Я, оперуполномоченный Ветер Андрей
– А тебе и не надо знать ничего. Зачем тебе моё имя?
– Для знакомства. – Терентьев растерялся. – Всё-таки вместе тут… А поговорить-то хочется… Я же в первый раз…
– Первый – не последний…
– Вот этого не надо… Вы поймите, я ужасно напуган… А этому, – Терентьев указал глазами на дверь, за которой скрылся Костя Сахар, – этому я не верю… Он стукач. Я слышал про таких.
– Стукач, – согласился мужчина. – Тут любой может стукачом быть. Верить никому нельзя.
– Но невозможно же в себе замкнуться… Понимаете… Как вас звать?
– Хомут, – хрипловато промычал мужик.
– Хомут?
– Так друзья называют.
– А по-нормальному?
– Это и есть нормальное погонялово. Ты привыкай. По паспорту тебя теперь никто не кликнет. Прилепится к тебе в зоне кличка, она и станет навсегда твоим именем.
– Почему в зоне?
– Отсюда только одна дорога – срок мотать. Маленький или большой, это уж от разного зависит…
– Послушайте… Хомут, скажите…
– Ты меня на «вы» не зови, не привык я. Тошнит меня от интеллигентности такой. Мы с тобой теперь товарищи по камере, значит, на равных баланду хлебаем. Уважение в нашем мире не через «выканье» будешь выказывать. Но этому тебя на месте обучат.
– Хомут, но ведь я ничего не совершил!
– Но сидишь тут? – Мужчина лениво рассмеялся. – Ладно, дай соснуть маленько.
– Хомут, я боюсь… Подскажи…
– Чего подсказать?
– Как мне быть? Слышь, на меня хотят убийство инкассатора повесить.
– На тебя? – Хомут с презрением оглядел Терентье-ва. – Жидковат ты для мокрухи.
– Вот и я про то… Но дело тут в том, что я ни при чём… Однако на меня это хотят повесить из-за ствола…
– А при чём тут ствол?
– Я в карауле работаю, а у нас револьвер пропал…
– А инкассатора из того револьвера шлёпнули? Верно кумекаю? – Хомут приподнялся на локте.
– Не знаю. – Терентьев пожал плечами.
– А чего ты дрейфишь, если ты не при этих делах?
Роман понурился.
– Понимаешь, из нашей караулки револьвер-то… я свистнул.
– Ты? На кой хер?
– Чёрт его знает!..
– Ну так если он у тебя, как же из него могли инкассатора замочить?
– В том-то и дело, что он не у меня. Я его сразу спрятал… И теперь боюсь, что кто-то мог найти его…
– И пойти с ним на дело? – подвёл итог Хомут. – Это запросто.
– Но ведь тогда на меня всё свалят. Согласись, что украсть ствол – одно, а убить человека – совсем другое… А если из этого револьвера и впрямь убили инкассатора? Как докажу, что не я сделал это? Револьвер-то из нашей конторы. И раз меня сюда сунули, стало быть, подозрения какие-то есть, что это я его упёр… Ой, как мне плохо, Хомут! Просто блевать хочется от тошноты. Всего выворачивает, колотит…
– А спрятал ты его надёжно? – поинтересовался после долгой паузы Хомут.
– Вроде бы… В старом доме, неподалёку от моего дома, на чердаке… Но ведь набрести кто-то всегда может…
– Может, – согласился сокамерник.
Лязгнул дверной замок, и в камеру вошёл ссутулившийся Костя Сахар.
– Вот суки, – сплюнул он, – просто все жилы вытянули своим занудством. Колись им да колись. А вот не расколюсь! Сами пущай дакапываются до правды-матки… Ну, брательники, как вы тут? Скоро баланду принесут? Похаваем здешнего дерьма?..
На третий день Терентьева вызвали на очередной допрос. В уже знакомом ему после двух допросов кабинете, где стоял стол и привинченный к полу стул, было тихо. Роман усталым взглядом обвёл голые стены, и его глаза остановились на двух кнопках, предназначенных для срочного вызова охраны.
– Ну-с? – В двери появился Смеляков. – Как самочувствие, гражданин Терентьев?
«Совсем сник парень. Сейчас расколется», – решил Виктор, изучая измученное лицо Терентьева.
Роман наклонился над столом и машинально попытался подвинуть привинченный к полу стул. Губы его дрогнули.
– Чёрт, – прошептал он и отпустил стул.
– Что-нибудь случилось?
– Нет, – донёсся едва слышимый ответ. – Ничего не случилось, если не считать всего этого. – Роман обвёл глазами кабинет.
– Ну тут вы только себя должны винить, гражданин Терентьев, – с заметной грустью в голосе сказал Смеляков.
– Да уж…
– Хотите признаться?
– В чём?
– Разве не в чем? Давайте я помогу вам, Роман Семёнович. Вы хорошо помните тот день, когда пропал револьвер?
– Да.
– Как же вы помните его, если утверждаете, что не знаете, когда оружие исчезло?
Терентьев промолчал.
– Ладно. – Смеляков кивнул. – Давайте по порядку… Вы собрались на пост, взяли записанное за вами оружие и револьвер Лазарева, выданный вам по ошибке. Щукин никогда никого из вас на место не выводил, вы сдавали пост в караульном помещении, вопреки инструкциям.
– И что? – Терентьев смотрел в пол.
– А потом, когда вы вернулись с поста, вы спокойно сдали своё оружие, а второй ствол так и остался у вас в кармане… А дальше уж совсем ужасно. Украденное оружие требовало действия. Как у Чехова: если в пьесе на стене висит ружьё, то оно обязательно должно выстрелить. Револьвер жёг вам руки, и вы решились на ограбление.
– Нет!
– Что «нет»? Чего уж теперь отпираться? Дело сделано, придётся отвечать строго по закону. Захотели быстро и легко нажиться? Пошли даже на убийство!
– Я никого не убивал! Никого не грабил!
– А инкассатор?
– Не убивал я инкассатора! – Терентьев истерично заколотил ладонями по столу. – Револьвер украл, но не стрелял ни в кого! Вообще не стрелял из него! Можете проверить!
– Как?
– Есть же баллистическая экспертиза! – продолжал кричать молодой человек. – Проверьте! Проверьте всё, что надо! Господи, ну не могу я уже тут! Хватит же! Отпустите!
– Где вы спрятали оружие, гражданин Терентьев?
– На чердаке… Я могу показать… – По лицу Романа струился обильный пот.
Смеляков глубоко вздохнул.
– Зачем же тебе револьвер?
Терентьев молча передёрнул плечами.
– Приключений на свою голову искал? – спросил Виктор.
Терентьев опустил голову и внезапно громко, со вхли-пываниями зарыдал.
– Кому давал его?
– Нет!
– А если подумать?
– Да никому! Ни единая душа не в курсе! Клянусь! Чем угодно могу поклясться… Разве только кто-то наткнулся на него там…
– Если кто-то наткнулся на него, то дела твои совсем плохи. Впрочем, они и так совсем не блестящие…
Изъятый револьвер отдали на экспертизу, и Виктор, почти уверенный в том, что именно из этого оружия был убит инкассатор, испытал глубокое разочарование, увидев результаты экспертизы.
– Не тот ствол! – озадаченно хмыкнул Максимов.
– Не тот, – удручённо согласился Виктор. – А я уж губы раскатал…
– Признаться, я тоже решил, что мы вышли на след, – сказал Максимов. – Что ж, продолжай копать дальше…
– Столько времени грохнулось, – пожаловался Виктор, – и всё зря.
– Ничего себе зря! А пропавший ствол? Ты ж револьвер вернул! Чего раскис-то?
– Да… – Виктор неопределённо махнул рукой.
Ещё через два дня была обнаружена нехватка револьвера на киностудии имени Горького.
– Где начальник караула? – Виктор без энтузиазма приступил к опросу вохровцев.
– В отпуск уехал, – доложил Евгений Самуилович, грузный мужчина с пышными усами, замещавший отсутствовавшего начальника.
– Давно?
– Нет… – Евгений Самуилович замялся. – Но чтобы точно сказать, надо по календарю проверить.
– Внезапно, что ли, собрался? – уточнил Виктор.
– Отпуск у него только в августе намечался.
– А как он объяснил? Почему вдруг решил ехать?
– Не знаю, – виновато пожал плечами заместитель, перелистывая жёлтые странички перекидного календаря. – Лето всё-таки…
– Ну так как давно он отсутствует?
– Восемь дней… Пришёл серьёзный такой чего-то, озабоченный. Ну и сказал, что надо ему по семейным обстоятельствам на пару недель отлучиться. Взял за свой счёт…
«Восемь дней, – подумал Виктор. – То есть уехал он после нападения на инкассатора. На следующий же день после нападения взял отпуск…»
– Куда поехал?
– Он не сказал, но обычно отдыхает в деревне. Мать у него в Малаховке.
Смеляков тут же позвонил на Петровку. Трубку взял Веселов.
– Алло, Игорь? Кажется, я вышел на след. Записывай: Тропарёв Антон Александрович. Вероятно, в настоящий момент находится в посёлке Малаховка. Дай команду, что бы приняли меры к задержанию. Может быть вооружён…
Вера встретила Виктора горячими щами.
– Как это ты подгадала к моему приходу?
– Если честно, то я думала, что ты до ночи проторчишь. Это я на завтра готовила.
– А я сейчас тарелочку наверну с преогромным удовольствием. – Он сел за стол на кухне.
– Как дела?
– Наконец-то взяли мужика, который инкассатора убил.
– Кто ж это?
– Начальник ВОХР студии Горького. И револьвер при нём, и деньги. Баллистическую экспертизу только завтра проведут, но он уже дал показания. Отпираться не стал…
Из комнаты послышался плач ребёнка.
– Сашенька! – Вера сунула Виктору в руку ложку. – Ты ешь, я сейчас…
Виктор поводил ложкой в тарелке, размешивая сметану, зачерпнул щей и с наслаждением отправил полную ложку в рот. Затем отломил кусок чёрного хлеба и промокнул губы. Из комнаты соседей доносился звук телевизора, кто-то хохотнул, прошлёпали чьи-то босые ноги, и на пороге кухни появился приземистый мужичок с острым, торчащим животом. Одёргивая майку, спускавшуюся поверх просторных «семейных» трусов, мужичок прошмыгнул в туалет, успев улыбнуться Смелякову и бросить: «Вечер добрый, Виктор Андреич». Виктор положил ложку на стол и пошёл в свою комнату. Вера держала дочурку на руках и тихонько напевала, почти нашёптывала:
– Баю-бай… Баюшки-баю…
– Как она? – спросил Виктор, поглядывая на Сашеньку из-за плеча жены.
– Приснилось что-нибудь, вот и закричала. Уже спит…
Смеляков обвёл уставшими глазами тесную комнатёнку.
– Я говорил с руководством насчёт отдельной квартиры. Обещали, но просили пока потерпеть.
– И потерпим, – улыбнулась Вера.
Виктор поцеловал её в шею.
– Не понимаю, как ты управляешься, – вздохнул он. – Ребёнок, стирка, стряпня… Да ещё тебе с работы названивают постоянно, консультируются. Они, что ли, не могут сами? Безголовые совсем? У тебя ж дома забот невпроворот…
– Ты не болтай, а иди ешь! Щи остынут! – вполголоса велела она.
– Иду, иду…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. МАРТ – АВГУСТ 1985
Глава государства сдавал на глазах. Поговаривали, что Черненко без конца глотал таблетки, много времени проводил в комнате отдыха, где у него стоял дыхательный аппарат, и будто бы не раз жаловался, что нагрузка генерального секретаря не для него и что он с трудом справляется с работой. В сентябре его срочно отвезли в новый санаторий в Кисловодск. Позже по этому поводу мрачно шутили: «Вошёл туда своими ногами, а вынесли на носилках». Здоровье Черненко резко ухудшалось. После Кисловодска Константин Устинович ненадолго пришел в себя, но фактически с декабря 1984 года почти безвыездно находился в ЦКБ.[21]
Народ почти никак не реагировала на это. Народ жил своей жизнью, потеряв всякий интерес к Олимпу партийной власти. После смерти Андропова, который попытался взяться за наведение порядка с помощью «закручивания гаек» в дисциплине, чем успел изрядно напугать многих, аморфный Черненко напоминал Брежнева в последние годы его правления, когда пульс страны бился вяло и обречённо. Как и прежде, награждали победителей соцсоревнования, на улицах около полупустых магазинов стояли длинные очереди, на бесконечно долгих партсобраниях обсуждали вопросы борьбы за мир и за разоружение, в переполненных электричках в Москву мчались из окрестных областей граждане, чтобы купить продукты в столице, потому что в их родных посёлках и городах даже обыкновенная варёная колбаса превратилась в недосягаемую роскошь. Зато партийная элита по-прежнему жила особняком, в своём небольшом, но вполне налаженном коммунистическом обществе, ради которого милиция наглухо перекрывала движение на улицах, когда длинные чёрные ЗИЛы, называемые в народе «членово-зами», отвозили руководителей страны на их подмосковные дачи, где без устали трудились сотни слуг и на каждом шагу располагалась вымуштрованная охрана.
Черненко умер в марте 1985 года. В полдень 10 марта он потерял сознание, а вечером у него остановилось сердце. Смерть, которую все давно предвидели, страну не взволновала и не огорчила. Немощные старцы из Политбюро уходили один за другим, и люди устали от пышных похорон у Кремлёвской стены. За три года Советский Союз расстался с тремя генеральными секретарями.
Уже на следующий день утром заседало Политбюро. Слово взял Михаил Горбачёв и сказал об умершем Черненко: «Болезнь у него действительно была тяжелая. Мы сами это видели. Врачи, конечно, старались помочь больному, но терапевтические меры не привели к положительному результату. Очень тяжело сознавать, что среди нас нет Константина Устиновича». И тут же перешёл к главному вопросу: «О генеральном секретаре ЦК КПСС»…
Вскоре страна узнала, что Михаил Сергеевич Горбачёв стал новым генеральным секретарём ЦК КПСС.
– «В связи с тяжёлой утратой Центральный комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР, Совет министров СССР обращаются к коммунистам и советскому народу, – читал Максимов, развернув перед собой газету „Правда“, – с призывом ещё теснее сплотиться вокруг ленинского Центрального комитета партии и его Политбюро. В коммунистической партии Советского Союза трудящиеся нашей страны с полным основанием видят руководящую и направляющую силу советского общества»… И прочее, прочее… – Максимов отложил газету. – Теперь хоть молодой пришёл.
– Горбачёв-то? – спросил Смеляков со своего места.
– Таких молодых генсеков у нас ещё не было. Может, возьмётся за дело. Надоело это болото. Только хуже и хуже с каждым днём. Можно вообще ничего не делать, а нам будут во все уши трубить, что «завтра будет лучше, чем вчера».
– А-а-а… Да, молодой. Только мы ж всё равно не знаем, что и как. У них там, наверху, свои понятия о жизни и реформах. Начнут ещё энергичнее на партсобраниях руками размахивать. Они ведь ничего другого не умеют – только говорить.
– Не веришь? – Максимов подвинул к себе папку с документами.
– Во что? В перемены к лучшему? Пожалуй, уже нет, – ответил Виктор, поколебавшись. – По мне, пусть каждый для начала будет выполнять свою работу добросовестно и поменьше кричать об этом. И пусть перестанут пудрить нам мозги на политзанятиях. Вот тогда что-нибудь непременно сдвинется с места. И тогда я поверю в возможность перемен.
– Согласен, – кивнул Максимов. В эту минуту на столе Смелякова зазвонил телефон.
– Слушаю…
– Виктор? Здравствуй, это Таня Зуева… Смеляков сразу узнал голос начальника оперчасти ИТУ-163/2.
– Рад слышать тебя, – бодро отозвался он. – Как твои дела?
– Как всегда. Нового и интересного у нас тут мало. Я вот по какому вопросу. Кутузова вспомнила, что в одном из разговоров с Кучеренковым он упоминал о каком-то комиссионном магазине где-то на Ленинском проспекте. Сейчас ей кажется, что речь шла о намечавшейся краже.
– Когда это было?
– В восьмидесятом.
– Спасибо.
– Я хотела сразу сообщить тебе. Может, это что-то существенное.
– Спасибо, Танечка, огромное тебе спасибо…
– Чем-нибудь порадовали? – спросил Максимов, когда Виктор положил трубку.
– Надеюсь, что порадовали.
– И что же это за Танечка такая тебя радует интересными телефонными звонками? – спросил Веселов со своего места и подмигнул Максимову.
– Есть одна… Капитан Зуева.
– О! Прямо-таки капитан! – Веселов откинулся на стуле. – Хорошенькая?
– Голубоглазая.
– Блеск! Всегда мечтал познакомиться с голубоглазым капитаном. Или этот твой личный кадр, Витёк?
– Этот кадр занимает должность начальника оперча-сти ИТУ под Можайском. Далековато будет для свиданий.
– Далековато, – согласился Веселов. – Но на карандаш надо взять. Мало ли какие дела заведут туда…
Не откладывая вопрос о возможной краже в комиссионном магазине на Ленинском проспекте, Смеляков занялся розыском этого магазина. Уголовного дела он не обнаружил, но сама комиссионка отыскалась без труда.
– Была у нас кража. – Директор, дородная женщина с выбеленными волосами, смотрела на Смелякова с удивлением. – Очень крупная кража. В декабре 1980-го… А почему вы вдруг заинтересовались? Нас тут проверяли ой-ой-ой как! Почему-то решили, что мы всё инсценировали.
– Инсценировали? – в свою очередь удивился Смеляков.
– Ну, прямо этого никто не говорил, но вскоре начались проверки, ОБХСС просто замучил…
– Но уголовное дело было?
– Нет. Отказали. Мурыжили, мурыжили нас и в конце концов отказали. Ищем, говорили, ищем, но ничего нет…
– Так, так…
– А нам ведь пришлось выплачивать людям, сдавшим вещи на комиссию, деньги. Один клиент, представьте себе, целых два года потом заглядывал к нам, всё интересовался не нашлись ли его часы «Сейко». У него прямо-таки какой-то сдвиг на этих часах был. Так, говорит, досадно, что их украли. Переживал очень…
Этот разговор заставил Виктора призадуматься. Удивительным образом вторая кража, к которой была прича-стна группа Кучеренкова, всплывала из небытия. Этих преступлений будто и не существовало, хотя они были серьёзными, особенно из комиссионного магазина. Пропало множество часов, счётных машинок и разной мелочи вроде заграничных зажигалок…
«Часы, зажигалки… Неужели я выхожу на тот самый „Ронсон“ и те самые часы „Сейко“? Неужели я смогу нащупать то, что ускользнуло от меня пять лет назад?» – думал Виктор, направляясь в 114-е отделение милиции.
Конкин, заместитель начальника отделения по уголовному розыску, после того как ему стало понятно, о чём шла речь, посмотрел на Смелякова почти обиженно:
– Ты что же, Смеляков, с претензиями или по старой памяти, по-товарищески?
– Я не ругаться пришёл. Что было, то было.
– А что было? – продолжал недовольно бухтеть Конкин.
– Магазин взломали под самый Новый год, вам это всю статистику портило. Я всё это понимаю.
– Конечно, портило! Ещё как портило!
– Вот вы и придумали спихнуть всё это в ОБХСС, а через несколько месяцев совсем замяли дело… Только меня не эта сторона вопроса интересует. Мне нужны люди, совершившие кражу. У меня есть серьёзные основания подозревать кое-кого. Я понимаю, что прошло пять лет и материал об отказе в возбуждении уголовного дела уничтожен. Но мне нужно, чтобы вы по новой собрали все материалы по этому делу. Кто из оперов занимался комиссионкой?
Конкин почесал затылок.
– Агапов.
– Он здесь?
– Сейчас на выезде.
– Как появится, пусть первым делом займётся этой кражей. Изымите из бухгалтерии документы, повторно возьмите заявления, словом, поднимите мне все материалы. Ясно?
– Ясно. – Конкин угрюмо кивнул.
– И не тяните. Мне нужно, чтобы через неделю – это крайний срок! – уголовное дело по этой краже было возбуждено. Если будете тянуть резину, то я гарантирую вам крупные неприятности…
– Какие неприятности? Слушай, только не надо мне угрожать! Мы получили информацию от агента и на основании этой информации передали всё это дерьмо в ОБХСС. А потом уже и вынесли отказной. У меня всё чисто…
– Ладно, я не первый год в розыске, знаю все уловки. Я и сам много чего делал. К тебе лично у меня претензий нет. Но ты мне срочно восстанови весь материал, потому что есть люди, которых я смогу наконец прищучить. И не ерепенься. Я ни тебе, ни твоим операм не желаю неприятностей. Понимаешь? Просто мне нужно всё сделать как можно быстрее.
Конкин вздохнул.
– Понимаю…
Виктор был удовлетворён, хотя понимал, что к настоящему моменту многое кануло в Лету, украденные вещи давно нашли новых хозяев.
В апреле Максимов перешёл в МВД СССР, а через месяц «перетащил» к себе и Веселова. Смеляков стал старшим оперуполномоченным и возглавил оперативную группу, в которую, помимо него, вошли два новых пришедших в отдел сыщика: Михаил Самохин и Михаил Лу-кашин. Самохин до недавних пор занимал должность начальника отделения милиции, а Лукашин попал в МУР после Высшей школы милиции и уже успел поработать некоторое время: из числа выпускников Высшей школы милиции были отобраны лучшие, чтобы заполнить новые штатные единицы, образованные в управлении после реформы.
– А я уж начал беспокоиться, как мне одному управляться, – улыбнулся Смеляков, знакомясь со своими подчинёнными. – Вы как раз вовремя, ребята. Дело нам с вами дают пренеприятнейшее.
– Да в розыске, мне кажется, и не бывает приятных дел, – сказал Самохин.
– Это верно, но тут вдвойне неприятное, потому что вчера ночью в 9-м отделении милиции произошла кража. Зарплату из сейфа унесли. Пять тысяч рублей.
– Ни фига себе! – воскликнул Самохин.
– Бухгалтер Семёнова выдала половину зарплаты, а, поскольку половины народу на месте не было, оставшиеся деньги убрала в сейф. Опечатала его, как положено, но утром денег там не оказалось. Бухгалтера, конечно, уже задержали на трое суток… Так что дело деликатное. Либо бухгалтер взяла деньги, либо кто-то из тех, кто был в отделении в ту ночь… Ты, Миша, отправляйся в ИВС, поработай с гражданкой Семёновой, – сказал Виктор, посмотрев на Самохина, – а ты, – повернулся он к Лукашину, – поезжай в 9-е отделение, это Кунцевское РУВД, и составь мне график: кто где был и что делал там минувшей ночью. Распиши всё поминутно! Понял?
Лукашин кивнул.
Через два часа в кабинет вернулся Самохин и решительно подвинул стул к столу Смелякова.
– Виктор Андреевич, это не она!
– Ты про бухгалтера?
– Да, про Семёнову. Не могла она, нутром чувствую, что не могла. Да с ней и разговаривать невозможно, она в полуобморочном состоянии всё время.
– Мне тоже думается, что она ни при чём, но…
– Муж у неё – командир кремлёвского полка. Солидная семья, уважаемая. Какого рожна ей красть из собственного сейфа, понимая, что в первую очередь подозрение падёт на неё?
– Миша, я всё понимаю, но не имеем мы права отпустить её сейчас. Надо разбираться. Возвращайся к ней и попытайся выяснить, может, она что-нибудь необычное вспомнит. У женщин, знаешь, глаз особый. На рабочем месте – как на трюмо с духами и прочей косметикой. Там кто-нибудь что-нибудь сдвинет, они сразу примечают…
– Жаль мне её.
– Такая у тебя работа, Миша. Ты с Семёновой помягче поговори, растолкуй ей всё…
– Ладно…
Вечером появился Лукашин.
– Есть новости? – спросил Виктор.
Читать бесплатно другие книги:
