Порок Райх Илья
– Давай по существу, – Евгений поспешил перевести диалог в форму допроса.
– Хорошо. Я встретил ее у входа в парк. Выждал паузу, мне было необходимо удостовериться, что она одна. Когда выяснил, что она действительно одна, я подкараулил ее. Набросился сзади, повалил на землю и усыпил ее раствором эфира. Правда, пожалел, что использовал эфир. Он рассеял ароматный запах ее тела. Больше таких женщин я не встречал… я даже сожалел потом, что удушил ее руками.
– Зачем удушил, она же была без сознания?
– Нет, она проснулась, я растерялся и ничего не придумал, кроме, – как и в первом случае, – убить ее. Все, как сейчас помню, произошло спонтанно и по инерции.
– Ты ее изнасиловал?
– Да! – без колебаний ответил Воинов.
– В презервативе?
– Да!
– Куда его выкинул?
– Как и в первый раз, я донес его до дома.
– Шел, как с флагом?
– Можно сказать и так, он у меня болтался на члене, я забыл его снять, как и в первый раз.
Мария отвлеклась от своих записей и с укором посмотрела на Евгения. Но, заметив, что до ее мнения никому нет дела, молча уткнулась в свой блокнот.
– Куда его спрятал, когда пришел домой?
– Спустил в унитаз.
– Мне кажется странным, что ты пришел с повинной, взял пакет с личными вещами, но не взял орудия убийства и другие улики, с помощью чего совершены три акта насилия? Ты понял, о чем я? – Евгений натянул ухмылку. Злую ухмылку, когда человека гнетут сомнения насчет заранее заготовленного ответа. Он следовал еще одному негласному своду правил следователя: никогда не верить ни подозреваемым, ни обвиняемым, ни свидетелям. Вера в правосудие – вещь легко заразная и неблагодарная.
– Также мне непонятно, откуда у тебя взялся презерватив? Ты всегда их носишь с собой?
– Не всегда, но второе убийство было запланировано.
– Хорошо, тогда, согласно твоим объяснениям, первое убийство произошло стихийно. Откуда у тебя в первом эпизоде в кармане оказались средства контрацепции? Поясни? Может, жертва их дала, в целях предохранения?
– Я не помню, как они попали мне в карман, когда я насиловал первую женщину. Как и в покупке ножа, сработало интуитивное предвосхищение событий.
– Но все же странно. Тебе не кажется?
– Это ваше право думать, размышлять, ставить все под сомнение.
– Хорошо, дальше.
– Я просто наслаждался женщинами, хотя смерть второй жертвы огорчила меня.
– Не мог забыть запах?
– Да, не мог!
– Вы сказали, что повалили ее на землю, подойдя сзади слева или справа? – неожиданно спросила Мария.
– Да, сзади слева. Повалил ее на спину, она сопротивлялась, но я поднес к лицу тряпку, намоченную эфиром. Она уснула.
– Где взяли эфир? – подхватила она следующий вопрос.
– Купил с рук, но не скажу – у кого.
– Хорошо, так и запишем. Что дальше? И подробней, – вернулся к допросу Евгений.
– Я поднял у нее подол юбки, точнее – задрал, и был приятно удивлен…
– Чему?
– На ней были чулки. Я заволновался, все же не каждый день перед тобой раздвигают ноги женщины в чулках. И неважно, насилие это или по обоюдному согласию сторон. Сколько раз перед вами женщины обнажали ноги, облаченные в капроновые чулочки, а, господин следователь? Думаю, вам хватит пальцев одной руки! – Воинов остановился, посмотрел на Евгения, но тут же увел взгляд за его спину. Он опять взял паузу. Было видно, что он вновь переживает минуты сладострастия, погрузившись в воспоминания.
– Дальше! – без доли смущения произнес Евгений.
– Дальше, – со вздохом продолжил Воинов. – Дальше я содрал с нее трусы и вошел в нее. Дальше я уже говорил вам.
– Жертва проснулась, когда ты еще совершал акт насилия?
– Кажется, да. Точно не помню, у меня все помутнело от оргазма. Помню, что она закричала, тогда я и стал ее душить.
– Какого цвета были ее колготки и нижнее белье?
– Чулки!
Евгений кивнул.
– Они были черного цвета, из капрона. Трусы не помню – какого, не запомнил… они чертовски благоухали, как и ее тело, – Воинов ответил четко и утвердительно.
– Ты еще долго находился возле трупа?
– Не помню. Я сидел возле нее и любовался, точнее, ловил аромат с ее умерщвленного тела. Удивительно, в тот момент я остался, чтобы не разочароваться в себе.
– Поясни, что значит – не разочароваться в себе?
– Я ждал, когда ее тело начнет тлеть, чтобы благоухание сменилось холодным мерзким зловоньем, чтобы сожаление, что убил ее, не преследовало меня. Таких благоухающих особ я не встречал. А гладкость кожи я ощутил сполна. До сих пор с содроганием вспоминаю ее. Было видно, что часть жизни она угробила на посещение салонов красоты. А белье, как я говорил, было самое изысканное среди умерщвленных мною женщин. Две другие, как вам известно, Евгений Андреевич, носили трусы, больше походившие на панталоны. Классовость проявляется во всем.
– Не понял? – изумился Евгений.
– Она – исключение! Таких женщин в мире немного, ведь любой скажет вам, что постоянное благоухание интимных мест и великолепное нижнее белье и есть фундамент и основа для всех остальных атрибутов ухоженной женщины: косметика на лице, стильная верхняя одежда. Но если у них непорядок там, внутри, то все, что видим снаружи, какое бы блестящее это ни было, это все же подпадает под определение «декорация».
После сказанного он демонстративно посмотрел на Марию – она явно не подпадала под его восторженные характеристики. Локоны обесцвеченных волос были расчесаны, но в них не было порядка, создавалось впечатление, что она помыла волосы наспех, перед самым выходом из дома. То же самое можно было сказать про косметику на лице – суетливые сгустки туши неравномерно покрывали ресницы. Щеки напудрены, но не настолько, чтобы сбить бледный природный оттенок лица. Одним словом, она представилась публике в роли ленивой художницы, у которой день пропорционален одному замаху кисти, что явно недостаточно для завершения картины. Процесс работы с косметикой для нее превратился в ежедневную тягостную необходимость, а не в сакральное явление, – как, может быть, она и желала, чтобы чаще чувствовать в себе женщину.
Взгляд убийцы, определивший для нее роль «гадкого утенка», произвел на Марию впечатление, сродни оскорбительной пощечине. И, для сохранения собственного достоинства, ей пришлось дать ответ:
– Я впервые вижу убийцу с претензиями к своей жертве! – громко сказала она. Евгений засмеялся, хотя до этого задумчиво молчал, ведь с подачи Воинова он не мог не вспомнить Татьяну и ее телесные прелести, следом появились смешанные чувства, что человек с повинной прав. Поэтому, не беря пауз, он попросил рассказать о третьей жертве, ассоциации были ни к чему.
Воинов так же подробно, насколько запечатлела его память, изложил следователю подробности экзекуции третьей жертвы. Если качество второй жертвы вызвало в нем восхищение и сожаление, то третья дама особо не взбудоражила его воображения, напротив – он испытал один только гнев. Отсюда и причина столь жестокого обращения с ней.
– Внешне она была более-менее ухоженной, но, когда залез ей под юбку, то разочаровался, – объяснял он следователю, почему не оставил ни одного живого места в паховой области.
– Руками на тыльной стороне бедер обеих ее ног я обнаружил на колготках протертые насквозь небольшие отверстия. Мне стало не по себе, и меня чуть не вырвало на нее. Вы понимаете, Евгений Андреевич, мое разочарование, – взгляды их сошлись, Воинов говорил эмоционально, полно, но одновременно его тело оставалось без движений, руки были опущены. Евгений в итоге смог уловить особенность в поведении Воинова, мучившую с самого начала допроса. Да, человек с повинной позволял себе только мимику, мимические пассы утверждающе дополняли его речь. Причем любое движение ртом было плавным, четким и напрочь гасило суетливость допроса.
– В ней я искал образ второй жертвы, но поздно осознал, что эта женщина даже не подпадает под наше определение «декорация».
– Мне понравилось, как ты сказал под «наше определение», – с издевкой в голосе произнес Евгений.
– А вы со мной не согласны или у вас свое мнение насчет красивых женщин? Тогда, может, поделитесь?
– Не здесь, не сейчас и не тебе! – Евгений говорил сухо и спокойно, без иронии, давая понять, что диспут закрыт.
– Понимаю, вам не о чем рассуждать.
Евгений ничего не ответил, он отвернулся в сторону и ждал дальнейших показаний.
– Моему раздражению не было предела. И ничего не оставалось, как от досады раскромсать ножом ее пах. Здесь я поживился! Мне нравилось входить и выходить ножом, я чувствовал, как разрушаю каждую ее клеточку, кровь брызгала, я представил себя в роли хирурга, дающего шанс обреченному больному и вычищающего скальпелем гнилую нечисть. Но, как бывает в таких случаях, хирург слишком поздно обнаружил разъедающую опухоль без надежды на выздоровление.
В третьем эпизоде Воинов нашел в своих поступках гуманный момент:
– Я укокошил ее, когда она еще спала. Чтобы не повторить прокола, как в предыдущий раз, я подстраховался и увеличил дозу эфира в разы. Так что она не чувствовала боли, но… – Воинов сделал паузу. – Но я бы не отказался посмотреть на ее страдания…
После сказанного он вновь демонстративно взглянул на Марию, та в ответ не менее показательно отвернулась, сделав кислое лицо и давая понять, что ей омерзительно все, о чем говорит Воинов, как и он сам. Она возненавидела его.
– Во мне играла обида, – тихо сказал Воинов.
– Хорошо, на сегодня хватит! – скомандовал довольный собой Евгений.
Через пару минут распечатанные листы бумаги с первыми показаниями лежали на столе перед первоисточником. Воинов не вчитывался в собственные показания и быстро расписался на каждом листке, как и просил Евгений.
– И не станешь читать? – удивился Евгений.
– Я не думаю, что приписали лишнее. Это не из-за слепой веры к вершителям закона, просто маломальские расхождения вызовут у ваших коллег сомнения, подлинный я убийца или нет. Так ведь, господин Романов? – расписавшись, Воинов кинул листы на стол. Это был самоуверенный жест. Евгений возмутился:
– Это что?
– Это моя подпись, я всегда расписываюсь одной буквой.
Каждый лист был подписан одной латинской буквой – «V».
– Напиши полностью свою фамилию.
– Нет! – с ухмылкой произнес Воинов.
– Почему?
– Вы думаете, что я, придя с повинной, откажусь от своих слов?
Евгений ничего не ответил, суетливо собрал показания, позвал конвоира. Но, перед тем как увести Воинова в камеру, он поинтересовался у Марии, есть ли у нее вопросы к пришедшему с повинной. Она неуверенно помотала головой.
Вместе с конвоиром в кабинет забежал «коридорный»[2]адвокат, неприметный мужчина предпенсионного возраста; не вчитываясь в показания, он расписался под показаниями Воинова и быстро удалился.
Уже когда на Воинова надевали наручники, Евгений вновь поинтересовался уликами:
– Ты все же так и не сказал, где у тебя нож?
– Не все сразу. Мы с вами будем долго говорить.
– Не надейся, что удастся растянуть дело, я его закончу быстро, если ты и вправду тот, кого мы ищем.
– Вы не поняли, Евгений Андреевич, независимо от дела у нас с вами будет долгий разговор.
– Хм…
Последнее, что увидел Воинов, так это надменный взгляд Евгения в ответ на его реплику.
Глава одиннадцатая
Евгений выехал из ОВД. Он не помнил, сколько раз по дороге домой набирал номер телефона Татьяны. Пять, десять или вовсе – двадцать раз. Она не отвечала. Только когда он въехал на территорию двора, телефон зазвонил: «Татьяна!». Волнение и легкая дрожь немного поубавили его порыв. Переведя дыхание, он произнес:
– Чего телефон не берешь?
– А я спала, проспала весь день, – полусонным голосом ответила Татьяна.
– Хотел извиниться за сегодняшнее, я был неправ, – пересилив самолюбие, перешел к извинениям Евгений. Его раскаяния были наполнены нотками искренности.
– Ладно, просто я хочу тебе сказать, не надо портить отношения на пустом месте, – спокойным голосом произнесла Татьяна. Видно, сонное состояние вселило в нее толику снисхождения.
Образовалась пауза.
– Ты где? – спросила она.
Евгений вновь пустился в душевные излияния:
– Представляешь, я очень сильно переживал, – он не успел договорить. Татьяна воспользовалась моментом, чувства стеба ей было не занимать, но прибегала она к нему в очень редких случаях:
– По числу звонков было заметно, – но в голосе не читалось иронии.
– Из-за переживаний впервые в своей карьере ощутил желание пренебречь работой, и тому виною – ты, – он решил до конца пронести знамя страдальца перед глазами Татьяны. – Вместо того чтобы допросить с пристрастием серийного убийцу, у меня возникло страстное желание увидеть тебя, и я постарался побыстрее окончить допрос.
Татьяну не смутило неуместное сравнение:
– Оно того стоило?!
– Да! Стоило! Я хочу тебя увидеть!
– Приезжай, если хочешь, – голос Татьяны все еще звучал ровно.
– Что прикупить в продуктовом?
– Что хочешь, – с полным отсутствием эмоций выговорила Татьяна.
Ее голос не смущал Евгения, он был готов на все. Напряжение ушло, и постепенно рассудок вернулся. По дороге, имея привычку следователя мысленно воспроизводить ситуацию, он про себя несколько раз прокрутил разговор с Татьяной. Фраза: «Оно того стоило?!» разъедала самолюбие. Если даже придать словам форму вопроса, а не установления факта, то все равно она отдавала высокомерием.
«Оно того стоило?! – несколько раз проговорил про себя Евгений. – Имея такое алиби, ей никак нельзя предъявить обвинение в предвзятости», – на свой профессиональный лад размышлял он. И немного успокоился, когда перед ним замаячил продуктовый магазин. Ничего не оставалось, как заглотить уничижительную беседу, где все фразы имели двойной смысл, и отправиться за покупками.
Евгений не любил ходить с пустыми руками, что отличало его от многих мужчин. В том числе и за щедрость женщины проявляли к нему благосклонность. Теперь все его старания в этом вопросе были акцентированы на одной особе. Поэтому даже в небольшом продуктовом магазине выбирать приходилось все самое лучшее. Как он стал исполнять обязанности начальника отдела, его финансовое состояние стало более стабильным и позволило ему чувствовать себя с дамами намного уверенней.
Купив все необходимое – как всегда две бутылки красного вина (одной никогда не хватало), немного фруктов, овощей (Татьяна очень любила классический зеленый салат из огурцов и помидоров), курицу гриль, чтобы не тратить вечер на приготовление пищи, он уже было направился к автомобилю, как вдруг зазвонил телефон. Завидев на мониторе мобильного телефона знакомые инициалы «ЖАФ», он мысленно простонал: «Только не это!» – звонил его шеф Александр Житомирский.
– Да, Александр Федорович!
– Привет, ну, как? Говорят, тебе сегодня оперативники представили маньяка?
– Ну да, так точно!
– Что скажешь? Он или очередной шизофреник?
– Александр Федорович, пока трудно сказать…
– Как, ты что, не беседовал с ним? – возмутился шеф.
– Конечно, беседовал! Но пока не хочется бежать впереди паровоза, завтра доложу обо всем по порядку.
– Я сейчас на работе, можешь заехать ко мне и все доложить.
Этого Евгений и боялся больше всего.
– На девяносто процентов это он, – решил успокоить шефа Евгений.
– Тогда ладно, жду тебя в понедельник, оперативка будет после обеда, с утра можешь с ним поработать. Пока. Отдыхай. Стой… а куда его определил?
– В изолятор на Шафиева.
– На Шафиева. Хорошо, до завтра. Пока.
Евгений выдохнул, ехать на работу он не желал, удалось отболтаться. Сам он на девяносто процентов еще не был уверен, что Воинов именно тот тип, который изуверствовал над женщинами. По первым сегодняшним показаниям он мог дать не более семидесяти процентов, ведь пока следствие не обладало даже косвенными уликами. Их только предстояло добыть. К лукавству перед начальством он прибегал очень редко. Но сегодня был исключительный момент.
«Оно того стоило», – промелькнуло вновь в его голове.
«Она того стоила!» – повторил Евгений.
Татьяна, на удивление Евгения, встретила его в радужном настроении. Она даже не вспомнила об утреннем разговоре, из-за которого произошел конфликт. Первым делом они утолили голод. За ужином съели полкурицы, зеленый салат, приготовленный наспех. Да, оба любили вкусно поесть, особенно Татьяна, которая при первой возможности старалась затащить Евгения в ресторан французской или итальянской кухни, где она открывала для себя новые лакомства.
Он стал замечать, что половина его жалования уходит на посещение заведений, где рацион по большей части состоял из заморских деликатесов: устриц, креветок, лобстеров, омаров и всяких других морских тварей, которые хоть и популярны в России, но являются слишком дорогим удовольствием для кармана среднестатистического жителя. Евгений всегда сам расплачивался за счета в ресторане, и это доставляло ему удовольствие. Но иногда напрягался и мысленно считал в кошельке деньги – хватит ли ему сегодня заплатить по счету, и если да, то как он завтра на остатки сдачи сможет протянуть целый день? Татьяна, если читала на озадаченном лице Евгения выставленный счет, то тихо и неуверенно добавляла: «Может, добавить?», но до дела ее слова никогда не доходили.
Что касается кухонных традиций самой Татьяны, то она не производила впечатления хозяйки, стремящейся завоевать сердце мужчины через желудок. Евгению так пока не удалось раскусить, умеет ли она готовить или нет. За все время знакомства она пару раз угостила его яичным омлетом, один раз испекла пирог из яблок, известный всему миру как «шарлотка», и всегда строгала зеленые салаты, для чего необязательно обладать особыми кулинарными навыками. Скорее всего, у нее в роду не было китайцев, для которых существует бог кухни Цао Чунь, покровитель домохозяек, усердствующих днем и ночью в обители яств. Но Евгений, как любой влюбленный, не замечал недостатков Татьяны. В их взаимоотношениях скорее всего путь Евгения проходил к сердцу Татьяны через ее желудок.
Уже вечером, растянувшись на кровати перед телевизором, они неожиданно заговорили о прошлой жизни. Каждый знал о предыдущих браках друг друга. Но чем они заполонили пустоту личной жизни после брака до их встречи – на этот счет оба могли строить только предположения друг о друге. Но, к чести обоих, никто конкретных банальных вопросов до сегодняшнего вечера: «С кем ты до меня?» не задавал. Хотя тема личных отношений подспудно волновала каждого:
– А почему ты ушел от жены?
– Не любил, – сухо ответил Евгений, поворачиваясь к Татьяне. Она лежала ничком, обхватив руками подушку.
– Но ты ведь женился и прожил три года?
– Ну и что? – По голосу Татьяна поняла, что о бывшей жене Евгений говорить не хочет, и тогда решила затронуть более отвлеченные темы. Но вдруг Евгений продолжил:
– Она сейчас вышла замуж и родила ребенка, и я рад, что в конце концов она добилась личного счастья, – Евгений поймал недоуменный взгляд Татьяны и решил объяснить, что значит для ее бывшей жены слово «счастье»:
– Она все три года совместной жизни хотела одного – ребенка…
– Никогда не объясняй женщине, что значит для нее ребенок… – оборвала Татьяна.
Евгений не придал замечанию Татьяны внимания и, перевернувшись с бока на спину, продолжил разговор:
– Я был рад, когда узнал, что у нее появился ребенок… – он не знал, что сказать дальше. Больше о бывшей супруге говорить было нечего. Его волновало настоящее, и он решился на ответный ход, задав вопрос, на который ни одна нормальная женщина не ответит правдиво.
– А у тебя сколько было мужчин после развода?
Вопрос лишний раз подтвердил истину: как только женщина пытается заговорить с противоположным полом о личном, мужчина переведет его из плоскости чувственных отношений в сексуальную.
– Немного! – она не лукавила, если учесть ее тридцатилетний возраст.
Не сказать, чтобы Евгений был любопытен, надо отдать ему должное, что нюх ищейки и привычка допросов с пристрастием пока никак не отражались на его отношениях с внешним миром. Но, как и у любого мужчины, который испытывает чувство, Евгений хотел получить немного ревностного страдания и спросил:
– А сколько было самому старшему мужчине из твоих романов?
– Не помню… но помню, что он был старше тебя, – ответом Татьяна надеялась угомонить порыв Евгения. Но он не сдавался. Даже наблюдая, как Татьяна теряет интерес к разговору – она подняла голову и, взяв в руки пульт от телевизора, включила громкость. Евгений горел желанием продолжить.
– А сколько было самому младшему?
Воцарилась тишина.
Татьяна сделала вид, что не услышала вопроса, ее взгляд был устремлен в телевизор, что висел на стене.
– Ты не слышишь? – повторил он.
– Что?
– Вопроса!
– А, вопроса… ты хочешь знать правду?
– Да, только правду, – голосом судьи произнес Евгений.
– Хорошо, самому младшему был двадцать один год. Тебя устроит такой ответ? – Татьяна взглянула на Евгения честными глазами.
Евгений понимал, что Татьяне неприятен разговор, но ответ его внутренне взбудоражил: в нем заиграла ревность к неизвестному молодому человеку, которая граничила с легким возбуждением. Он неожиданно нагнулся к лежащей на животе Татьяне и поцеловал за ухо, она же с напускным вниманием лицезрела картинки в телевизоре. Но, когда Евгений всем своим поведением показал, что вопросов в этот вечер больше ждать не стоит, она расслабилась и, перевернувшись на спину, обхватила голову Евгения руками:
– К чему пустые вопросы?
Евгений лишь покачал головой и выговорил:
– В ванну не пойдем.
В доказательство, что все прошло на уровне, была фраза Татьяны: «Ты меня чуть не проткнул». Ее лицо выражало восторг, но перед тем как уйти под душ, она все же высказала замечание: «Мне показалось, что ты был где-то далеко». Она не стала ждать ответа и ушла в ванную. Евгений смутился, покрылся румянцем…
Уже позже, лежа на простынях в кровати и обняв Татьяну со спины, Евгений раздумывал и недоумевал: «Я с ней около двух месяцев, за это время невозможно привыкнуть к телу, да еще к такому! И почему так рано необходима помощь?». Он знал, где искать ответ, это было его тайной.
У каждого свои тайны.
Глава двенадцатая
Как только стало известно, что убийца сдался в руки правосудия, Баумистров Павел Сергеевич покинул Каширское шоссе, где он проживал в собственном доме, и выехал в родные пенаты. Из города У. в столицу он вернулся недавно, ровно двенадцать часов назад, но весть о сдавшемся убийце заставила его развернуться на сто восемьдесят градусов и прилететь обратно. Баумистров вылетел утренним рейсом и, учитывая, что время в его родном городе опережало московское на два часа (хоть в чем-то провинция опережает мегаполис), он, как человек деловой и прагматичный, не потерял ни минуты. Выходя из аэропорта, заметил, что в городе стоит свежая и безоблачная погода, в отличие от ненастья сутками раньше, когда он вылетал в Москву. Осень облачилась в бабье лето, время ностальгии и романтизма, хотя у нашего героя настроение было явно не в такт погоде.
Его встречали. Алексей, тот самый, что чуть не сошелся с Евгением в рукопашной на кладбище, открыл заднюю дверь автомобиля. Поздоровавшись с Павлом Сергеевичем, он спросил:
– Куда едем? – Баумистров ничего не ответил, молча сел на заднее сиденье автомобиля. Позже он все же дал указание: «На старую квартиру».
К двери никто не подходил. Павел Сергеевич не сдавался – такие люди никогда не сдаются – звонил, не переставая. Это была квартира, в которой он прожил три года с бывшей женой Екатериной Павловной, и которую он оставил ей после развода. Его усилия были вознаграждены, за дверью послышались шаги, впрочем, он ни на йоту не сомневался, что в квартире кто-то есть. Дверь открыла черноволосая девушка с заспанными глазами, на ней был короткий шелковый халат голубого цвета. Тот минимум, если вдруг за дверью стоит почтальон или слесарь.
– А, это ты, – без удивления произнесла девушка, – ну проходи, я сейчас, – она быстро ретировалась в ванную, подтягивая лацканы халата.
Павел Сергеевич вошел. Он прошелся по квартире, заглянул в каждую из пяти комнат. Короткая экскурсия вызвала щемящие сердце воспоминания.
Это была его первая большая квартира, купленная в 1995 году, когда он стал лицом российского нефтедавальческого бизнеса. Но сейчас его сердце щемила не ностальгия о молодом преуспевающем предпринимателе, с которым хотели иметь дело многие нынешние магнаты нефтяного сектора России, а память о Кате, с которой он прожил полных шесть лет. Если бы она была жива и невредима, он никогда бы не решился переступить порог их некогда общей квартиры. Екатерина до конца своих дней не могла простить ему предательства, что он бросил ее и уехал в другой город. Он поймал себя на мысли, что именно ее отсутствие на земном шаре делает его воспоминания о ней трогательными и, может быть, чистыми. Но ностальгия улетучилась, как только перед ним вырос образ Жанны.
– Кофе будешь? – спросила она.
– Да, если можно, – ответил он, расположившись на кухне, на софе перед столом со стеклянной столешницей.
Жанна стояла спиной и заряжала кофемолку. Павел Сергеевич осмотрел ее сверху вниз. «В свои двадцать семь лет она стала еще краше, чем тогда, когда увидел ее в первый раз, в тринадцатилетнем возрасте», – думал он.
– А ты все цветешь, – заговорил он, когда умолк звук кофемолки. – Твоя родная тетя гордилась бы тобой.
– Баумистров, это что за приколы? – резко отреагировала она и на мгновение повернулась к нему лицом.
Павел Сергеевич, несмотря на резкость Жанны, продолжил разговор. Чувство, что он хозяин квартиры, вновь вселилось в него:
– Я не шучу! Ты же знаешь, я не люблю шутки. Твою резкость я пропущу на первый раз, в память… – он не договорил.
– В память о наших с тобой отношениях! – злобно пресекла Жанна.
– Нет, в память о Кате. А что касается всего, что осталось после нее, это все твое, я не буду возражать, ты – единственная ее наследница. Эта квартира, недвижимость – все твое… – он опять не успел договорить.
– Ты думаешь, что мне нужно ее наследство? Ошибаешься! – она выключила кофеварку и подошла к противоположному краю стола. – Все эти дни после того, как все случилось, я проклинала себя, что в один прекрасный день я оказалась с тобой в постели. Моя тетя не заслуживала столь горькой участи. Я предала ее. А она… она… она простила меня.
На лице Жанны выступили слезы.
– Она оставила меня в городе, помогала, чем могла. Но ее общение со мной происходили только в плоскости решения моих студенческих и финансовых проблем. Она отдалилась, она больше не являлась мне подругой. Все эти годы я переживала за свой поступок.
Образовалась пауза. Жанна задыхалась. Она сказала бы еще, но не могла, не хватало воздуха.
Павел Сергеевич был невозмутим. Наоборот, когда она умолкла, он через мгновение оживился. Кистью левой руки, играючи, как по роялю, он постучал по столу.
– Может, меня и убедили бы твои слова, но ты не говоришь правду, – он вскочил и накинул на себя черное пальто, которое успел снять перед тем, как получил приглашение на кофе.
– Ты не будешь кофе? – Жанна растерялась, она не ожидала, что Павел Сергеевич так быстро и так просто покинет ее.
– Нет! Просто дел еще много, – он подошел к ней вплотную, задрал перед ее лицом руки, демонстративно надел на них черные перчатки. Затем левая рука медленно вошла за лиф халата и, обнажив розовый сосок груди, закрутила его. Жанна слегка надкусила от боли губу, но молчала, Павел Сергеевич прошептал на ухо:
– Ты все же играешь! Как и в первый раз, вот так, в перчатках я дотронулся до тебя. Я тогда извинился, что забыл их снять. Но ты возражала, подыграла мне, сказав, что кожа перчаток возбуждает тебя.
Жанна не шелохнулась, но на лице появилось напряжение.
– Да, я называла тебя клевым, мне нравился твой стиль, твои манеры, твоя щедрость, – тихо ответила она с прищуренными глазами.
– Но скажи мне правду!
Последняя фраза вывела ее из терпения, она отпрянула и заорала:
– Перестань меня в чем-то винить и подозревать!
– Тогда скажи, зачем ты вышла из ванны без нижнего белья? – в голосе Павла Сергеевича читалась категоричность, а на лице сияла ухмылка. Жанна начинала осознавать, что сейчас перед ней стоит жесткий безжалостный человек, который рано или поздно добивается ответов на свои вопросы.
– Ты причастна к убийству Кати? – резко крикнул он ей в лицо и, придав руке некоторое усилие, прижал сосок.
Горячая боль подступила к сердцу.
– Нет! Еще раз нет! – закричала она в ярости, подрагивая всем телом. В отличие от других особ, которые подпадают под определение «красивые, привлекательные, эффектные», Жанна в истеричном состоянии привлекательности не теряла. Наоборот, ее черты лица, пухлые от природы губы, большие карие глаза и маленький нос от ярости становились еще более четкими и правильными. Можно сказать, что она в такие моменты походила на чарующую ведьму из фильмов ужасов.
– Ты знаешь, что нашли убийцу Кати? – он надавил еще сильней.
– Как? – растерянно промолвила она.
Боль на мгновение отступила.
– Как! Он пришел с повинной. И ты не знала?
– Нет!
Павел Сергеевич все наступал, он отпустил грудь, но, схватив за плечи, резко встряхнул:
– И ты хочешь сказать, что не участвовала во всем этом и не предполагала, что Катю могут убить?
Читать бесплатно другие книги:
