Невеста зверя (сборник) Коллектив авторов

– Фермер всегда помнит, какое нынче число. Сейчас черемша уже почти отошла – канун Белтайна, ведьмы, упившись своим весенним зельем, летят на шабаш. Крестьяне на лужайке воткнут в землю шест, украсив его лентами и цветами, чтобы девушки и молодые женщины танцевали вокруг него. Понимаешь? Как осиновые шесты, которые поставили в Аштароте давным-давно.

– Но зачем мне нужен ведьмин шар? Неужели оттого что дети пляшут вокруг майского шеста?

– Шар ловит духов воздуха! Стоит им влететь в него, как они заблудятся в лабиринте – так, по крайней мере, говорят. Ты мог бы попытаться защитить ее.

– Но ведь духов воздуха не существу… – И стеклодув засмеялся. Что он такое говорит? Он собрал в ладонь пряди волос своей саламандры, восхищаясь их стеклянной хрупкостью. Она была так дорога ему – он сделает все что угодно, чтобы ее не потерять. Разве не пришла она к нему нежданно и таинственно, как дар иного мира? – Гарленд, я был бы дураком, если бы не последовал вашему совету, – сказал Ксан. – Это вы рассказали мне об огне саламандры. Помогите мне наносить дров, и я сделаю по цветному шару для каждой двери, каждого окна и для труб в доме и мастерской.

Девушка все время ходила за ним по пятам. Он никак не мог ей объяснить, что, переступая порог, он не исчезает навсегда, что он скоро вернется. Она, похоже, ничего не умела – только целоваться, – хорошо хоть занавеску ей удалось задрапировать так, чтобы двигаться свободнее. Стеклянные сосуды на полках и в печи очаровали ее, и она показывала то на них, то на Ксана, словно понимала, откуда они взялись.

Убедившись наконец, что, пропадая с глаз, Ксан не исчезает навеки, Саламандра присела на пенек, пока двое мужчин переносили поленья из сарая к печи.

Гарленд вскинул голову на ходу и прищурился:

– Что это?

Ксан нес охапку миртовых и дубовых дров. Он поднял голову и увидел, что с неба вниз летит огромный голубой кувшин. Он с удивлением узнал копию сосуда, который сделал в первое утро своего испытания. Когда кувшин бухнулся на землю рядом с пнем, Ксан выронил дрова.

Из основания выросли ноги, из середины руки, а из носика с громким «Хлоп!» показалась большая уродливая голова.

– Нет!

Ксан бросился к девушке-саламандре, Гарленд за ним следом, но демон, ухмыляясь, схватил ее и закинул прямо в кувшин. Когда он огромным прыжком перескочил через опушку, Саламандра стала визжать. От ее криков демон радостно заревел и прыгнул на гору, что высилась невдалеке от хижины. Он завис в воздухе – ручка и кромка кувшина темнели, как тучи, а средняя часть почти слилась с небом – потом резко опустился на землю и исчез.

– Я найду тебя! – крикнул Ксан и бессильно рухнул на колени. Кувшин скрылся из виду.

– Вставай. – Гарленд поднял его на ноги. – Я на машине.

И они помчались по петляющей дороге от мастерской к горе Каллоуи.

– Вы видели, куда они полетели? – Ксан высунулся из окна, глядя вверх.

– Ее волосы горят на солнце, как огонь. Вон они, на дороге к вершине.

Минут через пятнадцать они съехали с асфальта и, выйдя из машины, нырнули под кроны деревьев.

– Может, поздней зелени наберу. – Гарленд кивнул на закинутый за плечо мешок.

Целый час прочесывали они горный перевал и наконец нашли расщелину.

Из нее поднимались клубы пара и слышались голоса.

Фермер поднес палец к губам.

– Скаг, видел стеклянную куколку? Хорошенькая. Такую помучить одно удовольствие!

– Ха! Да это саламандра! Я их уже целый век не видывал!

– Ах ты темнота, сажа каминная! Ну ты и остолоп! Я такую видел на прошлой неделе в кузнице в Малой Азии.

– Врешь!

– Я достал щипцы – хвать эту тварь за хвост и деру, пока меня в пламени было не разглядеть. Я как раз грел лапы у огня, когда саламандра вылезла из полена наружу!

– Дурень косолапый!

Раздался тяжелый удар, словно палицей по черепу, вой и отрывистый треск, как будто взорвалась череда хлопушек.

Друзья отпрянули от расселины и притаились у поросшего триллиумом и тигровой лилией пригорка.

Ксан схватил фермера за руку:

– Когда я выручу ее, как мне достать ей душу?

Гарленд только головой покачал:

– Про это в энциклопедии ничего нет. В старых сказках говорится, дескать, женись. А еще может крещение подействовать, правда, если только не убьет. Но наверняка, по-моему, никто не знает. Кто бы тебе помог, так это какой-нибудь добряк с лишней душой. Но где такого найдешь?

– Я бы ей отдал половину моей, если бы только знал как… Пойду, спущусь в расщелину. Если не вернусь через три часа…

– Я подожду. Увидишь, в два счета обернешься. Держи. – Фермер пошарил в кармане куртки и вытащил темно-красное яблоко. – Арканзасское наливное из собственного сада, перезимовало в погребе. Бери – вдруг проголодаешься? Могу еще куртку одолжить, хочешь?

Они выехали из дома Ксана в такой спешке, что на нем не было ничего, кроме брюк и потертых башмаков, надетых у двери. Он сунул яблоко в карман:

– Куртка вам нужнее. Что-то мне подсказывает, что там мерзнуть не придется.

Гарленд, подступив к краю ущелья, глядел ему вслед.

Ксан стал спускаться вниз по извилистой расщелине.

– До скорого, – тихо сказал он. Силуэт Гарленда четко вырисовывался в солнечном свете.

Не успел он уловить ответ, как оступился и заскользил вниз. На пути он нащупал несколько трещин, но уцепиться за них не смог. Он подтянул колени к груди и летел вниз по крутому желобу, к тусклому голубому свету, пока не вырвался на воздух и не плюхнулся в огромное озеро. Он сразу вынырнул: у стен подземной пещеры плескалась не вода, а огонь. Огонь пощипывал кожу, теплый, но какой-то нематериальный, как будто горел далеко, отметил про себя Ксан, зачерпнув горстью голубое сияние. Оглядевшись вокруг, он не увидел ни Скага, ни его собеседника.

В центре озера маячил остров – огромный наклонный камень, отражавший свет, как луна. Поверхность волн прорезали, как копья, лучи света; то тут то там под водой или на поверхности виднелись плавающие фигуры. Широко открытыми глазами они смотрели не на него, а куда-то вдаль. Тела были бледными или темными, волосы раскачивались в воде, и фигуры казались странно упрощенными, похожими на гигантских кукл. Наверное, их обкатали, словно гальку, неустанные огненные волны.

Ксан задержался и осмотрел каждую – а вдруг девушка-саламандра всплывет из волн с открытыми медными глазами, превратившимися в плату паромщику за переправу в царство мертвых? Он вытащил одну женщину на мелководье. Медленно-медленно ее глаза задвигались и остановились на его лице. Но он не смог заставить ее отвечать на его вопросы. Глаза ее затуманились, и она снова уснула. У остальных глаза были заколоты сверкающими белыми дротиками, на которых там, где лезвие входило в кожу, играло золотое пламя. Вспоминая, какие чудесные свойства приписывают крови саламандры, он подумал, не горячее ли волны, чем кажутся.

Осмотреть озеро оказалось труднее, чем он думал: его волны напоминали ледниковую морену. Когда они с Гарольдом ездили в Канаду, они карабкались по горам, пытаясь найти исток ледяной реки, но путь оказался длиннее, чем они думали. Старик устал и повернул назад. Скорбь, словно раскаленная белая стрела, пронзила Ксана. Он любил Гарольда и Расса больше, чем кого-либо из тех семей, в которых воспитывался, а теперь оба они умерли – может быть, оба плавают в подземном озере утраченных дней. Что бы он сделал, если бы увидел их лица здесь?

Он с трудом передвигал руки и ноги, ум его блуждал, не в силах ни за что зацепиться. Под лопаткой поселилась жгучая боль. Порывы ветра вздымали волны и выли в далеких закоулках пещеры. Когда замолк последний отголосок эха, она наполнилась глубокой тишиной.

– Боже, – сказал Ксан. Это вырвалось у него, как молитва, да возможно, ею и была.

Путь тянулся, как нить расплавленного стекла. Белый камень в середине озера не становился ближе. Ксан брел вперед, точно во сне, автоматически заглядывая в лица и медленно подгребая, когда пламя становилось слишком глубоким.

Вдруг он услышал подозрительный всплеск, словно звук шагов, и спрятался за лесом белых копий. Теперь камень заметно приблизился.

Из волн выступила фигура в обтрепанной белой рубашке, жилете «в елочку» и шерстяных брюках. Существо скорчилось на скалистом уступе рядом со стеной и стало облизывать отложения минеральных солей.

– Эй, – позвал Ксан, решив, если понадобится, схватить его за шиворот. – Эй, ты!

Тщедушный человечек выпрямился, нюхая воздух, Ксан увидел, что у него худое лицо и лысина со стоящими вокруг дыбом клочками редких волос.

– Эй, послушай… – Ксан подобрался поближе к каменистому уступу. – Тут не пролетала прекрасная девушка? Ты не видел голубой кувшин? Может, это звучит слишком…

– Только посмотрите, кто к нам пожаловал! Да это же краснокожий Адам! – Человечек засмеялся, словно затявкал. – Я тебя лет пятьдесят не видел. Ты ведь здесь уже был, тоже приходил за какой-то девчонкой, я точно помню.

Ксан в замешательстве вытаращил глаза и только тут вспомнил, что кожа его измазана кровью. Кажется, слово «Адам» значит «красный»? Адам ведь был сотворен из горной глины ржавого цвета.

Человечек улыбнулся уголком рта:

– Ты что, не признал меня? Меня Адвокатом кличут, а еще Адди, Хитролисом и Жаднокостом. Чем ты мне заплатишь, Адам, если проговорюсь? Медными волосами или глазками-монетками?

Значит, он видел ее. Ксан поразмыслил и сказал:

– Я могу отдать тебе башмак.

– Башмак? – Адвокат ухмыльнулся, скосив глаза и высунув извивающийся язык. – Всего один?

– Да, один. – Что он еще ему может дать, кроме своих башмаков без задников?

– Башмак Адама. Ну-ка, посмотрим.

Стеклодув подошел ближе и стащил башмак.

– Неплохо, неплохо, – проворковал Адвокат, сложив ладони лодочкой. – Давай сюда.

– Сначала скажи.

– Я ведь и демонов могу позвать. – Адди вздрогнул, словно от страха, и покосился на другую сторону пещеры.

– Валяй, зови. – Ксан постучал подошвой башмака по ладони.

– Ладно, будь по-твоему. Она вон там, близехонько, с другой стороны камня. Ее привязали веревками и заткнули ей рот. Эй, не трожь! Я ей там рожи корчил, да такие, что она глаза вытаращила. – Он довольно затряс головой. – Я подплыл туда на одной серебряной купальщице – люблю их. Знаешь, кто они? Они тебе ничего не скажут, пока не вылупятся из кокона. Тут все дело в богине, в жирной такой каменной бабе, к которой твою девчонку привязали. Эта каменюка и глазом не моргнет, что бы демоны ни делали, только качается, если землетрясение. Понял, про что я, а? Качается! – Его визгливое хихиканье эхом отдалось от стен.

Ксан содрогнулся от отвращения, представив себе глаза под серебряными закрытыми веками и то, что может вылупиться из кокона, зреющего в огне.

– Бери. – Башмак плюхнулся на камни. Он не доверял Адвокату, хотя тот, похоже, говорил правду – по крайней мере, был искренне горд тем, что ему удалось запугать девушку-саламандру.

– Не так быстро, краснокожий. Если отдашь мне второй, я объясню тебе, как отсюда выбраться. – Адди погладил башмак и даже лизнул его.

– Скажи, какой путь самый короткий. Если не соврешь, получишь другой башмак.

– Так у тебя и другой есть, выходит? Эх, мне бы лучше мокасин с кисточками!

Ксан вытащил из огня другой башмак и поднял его над головой. Дно под его ногами задрожало, словно от глубинного землетрясения, но в этом, похоже, не было ничего необычного – Адвокат остался невозмутим.

Он показал на наклонную расщелину в скале:

– Видишь вон ту складку? Это высеченная в камне лестница. Проще пареной репы. Ох, и любил я когда-то пирожки с репой! А еще с яблоками, малиной, персиком. Отдавай башмак, – буркнул он, – а то придется мне предъявить тебе иск, который ни мне, ни тебе не понравится. – Поймав другой башмак, Адвокат просиял, но тут же сморщился: – Ну и вонючка! От твоих башмаков человеком несет.

Ксан недоверчиво уставился на него:

– Ты ведь и сам вроде человек.

– Мне недолго осталось. Не успею твои башмаки сносить, как отрастут у меня хвост и псевдокрылья, и стану я гонять на огненных плавунцах для забавы. Ваал обещал сделать меня псевдодемоном. Богиня – одна из его трех дочерей. Или сдержит слово, или застрянет некий демон в горе, как червяк в мексиканском бобовом стручке. Все они врут, даже Ваал. Когда заработаю крылья, буду сидеть на куполе ее храма. И другие демоны больше не посмеют звать меня Адиком! У меня будет новое имя. Я его уже двадцать лет выбираю. Склоняюсь к Метакарриусу. Как оно тебе, Адам? – Он повертел башмак в руках, осматривая каблук.

– Для демона – в самый раз.

– Точно! – Адвокат просиял. – И не надо мне этих вечных огненных ванн, нет уж, спасибо. Ваал говорит, я был полудемоном, когда попал сюда. Эх, если бы еще кому-нибудь душу свою сбагрить…

– Душу! – Ксан вздрогнул всем телом. Для обмена у него оставались только брюки. А панталоны, хоть и потертые, у Адвоката уже были.

– И ты бы не отказался сменять ее на отличные брюки, правда?

Адвокат захихикал:

– Почему ты спрашиваешь? Мои штаны тебе больше по вкусу, чем твои, что ли? Так и мне тоже.

– Ладно, ладно. А можно взглянуть на твою душу? Что скажешь, если я тебя от нее избавлю?

– Нет! Только не даром, понял? Только обмен! Добросовестный бартер. Чтобы все по правилам. – Адвокат с жаром закивал. – Чтобы все в чистоте, как у черта на хвосте, – спел он. – Да и не нужны мне твои джинсы. – Адвокат брезгливо скривился. – Но показать могу. Она как раз отцепилась – улететь норовит. – Он отвернулся и содрогнулся всем телом, словно отхаркивая мокроту.

Когда он повернулся к Ксану снова, что-то лежало у него на ладонях – комок мокроты, сгустившейся в переливчатые, тонкие радужные нити. Душа напоминала почерневшее с краю, покалеченное крыло стрекозы.

– Я ее почти убил, – весело похвастался Адвокат, – но еще остался кусочек, если хочешь поторговаться. Может, что-нибудь придумаешь.

– А если придумаю, то обменяешь? – Ксан огляделся, но увидел в воде лишь лицо женщины со сглаженными, почти сожженными чертами. От боли в спине у него закружилась голова, и он плеснул себе в лицо голубой жидкости, только потом вспомнив, что это всего лишь огонь.

– Да, да, я ведь тогда живо сброшу свою оболочку и хвост с крыльями отращу! Но странно, что у тебя и сменять-то ее не на что. Бедняга Адам! Мне ведь не нужны твои уродские штаны! – И Адвокат покатился со смеху, хлопая себя по бокам. – Кому нужны твои штаны?! Убожество! Ничтожество!

Ксан прикинул, успеет ли он выбраться по лестнице к Гарленду, и можно ли верить, что демон его дождется. Нет, убежит эта тварь, как пить дать. Адвокат, устав насмехаться, снова вскарабкался на каменный уступ и принялся облизывать стену. Душу свою он зажал в кулаке, только один радужный отросток слабо шевелился у него между пальцами. Ксану вспомнилась Ева с носовым платком, ее образ возник в мыслях на мгновение и снова рассыпался.

Над озером стояла тишина. Стеклодув прислушался – не раздастся ли свист крыльев? – но ничего не услышал. Казалось, тишина хочет ему что-то сказать. Он сунул руку в карман и нащупал яблоко Гарленда:

– Какой, ты сказал, твой любимый пирог?

– С черникой, с брусникой, с абрикосом, хотя нет, с абрикосом невкусный, а самый любимый – мамин яблочный пирог. Мамаша моя была злющая старая ведьма, однако тесто умела замесить и пироги пекла так, что пальчики оближешь. Бывало, хрясь меня скалкой по пальцам, только я попытаюсь стащить кусочек теста или ложечку начинки. – Физиономия будущего Метакарриуса скривилась, казалось, он чуть не заплакал, но встряхнулся и, овладев собой, запел вместо этого писклявым фальцетом: – «Хвать, бац, ведьма-мать! Скушал бы пирожок, если б летать я мог. Плюх, хлоп, прямо в лоб! Душу продам за яблочный пирог!

Вместе с этой белибердой изо рта у него вырвались зеленые струйки слюны и с шипением упали в волны, распространяя запах тухлых яиц.

На ощупь яблоко оказалось каким-то мягким. Вытащив его, Ксан понял, что в кармане оно испеклось, значит, озеро было и впрямь горячее, чем казалось. Арканзасское наливное треснуло, пустив ему на ладонь слезу горячего сока.

– А как насчет печеного яблочка? За него не продашь ли душу?

Адвокат захлопал глазами:

– Адам – фокусник-карманник, что ли? Это что за игра? Небось тебя с твоими штучками демоны подослали?

– Нет, ничего подобного. Яблоко лежало у меня в кармане. Мне его друг дал.

– Друг… – Адвокат подумал. – Ах да, друг. Припоминаю это слово… Это вроде как дыба с шипами – для медленного зажаривания?

Ксан не отвечал. Болезненный участок под лопаткой расширялся.

– Могу его и обратно положить. – Он поднес яблоко к носу и понюхал. К горлу подступила тошнота. – Или съесть. Может, так будет лучше. Возможно, душа тебе еще пригодится.

– Ну уж нет! Я готов на обмен. Учти, это взаимная передача необремененного залогом имущества. – И он сунул искалеченную душу в свободную руку Ксана, а сам потянулся к яблоку.

– Ты точно уверен? – Стеклодув хотел получить выживший остаток души, но опасался, что от такой сделки внутри останется шрам.

– Точнее некуда! Яблоко хочу, а не твои уродские штаны, – прохныкал Адвокат.

Ксан вложил яблоко в жадно сжавшиеся когтистые пальцы. Адвокат забрался на крутой берег и принялся терзать вожделенное лакомство, облизывая его, перекатывая и кусая.

Игра закончилась. Пора уходить.

Ксан брел по волнам, пока огонь не подступил к самой шее. Он не выпускал свою добычу, похожую на нагретый в печи кусок стекла. Когда голубой огонь отжег почерневшую кромку, душа начала распускаться в его пальцах. Пол пещеры ушел из-под ног, и Ксан быстро поплыл к камню. Добравшись до его дальней стороны, он увидел, что Адвокат не соврал. Девушка-саламандра была привязана к камню, а рот ее заткнут оторванной полоской занавески. Он развязал веревки и вынул кляп.

– Почему тебя так долго не было? – Волосы рассыпались по ее белым плечам, золотые и шафрановые искорки сверкали в глазах цвета меди.

– Ты разговариваешь!

– Это демон вложил мне в рот слова. – Она обняла Ксана за шею и засмеялась – словно зазвенели стеклянные колокольчики.

– Он… чем-нибудь тебя обидел? – Ксан нежно обнял ее, ощущая грудью мягкость медных волос.

– Только словами, их было так много, сразу… даже больно стало. И еще Муллигрубиус придет, как только обернется, со своей шайкой. Вот что он сказал.

Они вошли в голубой огонь, и, прежде чем научить Саламандру плавать, Ксан подарил ей долгий поцелуй – и вдобавок кое-что еще.

– Открой рот, – сказал он.

Саламандра послушалась, и он засунул ей в рот нежную, как кисея, душу и прикрыл губы ладонью. Глаза Саламандры наполнились слезами, но она крепко ухватилась за него, и они поплыли по волнам, над смазанными лицами мертвецов. А потом Ксан плыл к берегу, таща за собой девушку, неумело подгребавшую руками и ногами в жидком огне. Когда огонь стал по пояс, они встали на дно и вскоре выбрались на мелководье. Взбегая по ступеням, они услышали, как Адвокат громко приглашает демонов полюбоваться на кисточку на его новом хвосте. Ксан вытолкнул девушку в щель наверху лестницы. Они упали в заросли черемши и увулярии, под ними хрустнули витые ростки черного воронца.

– Ну наконец-то! – Перед ними вырос фермер, он набрал свой мешок почти дополна.

– Гарленд! – воскликнула девушка с мелодичным смешком.

– Скорее домой, – выдохнул Ксан, оглянувшись на горы. – Моя красавица саламандра, должно быть, проголодалась. А на ужин – форель из реки и свежесобранная черемша.

– Она научилась говорить! – изумленно произнес Гарленд.

– Это все демоны, они засунули слова ей в рот.

– Ты босиком и без рубахи. – Гарленд посмотрел на них и улыбнулся. – Солнце уже садится, моя жена небось заждалась. Хорошо хоть черемши набрал.

Он встряхнул мешком, хвастаясь своим ароматным урожаем. Рукава у него были засучены, брюки на коленях запачканы зеленью. Ловким движением он метнул пригоршню черемши в зияющий в земле провал.

– Это задержит твоего лазоревого друга – пускай нюхнет природного ладана. А смех у твоей Саламандры, как колокольчик, – то-то у них, наверное, уши зачесались!

Ксан благодарно улыбнулся фермеру, маячащему в густых уже сумерках с побегом черемши за ухом.

– Гарленд, не посмотрите ли, что у меня на спине? Под левой лопаткой. Как будто стрела застряла. – Боль расходилась по спине волнами, как круги от брошенного в пруд камня.

Фермер осторожно дотронулся до его спины:

– При таком освещении точно не разглядеть, но похоже на металлический осколок. Или на серебряное пламя.

– А может быть, на свернувшуюся саламандру, – вставила девушка, погладив больное место.

Ксан вздрогнул от ее прикосновения.

– Только и всего? – усмехнулся он. – Тогда пошли.

Я, должно быть, пропустил полдюйма кожи, когда обмазывался кровью, подумал он. Пробоина в кольчуге. Ну что же, скоро выяснится, серьезна ли рана. И даже если так, оно того стоило. Она стоит этого. Ожоги были для Ксана делом привычным, ему частенько приходилось их залечивать в ученические годы.

«Красота даром не дается», – говаривал Расс, доставая ледяную примочку, чтобы приложить ее к горящей коже.

Ксан и Саламандра спустились за Гарлендом к дороге, и все трое остановились, глядя в долину. Голубое небо потемнело. Во дворах деревень уже горели фонари, словно упавшие звезды, а закат раскинул по небу оранжевые и рубиновые вуали. Кое-где они неярко отражались от железных крыш домов и деревенских церквей. Небо постепенно продолжало темнеть, полосы сменили цвет на фиолетовый, зеленый и кобальтовый с золотыми прожилками и брызгами. Колокольни и дома стояли в долине, как стеклянное королевство из сна.

Боль притупилась, как тускнеет пламя, увиденное через закопченное стекло.

– Я тоже хочу научиться делать стекло, цветное, как делаешь ты, Ксан. – Саламандра взяла его за руку. – А еще хочу увидеть эти штуки, в которых написаны слова.

– Из тебя выйдет замечательный стеклодув. Мы будем делать такое стекло, какого еще свет не видел. Потому что кровь саламандры на мне и в тебе.

– Я хочу жить счастливо и умереть в один день, – прошептала она.

– Это демон вложил тебе в рот такие слова? Как такое возможно?

– Жить с тобой и умереть, Ксан. Да, это демон. Он вложил мне в рот разные слова, и хорошие, и плохие, слова-слезы и слова-богохульства, которые никогда нельзя говорить. – Она склонила голову к нему на плечо.

Теперь он видел, что во зло можно превратить все что угодно. «Неужели мир – горячее стекло, которое демон гнет, как хочет, в своих когтях? Но нет, не таково предназначение этого совершенного союза голубого неба и зеленой травы».

– То-то она удивится, когда увидит, что ты не всегда киноварной окраски с головы до ног, – заметил Гарленд, закинув мешок с черемшой за плечо. Он поглядел на пропитанные запекшейся кровью волосы Ксана. – Полагаю, сюрприз будет приятным.

– Как вы думаете, эти джинсы…

– Что?

– Да нет, ничего. – У стеклодува вырвался смешок. – Все нормально.

Крыши в долине замерцали и погасли, звезды, как искры, вылетели из небесного очага, и девушка ахнула от страха и восторга. Она как новорожденный ребенок, подумал Ксан, хоть и научилась говорить. Значит, он ляжет спать в мастерской, а ей уступит домик. Надо ей подрасти, прежде чем они смогут обручиться и жить счастливо до самой смерти. «Год и один день», – всплыло у него в памяти. Уж год-то и один день он подождет. Но он уже любит ее, с той самой минуты, когда помог ей выбраться из печи, а может быть, с того момента, когда прижал саламандру к щеке. Ее пролитая кровь пленила его сердце, словно мраморная плита была не оборудованием мастерской, а алтарем языческой богини, гранитным валуном, забрызганным жертвенной кровью, камнем, что много веков прятался в далекой жаркой роще сучковатых акаций. Саламандра горела в ярком огне, что плавил стекло. И у нее была душа.

Ксан вздрогнул, вспомнив о камне в озере голубого пламени и о лицах, покачивающихся под волнами. Опустив глаза, он увидел, как босые девичьи ноги ступают по острым листьям дикого ириса. О, как ему хотелось изменить мир, чтобы все дороги под ее ногами стали гладкими, как стекло!

Гарленд открыл машину и бросил черемшу в багажник. Ксан подумал, что никогда не сможет отблагодарить его за рассказ о живых созданиях, рожденных огнем. Они с Саламандрой придут к Гарленду в гости на его ферму. А потом он навестит Еву и покажет ей, какую женщину ему удалось завоевать. Вдова загрустит, потому что в старости перемены часто печалят, но пригласит их в дом.

Тепло и привольно им будет жить в многоцветье круглой, волшебной Земли.

– Послушайте! – Саламандра выступила вперед. До них донесся тихий хрустальный звон, такой прекрасный, что мурашки побежали по спине. – Музыка сфер, – прошептала она, сияя младенчески чистым восторгом.

И Ксану представилось высокое цветущее дерево на ветру. На листьях его дрожали капли дождя, на ветвях – бесчисленные стеклянные колокольчики. И нежно, как горный ветерок, его коснулась уверенность, что отныне его жизнь будет еще радостнее, чем прежде. Он счастливо вздохнул и сильнее сжал тонкие девичьи пальцы. Он боялся, что Адвокат оставит на душе грязный след, но теперь был уверен: найдя лучшее место для гнездовья, душа расправит свои тонкие стеклянные крылья и заиграет всеми цветами радуги. Она станет для девушки родной. Прежде чем повернуться к Гарленду и к дому, Ксан и его невеста-саламандра помедлили, заглядевшись на созвездия, которые засияли в ночи еще ярче, словно стекло в печи. И один из них тихо произнес:

– Еще до сотворения звезд кто-то мечтал о нас и замыслил нас такими, какие мы есть.

Марли Юманс – автор семи книг прозы и стихов. Ее последний роман-фэнтези – «Инглдав». Роман «Волчья яма» получил премию Майкла Шара, как лучшее произведение о Гражданской войне. Повесть «Вэл/Орсон», основанная на легенде о Валентине и его диком брате-близнеце, Орсоне, вышла в 2008 г., ее действие разворачивается на деревьях Калифорнии. Первый сборник стихотворений Юманс вышел под названием «Клер». Ее короткие рассказы опубликованы во многих журналах и антологиях, в том числе «Салон Фантастик», «Логоррея», «Парящие жар-птицы», «Мы мыслим, значит, мы существуем» и «Постскриптумы», а также в «Сборнике лучших произведений года в жанре фэнтези и хоррор», и «Фэнтези: лучшее года». Ее интернет-сайт: www.marlyyoumans.com.

Примечание автора

Когда ко мне обратились издатели «Невесты зверя», я много думала о стекле и его чудесных превращениях. Я сразу же представила себе превращение сказочной огненной саламандры в девушку. Огненное, текучее стекло привело меня к печи и адскому пламени и навеяло мысли о сочетании земной и потусторонней красоты.

Историю гор Голубого хребта Северной Каролины невозможно представить себе без волшебства и сказочных созданий. При строительстве в Каллоуи, где я выросла, были найдены крохотные косточки Сказочного Народца и вырытые гоблинами и домовыми туннели. Сказки чероки смешались в моей памяти с поверьями и преданиями, привезенными в Новый Свет шотландскими и ирландскими поселенцами. Волшебство этих народных сказок окрасило «Проклятье пересмешника» и «Инглдав», пробралось оно и в другие мои повести, стихи и рассказы, в том числе и в эту историю.

Ричард Боус

Дети марги

Часть 1

Скажу не хвастаясь: крестный я хороший. В роли отца я, конечно, с треском провалился бы. Но крестников и крестниц у меня шесть, и всех их я люблю. А больше всех – вторую по старшинству крестницу Селесту, хоть этого и не показываю. Когда ей было года три-четыре – совсем малышка, – в понедельник у меня был выходной, и ее мать Джоан Мата оставляла ее на мое попечение, пока сама ходила к доктору и встречалась со своими клиентами (она дизайнер).

Именно тогда у нас с Селестой случился первый разговор о кошках. В то время у меня была квартира в начале Второй авеню, а на первом этаже дома напротив располагалось полно мелких магазинчиков, в каждом из которых проживало по кошке. Селеста ими очень заинтересовалась, возможно потому, что своей кошки у нее не было.

В итальянском гастрономе жила важная трехцветная кошка по имени Мэйбиллин. Проживая в продуктовом магазине, она не испытывала недостатка ни в пище, ни в многочисленных поклонниках, которым она позволяла себя погладить, когда грелась на солнышке перед дверью, ни в мышах, чтобы поиграть ночью.

У русского сапожника, в помещении по соседству, жил худой серый кот с куцым, нервно подергивавшимся хвостом. Еды у него в мастерской не было, да и мышей, скорее всего, водилось мало. Сапожник сам был худ и сед, и когда я как-то раз спросил его, как зовут его кота, он в ответ только покачал головой, словно никогда не слышал, чтобы у кошек были имена. И я решил назвать кота Хэнк, а Селеста со мной согласилась.

Дальше шли вьетнамская парикмахерская и массажный салон с броской неоновой вывеской. Там работало трио экзотичных леди с весьма ухоженными ногтями и один очень глупый мужчина. Их кошка была сиамкой по имени Мими или что-то в этом роде. У Мими был целый гардероб экстравагантных попонок, ошейников и даже сапожек.

Обычно мы видели ее на руках у какой-нибудь из парикмахерш. Когда Мими проносили мимо других кошек, они начинали принюхиваться и дергать ушами, как будто чувствовали, что рядом их сородич, но не могли понять, где именно.

Мы с Селестой полюбили сочинять сказки про трех кошек и их приключения. Один раз в нашей сказке они отправились искать Хэнку красные полосатые носки на день рождения. В другом рассказе они полетели на Луну, где завелась банда мышей-гангстеров.

Может быть, мне не стоило поощрять ее интерес к семейству кошачьих. Но я думаю, Джоан пригласила меня в крестные к единственной дочери именно потому, что мы были старыми друзьями и разделили много общих тайн.

Позднее родители Селесты переехали в Хобокен, Нью-Джерси, девочка пошла в школу, и наши понедельники и приключения магазинных кошек ушли в прошлое.

Через несколько лет, когда Селесте было лет восемь или девять, она спросила меня, как мы с ее мамой подружились. Была среда, следующий день после ее дня рождения, и я только что отвел ее на утреннее представление мюзикла «Кошки» на Бродвее. Она сама выбрала такой подарок, а ее мама не возражала.

Самое волшебное, когда отводишь ребенка в театр, это видеть и разделять его истинный восторг. После спектакля мы обсуждали мюзикл, медленно шагая в толпе зрителей к станции метро «Таймс-сквер». Я заметил, что у Селесты зеленые глаза с золотыми крапинками, точь-в-точь как у матери.

– Мне больше всего понравилось, как в конце кошка улетела на небо, – сказала она.

– Вознеслась на старой резиновой шине, – уточнил я. – Так с кошками всегда бывает.

– Мама говорит, что у нее аллергия, и поэтому мне нельзя заводить ни кошек, ни собак.

Внезапный поворот разговора застиг меня врасплох.

– У нее и правда аллергия, солнышко, – автоматически ответил я и сразу пожалел об этом. Дети просто невероятно проницательны. Селеста поняла, что я лгу, точно так же, как подозревала, что лжет ее мама.

Помолчав, она сказала:

– Когда я была маленькая, ты мне как-то рассказывал, что вы с мамой жили в доме с каким-то таинственным котом. Он был как Макавити в мюзикле.

Мюзик-холльный негодяй Макавити казался мне слишком шумным, чтобы быть окутанным тайной. А тот кот, которого припомнила Селеста, был очень тихий и вполне реальный.

– Тогда тебя еще и в проекте не было, – проговорил я, спускаясь вместе со зрителями вниз по ступеням метро.

Беспокоило меня то, что я совершенно не помнил, чтобы когда-нибудь рассказывал ей об этом коте или о доме Энис на Десятой Восточной улице. Это была вписка, на которой мы познакомились с ее матерью, Джоан Матой, в те легендарные времена, в конце шестидесятых.

– А как звали того кота? – спросила Селеста.

Мы уже ждали поезд в Хобокен на Тридцать третьей улице, в толпе пассажиров. Я стал рассказывать, и лицо моей маленькой слушательницы засияло так же, как только что на мюзикле.

– Кота звали Трапезунд. Был в древности такой город, очень далеко, на Черном море. Его хозяйка Энис была историком и готовилась к защите докторской диссертации, а еще она стала хиппи и решила устроить у себя дома вписку.

– Значит, вы с мамой были хиппи! – со смехом воскликнула Селеста.

– Я-то точно был. А маму сама спроси.

В те далекие времена мое положение в городе было довольно шатким. Глупая любовная ссора, из тех, которые часто случаются в двадцать один год, выгнала меня с насиженного места, и я оказался в гостях у Энис. Но в эти подробности я вдаваться не стал.

– А какой был Трапезунд на вид?

– Большой рыжий кот, очень умный. – Я не сказал девочке, что жители этого района и этой квартиры достигли редкой степени расширения сознания и изменения восприятия. Наверное, их благотворное влияние распространилось и на Трапезунда.

– У этого кота всегда был любимчик. Когда я только что поселился в этом доме, он ночами спал на груди у очень тихого парня с Юга, который ночевал на диване в гостиной. Энис шутила, что кот его усыновил. Каждый раз, когда в квартиру приходил новенький, кот уходил с дивана, садился и смотрел на него. А тот тихий парень раздевался догола, опускался перед новичком на колени и целовал ему или ей ноги.

– Он целовал тебе ноги? – недоверчиво улыбнулась Селеста.

– Мне было жутко неловко. Но некоторым другим, как я заметил, это нравилось. Они как будто думали: «Ну вот, наконец справедливость восторжествовала, и мне целуют ноги». А еще я увидел, что во взгляде Трапезунда появлялась какая-то гордость, как у хозяина собаки, которая по команде показала трюк. Возможно, родные этого парня узнали, что с ним творится, – в один прекрасный день в квартиру явились его родители и забрали его домой.

– И что сделал Трапезунд?

– Он привязался к другой жиличке – мечтательной девушке, которая училась на танцовщицу. Он спал у нее на кровати, в алькове рядом с кухней. Мы прозвали ее Цветочницей, потому что она приносила домой то розу – из тех, которые продают цыганки в барах, – то букетик ландышей, то горшок с геранью.

А потом ее привычка вышла из-под контроля. Она притаскивала свадебные букеты, ящики красных гвоздик, охапки фиалок. Вписка стала похожа на склеп. Трапезунд резвился среди цветов, жевал папоротники и играл с опавшими лепестками.

Цветочница осунулась и глядела затравленно. Как-то раз она пришла домой с двумя сумками желтых нарциссов. Потом с орхидеями – как пить дать краденными. Она расставляла цветы на полу у кровати, а Трапезунд смотрел на нее так, словно она украшала его алтарь.

Потом полиция поймала ее, когда она обрывала клумбу тюльпанов на садоводческой выставке. Когда она исчезла, Трапезунд обратил свое внимание на меня.

В ту минуту пришел поезд, и мест нам не досталось. Я держался за поручень, а Селеста за меня. Мы пели отрывки из «Кошек». Она хорошо запомнила слова. Другие пассажиры отводили взгляды.

Я понадеялся, что моя крестница забудет, о чем шел разговор. Начало истории напомнило мне, каково это – быть молодым и неприкаянным, когда некуда спрятаться от подступающего демона.

Но как только мы подъехали к станции «Хобокен», Селеста спросила:

Страницы: «« ... 1112131415161718 »»

Читать бесплатно другие книги:

Перед вами долгожданный практикум по продвижению бизнеса и получению клиентов из YouTube – крупнейше...
Метаболизм?–?один из самых важных процессов, происходящих в организме человека. Автор книги объясняе...
Наш рацион стал источником проблем для нашего здоровья. Но вот вопрос, как понять, что действительно...
Боли в животе, ощущение вздутия от газов, диарея или запор часто возникают на фоне хронических забол...
Всегда быть в прекрасной форме, со свежим цветом лица, в хорошем расположении духа – такая программа...
Хенрик Фексеус сегодня является самым известным в Швеции специалистом по искусству чтения мыслей и н...