Я, оперуполномоченный Ветер Андрей
– Брось, Борька. Ничего в споре не рождается, кроме раздражения и гнева.
– Но как же докопаться до истины, если не в споре?
– Обсуждать, искать, предлагать…
– Вот я и предлагаю: пора с социализмом заканчивать, – настаивал Борис. – Надо всё у нас перекроить!
– Это в нашей стране уже было, – отрицательно покачал головой Жуков-старший. – До основания мы уже всё разрушали. И потом долго бродили по колено в крови, нищие и обозлившиеся на всю планету, пока не нашли относительно разумного социального устройства.
– Очень хорошо, что ты употребил слово «относительно». Кое-что у нас есть, конечно, что достойно уважения. Но этого мало. В мире существует много такого, что мы можем и обязаны позаимствовать. Не нужно изобретать велосипед.
– Ты опять про капитализм? Нет, дорогой мой, он красив лишь со стороны.
– Согласен, есть у него и отрицательные стороны. – Борис сделал успокаивающий жест и прошёлся вдоль стола. – Я же не говорю, что надо цапать оттуда всё подряд. Нужно подойти к этому делу с умом…
– Мы вообще ничего не сможем взять оттуда, – ответил ему отец.
– Почему? – изумился Борис.
– Потому что там, на Западе, всё строилось веками. Оно там на своём месте, на своей почве.
– Папа, о чём ты говоришь?! Брось! Какая почва? Почва для экономических законов всюду одинакова. Если нашим людям дать возможность развернуться…
– То они создадут здесь государство, в котором будут править воры! – оборвал сына Николай Константинович. – Если к нам впустить законы капиталистического рынка, то у нас прежде всего начнётся передел собственности, а это означает, что крупнейшие государственные предприятия вмиг перейдут в частные руки.
– Что же тут плохого?
– То, что при классическом капитализме хозяевами становятся не в один миг, а в результате кропотливого труда. Предприниматели там создают своё производство. Прибегают при этом к помощи бандитов и всякой прочей мрази, но всё-таки трудятся, из кожи лезут вон. Никому в мгновение ока там не упало в руки уже существующее гигантское хозяйство. Никто там не стал владельцем фабрик и заводов ни с того ни с сего. А у нас попытаются захватить государственные предприятия и сделать их частными. И никто не пожелает начинать свой бизнес с нуля! Постараются просто уворовать то, что уже есть!
– С таким подходом можно что угодно свести на нет… – В голосе Бориса послышалось раздражение. – В любом хорошем начинании при желании отыщутся отрицательные стороны.
– Пока я никаких начинаний не вижу, – ответил Николай Константинович. – И дай-то бог, чтобы никаких радикальных перемен подольше не было. Пусть всё происходит постепенно. Только постепенно! Никаких внезапных поворотов! Иначе мы на долгие годы провалимся в средневековую разнузданность…
– Средневековая разнузданность? – Борис растерянно обвёл всех взглядом. – Вы слышали? Папа, да ты посмотри на этот стол!
На столе стояли в основном заграничные продукты, которыми родители Лены регулярно снабжали молодую семью. Обычно они присылали сладости, гранулированный кофе, ликёры и сигареты, но время от времени из Парижа приходили «сувениры» с дорогим сыром, бужениной, ветчиной. Борис любил похвастать перед гостями этими продуктами, непременно выносил их сначала в упаковке – красивой, яркой, аккуратной. «Это вам не кусок негнущейся бумажищи, в которую у нас и колбасу заворачивают, и бельё в прачечной упаковывают. Это вам не первобытная серость», – приговаривал он.
– Вижу я твой стол, – спокойно ответил Николай Константинович.
– Если это – плоды средневековой разнузданности, то что ты скажешь о наших магазинах?! – возмущённо воскликнул Борис. – Чтобы купить вонючую колбасу или сосиски в обыкновенном универсаме, тебе надо прилавок с боем брать. Раздавить могут, затоптать! Вот уж где средневековье! Тухлая картошка, консервы с морской капустой и пакетики с творогом, похожим на понос… Нет уж, я выбираю плоды, как ты выразился, средневековой разнузданности. Мне они больше нравятся. И уж если придётся мне вдруг жить при диких законах джунглей, то я сумею выжить и победить…
Этот вечер оставил в душе Смелякова тяжёлый осадок. Ему не понравилось то, что говорил Борис, и не вдохновило сказанное Жуковым-старшим.
«При чём тут капитализм? Зачем говорить о том, чего у нас нет и быть не может? Какой-то маразматический спор. Бессмысленный, бесполезный, угнетающий… Да, у нас надо многое изменить. Только не Борису же принимать решения! Такому, как он, только дай шашку в руки… Не понимаю, почему он живёт в СССР, если его настолько всё не устраивает. Ведь эмигрируют же люди на Запад. Стало быть, ему тут удобнее. Ещё бы! Папа – чекист, тесть – дипломат, они всегда поддержат, прикроют, отведут беду в случае чего… Нет, Боря не революционер, но если бы что-то началось, то он бы в стороне не остался. И боюсь, что друзей своих он бы легко оттолкнул. А то и по трупам их прошёл бы… Чёрт возьми, что у меня за мысли? Всё ведь в общем-то нормально, спокойно, войны нет, пули не свистят. Почему людям всегда чего-то не хватает?..»
Виктор чувствовал себя подавленным. Вера молча посматривала на него, но вопросов не задавала.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. АПРЕЛЬ 1984
В колонию, где отбывала наказание Наталья Кутузова, Смеляков приехал ближе к вечеру. Погода стояла мягкая, ярко-красный солнечный диск опускался к горизонту, и колючая проволока над высоким забором выглядела в сочных розовых красках заката почти как ажурная вязь узора. Стоя у окна отведённого ему кабинета, Виктор задумчиво смотрел на прогуливавшихся во дворе женщин.
«Каждая из них могла быть счастливой. Каждая могла любить и быть любимой. Но они выбрали иной путь. И этот путь привёл их сюда, на зону. И никакой благостный пейзаж заката не превратит проволоку с мощными металлическими шипами в украшение. Никакое солнце, несмотря на свою неподражаемую красоту, не превратит зону в курорт, потому что здесь – ад, хотя и здесь (в окружении бессмысленной жестокости и насилия) живут и улыбаются люди. Впрочем, не уверен, что их можно назвать людьми. Зона низводит подавляющее большинство людей до животного состояния…»
Дверь за его спиной отворилась.
– Осужденная Кутузова прибыла по вашему приказанию, – проговорил певучий девичий голос, делая стандартное для мест заключения ударение на букву «у» в слове «осуждённая».
«Почему они все говорят так? И ведь не только осуждённые. Весь здешний персонал от нижних чинов до высших. Своего рода шик – шик уголовников, шик трагической неграмотности, шик переставленных местами ценностей, шик скотской клановости…»
Смеляков повернулся к вошедшей. Перед ним стояла девушка среднего роста, весьма миловидная, несмотря на всю неухоженность и усталость, характерную для всех женщин колонии. Её затравленные глаза лежали в глубоких тёмных кругах – несмываемой печати утомлённости.
– Здравствуйте, Наталья Сергеевна, присаживайтесь, – сказал Виктор доброжелательно.
– Спасибо, гражданин начальник. – Девушка послушно опустилась на стул и уставилась в дощатый пол.
– Курить хотите? – Смеляков подвинул к ней пачку «Столичных».
Она коротко взглянула на него и кивнула.
– Спасибо.
– Небось только «Беломор» тут садите?
– Это в лучшем случае…
– Устали здесь?
Она молча пожала плечами.
«А ведь и впрямь хороша. Могла бы настоящее счастье какому-нибудь мужику составить. Нет же, парится на зоне. И всё из-за чего? Красивой жизни захотелось? Лёгких денег? Так ведь не было у неё красивой жизни-то. Выпивка была дармовая и нескончаемая, пацаны всякие. Только это всё – дешёвка. Ничего хорошего и по-настоящему красивого она так и не получила, связавшись с ворами. Приучили её к анаше, привыкла она под кайфом ходить – вот и всё, чего добилась. А ведь мечтала актрисой стать, театр любила, по-своему, но всё-таки любила. Но оступилась, а сил подняться не хватило. Так и покатила вниз. Вряд ли теперь ей удастся вернуться к своей прежней мечте. Слабые люди не поднимаются…»
– Наталья Сергеевна, я к вам по делу, – сказал Смеляков.
Она кивнула и чиркнула спичкой, закуривая.
– Можно ещё взять? – Она выпустила дым, задула спичку и робко указала глазами на сигареты. – Впрок?
– Можно, – разрешил Виктор.
Щелчком она выбила из пачки ещё пару сигарет.
– Да вы всю пачку возьмите. – Смелякову стало грустно. – С подругами поделитесь.
– Спасибо, гражданин начальник.
– Есть подруги-то? Или все на воле остались?
Она неуверенно пожала плечами. Откуда возьмутся подруги в царстве одиночества и бесконечного унижения, где запросто могут убить за пачку чая? Мир, в который она попала, был ужасен.
– Да и на воле-то были небось не настоящие подруги, – предположил Виктор.
–А где они, настоящие-то? – отозвалась без энтузиазма девушка и мотнула головой, отбрасывая упавшую на глаза прядь сальных волос.
– Наверное, если бы вы в театральный всё-таки поступили, были бы хорошие друзья сейчас, а не эти… – Виктор указал глазами на окно.
– Теперь уж поезд ушёл, – с убийственным равнодушием сказала Наташа.
– Ну, зря вы так… Изменить жизнь к лучшему никогда не поздно.
– Это вам только так кажется. Я себя знаю. У меня нет будущего. – Она усмехнулась. – Чего не смогла прежде, того и теперь не смогу. Да вы, гражданин начальник, за меня не переживайте. У меня тут новая жизнь началась. Раньше об одном мечтала, нынче – о другом. Теперь для меня главное – жратва, тепло и чтобы не работать. – Она показала ему покрытые коричневыми мозолями руки.
– Не могу не переживать… Вы мне почти как родная, Наташа, – лукаво улыбнулся Смеляков.
– С чего вдруг такая честь? Я вас и в глаза-то никогда не видела.
– Я же о вас давно знаю.
– Ну?
– Ещё с тех пор, как вы с Груздиковым и всей его компанией знакомство водили.
Она присвистнула:
– Откуда вы про них знаете?
– Я же сказал, что давно интересуюсь вами. Стало быть, и окружение ваше мне известно.
– Забавно. – Наташа задумчиво посмотрела на тлеющий кончик сигареты.
– Было бы забавно, если бы наша беседа происходила где-нибудь на московском бульваре, где мирно щебечут птицы и пенсионеры играют в шахматы на скамейках, и мы бы вспоминали наших общих хороших знакомых. Но сейчас нас окружает колючая проволока, и ничего забавного в этом нет… Но ваши московские приятели меня всё-таки интересуют. Что вы можете поведать о них?
– Весёлые ребята, – хмуро проговорила она.
– Чего же в них весёлого? Это они вас к «травке» приучили?
Она подумала и уточнила.
– Не они, а Серёжа…
– Кучер?
– Он самый… Такой… – она сощурилась, пытаясь представить перед собой Кучеренкова, – классный мужик…
– Чем же он вас, Наташа, так очаровал? Обыкновенный ворюга.
Она пустила дым через ноздри.
– Обыкновенный? Нет, гражданин начальник. Обыкновенные сидят, а Кучер всегда на воле… Нет, он не из обыкновенных. И он очень… щедрый.
– Легко быть щедрым, когда даришь не своё, – мягко парировал Виктор.
Пристально посмотрев на Смелякова, девушка спросила:
– Вы ко мне по его душу пришли?
– А Груздь? – в свою очередь спросил Смеляков. – Если следовать вашей логике, то он тоже необыкновенный. Он тоже не сидит…
– У Груздя размаха нет…
– Ясно. – Виктор понимающе кивнул. – После возвращения в Орджоникидзе вы с кем-нибудь из них общались? Контакт поддерживали?
– Звонила иногда… Редко… Но не из дома, а с телеграфа, чтобы мать не знала… Я ведь хотела опять в Москву ехать, но попалась с анашой.
– А для чего в Москву собирались? Ещё разок в институт попытаться?
– Нет, про это я думать забыла. – Девушка досадливо отмахнулась. – Просто захотелось в Москву. Хотя бы ненадолго. У нас-то такая глухая тоска по сравнению со столицей… Впрочем, сидя здесь, начинаешь понимать, что самая скотская жизнь за этими стенами – уже рай…
– Значит, в Москву вы собирались, чтобы опять за воровство взяться?
– Я не воровала, гражданин начальник!
– Но в ресторане «Гавана» на широкую ногу с Груз-диковым, Кучеренковым и Сошниковым гуляли? И в интимных отношениях со всеми тремя состояли, ведь так?
– И что? Мало ли с кем я чего… – Она сделала равнодушное лицо, но в её глазах Смеляков заметил удивление.
– Наташа, послушайте меня внимательно.
– Да слушаю я. – Она зажгла очередную сигарету.
– Кучеренков, Груздиков и Сошников занимаются воровством. Вы об этом были осведомлены и хоть косвенно, но принимали участие в их делах. Вы понимаете, чем это может обернуться для вас?
– Я тут ни при чём! – воскликнула она. – Не надо мне чужого шить!
– Ни при чём? А откуда тогда у вас зажигалка «Рон-сон» взялась и часики? Откуда у Кучера часы «Сейко»? Вы же знали, что всё это и многое другое было украдено! Значит, вы состояли с ними в преступном сговоре.
– Нет! Клянусь, я ни при чём! – Её глаза широко раскрылись.
– Наташа, вы получили срок за наркотики. Но за соучастие в тех кражах вы получите ещё, причём гораздо больший. Дела ведь у них серьёзные. Лет на десять, если не больше потянут.
– Но я же никакого отношения не имела к их делам, гражданин начальник! – Девушка подалась вперёд всем корпусом и стукнула себя в грудь. – Я ни про что не знаю… Ну только про ателье по ремонту, что ли, радиоаппаратуры краем уха слышала.
– Про которое ателье? – Смеляков спросил спокойно, не подав вида, что этот предмет разговора остро заинтересовал его. И тут же бросил собеседнице наживку: – Это которое на проспекте Вернадского или которое на Ленинском?
Ни о каком ателье он и понятия не имел, вопрос задал на всякий случай, будто у него имелась информация о нескольких кражах. Но Кутузова «клюнула».
– На Ленинском, что ли, точно не помню. Сошка с Груздем тогда, кажется, в первый раз на такое дело пошли. Напились у меня дома, а на следующий день хвалились, что телевизор и что-то ещё умыкнули из ателье…
– Когда это случилось?
– Кажется, в восьмидесятом… Весной где-то… Давно это было, я уж почти забыла всё…
– Ну уж и не помните! Девушка с таким очаровательным личиком должна обладать не менее замечательной памятью.
Наташа горько усмехнулась.
– Кончилось тут моё очарование. В этом клоповнике от человека только кожа да кости останутся. И мозги скоро в труху превратятся…
– Если будете вести себя примерно, то окажетесь на свободе раньше.
– Слыхала я эту песню…
– Я вам, Наталья Сергеевна, не песни пришёл петь, а по делу разговаривать. И за свои слова отвечаю… Давайте же вернёмся к вашим приятелям. О чём они вам рассказывали ещё?
– Ни о чём. Потом они с Кучером напрямую общались. Я только развлекала их помаленьку. Так что я, гражданин начальник, к тем кражам никаким боком, – продолжала Кутузова.
– Тут я с вами не соглашусь, Наталья Сергеевна. – Смеляков покачал головой и строго свёл брови. – Подарки вы от них брали и о том, что вещи краденые, вы знали. Взять хотя бы зажигалку «Ронсон». Ни Сошникову, ни Груздикову такая вещица не по карману, но вы приняли от них ту зажигалку. И как ни крути, получается, что вы сообщница. Так что придётся вам отвечать за это по всей строгости.
– Какого чёрта! Я не собираюсь за чужие дела отдуваться!.. – В глазах девушки заметался огонь панического страха. – С меня уже хватит! Досыта здешней баланды наелась!.. Пожалуйста, не надо меня к делу Кучера приобщать…
– Как же без этого?
– Гражданин начальник! Я всё расскажу, что знаю. Я вам помогу!.. Только не могу я уже здесь! Если срок добавят, то удавлюсь! И так уж из последних сил тяну. Жизни здесь нет!
Смеляков вздохнул и встал.
– Кстати, – спросил он, – а зажигалка «Ронсон» у вас?
Наташа удручённо махнула рукой.
– Пропала. Кто-то спёр её у меня в Орджоникидзе.
«Жаль, – подумал Виктор. – Одно вещественное доказательство пропало…»
Пройдясь из угла в угол, он остановился за спиной ссутулившейся девушки и сказал, подчёркивая голосом важность своих слов:
– Дело в том, что я не могу просто так оставить вас в покое, Наталья Сергеевна. Если вы согласитесь помочь мне, то тогда можно подумать, как помочь вам выпутаться из всего этого. Но если нет…
– Да я помогу вам! С радостью помогу!
Смеляков видел, что Кутузова на самом деле была рада рассказать всё, что от неё требовалось. Любой разговор с кем-нибудь, кто пришёл с воли, был для неё настоящей радостью, так как вырывал из чёрной трясины повседневной тоски. Наталья готова была теперь говорить сутки напролёт, только бы как можно дольше не возвращаться в барак, где женщины с татуировкой на лицах провоняли махоркой и в их жёлтых глазах не проглядывалось ничего, кроме животной тупости.
Виктор грустно улыбнулся и вернулся за стол.
– Что ж, – сказал он глубокомысленно. – Я подумаю, как вам помочь…
– Как угодно, гражданин начальник. На всё соглашусь, только бы ни минутки лишней не торчать в зоне…
– Вы упомянули, что звонили Груздикову и Кучерен-кову до того, как попали сюда.
– Да.
– Они о своих делах что-нибудь рассказывали?
– Кучер говорил, что ребята стали работать серьёзнее. Но ничего конкретного.
– Кучер у них главный?
– Да.
– Своими планами делился с вами?
– Нет.
– Наташа! – Смеляков пристально посмотрел девушке в глаза и в очередной раз отметил: «А ведь очень хороша эта чертовка». Придав голосу доверительную интонацию, он сказал: – Давайте сделаем так. Вы напишете мне всё, что знаете об их прошлых похождениях. Что-то я знаю, чего-то не знаю. Мне нужна полная картина тех лет. Согласны?
– О чём речь! Мне бы только тут ни дня лишнего не торчать! – вырвалось у неё. Затем она понурилась и замолчала. Просидев с минуту молча, Наташа подняла голову, и Виктор увидел слёзы в её глазах. – Боже, как хочется вырваться отсюда. Обрыдло тут до чёртиков!..
– Мне нужно, чтобы вы изредка, скажем, раз в два-три месяца звонили Кучеренкову или кому-нибудь из их компании. Они ведь не знают, что вы получили срок?
– Ничего не знают.
– Очень хорошо.
Через несколько минут Смеляков уже шагал по коридору, вполне удовлетворённый результатами разговора. Кутузова дала ему номер телефона Сергея Кучеренкова, теперь можно было приступить к активной работе по этой группе.
Капитан Зуева, начальник оперативной части ИТУ, молодая женщина, синеглазая, с высоким лбом, тонким носом, тонкими же губами, старавшаяся держаться по возможности строже, подняла голову от бумаг на столе. В отличие от большинства женщин, зелёная форма и погоны были ей к лицу.
– Всё в порядке, товарищ капитан? – спросила Зуева и провела ладонью по гладко зачёсанным и собранным на затылке волосам. – Успешно?
Он кивнул и устроился на скрипнувшем стуле перед письменным столом. В кабинете горел верхний свет, за окном лежала кромешная тьма. За спиной Зуевой висела фотография Дзержинского в массивной раме, выкрашенной под бронзу. На облупившейся стене зелёного цвета эта рама смотрелась нелепо и смешно. Стекло, закрывавшее фотографию «Железного Феликса», было сильно засижено мухами.
– Всё о’кей, как выражаются проклятые капиталисты. – Виктор улыбнулся. – Не угостите ли чаем, Татьяна Сергеевна?
– С удовольствием. – Зуева воткнула обтрёпанный провод электрического чайника в розетку и полезла в шкаф посмотреть, нет ли у неё печенья или каких-нибудь леденцов. – Вам с сахаром?
– Давайте перейдём на «ты», – предложил Виктор. – Мы с вами в одном звании, вполне можем говорить на равных.
– Давайте, – живо согласилась женщина, лицо её просветлело. Появление столичного гостя заметно скрашивало серые будни. Она захлопнула лежавшую на столе папку и поставила её в шкаф. На столе появились две чашки, коробка с кусковым сахаром и блюдце с раскрошившимся печеньем. – К сожалению, ничем другим побаловать не могу. – Зуева виновато пожала плечами.
– А ничего и не надо. Хочется просто крепкого и сладкого чая… Таня, я побеседовал с Кутузовой и должен сказать, что это хороший материал… Вербуй её.
– Вербовать? – Начальник оперчасти повернула голову к загудевшему чайнику.
– Тебе она здесь пригодится для работы. Поверь мне, она готова. Не откладывай это в долгий ящик, Таня.
– Надо подумать.
– Ты её готовь к вербовке, собирай потихоньку материал, а заодно задействуй её в разработке моей группы, которой я занимаюсь на воле. Пусть Кутузова вспоминает всё, что может. А ты мне пиши. Как можно больше пиши, Таня.
– Не люблю я писаниной заниматься, – призналась Зуева, смущённо улыбнувшись.
– Без этого в нашем деле никак нельзя.
– Знаю. – Она вздохнула.
– А через какое-то время, по моей команде, ты дай возможность Кутузовой позвонить в Москву своим дружкам.
Меня интересует прежде всего Кучеренков.
– Отсюда позвонить?
– Они не знают, что она получила срок, – пояснил Виктор. – Разумеется, звонки должны проходить под твоим контролем. Понимаешь?
– Как не понимать!
– Кутузова для меня – единственная ниточка к целому, возможно, вороху краж. Я очень рассчитываю на тебя, аня. – Он обаятельно улыбнулся. – Ты моя надежда… стати, тебе очень идёт форма. И глаза у тебя становятся т неё зеленоватыми.
Зуева слегка покраснела.
– Они у меня легко цвет меняют: то серые, то голубые, то в зелень уходят… Зависит от окружающей среды. От стены и рубашка зелёные, и глаза зеленеют… – Зуева оспешила отвести взгляд и встала, чтобы заняться кипятком. Оправив рубаху и юбку, она остановилась перед чайником и стала ждать, чуть наклонив голову.
В Москве Виктор первым делом попытался выяснить, что за кража произошла в ателье по ремонту радиотехники. Прежде всего он отыскал это ателье и переговорил с директором – крупной женщиной, с двойным подбородком, мелкими глазками и жалобным выражением лица.
– Да, была у нас кража, – сказала она, предлагая сыщику стул. – В восьмидесятом году была. Вы присаживайтесь, товарищ капитан, у меня тут тесновато, но мы разместимся. Может, чаю хотите?
– Спасибо, не надо, Генриетта Давыдовна. Когда произошла кража, вспомнить можете?
Директор некоторое время смотрела задумчиво в потолок и беззвучно шевелила губами, затем сказала:
– В мае, вскоре после праздников. Крайне неприятная история.
– Всякая кража неприятна.
– Но тут ведь воров не нашли. А деньги за пропавшие ещи надо клиентам выплачивать. Пришлось из премиальных брать и самим скидываться. Очень неприятно ыло.
– А почему не нашли воров?
– Да никто особо и не старался. Пришёл ваш коллега, ожилой такой, равнодушный, перегаром разит… Поспрашивал и ушёл. Я несколько раз звонила в милицию, справлялась, а мне в ответ: «Ждите»…
– Он что же, даже заявления у вас не взял?
– Ничего не взял. Никаких протоколов не было, ничего не было. Поспрашивал и всё.
– А что пропало?
– Телевизор «Юность», какой-то отечественный магнитофон и импортный «Панасоник». Очень дорогой магнитофон, вы же понимаете.
– Переносной телевизор «Юность»? – уточнил Смеляков. – Красного цвета?
Генриетта Давыдовна надула губы и уставилась на сыщика.
– Так вы в курсе? Да, переносной и, кажется, красного вета. Но теперь уж точно не скажу, всё-таки четыре года рошло. А почему вы знаете про «Юность»? Нашли-таки? Почему ж никто не сообщил? – возмутилась она, и всё её крупное тело заколыхалось. – Вот ведь безответственность!
– Не нашли ничего, Генриетта Давыдовна. К сожалению, ничего не нашли и, судя по всему, не искали. Но теперь я этим занимаюсь вплотную…
– Было бы очень разумно наказать, товарищ капитан, не только тех, кто у нас вещи украл, но и тех, кто свою непосредственную работу по их поимке не стал выполнять!
– Это уже в компетенции прокуратуры… Что ж, спасибо вам за информацию. Особенно за телевизор «Юность».
– Знаете, как говорят евреи? – засмеялась директор. – Спасибо мало, а три рубля как раз…
Сразу из ателье Смеляков направился в 110-е отделение милиции, на территории которого располагалось ателье. Заместитель по розыску встретил его настороженно.
– Кража из ателье по ремонту радиотелевизионной аппаратуры? Я в восьмидесятом году здесь не работал.
– А кто из оперов за этот участок отвечал?
– Василенко. Был у нас такой. Два года, как выгнали его из органов. А я два года назад сюда пришёл. Про Василенко легенды ходили в связи с его пьянством. Все мозги пропил, не делал ни хрена.
– Ясно.
– В архиве вряд ли что сохранилось, если был отказной. А Василенко, скорее всего, отказал, если исходить из того, что вам рассказала директор ателье.
– Вряд ли. Он даже заявления не взял.
– Ну тогда нет смысла искать следы этих материалов, – сказал зам по розыску.
– Ладно, – решил Виктор, – тогда поступим следующим образом. Посылайте в ателье опера, который закреплён за этим участком. Пусть возьмёт у директора приёмного пункта заявление, а также объяснения у всех работников ателье, кто помнит хоть что-нибудь о той краже. И если представится возможность, то надо найти потерпевших, я имею в виду клиентов того ателье. Может, кто-нибудь даст приметы пропавшей аппаратуры, может, техпаспорт на магнитофоны остался… Словом, собирайте весь возможный материал. Надеюсь, дня за четыре управитесь?
Было уже около десяти вечера. Смеляков полулежал на кровати и проглядывал газету.
– Витюша, давай сходим на выставку. – Вера осторожно прилегла рядом и обняла мужа за шею. Он с удовольствием почувствовал, как её упругий круглый живот, становившийся день ото дня больше и больше, упёрся ему в поясницу.
– Что за выставка?
– Сегодня мне Ленка Жукова звонила. Похвастала, что у Сашки будет персональная выставка в горкоме графиков.
– У какого Сашки?
– У брата её, фотографа. Помнишь его?
– Конечно, помню. Любопытный мужик. – Виктор отложил газету. – Так у него что, дела в гору пошли?
– Его в прошлом году во «Внешторгрекламу» взяли работать. Это солидно. Он там и с шубами, и с брильянтами, и со всяким прочим богатством работает. Плакаты с его фотографиями выходят, календари.
– Ишь ты! Ладно, сходим, – пообещал Виктор и поцеловал жену в лоб. – Тебе нужны хорошие впечатления. – Он погладил Веру по животу и улыбнулся.
– Мне нужны очень хорошие впечатления, – поправила она.