Испытание киллера Пучков Лев

Глава 5

Парик из натурального волоса старит Стаса лет на двадцать, не меньше — за пять дней лохмы рыжеватых волос свалялись комками, и теперь мой соратник похож на некое подобие гигантского пуделя, брошенного хозяевами. Живописные лохмотья и недельная щетина — все это вписывается в имидж закоренелого бомжа, который мы старательно примеряем на себя для успешного вскрытия программы «Подснежник» вот уже пятый день. Если верить Стасу, вид у меня ничем не хуже, чем у него. Точнее — ничем не лучше.

Правда, когда мы появились в подвале подготовленного к сносу дома, который избрали в качестве своего временного обиталища наши «соратники», профессиональные бомжи нас раскусили, но гнать не стали.

— Живите на здоровье, — радушно разрешила неофициальная лидерша подвала Леся, — места всем хватит…

Затем она понюхала воздух и ощерилась беззубой улыбкой, сделав неожиданное предположение:

— Репортаж делаете? А на камеру снимать будете?

Мы со Стасом принялись активно недоумевать по поводу столь странного приема.

— Да нам все равно — нет так нет, — беззаботно оборвала Леся, объяснив, что от нас не так пахнет. Оказалось, что бомж пахнет подвалом, помойкой, канализацией и вообще — нежитью. Пришлось экстренно придумывать правдоподобную версию: бомжи мы недавние, поскольку нас обоих «кинули с хатой» в соседнем городе и пообещали «завалить». Вот и пришлось на товарняке подаваться куда подальше. Пока решили перекантоваться здесь, а там видно будет.

Вот так состоялось наше «вливание» в «коллектив», дабы острей проследить один из основных аспектов левой деятельности нашей подконтрольной мафии — программу «Подснежник». Об этом «Подснежнике» вскользь упомянул Мирюк — но в общих чертах: ничего конкретного губернаторский исполнитель не знал. Такую же скудную информацию выдал прокурор, упомянув, что за осуществление программы отвечает замначальника УВД по ООП (охране общественного порядка) — он же младший брат начальника УВД.

На следующий день после «самоубийства» прокурора пришлось экстренно менять место дислокации: позвонил муж Оксаны и предупредил, что вечером явится из командировки. Саша Шрам прошвырнулся по объявлениям и обнаружил сносный домик в глухой оконечности Халтуринского района, который сдавали на три месяца за два «лимона» вперед. К обеду мы туда переехали. Оксана озаботилась качественным изменением моего внешнего вида: пятна, которыми наградил меня Бо, сошли, и теперь я был удручающе похож на свои многочисленные отксеренные фотографии, находящиеся на руках у всех патрульных нарядов и висящие на стендах «Их разыскивает милиция». Оксана принесла два симпатичных парика — рыжий и шатен. От рыжего я с ходу отказался и уже через пять минут после ходил, прислушиваясь к своим ощущениям: приклеенный на какой-то удивительный клей шатен давил на череп, вызывая зуд и желание почесаться.

— Это пройдет — привыкнешь, — успокоила меня Оксана и принялась за Стаса. Спустя три часа я уже настолько сжился с новообретенной деталью внешности, что начал о ней забывать — парики были изготовлены мастерски.

Город гудел. Обязательный Настырный не постеснялся: в утреннем выпуске «Новой недели» во всю первую страницу зиял этот суперскандальный материалец. Ближе к вечеру позвонил Слава Завалеев и сообщил, что меня желает видеть врио областного прокурора Сухов.

Я позвонил Сухову и договорился о встрече. В этот раз мы подъехали к скверу напротив прокуратуры на «Ниссане», приняли врио прокурора и отъехали пару кварталов, после чего я попросил Сашу с Коржиком прогуляться минут десять.

— Он должен был умереть тихо, — напустился на меня Сухов. — Без всех этих ненужных эффектов! Ты катастрофически ускорил развязку, и теперь нам придется очень туго. И потом — что это за история с твоими родителями? Это что — действительно… эээ… все так и было?

— Это он сам, — невозмутимо парировал я, с удовольствием отметив, что туго будет теперь не мне одному, а «нам». — Я узнал об обстоятельствах гибели моих родителей из достоверных источников, явился к нему вечером и сказал — ты мразь и дерьмо. Если хочешь как-то загладить свою вину — застрелись как настоящий мужик. Ну и вот…

Далее Сухов изложил, какие это проблемы у «нас» возникают. Бригада от Генпрокуратуры России ожидается уже сегодня вечером — работать по факту самоубийства главы областной юстиции. На момент прибытия бригады получается картина известного художника «Утро в лесу»: три посторонних медведя в глухом лесу, где им ничего обломиться не может — все их боятся и никто не доверяет. Никто из «правильных», в свое время зашантажированных начальником УВД и его шайкой, показания давать не станет, потому что трясутся за свое благополучие. Фактических зацепок по УВД у нас не имеется — а именно с них следовало бы начинать расследование…

— Подождите, подождите, — возмутился я. — А что по губернатору? Этого что — недостаточно?

— А по губернатору нужна правительственная комиссия! — ехидно выдал Сухов. — Чтобы лишить его парламентской неприкосновенности! Без этого никто не имеет права его пальцем тронуть!

— Ну и что теперь? — упавшим голосом вопросил я. — Что ж — выходит, все зря? Сколько труда вложено… А вы? Что ж вы раньше не сказали?!

— А я не Ванга, чтобы предположить, что этот… кхм… ну, что он застрелится и опубликует свое раскаяние тиражом в двести тысяч экземпляров! — мудро заметил Сухов. — Я думал, что мы все аккуратно распутаем, я прошвырнусь в столицу и все устрою по поводу правительственной комиссии — втихаря, так сказать…

— А теперь, значит, прошвырнуться не получится, — пробормотал я. — Да, не получится… Бригада приедет, надо вам будет с ними — туда-сюда…

— Ну, это мы еще посмотрим, — многозначительно заметил Сухов. — Они будут ковыряться минимум неделю. Кое-что я им подкину и… и слиняю в столицу. Они тут без меня обойдутся. Того материала, что у нас имеется, будет достаточно, чтобы заинтересовать парламентариев… ммм… есть у меня там один человечек стоящий… А я, помимо этого, постараюсь прорваться на личный прием к МВД.

— А к МВД зачем? — удивился я.

— А ты представь себе: к нам внезапно прилетает парламентская комиссия во главе… ну, допустим, с председателем комитета по безопасности, а в купе с ней — следственная группа МВД под руководством самого министра? — вкрадчиво произнес Сухов. — Каково? А мы им тут — оп! — нате вам на блюдечке жареные факты! Представляешь?

Я покивал головой — действительно, перспектива заманчивая.

— Я все сделаю, что в моих силах, — твердо пообещал я. — Есть тут у меня одна задумка. Это по поводу «Подснежника» — помните, из показаний Мирюка?

– «Подснежник», «Подснежник»… — Сухов наморщился. — А, это насчет бомжей, что ли?

— Именно, — подтвердил я. — Мы как раз сейчас разрабатываем этот вариант, так что…

— Это уже детали, — оборвал меня Сухов. — А суть такова: за неделю тебе надо полностью уничтожить компромат на «правильных», которых зашантажировал начальник УВД. И убедить их в том, что этого компромата не существует. Только в этом случае показания польются рекой. Эти уроды ни с кем особо не церемонились, так что у людей накопилось достаточно… Надо зафиксировать по УВД что-то особенно мерзкое — чтобы было за что ухватиться и с ходу начать раскручивать. С губернатором у тебя получилось очень даже недурственно — продолжай. И еще… надо вот этих девочек — что использовал для шантажа начальник УВД… оооээммм… ну, в общем, их надо куда-то убрать, иначе их используют, как средство давления на «правильных». Яволь?

— Не понял! — возмутился я. — Вы что же — предлагаете их всех перемочить? Да их там, может, десятка полтора! Не накладно ли выйдет?

— Ну что ты прямо! — недовольно поморщился врио. — Они должны отсутствовать от силы месяц-полтора. При благоприятном раскладе за этот срок все должно завершиться. Идея ясна?

— Вот это вы задачку задали! — жалобно воскликнул я. — Компромат — более-менее понятно, зафиксировать факты — это уже отработано, а вот с девочками… Ну что мне делать с таким количеством малолетних шалав? Ума не приложу!

— Думай. Проявляй солдатскую смекалку. И помни — на все про все у тебя неделя. За день до того, как будет вылетать правительственная комиссия и следственная группа МВД, я позвоню…

Вот такой разговор получился у нас с врио областного прокурора после скоропостижной кончины Чужестранцева. А еще позже мы со Стасом присоединились к девятерым бомжам, обитающим в подвале предназначенного для сноса дома…

Эти пять дней мне запомнились надолго — и не из-за вездесущих блох, которые прочно поселились в моем роскошном парике уже в первую ночь пребывания в подвале. Побыв в шкуре бомжа, я понял, как уязвим любой человек, не имеющий крепких зубов и хорошей поддержки в стане сильных мира сего, и как легко можно оказаться в положении парии, вышвырнутого за рамки общества стечением обстоятельств.

За пять дней совместной жизни эти несчастные люди стали нам ближе — теперь программа «Подснежник» стала интересовать нас не как отвлеченный факт. Нам хотелось спасти этих людей, уберечь от той участи, что постигла всех их предшественников. Да, спешу пояснить: Мирюк и прокурор сказали, что бомжей отлавливает какое-то специальное подразделение милиции, которого формально вроде бы нет. Отлавливает, куда-то вывозит и… и на этом информация обрывается. Известно, что заведует «Подснежником» младший брат начальника УВД — его зам по ООП. Мы уцепились за этот тайный геноцид районного масштаба, но ничего конкретного установить не удалось. Облавы на бомжей никто не делал — хватали по одиночке и тащили в спецприемник. Там след и обрывался. Для непрерывной слежки за спецприемником Бо выделил парный пост — два человека постоянно сидели в машине и наблюдали за всеми телодвижениями стражей правопорядка. Пятидневное наблюдение показало, что в широкие ворота спецприемника заезжают либо автозаки, либо «ПМГ» (патрульные «уазики») — в крайнем случае новая «шестерка» начальника объекта. Но однажды наблюдатели сообщили, что часов в шесть пополудни в ворота спецприемника заехал небольшой фургон-рефрижератор с надписью «Новотопчинский хладокомбинат». А через десять минут выехал и укатил прочь. Саша Шрам тут же позвонил Славе Завалееву, и через час Серега Айдашин забрался на этот самый хладокомбинат, чтобы полюбопытствовать насчет странного фургона. Машина оказалась на месте — на охраняемой стоянке. Сторожа автостоянки понятия не имели, кто куда ездит, и ни за какие деньги не могли ничего припомнить.

Параллельщики наши тоже не сидели сложа руки: помимо слежки за спецприемником моя команда готовила акцию «Аллергия» (это Оксана так обозвала — вроде бы романтично и в то же время таинственно) и фиксировала все контакты начальника УВД и его замов. Слава Завалеев загрузил комплект спецаппаратуры в микроавтобус «Мицубиси» и вместе с Айдашиным занялся кропотливой оперативной работой. Несколько раз «Мицубиси» тормозили менты в разных частях города, но у Славы имелся документ, удостоверяющий, что они осуществляют полномасштабный дозиметрический контроль в рамках программы «Мирный атом — в каждый дом!!!» — менты разевали рот и тащили свои «тормозки» с обедами — просили померить, не радиоактивные ли огурцы им подсунули злые жены.

Следить за первыми лицами области оказалось нетрудно — они чувствовали полную безнаказанность и отсутствие контроля.

За время фиксации контактов начальника УВД и его замов удалось записать:

– «совещание» начальника УВД с авторитетами азербайджанской общины, на котором обсуждался вопрос о переносе рыбного павильона с Центрального рынка в Кировский район. В этом павильоне азербайджанцы торговали осетриной и черной икрой без лицензий, а в последнее время Центральный рынок взяли под свою руку казаки, воспользовавшись распадом Центральной группировки, и стали наводить жесткий порядок. На сборище, кстати, присутствовал мой кореш Протас, который не забыл напомнить, что условие о сдаче моей головы за сто тысяч долларов остается в силе;

— встречу начальника УВД и начальника ГАИ с чеченским авторитетом Лемой, который ведает в нашей области угоном и переоформлением автомобилей: Лема за хорошие деньги договорился со стражами порядка об открытии филиала своего авторынка в Халтуринском районе, на выезде из города;

— планерку младшего брата начальника УВД — зама по ООП с бойцами полка ППС, которым вменялось в обязанность вести непрерывное наблюдение за членами следственной бригады Генпрокуратуры: бойцы отчитались о нормальном ходе работы бригады, которая не делает попыток забраться куда не следует. В завершение планерки, когда бойцы удалились, зам по ООП вызвал к себе начальника ФОКа (это так именуется загородный спортивно-оздоровительный центр УВД) и сообщил, что в субботу бригада Генпрокуратуры пожалует в сауну — дали-таки совратить себя москвичи! В общем, надо организовать обслуживание и заодно заснять, как будут прокуроры развлекаться с малолетними шалавами, — в обычном порядке, чтобы можно было гостей урезонить при решении внезапно возникающих вопросов.

…Утро пятницы ознаменовалось неожиданным ускорением событий. Мы со Стасом, как обычно, совместно с остальными обитателями подвала мирно ковырялись на рыночной помойке, озираясь по сторонам в поисках чего-нибудь съедобного.

Часов в одиннадцать к рыночной помойке подкатил знакомый «СААБ». Оксана вышла из машины и стала деловито возиться с левым зеркалом, делая вид, что именно это занятие в данный момент самое важное из всех земных дел. Я незаметно выскользнул за ограду — бочком-бочком, приставными шажками, имитируя непрекращающиеся поиски добычи.

Оксана была чрезвычайно лаконична:

— Сухов звонил Славе. Завтра вечером прилетают — в 22.30. Что делать?

Спустя полчаса в нашей штаб-квартире имело место бурное обсуждение сложившейся ситуации. Мы выработали план действий, обговорили детали и разбежались работать. Слава направился к стоянке своего микроавтобуса — переориентировать оборудование на несколько иной характер работы. Саша Шрам с Коржиком помчались инструктировать бойцов, дежуривших у спецприемника. Серега Айдашин убыл к соседствующему с «бичевским» домом скверику — попугать скучающих там старушенций «зверствами», которые в последнее время творят в городах бомжи, примерно две трети которых являются кровожадными секс-маньяками, специализирующимися исключительно на расчленении грудных младенцев и изнасиловании беременных женщин. В том, что бывшему оперу удастся с успехом навешать старухам на уши продукцию итальянского производства, можно было не сомневаться. А мы с Оксаной убыли к месту расположения рыночной помойки на «СААБе».

Вечером, когда все наше бичевское братство улеглось почивать, ко мне подползла Леся и шепотом спросила:

— Что — наклеивается что-то интересное? — и успокоила меня: — Ты не думай — я никому не сказала… Ну, что ночами ты к коллегам выходишь и про сегодняшнее тоже… Ты только скажи — будете съемки делать, да? Сегодня?

Я скорбно вздохнул — так вот в чем дело… Бедная бомжиха считает меня и Стаса какими-то крутыми репортерами.

— Так что — будете снимать? — вновь поинтересовалась Леся и замерла затаив дыхание. «Эх, Леся — как же мне жаль тебя, несчастная дурочка…»

Они явились во втором часу ночи. В подвал ворвались несколько человек, которые поливали нас ярким светом фонариков, не давая возможности рассмотреть, кто же это тут хозяйничает.

— Все на выход, — буднично скомандовал голос из темноты. — При попытке к бегству — расстрел на месте. Вперед1

Так-так… Серега Айдашин сработал как надо — бабки вняли «голосу гражданской совести» и стуканули куда следует насчет злых бомжей, безнаказанно резвящихся в подвале. Теперь осталось пожелать, чтобы все остальные мероприятия не подкачали…

У входа в подвал тихо урчал допотопный «воронок», возле которого находились какие-то люди, мерцавшие во тьме огоньками сигарет.

— Давай, пошли по одному, — распорядился кто-то у автовокзала — где-то спереди раздался смачный шлепок и тоненький вскрик — направляющего нашей колонны попотчевали «дубинолом» для ускорения. Мы погрузились за пятнадцать секунд — злой дядька у подножки подгонял каждого сочным шлепком дубинки, и желающих медлить не было. Последним садился Женя-афганец — впопыхах никто не обратил внимание на то, что он отстал от общей кучи, и теперь ему некому было помочь забраться на подножку.

— Брось костыли! — внезапно крикнул дядька с дубинкой. — Не положено с палками. Давай — так лезь!

— Не брошу! — упрямо заявил Женя и глухо выругался. Сердце мое болезненно сжалось — реакция — блюстителей порядка на такие прецеденты каждому знакома до боли.

— Да брось ты костыли, лезь давай! — торопливо выкрикнул я, сунувшись к выходу.

Снизу у автовокзала раздался глухой удар — дубинкой по спине, затем смачный щелчок, будто вмазали кулачищем по роже — за ударом последовал удивленный хоровой выдох. Недаром беспокоилось мое чувствительное сердце — Женя-афганец никому от ситуации и количества противника.

— Дверь! — бешено заорал кто-то из темноты. «Запускающий» хлопнул решетчатой дверью, замуровывая нас в камере, и тяжело спрыгнул на землю. А у автозака уже вовсю работали конвоиры — тяжелые удары дубинок и резкие выдохи слились в частый дробный стукоток на фоне кромешной темноты, разрезаемой тонким лучиком фонарика: кто-то стоял в стороне и подсвечивал, чтобы остальным было удобнее «трудиться».

Вскоре все стихло: опять заплескались лучи фонарей, которые включили освободившиеся блюстители порядка, чтобы посмотреть результат.

— Не дышит, — констатировал кто-то из темноты. — Переборщили слегонца.

— Да хер с им, — резюмировал «запускающий», с кряхтением забираясь в «тамбур» автозака и вставляя ключ в замок двери. — Давай — тяни его сюда…

В спецприемнике с нами разбирались недолго. Всех загнали в «отстойник» — просторное помещение без окон, разгороженное толстой решеткой от пола до потолка и осещаемое единственной тусклой лампочкой, замурованной в практически непроницаемый матовый плафон. Сюда же бросили Женин труп — наши конвоиры так славно поработали, что узнать его было невозможно. Затем нас по одному стали уводить в узенькую дверь, прорезанную во второй половине «„отстойника“» подошла и моя очередь — рослый сержант распахнул дверь, уцепил меня за кудри — больно стало, будто настоящие! — и поволок. Вскоре я сидел в прокуренной комнате с двумя обшарпанными столами, большим железным ящиком для бумаг и плешивым старлеем с лисьим лицом, который что-то строчил в потрепанный журнал.

— Имя, фамилия, дата рождения, место жительства, место последней работы, — привычно выпалил старлей, едва мазанув по мне взглядом. Я тут же наврал что-то — старлей застрочил в журнале, мурлыкая под нос и непрерывно двигая нижней челюстью. Еще раз мазанув по мне взглядом, старлей скомандовал застывшему у косяка сержанту: — Следующий!

— А что ж вы меня по компьютеру не проверили? — на прощание поинтересовался я, приоткрыв дверь и обнаружив, что во дворе меня уже ожидают двое крепких молодцев волкодавьего обличья. — Может, я какой-нибудь крутой преступник и в розыске?

— Шевели булками, мразота, — лениво отреагировал старлей. — Таких, как ты, в нашем компьютере нету и быть не может.

«А вот и лопухнулся ты, старлей! — злорадно подумал я, когда двое волкодавьего обличья тащили меня через двор под какой-то навес. — В вашем компьютере я есть — и во всех ракурсах! А еще ты упустил случай срубить одним махом сто штук цветной „капустки“… Вот что значит — невнимательность к людям!»

Под навесом стоял… белый фургон хладокомбината.

— Пошел, — коротко распорядился скучающий у задней двери фургона дядька с погонами старшими и гостеприимно приоткрыл одну створку.

Ага, «запускающий» — узнал я его по голосу и слегка замешкался, пытаясь рассмотреть его лицо.

Бац! — я получил от «запускающего» дубинкой под зад и пулей влетел в фургон, где уже сидели сотоварищи по несчастью. Оказавшись внутри, я облегченно вздохнул: до этого момента имелось опасение, что менты будут «шмонать» каждого из нас и нащупают микрофоны, вшитые заботливым Славой Завалеевым в мою рванину сегодня утром.

— Даже обыскать не удосужились, — жарко шепотнул мне Стас, которого притащили спустя две минуты вслед за мной. — Они что — всегда так халатно службу несут?

— Может, у них инструкция такая? — высказал я предположение. — Что можно нашмонать у бомжа?

— Они брезгуют, — раздался откуда-то из угла всхлипывающий голос Леси. — Мы же нечистые… Они потом руки с хлоркой будут отмывать…

Везли нас что-то около двадцати минут — сначала я считал повороты, затем сбился и плюнул. Гораздо больше сейчас меня нанимала мысль об эскорте, о «Ниссане» и Славином микроавтобусе с аппаратурой — сей эскорт должен был следовать за фургоном на почтительном удалении и в то время не упустить нас из вида. И хотя в «Ниссане» сидели четыре хорошо вооруженных и прекрасно подготовленных бойца, способных уложить на три счета целый взвод, если вдруг что, а Слава с Серегой тоже вполне могли оказать достойное сопротивление, я нервничал. Какой-нибудь заблудившийся омоновский рейд в рамках операции «Гастролер» попадается по дороге — и привет, пишите письма! Вся проделанная работа псу под хвост, наши со Стасом жизни — на волоске, и вообще…

Снаружи раздался негромкий лязг и жужжание мотора — будто поехали в сторону тяжелые раздвижные ворота. Затем фургон еще пять минут петлял и наконец затормозил, не глуша двигатель. Дверные створки распахнулись настежь.

— Выгребай! — скомандовала голова «запускающего», возникшая над уровнем фургонного пола. — Да побыстрее — а то я вам!

Мы спешно выгрузились — осмотревшись по сторонам, я обнаружил, что нахожусь в глухом складском дворе, изрядно захламленном каким-то громоздким оборудованием в разломанных деревянных ящиках. Над запертыми дверями складов тускло мерцали плафонированные фонари, скудно освещая примерно две трети дворового пространства и участок стены ограждения, поверх которого я никаких прибамбасов охранного характера не обнаружил.

— Ну вот вроде бы и прибыли, — забормотал я под нос, адресуясь к микрофонам, вшитый в мой «прикид». — Двор глухой, забор чистый — тишина… А над дверьми, куда нас ведут, номер — 18, 18, 18, 18…

— Ты чего там бормочешь? — поинтересовалась вездесущая Леся, догоняя меня у широко распахнутой двери хранилища под номером «18». — Все-таки будете снимать?

— Я тебя очень прошу — отстань! — скозь зубы прорычал я на ухо испуганно отшатнувшейся бомжихе. — Все объясню потом — если все получится…

В хранилище было пусто. В дальнем конце — у стены нас ожидали пятеро крепких молодцев в рабочей униформе — под мышкой у каждого из них явственно топорщился пистолет.

— Сколько? — поинтересовался упитанный розовощекий малый.

— Одиннадцать, — ответил запускающий и махнул рукой на пыхтевших позади ментов, волокущих по полу брезентовый мешок с телом Жени-афганца. — Один из них уже того…

— Понятно, — лениво бросил розовощекий и махнул рукой на выход из хранилища. — Свободны.

Менты дисциплинированно развернулись и потопали из хранилища. Когда последний из них скрылся за дверью, розовощекий подошел к здоровенному рубильнику на 380 вольт, ручка которого находилась в положении «включено» и перевел ее вниз. Я автоматически хлопнул ресницами, но мощная галогенная лампа, горевшая в центре потолка хранилища, не погасла. Вместо этого раздалось жужжание мотора — фрагмент торцевой стены медленно поехал вправо, представляя нашему взору спуск в подвал. На ступенях с той стороны поджидали двое молодцев в синей униформе.

— Давай за носилками, — распорядился розовощекий, жестом отправляя их в подвал. — Труп надо оттащить.

— Может, они оттащат? — неуверенно предложил белобрысый парнишка, кивая в нашу сторону.

— А ты их заставишь? — поинтересовался розовощекий, оборачиваясь к нам и ласково ухмыляясь — сейчас я заметил, что из нагрудного кармана униформы у него торчит антенна портативной радиостанции.

— Ты знаешь, Мики, если ты скажешь, я их заставлю друг у друга задницу сожрать! — заявил белобрысый, и вся компания радостно заржала.

— Цыть! — неожиданно раздражился радиооснащенный Мики. — Я сказал: носилки — труп! Быстро!

Двое с той стороны поспешно сиганули в подвал — судя по всему, с этим улыбчивым Мики шутить было небезопасно. Мы последовали за ними, понукаемые идущими сзади «рабочими».

— Интересно как… — пробормотал я, адресуясь к невидимым ушам Славы Завалеева. — убильник выключаешь, выключаешь рубильник… а потом — в подвальчик. А в подвальчике — пока что — семеро мужичков со стволами, да при станции. Семеро, семеро…

— Ты че там бормочешь? — внезапно заинтересовался Мики, хватая меня за рукав и выдергивая из общего строя.

— Бормочу, бормочу, бормочу… — пробубнил я по инерции, деревенея от неожиданности.

— Он припадочный, больной он! — пришла на помощь догадливая Леся, оборачиваясь к розовощекому. — Не пугайте его, а то щас упадет и начнется…

— Больной, говоришь? — Мики тяжело уставился на меня, затем рывком толкнул к стене и сноровисто ощупал с ног до головы.

— Ай-я-яй! Ай-я-яй! — тихо запричитал я, потряхивая головой. — Не бейте, дяденька, я хороший!

— Пошел! — скомандовал Мики, не обнаружив в моих лохмотьях ничего подозрительного. Я последовал за основной массой, успевшей за время своего «шмона» удалиться метров на пятнадцать. Насторожившийся Мики мягко ступал сзади, и я чувствовал затылком, что он не замедлит пустить в ход оружие, если с моей стороны последует какая-нибудь выходка.

В подвале было пусто. Голые стены, мощная галогенная лампа посреди потолка — и рубильник на 380, с ручкой в положении «включено». Ухватив меня под локоть, Мики подошел к рубильнику и перевел ручку вниз. Фрагмент стены подвала плавно поехал вправо, открывая большую железную дверь с винтовой задвижкой.

— Ай, ай, ай! Страшно, дяденька! — жалобно захныкал я. — тут, как и наверху, рубильник — вниз! Стена — поехала! Ай, ай, ай! — и затряс головой, стукая правой рукой в грудь.

— Заткнись, тварь! — возмущенно выдохнул Мики, хватая меня за парик и пребольно стукая головой о стену. Я захныкал почти натурально — из глаз сыпанули искры, панорама слегка спланировала справа налево и с трудом встала на место.

Один из «рабочих» отвернул ржаво заскрипевшую задвижку и с трудом распахнул дверь. Сверху опустились запыхавшиеся хлопцы с носилками, и я на миг отвлекся, наблюдая, как они сваливают на пол мешок с телом Жени. дружный изумленный выдох заставил меня вздрогнуть — бомжи попятились назад и стали испуганно роптать.

За дверью с задвижкой скрывался огромный холодильник — включившиеся внутри с некоторыми запозданием неоновые лампы осветили то, что в нем находилось, и на несколько секунд я замер в немой оторопи, созерцая открывшееся моему взору безобразие… Вот оно — то, из-за чего нам со Стасом пришлось столько вытерпеть в течение последних пяти дней. Предпоследний этап программы «Подснежник».

— Запихивайте их — че встали! — раздраженно прикрикнул на своих подручных Мики, не выпуская моего локтя. — Живее!

«Рабочие» засуетились — начали сноровисто проталкивать упирающихся бомжей… Там имелись двухъярусные стеллажи — так вот, эти трупы размещались небольшими группками на стеллажах, на некотором удалении друг от друга. Картина предельно ясна: людей мелкими партиями запихивали в этот холодильник, они сбивались в кучку, чтобы хоть как-то согреться, и старались держаться подальше от ранее замерших. Трупы в каждой группе сидели, плотно прижавшись друг к другу, обхватив колени руками и склонив головы к груди. Типичная поза замерзающего человека… Я вспомнил ежевесенние криминальные хроники в местных газетах — по статистике выходило, что в нашем городе каждый год из-под снега вытаивает полторы-две сотни бомжей, которые, по версии газетчиков, были застигнуты в лесополосах и на окраинах страшной метелью — оттого и замерзли, бедолаги… Да, предпоследний этап «Подснежника» продуман недурственно. Все теплое время самозамороженные бомжи хранятся в холодильнике — пока не выпадет густой снег. Затем их остается аккуратно вывезти за город и слегка прикопать в сугробе — это последний этап пресловутого «Подснежника»… Интересно — какой изувер догадался так обозвать эту мерзость?

— Теперь ты, больной! — раздался у меня над ухом вкрадчивый голос Мики. Я вздрогнул и выпал из оторопи — настала моя очередь залезать в этот богомерзкий холодильник.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил Мики, сверля меня глазами. — мне кажется — хочешь. А?

— Хочу, — честно признался я и внятно произнес, адресуясь к невидимым ушам Славы Завалеева и от всего сердца надеясь, что они открыты для моей информации: — можно работать. Вариант — нулевой. Вперед!

— Чего-чего? Переспросил Мики, хватаясь за кобуру и внезапно бледнея. — Повтори!

— Тебе повезло, Мики, — сообщил я утратившему розовость щек Мики и расчетливо звезданул его кулаком по темечку. Мики закатил глазки и плавно сполз по стене на пол.

«Рабочие» всего лишь секунду оторопело разевали рты — мне этого времени хватило, чтобы разобраться с хитрой застежкой Микиной кобуры, извлечь «ТТ» и взвести его секунда прошла — «рабочие» принялись активно рвать оружие из кобур, хрипло матерясь и падая на пол. Но баловать их патронами я не стал, хотя и показал первым движением ствола, что именно это собираюсь сделать. Я тщательно прицелился в мощную галогенную лампу посреди потолка и плавно нажал спуск. Оглушительно грохнул выстрел — лампа брызнула во все стороны ярким снопом сиреневых искр — в помещении наступила кромешная темнота.

— Кто в холодильник сунется — стреляю! — истошно завопил я и тут же упал на пол — пополз к двери холодильника, ухватив за руку бессознательного Мики. На звук моего голоса грохнули несколько выстрелов, затем кто-то крикнул:

— Не стрелять! В Мики попадете, бля! — и стрельба стихла. Затащив своего приятеля в ледяной мрак омерзительного холодильника, я закрыл дверь и изготовился для отражения внезапной агрессии извне.

Спустя несколько секунд на лестнице, ведущей в подвал, раздались частые мягкие шаги.

— Кто?! Кто там?! — надрывно крикнул кто-то из «рабочих», распластавшихся на полу и запоздало скомандовал: — Ну-ка, пацаны, — все на выход! Там кто-то есть!

Послышалась возня и приглушенная ругань — «рабочие» стали подтягиваться к лестнице. В этот момент где-то на лестнице отчетливо щелкнул детонатор, затем послышался металлический шлепок об пол — я прижался к стене холодильника, зажмурил глаза и широко раскрыл рот — сработал забытый армейский рефлекс.

— Ба-бах!!! — оглушительно рванул взрыв гранаты — осколки частой дробью шарахнули в дверь холодильника. В подвале раздались душераздирающие крики, затем забухали скупые пистолетные хлопки. Спустя несколько секунд наступила тишина — на фоне непрерывного звона перегруженных перепонок я разобрал встревоженный голос Саши Шрама:

— Бак?! Ты где, а? Давай выползай — мы все тута…

В течение последующих пяти минут в подвале кипела работа. Слава Завалеев с Серегой Айдашиным, вооруженные видеокамерами, снимали во всех ракурсах внутренность холодильника; Стас подсвечивал им мощным спецназовским «Драконом», который припер запасливый Коржик; я инструктировал впавших в транс бомжей, как им следует себя вести в течение последующих суток; а оставшиеся не у дел бойцы собирали у убитых «рабочих» оружие, шаря лучами фонарей в поисках своих гильз — марки пистолетов, увы, у противостоящих сторон не совпали.

Когда все было закончено, Саша Шрам и Стас отправились эвакуировать бомжей: им предстояло в течение ближайшего часа переправить наших случайных свидетелей в Верхний Яшкуль — под крепкую руку Бо.

Слава извлек из карман так и не пришедшего в сознание Мики радиостанцию, профессионально определил частоту и водворил «Мотороллу» на место.

— Пошли, орлята, — скомандовал Серега, приподняв веко Мики и посветив ему в глаз фонариком. — через пару минут этот корень очнется…

Спустя три минуты мы мирно ехали в Славкином микроавтобусе. Я пил прямо из горлышка паршивый коньяк «Метакса» (подделка, естественно), хмелел на глазах и слушал, как Слава записывает радиопереговоры очухавшегося Мики с хозяином. Информация о вторжении извне отсутствовала: Мики выдвинул версию о внезапном нападении злых бомжей, у одного из которых оказалась граната. Ну и ладушки, родной ты наш, — все получилось в соответствии с планом. Завтра эти переговоры мы используем на заключительном этапе «разработки». А сейчас — домой.

Глава 6

Проснулся я в десять утра и некоторое время не мог понять, отчего это бетонный пол подо мной странно пружинит и что, черт возьми, с моей головой. Придя в себя, я, наконец, сообразил, что лежу на кровати, весь такой чистый и светлый, как ангел, а с головой моей ровным счетом ничего — вернее, на голове — ничего. По причине тотальной побритости. Из зала раздавались негромкие голоса.

Не найдя ничего из одежды, я закутался в простыню и вышел в люди. В зале пахло свежесваренным кофе, который Оксана разливала по чашкам, между делом посвящая Стаса в утренние новости. Подружка моя выглядела архисоблазнительно — вся такая свежая, выспавшаяся, нарядная и страшно сексуальная — я аж зарычал от удовольствия. Стас на прелести Оксаны не реагировал: он туманно улыбался и сладко позевывая, глядя бездумно в экран телевизора. Я ощутил знакомый уже зуд под ложечкой — нездоровый такой зуд, можно сказать, атавистический, имя которому — запоздалая ревность. Вчера, после того как Стас с Сашей Шрамом благополучно эвакуировали бомжей в Верхний Яшкуль, Саша вернулся на базу один и сообщил, что завез Стаса к Милке. Судя по припухшему и счастливому виду «родственника», можно было смело утверждать, что они с Милкой всю ночь напролет… отнюдь не говорили про звезды… Тьфу, черт! — хватит уже, продано! Я лживо изобразил удовольствие по поводу факта присутствия Стаса и присоединился к кофепотребителям.

Новости были так себе. Всю ночь в городе шли повальные обыски: поднятые по тревоге силы милиции общественной безопасности и ОМОНа обшаривали каждый чердак, шастали по подвалам, коллекторам и бойлерным, действуя по отработанной схеме операции «Кольцо». Через средства массовой информации к народу обратился сам губернатор (!) и сообщил, что в городе орудует страшный маньяк-убийца, который маскируется под бомжа. Якобы за ночь он зверски расправился с двумя малолетними мальчиками и пригрозил, позвонив в УВД, что на этом не остановится. А посему — каждый бомж должен быть отловлен и идентифицирован с фотороботом, который имеется у сил правопорядка. В общем, звоните, граждане, и сдавайте всех обнаруженных бомжей куда следует.

— Ай да Сухов! — заметил я по этому поводу. — Вот и напрягся враг, застыл в стойке…

Были новости и покруче. Зам начальника УВД по ООП сегодня в обед слегка занедужит — это двести процентов. Занедужив, он обязательно вызовет участкового врача. А с врачом может, как бы между делом, в просторную квартиру занемогшего вельможи просочится под видом медсестры кто-то посторонний, но не вызывающий подозрений. Например, Оксана.

— Ты только халат подлиннее надень и застегнись на все пуговицы, радость моя, — посоветовал я псевдомедсестре, когда мы дошли до обсуждения деталей. — А то супруга замнача УВД тебя запомнит — женщины такие вещи не прощают…

По поводу внезапного недомогания, которое случится в обеденный перерыв, вопросов не было. Здесь Оксане не потребовался ее профессиональный талант, поскольку проблема эта разрешилась почти самопроизвольно. Предательство горничной Нади — хорошенькой девчушки двадцати трех лет, недавно закончившей колледж профессиональных домоуправительниц, в данном случае еще раз доказывало прописную истину: к каждому человеку, от которого хоть что-то зависит в сфере твоей жизнедеятельности, нужно иметь особый подход и соответствующее уважение. Любой маститый банкир, окончивший Оксфорд или Йель, прекрасно знает, что нельзя оскорблять лучшие чувства дворника, метущего дорожку у дома господина. Этот дворник должен если не любить своего работодателя, то, по крайней мере, уважать его как личность. Банкиру так удобнее — жить в обстановке тотального уважения и душевного комфорта. Это способствует хорошей работоспособности и в конечном итоге общему процветанию банкирского дома. Наши же вельможи, как известно, об Оксфорде слышали лишь из телепередач, а чему их учат в наших спецвузах, сам черт не разберет. Хозяин — барин. Крепостное право отменили в 1861-м, но псевдоинститут барства никто не упразднял специальным указом — этот пережиток по-прежнему процветает в нашей обреформировавшейся стране и является составляющей совместного бытия господ и слуг, — в любой госструктуре, доставшейся нам в наследство от монархистов, а тем, в свою очередь… А впрочем, хватит об этом — к делу!

Не далее как позавчера Оксана подкараулила горничную Надю, когда та возвращалась домой из господского дома, и предложила прокатиться в близлежащий ресторанчик, чтобы обсудить кое-какие перспективы. Естественно, мудрая психоаналитичка предварительно тщательно изучила круг общения объекта воздействия, и в процессе совместного времяпрепровождения за ресторанным столиком у прекрасных дам моментально возник полный душевный консенсус — как и следовало ожидать, учитывая феноменальный опыт и профессиональный уровень моей подружки. уже после третьего фужера бордо Наденька упала Оксане на грудь и «Раскололась» по всем позициям: любезный Дмитрий Сергеевич, несмотря на зрелый возраст, оказался половым дебоширом. Он активно имел свою хорошенькую горничную во всех мыслимых позициях, пренебрегая любыми средствами контрацепции и явным нежеланием последней участвовать в процессе. Впервые это случилось к концу второго часа пребывания Наденьки в вельможной квартире: супруга Дмитрия Сергеевича ознакомила горничную с интерьером, поставила задачи на день и укатила в ФОК (он уж этот пресловутый ФОК!) заниматься шейпингом. Тут подошло время обеда, явился хозяин, узрел молодое симметричное тело в форменном переднике и безо всяких предисловий овладел этим телом прямо на кухонном столе, применив всю свою недюжинную силу и разбив кофейный сервиз, — Наденька отчаянно сопротивлялась.

Когда после случившегося Наденька попыталась убежать из вельможного дома и заявила, что привлечет насильника к ответственности, удовлетворенный Дмитрий Сергеевич страшно удивился и заявил примерно следующее (со слов горничной): «Ну и дура ты — как там тебя? — ага, Надежда… Дура ты и есть дура. Е. ть я тебя все равно буду, когда захочу, — ты мне понравилась. А если попытаешься убежать или скажешь кому, через два часа после этого тебя отхарят два десятка здоровенных мужиков, свернут головенку набок и бросят в канализацию — это я тебе гарантирую. К ответственности же меня привлечь никто не может — я тут сам всех привлекаю… так что — живи себе и радуйся, что живешь…»

Вот такое получилось «признание в любви» сановного Дмитрия Сергеевича к хорошенькой девчушке Наденьке. С того раза это вошло в систему: Дмитрий Сергеевич воспылал к горничной животной страстью и пользовал ее при каждом удобном случае, не смущаясь даже критическими днями, естественными для женского организма. Особое удовольствие Дмитрий Сергеевич получал во время утренних занятий своей строгой супруги, которая изо всех сил старалась сохранить привлекательность своего немолодого тела и ударно трудилась во благо этого полезного дела. Квартира замнача УВД располагалась в том же самом вельможном доме, где некогда проживал ныне усопший Феликс. Утром жена Дмитрия Сергеевича выходила на лужайку перед домом и минут сорок изнуряла себя отработкой универсального комплекса тайцзи-цюань — чтобы обрести душевный комфорт и потрясающую гибкость членов. Горничная в это время как раз приступала к своим обязанностям — опаздывать ей строго воспрещалось! — и, естественно, являлась воплощением утренней свежести и чистоты — как положено любой молодой здоровой дивчине. Дмитрий Сергеевич, рыча от нетерпения, ставил эту свежесть раком у окна, которое выходило на лужайку, где в это время его супруга оттачивала «поглаживание гривы лошади» и «оседлывание ветра», и с превеликим энтузиазмом вгонял свою воспаленную плоть куда получится, одновременно наблюдая за супругой с высоты четвертого этажа и периодически бросая ей замечания наставительного характера. В завершение процесса Дмитрий Сергеевич, не стесняясь, кричал от переполнявшего его восторга — супруга на лужайке свято верила, что ее добродетельный муж таким вот образом душевно освобождается от неблагоприятной ауры после контрастного душа и эти восклицания не имеют никакого отношения к проявлениям оргиастического характера…

Разобравшись в злоключениях Наденьки, Оксана с ходу посвятила ее в наши планы. Горничная мгновенно согласилась сделать все, что ей по силам. Нет, деньги ей не нужны — она все сделает на общественных началах. Единственное осложнение возникло из-за того, что Наденьке казались мизерными наши меры по отношению к тирану.

— А нет у тебя чего-нибудь посильнее? — поинтересовалась слегка захмелевшая горничная, сверля Оксану лихорадочным взглядом. — Ну, цианистого калия там или синильной кислоты? Чтобы сразу — раззз!

Оксана успокоила вновь обретенную сообщницу, объяснив ей: все будет в свое время. В свой срок этого плохого дядю за все его прегрешения непременно расстреляют — он резвится последние деньки. А пока что обойдемся пятью таблетками сульфадиметоксина, которые и вызовут мощную аллергическую реакцию со всеми сопутствующими признаками…

В отношении второго звена операции «Аллергия» — участкового терапевта, в юрисдикцию которой входила милицейская элита города, — Оксана испытывала некоторое беспокойство.

— Понимаешь, я с ней церемониться не стала, потому что знаю ее очень давно и между нами весьма доверительные отношения, — поделилась Оксана своими сомнениями. — Но… понимаешь, она в принципе согласна нам помочь, однако, как мне кажется, может в самый неподходящий момент закатить истерику… Переживает очень. И еще — она не уверена, что вся эта наша задумка увенчается успехом. Слишком монументальна эта система — так она утверждает. Она не верит, что какие-то тайные силы, никак не проявляющие себя внешне, могут эту систему сломать. И я вполне понимаю это неверие…

Ого! Это было новостью…. До операции оставалась всего ничего, шестеренки механизма уже вовсю крутятся: где-то в кухонном уголке горничная Наденька, сверкая глазенками, толчет в ступке сульфадиметоксин и ждет узурпатора на обед… А между тем основное звено акции, как оказалось, может в решающий момент сорвать столь хорошо продуманный план. Ай-я-яй! И что теперь?

— Она очень мнительная и… и впечатлительная, — высказала свои соображения Оксана. — Способна на поступок, но под влиянием какого-нибудь сильного побудительного действия. Короче, тип — жена декабриста или… или что-то из серии «Вера Засулич»… Ну как?

Я задумался. Самым убедительным было бы явиться на телестудию, ворваться в эфир и объявить о начале тотальной борьбы с коррупцией. Наверняка Оксанину подружку вдохновил бы публичный расстрел всех мздоимцев и казнокрадов у здания областной администрации, но, увы, такой масштаб в данный момент был не по силам…

— А если он явится к ней со своей ксерокопией, содранной со стенда у ближайшего отделения милиции… это будет убедительно? — вмешался Стас. — Это ее вдохновит?

Ай да Стас! Разумеется, такой поступок может послужить сильнейшим мотивационным средством для подвига, но очень уж рискованно: вваливаться средь бела дня в поликлинику УВД, кишащую воинами правоохраны, будучи объявленным в розыск!

В 11.30 мы с Оксаной подрулили к одиннадцатому отделению милиции, что располагалось неподалеку от поликлиники УВД. Под стендом «Их разыскивает милиция» сидели на лавочке трое патрульных с радиостанциями и лениво курили. Появление Оксаны повергло их в состояние шока: менты, как по команде, выбросили окурки, встали и выровнялись в безукоризненной шеренге. О чем они беседовали, я не слышал, но мог наблюдать: Оксана легким мановением руки указала на мою ксерокопию, ласково улыбнулась и произнесла несколько слов, после чего патрульные сноровисто отодрали ориентировку и вручили ее прекрасной даме, чуть не подпрыгнув от усердия.

— Что ты им сказала? — поинтересовался я, когда Оксана уселась на место и лихим броском швырнула машину вперед.

— Что хочу повесить твою личину на входе в вестибюль университета, — выдохнула Оксана и нервно рассмеялась. — В целях воспитания студентов в духе уважения к правоохранительным органам. Типа того, эти студенты будут тебя искать, и поймают, и сдадут, и… и…

В поликлинике УВД было довольно много товарищей в погонах и без таковых. Как и следовало ожидать, никому из них не было никакого дела до безнаказанно разгуливающего по прохладным коридорам беглого убийцы: все эти серьезные люди (или почти все) ждали своей очереди у различных кабинетов и тихо репетировали скорбный разговор с врачом, который (разговор) при благоприятном стечении обстоятельств вполне мог обернуться законным освобождением от исполнения служебных обязанностей сроком от трех суток и далее — как повезет.

Открыв дверь терапевтического кабинета, Оксана, воровато озираясь по сторонам, проскользнула внутрь.

— Разговор есть.

К концу пятой минуты подружка была готова совершать подвиги.

— Единственное, что меня смущает… внезапная смерть Дмитрия Сергеевича входит в ваши планы? — поинтересовалась одухотворенная врачиха.

— То есть? — удивился я. — Сформулируйте яснее!

— Я не знаю, как этот ваш пентонал будет взаимодействовать с введенным накануне сульфадиметоксином, — честно призналась Оксанина подруга. — А вы еще хотите, чтобы я потом ему инъецировала ударную дозу димедрола — чтобы он спал без задних ног целые сутки. Потребуется действительно лошадиная доза — Дмитрий Сергеевич, знаете ли, крепок телесно… А с пентоналом я никогда раньше не имела дела — это не мой профиль. Так что ручаться за благополучный исход я не могу…

— Он не умрет, — твердо пообещал я, хотя понятия не имел, чем все это закончится. — Вы, главное, уколите ему все, что надо, и сделайте так, чтобы он спал. А когда он проснется, будет уже поздно — в одиночной камере, я вас уверяю, ему будет не до анализа оптимального сочетания медикаментов в его могучем организме…

В 14.30 наши дамы вышли из подъезда и в сопровождении неизменного омоновского патруля проследовали к машине. Внешне они выглядели вполне прилично — врачиха даже шутила с рослыми омоновцами, которые плотоядно глазели на Оксану.

— На базу, — скомандовал я. — Операция прошла успешно…

Через полчаса Оксана сидела в кухне нашей штаб-квартиры, пила из большого стакана холодную водку могучими глотками и в перерывах жадно затягивалась сигаретой. Подружку мою слегка потряхивало, как после суточных гонок по пересеченной местности.

— Ну, моя красавица, все позади, все прошло… — попытался было я обнять свое сокровище, но Оксана резко оттолкнула меня и враждебно молвила:

— Отстань! Не лезь ко мне сейчас… Знаешь, как он выгибался, когда ему пентонал ввели?! Думала — все! Сейчас умрет…

— Не умер? — сочувственно поинтересовался я.

— Нет, не умер, — Оксана глубоко затянулась и вдруг нервно хихикнула. — На, послушай, — она извлекла из сумочки диктофон. — Там для тебя есть очень интересный… короче — сюрприз. Послушай.

Перемотав кассету, я включил диктофон и поставил его на стол — все замерли, затаив дыхание.

Оксана: Где спрятаны компрометирующие материалы на сотрудников ФСБ, РУОПа и… и вообще — на всех остальных? Где видеокассеты с записями, сделанными в саунах ФОКа?

Дмитрий Сергеевич: В ФОКе. На Ванькиной даче.

Оксана: Ванька — это ваш брат? Начальник УВД?

Д.С.: Да. Мой брат.

Оксана: Где конкретно спрятаны эти материалы? Укажите место на даче.

Д.С.: В кабинете брата.

Оксана: В кабинете — где? Под полом, на потолке… черт! В стене? Или где? Отвечайте конкретно!

Д.С.: В стене.

Оксана (гневливо): Слушай, козел! Ты чего здесь дурака валяешь! Я тебя по-человечески спрашиваю — где?

Врачиха (шепотом): Он отвечает на твои вопросы! Это, насколько я поняла, как будто ты задаешь ассоциативной памяти программу: надо постоянно задавать наводящие вопросы — подводить его к требуемому ответу!

Д.С.: Козел — животное… с рогами… Дурака валяешь — идиоматический оборот… Еще козел — жаргонное…

Оксана: Заткнись, придурок! Черт, это я переволновалась — сама прекрасно знаю, что надо наводящие вопросы задавать… Черт! Черт!!! Тьфу… А… а в какой стене спрятаны материалы? Как входишь в кабинет — справа, слева, прямо по курсу?

Д.С.: Прямо. В стене, как заходишь — прямо.

Оксана: Ясно… Ясно. Там тайник? Как его открыть?

Д.С.: Там тайник. Его открыть — нажать кнопку и набрать шифр.

Оксана: Где кнопка? Где набор шифра? Какой шифр?