Ход с дамы пик Топильская Елена

— Говорят, ты с одной из девиц сорвал парик и на себя напялил…

— Слушайте больше, — возмутился Кораблев. — Он с нее просто слетел. А я поднял. Так вместо того, чтобы спасибо сказать, она оскорблять меня стала. Даже плюнула в меня.

— А парик?

— А что парик?! Что вы привязались ко мне с этим париком? Голова у меня мерзла, я его и надел. А главное, чтоб он не потерялся.

— Слушай, а чего это ты в День уголовного розыска нализался? День РУБОПа же в ноябре?

— Ну я и в ноябре отмечу…

— Понятно. Рассказывай, что у тебя по моему убийству.

— Ma-ария Сергеевна! Ну как вы можете! Учишь вас, учишь…

— А что такое?

— Ну как это можно говорить — «по моему убийству»? Вас-то пока еще не убили.

Я усмехнулась:

— Хорошо, по убийству, находящемуся у меня в производстве.

— А! Есть у меня один «барабан». Так, подстукивает кое-что по линии организованной преступности…

И пока мы ехали, Леня, часто покашливая, рассказал, что буквально вчера к нему прибежал этот его осведомитель с донесением о том, что представителям некоего преступного сообщества поступил заказ на убийство.

— Кого? — спросила я без всякого интереса, поскольку меня в данный период моей жизни больше интересовали уже случившиеся убийства. К тому же я была далека от мысли, что все эти несчастные женщины, найденные в парадных, были замешаны в наркоторговле или нефтяном бизнесе и убиты по заказу преступных структур.

— Вот кого — не знаю. И «барабашка» мой не знает. Зато знаю, от кого заказ.

— Ну и от кого же? — так же без интереса спросила я.

— Ma-ария Сергеевна! Теряете нюх! А зачем бы я к вам поперся. Да еще в связи с «вашим», — передразнил он меня, — убийством? Заказик из Москвы. Вернее, от москвича.

— Та-ак, — протянула я. — Неужели от Антоничева? От сотрудника администрации президента?

— Ну что ж, — отметил Леня, — не сразу, но все-таки сообразили. Три балла вам за реакцию.

Ошеломленная новостью, я даже не обиделась:

— Что, правда, от Антоничева?! Кого же он заказывал? Твой агент к тебе вчера прибежал, а заказ когда был?

— Прямо в тот же день. Он как услышал, так и побежал ко мне.

— Черт! А я уже размечталась… Если вчера, то, значит, он не дочку заказывал?

— Да как вам в голову такое пришло? Люди, которые заказ передавали, так и сказали, что у заказчика недавно дочку убили. Я стал справки наводить — бац, а дело об убийстве девочки Антоничевой у вас в производстве.

— Леня, — затрепетала я, — а что еще известно? Кому он заказывал убийство? Кто от него приходил?

— Да практически ничего, — грустно ответил Леня, — я уже все рассказал. Обидно, но те от заказа отказались.

— Почему?!

— Почему — это я еще выясню. Мой человек не знает. Конечно, если бы они взялись, мы бы знали, кто заказан, и тепленькими бы всех захватили.

— А сейчас это никак не выяснить?! — взмолилась я.

— Мария Сергеевна, спокойствие, только спокойствие. Я же лучший оперативник Петербурга и окрестностей. Вчера только стукнули. А сегодня я уже с вами говорю. Что возможно — установим. Вы Антоничева еще не допрашивали?

— Нет еще.

— Понятно. Как всегда, волокита. Вам надо у меня поучиться работать. Но в данном случае это даже хорошо. Допросите с учетом новых сведений. Кто из УРа по делу работает? Местные убойщики?

— Нет, Андрей Синцов из главка.

— Человек надежный?

— Абсолютно, — заверила я.

— Посоветуйтесь с ним. Горячку не порите, — наставлял меня Кораблев в своей обычной манере. А я уже соображала, как использовать последнюю информацию при допросе и что бы значил этот заказ на убийство.

— Леня, а может такое быть, что Антоничев знает, кто убил его дочь? И заказал он именно этого человека?

— Легко. И это первое, что напрашивается.

— Да. Вряд ли бы он стал именно сейчас решать свои политические проблемы, сразу после убийства дочери. Но почему он тогда в прокуратуру не пошел, если знает убийцу.

— Ну уж что там у него в черепной коробке, один Господь Бог знает, — философски откликнулся Кораблев. — Не доверяет, видимо, прокуратуре. Сразу видно, государственный человек.

— Мне все-таки не очень понятно. Приди он и расскажи то, что знает, все бы так забегали! Один звонок из администрации президента, и сам прокурор города лично бы повестки разносил.

— Может, сам этот дядечка в дерьме по уши. И если за ниточки подергать, то получится, что его самого сажать надо.

— Вот черт! Тогда его бесполезно в лоб спрашивать, все равно не скажет. Слушай, наверное, его пока трогать не надо. Я лучше сначала мать допрошу.

— А вы еще мать не допросили? Ma-ария Сергеевна! Чем вы только занимаетесь? Все небось любовь крутите? Я слышал, вы любовничка-то своего поперли?

— А я вот слышала, что ты в милиции канкан исполнял, когда тебя замели, — сердито сказала я.

— Неостроумно, — надулся Леня.

— Ладно, не сердись, — примирительно сказала я. — Ты мне сильно осложнил жизнь.

— Ну конечно, — тут же откликнулся несправедливо обиженный Кораблев. — Вот она — благодарность за бесценные сведения, которые я в клювике принес следствию…

— Нет, тебе спасибо, конечно, большое, просто у меня уже был определенный план расследования, а теперь нужно круто перестраиваться…

Не переставая обсуждать неожиданный поворот событий, мы съездили в морг, откуда я забрала несколько тюков с одеждой потерпевших. Пока я их сортировала, пытаясь отделить верхнюю одежду, предназначенную для экспертизы микроналожений, от всей прочей, пришел повидать меня Стеценко. Кораблев, хмыкнув, сообщил, что пойдет покурит, подхватил уже отсортированные пакеты с одеждой и направился к выходу из морга.

Оставшись со мной наедине, Саша подробно рассказал о ходе комплексной экспертизы по серии убийств, вручил мне рукописные выкладки, составленные комиссией экспертов, со своими комментариями и спросил, как продвигаются дела. Я объяснила, что все идет по плану, есть новая интересная информация, в общем, работаю, не покладая рук. После чего мы индифферентно попрощались, и я ушла из морга, про себя отметив, что этот типичный представитель мужского рода — в смысле доктор Стеценко — даже не поинтересовался, как я себя чувствую, хотя вчера уходил от моего смертного одра. Ну и что, что нога уже не болит? А если бы она болела?.. А еще давал клятву Гиппократа…

— Ну что, визит не оправдал надежд? — ехидно поинтересовался Кораблев, когда я села в машину.

— Почему не оправдал? — вяло ответила я. — Вот, одежду забрала, предварительную экспертизу получила.

— Да я не о том, — отмахнулся Леня. — Доктор-то к сердцу прижал? Или к черту послал?

— Ни то, ни другое, — нехотя ответила я.

— Понятно. А все потому, что вы неправильно себя ведете, — наставительно сказал Леня. — Меньше выпендриваться надо. Живет мужик с вами, значит, надо его грамотно окучивать, в загс сводить, в паспорт штамп поставить, а потом уже выпендриваться, если уж очень хочется.

— Скажи мне, Леня, а как у тебя с личной жизнью? — вкрадчиво спросила я.

— А что? — насторожился Кораблев.

— А то. Насколько я знаю, у тебя тоже все не идеально, несмотря на то, что ты такой крутой специалист в вопросах любви и дружбы.

— Да уж куда там, — горестно вздохнул Леня. — От вас, от баб, одни убытки. Представляете, жил я с одной феей…

— Подожди, откуда фея-то взялась? — перебила я его.

— Да вот, познакомился при исполнении служебных обязанностей. Снял я квартиру для нее…

— Для нее?

— Ну, для нас. Жили мы там, поживали, а потом она взяла и меня бросила.

— А лет-то ей сколько, Леня?

— Да молодая, в том-то и дело, жизни еще не нюхала, не поняла, что ей за меня держаться надо. В общем, ушла она от меня. А вещи свои не забрала.

— Ну и что?

— А то. Хозяйка говорит — вывези вещи. А куда я вещи своей бабы дену? Не в окно же их выкидывать. Полгода Христом Богом прошу — вывези вещи, а она — да-да-да, и ни в какую. А я, как дурак, все это время квартиру оплачиваю.

— А зачем ты оплачиваешь?

— Как зачем? Она же вещи не вывозит, а хозяйка с чужими вещами квартиру сдать не может.

— Да, Леня, ты благородный человек. Другой бы выкинул эти вещи, и вся недолга.

— Нет, я так не могу. Собственность — это святое.

— Да? А может, ты и рад, что твоя фея вещи не забирает? Ждешь, что она вернется?

— Ой, только не надо на мне проверять свои дедуктивные способности! Ничего я не жду!

— Ну, тогда плати.

Вот так, с шутками и прибаутками мы добрались до бюро судебной экспертизы, куда сдали верхнюю одежду потерпевших, при этом эксперты, получавшие материал для исследований, не скупились на беспристрастную оценку нашей деятельности, особенно, когда я заикнулась о сроках. Пожилая экспертриса выдала мне перечень посторонних для одежды потерпевших Ивановой и Антоничевой микрочастиц, предупредив, что это предварительный список, полный будет не раньше чем через две недели, когда они изготовят официальное заключение.

— Я надеюсь, вы понимаете, что мы пошли на это только в порядке исключения, и вы никому эту таблицу не будете показывать. Это вообще против правил.

— Конечно, я все понимаю, Раиса Витальевна, — заверила я ее. — Я дождусь официального заключения, а эти сведения буду использовать только для текущей работы.

— Помните, вы мне обещали, — еще раз предупредила экспертриса. — И еще: зайдите к физикам, там Виктор Евгеньевич вам что-то интересное приготовил.

— Да? А что именно?

— Зайдите к нему, он все вам покажет. — И она выпроводила меня.

Виктор Евгеньевич действительно сообщил мне несколько неожиданные вещи.

— Мария Сергеевна, вы же понимаете, что пока это предварительные данные, — привычно начал он, и я заверила его в полном соблюдении режима секретности, — но я полагал, что они вас заинтересуют. Раиса Витальевна нашла на одежде ваших потерпевших некоторые частицы, которые определила органолептически как частицы не текстильного, а растительного происхождения. И передала их мне.

Он замолчал, сделав мхатовскую паузу. Я терпеливо ждала продолжения.

— Так вот, я провел газохроматографический анализ, и это действительно оказались частицы растительного происхождения, причем происхождения одинакового как на одежде Ивановой, так и на одежде Антоничевой.

— А что за растительные частицы? — я пока еще не осознавала важности момента.

— Каннабиноиды. Наркотик.

— Та-ак, — протянула я. — Что бы это значило? — Представить себе маменькину дочку Риту Антоничеву и почтенную мать семейства Людмилу Иванову в роли наркоманок мне пока не удавалось. Неужели?..

— Не торопитесь с выводами, — осадил меня эксперт. — Эти частицы на одежде обеих потерпевших располагались на задней поверхности. Спереди ничего такого нет.

— Значит, контактное взаимодействие?

— Конечно. Я звонил в морг, вскрывавшим экспертам, и они мне сказали, что убийца захватывал жертву сзади; соответственно, тесно прижимался к вей передней поверхностью своего тела. И перенес на их одежду частички наркотика со своей одежды. Так что ищите наркомана. И похоже, что обеих убил один и тот же.

Что ж, это совпадало с моими версиями. И даже объясняло неоправданную жестокость убийцы. Только не слишком ли: маньяк, да еще и наркоман?

— Виктор Евгеньевич, — я умоляюще сложила руки, — я сегодня привезла одежду остальных потерпевших, посмотрите и ее тоже на эти самые каннабиноиды?

— Если Раиса Витальевна подключит меня, тогда конечно.

— Ой! — Я вспомнила, что с места убийства Риты Антоничевой мы изъяли наркоманские шприцы. Правда, их я отдала в наше РУВД, в экспертно-криминалистический отдел, ни на что особенное не надеясь, но в свете того, что сообщил мне Виктор Евгеньевич, мы имеем шанс получить даже группу крови преступника — если шприцы с «контролем», то есть с кровью, которая попадает в полость шприца, когда наркоман, вколов дозу, проверяет, попал ли он в вену, слегка оттягивая назад поршень шприца.

Я договорилась с Виктором Евгеньевичем, что заберу у наших милицейских экспертов шприцы и привезу ему, чтобы он проверил соответствие наркотика в шприцах частицам наркотика, собранным с одежды потерпевших.

В разъездах по экспертизам прошел день, и мы дождались наконец, когда освободился Синцов, и встретились с ним у дверей прокуратуры. Меня, конечно, распирало, и я уже на ходу начала рассказывать ему о заказе со стороны Антоничева.

— Слушай, Андрюша, а он на похоронах был?

— Нет, на похоронах его не было. Вообще, были только Ритины одноклассники, причем, похоже, врагов она действительно не имела. Ну и родственники пришли, что характерно — по материнской линии. От папочки даже венка не было.

— А чего говорили на эту тему?

— А ничего. Про папу вообще не упоминали.

— Странно, что папа на похороны не пришел, — сказала я задумчиво, — хотя он на моих глазах скорбел неподдельно.

— Похоже, что он уже в Москву уехал.

— Хорошо бы это точно узнать.

— Да уж конечно, — вмешался Кораблев. — Давайте мне этот кусок, я буду Антоничева отрабатывать, а то на вас надежды мало.

Мы стерпели это от Кораблева. Они с Синцовым еще посекретничали, как именно следует отрабатывать Антоничева, чтобы не спугнуть, и Кораблев отбыл, ворча и покашливая.

— Мне не терпится маму Риты допросить, — : поделилась я с Синцовым. — Как ты думаешь, она завтра будет в состоянии со мной общаться?

— Могу тебя обрадовать, она и сейчас уже в состоянии. Вообще она неплохо держится и даже спрашивала меня, почему ее еще не вызывали. Так что, если хочешь, можно к ней подъехать. Там с поминок уже все разошлись, а ей надо немного отвлечься.

Андрей оказался прав. Ритиной маме явно лучше было сегодня находиться в обществе. Она не рыдала и не билась в истерике, но я по опыту знала — такое горе, затаившееся в остекленевшем взгляде, переносится куда труднее.

Следы поминок уже были убраны, соседи по коммунальной квартире помогли вымыть посуду и уже растащили по своим комнатам одолженные стулья.

Конечно, Ритина мама показала нам альбом с фотографиями Риты, начиная от младенческих, кончая минувшим летом; конечно, все Ритины мягкие игрушки еще сидели на своих местах на Ритиной тахте, и ее школьные учебники были сложены аккуратной стопочкой на секретере рядом с тахтой. В комнате было чисто и очень уютно, и было видно, что еще недавно здесь жили два любящих друг друга человека, несмотря на то, что им приходилось в одной комнате и есть, и спать, и вообще проводить все свое время, а это спокойно выдерживают не все даже очень интеллигентные люди. Матери и почти взрослоj дочери жить в одной комнате коммуналки — это будет покруче, чем летать в одном космическом корабле.

Мы с Андреем, конечно, выслушали почти спокойный рассказ Ритиной мамы о том, какой беспроблемной девочкой росла Рита: и в детстве особо не болела, и в школе училась очень хорошо, и помогала матери. Наталья Ивановна даже и тут не заплакала, хотя глаза ее заблестели еще более лихорадочным блеском.

— Наталья Ивановна, — мягко спросила я, — а кто был Ритин папа?

— Ритин папа? — переспросила она, в мыслях все еще обращенная к своей девочке. — Ах, Ритин папа… Мы же с ним развелись, когда Риточке было шесть. Как раз перед ее школой.

— И вы с тех пор с ним не виделись? — вступил Синцов.

— Нет, почему же… Несколько раз виделись, но он большим человеком стал, я и не навязывалась…

— А как он попал в администрацию президента? — как бы невзначай поинтересовалась я. — Вы же вместе учились?

— Да, в Техноложке. Мы и в школе с ним вместе учились, в базовой школе Технологического института. Я-то в этой школе училась с первого класса, по месту жительства, а он в девятом классе к нам перевелся, с Петроградки ездил. У нас все в Техноложку поступали, кто нашу школу кончал. А тогда, сами знаете, высшее образование было не так доступно, поэтому к нам в старшие классы стекались со всего города.

Мы с Андреем покивали головами.

— Вот мы вместе в Техноложку и поступили, на втором курсе поженились, закончили вуз. Сергей Иваныч всегда тяготел к общественной работе, был секретарем комсомольской организации, потом стал внештатным инструктором обкома, а там и вообще в гору пошел.

— А что он за человек вообще, Наталья Ивановна? — тихо спросила я.

— Человек? — Она задумалась. — Вообще-то он человек хороший. Рита в него пошла характером. Я немножко взрывная, а она, как отец. Ровная, рассудительная.

— А чего ж развелись? — будто бы невзначай включился Синцов.

— Ой, — Наталья Ивановна махнула рукой, — даже вспоминать не хочется. Вот вспоминаю и думаю, что теперь бы не развелась, перетерпела бы. А тогда, в молодости, все были максималисты.

— Пил, что ли? — продолжал Синцов.

— Да ну, какое там пил! — махнула рукой Наталья Ивановна. — Ив рот не брал, даже по большим праздникам.

— Застукали, что ли, с кем-то? — совсем уже освоившись, в лоб спросил Андрей.

— Да нет, — посерьезнела Наталья Ивановна, совершенно не обидевшись на Андрея. — Хуже.

— А что ж хуже-то? — теперь уже я проявила настойчивость.

— Ой, даже говорить неловко. Все у нас хорошо было, только Сергей играл.

— Играл? — переспросили мы с Синцовым в один голос.

— Играл, причем жутко. Уходил на всю ночь, в какие-то картежные притоны, проигрывал все, даже одежду с себя. Ритка была маленькая, и я каждый раз не знала, на что ей молоко покупать. Все проигрывал, и свое, и мое, и дочкино. Один раз ее сережки проиграл. Сам же ей на пять лет подарил, маленькие такие, золотые шарики. А потом ушел в пятницу играть, а в субботу утром прибежал, забрал их и опять убежал. Потом каялся, прощения просил. Я, говорит, как больной, не могу без этого, просто разум теряю. Вот после этого я и развелась.

— А он? — Мне пришлось потребовать продолжения, поскольку Наталья Ивановна умолкла, видимо, погрузилась в воспоминания десятилетней давности.

— А что он… Вот если бы не это, какой был человек! Красивый, добрый, талантливый. Я и не удивилась, что он так быстро сделал карьеру. В Москву перевелся.

— Наталья Ивановна, а с кем он играл? И где, в каких таких притонах?

— Ой, был у него какой-то знакомый, старше его намного, лет на десять. Тоже Техноложку заканчивал. У него они и собирались.

— А кто они? — продолжал допытываться Синцов.

— А я не знаю, кто-то из его приятелей, наверное, еще институтских. Хотя нет, если бы институтские, я бы их знала, — задумалась Наталья Ивановна. — Наверное, какие-то чужие.

— А знакомого, у которого играли, вы сами видели? Они, кстати, что — у него дома собирались?

— Знакомого я видела пару раз, — медленно сказала Наталья Ивановна. — Да, они у него дома играли. Он жил где-то на Фонтанке, во дворах. Дом потом расселили.

— А как же Сергею Ивановичу удалось с такой пагубной страстью сделать карьеру? — поинтересовалась я. — Или он потом прекратил играть?

— Вы знаете, думаю, что прекратил. Слышала, что знакомый этот вскоре после нашего с Сергеем развода разбился на машине. Видимо, Сергею не с кем стало играть, а потом он и вообще в Москву уехал.

— А как знакомого звали? — задал невинный вопрос Синцов.

— Звали его Евгением, отчества не помню, а фамилии и не знала, — добросовестно ответила Наталья Ивановна. — А что? Он имеет какое-то отношение к делу?

— Да нет, просто спрашиваем, — успокоила я ее. — Странно, что Ритин папа на похороны не пришел, вот и хочется о нем побольше узнать.

— Вы, наверное, думаете, что он забыл про Риту? Что вы, он всегда к Рите прекрасно относился, даже после развода. Конечно, виделся он с Ритой за эти десять лет раза три всего, но деньги присылал всегда, звонил часто, у меня интересовался, как Рита растет, нет ли проблем. Я вот думаю, что он стеснялся к Рите приходить, чувствовал свою вину за наш развод.

— А чего ж он на похороны не пришел? — продолжал гнуть свое Синцов. — Вы с ним виделись после Ритиной смерти?

— Конечно. Он как раз был здесь в командировке. Днем, как всегда, мне позвонил, поинтересовался, как Рита, сказал, что деньги за октябрь уже перевел — он мне на книжку слал переводы. А потом уже утром звонил, плакал. — На глазах у Натальи Ивановны тоже показались слезы.

— Значит, он вам позвонил утром в воскресенье? А откуда он узнал о смерти Риты? — Мне это показалось странным. Я промолчала о том, что Ритин папа приходил на место происшествия, когда еще не был закончен осмотр трупа.

Наталья Ивановна задумалась. Видно было, что этот вопрос не приходил ей в голову.

— Даже и не знаю. Во всяком случае, не от меня. А что, это имеет значение?

— Да нет, просто странно, что он на похороны не пришел, раз оказался как раз в это время в Питере, — сказал Андрей.

— А его вызвали в Москву срочно. Ничего в этом странного нет. А потом — ну как бы он себя чувствовал среди моих родных? Его уж все забыли… Но он денег оставил. Все похороны на его деньги и поминки тоже. Мне бы не потянуть было…

— Наталья Ивановна, а где он останавливался, приезжая из Москвы? В гостинице? Или где-то в семье?

— Ой, а я и не знаю, — задумчиво сказала Наталья Ивановна. — Я же ему не звонила, это он мне звонил всегда. В гости-то я к нему не ходила, вот и не знаю.

— Наталья Ивановна, скажите, а Рита могла встречаться с отцом так, что вы об этом не знали? — вступил Синцов. И я мысленно ему поаплодировала за этот вопрос.

Ритйна мама задумалась, и я поняла, что она ответит по-честному. До того как она задумалась, я боялась, что она может с ходу сказать «ни за что», просто потому, что ей это не приходило в голову. И Андрей тоже ждал, затаив дыхание. Все-таки это была версия, и ее нужно было проверить.

— Не думаю, — медленно сказала она после паузы. — И не потому, что я ничего об этом не знаю. Конечно, Ритка могла встретиться с отцом без моего ведома и могла ничего не говорить, просто чтобы меня не расстраивать. Только я бы почувствовала, что ее что-то тревожит. Или волнует. Не могла бы она спокойной оставаться. А она как раз такая безмятежная была в последнее время…

И Наталья Ивановна зарыдала. Андрей обнял ее за плечи. Я накапала корвалола, стоявшего на столе наготове. И пока считала капли, думала, стиснув зубы, что я очень хочу посмотреть в глаза тому, кто убил Риту Антоничеву. В его бессмысленные наркоманские глаза. Я очень хочу его поймать.

Так кончился четверг.

* * *

В пятницу я проснулась в шесть утра. За полтора часа до звонка будильника. Сна не было ни в одном глазу. Лежа на спине и разглядывая потолок, я привычно стала перебирать в уме всех моих потерпевших: и старушку Цилю Шик, и художницу Базикову, и молодых девушек — Анжелу Погосян, Женю Черкасову и Риту Антоничеву, и маму трехлетнего сына Иванову. Зачем их убили? Во имя какой цели? У меня в практике был случай, когда некий урод влюбился в красивую молодую женщину, которая была замужем, счастлива в браке и воспитывала маленького сынишку. Этот псих ее преследовал изощреннейшими способами: подкарауливал на улице, прыгал на нее с крыши, лазил в окно, а когда она недвусмысленно дала ему от ворот поворот, стал расклеивать по институту, где она работала, листовки — мол, такая-то больна венерическими болезнями. Ей, несчастной, пришлось даже сходить в вендиспансер и предъявить коллективу справку, что она здорова. В итоге он явился к ней домой с охотничьим ружьем, хладнокровно застрелил ее, разворотив всю грудную клетку, а потом пошел в милицию и сказал, что она насылала на него порчу, и он вынужден был ее убить. А дальше — заключение психиатрической экспертизы о невменяемости субъекта, принудлечение, психбольница специального типа на несколько лет, а потом — снятие принудлечения и освобождение. И овдовевший муж потерпевшей, и осиротевший мальчик.

Только сослуживцы погибшей не поверили в его невменяемость. Они провели собственное расследование и писали во все инстанции, что злодей незадолго до убийства посещал Публичную библиотеку, где брал труды по психиатрии и даже делал в них пометки, а дома у него при обыске обнаружили тетради с выписками из учебников по психиатрии, и что комиссиям врачей он выдавал цитаты из этих выписок…

Но, вменяемым он был или нет, зациклен он был на одной женщине и целью имел если не овладеть ею, то ее извести. А тут? Шесть абсолютно разных женщин, сходства между ними никакого. На чем зациклен убийца? Не педофил, не геронтофил — есть такие, которые испытывают сексуальное влечение к старушкам…

Валяться я больше не могла и встала. На часах было двадцать минут седьмого. Если так пойдет и дальше, мне гарантировано психическое расстройство. Я, жуткая соня, стопроцентная сова, вскакиваю ни свет ни заря, не поспав и шести часов — это для меня невероятно. Если бы дома был Хрюндик, то я бы тихонько встала, приготовила завтрак и в семь часов пошла бы его будить. Мы провозились бы до полвосьмого, я бы сначала уговаривала его подниматься, целуя в теплую макушку, потом стала бы стаскивать с него одеяло и щекотать пятки…

Но Хрюндика не было, и я бесцельно бродила по квартире, потому что в такую рань мне некуда было идти. Прокуратура была закрыта, даже наш жаворонок шеф еще не открыл дверь своего кабинета, экспертные учреждения еще не начинали свою работу, и Синцов сладко спал на своем продавленном диване в кабинете.

Мне казалось, что спали все, весь мир, несмотря на такое славное утро, тихое и солнечное, и только я одна зачем-то вскочила и не знаю, чем себя занять. Такого вселенского одиночества я не испытывала еще никогда. И даже не сразу поняла, что происходит, когда тихо и деликатно звякнул телефон. И тут сердце у меня ухнуло вниз. За время работы

следователем я привыкла к тому, что звонки в шесть утра или в три часа ночи могут означать только одно: надо ехать на место происшествия. Неужели маньяк изменил своим правилам и стал убивать по пятницам? Нет, раз труп нашли только сейчас, значит, женщина, скорее всего, убита вчера. Вчера, пока я ездила по экспертизам и сидела у матери одной из потерпевших… Вчера, когда я считала, что у нас еще целые сутки в запасе и еще кусочек… Сердце бешено заколотилось, дрожащей рукой я сняла трубку.

— Алло, — тихо позвал знакомый голос. — Мария Сергеевна! Это Антон Старосельцев.

Я перевела дух.

— Господи, Антон, как вы меня напугали!

Старосельцев приглушенно засмеялся.

— Вам ли, следователю, бояться ранних звонков?

— А может, я спала, и вы своим звонком меня разбудили?

— Вряд ли. Трубку вы взяли сразу. И голос у вас не сонный. Не спится? Ждете субботы?

— Шутка неудачная, — хмуро ответила я.

— Мне тоже не спится, — посерьезнел Старосельцев. — Хотите, я приеду, и мы сходим куда-нибудь позавтракать?

— Приезжайте, — сказала я.

— Буду через пятнадцать минут, — заверил он и положил трубку.

Я лихорадочно начала собираться. Ровно через пятнадцать минут раздался звонок в дверь. Застегивая манжеты на блузке, я открыла. На лестничной площадке, чуть покачиваясь на носках, стоял журналист Старосельцев.

— Мария Сергеевна, — спросил он вкрадчиво, — а почему вы не спрашиваете, кто за дверью?

Я пожала плечами:

— Ну, мы же договаривались…

— Вы же следователь, неужели вы не владеете правилами безопасного поведения?

— Вы что, меня пугаете? — удивилась я.

— Да ну, нет, конечно, но вдруг за дверью враги, которые хотят воспрепятствовать следствию?

— И поэтому в полседьмого утра звонят следователю в дверь, ожидая, что он доверчиво откроет? Самое время, чтобы его расстрелять или похитить.

— А вы что думаете? Что в полседьмого утра преступник не может позвонить в дверь следователю?

— Надеюсь, вы не себя имеете в виду? — ехидно спросила я.

От неожиданности журналист перестал покачиваться и резко опустился на пятки.

— Вы готовы? — спросил он после паузы. — Если да, то прошу! — И он выставил руку крендельком, приглашая меня на выход. — Тут за углом есть чудесная круглосуточная едальня. Блинчики, салатики и все такое.

Но не тут-то было. За моей спиной зазвонил телефон. И вздрогнули мы оба. Я повернулась на каблуках и бросилась к телефону.

— Не спит прокуратурка? Это РУБОПчик беспокоит. — В трубке раздалось знакомое покашливание.

— Что случилось, Леня?!

— Чего это вы так перепугались? — Он засмеялся и закашлялся.

— Ну ты звонишь ни свет ни заря…

— Так пора работать! Вы еще что, в постели валяетесь?

— Нет, я уже давно на ногах.

— Ну-у, хоть к старости стали понимать, что к чему! Сейчас приеду.

— Леня, я собралась пойти позавтракать…

Страницы: «« ... 678910111213 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Есть люди, которые хотят познать все, и есть люди, которым тошно от того, что они уже познали. И во...
«– Бесконечная мера вашего невежества – даже не забавна…...
«Подумать хотелось....
«Чем крепче нервы, тем ближе цель. С этим изречением я познакомился в девятнадцать лет: прочитал тат...
«…Записную книжку, черненькую, дешевую, я поднял из-под ног в толкотне аэропорта. Оглянулся, помахав...