Джек Ричер, или Гость Чайлд Ли

Глава 23

Согласно закону виновные в распространении наркотиков также подвергаются конфискации имущества, поэтому Управление по борьбе с наркотиками Нью-Йорка располагает таким количеством машин, какое ему никогда не понадобится, и охотно одалживает излишки другим правоохранительным учреждениям, в том числе ФБР. Бюро использует эти машины, когда возникает необходимость в транспортных средствах, по виду которых нельзя сразу же определить, что они принадлежат правительственному ведомству. Или когда бывает надо отстраниться от какой-либо не совсем законной деятельности. Поэтому Джеймс Козо отобрал седан Бюро вместе с водителем и швырнул Харпер ключи от новенького «ниссана-максимы», стоявшего в заднем ряду на подземной автостоянке.

– Желаю вам приятно поразвлечься, – бросил он на прощание.

За руль села Харпер. Ей впервые пришлось вести машину по улицам Нью-Йорка, и она очень волновалась. Попетляв по административным кварталам, Харпер выехала на Пятую авеню и медленно направилась на юг, уступая дорогу стремительно несущимся такси.

– Итак, что теперь? – спросила она.

«А теперь мы потеряем напрасно немного времени», – подумал Ричер.

– Боб появится в баре не раньше восьми, – сказал он вслух. – Нам надо убить время до вечера.

– Мне бы хотелось заняться чем-нибудь полезным.

– Никакой спешки нет, – ответил Ричер. – У нас впереди еще три недели.

– И все же, что будем делать?

– Первым делом надо поесть. Лично я сегодня не завтракал.

Ты с радостью пропускаешь завтрак, потому что тебе нужна полная уверенность. Согласно твоим предположениям, круглосуточное дежурство поделят пополам местная полиция и Бюро, причем смена караула будет происходить в восемь утра и восемь вечера. Вчера вечером смена произошла у тебя на глазах, поэтому сейчас ты, приехав заранее, ждешь, что это повторится в восемь утра. Пропустить убогий завтрак в столовой мотеля – небольшая плата за полную уверенность. Как и долгая-долгая дорога к месту. У тебя хватило ума не снимать номер рядом с домом.

И у тебя хватило ума не поехать прямым путем. Попетляв по горным дорогам, ты оставляешь машину на развороте грунтовой дороги в полумиле от наблюдательного поста. Здесь машина будет в полной безопасности. Развороты строят в первую очередь как раз для того, чтобы всякие ослы оставляли на них машины, а сами отправлялись лазать по горам, смотреть на орлов и скакать по камням. Взятая напрокат машина, аккуратно поставленная на обочине, привлекает к себе не больше внимания, чем чехлы с лыжами на багажном транспортере в аэропорту. Это лишь элемент пейзажа.

Ты отходишь от дороги и взбираешься на небольшой пригорок футов сто высотой. Там повсюду чахлые деревца высотой тебе по плечо. Листьев на них уже нет, но тебя укрывают складки местности. Ты оказываешься в широкой ложбине. Тебе приходится петлять из стороны в сторону, обходя валуны. Поднявшись на вершину, ты идешь вдоль гребня налево. Низко пригибаешься, потому что склоны по обе стороны начинают понижаться. Ты опускаешься на четвереньки и осторожно пробираешься вперед, к тому месту, где взгромоздились друг на друга два огромных валуна. Сквозь щель между ними открывается прекрасный вид на долину. Ты опираешься правым плечом на тот валун, что справа, и дом лейтенанта Риты Симеки оказывается в центре поля наблюдения, всего в каких-нибудь двухстах ярдах от тебя.

Дом находится чуть к северо-западу от твоей позиции, поэтому тебе он виден со стороны улицы. Твое место наблюдения возвышается над ним футов на триста, так что тебе все видно как на ладони. Машина Бюро стоит на улице. Темно-синий «бьюик». Внутри один агент. Ты наводишь бинокль. Агент еще не спит. Он держит голову прямо. Не смотрит по сторонам. Сидит, уставившись перед собой, одуревший от скуки. Его не в чем упрекнуть. Двенадцать часов ночью, в этой глуши, где последним крупным событием было рождественское застолье, устроенное кем-нибудь из местных жителей.

В горах прохладно. Валун высасывает тепло из твоего плеча. Солнца нет. Лишь унылые тучи, зацепившиеся за высокие горы. Ты откладываешь бинокль и надеваешь перчатки. Поднимаешь воротник, закрывая нижнюю половину лица. Отчасти для тепла, отчасти для того, чтобы твое дыхание не образовывало в воздухе облачка пара. Ты снова берешь бинокль. Переставляешь ноги, поворачиваешься. Устраиваешься поудобнее. Наводишь бинокль на дом.

Двор вокруг дома огорожен проволочной изгородью. В ней отверстие напротив подъездной дорожки. Дорожка короткая, упирается в ворота гаража, расположенные в конце крыльца. От дорожки отходит тропинка, которая вьется между клумбами с какими-то горными цветами и подходит к входной двери. Машина Бюро стоит на улице прямо напротив отверстия в изгороди. Передом вниз по склону. То есть вход на дорожку находится как раз перед глазами водителя. Правильно выбранная позиция. Если подниматься вверх по улице, агент Бюро увидит тебя издалека. Если зайти к нему сзади, он, возможно, заметит тебя в зеркало заднего вида, а затем обязательно увидит тебя, когда ты обойдешь машину. И дальше будет смотреть тебе в спину, пока ты будешь шагать по тропинке к крыльцу. Позиция выбрана правильно, но это ведь Бюро.

Ты замечаешь какое-то движение в полумиле к западу и в двухстах футах ниже твоего укрытия. Черно-белый полицейский «краун» входит в крутой поворот, медленно взбирается вверх. Наконец машина выворачивает на нужную улицу. За ней тянется белый пар из выхлопной трубы. Двигатель не прогрет. Машина простояла всю ночь у спящего полицейского участка. Она поднимается на улицу и останавливается бок о бок с «бьюиком». Машины разделяет не больше фута. Ты не можешь разглядеть точно, но нет сомнений, что стекла опускаются. Полицейский и агент Бюро здороваются. Обмениваются информацией. «Все тихо, – говорит парень из Бюро. – Желаю спокойного дежурства». Местный полицейский ворчит что-то невнятное. Делает вид, будто ему скучно, хотя в глубине души он в восторге оттого, что ему поручено ответственное задание. Возможно, первое за все время работы в полиции. «До встречи», – бросает ему на прощание агент.

Черно-белая машина поднимается вверх по улице и разворачивается. «Бьюик» заводится и трогается с места. Черно-белый «краун» подъезжает к нему сзади. «Бьюик» уезжает вниз по улице. «Краун» подкатывается на его место. Останавливается в точности там же, где стоял «бьюик». Дюйм в дюйм. Качается на рессорах и застывает. Двигатель глохнет. Белый пар рассеивается в воздухе. Полицейский поворачивает голову вправо, и перед ним открывается та же самая перспектива, какая до того открывалась перед агентом Бюро. Возможно, это вовсе и не полный кретин.

Харпер поставила «максиму» на платную стоянку на Западной Девятой улице сразу же после того, как Ричер предупредил ее, что равномерная сетка улиц вот-вот закончится и дальше начнется неразбериха. Пройдя пешком на юго-восток, они нашли бистро с видом на Вашингтон-парк. Официантка, записывая заказ, подложила под него философский журнал. Студентка университета, подрабатывает, чтобы свести концы с концами. Было прохладно, но на голубом небе появилось солнце.

– Мне здесь нравится, – сказала Харпер. – Прекрасный город.

– Я сказал Джоди, что собираюсь продать дом.

Она внимательно посмотрела на него.

– И как она к этому отнеслась?

Ричер пожал плечами.

– Почему-то это ее тревожит. Раз продажа дома сделает меня более счастливым, почему это ее тревожит?

– Потому что ты снова ничем не будешь связан.

– Это ничего не изменит.

– Тогда зачем это делать?

– То же самое сказала Джоди.

Харпер кивнула.

– Естественно. Люди совершают поступки, руководствуясь какими-то побуждениями. Вот Джоди и ломает голову, чем руководствуешься ты.

– Тем, что я не хочу владеть домом.

– Но каждая причина имеет несколько слоев. Это лишь самый верхний. Джоди задает себе вопрос: «Ну хорошо, а почему он не хочет владеть домом?»

– Потому что мне не нужна связанная с этим суета. И Джоди это знает. Я ей все объяснил.

– Бюрократическая суета?

Ричер кивнул.

– Меня это выводит из себя.

– Понимаю. Хлопот очень много. Но Джоди наверняка опасается, что неприязнь к бюрократической суете является лишь символом чего-то другого.

– Например?

– Например, желания стать ничем не связанным.

– Ты ходишь кругами.

– Я просто пытаюсь тебе объяснить, что думает Джоди.

Студентка философского факультета принесла кофе и печенье. Оставила счет, выписанный аккуратным академическим почерком. Счет взяла Харпер.

– Я позабочусь об этом.

– Хорошо, – согласился Ричер.

– Ты должен переубедить Джоди. Понимаешь, ты должен заставить ее поверить, что ты никуда не денешься даже после того, как продашь дом.

– Я сказал ей, что собираюсь продать и машину.

Харпер кивнула.

– Так уже лучше. Что-то вроде дополнительной гарантии оседлости.

Ричер помолчал.

– Я предупредил Джоди, что, возможно, буду время от времени путешествовать.

Она удивленно посмотрела на него.

– Господи, Ричер, а это уже звучит не слишком обнадеживающе, ты не находишь?

– Джоди ведь тоже приходится разъезжать. В этом году она уже дважды летала в Лондон. И я не поднимал по этому поводу никакого шума.

– И как часто ты собираешься путешествовать?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Думаю, не так уж и много. Я люблю переезжать с места на место. Очень люблю. Впрочем, я уже говорил тебе это.

Харпер ответила не сразу.

– Знаешь что? Прежде чем убеждать Джоди в том, что ты никуда не денешься, тебе сначала следует убедить самого себя.

– Меня не надо убеждать.

– Вот как? А может быть, ты считаешь, что будешь приезжать и уезжать, как и прежде?

– Ну, наверное, буду и уезжать, и приезжать.

– Вы расстанетесь.

– То же самое сказала Джоди.

– Знаешь, я нисколько не удивлена.

Ричер ничего не сказал. Молча допил кофе и доел печенье.

– Тебе пора принимать окончательное решение, – сказала Харпер. – Жизнь может быть или оседлой, или кочевой, но не той и другой одновременно.

Первым серьезным испытанием станет обед этого полицейского. По крайней мере, таково твое предварительное предположение. Сначала тебя интересовала проблема отправления естественных потребностей, но полицейский для этой цели просто вошел в дом и воспользовался туалетом. Он выбрался из машины приблизительно через полтора часа, когда утренний кофе прошел через всю систему пищеварения и достиг мочевого пузыря. Потянулся, разминая затекшие мышцы. Затем прошел к крыльцу и позвонил в дверь. В мощный полевой бинокль тебе открылся великолепный вид сбоку. Симека была не видна. Она оставалась в доме. Зато движения полицейского, неуклюжие и смущенные, не вызывали никакого сомнения. Он ничего не сказал. Ни о чем не попросил. Просто встал перед дверью. То есть обо всем уже было условлено заранее. Да, усмехаешься ты, Симеке не позавидуешь. Женщине, подвергшейся изнасилованию, приходится терпеть непрошеные визиты мужчины ради неких действий, определенно связанных с половым членом. Однако все прошло достаточно гладко. Полицейский вошел в дом, дверь закрылась, через минуту дверь снова открылась, и полицейский вышел на улицу. Вернулся назад к машине, внимательно оглядываясь по сторонам. Открыл дверь, сел на место и снова стал терпеливо ждать.

Значит, на отправление естественных потребностей рассчитывать нельзя. Следующая возможность представится во время перерыва на обед. Этот тип ни за что на свете не просидит двенадцать часов без того, чтобы не поесть. Фараоны постоянно что-нибудь жуют. Так говорит твой опыт. Булочки, печенье, кофе, бутерброды, вареные яйца. Они постоянно работают челюстями.

Харпер захотела осмотреть город. Она вела себя как турист. Ричер провел ее пешком на юг через Вашингтон-парк до Западного Бродвея, упирающегося в башни-близнецы Всемирного торгового центра. Всего около мили и трех четвертей. Они шли не спеша и потратили на прогулку пятьдесят минут. Небо было ясным и холодным, город кипел жизнью. Харпер пребывала в восторге.

– Можно подняться наверх в ресторан, – предложил Ричер. – Бюро должно оплатить мой обед.

– Я только что оплатила твой обед, – заметила Харпер.

– Нет, это был поздний завтрак.

– Ты постоянно ешь.

– Я мужчина крупный. Мне нужно хорошо питаться.

Сдав плащи в гардероб, они поднялись на лифте на самый верх. Постояли в очереди, чтобы попасть в ресторан. Харпер прижималась лицом к стеклянным стенам, наслаждаясь открывающимся видом. Она показала свой значок, и им отвели столик на двоих прямо у окна, выходящего на Западный Бродвей и Пятую авеню, оставшиеся внизу в четверти мили.

– Впечатляюще, – выдохнула Харпер.

Действительно, зрелище впечатляло. Воздух был чистый и прозрачный, и с такой высоты открывался вид на целую сотню миль вокруг. Далеко внизу простирался бескрайний город. Сложный, запутанный, бесконечно занятой. Зелеными и серыми лентами его пересекали реки. Пригороды плавно переходили в Уэстчестер, Коннектикут и Лонг-Айленд. В другой стороне на изгибающемся противоположном берегу громоздился Нью-Джерси.

– Где-то там наш Боб, – сказала Харпер.

– Где-то там, – согласился Ричер.

– Кто такой этот Боб?

– Полный осел.

– С точки зрения криминалистики не слишком точное описание, – улыбнулась Харпер.

– Он кладовщик, – сказал Ричер. – Работает с девяти до пяти, раз каждый вечер торчит в баре.

– Он не тот, кто нам нужен, да?

«Он никому не нужен», – подумал Ричер.

– Боб мелкая сошка, – сказал он вслух. – Продает оружие мелкими партиями, ведет дела на стоянке, привозит все в багажнике своей машины. Никакого честолюбия. Ставки не настолько высоки, чтобы кого-нибудь убивать.

– В таком случае как он сможет нам помочь?

– Назовет фамилии. У него есть поставщики, он знает других игроков. Один из этих игроков, в свою очередь, также назовет фамилии, и так далее и так далее.

– Они все знают друг друга?

– Как и в любом бизнесе, – сказал Ричер, – они поделили между собой территории и виды товаров.

– Вероятно, нам потребуется много времени.

– Мне нравится здесь географический аспект.

– Географический аспект? Что ты хочешь сказать?

– Это очень важно. Представь себе, ты служишь в армии и хочешь красть оружие. Где ты его будешь красть? Разумеется, ты не станешь ночами ползать на четвереньках по казармам и обчищать чужие тумбочки. В этом случае у тебя будет всего восемь часов спокойствия, а потом ребята проснутся и завопят: «Эй, куда пропала моя «беретта», черт побери?»

– А откуда стал бы красть ты?

– Оттуда, где оружия долго никто не хватится. То есть со склада. Нашел бы такой склад, где оно заготовлено к следующей войне.

– И где такие склады?

– Взгляни на карту федеральных автомагистралей.

– Зачем?

– Как ты думаешь, зачем были построены федеральные автомагистрали? Вовсе не для того, чтобы семейство Харпер в отпуск ездило из Аспена в Йеллоустоунский парк. А для того, чтобы армия могла быстро и легко перебрасывать войска и вооружение.

– Правда?

– Ну конечно, – кивнул Ричер. – Эйзенхауэр построил их в пятидесятые годы, в самый разгар холодной войны, а Эйзенхауэр был в первую очередь генерал.

– И?

– А ты ищи место, где встречаются все федеральные автомагистрали. И где-то неподалеку будет находиться склад, чтобы то, что в нем хранится, можно было не мешкая направить в любую сторону. В основном вдоль побережий, потому что старина Айк[5] не слишком опасался парашютного десанта где-нибудь в Канзасе. Он думал о кораблях, которые придут со стороны моря.

– И Нью-Джерси как раз подходит для этого?

– Замечательное стратегическое положение. Следовательно, огромное количество складов, следовательно, масса возможностей для хищения.

– То есть наш Боб может что-то знать?

– Он направит нас в новую сторону. Только на это мы и можем рассчитывать.

Обеденный перерыв тоже не принес ничего хорошего. Абсолютно ничего. Ты прижимаешь бинокль к глазам и внимательно следишь за происходящим. Из-за угла выворачивает вторая черно-белая полицейская машина и медленно взбирается на гору. Она останавливается с работающим двигателем возле первой. Две полицейские машины, черт побери, бок о бок. Вероятно, у тебя перед глазами весь автомобильный парк местного полицейского управления.

То, что происходит дальше, тебе видно плохо. Водители обеих машин опускают стекла. Плотный бумажный пакет и закрытый стаканчик с кофе. Тот полицейский, который только что приехал, протягивает их своему напарнику, высоко поднимая локоть. Картинка плоская, двухмерная и зернистая: разрешение оптики на пределе. Первый полицейский берет сначала кофе. Поворачивает голову, находит подставку под стакан. Затем он берет пакет. Ставит его на подлокотник двери и открывает. Заглядывает внутрь. Улыбается. У него большое, мясистое лицо. Вероятно, он видит гамбургер. А может быть, два гамбургера и большой кусок пирога.

Полицейский закрывает пакет и убирает его. Скорее всего, бросает на сиденье рядом с собой. Снова поворачивает голову. Полицейские разговаривают друг с другом. Тот, что наблюдает за домом, еще совсем молодой парень. Лицо не дряблое. Он преисполнен сознания собственной значимости. Ему поручено ответственное задание. Ты долго следишь за ним. Видишь его счастливое лицо. Гадаешь, какое на нем появится выражение, когда полицейский захочет справить нужду, постучит в дверь и не дождется ответа. Потому что ты как раз в этот момент принимаешь два важных решения. Во-первых, ты войдешь в дом и сделаешь свое дело. И ты не станешь предварительно убивать полицейского – только ради того, чтобы увидеть, как изменится его лицо.

Одно время «ниссан-максима» считался излюбленной машиной наркоторговцев, поэтому Ричер ничего не имел против того, чтобы приехать на нем в бар в Нью-Джерси. На стоянке «ниссан» не привлечет ничьего внимания. Он будет выглядеть настоящим, в отличие от любой машины Бюро. Нормальный человек, потратив двадцать тысяч на машину, идет дальше и покупает литые диски и кожаный салон. Но правительственные учреждения никогда так не поступают, поэтому их машины выглядят неестественно убогими, как будто на них висят большие таблички: «Эта машина принадлежит правоохранительным органам». И если Боб увидит на стоянке такую машину, он изменит своей привычке и проведет один вечер где-нибудь в другом месте.

За руль сел Ричер. Харпер не захотела вести машину в вечерних сумерках, да еще в час пик. А поток транспорта на улицах был очень плотным. Машины медленно ползли по хребту Манхэттена и толпились у въезда в туннель. Покрутив радио, Ричер нашел станцию, на которой женщина объяснила, сколько времени придется стоять в пробке. Минут сорок – сорок пять. То есть дорога займет вдвое больше времени, чем если бы они пошли пешком, – а Ричеру сейчас как раз очень хотелось прогуляться.

Машина дюйм за дюймом пробиралась вперед глубоко под дном Гудзона. До дома Ричера в Гаррисоне было шестьдесят миль вверх по течению. Хороший дом, хороший двор. Определенно плодородная земля. Не успеешь отвернуться, как трава уже вымахивает по пояс. Много деревьев. Клены, очень красивые ранней осенью. Кедры, которые, судя по всему, Леон посадил сам, потому что растут они живописными группами. С кленов облетает листва; на кедрах висят маленькие пурпурные шишки. Когда листья полностью опадут, откроется панорама противоположного берега реки. Там находится академия Уэст-Пойнт, а эта академия сыграла очень большую роль в жизни Ричера.

Но он был не из тех, кто подвержен ностальгии. Это одна из сторон бродяжьей жизни: смотреть приходится вперед, а не назад. Все внимание сосредоточиваешь на том, что ждет впереди. И Ричер в глубине души чувствовал, что он ищет новизны. Хочет посетить места, где еще никогда не бывал, посмотреть то, чего еще не видел. По злой иронии судьбы он, хотя и побывал в самых разных уголках земного шара, на самом деле почти ничего не видел. Жизнь, проведенная на военной службе, подобна стремительному бегу по узкому коридору, когда взор устремлен прямо перед собой. Вокруг так много интересного, мимо чего человек пробегает не замечая. И вот теперь Ричеру хотелось то и дело сворачивать в сторону. Хотелось выписывать сумасшедшие зигзаги, направляясь туда, куда вздумается, и тогда, когда он пожелает.

И тут никак нельзя возвращаться каждый вечер в одно и то же место. Значит, он принял правильное решение. Ричер сказал себе: «Дом надо продать. Он выставлен на продажу. Дом продается. Дом продан». Он мысленно произнес эти слова, и у него словно гора свалилась с плеч. Дело было не только в реальном бремени ответственности, хотя это тоже было очень важно. Больше не придется забивать голову протечками отопительных труб, пришедшими по почте счетами, своевременным заказом мазута и выплатой страховых взносов. Это станет освобождением. Он словно вернется в прежний мир, не обремененный ничем. Станет свободным, будет волен идти куда заблагорассудится. Как будто распахнет дверь, впуская хлынувший солнечный свет. Ричер поймал себя на том, что широко улыбается.

– Тебе это действительно нравится? – удивилась Харпер.

Они медленно тащились по темному, душному туннелю.

– Это лучшая миля пути в моей жизни.

Ты ждешь и наблюдаешь, час за часом. Подобного совершенства больше нигде нет. Но ты знаешь, что такое настоящее совершенство, и не собираешься опускать планку. Тебе нужно убедиться наверняка. И вот теперь тебе известно, что полицейский является помехой, которую необходимо принимать в расчет. Он ест в машине и время от времени ходит в дом в туалет. Поэтому тебе приходит мысль похитить полицейского, например завтра утром, около восьми часов, и занять его место. Сменить его на дежурстве. Посидеть немного в его машине, затем подойти к дому Симеки и постучать в дверь якобы для того, чтобы сходить в туалет. Мысль эта живет у тебя в голове ровно полторы секунды, после чего ты, естественно, ее прогоняешь. Во-первых, форма не подойдет по размеру. Кроме того, при передаче дежурства надо будет обменяться парой слов с агентом Бюро, и тот сразу обнаружит подмену. Он наверняка знает в лицо всех сотрудников местной полиции. Здесь не огромные многолюдные управления, как в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе.

Поэтому надо или убрать полицейского, или придумать способ пройти мимо него. У тебя мелькает мысль чем-то его отвлечь. Что заставит полицейского покинуть свой пост? Возможно, крупная автомобильная авария на перекрестке. Или пожар в школе. Вот только в этом поселке нет школы. Большой желтый автобус каждое утро увозит детей в Портленд. А подстроить аварию будет очень непросто. Естественно, авария с твоим участием исключается. Но как заставить других водителей врезаться друг в друга?

А что, если сообщение о заложенной бомбе? Но где? В полицейском участке? Это ничего не даст. Наоборот, полицейскому прикажут оставаться на месте, в безопасности, пока сообщение не будет проверено. Где еще? Где-нибудь там, где собирается много народа. Там, где для эвакуации людей потребуется весь личный состав местной полиции. Но поселок крохотный. Где собираются все жители? Наверное, в церкви. Внизу у шоссе виден шпиль. Но ждать до следующего воскресенья нельзя. В библиотеке? Там, вероятно, вообще никого нет. Максимум две старушки, коротающие время со спицами в руках, не обращая никакого внимания на книги. Эвакуацию осуществит один-единственный полицейский за три с половиной секунды.

Для сообщения о заложенной бомбе необходимо позвонить по телефону. Откуда? Телефонные звонки можно проследить. Можно вернуться в аэропорт Портленда и позвонить оттуда. Проследить звонок до телефона-автомата в аэропорту – все равно что вообще его не проследить. Однако в нужный момент ты окажешься за много миль от места действия. Звонок безопасный, но совершенно бесполезный. «Уловка-22». А здесь на миллион миль вокруг нет ни одной телефонной будки. И нельзя воспользоваться сотовым телефоном, потому что через какое-то время этот звонок окажется в счете, присланном телефонной компанией, а это будет то же самое, что признание в суде. И кому звонить? Нельзя допустить, чтобы кто-либо услышал твой голос. Он слишком характерный. Это чересчур опасно.

Но чем больше ты над этим думаешь, тем больше приходишь к выводу, что стратегия должна быть основана на телефонном звонке. Существует единственный человек, которому ты можешь позволить услышать твой голос, не опасаясь последствий. Однако задача становится геометрической. Четырехмерной. Пространство и время. Звонить надо будет прямо отсюда, с открытого места, находясь в виду дома, но сотовым телефоном воспользоваться нельзя. Патовая ситуация.

Выехав из туннеля, Ричер и Харпер вместе с потоком машин повернули на запад. За турникетом оплаты проезда шоссе номер 3 чуть отклонилось к северу. В Нью-Джерси уже наступила влажная ночь; повсюду мокрый асфальт и фонари, окруженные нимбами. Справа и слева яркие неоновые вывески. Самые разные заведения, а перед ними асфальтовые стоянки.

Бар, который они искали, находился за развилкой трех дорог. На вывеске эмблема известной пивной компании и фамилия «Макстефан», что, если Ричер правильно понимал ирландский, соответствовало «Стивенсону». Приземистое здание с плоской крышей. Стены обшиты темными досками, в каждом окне зеленый неоновый трилистник, символ Ирландии. Тускло освещенная стоянка была на три четверти пуста. Ричер небрежно поставил «максиму» наискосок на третьей площадке от схода. Вышел и огляделся вокруг. На улице было холодно. Ричер описал в полумраке полный круг, разглядывая стоянку в свете уличных фонарей.

– Старого «кадиллака де-вилль» нет, – сказал он. – Наш Боб еще не приехал.

Харпер с опаской посмотрела на входную дверь.

– Наверное, мы приехали слишком рано. Придется подождать.

– Если хочешь, можешь ждать здесь.

Она покачала головой.

– Мне приходилось бывать и в худших местах.

Ричер не смог представить, где и когда.

За входной дверью был тесный вестибюль с автоматом, торгующим сигаретами. Затем еще одна дверь, ведущая в темный зал с низким потолком, наполненный табачным дымом и запахом прогорклого пива. Вентиляция, если и имелась, не работала. Зеленые трилистники в окнах, светившие и внутрь, заливали зал бледным призрачным сиянием. Стены были обшиты досками, потемневшими и покрывшимися копотью от пятидесяти лет воздействия сигаретного дыма. Стойка представляла собой длинное деревянное сооружение, установленное на бутафорские деревянные бочки. Перед ней стояли высокие табуреты с красными пластиковыми сиденьями, а в зале – их уменьшенные копии перед столиками в виде покрытых лаком бочонков с прибитыми сверху фанерными кругами. Фанера была засалена тысячами рук и локтей.

За стойкой маячил бармен, в зале сидело восемь посетителей. Перед всеми на фанерных столах стояли стаканы с пивом. Все посетители были мужчинами. Все повернулись к новоприбывшим. Ни один из посетителей не был военным. Не мог быть военным. Одни были слишком старые, другие слишком рыхлые, у кого-то были длинные сальные волосы. Обычные работяги. Или безработные. Но все смотрели на вошедших враждебно. Разговоры смолкли, оборвавшись на полуслове. Завсегдатаи смотрели на новичков, словно пытаясь устрашить их своим видом.

Ричер обвел их взглядом, задерживаясь на каждом лице достаточно долго, чтобы показать, что его никто не запугал, но в то же время достаточно коротко, чтобы каждый понял, что он его не интересует. Затем Ричер подошел к стойке и пододвинул табурет Харпер.

– Чем угостите? – спросил он бармена.

Тот был в давно не стиранной мятой рубашке. Через плечо перекинуто полотенце. Лет пятьдесят, лицо сырое, одутловатое. Он ничего не ответил.