Кутузова Н.С. была задержана при попытке сбыть 1,5 кг анаши проводнику поезда «Москва—Баку».
16.11.1982 г. Кутузова Н.С. осуждена народным судом пост. 224 ч. III УК РСФСР к 5 годам лишения свободы.
13.03.1982 г. направлена для отбытия наказания в ИТУ № 163/2 г. Можайск, Московскойобласти.
Начальник ОУР МВД СОАССР
полковник милиции В.Н.Попов
«5» мая 1983 г.
Исп. Молдован С.Н.
Экз.№ 1 в адрес
Экз.№ 2 в литерное дело «Кальян»
печ. НМ
черновик уничтожен
«Надо же! – удивился Смеляков, перечитывая ответ на давнюю ориентировку в отношении Кутузовой. – Сколько времени утекло с тех пор, и вдруг привет из забытого прошлого».
Он снова пробежал глазами по бумаге.
«Значит, барышня в данный момент отбывает наказание. Что ж, было бы грешно не воспользоваться таким удобным случаем. Что-нибудь полезное из неё обязательно можно будет вытянуть. В зоне все они становятся удивительно болтливыми. С тоски это, что ли, у них?.. От этой девочки вполне можно получить полезную информацию. Надо направить задание на её разработку».
Виктор посмотрел на фамилию исполнителя, напечатанную в левом нижнем углу документа.
«Молдован… Молодец Молдован! Спасибо тебе, что работаешь честно. Не оставил без внимания мою ориентировку. Теперь ещё одно дело, возможно, будет распутано. Спасибо тебе, опер!»
Секретно Экз.№ 1
Начальнику ИТУ № 163/2 ГУВД Мособлисполкома подполковнику вн. службы Тереховой З.Н.
Прошу Вас взять в активную агентурную разработку заключённую Кутузову Наталью Сергеевну, 1963 г.р. осуждённую по ст. 224 ч. III УК РСФСР 16.11.82 г. Бесланским народным судом Северо-Осетинской АССР к 5 годам лишения свободы.
По имеющейся у нас агентурной информации, Кутузова Н.С. в 1981 году проживала в г. Москве у своей тётки Зиминой Анны Тихоновны, прописанной: пр-т Вернадского, д. 101, кв. 410, где поддерживала тесные отношения с группой лиц, подозреваемых в совершении краж.
В состав группы входят:
1. Груздиков Фёдор Викторович, 1962 г.р. уроженец г. Москвы, электрик 2-го Московского мединститута им. Н.И.Пирогова.
2. Андрюхин Валентин Сергеевич, 1961 г.р. уроженец г. Москвы, неработающий.
3. Сошников Алексей Юрьевич, 1961 г. р, уроженец г. Москвы, неработающий.
4. Тер-Микалёв Армен Арнольдович, уроженец г. Москвы, не работающий.
5. Неизвестный по имени Сергей, кличка «Кучер».
В процессе разработки прошу выяснить следующие вопросы:
1. Известны ли разрабатываемой какие-либо эпизоды преступной деятельности группы.
2. Роль каждого участника, их связи.
3. Места хранения и сбыта похищенного.
4. Остались ли у Кутузовой какие-либо вещи, подаренные членами группы.
Особое внимание в процессе разработки прошу уделить установлению личности «Кучера» и его роли в группе.
Начальник 3 отдела МУРа подполковник милиции Иванов В.А.
«6» июля 1983 г.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. СЕНТЯБРЬ 1983
В августе из-за громкого дела в отношении сотрудников Свердловского РУВД, совершивших разбой вместе с азербайджанскими бандитами и отобравших брильянтовое колье у художника, начались очередные крупные перестановки кадров в МУРе. На пенсию отправили Полонского. Многие начальники отделов МУРа были переведены заместителями начальников районных управлений. В их число попал Иванов, назначенный заместителем начальника РУВД Свердловского района.
Егоров, с лёгкой руки которого Смеляков попал на Петровку, был назначен заместителем начальника МУРа и стал курировать отдел по убийствам и 3-й отдел, переименованный после всех кадровых сотрясений в 5-й. Начальником нового 5-го отдела стал Алексей Александрович Плешков, работавший раньше начальником отдела по малолеткам.
– Вот так укрепляются кадры, – сказал Максимов своей группе после представления им нового начальника отдела, который, впрочем, прекрасно знал специфику работы.
– Теперь начнём жить по-новому, – язвительно заметил Веселов. – Мыслить будем правильно, от ошибок избавимся раз и навсегда.
– Кончай трепаться, – огрызнулся Максимов.
– А чего ты набычился, Петрович? – не утихал Весе-лов. – Всё путём! Скажи спасибо, что нас не разогнали. Дед мой рассказывал, как после ареста Берия начали выметать всех подряд из милиции. Дед мой капитаном был, а вышвырнули его на улицу, даже спасибо не сказав. Он до пенсии простым сторожем дорабатывал.
– Ну, знаешь, не те времена нынче, – как-то понуро и без внутренней убеждённости ответил Максимов.
– Времена всегда одни и те же. – Веселов перевёл взгляд на Смелякова и подмигнул ему.
Повисла пауза.
– Завтра моему Петьке в школу, – почему-то проговорил Максимов. – Первый раз в первый класс.
– Да, уже осень подкралась, – проговорил задумчиво Смеляков. – Лето пролетело, а я и не заметил его. Так вся жизнь промчится.
– Говорят, на пенсии время медленно тянется, – вставил Веселов.
– Нам с вами до пенсии ещё пахать и пахать, братцы, Скучать не придётся, забот хоть отбавляй, – успокоил Максимов и посмотрел на Смелякова. – Витя, у тебя потомство намечается?
Виктор улыбнулся.
– Похоже, намечается…
– Скоро?
– Мы только в самом начале пути.
Максимов понимающе кивнул и наставительно потряс пальцем в сторону Веселова.
– А ты, Игорь, так и сгинешь в омуте своих бесконечных баб. И не останется после тебя никого.
– Откуда ты знаешь, Петрович? – засмеялся Весе-лов. – Может, у меня по всей стране ребятишки прыгают? Я как в командировку отправляюсь, так обязательно девчонкой какой-нибудь там обзаведусь. Так что я вполне мог настругать себе потомство.
– Несерьёзный ты мужик! – Максимов покачал головой.
– Очень даже серьёзный, Петрович. А не женюсь я потому, что мне свобода передвижения дороже семейного уюта. Да и баб я слишком люблю, чтобы удовлетвориться лишь одной. Как подумаю, что нельзя будет пощупать очередную красотку за задницу из-за того, что я супружески окольцован, и буду постоянно ходить под дамокловым мечом аморалки… Нет, мужики, я свободой моей дорожу превыше всего. Может, когда-нибудь созрею, но не сейчас.
– Смотри, не упусти своего счастья, – сказал Максимов.
Следующее утро встретило их небывалой суетой.
– По коням, мужики! – Максимов положил телефонную трубку на рычаг.
– Что за спешка? Что стряслось?
– Военторг обчистили! Руководство уже всех на уши поставило!
Смеляков и Веселов переглянулись.
– Обчистили? Совсем?
– Что лишние вопросы задаёте? Плешков только что от Егорова вернулся. Так что вставайте, пойдём к Плешкову, выслушаем подробности…
Подробности оказались такие. Утром уборщица увидела разбитое окно между лестничными площадками. Окно всегда было закрыто решёткой и по этой причине, видимо, не стояло под сигнализацией. Однако оказалось, что грабителю не составило особого труда разбить стекло фомкой и с её же помощью выломать решётку. Пройдясь по этажам, грабитель взял четыре чемодана с прилавка и набил их всевозможными товарами, особенно уделив внимание часам и ювелирным изделиям. В общей сложности из универмага было похищено товаров на двадцать тысяч рублей.
Егоров на совещании сообщил, сдвинув брови, что раскрытие этого преступления – дело чести, поэтому раскрыто оно должно быть в кратчайшие сроки. Таких крупных ограблений не случалось давно, и дело было поставлено на партийный и министерский контроль.
День прошёл в разъездах.
– Так, братцы, – сказал Максимов поздно вечером, усевшись напротив Смелякова и Веселова, и посмотрел на наручные часы. – Что мы имеем на данное время?
– В результате первичных оперативно-разыскных мероприятий на месте преступления, – начал докладывать Смеляков, – найден свидетель. – Жариков Никодим Степанович, пенсионер, окна его квартиры выходят во двор Военторга. Обычно он просыпается рано, часов в пять утра. Услышал движок автомобиля, выглянул в окно и увидел такси.
– Номер не запомнил?
– Только цифру «5» и букву «Т», – ответил Смеляков.
– Уже хлеб. Поскольку все такси идут под буквами ММТ или ММЛ, думаю, что сделать выборку по таким данным в ГАИ будет делом одного дня. Пара сотрудников справится с этим легко.
– Второе, – продолжил Смеляков. – Найден очень чёткий отпечаток пальца на стекле. Грабитель разбил фомкой стекло, но один кусок, такой треугольный, видимо, мешал ему влезть, свисал из рамы сверху. Вот он его рукой аккуратно и вытащил. Отпечаток большого пальца левой руки, очень хороший. Эксперты проверяют его по следотеке нераскрытых преступлений. Наконец, третье. Там же найдена газета «Правда», в которой преступник принёс фомку. На газете карандашом написано число «25».
– Номер квартиры?
– Да, всюду ведь вручную расписывают газеты по адресам. В издательстве нам сообщили, что этот конкретный номер мог быть направлен в следующие почтовые отделения. Вот их номера, Алексей Петрович. По Московской области таких почтовых отделений всего четыре и в Москве несколько десятков.
– Что ж, – Максимов подвинул к себе листок бумаги, – по-моему, не так плохо для начала…
На следующий день, едва войдя в кабинет, Смеляков сразу попал под прицел пристального взгляда Максимова. Алексей Петрович сидел, прижимая телефонную трубку к уху, и что-то записывал.
Пальцем свободной руки он поманил Виктора к себе.
– Всё, – сказал он и, бросив трубку на рычаг, подвинул лист бумаги к Смелякову. – Таксиста нашли. Игна-тюк Василий Романович. Витя, дуй к нему в таксопарк, у него сейчас смена должна закончиться, так что хватай его, как только он появится, и выжми из него максимум деталей. Сразу перезвони нам, чтобы мы знали, куда он клиента повёз от Военторга. Мы команду дадим на отработку адреса. А потом тащи этого таксиста сюда, чтобы составить фоторобот.
– Еду. – Смеляков быстро встал, проверил, есть ли в кармане сигареты, и покинул кабинет.
Из окна служебного автомобиля Виктор смотрел на мелькавшие дома и неторопливо прогуливавшихся людей и размышлял: «Вот опять еду на задание, а люди живут, ни о чём не подозревая. Сосуществуют два мира: криминал и нормальная жизнь. Где-то кого-то убивают, насилуют, грабят, это происходит совсем рядом, иногда даже за соседней стеной, но большинство людей не подозревают об этом, а если и знают, то всё-таки быстро забывают о преступлениях и о всевозможных угрозах своему благополучию. Неужели же сила жизни настолько мощнее страха? Человечество, зная о преступниках, всё-таки не рвёт их на куски, требует гуманного отношения к ним. Почему? Ведь если бы с ними обращались как с настоящим мусором, всё могло бы давно измениться к лучшему… Нет, пожалуй, не могло, потому что преступностью пронизано всё насквозь. Почти каждый из нас совершает какое-то преступление, порой очень мелкое (перейти дорогу на красный свет или выкурить тайком сигарету в детстве), а иногда и вполне серьёзный проступок. Все мы в чём-то виноваты, все не без греха. Должно быть, поэтому люди и требуют снисходительности к преступникам, ибо легко представляют себя на их месте. Только за самые жестокие и ужасные преступления народ согласен карать беспощадно. Пожалуй, только за убийства готов ответить тем же, а вообще-то люди легко прощают…»
…Таксист Игнатюк сразу вспомнил пассажира, которого посадил у Военторга.
– В котором часу это было? – спросил Смеляков.
– Около пяти утра… Да, около пяти, точнее не скажу.
Остановил меня молодой парень, лет двадцати пяти.
– Как выглядел?
– Обычный. Как все сейчас: рубаха светлая, брюки расклешённые, волосы не так чтобы очень длинные, но довольно-таки вихрастый. Лицо? Простое, обыкновенное, ничего примечательного.
– При встрече опознали бы его?
– Хрен его знает… – Игнатюк неуверенно пожал плечами. – Если случайно столкнулся бы, то не узнал, нет, не узнал бы, а если специально вглядываться, то хрен его знает…
– Ладно, пусть так. Потом вернёмся к этому вопросу. Куда вы повезли его, Василий Романович?
– Он сказал, что ему надо на вокзал. Зарулили мы во двор, там у него стояли четыре чемодана. Погрузились и поехали. Приехали на Киевский вокзал, я помог ему выгрузиться, он сразу нанял носильщика. Вот и всё.
– Он точно на вокзал пошёл?
– Я за ним не следил, но вроде на вокзал. А на что ему носильщик-то, если не на вокзал идти?
– Ясно. Спасибо, Василий Романович. Я сейчас позвоню к себе, передам им всё, что вы мне сообщили. А затем я попрошу вас поехать со мной.
– Далеко?
– На Петровку.
– Да я же всё вам рассказал. Ничего другого не вспомню.
– Нам фоторобот его нужен.
– Вряд ли помогу вам. Я ж говорю: вряд ли узнал бы его.