Охотники за облаками Шерер Алекс
Я не мог понять, как нам спасать отсюда ее отца и как она себе это представляет. Я вообще не понимал, на что они рассчитывают. Я даже подозревал, что они и сами не до конца это понимают.
Но перед нами встала проблема более важная и срочная. Пока мы околачивались на центральной площади, следя за тем, как для завтрашних «торжеств» и «мероприятий» возводится виселица, выяснилось, что нас ждет еще и нелицеприятная репетиция.
На площади показался отряд вооруженных стражников в форме, и раздалась команда: «Дорогу заключенным!»
Вывели трех человек с бледными лицами и связанными руками. Их отвели к помосту: с них снимали мерки для завтрашней казни, чтобы мероприятие прошло без сучка, без задоринки. Безрадостная и бесчеловечная репетиция собственной смерти.
Вот только отца Дженин среди них не было.
– Кто из них твой отец? – когда арестантов увели обратно, спросил я, потому что ни у кого из них не было шрамов на лице.
– Его здесь нет.
– А где он?
– Не знаю. Они могли… уже убить его.
На ней лица не было. Даже ее шрамы побледнели. Она перевела взгляд на мать, которая посмотрела на Каниша с немым вопросом: неужели мы опоздали? Неужели и вправду?..
– Но как такое может быть? – сказал я. – Ведь казни разрешены только на День Квенанта. Как его могли казнить раньше времени?
– Все говорят, что такова традиция, таков закон… – сказала Дженин. – Но может, это просто слова. Кто знает, что на самом деле происходит в этих темницах?
Краешком глаза я заметил, что один из попрошаек на паперти у собора стал собирать свое тряпье, кряхтя поднялся на ноги и направился в нашу сторону. Не стоило Канишу подавать ему монету, подумал я. Глупо с его стороны было привлекать к нам внимание постороннего даже таким незначительным актом милосердия. Нищий явно шел к нам. Наверняка хотел выпросить еще денег.
– Но если его убили, как узнать это наверняка? – спрашивала Дженин. – Не можем же мы просто развернуться и уехать. Вдруг он еще живой!
– Сейчас нам лучше отойти куда-нибудь, – нервно заметил я. – Мы слишком долго тут стоим. На нас начинают обращать внимание. Давайте пройдемся.
Я оглянулся на приближающегося нищего. Он в каком-то старческом тике покачивал склоненной, спрятанной под капюшоном головой. Прохожие шарахались от него, словно он был заразен – хотя, может, так и было. Или же от него просто разило крысами.
– Пройдемся? – возмутилась Дженин. – Никуда мы не пойдем. Нужно узнать, где мой отец. Выяснить, что с ним.
– Мы ничем ему не поможем, если сами попадемся, – возразил я, надеясь говорить рассудительно, но вышло у меня скорее истерично. – Просто немного отойдем. Нечего стоять тут столбами, как какие-нибудь туристы, и вызывать подозрение.
– Пусть думают, что мы и есть туристы.
– Дженин… Сюда кое-кто идет.
Нищий был уже в нескольких шагах. Он прихрамывал и опирался на палку, держа в узелке свои скудные пожитки. Его рука уже была протянута в ожидании милостыни – наверняка самое привычное для нее положение.
– Подайте… подайте…
Каниш зыркнул на него.
– Убирайся. Тебе уже подали. Жадность всегда убивает милосердие. Не проси добавки. Радуйся тому, что есть.
– Еще. Еще подайте.
Нищему достаточно будет просто пошуметь – и все. Это привлекает внимание. Внимание вызывает интерес. Интерес притягивает зрителей. Зрители привлекают еще больше зрителей, и они становятся толпой. Потом толпа растет. Вскоре она обращает на себя внимание полиции. Которые будут сказочно рады повесить на День Квенанта дополнительно еще четырех еретиков.
Может, тем, кто находит и выявляет еретиков, даже полагается награда. А нищему попрошайке как никому придется кстати денежное вознаграждение.
– Подайте на пропитание, добрые люди. Подайте бедняку еще немного.
– Повторяю тебе, я только что дал тебе милостыню. Я что, по-твоему, денежный мешок? Скройся с глаз. Попрошайничай в другом месте. – Каниш грубо оттолкнул его.
Но нищий тут же вернулся.
– Подай, добрый человек. Подай, подай на пропитание.
Я потянулся к Дженин, чтобы взять ее за руку и отвести в сторону.
– Пойдем, – сказал я. – Просто пойдем.
Она вырвалась из моей хватки.
– Никуда я не пойду, пока не найду отца. Если он не в подземелье, то где?
Нищий был совсем рядом и прекрасно слышал каждое слово. Я толкнул Дженин локтем и приложил палец к губам. Но слишком поздно – попрошайка уже все слышал. И в подтверждение этого он сказал удивительную и неожиданную вещь.
– Быть может, он сбежал, дитя мое.
Мы уставились на него, на его грязное разодранное облачение, протершийся изъеденный молью плащ, на его перепачканные руки, его лицо, сокрытое в тени его капюшона. Из темноты на нас смотрели его пронзительные глаза.
– Отец? – сказала Дженин. – Это… ты?
– Михаил? – прошептала ее мать, ошеломленная голосом и видом нищего.
– Брат? – дрожащим голосом произнес Каниш. Впервые со дня нашей встречи он не мог найти слов и не знал, что ему делать. – Михаил, ты ли это? Какой ты грязный.
– Я думал, ты уже никогда не объявишься, Каниш, – ответил ему нищий. – Почему так долго? Ты и сам не намного чище.
Тогда я подумал, что нам конец. Потому что никогда еще я не видел такой явной, искренней и стихийной радости на человеческих лицах. Я подумал, что теплое и эмоциональное воссоединение вот-вот захлестнет всю площадь, прохожие из любопытства остановятся посмотреть и увидят четырех охотников за облаками со шрамами на лицах, которые обнимаются и целуются так, как могут только люди, которые думали, что никогда уже больше не встретятся. Казалось, они вот-вот пустятся на радостях в пляс. Я бы не удивился, если бы они действительно стали танцевать. А там уже и недолго было бы до обличительных криков: «Они же иноверцы! Еретики!» И вот – нас уже ведут на эшафот в День Квенанта.
Я их недооценил.
Краткий проблеск. Незаметный жест. Все остальное потом. Времени отмечать будет достаточно, когда мы окажемся в безопасности.
– Где корабль? – шепотом спросил Михаил – нищий и отец Дженин.
– В часе ходьбы, – ответил Каниш.
– Мы пойдем впереди и покажем дорогу, – сказала Карла. – Держись от нас поодаль, муж мой. Осталось недолго.
Но нищий покачал покрытой головой.
– Нет, – сказал он, – уходить нельзя.
Мы уставились на него.
– Но почему, отец? – спросила Дженин.
Он кивнул головой в сторону виселиц.
– Остальные заключенные, – ответил он. – Нужно забрать их с собой.
В глазах Каниша сверкнул гнев.
– Брат, мы пришли, чтобы спасти тебя, а не всех на свете. Мы не можем лезть в жизнь каждого встречного. Мы не мстители и не спасем вселенную. Мы простые охотники за облаками – мы спасаем своих.
– Нет. Их мы тоже спасем. Это наш долг. Никто, кроме нас, этого не сделает.
– Нет, брат. Так нельзя. Нельзя так рисковать из-за чужих людей. Мы сейчас же уходим, а ты иди следом и держись на расстоянии, чтобы никто не обратил на тебя внимания.
– Я не брошу своих сокамерников на произвол судьбы, – сказал Михаил. – Если бы не они, мне бы ни за что не сбежать.
– Мир жесток, брат. Тебе придется ограничиться словами благодарности. Поставь за них свечку, сделай подношение и помолись, чтобы на том свете они были счастливы. Но надо уходить. Нам пора.
– Пусть меня хоть повесят, но я никуда не уйду, – сказал отец Дженин.
Каниш внимательно посмотрел на него.
– Тебя повесят, если ты не уйдешь, – заметил он.
Дженин не говорила мне, кто из них двоих был старше. Ее отец или дядя? Сложно было сказать, потому что оба были одинаково упрямы и непреклонны. Может, они были близнецами.
Если бы дело между ними дошло до драки, думаю, они бы оба проиграли и оба выиграли. Они дрались бы до смерти, но не уступили бы. При этом они производили впечатление братьев, которые будут защищать друг друга даже ценой своей жизни, если только не подерутся между собой. Тоже до смерти.
34. Рассказ Михаила
– Кто этот мальчик? – поинтересовался отец Дженин. – Что он тут делает?
– Он на практике, – сухо обронил Каниш. Видимо, чувство юмора все же у него было. Или присутствие брата вдохновляло его на остроты.
– Это мой одноклассник. Он попросился с нами, – объяснила Дженин.
– Мы решили, что лишняя пара рук не помешает, когда мы приедем за тобой, – добавила Карла.
Мы расположились в маленьком кафе.
Еще на площади попрошайка – отец Дженин – резко развернулся и заковылял прочь. Наверное, решил, что мы похожи на компанию заговорщиков. Мы дали ему уйти и двинулись следом, держась поодаль и притворяясь, что разглядываем окрестности, товар на витринах и интересуемся приготовлениями ко Дню Квенанта. (Впрочем, я даже не притворялся – мне действительно было интересно, пусть все и приводило меня в ужас.)
Отец Дженин провел нас по лабиринту узеньких улочек. Он остановился, оглянулся на нас и скрылся в кафе, которое не выглядело ни особенно дорогим, ни особенно чистым. Похоже, там привечали всякую публику. Если в этом обществе и были преступники (а сколько-то их наверняка должно быть, пусть даже за малейшие проступки им грозила смерть, нависая над головами и норовя обвить шеи), то это заведение было именно тем местом, где они могли бы (простите мне этот вульгарный оборот) «зависать».
Мы вошли следом за одетой в лохмотья фигурой. Михаил уже занял место за столом.
– Не снимайте капюшонов, – предупредил он, когда мы сели рядом. Это, впрочем, не относилось ко мне, ведь мое лицо без шрамов не нужно было прятать. По мне нельзя было так сразу сказать, что я приезжий. – Против преступников здесь ничего не имеют, а вот иностранцы не в почете, – прошептал он.
Оказывается, даже там, где есть воровская честь, не укрыться от некоторых предрассудков относительно чужаков.
– Что вы будете? – спросил Михаил, когда подошел официант с лицом чумазым, как его тюрбан, в свою очередь засаленный, как его фартук, такой же, в общем-то, грязный, как и заткнутое за него полотенце, которое оттенком совпадало со скатертью. – Советую чай, – сказал он. – Это единственное, что здесь можно пить.
Так что мы заказали чай. И тогда он взглянул на меня и спросил:
– Кто этот мальчик? Что он тут делает?
Когда выяснилось, кто я такой, всем захотели узнать, как жилось Михаилу, и как ему удалось сбежать.
– Было несложно, – ответил он. – Точнее, сбежать из тюрьмы – довольно просто, а вот убраться с этого треклятого острова – уже другое дело. Нас было четверо приговоренных к смерти, всех нас держали в темнице в камерах. По утрам нам приносили завтрак. Мы договорились с остальными, чтобы они подняли переполох, когда утром мне принесут еду. Они так и сделали. Стражник отошел разобраться с ними, на минуту оставив дверь моей камеры незапертой. По плану я должен был выйти, задушить стражника или перерезать ему горло, и освободить остальных.
Задушить, перерезать горло – он говорил об этом будничным, спокойным деловым тоном. А остальные только кивали в знак согласия. Даже Дженин. Все как будто сходились во мнении, что такие меры были и необходимым, и неоспоримым, и неизбежным элементом повседневной жизни.
– Однако только я собрался его задушить – перерезать горло не вышло бы, так как ножа у меня не было, – по лестнице спустилось еще двое стражников, которых там никак не должно было быть, потому что завтрак разносил всегда только один человек. Я едва смог отбиться от них и унести ноги. Я не мог помочь своим товарищам, как обещал. Но я выбрался из темницы на улицу.
И вот я оказался в самом центре города, за мной гонится стража, ревут сирены, за спиной бьют тревогу и кричат: «Беглец! Беглец!» У меня не было ни малейшего шанса добраться даже до окраины города, не то что до берега. Каждый здешний правоверный житель был бы у меня на хвосте. А в этом городе что ни житель – то правоверный, поверьте мне на слово. Их здесь не одолевают сомнения. Это для них непозволительная роскошь.
– И что же ты сделал?
– То, что должен был. У меня был только один выход. Не можешь убежать – прячься. А как и куда спрятаться, когда твои преследователи буквально в двух шагах и нагонят в любой момент? Ответ: у всех на виду. Потому что именно там почти никто не догадается искать. Ведь беглецы бегут, верно? Бегут со всех ног. Это происходит инстинктивно. А кто не прислушается к инстинктам, чтобы спасти свою шкуру?
– Так что было потом, папа? – спросила Дженин. – Что ты сделал?
– Я заставил себе перейти на шаг, сбавить темп. Не бежать, а идти. Медленно, твердо, непринужденно. Я накинул капюшон, закрывая лицо, и пошел – прихрамывая. У стены валялась палка. Я подобрал ее и использовал вместо посоха. Потом я потихоньку доковылял до соборной паперти. Я слышал, какая буча поднималась у меня за спиной. Ор, крики. Стража грубо трясла людей на площади: «Эй, вы! Человек сбежал из-под стражи. Здесь сейчас никто не пробегал? Куда направился?»
Но никто не видел никаких беглецов. И на увечного нищего не обращали внимания. Так что пока шумиха не спала, я сидел на паперти вместе с остальными попрошайками, которые проводили там дни напролет с несчастными лицами, опустив очи долу – это выражение, должен заметить, часть их торговой марки. А глядя себе под ноги, они не видели ничего вокруг. Они не знали, кто я, им было все равно. Я был просто одним из них.
Так и сидел я среди них, склонив голову, опустив глаза, со страдальческим выражением лица протянув руку. Я присоединился к их хору: «Подайте, правоверные, подайте на пропитание». Так я и жил с тех пор, в ожидании вашего возвращения, – закончил он резким и укоризненным тоном с оттенком накопившегося и нескрываемого нетерпения. – А вы и не торопились.
– Муж мой…
– Брат…
– Отец…
Михаил поднял руку, призывая к молчанию. Он не позволил им перебить его и не собирался их выслушивать, пока не выскажет все, что хотел сказать. Может быть, он истосковался по разговорам.
– Своими силами этот остров не покинуть, можете мне поверить. Как только я ни пытался отсюда выбраться! Но это невозможно. Если в твоем распоряжении нет небесного судна, ты здесь взаперти. Да, конечно, небольшое расстояние можно проплыть. Но как далеко ты успеешь заплыть, прежде чем тебя обнаружат, или снесет течением, или съедят небесные акулы?
Так что я оставался попрошайкой на соборной паперти с того самого дня, как сбежал из тюрьмы. А самое смешное, что время от времени мне бросает монету тот самый стражник, которого я пытался задушить. Не такой уж он и мерзавец, выходит. Странная штука – жизнь, не находите?
Он улыбнулся, впервые с момента нашей встречи.
– Михаил, мы изо всех сил старались тебя спасти, – сказала Карла. – Международный суд, трибунал – где мы только ни были. Мы получали решения в твою пользу, акты, декреты. Но квенанты не обращали ни малейшего внимания ни на какие документы. Они сами себе закон.
– Фанатиков не интересуют никакие законы, кроме собственного фарисейства, – сказал Михаил.
– Но теперь-то мы здесь, – добавила Дженин.
– И корабль всего в часе ходьбы. Мы можем сесть на борт и уплыть отсюда до полудня, – напомнил ему Каниш.
– У нас был уговор, – со спокойной и решительной настойчивостью повторил отец Дженин. – Мы скрепили его рукопожатием. Трое других заключенных помогут сбежать мне, а я помогу им. Я дал им свое слово – слово охотника за облаками.
У Каниша заходили желваки, и взгляд его сделался решительным и твердым. Последнее заявление решало все. Спорить было не о чем. Его брат дал слово охотника за облаками. Что может быть крепче этого?
Но как бы я ни восхищался честью и достоинством Михаила, про себя я все равно думал, что сам такого слова охотника за облаками никому не давал. И все остальные тоже – слово дал только отец Дженин.
Мне казалось несправедливым, что из-за его обещания нас всех завтра могут поймать и казнить. Я не представлял, как у нас получится освободить всех и не попасться самим.
Город к этому момент кишел правоверными, и с каждым часом народу все прибывало. Люди уже начинали занимать на площади места с лучшим видом на эшафот казнь. Они приходили не с пустыми руками и разбивали на ночь лагерь, чтобы не упустить хорошее место.
Да, там, на улице была мощная стотысячная толпа, готовая поднять нас на вилы. Так что наши шансы уйти целыми и невредимыми казались мне мизерными. Больше того, казались мне нулевыми.
– Еще по чаю? – спросил Михаил.
Я кивнул.
– Спасибо, – сказал я. – Не отказался бы от чашечки.
Лишь бы еще немного оттянуть неизбежное. Из тех немногих вариантов, что у нас были, чашка чая казалась наилучшим.
Только Дженин почему-то улыбалась.
35. Спасательный план
Мы вышли из кафе втроем – я, Каниш и Дженин, родители которой сказали, что догонят нас через пять минут. Мы двинулись в обратный путь. Улицами, переулками, околицами пробирались мы к укромному ущелью со спрятанным кораблем, который стоял на якоре в небе.
К этому времени все население острова, казалось, направлялось в центр на завтрашний праздник, если это слово было уместно по отношению к публичной казни. Мы старались не вызывать подозрений, но выделялись в толпе уже потому, что шли против нее. Мы плыли против течения.
– Куда направляешься, правоверный? Тебе в другую сторону! Не хочешь же ты пропустить все самое веселое!
Да уж, веселое. Людей будут вешать – что же тут веселого? В очередной раз убеждаешься, что несчастье одного – радость для другого.
Нас толкали и обходили, уже в благодушном праздничном настроении. Каниш кипел от негодования, явно желая схватить парочку местных за шкирки и стукнуть друг о друга головами, но осторожность сдерживала его.
Переулки расширились, превратились в улицы, а улицы – в проселочные дороги. Мы выбрались на дорогу, по которой пришли в город, и проделали весь путь в обратном направлении. Мы нашли наш корабль – он был по-прежнему укрыт от посторонних глаз – и взошли на борт в ожидании остальных.
Родители Дженин не торопились, и мы уже начинали волноваться. В конце концов они объявились, шагая рука об руку. У них наверняка накопилось много тем, которые следовало обсудить по дороге, да и просто было что сказать друг другу.
Каниш в это время как раз готовил ужин. Но только мы сели есть, он поднял вопрос, который ни у кого из нас не шел из головы.
– Брат, – начал он, – эти твои друзья…
– Сокамерники, – поправил Михаил. «Друзья», очевидно, было слишком сильным словом и большой натяжкой.
– Как их ни называй, ты им на удивление предан. И если ты дал слово, что спасешь их, значит, они будут спасены. Но позволь мне обратить твое внимание на одну вещь. В данный момент они заперты в темнице в переполненном городе, где час от часу становится все многолюднее. Завтра их троих повесят перед тысячной – многотысячной – толпой. Нас – пятеро. Двое мужчин. Женщина. Девочка. И бестолковый мальчишка, который даже не охотник за облаками.
Меня немного возмутило такое определение. С другой стороны, никогда раньше я не слышал от Каниша столько связных предложений подряд и мне было интересно, к чему он ведет. Обычно он был немногословен, но сейчас вдруг разразился целой речью.
– Так вот, как именно мы спасем этих твоих друзей? – продолжал он. – Пятеро против ста тысяч, если не больше? Наши шансы невелики. Даже по меркам охотников.
Михаил задумался и ответил не сразу.
– Это нужно обдумать, – согласился он.
– Сомневаюсь, что у нас хватит времени, чтобы обдумывать все как следует, – заметил Каниш. – Казнь уже завтра. Пока мы сообразим, как их спасти, их уже пора будет кремировать.
Брат посмотрел на него сердито, но ничего не ответил.
Тогда вмешалась Карла.
– У меня есть одна идея.
Муж и деверь посмотрели на нее с недоверием. Мне пришло в голову, что ей сейчас, наверное, приходится нелегко. С тех пор, как Михаила взяли под стражу, капитаном на корабле была она – Каниш помогал ей, конечно, но она была главной. Теперь, с возвращением Михаила, главным должен стать он. И не факт, что Карла захочет снять с себя полномочия. Может, отныне на их корабле будет не один капитан, а тандем, может, даже постоянно соперничающий.
– И что же это за идея? – спросил Михаил.
– Наш корабль, – сказала Карла. – Он же небесный корабль, так?
– Естественно.
– Скругленный корпус придает ему плавучесть и предотвращает приземление, поэтому корабль всегда подвешен в воздухе. Его можно поставить на якорь у причала, но нельзя посадить на твердую почву, в отличие от небесной баржи…
– Ну и что?
– …Но невозможность сесть на землю не мешает кораблю плыть над землей – или под землей, как угодно…
– И что? – спросил Каниш с возрастающим нетерпением.
– …Так что мы вполне можем проплыть отсюда до города. Проплыть над самой площадью и над собором, даже над всей собравшейся толпой.
– И что?
– И то, что этого никто не будет ожидать, – сказала она. – Кто может предположить, что корабль появится прямо над головой, над самой виселицей, над самым эшафотом, в самый момент, когда…
Михаил и Каниш переглянулись, а потом посмотрели на Карлу, скрепя сердце признавая ее правоту.
– А это мысль, – кивнул Каниш.
– Это мысль, – согласился Михаил.
– Это больше, чем мысль. Это наш лучший план, – добавила Дженин. – Это, вообще-то, наш единственный план.
Я был с ней согласен, но промолчал. Лучше не лезть в чужие семейные дела. Иногда лучше не лезть даже в свои семейные дела. В свои, пожалуй, особенно.
– У кого будут другие предложения? – спросила Карла.
Судя по наступившей тишине, их ни у кого не было.
В ту ночь мы плохо спали. Я никак не мог заснуть. Но когда я открыл глаза и увидел, что остальным тоже не спится, мне уже не было так неловко за собственную нервозность. Мысли о завтрашнем дне не давали нам всем выспаться, сон был тяжелым и беспокойным. Часто бывает так, что, когда отдых нужен сильнее всего, потому что впереди ждет нечто очень ответственное, сон никак не идет именно из-за того, что тебе предстоит.
Мы позавтракали рано-рано утром и отплыли от берега. Недалеко от острова собирались облака, и мы направились в их сторону, заново наполнить баки. Потом мы снова взяли курс на Запретные Острова и на столицу Квенанта.
У штурвала стоял Каниш. Он потянул руль на себя, и корабль под углом поднялся выше. Проплывая над прибрежными участками, мы все набирали и набирали высоту, продвигаясь вглубь острова. Внизу показался город, но мы все продолжали подъем, пока он не стал размером с ладонь и не оказался точно под нами. Если бросить за борт камень, он упадет прямо посреди соборной площади.
Дженин взяла бинокль и посмотрела вниз.
– Смотри, – сказала она. – виселицы видно. Их уже достроили. Все готово.
Под нами было видно и виселицу, и собравшуюся толпу. На площади яблоку было негде упасть, столько правоверных собралось в терпеливом ожидании назначенной на полдень казни.
Мы выжидали. Михаил проверял шланги. Каниш возился со швартовочными канатами, завязывая их свободные концы в петли, которые можно набросить и затянуть вокруг человека.
Мы все ждали. Делать было пока нечего. Чтобы скоротать время, оставалось только смотреть в бинокль и подзорную трубу.
И вот до полудня осталось всего десять минут. Еще немного, и раздался полуденный колокольный звон.
– Вот и они, – сказал Каниш и передал подзорную трубу брату.
Тот посмотрел вниз и кивнул:
– Спускаемся.
Карла наклонила руль, и корабль пошел вниз.
Плавно и бесшумно мы сбавляли высоту. Ветерок обдувал наши лица. Букашки на площади снова стали людьми. Игрушечные домики выросли до реальных размеров. Булавки на куполах собора превратились в величественные шпили.
Народу на площади было битком. Люди становились на свои телеги, выглядывали из окон, толпились на балконах – всем хотелось хоть краешком глаза посмотреть на помост и виселицу, и на тех, кого вот-вот повесят во славу великомученика Квенанта и всего, за что он ратовал, что бы это ни было.
Вот появились и заключенные: три человека с завязанными за спинами руками. Они храбро шагали навстречу собственной смерти. Храбро, но не бесстрашно. Потому что где нет страха, нет и храбрости. Откуда ей взяться, если храбрость – это преодоление страха?
Мы стали опускаться быстрее, ныряя вниз и целясь в толпу. Пока нас никто не заметил.
На помост взошел священнослужитель в рясе, возвещая собравшимся что-то ужасно важное и умное.
– Благословенный Квенант! – объявил он. – Мы предаем сих грешников твоей милости. Прости им их прегрешения. Позволь им принять ту самую смерть, которую и ты принял в муках. Как ты умер за веру, пусть они умрут за грехи свои, искупив их своей смертью. Пусть крепки будут веревки и надежна виселица. Пусть смерть их будет легкой или мучительной, как будет тебе угодно. Во имя…
Он начертил в воздухе знак петли. Толпа на площади повторила жест. Стража и палач в балахоне подтолкнули осужденных вперед. Три петли ожидали троих смертников. Оставалось лишь накинуть эти петли на их шеи, завязать глаза, надеть на ноги колодки и распахнуть люки у них под ногами. Но…
– Смотрите! Смотрите! Смотрите!
Нас заметили. Сначала один человек, а через секунду – уже все до единого.
– Пикируй! – закричал Каниш. – Пикируй!
Мы стремительно пошли вниз. Нашим важнейшим и единственным преимуществом был эффект неожиданности. Мы не могли упустить его, иначе все будет потеряно.
Канаты были приготовлены и висели за бортом. Вдобавок мы перекинули за борт две веревочные лестницы спереди и сзади корабля.
Мы были уже у самого эшафота, парили прямо над ним. Михаил с кинжалом в руках спустился по лестнице. По второй спускался Каниш, держа один нож в руках, а второй, новый, зажав в зубах. Карла у руля контролировала судно. Мы с Дженин держали водометы. Дженин включила полный напор. Вода выстрелила со всей силы и водопадом низвергаясь на площадь.
Мы направили водомет вниз и сбили с ног приближавшихся стражников. Они поскользнулись и попадали на мокрые доски. Каниш и Михаил уже добрались до помоста и тоже карабкались по нему. Они сами чуть не упали, но удержались на ногах. Стража обнажила мечи и кинжалы. Разгневанная толпа обступала кольцом, лезла на помост, чувствуя, что долгожданное развлечение вот-вот будет сорвано прямо у них на глазах.
– Лучники! – раздалось откуда-то. – Готовьте стрелы! Стрелы и ружья!
Заключенные бросились бежать, поскальзываясь на ходу. Они бежали навстречу своему спасению, к висящим веревочным лестницам и нашему поджидающему кораблю. Но они не могли карабкаться по ступеням, потому что их руки были связаны за спинами. Каниш перерезал веревки у одного, Михаил – у другого, и освобожденные узники стали торопливо карабкаться вверх. Каниш и Михаил лезли следом. Стража и негодующая толпа почти настигли их. Времени освободить третьего не было.
– Поднимаемся! Выше! Выше!
Карла направила корабль вверх. Один стражник лез по веревочной лестнице на борт. Каниш перерубил узлы. Лестница упала на помост вместе со стражником.
– А как же третий?! – выкрикнула Дженин. – Возьми канат!
Я оставил ее управляться со шлангом. Она смыла напором стражника, который до сих пор цеплялся за борт. Он рухнул наземь – раздался удар и хруст.
Я перекинул за борт канат с арканом. Я молился всем богам, в которых верил и не верил, чтобы меня не подвела меткость.
Она не подвела. Канат упал прямо на заключенного. Голова и грудь его оказались в петле. И когда мы поднялись еще выше, узел на петле стал затягиваться, петля обхватила его подмышками и потянула вслед за нами. Он вскрикнул от боли – узел сдавил ему грудь, мешая дышать. Но совсем скоро мы втащили его на борт.
– Полный вперед! Давай! – закричал Михаил.
Под нами было целое море разгневанных лиц. Ввысь полетели стрелы. Некоторые из них вонзились в корпус корабля. Раздался хлопок выстрела. Было слышно, как пули рикошетят от фальшборта и впиваются в доски. Но еще немного – и они уже не могли нас достать. Кое-кто из обманутых зрителей попытался броситься за нами вплавь, но надолго их не хватило. Одно дело плавать вдоль берега или около корабля, но плыть вверх, оттолкнувшись от земли, не под силу даже лучшим пловцам.
– За нами не будет погони? – спросил я Дженин, не увидев позади никаких кораблей.
– Конечно, будет, – ответила она. – Вот, смотри!
Там, внизу, в небо начали подниматься корабли, беря курс вверх, они преследовали нас.
– Осушить баки, – приказал Михаил. – Мы от них оторвемся!
Мы выпустили из шлангов последнюю воду. Широко зевнули раскрывшиеся паруса. Солнечные двигатели, насколько хватало мощности, выжимали киловатты энергии из солнечного света.
Мы неслись по термальному течению, как пущенный по воде камушек. Мы подскакивали и вспархивали, ускорялись и взлетали, стремительно, как небесная рыба, удирающая от акулы. Вскоре мы пересекли великую границу. Мы оторвались от преследователей. Они теперь были не больше пылинок в солнечных лучах. Остров Квенанта стал не больше камушка.
Теперь им нас не поймать. Мы были свободны, и хорошо бы это никогда не кончалось. Трое освобожденных арестантов сидели на палубе и улыбались. Один из них все потирал шею, как бы удивляясь, что она до сих пор цела.
Я подошел к Дженин, которая стояла у кормы.
– А как же человек, который арестовал твоего отца? – спросил я. – Мне казалось, вам всем не терпится ему отомстить, и вы хотите перерезать ему горло. Или повесить его так же, как он – того пса.
Она улыбнулась.
– Какая разница, если отец теперь с нами? Да и потом, слишком много чести – мстить таким, как он.
Она, отвернувшись, продолжила смотреть на острова.
– Ты же обычно сидишь вон там, – заметил я. – Впереди, а не сзади.
Читать бесплатно другие книги:
