Ангелы-хранители Кунц Дин

4

В пятницу, двадцать шестого ноября, теплым солнечным днем вскоре после Дня благодарения, Гаррисон Дилворт находился на борту своей любимой сорокадвухфутовой яхты «Неповторимая грация», пришвартованной в гавани Санта-Барбары. Дилворт полировал металлические детали яхты и настолько погрузился в работу, что не заметил идущих по пирсу двоих мужчин в деловых костюмах. Адвокат поднял глаза как раз в тот момент, когда мужчины уже собирались объявить о своем присутствии, и сразу понял, кто они такие – не как их зовут, а на кого они работают, – еще до того, как они предъявили свои удостоверения.

Один из них представился Джонсоном.

Фамилия второго была Сомс.

Изобразив крайнее удивление и заинтересованность, Гаррисон пригласил их на борт своей яхты.

Поднявшись на борт, Джонсон сказал:

– Мистер Дилворт, мы бы хотели задать вам несколько вопросов.

– О чем? – вытерев тряпкой руки, поинтересовался Гаррисон.

Джонсон был чернокожим мужчиной среднего роста, пожалуй, чересчур худощавым, с изможденным лицом и тем не менее весьма представительным.

– Так вы говорите, Агентство национальной безопасности? – произнес Гаррисон. – Надеюсь, вы не считаете меня наймитом КГБ?

Джонсон едва заметно улыбнулся:

– Вы ведь представляли интересы Норы Девон?

Гаррисон удивленно поднял брови:

– Нора? Вы это серьезно? Смею вас заверить, Нора совсем не тот человек, который может быть замешан…

– Вы ведь ее адвокат, да? – уточнил Джонсон.

Гаррисон посмотрел на веснушчатое молодое лицо второго агента и снова поднял брови, словно намереваясь спросить, действительно ли Джонсон такой сухарь. Сомс, явно взяв пример с босса, ответил Гаррисону бесстрастным взглядом.

«Ой-ей-ей, – подумал Гаррисон, – похоже, с этими двумя хлопот не оберешься».

После обескураживающе бесплодного допроса Дилворта Лем отправил Клиффа Сомса выполнить ряд поручений: начать процедуру по получению разрешения суда на установку прослушивающих устройств на домашний и офисный телефоны Гаррисона Дилворта; найти три таксофона, ближайшие от конторы адвоката, и три – ближайшие от его дома, после чего организовать их прослушку; получить данные телефонной компании о всех междугородних звонках из конторы и дома Дилворта; вызвать подкрепление из офиса АНБ в Лос-Анджелесе, чтобы уже через три часа установить круглосуточное наблюдение за Дилвортом.

И пока Клифф решал организационные задачи, Лем бесцельно бродил по причалам в надежде, что шум моря и вид накатывающих волн прочистят мозги и позволят сосредоточиться на возникших проблемах. Господь свидетель, Лему срочно нужно было сосредоточиться. С момента побега собаки и Аутсайдера из «Банодайна» прошло более шести месяцев, и за время погони за беглецами Лем похудел почти на пятнадцать фунтов. Он практически перестал спать, потерял интерес к еде, и даже его сексуальная жизнь изменилась к худшему.

Нельзя так сильно выкладываться, сказал себе Лем. Это приводит к закупорке мозгов.

Но от осознания причины всех бед легче не стало. Мысли Лема были по-прежнему заблокированы, как залитая цементом труба.

За три месяца, прошедших после того, как сразу после убийства Хокни они обнаружили трейлер Корнелла на школьной парковке, Лем успел узнать, что Корнелл с женщиной вернулись в ту августовскую ночь из поездки в Лас-Вегас, на озеро Тахо и Монтерей. Карточки из ночных клубов в Вегасе, гостиничные канцелярские принадлежности, спичечные коробки и чеки с заправочных станций, найденные в трейлере и пикапе, позволили восстановить каждый этап маршрута Корнелла и той женщины. Лем не знал фамилию женщины, но решил, будто это просто какая-то подружка Корнелла и не более того, но, похоже, явно поторопился с выводами. И только несколько дней назад, когда один из агентов АНБ отправился в Вегас, чтобы заключить брак, до Лема вдруг дошло, что Корнелл и та женщина могли поехать туда с аналогичной целью. А путешествие было их медовым месяцем. И буквально через несколько часов Лем установил, что одиннадцатого августа Корнелл действительно вступил брак в округе Кларк, штат Невада, с Норой Девон из Санта-Барбары.

Занявшись поисками Норы Девон, Лем обнаружил, что ее дом был продан шесть недель назад, после того как она исчезла вместе с Корнеллом. Подняв бумаги по сделке, Лем увидел, что интересы Норы Девон представлял ее адвокат Гаррисон Дилворт.

Заморозив счета Корнелла, Лем решил, что это существенно осложнит тому жизнь в бегах, однако теперь Лем обнаружил, что Дилворт помог увести двадцать тысяч долларов из банка Корнелла, а Нора Девон каким-то образом получила все деньги от продажи дома. Более того, четыре недели назад Дилворт, действуя от имени Норы Девон, закрыл все принадлежавшие ей банковские счета, и теперь эти средства также оказались в ее распоряжении. Таким образом, у Норы Девон и ее супруга было достаточно средств, чтобы на многие годы уйти в подполье.

Стоя на пристани, Лем смотрел на мерцающую на солнце воду и ритмично ударяющиеся о сваи волны. Равномерное движение укачивало, и Лема стало подташнивать.

Лем перевел взгляд на парящих над головой крикливых чаек. Однако грациозные взмахи их крыльев не успокоили Лема, вызвав еще большее раздражение.

Гаррисон Дилворт был сообразительным, умным и прирожденным бойцом. И вот теперь, когда была установлена связь между ним и четой Корнелл, адвокат обещал подать на АНБ в суд с целью разморозить счета Корнелла.

– Вы не предъявили никаких обвинений этому человеку, – заявил Дилворт. – И какой судья, пусть даже самый услужливый, обеспечит вам право замораживать счета? Столь вопиющее манипулирование законом, чтобы чинить препятствия добропорядочным гражданам, просто недопустимо.

Лем мог выдвинуть против Трэвиса и Норы обвинения в нарушении целого ряда законов, направленных на защиту национальной безопасности, и таким образом помешать Дилворту оказывать дальнейшее содействие беглецам. Однако предъявление обвинений привлекло бы нежелательное внимание прессы. И тогда нелепая история о ручной пантере Корнелла – и, возможно, вся легенда прикрытия АНБ – развалится, как карточный домик на ветру.

Оставалась лишь надежда на то, что Дилворт попытается передать сообщение Корнеллам. Он наверняка предупредит, что АНБ уже установило связь между ними и теперь им троим придется действовать гораздо осмотрительнее. И тогда, если повезет, Лем заечет Корнеллов по номеру телефона. Однако Лем не надеялся, что все пройдет как по маслу. Дилворт был далеко не дурак.

Окинув взглядом причалы для яхт Санта-Барбары, Лем попытался расслабиться, поскольку отлично понимал: только сохранив свежесть ума, он сможет перехитрить старого адвоката. В гавани были пришвартованы сотни яхт с поднятыми или убранными парусами; одни мирно покачивались на приливной волне, другие шли под парусом в сторону открытого моря; на палубах загорали и пили коктейли люди в купальных костюмах; чайки прошивали иглами сине-белое лоскутное одеяло небес; еще какие-то люди ловили рыбу с каменного волнолома. Вся сцена была на редкость живописной и тем не менее представляла собой квинтэссенцию праздности, великолепной и хорошо спланированной праздности, категорически чуждой Лему Джонсону. Для Лема праздность была опасным отвлечением от холодной прозы жизни, от борьбы за существование, а потому праздность, продолжавшаяся дольше нескольких часов, нервировала его, заставляя поскорее вернуться к работе. Но в данном случае праздность измерялась днями, неделями, и на этих супердорогих и с любовью сделанных судах она измерялась экскурсиями в течение месяца туда-сюда вдоль побережья. От всего этого Лема кидало в холодный пот и ему хотелось кричать.

Ну и конечно, Лем волновался из-за Аутсайдера. Он не давал о себе знать с того самого дня, как Трэвис Корнелл стрелял в него в конце августа в съемном доме. Три месяца назад. Интересно, что делал опасный беглец из «Банодайна» в течение тех трех месяцев? Где он прятался? Преследует ли до сих пор собаку? Или, возможно, уже умер?

Может, его укусила в лесу гремучая змея, а может, он упал со скалы.

Господи, взмолился в душе Лем, сделай так, чтобы Аутсайдер был мертв! Умоляю, дай мне передохнуть! Пусть он умрет!

Однако Лем знал, что Аутсайдер не умер. Нет, это было бы слишком просто. А в жизни ничего не бывает просто. Проклятая тварь наверняка где-то сейчас идет по следу собаки. Должно быть, она подавляет желание убивать встреченных по дороге людей, поскольку наверняка понимает, что каждое новое убийство приближает к ней Лема и агентов АНБ. А она явно не хотела, чтобы ее нашли до того, как ей удастся убить собаку. И только порвав собаку и Корнеллов в кровавые клочья, Аутсайдер снова начнет срывать свою злость на населении, и каждая новая смерть станет очередным тяжелым камнем на совести Лема Джонсона.

Между тем расследование убийств ученых из «Банодайна» застопорилось. Вторую оперативную группу АНБ уже распустили. Советы, несомненно, наняли кого-то со стороны, чтобы нанести удар, и у АНБ не было никакой возможности отыскать, кого именно они привлекли для ликвидации.

Мимо Лема прошел какой-то загорелый парень в белых шортах и топсайдерах.

– Отличный день! – сказал он.

– Как в аду! – ответил Лем.

5

Наутро после Дня благодарения Трэвис заглянул на кухню за стаканом молока и, обнаружив, что Эйнштейн расчихался, не обратил на это особого внимания. Нора, беспокоившаяся о состоянии здоровья Эйнштейна еще сильнее, чем Трэвис, тоже не обратила внимания на чихание ретривера. В Калифорнии пик распространения пыльцы приходится на весну и осень, однако, поскольку климат способствует круглогодичному цветению, пыльца носится в воздухе в любое время года. А в лесу ситуация еще больше усугубляется.

Той ночью Трэвиса разбудил звук, который ему не удалось точно определить. Трэвис мгновенно насторожился, сна как не бывало. Он сел на постели в темноте и потянулся за дробовиком на полу возле кровати. Держа в руках «моссберг», Трэвис прислушался к шуму, и через минуту-другую странный шум раздался снова: в коридоре на втором этаже.

Стараясь не разбудить Нору, Трэвис вылез из кровати и осторожно пробрался к двери. В коридоре, как и везде в доме, было включено ночное освещение, и в этом тусклом свете Трэвис обнаружил, что шум исходит от собаки. Эйнштейн, стоявший на лестничной площадке, кашлял и мотал головой.

Трэвис подошел к ретриверу, тот поднял на него слезящиеся глаза.

– Ты в порядке?

Быстрый взмах хвоста: Да.

Трэвис взъерошил Эйнштейну шерсть:

– Ты уверен?

Да.

Ретривер, радуясь ласке, прижался к Трэвису. Но затем отвернулся и, пару раз кашлянув, спустился вниз.

Трэвис пошел следом. Эйнштейна он обнаружил на кухне. Тот лакал воду из миски.

Вылакав всю воду, ретривер прошел в кладовку, включил свет и принялся нажимать на педали, чтобы извлечь фишки с буквами.

ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ ПИТЬ

– Ты точно хорошо себя чувствуешь?

ОТЛИЧНО ТОЛЬКО ПИТЬ ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ ПРОСНУЛСЯ ОТ НОЧНОГО КОШМАРА

– Тебе снятся сны? – удивился Трэвис.

А ТЕБЕ РАЗВЕ НЕТ?

– Да. И слишком часто.

Трэвис наполнил миску Эйнштейна водой, а когда Эйнштейн снова вылакал все до дна, наполнил миску во второй раз. Трэвис ожидал, что, утолив жажду, ретривер попросится во двор пописать, но пес сразу поднялся на второй этаж и улегся у дверей спальни, где спала Нора.

Трэвис шепнул Эйнштейну:

– Послушай, если хочешь пойти со мной и лечь возле кровати, я не против.

Эйнштейн именно этого и хотел. Он сразу же свернулся калачиком на полу у кровати со стороны Трэвиса.

И Трэвис в темноте мог легко дотянуться как до ретривера, так и до дробовика. Однако присутствие собаки успокаивало Трэвиса гораздо больше, чем наличие оружия.

6

В субботу, через два дня после Дня благодарения, Гаррисон Дилворт сел в «мерседес» и медленно отъехал от дома. Через два квартала он удостоверился, что АНБ по-прежнему сидит у него на хвосте. Это был зеленый «форд», возможно, тот же самый, что следовал за ним прошлым вечером. «Форд» держался на приличном расстоянии и старался быть незаметным, но Дилворт был отнюдь не слепым.

Он пока не стал звонить Норе и Трэвису. Поскольку за ним была установлена слежка, у него не было уверенности, что телефоны не прослушиваются. Конечно, можно было воспользоваться телефоном-автоматом, но Дилворт опасался, что АНБ может подслушать его с помощью направленного микрофона или другого высокотехнологичного устройства. А если АНБ сумеет записать тоны нажатия кнопок, когда Дилворт будет набирать номер, то они без особого труда переведут эти тоны в цифры и отследят номер телефона Корнеллов в Биг-Суре. Следовательно, нужно было пуститься на хитрость, чтобы спокойно связаться с Трэвисом и Норой.

Гаррисон знал, что с этим делом не стоит тянуть и нужно позвонить до того, как Трэвис или Нора решат позвонить ему сами. При наличии современных технологий АНБ засечет телефон Корнеллов еще до того, как он, Дилворт, откроет рот, чтобы предупредить о прослушке.

Итак, в субботу, в два часа пополудни, Дилворт в сопровождении зеленого «форда» отправился к Делле Колби в Монтесито, чтобы понежиться вдвоем на солнышке на борту его яхты «Неповторимая грация». По крайней мере, именно это Дилворт сказал Делле в телефонном разговоре.

Делла была вдовой судьи Джека Колби. Двадцать пять лет они с Джеком были лучшими друзьями Гаррисона и Франсин, пока смерть не унесла двоих из их компании. Джек умер через год после Франсин. Делла с Гаррисоном еще больше сблизились: они вместе гуляли, обедали, танцевали, ходили под парусом. Поначалу их отношения были чисто платоническими: просто старые друзья, имевшие счастье – или несчастье – пережить всех, кого они когда-то любили. И поэтому они очень нуждались друг в друге, ведь у них еще оставались воспоминания о прекрасном прошлом, которыми они ни с кем другим не могли поделиться. Год назад, когда они случайно очутились в одной постели, их захлестнуло чувство вины. Им казалось, они совершили супружескую измену, хотя Джек и Франсин умерли уже несколько лет назад. Вина, конечно, прошла, и теперь Гаррисон с Деллой скрашивали друг другу одиночество и были благодарны друг другу за эту тихо тлеющую страсть, наполнившую светом осень их жизни.

Когда Гаррисон свернул на подъездную дорожку, Делла вышла из дома и, заперев дверь, поспешила к подъехавшему автомобилю. На Делле были топсайдеры, белые слаксы, свитер в сине-белую полоску и синяя ветровка. И хотя Делле исполнилось уже шестьдесят девять лет и седина посеребрила ее коротко стриженные волосы, выглядела она максимум на пятьдесят пять.

Гаррисон вышел из «мерседеса», обнял и поцеловал Деллу:

– Мы можем поехать на твоем автомобиле?

– А с твоим что, какие-то проблемы? – удивилась Делла.

– Нет. Но я предпочитаю взять твой.

– Не вопрос.

Делла вывела из гаража «фольксваген-кадди», Гаррисон сел на пассажирское сиденье. Когда они уже выехали на улицу, он сказал:

– Боюсь, в моей машине жучки, а я не хочу, чтобы они услышали наш разговор. – У Деллы глаза полезли на лоб, и Гаррисон от души рассмеялся. – Нет, я еще не впал в старческий маразм. Но если ты посмотришь в зеркало заднего вида, то увидишь, что за нами хвост. Они стараются не светиться, но они вовсе не невидимки.

И действительно, через пару кварталов Делла сказала:

– Зеленый «форд», да?

– Он самый.

– Дорогой, во что ты ввязался?

– Давай сначала заедем на рынок, купим свежих фруктов. А после заскочим в винный магазин за вином. По дороге я тебе все расскажу.

– Неужели ты ведешь тайную жизнь, о которой я и не подозревала? – улыбнулась Делла. – Ты что, престарелый Джеймс Бонд?

Вчера Лем Джонсон снова открыл временную штаб-квартиру в здании суда Санта-Барбары, в удушающе тесном офисе с единственным окном. Темные стены, тусклая лампочка над головой и прячущиеся в углах тени, похожие на случайно попавшие сюда огородные пугала. Взятая напрокат мебель представляла собой неликвид, от которого отказались в других офисах. Лем работал здесь после убийства Хокни, но уже через неделю закрыл офис, поскольку в этом районе АНБ делать было нечего. Но теперь, когда появилась надежда, что Дилворт приведет его к Корнеллам, Лем снова открыл крошечную полевую штаб-квартиру, подключил телефоны и принялся ждать результата.

Лем делил офис со своим временным помощником – агентом Джимом Ванном, слишком старательным и слишком преданным делу двадцатипятилетним парнем.

В данный момент Клифф Сомс отвечал за команду из шести человек в гавани. Он не только курировал агентов в этом районе, но и координировал действия береговой охраны и морского патруля, ведущих наблюдение за яхтой Гаррисона Дилворта. Хитрый старикан наверняка обнаружил слежку, и Лем ждал, когда тот попытается отделаться от хвоста, чтобы беспрепятственно позвонить Корнеллам. По мнению Лема, для Дилворта самым логичным способом отделаться от слежки было бы выйти в море, пройти вдоль побережья, причалить к берегу и позвонить Корнеллам, прежде чем его смогут засечь. Однако Лем приготовил Дилворту неприятный сюрприз: у побережья яхту будет сопровождать морской патруль, а в открытом море – выделенный для этой цели катер береговой охраны.

В пятнадцать сорок позвонил Клифф и сообщил, что Дилворт и его дама сидят на палубе «Неповторимой грации», едят фрукты, потягивают вино, предаются воспоминаниям и смеются.

– Судя по тому, что мы увидели и услышали с помощью направленного микрофона, они явно никуда не собираются. Разве что в постель. Похоже, эта старая парочка еще способна дать жару.

– Оставайся с ними, – велел Лем. – Я ему не доверяю.

Еще один звонок был от старшего оперативной группы, тайно проникшей в дом старого адвоката сразу после его отъезда. Агенты не нашли ничего такого, что связывало бы Дилворта с Корнеллами или с собакой.

Прошлой ночью офис Дилворта также подвергся тщательному досмотру, но и там не оказалось ничего компрометирующего. В записях телефонных разговоров адвоката номера телефона Корнеллов не было; если Дилворт и звонил им раньше, то наверняка из таксофона. Изучение его кредитной карты телекоммуникационной компании «Эй-ти энд ти» также не выявило таких звонков. Следовательно, если адвокат и звонил Корнеллам, то за счет абонента, чтобы не оставлять следов. Очевидно, Дилворт соблюдал предельную осторожность еще до обнаружения слежки.

Всю субботу Трэвис, опасавшийся, что Эйнштейн мог простудиться, внимательно следил за ретривером. Однако Эйнштейн не кашлял и только пару раз чихнул, да и вид у него был вполне здоровый.

Компания по перевозке грузов доставила десять больших картонных коробок с законченными работами Норы, которые еще оставались в Санта-Барбаре. Пару недель назад, использовав обратный адрес своего друга, чтобы невозможно было установить связь между ним и Норой Джин Эймс, Гаррисон Дилворт отправил картины в Биг-Сур.

И вот теперь, распаковывая и разворачивая полотна, в результате чего в гостиной образовалась гора оберточной бумаги, Нора не помнила себя от счастья. Трэвис это отлично знал, потому что многие годы Нора жила лишь своей живописью. Возвращение старых картин стало для Норы не только величайшей радостью, но и стимулом с еще большим энтузиазмом приступить к новым работам в мастерской, под которую была выделена запасная спальня.

– Хочешь позвонить Гаррисону и поблагодарить его? – спросил Трэвис.

– Да, ужасно хочу! – откликнулась Нора. – Но сперва давай распакуем картины. Нужно проверить, нет ли где повреждений.

Расставив в гавани своих людей, изображавших из себя яхтсменов и рыбаков, Клифф Сомс до самого вечера вместе с другими агентами следили за Дилвортом с Деллой Колби и слушали их разговоры. Уже сгустились сумерки, однако Дилворт явно не собирался выходить в море.

Через полчаса после того, как на гавань опустилась тьма, Клиффу Сомсу надоело делать вид, будто он ловит рыбу с кормы шестидесятишестифутовой спортивной яхты, пришвартованной неподалеку от яхты Дилворта. Клифф поднялся в рулевую рубку и забрал наушники у агента Хэнка Горнера, подслушивавшего разговоры пожилой пары через направленный микрофон.

– …а помнишь, как тогда в Акапулько Джек арендовал рыболовное судно…

– …ну да, члены команды еще были ужасно похожи на пиратов…

– …мы тогда испугались, что нам перережут горло, а наши трупы выбросят в море…

– …а потом выяснилось, что все они были студентами-теологами…

– …учились на миссионеров… и Джек заявил…

Вернув Хэнку наушники, Клифф сказал:

– Надо же, все предаются воспоминаниям!

Хэнк молча кивнул. Свет в рубке был выключен, Хэнка освещал лишь маленький встроенный светильник над штурманским столом, черты его лица казались странно вытянувшимися.

– И вот так целый день. По крайней мере, им есть о чем вспомнить.

– Ладно, я пошел в сортир, – устало произнес Клифф. – Сейчас вернусь.

– Можешь сидеть там хоть до утра. Они явно никуда не собираются.

Когда несколько минут спустя Клифф вернулся, Хэнк Горнер снял наушники со словами:

– Они спустились в каюту.

– Что-то задумали?

– Отнюдь не то, на что мы рассчитываем. Наверное, решили перепихнуться.

– Ой!

– Клифф, ей-богу, я не хочу это слушать.

– Нет, продолжай! – отрезал Клифф.

Хэнк приложил наушник к уху:

– Блин, они раздевают друг друга! А ведь из них уже песок сыплется, как из моих бабушки с дедушкой! Так неловко. – (Клифф вздохнул.) – Сейчас вроде как утихомирились. – Хэнк скривился от отвращения. – Клифф, они вот-вот начнут стонать.

– Слушай, – твердо заявил Клифф.

Взяв со стола легкую куртку, Клифф снова вышел на палубу, поскольку точно не собирался это слушать, снова сел на стул на корме и поднял удочку.

Ночь выдалась достаточно прохладной, так что куртка явно оказалась нелишней, а в остальном грех жаловаться. Воздух чистый и свежий, напоенный ароматами моря. Безлунное небо усыпано звездами. Волны убаюкивающе бились о сваи пирса и обшивку пришвартованных яхт. Где-то вдалеке, на другом судне, кто-то наигрывал любовные мелодии сороковых годов. Двигатель тихо работал: тук-тук-тук. Было нечто романтичное в этом звуке. И Клиффу вдруг страстно захотелось иметь собственную яхту, чтобы можно было отправиться в круиз на юг Тихого океана, к островам, где растут пальмы…

И тут послышался рев двигателя. Клифф понял, что это двигатель «Неповторимой грации». Уронив удочку, Клифф вскочил со стула и увидел, что яхта Дилворта стремительно, точно ракета, отчаливает. Это было парусное судно, поэтому Клифф никак не ожидал, что оно может плыть с убранными парусами. Конечно, Клифф знал, что яхта имеет дополнительные двигатели, но тем не менее внезапный отход судна застал его врасплох. Он поспешил в рубку:

– Хэнк, вызывай морской патруль! Дилворт снялся с якоря.

– Но они же кувыркаются в койке!

– Хрена с два! – Выбежав на нос судна, Клифф обнаружил, что Дилворт резко развернул свою яхту и направляется к выходу из гавани.

И никаких огней на корме яхты, только один огонек на носу, у штурвала. Господи, Дилворту все-таки удалось прорваться!

Распаковав сто полотен, кое-какие развесив и убрав остальные в свободную спальню, Нора с Трэвисом вдруг поняли, что умирают от голода.

– Гаррисон, наверное, сейчас тоже обедает, – сказала Нора. – Не будем ему мешать. Давай сперва поедим, а уж потом позвоним.

Эйнштейн сразу же отправился в кладовку и, нажимая на педали, извлек из трубок нужные буквы.

УЖЕ ТЕМНО СПЕРВА ЗАКРОЙТЕ СТАВНИ

Удивленный и обеспокоенный необычной заботой ретривера о безопасности, Трэвис торопливо обошел все комнаты, закрывая ставни на задвижки. Он был настолько заворожен восторженной реакцией Норы по поводу прибытия картин, что даже не заметил, как на Биг-Сур опустилась ночь.

На полпути к выходу из гавани Гаррисон, положившись на то, что расстояние и рев двигателя не позволят подслушать их разговор, сказал Делле:

– Держись края фарватера и подведи яхту к концу северного волнолома.

– Ты уверен? – забеспокоилась Делла. – Ведь ты далеко не мальчик.

Гаррисон игриво похлопал Деллу по заднице:

– Нет, я даже лучше.

– Мечтать не вредно.

Чмокнув Деллу в щеку, Гаррисон пробрался вперед вдоль леера правого борта и приготовился к прыжку. На Гаррисоне были лишь темно-синие плавки. Конечно, не мешало бы надеть мокрый гидрокостюм, так как вода была слишком холодной. Однако Гаррисон решил, что вполне сможет доплыть до волнолома, обогнуть его и незаметно взобраться на северный край буквально за несколько минут, а значит, переохлаждение ему не грозит.

– У нас гости! – крикнула стоявшая за штурвалом Делла.

Оглянувшись, Гаррисон увидел катер морского патруля, направлявшийся к ним с юга из гавани со стороны левого борта.

Они нас не остановят, подумал Гаррисон. У них нет на это законных прав.

И все же нужно было срочно прыгать за борт, прежде чем патрульный катер подойдет к яхте с кормы. Пока патрульный катер находится по левому борту от «Неповторимой грации», оттуда не смогут увидеть прыжок Гаррисона. И светящийся кильватерный след яхты, за штурвалом которой стояла Делла, позволит ему незаметно обогнуть волнолом.

«Неповторимая грация» плыла на максимально комфортной для Деллы скорости, подпрыгивая на неспокойной воде и заставляя Гаррисона крепко держаться за леер. И все же яхта шла мимо каменной стенки волнолома до обидного медленно, а патрульный катер между тем неумолимо приближался. Однако Гаррисон продолжал тянуть время, не решаясь прыгать в воду в ста ярдах от конца волнолома. Ведь если Гаррисон прыгнет слишком рано, то не сумеет незаметно обогнуть волнолом – нет, в таком случае ему придется плыть к волнолому и карабкаться на него прямо у всех на глазах. Патрульный катер был уже в ста ярдах от яхты – Гаррисон отлично его видел – и начинал обходить ее сзади. Гаррисон больше не мог ждать, не мог…

– Пора! – крикнула из-за штурвала Делла.

Гаррисон перепрыгнул через леер прямо в черную воду и поплыл к волнолому.

Вода оказалась реально холодной. У Гаррисона перехватило дыхание. Он пошел ко дну, потерял ориентацию, не мог найти поверхность, запаниковал, начал барахтаться и наконец выплыл, жадно хватая ртом воздух.

Как ни странно, но «Неповторимая грация» находилась совсем рядом. Гаррисону казалось, будто он барахтался под водой минуты две, не меньше, но, вероятно, не больше пары секунд, поскольку яхта не успела далеко отойти. А патрульный катер неотвратимо приближался. Гаррисон, поняв, что кильватерный след яхты не сможет его прикрыть, сделал глубокий вдох и снова ушел под воду, оставаясь там, насколько хватило дыхания. Когда Гаррисон вынырнул, Делла и преследователи были далеко впереди. Теперь с катера его вряд ли могли заметить.

Прибой медленно нес Гаррисона мимо оконечности северного волнолома: стены из валунов и камней, поднимающейся на двадцать футов над водой подобно испещренному серыми и черными пятнами крепостному валу. Гаррисону нужно было не только обогнуть конец волнолома, но и проплыть в сторону суши против течения. И он решительно поплыл. Интересно, с чего он взял, что это будет проще простого? Тебе уже почти семьдесят один год, сказал он себе, огибая каменный конец волнолома, освещенный огнями створного знака. И чего ради ты вздумал разыгрывать из себя героя?

Однако в глубине души Гаррисон понимал, чего ради он это делает: им двигала глубокая убежденность, что собака должна быть свободной и правительство не вправе рассматривать ее как свою собственность. Раз уж мы зашли так далеко, что позволяем себе творить подобно Господу нашему Иисусу Христу, то должны научиться поступать так же справедливо и милосердно, как Он. Именно это Гаррисон сказал Норе и Трэвису – и Эйнштейну – в ту ночь, когда был убит Тед Хокни, и адвокат искренне верил в каждое сказанное им слово.

Соленая вода щипала глаза, затуманивала зрение. Вода попала в рот, разъедая язву на нижней губе.

Преодолевая встречное течение, Гаррисон обогнул волнолом. Теперь его невозможно было заметить из гавани. Подплыв к каменной стенке, он уцепился за первый валун, до которого сумел дотянуться, и повис, собираясь с силами, чтобы выбраться из воды.

За время, прошедшее после побега Норы с Трэвисом, Гаррисон очень много размышлял об Эйнштейне и еще больше укрепился во мнении, что держать в неволе такое высокоразвитое невинное существо было проявлением величайшей несправедливости, несмотря на то что узником была собака. Гаррисон посвятил свою жизнь торжеству справедливости, что стало возможным благодаря законам демократии и свободам, основанным на этой справедливости. Если мужчина, имеющий идеалы, решает, будто он слишком стар, чтобы рисковать всем ради того, во что он верит, тогда он уже не мужчина, имеющий идеалы. Да и вообще не мужчина. Эта жестокая правда заставила Гаррисона забыть о возрасте и подвигла на ночной заплыв. Забавно, что его служению идеалам в течение стольких лет пришлось пройти проверку на прочность из-за собаки.

Но какой собаки!

И в каком дивном новом мире мы живем, подумал Гаррисон.

Генная инженерия должна быть переименована в генное искусство, поскольку каждое произведение искусства является актом творения и никакой акт творения не может сравниться с созданием разумного существа.

Ощутив второе дыхание, Гаррисон выбрался из воды на отлогий край северного волнореза и начал пробираться по камням к берегу. Волны бились о его левый бок. Гаррисон запасся водонепроницаемым фонариком, который предусмотрительно прикрепил к плавкам. И теперь, освещая себе дорогу, он осторожно ступал босыми ногами, чтобы не поскользнуться на мокрых камнях и не сломать лодыжку.

В нескольких сотнях ярдов впереди уже виднелись огни города и серебристая береговая линия.

Гаррисон продрог, но все же не так, как тогда, когда оказался в воде. Его сердце бешено колотилось, но все же не так, как прежде.

Он собирался это сделать.

Лем Джонсон отъехал от здания суда, в коридорах которого затерялась его временная штаб-квартира. Клифф Сомс ждал его у пустого эллинга – места швартовки «Неповторимой грации». Тем временем на море поднялся ветер. Сотни пришвартованных судов покачивались на волнах и заунывно скрипели, спущенные паруса, со свистом рассекая воздух, прилипали к мачтам. Фонари на пристани и бортовые огни соседних судов отбрасывали дрожащие пятна света на черную маслянистую воду, где еще совсем недавно была пришвартована сорокадвухфутовая яхта Дилворта.

– Морской патруль? – озабоченно спросил Лем.

– Они проследовали за ним в открытое море. Он вроде бы собирался повернуть на север, поближе к концу волнолома, но почему-то направился на юг.

– А Дилворт заметил патрульный катер?

– Наверняка. Сами видите, сейчас нет тумана, на небе полно звезд, чертовски хорошая видимость.

– Отлично. Я хочу, чтобы он знал. Ну а береговая охрана?

– Я связался с их катером, – заверил Лема Сомс. – Они уже на месте и следуют на юг вдоль побережья, держась в ста ярдах от «Неповторимой грации».

Лем, ежась от внезапного холода, сказал:

– А они в курсе, что он может попытаться доплыть до берега на резиновой лодке или типа того?

– Да, в курсе. Хотя он вряд ли рискнет пойти на такое прямо у них под носом.

– А на катере береговой уверены, что он их видит?

– Их катер сияет, точно рождественская елка.

– Отлично! Я хочу, чтобы он знал, что у него нет выхода. Если мы сумеем помешать Дилворту предупредить Корнеллов, рано или поздно те сами ему позвонят – и тогда они в наших руках! Даже если они позвонят из таксофона, мы будем хотя бы знать район, где они обосновались.

Помимо прослушивающих устройств на домашнем и офисном телефонах Дилворта, АНБ установило отслеживающее оборудование, которое зафиксирует телефонную линию в момент соединения и не отключит ее даже после окончания разговора до тех пор, пока не будет установлен и подтвержден телефонный номер и домашний адрес звонившего. Даже если Дилворт выкрикнет предостережение и повесит трубку, как только узнает голос кого-то из Корнеллов, – все равно поезд ушел. Итак, у Дилворта оставался единственный способ попытаться провести АНБ, а именно не отвечать на телефонные звонки. Но и это ему не поможет, так как после шестого звонка каждый входящий звонок будет автоматически принят аппаратурой АНБ, которая откроет линию и начнет отслеживание.

– Единственное, что может изгадить дело, – сказал Лем, – если Дилворт доберется до телефона без нашей прослушки и предупредит Корнеллов о том, что ему нельзя звонить.

– Этого не случится, – заверил Лема Сомс. – Он у нас под колпаком.

– Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! – озабоченно произнес Лем. Из-за поднявшегося ветра металлический зажим на болтающемся канате громко звякнул о рангоут, заставив Лема подпрыгнуть. – Мой отец всегда говорил, что самое плохое случается именно тогда, когда ты меньше всего этого ждешь.

Клифф решительно покачал головой:

– При всем моем уважении, сэр, чем чаще я слышу, как вы цитируете вашего отца, тем больше мне кажется, что он, должно быть, был самым мрачным человеком на свете.

Бросив взгляд на подпрыгивающие на волнах суда и поднятую ветром зыбь, Лем вдруг почувствовал, что его начинает укачивать и он не стоит на месте, а движется вместе с этим движущимся миром.

– Ну да, мой отец был в чем-то великим человеком… но при этом порой он был… совершенно невыносимым.

– Эй! – Хэнк Горнер, покинув яхту, с которой они с Клиффом весь день вели наблюдение, бежал к ним по пристани. – Я только что связался с катером береговой охраны. Они навели прожектор на «Неповторимую грацию», чтобы нагнать страху. Так вот, они говорят, что не видят Дилворта. Только женщину.

– Господи Иисусе, но ведь он управляет яхтой! – воскликнул Лем.

– Нет, – ответил Горнер. – «Неповторимая грация» идет с выключенными огнями. Но прожектор береговой охраны осветил всю яхту. И они утверждают, что за штурвалом – женщина.

– Все в порядке. Он просто спустился в каюту, – сказал Клифф.

– Нет. – Лем вдруг услышал стук своего сердца. – Он не стал бы покидать палубу в такой ситуации. Он начал бы следить за катером, чтобы решить, то ли идти тем же курсом, то ли повернуть назад. Его нет на яхте.

– Но он должен быть там! Он не сходил на берег, а оставался на борту, когда яхта отошла от пристани.

Лем бросил взгляд в сторону сигнального огня на конце северного волнолома:

– Ты вроде говорил, что чертова яхта приблизилась к северному волнолому, словно собиралась плыть на север, но потом неожиданно повернула на юг.

– Твою мать! – выдохнул Клифф.

– Вот где он высадился, – сказал Лем. – У конца северного волнолома. Без резиновой лодки. Господи, да он просто добрался туда вплавь!

– Он слишком стар для таких игр, – возразил Клифф.

– Очевидно, нет. Он выбрался на берег с другой стороны волнолома и теперь направляется к ближайшему телефону-автомату на одном из северных общественных пляжей. Мы должны его остановить, и как можно скорее!

Приложив руки рупором ко рту, Клифф выкрикнул имена четырех агентов, расположившихся на других судах в гавани. Несмотря на ветер, его голос эхом раскатился по воде. Агенты оперативно откликнулись на призыв Клиффа. И прежде чем его голос затих над гаванью, Лем уже бежал со всех ног на парковку, где оставил машину.

Самое плохое случается именно тогда, когда ты меньше всего этого ждешь.

Трэвис мыл посуду после обеда, но внезапно Нора оторвала его от этого занятия.

– Посмотри сюда, – сказала она.