Драгоценность Эвинг Эми
–Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он.
Я не обращаю внимания на головную боль и лишь пожимаю плечами.
–Хорошо.
–Ты справилась быстрее, чем я ожидал. Весьма впечатляет.
–Я была лучшей по третьему Заклинанию. – Не могу сдержать нотку гордости в голосе.
–Ты была лучшей по третьему Заклинанию среди участниц Аукциона, – говорит он.
Я тереблю выбившуюся нитку на халате.
–Герцогиня сказала, что отличниц было не так много.
Доктор Блайт кивает.
–Она права. Хотя рейтинг складывается из всех показателей. Лот 200 была выдающимся талантом во всех трех Заклинаниях, особенно учитывая ее возраст. Это трагедия, что суррогату так и не удалось выносить ребенка.
Мои глаза щиплет от слез, как только я вспоминаю о Далии.
–Ты хорошо ее знала? – спрашивает он. – Мне сказали, что ты очень бурно отреагировала на ее смерть.
–Такое часто происходит? – тихо спрашиваю я. – Что суррогатов… убивают?
Доктор Блайт поджимает губы.
–Тебе не стоит об этом беспокоиться. Герцогиня будет хорошо о тебе заботиться. – Он еще несколько раз стучит по экрану и смущенно откашливается.
–Третье Заклинание, на рост, очень коварное, – продолжает он. – Если оно проходит успешно, то может повлиять на интеллект, творческие способности, честолюбие… в общем, на личность будущего ребенка.
–А в чем же подвох? – спрашиваю я. Меня несколько угнетает мысль о том, что я могу сделать ребенка на заказ.
–Оно не всегда работает. Мы пока не знаем, почему иногда ребенок рождается с тем набором качеств, которые желает видеть в нем мать, а бывает, что результат обратный, причем не всегда приятный. Зачастую королевские особы даже не связываются с третьим Заклинанием, опять же из-за его непредсказуемости. Но в случае успеха продукт получается уникальный. Однако, как правило, в ущерб двум другим Заклинаниям. И это риск.
–Вот почему герцогиня купила меня? Как лучшую в Заклинании на рост?
–Она уже говорила с тобой?
Я киваю.
–Она перечислила целый список качеств, которыми хочет наделить своего ребенка. Но я не знаю, как это сделать.
–И это еще не все, Вайолет, – говорит доктор Блайт. – Она хочет, чтобы ее дочь родилась первой. Она считает, что при твоих способностях ребенок может родиться раньше, чем через девять месяцев. И что это будет… одаренный младенец. Ты можешь ускорить процесс не только физического, но и умственного развития.
Я чувствую легкое головокружение.
–И как скоро я должна родить этого ребенка?
Доктор Блайт пристально смотрит на меня.
–Наша цель – три месяца. Каждый триместр за месяц.
Три месяца. Я на грани истерики.
–Что? Да это же безумие.
Врач только улыбается.
–Посмотрим.
–Почему нам не говорят об этом в Южных Воротах? Я имею в виду, про силу Заклинаний и зачем они на самом деле.
Доктор Блайт заносит в свой планшет еще какие-то показатели и начинает снимать электроды.
–Вайолет, в Южных Воротах вам вообще ничего не рассказывают. Вам даже не разрешают смотреть на себя в зеркало. Чем меньше вы знаете, чем меньше понимаете о себе, тем легче вами управлять.
–Тогда почему вы мне сейчас об этом рассказываете?
–Потому что твоя добрая воля жизненно необходима для всего процесса. И потому что ты уже ничего не можешь изменить. Ты изолирована во дворце герцогини. Ты больше никогда не увидишься ни со своей семьей, ни с подругами. Ты никогда не покинешь Жемчужину. – Доктор Блайт нажимает красную кнопку, и экран исчезает в потолке. – Когда ты родишь герцогине дочь, тебя стерилизуют и отправят в центр, очень похожий на Южные Ворота, где ты останешься до конца своих дней и будешь жить вместе с другими суррогатами, исполнившими свою миссию.
Обратно в инкубатор? Выходит, я вечно буду жить по чужим правилам, даже после того, как сделаю свою работу?
–Герцогиня сказала, что королевским семьям разрешено иметь только одного мальчика и одну девочку, – говорю я. – Мне и это придется контролировать?
–Нет, – отвечает доктор Блайт. – Это в руках врачей.
–Почему им положено иметь только двоих детей?
–Чтобы сохранить чистоту крови и, как говорится, эксклюзивность своего клуба. Сын сохраняет семейный титул, а дочь выходит замуж, чтобы обеспечить альянс с нужным домом. Альянсы здесь крайне неустойчивы. – Он вздыхает и качает головой. – Герцогиня очень разочарована своим сыном. Поэтому возлагает невероятно большие надежды на дочь.
Доктор отворачивается, и я быстро натягиваю ночную сорочку. Его слова все крутятся у меня в голове. Ребенок за три месяца. Но с чего вдруг герцогиня решила, что я по доброй воле захочу ей помочь?
12
На следующее утро я неспешно потягиваю кофе в своей гостиной, стараясь не думать о визите к врачу, когда является герцогиня.
–Идем со мной, – говорит она.
Начинается. Не могу думать ни о чем другом. Она ведет меня к доктору Блайту. Кажется, я даже не могу себя заставить встать.
–Куда мы идем, моя госпожа? – полушепотом спрашиваю я. Аннабель бросает на меня выразительный взгляд, но я его не понимаю. Герцогиня хмурится; видимо, мне не положено задавать вопросы.
–Я кое-что хочу тебе показать. Вставай.
Еле живая от страха, яплетусь за ней по коридорам и галереям, и мне кажется, я знаю, куда мы идем. Меня охватывает паника. Но тут герцогиня сворачивает в другую сторону, к парадной лестнице, и я испытываю невероятное облегчение.
Напротив лестницы – распашные двери с золотыми ручками в форме крыльев. Герцогиня поворачивается ко мне.
–Доктор Блайт настроен очень оптимистично, он считает, что ты сможешь выполнить мои требования. Меня это чрезвычайно радует. Поэтому… – Она открывает двери, и меня обдает теплом, в котором я улавливаю запахи дерева, ткани и пыли, легкий аромат сосны. Когда я вижу, что за дверями, у меня отвисает челюсть.
Это концертный зал. Ряды кресел, обитых красным бархатом, тянутся к массивной сцене в обрамлении тяжелых красных штор с золотыми кистями. Изумление толкает меня вперед, и я ступаю по мягкому бордовому ковру, оглаживая пальцами плюшевые подлокотники кресел. Сводчатый потолок отделан позолотой и медью, а круглые светильники заливают зал теплым светом. Сверху открывается ярус, и ряды кресел уходят ввысь. Я и представить себе не могла более заманчивого места для исполнения музыки, разве что Королевский концертный зал.
Как по команде, на сцене появляются два лакея – один выносит стул и пюпитр, другой – мою виолончель.
–Ты можешь играть здесь, когда захочешь, в любое время, – говорит герцогиня. – Я надеюсь, это сделает тебя… счастливой. – Ее слова звучат не очень-то искренне, но меня это не волнует. Мне не терпится взять в руки смычок. Акустика в этом зале, должно быть, потрясающая.
–Я могу сейчас поиграть? – спрашиваю я, поспешно добавляя: – Моя госпожа?
–Конечно, – отвечает герцогиня. Она уходит, и Аннабель занимает свое место – видимо, она шла следом за нами. Я поднимаюсь на сцену.
Никогда еще мне не доводилось стоять на сцене. Оглядывая бескрайние ряды пустующих кресел, я дрожу от волнения. В них так много ожидания. В журналах Лили меня всегда интересовали только фотографии с концертов. Я устраиваюсь на стуле и закрываю глаза, сжимая виолончель коленями. Представляю, будто выступаю в Королевском концертном зале, перед нарядной публикой, которая собралась послушать мою игру. Слышу шелест программок, шепот разговоров, но они стихают, как только я поднимаю смычок. Все с нетерпением ждут моего выступления, и я чувствую себя королевой, способной одним простым жестом усмирить целый зал. Я исполняю куранту до мажор, и, когда музыка смолкает, раздаются оглушительные аплодисменты. Я выбираю другую пьесу, потом еще одну и еще. Я играю несколько часов. Здесь, на этой сцене, я могу притвориться, что это моя профессия, что я не суррогатная мать, а музыкант, профессионал, такой же уважаемый, как Страдивариус Тэнглвуд.
Близится вечер, когда я, наконец, останавливаюсь, но все еще пребываю в эйфории. Аннабель хлопает в ладоши, и ее овации еле слышны в огромном пустом зале.
Все?
–На сегодня, думаю, хватит, – отвечаю я.
Красиво звучит.
–Спасибо, – усмехаюсь я. – Надеюсь, ты не заскучала.
Аннабель улыбается и трясет головой. Она нажимает кнопку на стене, и вскоре появляются два лакея, чтобы отнести виолончель и стул обратно в мои покои.
–Что теперь будем делать? – спрашиваю я, спускаясь со сцены. Я вне себя от счастья и восторга.
Экскурсия?
–По дворцу?
Аннабель кивает.
–Было бы здорово.
Концертный зал – не единственная достопримечательность дворца дома Озера.
Верхний этаж занимают в основном кабинеты и читальни. Здесь же комната с урнами, в которых, как подсказывает Аннабель, хранится прах прежних герцогов и герцогинь дома Озера. У меня мурашки ползут по коже от такого соседства, но она уверяет, что такие комнаты есть в каждом дворце. Мы осматриваем картинные галереи, гостевые покои, но Аннабель показывает мне только половину верхнего этажа, старательно обходя восточное крыло.
–А что там? – спрашиваю я.
Мужские покои.
–О-о. Там спит герцог?
Аннабель кивает.
И Гарнет.
–Понятно. – Я мысленно представляю себе красавца-сына герцогини. И, повинуясь какому-то безотчетному порыву, спрашиваю: – А он здесь сейчас?
В школе, будет веч.
–О. – Я тереблю пуговицу на своем платье. – Он очень красивый, правда?
Аннабель краснеет.
Очень.
Она дважды подчеркивает слово, и я хихикаю.
Нижний этаж еще больше похож на сложный лабиринт. Аннабель провожает меня в бальный зал с паркетным полом, широкими арочными окнами и фреской на потолке – по ярко-голубому небу разбросаны кудрявые белые облака и порхают разноцветные птицы. Здесь же главная гостиная с видом на озеро и просторная галерея, заполненная скульптурами из белого мрамора. Мы проходим мимо закрытой двери, откуда тянет неприятным едким запахом.
–Что там? – спрашиваю я.
Аннабель корчит гримасу.
Курительная комната герцога.
–А, кстати, где герцог? – интересуюсь я. – Что он вообще делает?
Аннабель ухмыляется.
То, что ему приказывает Г.
Я смеюсь.
Наконец она показывает мне библиотеку, и я сразу же влюбляюсь в эту комнату. Она огромная, с высокими потолками и витражными окнами, и здесь так чудесно пахнет старой бумагой, клеем и кожей. Длинные деревянные лестницы расставлены вдоль стеллажей, а золотая винтовая лестница ведет на балкон.
В центре есть открытая зона для чтения, с кожаными креслами и мягкими диванами, разбросанными вокруг большого круглого стола. Столешница инкрустирована драгоценными камнями, которые я поначалу принимаю за броши, но, подойдя ближе, вижу, что это гербы. Я узнаю среди них круг и трезубец дома Озера.
–Что это? – спрашиваю я.
Королевские дома Жемчужины.
–Все? – Их здесь, должно быть, не одна сотня; они собраны в круги, очерченные тонкими серебряными линиями. В центре – коронованное пламя Королевского дворца. Четыре ближайших к нему герба, видимо, принадлежат домам-основателям. Но другие… – Вот почему я никогда не блистала на уроках истории и культуры королевского двора, – говорю я. – Разве можно запомнить столько домов?
Аннабель еле сдерживает улыбку. Она указывает на центральный герб.
Курфюрст.
–Его я знаю. А эти четыре – дома-основатели, верно?
Она кивает и указывает на соседний круг, объединяющий гербов сорок, не меньше.
Дома 1-го класса.
Рядом еще один круг, в котором уже около сотни гербов.
2-й класс.
И, наконец, внешний круг с самым большим количеством гербов.
3-й класс.
–Да, но… – Я указываю на герб во втором ярусе – сверкающий красный овал с двумя скрещенными белыми линиями. – Его почти не отличишь от этого. – Я тычу пальцем в герб из третьего яруса, белый овал с двумя скрещенными красными линиями.
Аннабель поводит бровью и качает головой, указывая на красный овал.
Дом Огня.
Потом переводит взгляд на белый овал.
Дом Света.
–Отлично, – говорю я. – Слушай, если ты все знаешь… тогда скажи, что это?
Я указываю на серебряный круг в первом ярусе, с двумя скрещенными золотыми перьями.
Дом Пера.
–Ладно, это было легкое задание. А как насчет этого? – Третий ярус, бледно-зеленый прямоугольник, пересеченный двумя изогнутыми люминесцентными линиями.
Дом Вуали.
Я качаю головой.
–Сдаюсь. Ты выиграла.
Аннабель печально улыбается.
Она проводит меня вдоль стеллажей, показывая, где стоят книги по искусству и истории, любовные романы, рассказы для детей. Целая полка отдана музыкальным нотам, и я копаюсь среди них, выискивая старые любимые произведения и открывая новые пьесы, которые мне не терпится разучить.
–Мне можно их брать? – спрашиваю я.
Конечно.
Я достаю с полки целую кипу нот и усаживаюсь на пол, раскладывая их на ковре и раздумывая, что взять с собой.
–Кто ты?
Тонкий гнусавый голос заставляет меня вздрогнуть от неожиданности, и, поднимая голоу, я вижу перед собой девушку, которая стояла у окна в день похорон Далии. Ее колючие глаза впиваются в разбросанные листки бумаги.
–Я… – Мне так и хочется сказать «Вайолет», но Аннабель поднимает свою дощечку. Похоже, на ней уже написано слово суррогат.
–О. – Она критически оглядывает меня, совсем как временами герцогиня. – Лучше бы ты убрала этот хлам.
–Кто ты? – резко спрашиваю я.
Девушка ухмыляется. У нее заостренные нос и подбородок, а глаза посажены слишком близко.
–Я не обязана отвечать на твои вопросы. Ты всего лишь суррогат.
Мои щеки вспыхивают, и я возвращаюсь к прерванному занятию, не обращая на нее внимания. Краем глаза я вижу подол ее юбки – девушка стоит и наблюдает за мной. Я продолжаю копаться в нотах. Герцогиня может мне приказывать, но не эта девчонка.
Юбка исчезает, и я поднимаю взгляд.
–Кто это был? – шепотом спрашиваю я у Аннабель.
Племянница Г.
–Она что, гостит здесь?
Здесь живет.
–Она не очень-то любезна, да?
Аннабель качает головой.
Слуги ненавидят ее.
Потом подносит палец к губам и подмигивает мне. Я улыбаюсь.
Видя, что я увлечена нотами, Аннабель решается ненадолго оставить меня. Она тычет пальцем в грудь и пишет:
Книги по искусству.
–Хорошо, я тебя там найду, – отвечаю я.
Когда у меня скапливается внушительная стопка нот – а сколько еще не разобрано, сколько меня ждет открытий, – я возвращаю на полку нотные сборники и отправляюсь на поиски Аннабель. Должно быть, я сворачиваю не в ту сторону, потому что выхожу к лестнице, ведущей на балкон. Я возвращаюсь назад, иду вдоль длинных стеллажей с солидными томами в кожаных переплетах, и упираюсь в дверь, слегка приоткрытую. Из щели струится свет, оставляя золотистую полоску на ковре. Я слышу шелест страниц. Любопытство толкает меня вперед, и я распахиваю дверь.
Комната совсем небольшая, ее стеллажи заполнены книгами с древними покореженными корешками и стопками выцветшего, пожелтевшего пергамента. Я вижу одинокий деревянный стол и склонившуюся над ним очень знакомую фигуру.
–Люсьен! – взвизгиваю я.
Он поднимает голову, бледнея от ужаса.
–О боже, – говорит он. – Какой приятный сюрприз. Только давай уйдем отсюда. Тебе нельзя здесь находиться.
Он берет меня за руку и выводит из комнаты. Я успеваю рассмотреть пергамент, который он изучает, – лист, испещренный голубыми линиями и цифрами, похож на светокопию. Но вот мы уже за дверью, в главном зале библиотеки.
–Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.
–Я доставлял письмо хозяйке дома.
–От Курфюрстины?
Он склоняет голову.
–У герцогини самая большая библиотека в Жемчужине. Она была так любезна, что позволила мне посмотреть кое-какие книги перед возвращением в Королевский дворец. – Его нежный взор становится серьезным. – Как тебе здесь живется?
Я не знаю, что сказать. Люсьен, кажется, понимает меня и без слов.
–Давай присядем на минутку, – предлагает он.
Я следую за ним в дальний угол, где стоит небольшой столик с двумя стульями, обитыми плюшем. Он отодвигает для меня стул, позвякивая связкой ключей на поясе.
–Знаешь, я вполне способна сама отодвинуть стул.
Он пожимает плечами.
–Привычка.
Я сажусь, и он подходит к другому стулу, снимая что-то с брелка, но это не ключ. Вещица похожа на маленький серебряный камертон. Люсьен прикладывает палец к губам, потом постукивает камертоном по столу и отпускает его. Инструмент зависает в воздухе, вибрируя и издавая слабое жужжание.
–Что это? – спрашиваю я. Камертон медленно возвращается на место.
–Это избавит нас от чужих ушей, – объясняет Люсьен. – Когда поживешь с мое в Жемчужине, научишься осторожности.
–И давно ты здесь? – Я почему-то думала, что Люсьен родился в Жемчужине.
–С десяти лет.
–Что, правда? А из какого ты округа?
Гладкое лицо Люсьена каменеет.
–Почему бы нам не поговорить о чем-то более важном? Как у тебя дела?
–Не знаю, – признаюсь я. – Вроде бы все в порядке. Лучше, чем у некоторых. – В горле встает ком, когда я думаю о Далии. – Ты успел с ней познакомиться?
Люсьену не нужно спрашивать, кого я имею в виду.
–Немного, – печально произносит он. – Она казалась очень милой.
–Да, она и была такой.
–Она из вашего инкубатора?
Я качаю головой.
–Мы встретились только в комнате ожидания.
Мы оба молчим.
–Это герцогиня, – еле слышно шепчу я. – Это она убила ее.
Люсьен кивает.
–Да. Я знаю.
Я в замешательстве.
–Знаешь?
–Нетрудно было догадаться. – Его лицо искажает гримаса.
–А Курфюрстина знает? – Мое сердце бьется сильнее от страха. – Не будет ли… возмездия?
Он похлопывает меня по руке.
–Нет. Этот яд не оставляет следов. Курфюрстина не сможет ничего доказать, а обвинения в адрес одного из главных домов может лишить ее их поддержки. С такой родословной, как у нее, нельзя себе позволить потерять хотя бы одного союзника. Так что рисковать она не станет. – Его рот кривится. – К тому же через год она сможет купить другого суррогата.
–Что же это за место? – спрашиваю я. – Почему никто не знает, что происходит? – Я бы наверняка услышала, если бы в Южных Воротах рассказывали об убийстве суррогата. Новости у нас распространялись, как лесной пожар.
Люсьен с жалостью смотрит на меня.
–Никому нет дела до смерти суррогата. – Он замолкает, задумчиво вычерчивая пальцами какие-то линии на столе.
–Вчера я была у врача, – говорю я.
Люсьен поднимает голову.
–И как все прошло?
–Герцогиня хочет, чтобы ее дочь стала следующей Курфюрстиной.
Он вздыхает.
–Да, уверен, что она этого хочет. Как и все другие женщины Жемчужины, купившие суррогатов в этом году, чтобы родить дочерей.
–Но герцогиня думает, будто я могу сделать то, что не под силу другим суррогатам. Она надеется, что я выношу ребенка быстрее… не знаю, как-то смогу ускорить весь процесс. Но возможно ли это? Ты слышал, бывало такое раньше?
Люсьен застывает, лицо становится непроницаемой маской. Он как будто старается ничем не выдать своих мыслей.
–Люсьен? – Я робко окликаю его. – С тобой все в порядке?
Наши взгляды встречаются, и я замечаю, какие у него глубокие синие глаза.
–Я бы очень хотел помочь тебе, – говорит он, и в его голосе сквозит такая тревога, что меня бросает в дрожь. – Но, похоже, у меня совсем не остается времени.
–Времени для чего?
–Чтобы привести план в действие. Чтобы убедиться в том, что я могу тебе доверять.
–Ты можешь мне доверять, – говорю я, выпрямляя спину, словно это поможет доказать мою надежность.
Люсьен улыбается.