Я, оперуполномоченный Ветер Андрей
Расход денег по ст. 9 Сметы МВД СССР в сумме 15 (пятнадцать) рублей подтверждаю.
Зам. начальника 96 о/мил. г. Москвы капитан милиции Ф.Ф.Болдырев.
12.02.1981 г.
Расход денег по ст. 9 Сметы МВД СССР утверждаю.
Зам. начальника Октябрьского РУВД
г. Москвы полковник милиции М.И.Воробьёв.
20.02.1981 г.
Секретно экз.№ 1
Агент «Корвуазье» место встречи: условленное принял: Смеляков. 15.02.1981 г.
Выполняя Ваше задание по установлению контакта и развитию отношений с Наташей, знакомой Кучера, мною, после нескольких телефонных разговоров с девушкой, было предложено ей сходить в ресторан. Наташа без колебаний согласилась. В ресторане, в процессе застолья, удалось выяснить следующее: девушка приехала в г. Москву из г. Орджоникидзе в прошлом году поступать в театральное училище им. Щукина. Но на экзаменах провалилась. Решила остаться в г. Москве до следующего года и пробовать поступить ещё раз. Поселилась на квартире у своей двоюродной тетки, которую зовут Аня. С Кучером познакомилась в прошлом году в ресторане «Гавана», зовут его Сергей. О нём Наташа говорила с неохотой, чувствуется, что побаивается. Чтобы не вызвать подозрения у Наташи, больше к разговору о Сергее не возвращались. Лишь однажды Наташа упомянула его по фамилии Кучеренков. После ресторана я проводил девушку до дома, который расположен на пр-те Вернадского, д. 101, расстались у подъезда. Договорились созваниваться. У Наташи я заметил красивую импортную зажигалку «Ронсон», рисунок которой прилагаю. Стоимость её 50–70 рублей. Звонков от Кучера (Кучеренкова) поповоду часов не было.
«Корвуазье».
Задание: Продолжайте поддерживать отношения с Наташей, в процессе которых устанавливайте её связи, их адреса, телефоны. В осторожной форме постарайтесь выяснить, чемз анимается эта группа лиц.
Задание усвоил: «Корвуазье».
Справка: А/с на Кучера (Кучеренкова) Сергея поступали ранее, фигурант устанавливается. Сообщение на Наташу повторное, адрес местожительства установлен: пр-т Вернадского, д. 101, кв. 410. Проводится его оперативная проверка.
Мероприятия: Продолжить работу по установлению личностей Кучеренкова и Наташи. Проверить по картотеке нераскрытых преступлений зажигалку «Ронсон» с указанными агентом приметами.
Инспектор УР 96 о/мил. г. Москвы,
лейтенант милиции В.А.Смеляков.
15.02.81 г.
Справка: В паспортном столе 116 о/м поадресу: пр-т Вернадского, д. 101, кв. 410, кроме Зиминой Анны Тихоновны, временно была прописана с 25.05.80 г. по 25.08.80 г. Кутузова Наталья Сергеевна, 1963 г.р. уроженка г. Орджоникидзе, прописана тамже, ул. Кирова, д. 81. Цель пребыванияв г. Москве: поступление в ВУЗ. После 25.08.80 г. прописка не продлевалась.
Зажигалка «Ронсон» по картотеке похищенных вещей не значится. Справку наводила Пиманова.
Инспектор У Р 96 о/мил. г. Москвы,
лейтенант милиции В.А.Смеляков.
02.03.81 г.
Наташа проснулась поздно, когда уже совсем рассвело, и сквозь приоткрытую дверь увидела женскую фигуру. Это была не тётка, а кто-то другой, но до боли знакомый. Женщина сидела за столом, придерживая голову рукой, и о чём-то думала. Затем она встала и вышла на кухню.
Наташа выбралась из кровати и, вдев ноги в потрёпанные тапочки, приоткрыла дверь в соседнюю комнату. Тётка сидела за столом и задумчиво смотрела в окно, где сияло весеннее солнце и под ласковым нажимом тёплого ветерка покачивались ветки деревьев с набухающими почками.
– Тётя Ань, а чего это?.. Кто это у нас? На маму похожа…
Тётка повернулась и едва заметно и невесело кивнула.
– Что? – Наташа не поняла.
В следующую секунду из кухни появилась грузная женщина. Наташа, похолодев, узнала мать. Та остановилась и некоторое время молча разглядывала дочь.
– Ну, здравствуй, милая.
– Мама? А как ты вдруг здесь? – Наташа робко шагнула к матери, испытывая смутное чувство тревоги. После провала на экзаменах тётя Аня уже несколько раз заводила с ней разговор о том, что надо готовиться более усидчиво и глубоко, что бесконечные гулянья ни к чему хорошему не приведут, но Наташа отмахивалась. Ей нравилась её жизнь, а театр понемногу перестал интересовать.
– Мама? – повторила она растерянно. – Ты надолго?
– Нет. Тебя возьму и сразу обратно.
– Меня? Куда?
– Домой, в Орджоникидзе… Чем от тебя пахнет? А ну не вороти лицо, дыхни…
Девушка плотно сжала губы и отвернулась.
– Перегаром разит, – констатировала мать. – Стыдобища! Увидел бы тебя в таком виде кто-нибудь из наших … Рожа вся опухла, глаза не смотрят. Срамота! Вот почему ты ни одного тура пройти не смогла! Ах ты… Ты чем же тут занимаешься, милая?
– Мам…
– Что «мам»?! Не мамкай!
И тут женщина хлёстко шлёпнула всей ладонью дочери по щеке. Наташа отпрянула, схватилась за вспыхнувшее лицо и сжалась.
– Мама… – простонала она сквозь слёзы.
– Поздно плакать! Всю семью опозорила!
– Тетя Аня, – всхлипнула девушка из-за рассыпавшихся волос, – зачем же вы маму вызвали?.. Ну зачем?
– Затем, что ты совсем от рук отбилась, а у меня нет сил сладить с тобой, Наташенька, – грустно проговорила тётка. – Я к тебе всей душой… Помогала тебе, с людьми интересными знакомила. А ты… Бросила всё… Врёшь мне постоянно, что на занятия к репетитору ходишь, а сама пьяная возвращаешься… Как же можно?
– Эх ты, – сказала упавшим голосом мать.
– Ну ведь имею я право на отдых! – выпалила Наташа.
– Отдыхать хочется? А чем же ты так перетрудила себя, доченька? – с горечью спросила мать. – Гляжу я на тебя, и страшно мне делается… Чего-то я недосмотрела. Ошиблась где-то. И как теперь быть? – И вдруг, закачавшись из стороны в сторону, взвыла во весь голос: – Не дам тебе сгинуть! Не дам! Ты ж моя кровинушка! Я ли не вскармливала тебя, я ли не баюкала тебя, я ли не учила добру? Зачем же ты превратиться в дрянь хочешь, доченька?
– Мама!
– Клава! – воскликнула тётя Аня. – Успокойся!.. Да что ж такое происходит?
– Да я уж успокоилась, – вытирая лицо, ответила На-ташина мама и громко вздохнула, садясь на стул. – Знать, не про нашу семью столичная жизнь, вертеп этот треклятый! Всё, дочка, собирайся.
– Так сразу? – Наташа прикусила губу.
– Сразу. Билеты у меня уже есть.
– Но… Мне надо кое с кем попрощаться… У меня друзья…
– Обойдутся! – Женщина решительно хлопнула рукой по столу. – Или не всё ты с ними выпила, бесстыжая?
– Мама!
– Прекрати душу травить своим жалостливым голосом! Научилась всяким актёрским штучкам! Со мной номер не пройдёт. Это вот Аня терпеливая, – она мотнула головой на сестру, – а я ждать не стану. Взгрею как следует, если что… Так что ты, Наталья, складывай вещички…
– Пётр Алексеич, – Смеляков устало облокотился о заваленный бумагами стол, – я за помощью, как всегда.
– С чем не управляешься? – Сидоров раскатисто откашлялся в кулак и затянулся папиросой.
– Да замучили меня поиски некоторых вещиц.
– Выкладывай. Будем разбираться.
– Мне уже несколько раз от агента поступала информация о дорогостоящих импортных часах, радиотехнике и зажигалке, – начал Виктор, пытаясь сосредоточиться. – Информация есть, подробное описание есть, стопроцентная уверенность есть, что вещи краденые, но по картотеке похищенных вещей они не проходят. Либо не заявлял никто (а о пропавших часах «Сейко» вряд ли владелец умолчал бы), либо это дело кто-то из оперов «под задницу» положил.
– Часы «Сейко»? – переспросил Сидоров. – Да, это из дорогих. А почему думаешь, что ворованные?
– Спихнуть их пытался один парень.
– Может, спекулянт? Или собственные?
– Не похоже. Не того полёта птица. Чую, что группа там целая. Я даже начал нащупывать выход на него… Но девчонка, через которую к нему можно было подобраться, внезапно уехала из Москвы.
– Приезжая была?
– Да. В театральный хотела поступить, но загуляла. Теперь мать её забрала домой.
Сидоров выпустил дым через ноздри.
– Мда… Ну что тебе посоветовать, Витя… Жди.
– Я жду. Дел и кроме этого навалом.
– Впрочем, ты попробуй через девочку ещё раз. Теперь уже по месту её жительства. Куда, говоришь, мать увезла её?
– В Орджоникидзе.
– Вот туда и направь задание на её разработку. На всякий случай. Авось повезёт. Может, добросовестный опер попадётся…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. 1982
Два года пролетели почти незаметно. Один день переливался в другой. Вечер цеплялся за ночь, утро – за день. За ворохом служебных бумаг время растворилось. Казалось, жизнь превратилась в один нескончаемый рабочий день, переполненный срочными выездами на места преступлений и написанием бессмысленного количества нужных и ненужных бумаг.
Набираясь опыта, Смеляков заматерел настолько, что в его взгляде порой появлялось что-то животное, хищное. Прежний мальчишка, доверчивый и наивный, исчез без следа.
– У тебя выработалась настоящая хватка, – с одобрением сказал ему как-то Сидоров.
– Всё от вас, Пётр Алексеич. Если бы не вы, я бы ничего не умел…
– Брось, Витя, уж я-то знаю, у кого что откуда берётся. Некоторым хоть под нос суй, но они всё равно ни хрена не видят, потому что им наплевать. А ты землю роешь будь здоров! Только такие и нужны угрозыску…
– Спасибо за похвалу, Пётр Алексеич…
– А что «спасибо»? Хвалить можно и попусту, язык ведь без костей. Только я не пустые слова говорю. У тебя дела настоящие, результаты налицо. Ты – сыщик что надо!
Об успехах Смелякова говорили на совещаниях, нередко ставили в пример, хотя время от времени слышалась в его адрес критика за строптивый характер и пристрастие «рубить правду-матку», что порой преподносилось завистниками как неуживчивый характер. И всё же людей, уважавших Виктора, было больше, чем хулителей. Он имел право гордиться высокими оценками и радовался бы своим успехам, если бы не усталость…
С каждым днём её накапливалось всё больше, и мало-помалу она заполнила Смелякова до предела. Виктора всё время клонило в сон; порой он засыпал с открытыми глазами, стоя в набитом троллейбусе или сидя за столом у себя в кабинете, заполняя бумаги своим ровным мелким почерком. Но никто не замечал этого. Большинство его коллег страдало повышенной раздражительностью, поэтому редко кто обращал внимание на сорвавшуюся с губ Виктора резкость.
– Давай опрокинем по стопарю, старик, – слышалось в конце рабочего дня, когда в отделении смолкали шаги посетителей.
– Глаза слипаются. – Смеляков яростно тёр лицо руками.
– Сейчас махнём и сразу взбодримся…
Вечерний стакан водки стал своего рода традицией для Виктора. Но он не позволял себе засиживаться за столом допоздна. Его тянуло домой, к Вере, хотя и она тоже нередко задерживалась на службе до полуночи.
К лету 1982 года самочувствие Смелякова резко ухудшилось. Он постоянно жаловался на сердце, страдал бессонницей и по ночам подолгу сидел на кухне, куря сигарету за сигаретой. Работа стала вызывать отвращение, мир приобрёл тёмно-серую окраску, и даже воскресные дни не могли взбодрить Виктора. Сопротивляясь беспощадному давлению работы, он понемногу терял силы, ослабевал, расставался с былым задором и жаждой знаний. Если Вере удавалось вытащить Виктора в гости, он только ел и пил, не принимая участия в разговорах. Интерес к жизни катастрофически угасал…
Однажды он посмотрел на себя в зеркало и не узнал собственного лица. Ему померещилось, что на него взирал незнакомый человек. Утомлённые глаза были холодны и тусклы, губы жёстко сжаты, уголки рта низко опустились. Лицо выражало непреодолимую угрюмость.
«Неужели это я?» – не поверил Виктор.
Бреясь, он видел себя в зеркале ежедневно, но будто не замечал этого лица. Он смотрел лишь на мыльную пену и на движения бритвенного прибора. Лицо же в целом, с присущими ему ужимками, взглядом, характером, было будто скрыто какой-то пеленой. Виктора не интересовало ни собственное лицо, ни всё его существо вообще. Он давно уже вёл себя словно робот, машинально выполняя утренний ритуал: скупо целовал Веру и торопливо проглатывал завтрак, думая только об очередном происшествии, непременно ожидавшем его на службе.
И вот он вдруг увидел своё отражение и оцепенел.
«Неужели это я? – повторил он и поморщился, по лицу пробежала волна презрения и испуга. – Ну и взгляд! Если у меня постоянно такая рожа, то… Чёрт возьми! Пожалуй, Верочке со мной сейчас не сладко. А ведь у неё тоже хренотень всякая в прокуратуре… Бедная моя девочка…»
Работа «на земле» незаметно пропитала его цинизмом, переполнила раздражением, выдавила из сердца веру в добропорядочность, затопила такой ненавистью к людям, что порой он боялся сам себя. Теперь он вдруг увидел лицо того Смелякова, в которого превратился, бегая в шкуре сыщика по извилистым тропинкам уголовного розыска. Он не ожидал увидеть себя таким, не подозревал, что уголовный розыск сомнёт его.
«Витя, – вспомнил он слова Сидорова, сказанные, как теперь казалось, тысячу лет назад, – нельзя держать сердце нараспашку и встречать мир с открытой душой, потому что тебя тогда раздавят. Идеалистам не место в нашей системе. Слишком суровые условия, Витя, слишком много грязи. Я тебе уже не раз повторял, чтобы ты не впускал в себя окружающее дерьмо, а ты не прислушиваешься… Вот у тебя и сдают нервишки. Ты должен всё видеть, понимать, не брать это внутрь себя! Возьми себя в руки, иначе просто задохнёшься. Ты и так уже – комок голых нервов»… Эти слова, всплыв из глубин памяти, нагнали на Виктора холодящую тоску.
«Господи, что ж такое! А ведь я и впрямь был наивным идеалистом, надеялся исправить мир, навести порядок… И вот что из этого получилось: окрысился на весь мир… Пётр Алексеич сто раз прав. Надо брать себя в руки. Я совершенно раскис, превратился чёрт знает во что…»
– Вера… – Он быстрым шагом прошёл в комнату, стирая полотенцем мыльную пену с лица.
Жена ещё лежала в кровати. Было воскресенье.
– Вера… – Он мешком плюхнулся возле неё.
– Ты решил не бриться?
– К чёрту бритьё!
– Что случилось, милый?
– На кого я похож?
– На уставшего мужика.
– Я серьёзно!
– На обалдевшего от работы опера.
– Мне показалось, что на меня из зеркала выглянул сумасшедший… Я испугался, – признался Виктор и вдруг схватился рукой за левый бок.
– Опять прихватило? – Вера тут же вскочила, отбросив одеяло.
Виктор медленно, ссутулившись и пригнув голову к груди, присел на край кровати. Вера опустилась перед ним на колени, озабоченно всматриваясь в лицо мужа.
– Ничего, отпустит… – прошептал он.
Уже не первый раз Смелякова стискивало в левом боку.
Боль была то острой и быстрой, наносила тонкий жгучий укол и исчезала, то вдруг накатывала понемногу и заполняла давящей тяжестью всю область вокруг сердца, держала долго, угрожающе. Поначалу Виктор не обращал на это внимания, отмахивался, но боль стала приходить чаще и схватывала иногда с такой беспощадностью, что Смеляков начал страшиться приступов, чувствуя себя во время них абсолютно беспомощным.
– Слушай, давай-ка ты покажешься врачу. Пора уже, – решила Вера.
– Какому врачу?
– Кардиологу.
– Времени нет…
– Найди, иначе плохо кончится…
«Плохо кончится, – мысленно заворчал Виктор. – Уже кончилось. Уже никаких сил не осталось. Не понимаю, на чём держусь. Нервы ни к чёрту, собак готов на любого спустить по малейшему поводу. Сам себе удивляюсь, никогда не был таким… Куда подевался прежний я? Разве могут люди так меняться?»
Но к доктору он всё-таки сходил: Вера заставила. Она обладала талантом убеждать мужа сделать всё так, как она считала нужным. Правда, это касалось только семейных отношений. К работе он и близко не допускал её. «У тебя, Верунчик, своих забот хватает», – отмахивался он и замыкался в себе.
– Значит, сердечко пошаливает? – Врач пощупал пульс, прослушал Виктора, изучил кардиограмму. – Нет, милый человек, это усталость. Вегетососудистая дистония. Вам отдыхать надобно. Слышите меня? А сердце у вас крепкое, надёжное, за него не беспокойтесь.
– Отдыхать? – спросил безучастно Виктор.
– Именно! Возьмите отпуск и срочно поезжайте куда-нибудь на море. А если говорить ещё серьёзнее, то вам надо работу менять. Угробите вы себя на вашей службе.
– Менять? Легко сказать, – хмыкнул Виктор. – На что я поменяю её?
– Моё дело – дать рекомендацию, молодой человек, – сказал доктор, – а вы уж сами думайте, что делать. Вот вам рецепт, это препараты для поддержания тонуса и кое-что для стабилизации давления. Но это так – лёгкая профилактика, даже не косметический ремонт. Вам же надо внести существенные коррективы в вашу жизнь. – Если бы всё зависело от меня…
В конце марта, во время очередного дежурства по отделению, Смеляков сидел за столом, пролистывая газету. Дверь распахнулась, на пороге появился начальник угрозыска РУВД.
Увидев Носова, Виктор быстро поднялся, чтобы поприветствовать его.
– Сиди, сиди, – остановил его Носов. – Дежуришь?
– Да, – ответил Смеляков.
– Я вот тоже, ответственный от руководства в районе… Хорошо, что я тебя застал здесь.
– Что-нибудь случилось, Владимир Сергеевич?
– Всегда что-то случается, жизнь у нас такая… Расскажи, как у тебя дела.
– Нормально. Работаю… – Смеляков пожал плечами. Ему не хотелось заводить речь о своей усталости.
– Должен тебе сказать, что из тебя получился отличный опер. Но только вот что я думаю, Виктор…
Смеляков напрягся. «Что ещё за новости? Сейчас чем-нибудь огорошит».
– Пора тебе двигать отсюда, – проговорил Носов, неопределённо кивнув куда-то в угол кабинета.
– В каком смысле?
– Хочу тебя к себе в район взять, – объявил Носов. Виктор не поверил своим ушам.
– Вы серьёзно, Владимир Сергеевич?
– Абсолютно. Пора тебе организационно-управленческой работой заняться. Поставлю тебя на квартирные кражи.
– Спасибо…
На этом работа «на земле» завершилась. В начале июля Виктор перешёл работать в РУВД. Позади осталась нескончаемая суета, хождение по улицам, осмотры мест происшествий, опросы подозреваемых, составление протоколов, муторные беседы с потерпевшими, попытки отказать им в возбуждении дел… Внезапно началась тихая работа в кабинете, размеренная, спокойная, такая непохожая на переполненную нервным напряжением жизнь сыщика. За нагрянувшим спокойствием Виктор не сразу осознал, что из его работы ушло главное, что создавало особую нервозность, – необходимость бороться не с преступностью, а за статистику.
Последовавшие несколько месяцев размеренной рутинной работы привели Смелякова в себя. К нему вернулось былое спокойствие, на лице вновь заиграла улыбка. Вера была счастлива…
Десятого ноября 1982 года, в День советской милиции, умер Брежнев. Слухи о его смерти возникали уже не раз, но генеральный секретарь ЦК КПСС снова возникал на телевизионных экранах, опять с трудом двигал челюстями, невнятно произнося длинные речи о борьбе за мир и разрядке напряжённости, снова смотрел на всех с трибуны спокойными глазами из-под пышных бровей, торжественно сверкал висевшими на груди золотыми звёздами, награждал кого-нибудь, троекратно целовал по-отечески. Казалось, Брежнев будет возглавлять страну вечно. Пока его видели, всё шло своим чередом и оставалось незыблемым. Ничто не менялось и не могло поменяться. Но история не признаёт вечных политиков, и «дорогой товарищ генеральный секретарь» вдруг всё-таки умер, повергнув многих граждан страны в растерянность. Незыблемость рухнула. Смерть Брежнева обещала перемены. Но какие? По стране прокатилась волна траурных партийных и комсомольских собраний, радио не переставало говорить о величайшей утрате, постигшей весь советский народ. Москва вроде бы продолжала жить обычной жизнью, но в воздухе чувствовалась некоторая напряжённость, словно разлилось в атмосфере что-то приглушающее, из-за чего хотелось говорить чуть тише и слышать чуть больше. Хмурая осенняя погода наложила свои дополнительные мазки на печальное событие.
В день похорон Смеляков находился дома после ночного дежурства, поэтому смог в спокойной обстановке посмотреть прямую трансляцию похорон Брежнева.
Гроб с телом Брежнева долго везли из Колонного зала на Красную площадь. Процессия была многочисленная и пышная. Виктор сидел перед телевизором и жадно вглядывался в изображение. Сердцем он чувствовал, что перед его глазами разворачивается по-настоящему важное историческое событие. Вернее, само событие – смерть – уже произошло и уже произвело, вероятно, движение рычагов, за которыми последует очередное движение истории. Но величественные похороны были отражением этого события: склонённые к земле красные знамёна, скорбные лица в нескончаемой колонне провожающих, тусклый блеск генеральских погон, мутный серый воздух, хмурая пирамида Мавзолея.
Смеляков потянулся за сигаретой и закурил, не отрывая взора от экрана. На душе было муторно. Нет, он не ощущал беспокойства, просто из привычной жизни ушло навсегда нечто фундаментальное. Брежнев был не просто генеральным секретарём КПСС, не просто главой государства, он был важнейшей составной частью страны, неотъемлемой частью жизни каждого. Отсутствие его лица и его голоса означало окончание огромного отрезка времени. Для Смелякова этим отрезком времени была значительная часть его жизни…
Прозвучали прощальные речи, и к покойнику наконец-то подошли прощаться родственники.
– Ну вот и всё, – сказал Виктор.
Когда гроб с телом Брежнева опустили в могилу позади Мавзолея Ленина, послышался громкий удар.
«Уронили! Надо же!» – мелькнуло в голове Виктора, но уже в следующую секунду он понял, что донёсшийся из телевизора звук был не стуком тяжёлого гроба о холодную землю, а далёким раскатом орудийного салюта.
Камеры показали панораму города. Отовсюду понеслись заводские гудки.
Из-за окна послышались пронзительные стоны автомобильных гудков, слившихся в бесконечный вой, от которого повеяло угрожающей тоской. Город содрогнулся от этого минутного похоронного воя, залившего всё пространство.
Затем наступила тишина. Вернее, тишины не было, просто вернулись привычные шумы, но после долгого и почти сумасшедшего рёва автомобильных клаксонов нормальные звуки стали казаться почти неслышимыми.
– Вот и всё, – повторил Смеляков.
В конце года неожиданно последовали очередные кадровые перестановки. Носова назначили заместителем начальника РУВД, и он стал подыскивать на своё место замену.
– Анатолий Николаевич, – энергично говорил он в телефонную трубку, разговаривая с Егоровым, начальником отдела МУРа по борьбе с умышленными убийствами, – дайте кого-нибудь из своих, а то ведь пришлют какую-нибудь тёмную лошадку.
– А кого я тебе дам, Владимир Сергеич? У меня, думаешь, люди без дела сидят? – Было слышно, как Егоров откашлялся в сторону. – Или у меня очередь кандидатов на твоё освободившееся кресло?
– Но не могу я позволить, чтобы начальником ОУРа стал случайный человек!
– Ладно, говори прямо, на кого ты намекаешь?
– Отдай Калинина, куратора нашего.
– Ишь ты, куда замахнулся! У тебя губа не дура, – строго крякнул из трубки Егоров. – Калинина ему подавай!
– Я ж не лично для себя, Анатолий Николаевич. Для общего дела… Да и для Калинина польза, всё-таки рост по службе.
– Для общего дела… А я кого получу на его место?
– Подыщете кого-нибудь.
– А ты мне своего человека из оперов дай. Даже двух!
– Как двух?! – ахнул Носов. – Почему же двух-то?
– Потому что я тебе муровца отдаю, Владимир Сергеич. А за муровца надо как минимум двух людей из райотдела дать. Это справедливая сделка. Или ты не согласен?
Носов вздохнул и сказал:
– Согласен.
– Только ты мне лучших отдай. Понял? И не вздумай подсунуть кого-нибудь из ненужных тебе. Я всё проверю, ты же меня знаешь, Владимир Сергеич…
– Ладно.
– Самых толковых дай мне, – повторил Егоров. – Самых-самых! Им в МУРе работать, а не где-нибудь на задворках отсиживаться.
– Да понял я, Анатолий Николаевич…
Одним из тех, кого Носов отправил на Петровку, оказался Смеляков. Так случился очередной поворот в стремительной милицейской карьере Виктора.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
МУР
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЯНВАРЬ 1983
– Виктор! Здравствуйте! – Тамара Александровна отступила, пропуская Смелякова в коридор. – Давненько вы не навещали меня. Всё дела не позволяют?
Она жила всё в той же коммунальной квартире, пропахшей луком и стиральным порошком, куда в течение долгого времени Виктор приходил к ней заниматься английским языком. Тогда она просила, чтобы он приходил к ней на занятия обязательно в милицейской форме, чтобы его вид приструнил распоясавшихся соседей.
Последний раз Смеляков навещал Тамару Александровну несколько месяцев назад. Сейчас он взял с собой Веру.
– Знакомьтесь, Тамара Александровна, это моя жена.
Вера протянула руку и назвала своё имя.
– Очень приятно. – Тамара Александровна пожала ей руку и засеменила в свою комнатку. – Славная вы пара. Проходите.
– У вас всё по-прежнему, – заметил он, немного смущаясь.
– А что здесь может измениться? Только я… И не в лучшую, к сожалению, сторону. В моём возрасте в лучшую сторону уже никто не меняется…
«К сожалению, – мысленно ответил Виктор. – И в глазах нет ни малейшей искорки бодрости, только усталость, хотя моему приходу вы рады. Бедная Тамара Александровна. Неужто жизнь настолько беспощадна к вам?»
Голова её заметно подрагивала при ходьбе, но в ней всё ещё угадывалась былая горделивая осанка.
– Я приготовлю вам чаю.
– Давайте я всё сделаю, – предложила Вера.
– Нет уж, друзья мои, позвольте поухаживать за вами. Не так часто я принимаю гостей.
– И всё же я помогу, – сказала Вера. – Мы принесли батон отличной копчёной колбасы и коробку конфет. Вы любите «Осенний вальс»?
– Вкусные конфеты.
В довершение Виктор достал из портфеля ещё бутылку шампанского.
– Похоже, мы будем пировать! – воскликнула Тамара Александровна. – Но чайник я всё же поставлю…
Они проговорили весь вечер, не раз возвращаясь к теме милиции.
– Я прекрасно понимаю ваши волнения в связи с переходом в МУР, Виктор, – покачивала головой старушка. – Вы успели, наверное, так утомиться на прежней работе, что ничто уже не вселяет в вас оптимизм.
– Не знаю, Тамара Александровна. – Он пожал плечами. – Вообще-то я уже несколько месяцев отработал в районе. Там спокойно, по подвалам рыскать не надо… Да и вообще. Но как-то всё уж быстро закрутилось: из отделения в район перебросили, теперь вот в МУР предлагают. Работа там, конечно, более осмысленная, более серьёзная и в навозе нет нужды копаться.
– Не покопавшись в навозе, Виктор, нельзя вырастить сад, – глубокомысленно заметила Тамара Александровна. – Знаете, я никогда не относилась к симпатией к карательным органам… Были в моей жизни определённые моменты, когда весь белый свет становился не мил от одной мысли, что повстречавшийся на улице какой-нибудь сотрудник НКВД не случайно остановил на тебе свой взгляд. Страх – штука отвратительная. И паника тоже. А ведь одно время мы жили, еженощно вздрагивая от любого звука, раздавшегося ночью во дворе: ждали, что могут прийти с арестом. Мой второй муж был главным врачом городской больницы после войны, и мы ждали ареста лишь потому, что в прессе муссировалось так называемое «дело врачей». Очень страшно было. До безысходности страшно… Так что к органам государственной безопасности и внутренних дел не испытываю симпатии. Но с другой стороны, я прекрасно понимаю, что без этой работы не сможет существовать ни одно государство. Поэтому очень важно, чтобы там работали люди чистые.
– Тамара Александровна, – воскликнул Виктор, – да как же можно остаться чистым, ковыряясь в этой грязи! Не замараться, не измениться внутри себя!
– Витя, – сказала Вера мягко, – ты так говоришь, будто сам чуть ли не в последнего гадёныша превратился, работая в отделении. Ты же остался нормальным человеком.
Читать бесплатно другие книги:
