Драгоценность Эвинг Эми
–Этот ужин – дань традиции. – Герцогиня поворачивается ко мне. – В этот вечер такие ужины устраивают во всех домах Жемчужины и Банка. Для самых близких друзей, – ее рот кривится, когда она произносит эти слова, – и вновь приобретенных суррогатов. Так что мы можем увидеть, кто кого купил. – Она делает паузу и проходит мимо меня, чтобы поставить бокал на низкий столик. Когда она поворачивается, ее глаза полыхают черным огнем. – Тебе запрещено разговаривать. Ты не можешь съесть больше от каждого блюда, чем я. И ты не должна общаться с другими суррогатами. Это понятно?
Я сглатываю.
–Да, моя госпожа.
Неестественно теплая улыбка возвращается на ее лицо.
–Хорошо. Докажи, что тебе можно доверять, и будешь вознаграждена. Нарушишь любое из этих правил, и я буду очень разочарована. Не думаю, что тебе захочется стать жертвой моего разочарования.
Холодок пробегает по моей коже, так что даже волоски на руках встают дыбом.
–А теперь, – радостно объявляет герцогиня, – поприветствуем наших гостей.
Кора открывает дверь, за которой исчез старик Джеймс, и я следую за герцогиней в столовую.
Огромный зал, похожий на пещеру, утопает в свечах. Они расставлены повсюду, а под потолком полыхает огнями и сочится воском массивная люстра. Канделябры стоят рядами и на дубовом обеденном столе. Свет отражается от стен, оклеенных темно-бордовыми обоями, и мебели из темного дерева, отполированной до ярчайшего блеска. Витиеватые цветочные композиции, разбросанные между свечами, выделяют легкий, приятный аромат. Но все это я замечаю только боковым зрением. Мое внимание приковано к лицу Рейвен.
Рейвен!
Невероятным усилием воли я сдерживаю порыв броситься к ней через всю комнату и крепко обнять. Она одета в платье-кимоно, похожее на то, в котором я видела ее в последний раз, но макияж и прическа гораздо более сдержанные, и она по-настоящему красива. Мне становится нехорошо, когда я вижу, кто стоит рядом с ней. Это мясистая женщина с Аукциона, та самая, с жестокими глазами. Ее необъятная фигура обтянута темно-серым платьем, каштановые волосы уложены в пучок нелепой квадратной формы. Она увлечена беседой с миниатюрной дамой, и, когда они обе поворачиваются к нам, я вижу, что это Курфюрстина. Она выглядит на удивление молодо, а ее платье поражает ярким, почти вызывающим, оттенком розового.
И у нее за спиной стоит – такая маленькая, что ее едва видно, – Далия.
Она уже не та, что была в комнате ожидания. Золотистое платье сложной драпировкой обвивает ее худенькую фигурку, ярко-рыжие локоны уложены в высокую прическу. Все это ей совсем е идет, и она выглядит старше своих лет, напоминая девочку, нарядившуюся в мамино платье. Мне почему-то кажется, что в простеньком сарафане она была гораздо милее.
–Добрый вечер, дамы. – Герцогиня просит внимания. Нас пять пар, включая и меня с герцогиней. Среди суррогатов я узнаю «львицу» и «торт-мороженое».
Тяжело смотреть на девочек. Очевидно, всем нам даны одни и те же инструкции – никакого общения друг с другом, – и мы пытаемся их соблюдать, правда, не совсем успешно. Я не могу скрыть улыбку, переглядываясь с Рейвен, а она не скрывает разочарования от невозможности поговорить со мной. Далия смотрит на меня с надеждой и волнением. Львица косится на нас с подозрением.
–Ваша королевская милость, – обращается герцогиня к Курфюрстине, – для меня большая честь, что вы решили посетить мой скромный ужин. Я знаю, у вас было много приглашений.
С этими словами герцогиня делает низкий реверанс. Другие дамы следуют ее примеру, опускаясь чуть ли не до самого пола, утопая в своих пышных юбках. С некоторым опозданием, мы тоже приседаем. Но только «львица» и «торт-мороженое» делают реверанс по правилам. Я никогда не преуспевала в этикете и сейчас слегка покачиваюсь, но все равно я само изящество в сравнении с Рейвен. Наблюдая за выражением ее лица, когда она пытается присесть в своем кимоно, я корчусь от смеха. Приходится до боли закусить губу, чтобы не расхохотаться вслух.
–Мне очень приятно, – отвечает Курфюрстина. Голос у нее такой же детский, как и личико. – Я не могла пропустить ужин с дамами из четырех старейших домов. Может быть, пройдем к столу?
Недовольство вспыхивает на лице герцогини, но его тут же сменяет маска радушия.
–Конечно, – говорит она, жестом приглашая всех сесть. Стулья расставлены парами, в которых один большой, с изогнутыми деревянными подлокотниками, а другой – обычный, с прямой спинкой. Лакеи, все это время стоявшие молчаливыми статуями вдоль стен, оживают и торопятся отодвинуть дамам стулья. Я сажусь и с ужасом оглядываю многочисленные столовые приборы, выложенные у моей тарелки; я, конечно, учила, для чего предназначена та или иная вилка и ложка, но сейчас все вылетело из головы, и я не могу вспомнить, что к чему. Я перевожу взгляд на Рейвен, которая, кажется, озадачена не меньше моего.
Отвлекаясь от приборов, я изучаю женщин… хозяек четырех домов-основателей. Эти дамы – потомки семей, которые основали Одинокий город. Совершенно очевидно, что одна из них – герцогиня дома Озера. Я помню, что символом еще одного дома был цветок.
–Должна признаться, Пёрл, я удивлена, что мы вообще здесь собрались, – говорит герцогине хозяйка Рейвен. – Когда в последний раз ты покупала суррогата?
Герцогиня отвечает с ядовитой улыбкой.
–Да будет тебе, Эбони, не делай вид, будто сама не знаешь ответа на этот вопрос.
–Не с тех ли пор, как родился ваш сын, Пёрл? – встревает Курфюрстина. – Девятнадцать лет – слишком долгий срок ожидания. Я восхищаюсь вашим терпением!
–Благодарю вас, Ваша светлость, – отвечает герцогиня.
Подают закуски – салат из зелени, редиса, груши и спаржи со сливочным соусом. Так вкусно, что мне хочется разом все проглотить, но герцогиня лишь ковыряет салат вилкой и отодвигает свою тарелку. Я долго смакую послевкусие острого соуса и сладкой груши, после того как у меня тоже забирают тарелку.
– Скажите, Александрит, – обращается Курфюрстина к хозяйке «торта-мороженого», когда приносят вторую смену блюд – жареную утку с цикорием и инжиром, – как вам понравился Аукцион? Я знаю, вы там были впервые.
–О, это было восхитительно. – Дама в шелковом платье цвета бронзы заходится от восторга. Она смуглая и молодая, почти ровесница Курфюрстины. Я вспоминаю ее – это она поднимала бронзовые весы. – Герцог дома Весов был так рад, что я вернулась домой со столь впечатляющим суррогатом. Он уверен, что наша дочь будет идеальной.
Герцогиня дома Озера, герцогиня дома Весов… стало быть, остаются две графини. Мой взгляд мечется между хозяйкой Рейвен и хозяйкой «львицы», самой старой за этим столом, женщиной с морщинистой кожей и седой как лунь. На ней красное платье с длинными, по локоть, перчатками. И тут я вспоминаю, что это она торговалась за меня с Курфюрстиной. Графиня дома Роз.
–Похоже, все, кто может, получат дочку в этом году! – восклицает Курфюрстина.
–Несомненно, недавнее рождение вашего сына вдохновило дам из Жемчужины, – с иронией замечает герцогиня.
Курфюрстина смеется.
–Ах, да, полагаю, так оно и есть. И Курфюрст желает обручить маленького Ларимара как можно скорее.
–Он должен это сделать, Ваша светлость, – произносит герцогиня, и в ее голосе звучат нотки снисходительности. – Как только он объявит своего сына наследником престола, – а мы все ожидаем, что это произойдет на королевском балу, – мальчик должен быть помолвлен в течение года. Таков закон.
–Я хорошо знаю законы этого города, – резко отвечает Курфюрстина.
–И все-таки вы купили суррогата, – замечает графиня дома Роз. – Почему вы так торопитесь обзавестись дочерью?
–Как вам сказать, – отвечает Курфюрстина. – Мой муж хочет видеть продолжение своего рода через сына, но я всегда мечтала, чтобы после моего ухода городом правила моя дочь. Мне кажется, женщина более чувствительна к нуждам своего народа. И я бы хотела осчастливить какого-нибудь юношу из Банка, как в свое время это произошло со мной, когда меня выбрал наш любимый Курфюрст. Я думаю, это справедливо – отблагодарить округ, который меня воспитал. Разве вы не согласны, Пёрл?
Ее слова, похоже, не по душе особам королевских кровей. Герцогиня дома Озера так крепко сжимает вилку, что ее карамельная кожа белеет на костяшках пальцев.
–Как Вашей светлости угодно. – Она обращается к хозяйке Рейвен. – А ты что скажешь, Эбони? Будет ли дом Камня праздновать рождение дочери, как и все? Или мы опять увидим тебя на Аукционе в следующем году?
Графиня дома Камня. Вот, значит, как. Озеро, Роза, Весы, Камень. Лили гордилась бы такими хозяйками. А вот Рейвен, я уверена, все это безразлично. Графиня дома Камня закидывает в рот финик и медленно жует.
–О, да, думаю, я начну с дочери, – говорит она. – С мальчиками столько проблем, вы не находите?
Щеки герцогини вспыхивают пунцовым пламенем, а глаза становятся узкими щелками.
Курфюрстина хихикает.
–Да, кстати, а как там Гарнет? – спрашивает она. – Надеюсь, все неприятности позади?
–Сейчас он в своей комнате, Ваша светлость. Занимается.
Внезапно двери столовой распахиваются, и в зал вваливается молодой человек. С двенадцати лет я не видела ни одного мальчишки, кроме Охра, но он не в счет. Этот парень… красавец. Его светлые волосы зачесаны назад, лишь несколько упрямых завитков выбиваются и падают на лоб. Он высокий, широкоплечий, и его белая рубашка наполовину расстегнута, открывая грудь. Мои щеки пылают, но я не могу отвести от него взгляд. В одной руке он сжимает пустой хрустальный бокал.
–Мама! – кричит он, поднимая бокал, как будто собирается произнести тост в честь герцогини дома Озера. И это – сын герцогини? Он совсем на нее не похож. Его слегка затуманенный взгляд скользит по комнате. – Прошу прощения, дамы. Не знал, что сегодня званый ужин. – Его ярко-голубые глаза останавливаются на мне, и, кажется, что-то щелкает у него в голове. – Ах, да. Аукцион.
Курфюрстина и герцогиня дома Весов хохочут до слез, утыкаясь в свои салфетки. Довольная улыбка разливается по пухлому лицу графини дома Камня. Графиня дома Розы изображает вежливое смущение.
–Гарнет, мой дорогой, – говорит герцогиня, и в ее голосе проскальзывают стальные нотки. – Что ты делаешь?
–О, не обращайте на меня внимания, – отмахивается он. – Просто хотел пополнить запас горючего.
Пошатываясь, он идет к боковому столику, откупоривает бутылку из темного стекла и наполняет свой бокал. Герцогиня тотчас вскакивает из-за стола.
–Прошу прощения, я вас оставлю на минутку? – говорит она гостьям и, подбегая к Гарнету, хватает его за руку. Я слышу, как он бормочет что-то, когда она выводт его из столовой.
–Вот почему, милые дамы, я полагаю, что этим городом должна править женщина! – восклицает Курфюрстина. Герцогиня дома Весов и графиня дома Камня хохочут.
На мгновение мы с Рейвен встречаемся глазами. Она поднимает бровь, как бы говоря: «Что это с ними?» Я плотно сжимаю губы, сдерживая улыбку, и еле заметно киваю головой.
–Но это решать не вам, – встревает графиня дома Розы. Она единственная, кого не забавляет странная выходка Гарнета. – Выбор за Курфюрстом, поскольку он глава рода. – Она кладет в рот кусочек цикория. – Конечно, вы недавно в королевском дворце. И вам, возможно, не были должным образом разъяснены тонкости престолонаследия.
Курфюрстина застывает.
–Очевидно, что в вашей спальне, Аметрин, уже давно забыли об удовольствиях, но смею напомнить, что нет более мощного орудия убеждения, чем женское тело. Я вполне способна изменить мнение моего мужа.
Я краснею от того, какой оборот принимает разговор. Лакеи меняют тарелки, и я, пользуясь отсутствием герцогини, запихиваю в рот несколько кусочков утки.
–Я не хотела никого оскорбить, Ваша светлость, – говорит графиня дома Розы. – Но помните, что суррогатное материнство имеет свои особенности. Никогда не знаешь точно, что получишь. И никакие заклинания тут не помогут. Возможно, в конечном итоге вы предпочтете, чтобы ваш сын наследовал трон.
–Сомневаюсь, – отвечает Курфюрстина. Она подзывает одного из лакеев. – Позови Люсьена. Быстро.
Я напрягаю слух и выпрямляюсь на стуле.
Слуги подают следующее блюдо – это копченый лосось с каперсами и цукатами из лимона. Герцогиня возвращается.
–Мои извинения, Ваша светлость. – Она делает низкий реверанс.
–О, не надо извиняться. Это было довольно забавно, – говорит Курфюрстина. – Признаюсь, ужины в королевском дворце безнадежно скучны.
Графиня дома Камня кривит рот в неприятной ухмылке. Я делаю глоток вина и дожидаюсь, пока герцогиня займет свое место. Я умираю с голоду и надеюсь, что лосось ей понравится больше, чем другие блюда, и мне удастся хоть что-нибудь съесть.
Но тут я вижу белое платье и хохолок на макушке, и мое сердце заходится от радости. Люсьен вплывает в комнату, держа в руках грецкий орех и серебряную чашу.
–Спасибо, Люсьен, – говорит Курфюрстина. – Подожди здесь.
–Конечно, моя госпожа. – Люсьен кладет на стол орех и чашу и отступает к стене. Я вижу страх в широко раскрытых глазах Далии, которая с мольбой смотрит то на чашу, то на свою хозяйку. Я задерживаю дыхание, пытаясь разгадать замысел Курфюрстины. Я вижу, что и Рейвен недоумевает. «Торт-мороженое» и «львица» наблюдают с интересом.
–Она показала мне великолепный трюк, – говорит Курфюрстина и поворачивается к Далии. – Давай.
У Далии дрожит нижняя губа, когда она берет орех в свою маленькую ручку. Ничего не происходит. Взгляд Курфюрстины становится тяжелым.
–Давай, – повторяет она, уже более резким тоном.
Пальцы Далии смыкаются вокруг ореха, и, когда она открывает ладонь, он выглядит полупрозрачным, как темное стекло. Далия применяет второе Заклинание, на форму. Она сдвигает брови, сосредоточиваясь, и вдруг орех покрывается рябью, дрожит и вытягивается, словно обретая жидкую форму.
Я жду, что она превратит его в простую фигуру вроде звезды или цветка, но вместо этого Далия лепит из него миниатюрную статую Курфюрстины. Это настоящий подвиг; Далия, должно быть, испытывает невероятную боль.
Как будто в ответ на мои мысли, Далия вскрикивает и роняет статуэтку, хватает серебряную чашу, откашливая кровавую слизь.
Курфюрстина поднимает статуэтку, потрясающую в своем сходстве с оригиналом. Дамы хлопают.
Меня тошнит от всего этого. Как могла Курфюрстина заставить ее это делать на глазах у всех? Эти особы на самом деле аплодируют страданиям и унижению девушки.
–Разве не чудо? – весело восклицает Курфюрстина. Люсьен подходит к столу и забирает серебряную чашу у Далии. Я вижу, как он незаметно передает ей платок, так что, когда она поднимает голову, ее рот и нос уже чистые.
–Это все, Люсьен, – пренебрежительно бросает Курфюрстина.
–Да, моя госпожа. – Люсьен поворачивается к двери, в какой-то миг задерживаясь на мне взглядом; тень улыбки пробегает по его лицу. Я улыбаюсь в ответ.
–Впечатляет, – говорит герцогиня дома Озера, отламывая вилкой кусочек лосося. – Хотя дорогое постельное белье лучше держать от нее подальше.
–О, это случается не каждый раз, – отвечает Курфюрстина.
Я чувствую, что бледнею. Сколько уже раз Курфюрстина заставляла Далию выполнять заклинания? А ведь еще и суток не прошло с тех пор, как нас купили на Аукционе.
Герцогиня проглатывает кусочек лосося и промокает рот салфеткой.
–Может, ей стоит разогреваться перед выступлением?
–Буду иметь в виду, – говорит Курфюрстина, похлопывая Далию по макушке. Зрелище отвратительное; красные пятна проступают на щеках Далии.
–А есть ли у нее какие-то особые навыки? – спрашивает герцогиня. – Знаете, ведь не у всех они встречаются. Но я предпочитаю суррогатов с проблесками таланта. – Она делает глоток вина. – Моя, к примеру, играет на виолончели.
Я крепче сжимаю в руке вилку, мои плечи напряжены. Все смотрят на меня, кроме Рейвен, которая испепеляет взглядом герцогиню.
–Я бы очень хотела послушать, – говорит Курфюрстина. Я украдкой поглядываю на дверь, со страхом ожидая появления лакея с виолончелью.
Но герцогиня лишь улыбается.
–Я уверена, Ваша светлость, что однажды вы это услышите.
Дамы продолжают беседу об уникальных особенностях суррогатов. «Торт-мороженое» превосходно танцует; графиня дома Камня хвастает математическими способностями Рейвен. Постепенно разговор переходит к мастерству Заклинания. Они обсуждают нас, словно домашних питомцев или призовых скакунов. Как будто мы их не слышим. Как будто нас и вовсе нет за этим столом.
К счастью, ужин подходит к концу, и дамы целуют друг друга в щеки (хотя нет, это не поцелуи; такое впечатление, что они брезгуют прикасаться друг к другу), и фрейлины приносят плащи. У графини дома Камня тоже мужчина-фрейлина, такой же неприятный, как и его хозяйка, с большим крючковатым носом и кривым ртом.
Рейвен смотрит на меня, и в ее твердом взгляде читается: «Мы обязательно встретимся снова». Я пытаюсь улыбнуться ей глазами.
Курфюрстина уходит последней. Далия, испуганная, смотрит на меня, и я изо всех сил пытаюсь приободрить ее взглядом, плотно сжимая губы. Надеюсь, она понимает меня без слов. Надеюсь, с ней все будет в порядке в Императорском дворце.
Герцогиня медленно водит пальцем по краю своего бокала, наблюдая за уходящими гостьями, как кошка за добычей. Проводив всех, она вздыхает.
–На сегодня все, – говорит она, и, хотя на меня не смотрит, обращается, вероятно, ко мне. Больше никого в комнате нет. Шурша юбками, она удаляется в свой кабинет, оставляя меня в замешательстве и одиночестве.
9
Вскоре за мной приходит Кора.
Я молча следую за ней обратно по коридорам и вверх по лестнице. Дворец выглядит сказочным в приглушенном свете ламп, и мне кажется, будто я заблудилась в позолоченном лабиринте. Кора открывает дверь в мои покои, где меня уже дожидается Аннабель.
–Сразу в постель, – говорит Кора. Аннабель кивает.
–А ты куда? – спрашиваю я у Коры.
–Обслуживать герцогиню, – произносит Кора, как будто это само собой разумеется.
–О-о. Что ж, спокойной ночи. – Смотрительницы всегда желали нам спокойной ночи, и Кора для меня тоже как смотрительница.
Морщинки собираются в уголках ее глаз, когда она улыбается.
–Спокойной ночи.
Следом за Аннабель я прохожу в дверь своей спальни. Мысленно я все еще там, за столом. У меня такое ощущение, будто это был поединок двух команд: Курфюрстина, графиня дома Камня и герцогиня дома Весов против герцогини дома Озера и графини дома Роз. Участь особы королевской крови кажется мне незавидной – зачем приглашать людей на ужин, если они тебе несимпатичны?
Я так увлечена свими мыслями, что даже не замечаю, как Аннабель снимает с меня украшения и расстегивает платье. Шелковая ночная рубашка уже разложена на моей кровати.
–О! – вырывается у меня. – Я могу сама переодеться.
Аннабель качает головой.
–Тебе запрещено говорить со мной? – спрашиваю я с замиранием сердца.
Аннабель поднимает черную пластинку, которая болтается у нее на поясе, и достает из кармашка что-то маленькое и белое.
Кусочек мела.
Пластинка – это меловая доска, догадываюсь я, когда Аннабель выводит на ней буквы и поднимает, чтобы я могла прочесть.
Не говорю.
–Что, совсем? – задаю я глупый вопрос.
Она качает головой.
–С тобой что-то случилось?
Как только слова слетают с моих губ, я понимаю, насколько грубо это звучит. Аннабель поднимает дощечку.
С рождения.
–И ты никогда не сможешь говорить? Никогда?
Я вспоминаю немую девочку из Болота, но она была и глухая. Очевидно, что Аннабель слышит прекрасно.
Она качает головой и стучит по дощечке пальцем – буквы исчезают.
–О-о! – восхищенно восклицаю я. – Какое умное устройство.
Она равнодушно кивает и заканчивает расстегивать мое платье. Я переступаю через него, и она подает мне ночную рубашку.
Мы идем в ванную комнату, где Аннабель умывает меня, после чего возвращаемся в спальню. Она усаживает меня перед зеркалом и начинает расчесывать мне волосы. Я разглядываю ее отражение в зеркале. Ее кожа бледнее, чем у меня, и усыпана веснушками. Какая-то особенная хрупкость чувствуется в ее тонких запястьях и плечах, и нежность сквозит в каждом взмахе расчески, скользящей по моим волосам.
–Тебе когда-нибудь хотелось? – спрашиваю я, и она бросает на меня удивленный взгляд. – Говорить, я имею в виду.
Аннабель закусывает губу, и я опять ловлю себя на том, что опять нагрубила. Но она откладывает расческу и снова берется за свою дощечку.
Каждый день.
Я пытаюсь представить себе, каково это, когда не можешь выразить себя голосом – и вдруг до меня доходит, что нечто подобное произошло со мной сегодня вечером. И мне это совсем не понравилось.
Аннабель заканчивает с волосами и подходит к кровати, расстилая для меня постель. Кажется, будто последние пару дней я только и делаю, что сплю, но все равно чувствую усталость. Я забираюсь под бархатистое одеяло, проваливаясь головой в пуховые подушки. Аннабель показывает на длинную полоску узорчатой ткани, свисающую над тумбочкой. Жестами она объясняет, как дергать за нее, и показывает пальцем на себя.
–Если я позвоню в колокольчик, ты придешь?
Она кивает.
–А ты где спишь?
Она указывает вниз, потом чертит на дощечке.
Доброй ночи.
Меня вдруг охватывает страх – я боюсь оставаться одна в этой незнакомой, странной комнате.
–Аннабель? – прошу я. – Ты не могла бы… посидеть со мной немного?
Она колеблется, и я вспоминаю инструкции Коры, что должна сразу лечь спать. Но Аннабель кивает и присаживается на краешек моей кровати. Я улыбаюсь.
–Спасибо.
Должно быть оч. странно.
Я догадываюсь, что «оч.» означает «очень». Конечно. Утомительно писать все полностью. Я бы тоже пользовалась сокращениями.
–Ты давно здесь живешь? – спрашиваю я.
Всю жизнь.
Я пробегаюсь пальцами по вышитой наволочке.
–Как красиво.
Аннабель кивает, но без особого энтузиазма.
–Сегодня за ужином, – нерешительно начинаю я, сомневаясь в том, что имею право говорить об этом, – королевские особы… мне показалось… они не очень-то ладят между собой. Это всегда так?
Аннабель корчит гримасу, и я понимаю, что это означает «да».
–Курфюрстина очень молода, не правда ли? Выглядит даже моложе, чем на фотографиях.
Аннабель кивает.
–Герцогиня, похоже, недолюбливает ее.
Аннабель ерзает, и ее щеки вспыхивают румянцем. Я спешно меняю тему.
–Я видела сына герцогини. – Я чувствую, как сама краснею при воспоминании о красивом юноше и его растрепанном виде. – Он совсем не похож на свою мать.
Аннабель загадочно улыбается, как будто мои слова развеселили ее, но мне не понять, почему.
–Как его зовут?
Гарнет.
–Верно. Гарнет. – Я вспоминаю слова герцогини, произнесенные в кабинете, когда она сказала, что ей не нужен еще один Гарнет.
–Тебе уже приходилось ухаживать за суррогатом? – спрашиваю я.
Аннабель отрицательно качает головой.
–Я постараюсь не доставлять тебе хлопот.
Она улыбается и сжимает мою руку. Мне очень тепло и уютно под одеялом, и я не могу сдержать зевоту.
Спи.
–Хорошо, – соглашаюсь я.
Она встает и начинает гасить лампы. Я переворачиваюсь на спину и смотрю в бледно-зеленый полог над головой. Мысленно я снова дома. Я вижу маму, которая готовит ужин в крохотной кухоньке, Хэзел за столом – она корпит над уроками, Охра, который рубит дрова на заднем дворе. Я представляю, как они сидят вокруг стола, за скудной трапезой, смеются и непринужденно болтают обо всем на свете. Мне интересно, думают ли они обо мне. Ком встает в горле.
–Спокойной ночи, Хэзел, – шепчу я. – Спокойной ночи, Охра. Спокойной ночи, мама.
Мне кажется, я слышу, как Аннабель скребет мелом по доске, но уже погружаюсь в забытье.
В ту ночь мне снится сон. Я снова в Южных Воротах, в музыкальном классе, разучиваю дуэт с Лили.
Но у меня почему-то не получается держать виолончель правильно. Она все время заваливается в сторону, и смычок царапает струны. Лили опускает свою скрипку и смотрит на меня снисходительно.
–Тебе надо было слушаться меня, Вайолет, – говорит она. Я опускаю глаза и вижу, что живот у меня огромный, и в нем шевелится ребенок герцогини.
Я вскрикиваю.
Утром я просыпаюсь в холодном поту, сбрасываю с себя свое одеяло и первым делом ощупываю свой живот.
Я не беременна. Я не беременна. Эти слова я повторяю снова и снова, как мантру безнадежности.
Иду в ванную и рассматриваю свое отражение в зеркале над умывальником. Взгляд у меня дикий, волосы спутанные, кожа бледнее обычного. Я выгляжу ужасно. Неужели я всегда такая по утрам? Брр.
Я смачиваю салфетку холодной водой и обтираю лоб и шею. В животе урчит. Я завязываю волосы лентой и возвращаюсь в спальню, вызывая Аннабель колокольчиком. Мне интересно, как здесь устроен завтрак – надо ли мне идти на кухню? Или я должна завтракать в столовой, с герцогиней?
Я с трудом сглатываю, и моя рука снова тянется к животу. Образ беременной так и стоит перед глазами.
Когда это произойдет?
Я крепко зажмуриваюсь и пытаюсь думать о чем-то другом, но больше ничего не лезет в голову. В Южных Воротах все это казалось таким далеким будущим, что трудно было себе представить, но теперь, когда я здесь, думать о беременности, о том, чтобы вынашивать чужого ребенка, по-настоящему страшно.
Дверь открывается, и входит Аннабель, и за ней тянется вкусный аромат свежего кофе. Она ставит накрытый поднос на столик для завтрака.
Запах еды поднимает настроение. Я зверски голодна после вчерашнего ужина, который прошел мимо меня. Моя мама всегда говорила, что хорошая еда успокаивает душу. Аннабель жестом приглашает меня к столу и поднимает крышку с подноса.
Передо мной яйца всмятку в маленьких серебряных подставках, йогурт со свежими фруктами, тост с маслом, хрустящие полоски бекона, холодный стакан апельсинового сока. Аннабель раскладывает салфетку у меня на коленях и наливает кофе в розовую фарфоровую чашку, в то время как я набрасываюсь на еду.
Она поднимает бровь.
Голодная?
–Умираю от голода, – говорю я с набитым ртом. – Вчера вечером герцогиня так и не дала мне ничего съесть.
Хорошо спала?
Полоска бекона зависает в воздухе. Я пожимаю плечами и возвращаю бекон на тарелку, отпивая кофе.
–Кровать очень удобная.
Когда я управляюсь с завтраком, Аннабель отводит меня в душ, потом зашнуровывает на мне красивое платье цвета сплого персика. Я сижу за туалетным столиком в спальне, пока она укладывает мои локоны, пришпиливая их булавками.
–Я куда-то иду? – спрашиваю я.
Она пожимает плечами.
–Ты не знаешь… ну, может, хотя бы догадываешься… – Я не знаю, как сформулировать свой вопрос. Как спросить, когда ожидать оплодотворения? – У меня есть какой-то распорядок или что-то в этом роде?
Жди вызова Г.
–О. – Я тереблю сережку, в которой переливаются опал и топазы. – Хорошо.
Туалет закончен, и я встаю, разглядывая свое отражение. С высокой прической, в изысканном платье, я выгляжу старше, чем та девушка, что стояла в подготовительной комнате и смотрела на незнакомку в зеркале.
Красивая.
Я не знаю, что сказать. Да, я выгляжу красивой. Просто не уверена, что похожа на себя.
Утро я посвящаю знакомству со своими покоями. У меня три гардеробных, которые ломятся от платьев любых расцветок, тканей и узоров; здесь и каждодневная одежда, и вычурные бальные наряды. Аннабель открывает шторы в моей спальне, и я, наконец, могу выглянуть в окно. Широкая дорожка из гравия окружает огромное озеро, блестящее и гладкое, словно зеркало, и неестественно голубое. Вдалеке сверкают на солнце золоченые ворота.
Мы переходим в комнату по соседству со спальней. Это чайный салон, очень милый и солнечный, обставленный мягкой мебелью в желтых и оранжевых тонах, повсюду вазы с букетами из бархатцев и ромашек. Одну стену занимают книжные полки, которые тянутся от пола до потолка, и среди книг встречается много знакомых названий. За внушительным томом «Полной истории королевских домов» прячется потрепанная книжица «Колодец желаний», сборник детских сказок.
–Обожаю эту книгу! – радостно восклицаю я, доставая с полки «Колодец желаний». Даже удивительно, что я нашла ее в Жемчужине, зато теперь она будет напоминать мне о доме. – Мне папа в детстве читал эти рассказы. Ты читала?
Аннабель качает головой – нет.