Охотники за облаками Шерер Алекс
Варвароны крепко схватились за веревки и потянули. Корабли стали сближаться. Каниш склонился за борт и попытался перерубить тросы. Но они были толстыми, и резать пришлось бы слишком долго, да и не до всех он мог дотянуться. Каниш перерезал один трос, но тут же в опасной близости от него в корабль вонзился очередной гарпун.
Он крикнул Карле:
– Включай насос!
Она метнулась к компрессору. Варвароны приближались. Их капитан ругался и кричал, без разбору стегая плетью всех, кто попадался под руку, командуя тянуть веревки, разрази их гром, а не то он так всем наподдаст – мало не покажется.
Совсем скоро они подберутся так близко, что смогут забраться на борт.
– Насос! – опять закричал Каниш. – Включай чертов насос!
Карла запустила компрессор. Сперва он только трясся вхолостую, но потом заработал.
Варвароны подобрались настолько близко, что до нас доносился их запах. Это была настоящая вонь. От них разило несвежей одеждой, немытой кожей, вшивыми волосами, кислым дыханием, нечищеными зубами и гнилыми деснами. Небольшая деталь, которую редко сообщают о пиратах и разбойниках: воняют они чаще всего так, что ни в сказке сказать.
Мы с Дженин были у борта вместе с Канишем. С ножами в руках мы перевешивались через поручни и резали веревки, поймавшие нас в силки.
Я перерезал одну и услышал свист, почувствовал движение воздуха, а следом за ним – вибрацию древесины, когда брошенный нож вонзился в корпус нашего судна в какой-то паре сантиметров от моего уха.
Неплохой, надо признать, бросок для слепца.
Глядишь, в следующий раз он не промажет.
Гудели компрессоры.
– Раскручивай! – велел Каниш. – На всю мощь!
Карла повернула рычаг. Гудение перешло в громкую пульсацию, а затем в ритмичную долбежку.
– Отлично. Готовься!
Каниш подскочил к шлангу компрессора. Он схватил его за мундштук и потянул. Моток стал раскручиваться. Со шлангом в руке Каниш вернулся на прежнее место. Дерево громко ударилось о дерево, металл лязгнул о металл, когда два корабля столкнулись. Варвароны теперь были совсем рядом. Буквально в одном шаге. Они уже протянули руки, нащупывая, за что ухватиться, шаг за шагом переставляли вперед босые мозолистые ноги. Ножи и сабли они держали наизготовку. Так близко, что я даже видел ржавчину и запекшуюся кровь на лезвиях.
– Давай! – крикнул Карле Каниш. – Переключай! На полную!
Карла переключила режим компрессора. Секундная пауза – и из шланга под огромным давлением хлынула мощная струя воды, белая и пышная. Она выстрелила, словно водяная пуля. Каниш с трудом сохранил равновесие, чтобы его самого не опрокинуло за борт силой одного только напора воды, бьющего у него из шланга.
Вода ударил по варваронам с силой отбойного молотка. Один из них, уже успевший ступить одной ногой на борт и занести свою саблю, грудью принял всю силу удара. Его сбило с ног и смыло за борт. Больше мы его не видели, только слышали, пока он стремительно падал во мрак. Он с приглушенным стуком приземлился на нижний Остров Ночи далеко-далеко внизу.
На борт стали забираться другие. От двоих избавился Каниш. Карла скинула еще одного багром. Мы с Дженин отчаянно продолжали рубить канаты. Чтобы дотянуться до последнего из них, Дженин пришлось свеситься вниз всем туловищем, а я в это время держал ее. Она рубила веревку, а варвароны кричали и ругались в недоумении и панике. Водяная пушка начисто выбивала почву у них из-под ног. Они поскальзывались и с грохотом валились на палубу.
– Готово!
Веревка была перерезана. Я втянул Дженин на борт.
– Полный вперед! – заорал Каниш. – Полный вперед!
Он не держал нападавших в прицеле водомета, а Карла побежала к румпелю. Она включила двигатели на полную мощность, и мы уплыли прочь. Пока мы шли на резервных аккумуляторах, но уже скоро должны были снова выйти на свет, если только варвароны не настигнут нас прежде.
Они следовали за нами, и быстро. Гребцы орудовали своими большими веерообразными веслами, зачерпывая ими воздух. Они яростно гребли в унисон, со всей скоростью и силой, на которую были способны.
Но им было не нагнать нас. Они отставали. Напоследок варвароны выпустили еще один гарпун, но он уже не долетел до цели. Вскоре даже их брань почти не доносилась до нас, и только тогда я заметил, что уже не чую их запаха. Их корабль стал черным силуэтом, тенью среди теней, и все уменьшался. Так мы и оставили их – один на один с их злобой и досадой, с их вечной темнотой, жестокостью и грубой силой, и, вероятно, непродолжительными жизнями. Оставили их дожидаться следующих беспечных путешественников, достаточно самонадеянных, чтобы срезать путь через Острова Ночи.
Каниш выключил компрессор. Проверил датчики.
– Что там? – спросила Карла.
– Пусто, – ответил он. – Нужно найти еще облаков.
Но даже потеря всей воды казалась невысокой ценой за наше зрение и наши жизни. Жизнь всего одна, а облака еще будут. Рано или поздно – точно будут, если подождать. Иногда только и остается, что ждать.
Конечно, легко мне рассуждать. Это был не мой товар и не мой хлеб. Это была не моя утрата, а их. Ко мне все это имело мало отношения. По крайней мере, пока не мучила жажда.
Но жизнь-то была моя. И я был к ней весьма привязан, и рад, что не расстанусь с ней – пока не расстанусь. Оставалось под вопросом, как долго продлится это «пока».
29. Китобои
Выйдя на свет из долгого темного коридора между Островами Ночи, мы вскоре заметили в отдалении какие-то смутные очертания. Что-то двигалось в нашу сторону.
Мы прищурились, еще не до конца привыкнув к нормальному свету. Если мы надеялись распознать в движущемся объекте гряду облаков, мы ошибались. Это было нечто иное. Китобойное судно.
Дженин поняла это первой.
– Это китобойная база. Видишь, какой формы носовая часть?
Небесное судно было внушительных размеров. Оно неслось вперед на двух гигантских парусах и несметном количестве солнечных аккумуляторов, капсулы которых сверкали, как роса. Корабль больше смахивал на военное судно, чем на промысловое, из-за того, что у него на палубе громоздились две огромных гарпунных пушки, крепко привинченные к полу.
Но впечатление производил не столько сам корабль, сколько груз, привязанный к его корпусу. По левому и правому борту он волок за собой две туши убитых китов с ярко-красными ранами в тех местах, где их проткнул гарпун. Китобои убили уже двух небесных китов. И сейчас преследовали третьего. Кит плыл впереди, пока не подозревая об охотниках.
– Живодеры! – Каниш сказал это мягко и негромко, почти беззлобно. Просто констатировал факт.
Не отводя глаз, мы следили, как китобои приближались к добыче. Безвинное и ни о чем не подозревающее животное плыло вперед непринужденно и неторопливо, время от времени меняя направление взмахом хвоста, который был больше всего нашего корабля. Его брюхо было темным, а спина – светлой, практически белой.
– Зачем они это делают? Можно же как-то…
У охотников за облаками явно было взаимопонимание с китом, и они позволяли себе сопереживать и сочувствовать ему. Может, у китов и охотников было что-то общее: и те и другие рождены быть свободными, но обречены на гонения. Тех, кто свободен, часто ненавидят за их свободу и завидуют ей. Люди охотятся на небесных китов и небесных акул по единственной причине: чтобы доказать, что они это могут, чтобы сказать потом, что одолели дикого зверя, как будто это невероятно героический поступок, хотя у животного изначально нет ни малейшего шанса. Если бы киты тоже были вооружены ружьями и гарпунами, тогда никто бы их и пальцем не тронул. Не рискнул бы.
– Зачем они это делают? – снова спросил я. – В чем смысл?
– Масло, мясо, жир, топливо. Всему этому есть множество заменителей, но китобои следуют традиции. Цивилизация обошла китобойные острова стороной, – ответил Каниш.
Из его уст такое звучало особенно внушительно.
– Да уж. Они только разбогатели и растолстели, но как жили в темных веках, так в них и остались, – добавила Карла.
И все же…
Я вспомнил кое-что. Духи, которыми пользовалась Карла. Мама говорила, что это называется мускус, и добывается он из китовых желез. Но вдруг она ошибалась? Стоит спросить об этом Дженин. Только в другой раз. Не сейчас.
Китобои не обращали на нас внимания. Рядом с ними наш корабль смотрелся скорлупкой. Их судно плыло по небу с торжественным величием, уверенно настигая своего третьего кита, до сих пор не догадывающегося о погоне.
На их верхней палубе началось оживление. Вперед вышли двое. Они расчехлили гарпуны, похожие на небольшие ракетные установки. Моряки зарядили стволы пушек гарпунами и проверили, на месте ли лебедки, чтобы в случае чего – если они промахнутся или кит высвободится – не лишиться гарпунов, а втащить их обратно и снова стрелять.
– Что нам делать? – спросил я Дженин. – Как их остановить?
– Никак, – ответила она, но потом задумалась. – Хотя…
Она скрылась в рулевой рубке. Ее не было около минуты. Стрелки на китобазе заняли боевые позиции и прицеливались в ожидании команды «пли».
– Что это у тебя? – спросил я, когда Дженин вернулась.
В руках у нее была жестяная банка размером примерно с небольшой огнетушитель. Наверху на банке виднелся красный наконечник в форме рожка. Из ушей у Дженин торчали желтые поролоновые затычки.
– Что это? – снова спроси я. Она меня не расслышала.
– Заткни уши, – сказала она.
– Чего?
– Не хочу тебя оглушить!
Я заметил, что Каниш и Карла уже заткнули уши. Так что я не стал задавать больше вопросов и последовал их примеру. Это немного приглушило звук, но никак не блокировало его.
Сначала я услышал, как командир китобазы скомандовал в рупор:
– Готовсь, цельсь…
И тут мои барабанные перепонки едва не лопнули.
Банка в руках Дженин оказалась воздушной сиреной. Дженин запустила ее, и та разразилась оглушительным тревожным воплем. Одного раза Дженин показалось мало, и она повторила процедуру. И еще раз.
При первом сигнальном гудке небесный кит замедлил ход и с любопытством огляделся. При втором он задергался. При третьем уже опустил голову, выпустил весь воздух из легких, чтобы изменить воздушный баланс, и нырнул.
А если точнее, камнем рухнул вниз. Всего через несколько секунд он был уже далеко и стал не больше рыбешки на вид. Потом мы увидели, как он замедлил падение и снова плавно заскользил по небу.
С китобойного судна раздалась громкая брань в наш адрес. Но Дженин верно заметила: что они могли нам сделать? Ничего противозаконного она не совершала. Просто испытала нашу тревожную сирену. Она, к счастью, оказалась в прекрасном рабочем состоянии.
И все же, чтобы перестраховаться, Каниш раскрыл солнечные панели. Мгновения спустя мы уже стремительно уплывали от китобоев и вскоре были на безопасном расстоянии от их гарпунов – мало ли что им взбредет в голову.
– Они и так поймали двух китов, – сказала Дженин. – Нечего! Ну сколько им нужно, чтобы наесться?
Она ушла в рубку поставить сирену на место.
Ее мать встала у штурвала, а Каниш занял привычное место на палубе и стал глядеть оттуда в пустое синее небо с непроницаемым, загадочным выражением лица. На нем можно было вешать табличку: «Не беспокоить». Это было его любимое времяпрепровождение: высматривать облака. И оно ему никогда не наскучивало.
Целый день ушел на то, чтобы найти новые облака и конденсировать из них воду. К этому моменту мы отклонились от нашего курса на полдня. Каниш «почуял» воду уже через пару часов, но много времени ушло на то, чтобы ее найти – не просто почуять, но и увидеть.
На самом ли деле он чуял воду, или просто вел нас наугад и наудачу, я так и не понял. Спрашивать у него, тем самым вслух усомнившись в его способностях, я не собирался.
Мы нашли облака, густые и холодные. Как только мы вошли в их гущу, мы с Дженин включили компрессоры, и баки стали медленно набираться. Делать было нечего, только ждать. Дженин встала у кормы, и я присоединился к ней.
– Что будем делать? – спросил я.
– Когда?
– Сейчас. Когда наберется вода.
– Поедем продавать воду, – ответила она. – На Острова Инакомыслия.
– А потом?
– А потом поплывем на Запретные Острова за моим отцом. И спасем его.
– Как конкретно мы это сделаем? – спросил я. – Как мы его спасем? Тебе приходило в голову, что это может оказаться не так просто?
– Мы и не рассчитываем, что будет легко. Мы никогда на это не рассчитываем.
Она подошла к аппарату проверить давление. Я пошел за ней.
– Дженин, ты все время увиливаешь. Я спрашиваю, как конкретно мы пришвартуемся на Острове Квенанта, как мы останемся незамеченными? – настаивал я. – Как мы спустимся на остров, чтобы нас не увидели? Мы же чужаки, неужели никто не обратит внимания, если мы станем гулять там по всему острову? А потом что? Вот так запросто найдем твоего отца, выпустим его из тюрьмы и уедем с острова, и никто ничего нам не сделает? Вы хотя бы знаете, где его держат?
Она наградила меня типичным для нее бесстрастным взглядом, словно напоминая мне, что я тут посторонний, и всегда останусь таковым, и что меня тут просто терпят.
– Не переживай, – сказала она. – Тебе ничего опасного для жизни делать не придется. Мы этого не требуем. Просто жди нас на корабле, смотри, чтобы никто не взошел на борт, и держи судно наготове к нашему возвращению.
– И как мне это делать? На острове, кишащем религиозными психами, где в каждой щели и на каждом углу развешаны петли? У них же любимый способ разобраться с человеком, который им не нравится, это повесить его.
– Тебе нужно будет только причалить с нами. Там мы спустимся на остров, а ты останешься стоять над берегом.
– Что, если меня увидят?
– Ну и что?
– Разве они не придут за мной?
– С какой стати? Ты ведь ничего не делаешь. Если они будут что-то предъявлять тебе, можешь просто выйти в нейтральную воздушную зону. Пока ты не ступил на их землю, они не смогут тебе навредить.
– Разве они не будут преследовать нас, когда вы вернетесь с отцом?
На самом деле, мне хотелось сказать «если вы вернетесь», но это прозвучало бы совсем плохо.
– Вполне возможно, да. Скорее всего, будут.
– И что тогда?
– Мы от них оторвемся.
– А если не оторвемся?
– Будем сражаться.
– А если мы проиграем? Тогда нас повесят.
Дженин улыбнулась. Из-за шрамов ее улыбка казалась особенно язвительной.
– Знаешь, Кристьен, ты вечно выискиваешь, что может пойти не так. Ты слишком много думаешь.
– Нужно ко всему быть готовым, – сказал я.
– Да ты у нас бойскаут!
– Надейся на лучшее, ожидай худшего, будь готов ко всему, – сказал я, цитируя один из любимых папиных афоризмов. – Мне это кажется самым разумным способом смотреть на вещи.
– Ладно. Значит, будем готовы ко всему. – Она постучала пальцем по датчикам. – Баки заполнены. Можно отключать компрессоры.
Баки действительно были налиты доверху. Вода переливалась через край. Корабль снова отяжелел, набрал вес, стал как-то устойчивее.
– Ну вот, – сказала она, – можно снова в путь. Курс на Острова Инакомыслия. Или хочешь сойти?
– Нет. Курс на Острова Инакомыслия, – решил я. – Живешь ведь только раз.
– Это точно, – сказала она.
Хоть в чем-то мы с ней были согласны.
Каниш и Карла уже возились с солнечными панелями.
– И знаешь что? – сказала Дженин. – Я ужасно хочу есть. Как только вернемся на курс, надо будет приготовить ужин.
Каниш завел запасные двигатели, чтобы вывести нас из облаков.
– Что будет на ужин? – спросил я.
– А ты угадай, – ответила она. – Даю тебе две попытки.
И конечно, я угадал верно.
30. Свидетель
Я был наслышан о странностях жителей Островов Инакомыслия. И как часто бывает с теми, кто сто раз слышит и ни одного раза не видит, меня переполняли беспочвенные предрассудки.
Инакомысляне слыли людьми, которые делают мало и делают подолгу. В общем, мне они представлялись кучкой длинноволосых праздных анархистов, которые верят только в то, что нужно наслаждаться жизнью, недолюбливают всякую власть и считают аксиомой, что большинство всегда заблуждается, а меньшинство неизменно становится жертвой нападок.
Но когда мы приблизились к островам, вместо упадка и хаоса, какие я ожидал там встретить, я увидел перед собой ряды аккуратных ухоженных домиков и оживление на улицах. На пристани ровными стопками были сложены рыболовные сети. Кто-то красил небесные траулеры, кто-то драил палубы. Остров был похож на любой другой, там также кипела жизнь, и везде был порядок.
Мне пришло в голову, что на самом-то деле люди везде живут одинаково и радикально различаются только их верования. Но к чему сводятся все эти различия в религиях? К каким-то ритуалам и обрядам? К парочке ограничений в рационе? Если вся разница в этом, зачем людям ссориться? Но они ссорились, и это продолжалось бесконечно. Люди готовы убивать друг друга из-за такого пустяка, как разные взгляды на жизнь, и чувствуют себя при этом правыми. Как будто самое сложное в жизни – это смириться с убеждениями, взглядами и позициями, которые не совпадают с твоими.
– Эгегей! Охотники!
Небо перед нами было пустым. Обернувшись, я с удивлением обнаружил, что нас нагонял другой корабль.
Если небесный корабль идет на одной только солнечной энергии, он может двигаться по небу тихо, как мышка. Даже от косяка рыбы шуму будет больше. Корабль подкрался к нам незамеченным и неуслышанным. Будь это корабль варваронов, нам бы уже перерезали глотки.
К счастью, экипаж этого корабля был куда дружелюбнее. И одного взгляда на их лица мне хватило, чтобы понять – они тоже были охотниками за облаками: высокие и смуглые, мускулистые и подтянутые. Их тела были покрыты татуировками, а шеи и запястья увешаны разнообразными амулетами и браслетами.
– Каниш!
Окликнувший выглядел почти так же угрожающе, как и сам Каниш: белые зубы, нож, татуировки, шрамы и зарубке на мачте.
– Эльдар! Как жизнь?
На корабле было пятеро: мужчина, женщина, маленький ребенок, девочка и старший мальчик примерно моих лет. Мне он сразу не понравился, и я ему, кажется, тоже. Меньше всего мне понравилось, как он улыбался Дженин, хоть по ней и нельзя было сказать, что она обратила на это внимание. Но отсутствие причин для ревности еще никого не останавливало. Даже наоборот, чем сомнительнее повод для ревности, тем более пышным цветом она расцветает.
Он отличался от остальных. Я не сразу понял, чем именно. В отличие от Дженин и взрослых, на его лице не было шрамов. Но это вскоре должно было измениться. И как выяснилось, именно поэтому они догнали наш корабль.
Охотники за облаками обычно не тратят время на пустые разговоры, когда нужно работать. Другое дело – в мертвый сезон или на постое в порту. Там они могут расслабиться, собраться вместе и обменяться новостями и байками.
Но иногда, даже когда работа в самом разгаре, обычаи и ритуалы требуют к себе внимания. Работа работой, но традиции берут свое.
Кранцы их судна заскрежетали о наши, когда корабли пришвартовались друг к другу. Мы бросили якоря, после чего возник небольшой спор, кто взойдет на чей борт, ведь роль хозяина сейчас была почетнее роли гостя.
Однако когда Эльдар сообщил, что остановил нас, потому что им нужны «Свидетели» (с большой буквы, потому что именно так произносил это слово Эльдар, заглавными буквами и напыщенным тоном), Карла и Каниш согласились, что подняться на борт их судна следует нам. Что мы и сделали.
Там меня поприветствовали с вежливой отстраненностью. Дженин объяснила, кто я такой и почему меня взяли в эту поездку. Эльдар и его жена заварили зеленый чай и, разлив его по пиалам, предложили всем собравшимся. Я сделал глоток, но чай был отвратителен на вкус, и я стал оглядываться, выжидая момент, чтобы вылить его за борт.
Они немного побеседовали, обсуждая погоду, торговлю, цены на воду и места, где нынче лучше всего искать облака. Они обсудили общих знакомых – кто родил, кто женился, кто заболел, кто умер. Но ни слова не было сказано ни о Запретных Островах, ни о суде над отцом Дженин, ни о вендетте. Это было личное, внутрисемейное.
Наконец они добрались до насущного вопроса.
– Значит, сын у тебя уже совсем взрослый, – сказал Каниш.
– Уже три дня как, – ответил Эльдар. – Вы первые охотники на нашем пути, кто мог бы засвидетельствовать – если вы нам не откажете.
– Разумеется, – кивнул Каниш. – Это честь для нас.
Я пока не понимал, что происходит, но начинал догадываться. И мои догадки подтвердились, когда я заметил растущее беспокойство на лице сына Эльдара. Он был похож на человека, которому вот-вот должны вырвать зуб, и он старается вести себя так, будто его это совершенно не пугает. Только выходило у него не слишком убедительно.
Мальчика звали Ален. Он стоял у штурвала вместе с Дженин и разговаривал с ней. Она вроде бы что-то ему объясняла, указывая на свое лицо. Пальцами она повторяла рисунок своих шрамов.
Его мать поднесла ему пиалу с чаем. Перед этим она откупорила пузырек бесцветной прозрачной жидкости и вылила его содержимое в чай. Вероятно, какое-нибудь обезболивающее, чтобы на некоторое время усыпить его нервные окончания.
Они еще о чем-то поговорили, но похоже, все просто выжидали, когда начнет действовать лекарство. Потом с разговорами было покончено. Эльдар вышел на середину палубы и с некоторой театральностью провозгласил:
– Друзья! Свидетели…
Он замолк для драматического эффекта, как актер на сцене.
– Они считают, что для тебя огромная честь присутствовать здесь, – прошептала мне Дженин. Но лично мне казалась сомнительной такая «честь».
– Ален…
Эльдар жестом подозвал сына, и тот встал под мачтой рядом с отцом.
На палубе стояла жаровня, на которой лежал узорчатый нож с мозаичной рукоятью. Лезвие ножа покоилось на раскаленных углях.
– Друзья, – повторил Эльдар, – сегодня наш сын становится мужчиной. Совсем как ваша собственная дочь, – обратился он к Карле, – уже стала женщиной и ступила во взрослую жизнь.
В знак согласия все горячо закивали.
– Сегодня, – продолжал Эльдар, – наступает пора оставить позади детскую беспечность и осознанно взглянуть в будущее, которое ждет впереди. Вступить в ряды единомышленников, в наше охотничье братство– и да будет это засвидетельствовано нашими друзьями и соседями, которые почтили нас своим присутствием. И приглашенным чужаком, – это он обо мне.
Карла и Каниш снова закивали и стали отнекиваться, что они вовсе никого не «почтили», и напротив, что это для них честь быть приглашенными на такое важное и памятное событие.
Потом Ален откинулся на мачту и поднял голову, глядя в небо.
Его отец потянулся к жаровне и взял нож. Остро заточенное лезвие горело красным огнем.
Младшая сестра Алена расплакалась. Мать взяла ее на руки. Младенец крепко спал, посапывая в колыбельке.
Ален закрыл глаза. Его отец опустил клинок в чашу с водой. Вода зашипела, и от чаши повалил пар.
– Мужайся, Ален, – раздался голос его матери.
Потом она посмотрела на мужа, как бы говоря: «А ты будь осторожен и не ошибись».
Эльдар приступил к делу.
Он взял нож и поднес его к лицу своего сына.
– Не шевелись, – тихо предупредил он. – Стой смирно…
Он вжал острие ножа в левую щеку сына, почти у самого глаза, так что надрез проходил буквально между нижних ресниц.
Ален поморщился, но промолчал. Он стиснул зубы. Его отец медленно и с хирургической точностью провел лезвием вдоль по щеке до самого рта. В прорезанной ножом дорожке проступила красная кровь, будто не ножом, а кистью он рисовал эту линию. Однако рана на глазах становилась рваной, а капли крови расползались пятнами и уже струились по его лицу.
Но Ален продолжал молчать и не проронил ни звука. Он стоял, зажмурившись и стиснув зубы, пока его отец споласкивал окровавленный нож в чаше с водой. Затем он поднес острие к нижнему правому веку мальчика и повторил то же самое, вырезая на красивом – приходилось признать – лице второй глубокий, страшный рубец.
«Как ты можешь? – думал я. – Как ты можешь делать такое со своим родным сыном?»
Но я понимал, что для Эльдара куда более страшным преступлением было бы не сделать этого, проигнорировать церемонию инициации своего сына, его вступления во взрослую жизнь. Оставить его без шрамов означало бы исключить его из собственной семьи, своими руками превратить в неприкаянного изгоя без роду и племени.
И все-таки казалось ужасно жестоким клеймить собственных детей и подставлять их под этот острый, непреклонный нож.
Теперь Ален весь был в крови. Казалось, что он плакал кровью, и крупные красные слезы градом катились у него из глаз. Кровь капала с его лица на голую грудь и стекала до самого пояса.
– Готово, – сообщил Эльдар. – Дело сделано.
Ален открыл глаза. Он даже улыбнулся.
Мать дала ему полотенце, чтобы вытереть и остановить кровь, и принесла чашку, в которой была мазь из каких-то пахучих трав.
С радостью и гордостью Эльдар обнял сына. Каниш, Карла и Дженин зааплодировали, и я присоединился к поздравлениям, просто из вежливости, потому что, по правде сказать, меня немного мутило.
Карла отлучилась на наш корабль. Вернувшись, она принесла браслет в форме свернувшейся кольцом змеи и преподнесла его сыну Эльдара. Он поблагодарил ее и надел браслет на запястье.
Тем временем его мать колдовала над компрессами. Она усадила Алена на палубу, велела ему задрать голову и наложила на раны мазь.
– А если шрамов просто не останется? – спросил я у Дженин.
– Эта смесь проникает в рану, – объяснила она. – Раны рубцуются быстрее и заодно становятся черными.
Я посмотрел на ее собственные шрамы. Я всегда полагал, что их сделали еще в раннем детстве. Но они, должно быть, куда свежее, чем я раньше думал. Если бы шрамы сделали в младенчестве, они бы растянулись и с возрастом стали совсем незаметны.
Она поймала мой обращенный к ней взгляд.
– Пойдешь следующим? – спросила она. – Ты же хочешь стать охотником за облаками?
Но прежде чем я нашелся, что ответить, она ушла и заговорила с Аленом.
Я немного завидовал. Непонятно, чему. Я вовсе не хотел, чтобы мне перекраивали лицо. Но у меня никак не шло из головы, что с парой таких вот шрамов я бы выглядел крутым и опасным, ну или по крайней мере интересным. Маму наверняка хватил бы инфаркт. Но на всех не угодишь.
Ален приходил в себя, терпеливо улыбаясь поздравлениям с его новым статусом и замечаниям о мужестве, с которым он прошел это испытание. Заварили и разлили по второй порции зеленого чая, который был выпит (и незаметно вылит за борт) тем же порядком, что и в первый раз.
Но когда с чаем было покончено, стало ясно, что церемония завершена, а Эльдару с семьей не меньше нашего не терпелось продолжать путь.
Дело было сделано, событие засвидетельствовано. Для праздников будет еще время и место. Но сейчас где-то ждали облака, которые нужно собрать, и вода, которую нужно продать. Охотники охотились, ищейки искали – не в их природе было бесцельно простаивать и болтать о пустяках. Охотники за облаками были бродягами и кочевниками. Их внутреннее «я» вело их вперед и не позволяло стоять на месте дольше, чем необходимо. Им было важно само путешествие, сама дорога. Не думаю, что их особенно интересовал пункт назначения. Им могло стать любое место.
– Что ж, друзья…
Каниш приступил к непродолжительным формальностям, которые предваряли прощание. Они пожали друг другу руки, обнялись, обещались встретиться при случае, пожелали друг другу хорошего улова и удачи.
Карла и Каниш сказали на прощание несколько слов Алену наедине – наверное, поздравляли, – подарили небольшие сувениры детям, на чьих ангельских личиках однажды тоже появятся шрамы.
Эльдар пожал мне руку и поблагодарил за участие, добавив, что для постороннего огромная удача стать свидетелем обряда инициации.
Я не знаю, правда ли это, или он сказал так из вежливости, или ему просто нравилось, как это звучит. Но мне показалось, что он говорит искренне.
Так что я ответил ему в том же духе, сказав, что для меня большая честь и редкая удача – что, вероятно, действительно так – присутствовать здесь, и что мне повезло оказаться в числе тех счастливчиков, кому довелось засвидетельствовать инициацию охотника за облаками.
Видимо, отвечая, я взял нужную ноту. Даже Каниш одобрительно кивнул, как бы в знак того, что наконец-то я сказал что-то внятное и толковое и подаю первые надежды на то, что могу оказаться не совсем уж конченым идиотом. Я открыл рот и, к чести своей, произнес что-то осмысленное.
Подошел и пожал мне руку Ален. Порезы перестали кровоточить, но с этими подсохшими мазками толченой травы на щеках и у рта он сейчас выглядел очень странно и зловеще.
Теперь, когда мы расставались, я уже не был так сильно настроен против него. Только вот Дженин оказывала ему слишком много внимания, на мой взгляд. Хорошо ему с этими шрамами. У него передо мной есть преимущество. Мне-то придется самому строить свою жизнь с нуля.
Я понимал, что Дженин однажды уедет от нас. И я могу больше никогда с ней не встретиться. Я это понимал, она это понимала.
Говорят, что имеем – не храним, потерявши – плачем. Но так бывает не всегда. Иногда ты прекрасно знаешь, что имеешь, понимаешь, что можешь это потерять и как тяжела будет такая потеря, когда придет час.