Замужем за облаком. Полное собрание рассказов Кэрролл Джонатан
Всегда и во всем дипломат, Кропик вежливо улыбнулся:
– В этом можете быть уверены.
Юнец как-то разом сник. Такое часто случалось с людьми, приходившими в этот офис. Кто-то был измотан до предела, кто-то взбешен, кто-то балансировал на грани истерики. И мало кто из посетителей бывал спокоен. Эти стены очень редко видели спокойных и уравновешенных людей, помимо Кропика и Аояги. Но оба они были сотрудниками агентства и посему в расчет не принимались.
– Я не помню свою мать. Она умерла, когда я был совсем маленьким.
Кропик поднялся из-за стола и проследовал через комнату до картотечного шкафа. В офисе он носил полузакрытые домашние туфли с верхом из шотландки, в достаточной степени походившие на уличную обувь – то есть это Кропик считал их в достаточной степени походящими на уличную обувь. На самом же деле он выглядел в них как старик, шлепающи по квартире в старых облезлых тапочках. Впрочем, он и был стариком, даже не думая скрывать собственный возраст. Этим он отличался от своего офисного напарника, Аояги, с его подкрашенными волосами и вычурным золотым амулетом на тоненькой дамской цепочке. Аояги все еще метил в стиляги – это архаичное словечко, до сей поры употребляемое Кропиком, само по себе указывало на то, как далеко в прошлом осталась пора его юности.
– Полагаю, я должен назвать свое имя?
– Нам оно известно.
Юнец разинул рот, но тотчас поспешил его захлопнуть. Он имел понятие об этом необычном месте, но все равно не мог скрыть изумления, когда выяснилось, что старый хрыч опознал его с ходу, без лишних вопросов.
– Я только подумал…
Перебирая содержимое картотеки, Кропик небрежно отмахнулся:
– Не утруждайтесь пояснениями, мы знаем все.
Это была его излюбленная фраза. За сорок лет на службе он произнес ее бессчетное число раз, но никогда не уставал произносить снова. И с удовольствием наблюдал за лицами посетителей, которые реагировали очень по-разному. Кто-то судорожно сглатывал, как делают в комиксах, и Кропик отмечал движение адамова яблока размером с шарик для пинг-понга. Для полноты картины оставалось только пририсовать над его головой белый пузырь с надписью: «Ну что, съел?» Кто-то смущенно отводил взгляд, вдруг начиная сознавать, что тут он весь как на ладони. Здесь о нем знали всю подноготную. Помнишь те минуты в ванной, когда ты думал, что никто тебя не видит? Или тот ловкий (правда, незаконный) трюк, который ты проделал с завещанием покойной матушки? Махинации с уплатой налогов, секретный банковский счет, амстердамский порносайт, на который ты заглядывал по ночам? Даже не надейся остаться незамеченным – тебя наверняка видели. Твои худшие кошмары стали явью. Прямо здесь и сейчас! Так думали те, кто отводил глаза. Они начинали понимать. И сознание их молнией пронзала ужасная мысль: отыскав этот офис, они могли решить одну из своих проблем, но одновременно создавали себе массу новых.
Бомбы уже сброшены и летят в цель. Проще пареной репы.
Кропик знал еще кое-что, чего не знали они: переступив порог этого офиса, они были вынуждены принять то, что их здесь ждет. Вынуждены, нравится им это или нет. Некоторые пытались идти на попятный, а то и попросту дать деру, но на такие случаи были предусмотрены специальные меры. О которых лучше не распространяться.
Найдя нужную папку голубого цвета, он картинно извлек ее из ящика и вернулся к столу. Сел на свое место и положил папку в самый центр столешницы. Юнец, любопытствуя, наклонился вперед, на вытянутой шее заметно напряглись жилы. Старик жестом пригласил его сесть на стул перед собой. Юнец не двинулся с места.
– Да присядьте вы. У меня здесь все, что вам нужно.
Морковноголовый опустился на стул с такой осторожностью, будто боялся при соприкосновении с ним получить в зад мощнейший заряд тока. От его дутой бравады не осталось и следа. Теперь это был обычный костлявый тинейджер, с беспокойным взглядом и пересохшими губами.
Настал момент аудиенции, который Кропик любил больше всего. Положив руки на стол раскрытыми ладонями вниз, он напустил на себя самый что ни на есть компетентно-профессиональный вид.
– Каждое из ваших утраченных воспоминаний содержится в этой папке. Они запротоколированы в хронологическом порядке, начиная с момента вашего рождения.
Он сделал паузу, давая юнцу возможность осмыслить сказанное. По многолетнему опыту он знал, что в эти минуты не стоит встречаться глазами с клиентом. Услышав такое, они приходят в замешательство и не знают, как реагировать на твой взгляд. Как будто им внезапно сунули в руки нечто крайне горячее, вроде куска раскаленной лавы, и мозги их напрочь переклинило от дикой боли.
– То есть, вы хотите сказать, я смогу вспомнить даже момент своего рождения?
Кропик кивнул:
– Именно так.
Юнец взглянул на папку и наморщил лоб:
– И тут есть все-все мои забытые воспоминания? Почему же папочка такая тонкая?
– Вы имеете дело с компьютерами?
– Компьютеры – это отстой. – Юнец презрительно усмехнулся.
Кропик не стал возражать.
– Знаете, что такое zip-архив?
Юнец взглянул на него, проверяя, не шутка ли это.
Кропик раздвинул руки, словно рыбак, хвастающийся пойманной накануне большой рыбиной.
– На компьютере вы работаете с файлами. Вы создаете информацию и загружаете ее в разные файлы. Иногда информации оказывается слишком много, и тогда вы ее сжимаете. – Он медленно свел ладони вплоть до их соприкосновения. – Существует программа, создающая так называемые zip-файлы, в которые можно плотно упаковать массу информации. А когда потребуется, вы их распаковываете и берете оттуда все, что нужно. – Он прикоснулся к голубой папочке на столе. – Это ваш персональный zip-архив. А распаковать его должен ваш мозг, если можно так выразиться.
Юнец долго молчал, а затем пробормотал тонким, неуверенным голосом:
– Я только хотел вспомнить мою маму. Я все время пытаюсь вспомнить ее голос, но никак не могу.
– Это вам поможет.
В комнате все замерло. Абсолютно все – оба человека, звуки и кружившиеся в воздухе пылинки. Даже яркий утренний свет замер, словно гадая, что случится дальше. Ирония ситуации заключалась в том, что дальнейшие события были предопределены, и гадать просто не имело смысла, – разумеется, юнец откроет папку и столкнется с фактами. Узрит истину. Узрит лицо, которое прежде не видел и видеть не мог, поскольку до сей минуты обитал «внутри» этого самого лица.
Как на грех, именно в этот момент Аояги угораздило зайти в комнату; при этом он жевал ватрушку и насвистывал «My Sharona». Конечно, он ни за что бы так не поступил, зная, что здесь происходит. Однако люди редко посещали их офис, и вероятность застать кого-то постороннего в неподходящий момент составляла не более одного процента.
Но сейчас эффект был упущен. Развеялся как дым.
– Виноват! Я не знал, что у нас посетитель.
Всегда и во всем профессионал, Кропик скрыл гнев за маской невозмутимости:
– Я рассказал ему об архивах и готовился вручить папку.
Аояги поочередно разглядывал обоих, старика и юнца. Он знал, что должно за этим последовать, и теперь оценивал градус напряжения между ними, прикидывая, как все пройдет в этот раз. В отличие от своего педантичного и невозмутимого коллеги, Аояги терпеть не мог эту работу. Он любил исландских женщин и японскую литературу, но ни тем ни другим находиться здесь не полагалось. А вот Аояги как раз полагалось здесь находиться с девяти утра до четырех пополудни на протяжении пяти отупляюще-унылых дней в неделю. Только и развлечений что редкие визиты клиентов вроде этого жалкого сопляка. Каждый приходит сюда с большими надеждами – и крайне малыми шансами на успех. Все они наивно рассчитывают обнаружить в утраченных воспоминаниях то, чего им не хватает в жизни, но эти воспоминания вдруг оборачиваются клубком ядовитых змей, готовых ужалить. В финале никто из клиентов не покидал контору живым в полном смысле этого слова. И чем старше становился Аояги, тем ближе он был к пониманию, что и Кропик, и он сам не являются исключениями из общего правила.
– Как тебя зовут, сынок? – спросил он.
Озадаченный вопросом, юнец поднял глаза:
– Мильтон Кропик.
Это было очень странно; но даже больше, чем имя, Аояги поразили его рыжие волосы. С шевелюры парнишки он перевел взгляд на старика. У того волос на голове не было. По его утверждению, он ежедневно брил череп начиная с двадцатипятилетнего возраста. Тут рыжая шевелюра, там вообще никакой. Аояги сосредоточился на этом различии. Не на том факте, что пришлый юнец и старый зануда оказались полными тезками, и не на мысли о том, какова вероятность существования в мире еще одного обладателя столь несуразной комбинации имени и фамилии. Нет, Аояги мог думать только о волосах, которые были у одного и отсутствовали у другого.
Однако старый Кропик как будто и не заметил удивительного совпадения. Он вытянул из подставки безупречно заточенный карандаш и начал легонько постукивать по столу его обратным концом с прикрепленным розовым ластиком – у него это было одним из признаков раздражения. На Аояги он смотрел своим фирменным взглядом, означавшим: «Так мы можем продолжить?» Кропик и его взгляды. Кропик и его жизнь.
И вновь Аояги ощутил острейшую неприязнь к своему коллеге. К нему самому, к его сдержанности, к его упорядоченному существованию, к его чересчур аккуратно упакованным сэндвичам. К его мнениям по всем вопросам (даже если сам разделял эти мнения), к его спокойным вялотекущим дням, в которых не было места риску и даже намеку на риск. К его широким, всегда отутюженным брюкам, к его сбережениям на черный день, к его профессионально-фальшивой улыбке, притом что в душе он если и мог чему искренне улыбнуться, так это порядку. Ибо Кропик являлся живым олицетворением порядка – с непременной алфабетизацией и цветной маркировкой всего и вся. Аояги был уверен, что при вскрытии его сердца (как, впрочем, и сердца самого Аояги) там вместо мышц и кровеносных сосудов обнаружатся типовые картотечные шкафчики.
В этой комнатенке, куда люди приходили с надеждой распутать тугой узел своей незадавшейся жизни при помощи утерянных воспоминаний, Кропик исправно выполнял служебный долг, доставая из ящиков папки и вручая их посетителям. И ни единого звука, ни движения брови, когда на его глазах несчастные клиенты, как желе, расползались на стуле, сталкиваясь с уродливой правдой своей жизни, которая вдруг являлась им словно в панорамном фильме с восьми– или двенадцатиканальным объемным звуком, чтобы накрыть бедолаг по полной программе…
Будь Кропик садистом, это бы еще куда ни шло. Если бы он получал извращенное удовольствие при виде этих людей, снова, снова и снова рассыпающихся прахом, это еще можно было бы как-то понять. Но даже садистом Кропик не был. Он просто подавал клиенту папку, наблюдал за происходящими с ним переменами, а когда тот приближался к коллапсу, молча протягивал ему бледно-желтую (всегда бледно-желтую, никаких других цветов) бумажную салфетку, вынув ее из коробки, которую держал под рукой, в правом верхнем ящике своего стола. Аояги в отсутствие Кропика неоднократно проверял содержимое этих ящиков – вдруг что-нибудь отсутствует или лежит не там, где лежало ранее? Но нет. Каждый предмет занимал отведенное ему место. Ножницы, канцелярские скрепки, резиновые кольца для стягивания бумаг и тому подобное ни на йоту не меняли своих координат в пространстве рабочего стола Кропика. Все было там, где ему следовало быть и где оно было всегда.
Как такое возможно, если учесть, что этот человек по долгу службы ежедневно сбрасывал бомбы на жизнь других людей и лицезрел губительные последствия взрывов? Неужели за многие годы столь жуткой работы он никогда не испытывал сострадания, волнения или, наконец, усталости от всего этого? Да была ли у него душа?
Сам Аояги частенько проливал слезы. По вечерам он брел домой из бара, кинотеатра или с парковой скамейки и по приходе плакал, сидя в одиночестве. Когда-то у него были жена, собака и кот. Но это осталось в прошлом. Да и в ту пору никому из домочадцев не было дела до того, каким образом он зарабатывает на жизнь, лишь бы регулярно приносил домой получку. В конце концов жена его бросила, собака умерла, а кот не вернулся из очередного мартовского загула. Впрочем, он по ним не тосковал. Годы работы подавили в нем почти все чувства. Что сохранилось, так это тяга к чтению, интерес (чисто визуальный) к рослым блондинкам и надежда на то, что остаток жизни после выхода на пенсию через одиннадцать лет – не важно, сколь долгим будет этот остаток, – окажется лучше, чем его нынешняя жизнь. При всем том душа его продолжала нести тяжкий груз сострадания тем, кто приходил в контору с надеждой на спасение, на маленькое чудо или хотя бы на возвращение к родным пенатам. Странное дело, иногда он, оплакивая обреченных клиентов, чувствовал, что сам в них нуждается. Каждый приходивший в офис как-никак был оптимистом, каждый верил и надеялся, что спасение еще возможно. Аояги нуждался в периодическом общении с ними потому, что сам уже давно и навсегда утратил это чудесное качество. Он расстался с надеждой много лет назад – когда понял, что не сможет покинуть эту работу. Для такого шага ему не хватало сил и решимости, тогда как его мужество постоянно пребывало на грани обморока, а кругозор простирался не далее чем на дюйм от кончика его носа.
– Дайте же мне посмотреть, что там в папке.
Голос юнца прервал безрадостные раздумья Аояги. Юнец протянул руку ладонью вверх, ожидая, когда ему наконец вручат голубую папку. Кропик обращался к Кропику. Мильтон, передай папку Мильтону!
Единственными признаками того, что старик готовится осуществить передачу, были напрягшаяся спина и церемонная манера, с какой он соединил ладони. Затем он прочистил горло. Напыщенный старый осел! Да снабди ты парнишку гибельным знанием, а сам поспеши в укрытие. Именно так всегда хотелось поступить Аояги, однако это было запрещено правилами.
– Вот, получите.
Юнец взял папку и раскрыл ее. По опыту Аояги знал, что должно пройти около десяти секунд, прежде чем на клиента рухнет чудовищный вес первого воспоминания и появятся признаки эмоционального надлома.
– Как сегодня твой ланч?
Чертов Кропик! Нашел время задавать такие вопросы! И он совершенно спокоен. Холодный, бессердечный ублюдок!
– Недурно, – отрывисто буркнул Аояги, не глядя на коллегу и резкостью тона давая понять, что не намерен сейчас развивать эту тему.
– Больше не налегаешь на мясные рулеты?
Еда? Мясные рулеты? Как может Кропик болтать о таких вещах, зная, что парнишка вот-вот рассыплется на атомы? Троглодит. Нелепое старомодное словечко – но именно оно пришло на ум Аояги в данной ситуации. Да осталось ли в этом типе хоть что-нибудь человеческое? Если и осталось, то лишь на уровне троглодита.
Аояги с отвращением взглянул на Кропика и в этот самый миг упустил главное. Пока коллеги смотрели друг на друга, юнец пробежал глазами первую страницу из врученной ему папки. Выражение его лица нисколько не изменилось – даже когда он достиг последней строки. Если бы это заметил кто-то из сотрудников, он бы наверняка покачнулся, как от удара в челюсть. Однако оба они увлеклись поединком взглядов, причем лица их выражали один и тот же набор чувств: неприязнь, раздражение и презрение, насквозь пропитавшие обоих за десятилетия, проведенные ими в этих стенах.
– Что за галиматья? – громко произнес юнец, размахивая листом бумаги. – Я вообще без понятия обо всем, что тут написано!
В голосе его звучали вопрос и упрек одновременно.
Теперь оба бюрократа уставились на него, потрясенные как никогда за все время их работы в офисе. Неужели Кропик допустил ошибку? Вытянул неверную папку? Невероятно! Да еще и в случае со своим полным тезкой! Когда миновал первый шок, Аояги едва удержался от ликующего возгласа. Вот уж промах так промах! Начальство узнает об этом еще до конца дня, и тогда задница Кропика почернеет и задымится, как подгоревший тост.
А юнец, словно стараясь подчеркнуть грубость допущенной ошибки, заявил обиженным тоном:
– Я не знаю никого по имени Андреа Хэрмон. И я никогда не бывал в Крейнс-Вью, штат Нью-Йорк. Это что, шутка такая? А как же насчет моей мамы? Вы говорили, что я смогу ее вспомнить!
Юнец смотрел на Аояги, а тот на юнца, и оба упустили из виду внезапную перемену в лице Кропика, когда тот услышал женское имя и название городка. Он широко открыл рот и тут же его захлопнул, словно собирался что-то проглотить, но передумал. Не сумев издать ни звука, он сделал то, чего никогда ранее не делал, не должен был и не смог бы сделать в любой другой ситуации: протянул руку через стол и выхватил листок у клиента. Буквально вырвал из пальцев.
Аояги оторопел. Юнец поднялся со стула и гневно ткнул пальцем в направлении Кропика:
– Да что за херовина тут творится?!
Аояги шагнул вперед и положил руку на плечо парнишки в попытке его успокоить. Он не знал, что делать дальше. Происходило что-то очень важное и таинственное, но уяснить суть происходящего он не мог. И он, конечно же, не мог ожидать подобной выходки от коллеги, всегда скучно-однообразного и предсказуемого в своих действиях, как столетняя галапагосская черепаха.
Старый Кропик проигнорировал их обоих, сосредоточив все внимание на листке из папки. Через несколько секунд его нижняя челюсть начала двигаться – на сей раз быстро, как у жующего хомячка.
Юнец заметил это первым и со смешком прокомментировал:
– Похоже, ваш приятель шизанулся!
Не отрывая взгляда от страницы, Кропик крепко хлопнул себя ладонью по лбу и затем начал яростно тереть ушибленное место. Что это было – нервный срыв? Или умопомешательство?
– Андреа! – вдруг воскликнул он. – Ты должна была мне сказать! Если бы я только…
Голос его угас, и подбородок вновь начал совершать подобие жевательных движений.
– Эй, а где же моя папка? – сердито спросил юнец. – И с чего это он так офонарел?
Как следовало поступить Аояги? Юный Кропик был клиентом, старый Кропик был его коллегой. В сущности, ему было наплевать на обоих, но спасительный выход подсказала ему трусость. Просто трусость, и ничего более. Кропик скоро отойдет от дел – быть может, даже сегодня, судя по развитию событий. А если клиент не будет обслужен, неприятности ждут уже самого Аояги. Так или иначе, об этом станет известно, и его вызовут на ковер к начальству. Да и с Кропиком все было не так уж плохо – он казался совершенно потерявшим голову, но это не походило на какой-то опасный для жизни приступ.
Бросив последний взгляд на коллегу – хлопки по лбу, выпученные глаза, трясущаяся челюсть, – Аояги направился к картотечному шкафу и потянул на себя ручку ящика.
Ранее Кропик сказал юнцу, что называть свое имя не нужно, поскольку им и так известно о нем все. Однако он не дал никаких пояснений. Суть же была вот в чем: с появлением клиента сотрудник офиса, не зная имени пришедшего и вообще не зная о нем ничего, наобум открывал любой картотечный ящик. И так уж само собой выходило, что какую бы папку он ни взял из ящика, она оказывалась именно той, которая требовалась в данном случае. Когда Аояги только начал работать в офисе, сверхъестественность этого процесса повергала его в трепет, но, как водится, с годами он привык. Выдвигаешь ящик, позволяешь своим пальцам выбрать папку – и готово. Проще некуда. Ваша тайная история уже в моих руках.
Итак, пока старый Кропик продолжал корчить рожи и что-то бубнить себе под нос, Аояги проследовал к шкафу и выдвинул первый попавшийся ящик. Но когда он потянулся за папкой, что-то пошло не так. Впервые за долгое время работы нечто помешало ему прикоснуться к папкам. Нечто очень могущественное и категоричное. «Допуска нет», – как бы сказало оно. И точка.
– Ничего вам оттуда не выудить, – раздался за его спиной голос юнца.
– Это почему?
– Потому что моя папка сейчас у него в руках. Все правильно, никаких ошибок.
Оба посмотрели на старого Кропика, который теперь уже плакал: тяжелые маслянистые слезы одна за другой скатывались по его щекам.
Лицо юнца не выражало никаких чувств – ни жалости, ни любопытства, ни даже насмешки, – когда он продолжил:
– Он видел цвет моих волос. Он слышал мое имя. Казалось бы, этого вполне достаточно, чтобы он понял.
Тут Аояги кое-что вспомнил. Как-то раз они с Кропиком вместе оказались в уборной, где справляли малую нужду, стоя рядом перед писсуарами. Когда Кропик закончил и стряхивал последние капли, Аояги невольно скосил взгляд и поразился необычайному, морковно-красному цвету его лобковой поросли. Ничего подобного он дотоле не видел. Это открытие стало едва ли не единственной замечательной особенностью, обнаруженной им в коллеге, хотя Аояги, понятное дело, на данную тему не распространялся.
И вот сейчас воспоминание об этих ярких волосах в интимном месте Кропика обрушилось на него одновременно со следующими фразами юнца, произнесенными спокойно, без нажима:
– И он до сих пор меня не узнает. Взгляните на него.
Старый Кропик разговаривал с листком бумаги. В глазах его была мольба, губы артикулировали многосложные слова. Он просил прощения, он пытался кого-то в чем-то убедить. Смысл его речей был неясен, но говорил он очень взволнованно.
Аояги не удержался от вопроса, который совсем не хотел задавать:
– Выходит, ты – это он? И сейчас он видит свои собственные воспоминания?
Юнец кивнул, довольный тем, что его наконец-то опознали:
– Ладно хоть кто-то здесь еще способен соображать.
– Но у Джулса просто не было выбора, мама! – вскричал старый Кропик, обращаясь к давно умершей женщине, которая, сказать по правде, никогда не питала к нему сильной любви.
– Как такое могло получиться? Как можно не узнать самого себя? – Это были скорее мысли вслух, нежели вопрос к юнцу.
– Потому что он слишком долго проторчал в этой конторе. Делая свое дело, он забыл, каково это – быть человеком. Вот почему меня сюда прислали. Это его последний день.
Изрядная часть подкрашенных волос Аояги встала дыбом.
– Значит, вот как это заканчивается? И со мной случится то же самое? Под конец они пришлют за мной МЕНЯ САМОГО?
Юнец пожал плечами:
– Очень может быть. Разве маленьким мальчиком вы не мечтали узнать, каким вы станете через много лет? Но тогда, по идее, в зрелом возрасте вы никак не должны забыть того самого мальчика, себя в детстве… Кстати, это ведь ваша работа – возвращать людям память о прошлом, не так ли?
Аояги продержался на ватных ногах достаточно долго, чтобы увидеть, как юнец выводит из комнаты старого Кропика. В этой комнате он повидал множество людей, удалявшихся точно так же, кончеными и угасшими. Настанет день, когда и Аояги выйдет отсюда, ведомый самим собой, только молодым; а перед тем он точно так же не сумеет опознать себя в юнце, перешагнувшем порог комнаты. Вот этой самой комнаты, этой конторы, куда люди приходят в надежде найти утерянные частицы прошлого, но в действительности контора лишь выбирает удобный момент, чтобы изъять этих людей. Изъять их из настоящего.
Кража гравитации
У Харви выдался удачный день. В последнее время у него было много удачных дней, и он знал тому причину. Однако другим он об этом не говорил – просто чтобы не сглазить удачу. Хватит уже, нахлебался достаточно.
Вы думаете, что не знакомы с этим человеком, но на самом деле вы его знаете. Это тот самый парень, чей лотерейный билет почти полностью совпал с номером джекпота в двадцать миллионов долларов. Почти, но не полностью. Он знаком вам как нелепый тип с раздвоенным подбородком или же как невыносимый зануда из соседней офисной кабинки, которого переклинило на майкрософтовских аксессуарах. Это от него ушла красавица-жена, никого не удивив этим поступком. А если кто и удивлялся, то лишь тому, что она в свое время вышла за него замуж. Ибо Грег Харви был подобен дешевому костюму из магазина готовой одежды, пресному омлету без приправ или ветхому дому, вместо сноса выставленному на продажу. Понятия «азарт» и «риск» не имели с ним ничего общего. Если удача изредка поворачивалась к нему лицом, то исключительно по ошибке и лишь затем, чтобы тут же отвернуться снова.
Но так было в прошлом. А сейчас, в кои-то веки, Харви сделал открытие, в корне изменившее его жизнь. В последний раз подобная перемена случилась с ним в тот день, когда девушка, за которой он ухаживал, глубоко потрясла его ответом «да» на предложение руки и сердца. Но потом девушка стала его женой и еще через какое-то время ушла, оставив ему в память о себе тяжеленный камень на сердце.
Однажды вечером, спустя месяц после ее ухода, когда одиночество стало невыносимым, он решил пойти в кино. Так случилось, что по сюжету фильма, выбранного наобум, злокозненная кокетка морочила голову славному парню, чтобы потом использовать его, как послушное орудие, в своих грязных махинациях. Харви был искренне возмущен. Хотя это была всего лишь голливудская поделка и плачевный финал его семейной жизни не имел ничего общего с происходящим на экране, Харви почувствовал, как в нем закипает гнев. Когда точка кипения была достигнута, он яростно произнес, обращаясь к экрану:
– Долбаная сучка!
Сказано это было достаточно громко, чтобы его услышали сидевшие поблизости зрители, которые дружно повернули голову в его сторону. Удостоверившись, что этот шизик не склонен к опасному буйству, они снова обратили взгляды на экран. Но два невольно сорвавшихся с губ слова так пришлись ему по душе, что Харви повторил их уже шепотом – на сей раз обращаясь непосредственно к Лоре, где бы она в тот момент ни находилась. Долбаная сучка с ее долбаными выкрутасами, бессчетными недостатками и немногими приятными достоинствами! Когда он узнал об ее уходе (посредством электронной почты – перед тем как исчезнуть, она послала на его служебный адрес сумбурное письмо длиной в 211 слов), он несколько дней ходил с крепко сжатыми кулаками и кислотным жжением в мозгу.
То, что он вообще сумел добиться Лоры, стало одним из редких сюрпризов и успехов в его жизни. Он понимал, что ее не заслуживает. Он не переставал удивляться, что такого она в нем нашла. Бог свидетель, он изо всех сил старался сделать ее счастливой. Он тратил на нее больше денег, чем мог себе позволить. Она часто повторяла одни и те же банальные сентенции, но он всегда ее внимательно слушал, стараясь выглядеть заинтересованным. Однажды она назвала себя «меланхолической натурой». Вот так-то! По правде говоря, Лора вряд ли знала, как правильно пишется слово «меланхолический» и что оно в точности означает. Единственным бесспорным достоинством Лоры было смазливое личико. И, как многие люди с привлекательной внешностью, она полагала это достаточным, чтобы ее считали «интересной», хотя интересного в ней было не больше, чем в красивой пластмассовой кукле.
Мысленно с треском захлопнув дверь за своей экс-женой, Харви почувствовал такое облегчение, что вышел из кинотеатра чуть ли не счастливым. Желая как следует насладиться этим новым ощущением, он решил проделать пешком весь путь от кинотеатра до дома, а это ни много ни мало кварталов тридцать. По дороге он купил хот-дог сразу со всеми приправами, какие имелись в киоске, и тонизирующий напиток пронзительно-оранжевого цвета, невольно вызывавшего ассоциацию с каким-то биологически опасным веществом.
Харви любил джанкфуд во всех его проявлениях – сладкий и кислый, густой и жидкий, кашеобразный или твердый, как леденец. И он был бы рад до конца своих дней набивать пузо нехитрой снедью, которую можно за пару минут приготовить на сковороде или в кастрюльке, а то и купить в уже готовом к употреблению виде. Как следствие, он был близок к тому, чтобы окончательно перейти в разряд жирдяев. После душа стоя перед зеркалом, он никогда не опускал взгляда на нижнюю половину своего тела. Он и без того знал, что там находится. И еще он знал, что находящееся там, южнее экватора, с годами будет неумолимо увеличиваться в объеме, если не принимать против этого меры. К таковым относились возня с тяжестями в пропахшем потом спортзале или самоистязание на бегущей дорожке и велотренажере, но подобные вещи привлекали его не больше, чем перспектива штурма Эвереста на моноцикле. Ответ был категорически отрицательным, хотя он с завистью и немалой долей ненависти поглядывал на поджарых атлетов в бесстыдно облегающих майках, призванных продемонстрировать всему свету, что находится под этой материей.
Харви как раз отправил в рот последний аппетитный кусок теплого хот-дога, когда ему навстречу попался один из таких выпендрежников. Как назло, ходячий сгусток мышц выбрал именно этот момент, чтобы взглянуть на Харви, и глаза их встретились. Что там промелькнуло на его лице – отвращение? Неужели? Или то был взгляд глубже, словно этот тип точно знал, о чем думает Харви? В любом случае этого было достаточно, чтобы Харви поспешил проглотить недожеванный кусок и отвести глаза.
Вот так с ним всегда. Стоит только немного оправиться, вновь почувствовать вкус к жизни, как ему в той или иной форме напоминают о его ущербности.
– Зацени! – мимоходом бросил качок, вручая ему рекламку, и был таков.
Грег взглянул на листок – текст был написан черными буквами на психоделически-оранжевом фоне. Сообщалось об открытии нового тренажерного клуба под названием «Бит-стрит». Клуб находился всего в двух кварталах от этого места. И под влиянием момента, еще чувствуя благостное скольжение хот-дога вниз по пищеводу, Харви решил: «Чем черт не шутит? Вот пойду и посмотрю».
– Привет! – весело чирикнула миловидная женщина, когда он вошел в дверь.
Но даже больше, чем лицо, Харви понравилось в ней то, что женщина была склонна к полноте. «Кажись, это местечко по мне», – подумал он. Обычно такие спортзалы управлялись и заполнялись фанатиками-культуристами, которые выглядели так, словно они качаются по двадцать часов в день, не имея никаких других дел. Они пили сок морских водорослей и ели сырой соевый творог. У них были идеальные зубы и прически. Они играючи выжимали лежа триста фунтов. Эти мужчины и женщины являли собой наихудший вариант образцовости, ибо уподобиться им было невозможно – сколько бы вы ни старались приблизиться к этому образцу, он оставался недостижимым.
– Добро пожаловать в «Бит-стрит». Я Грета. Устроить вам небольшую экскурсию?
Они обменялись рукопожатиями. Рука у нее была крепкой, взгляд прямо в глаза. Приветствие вышло столь искренним и открытым, что он удивился и вновь ощутил себя счастливым.
Таковым было его первое впечатление от «Бит-стрит». Понравилась ему и атмосфера в клубе – вполне дружелюбная, без претензий и выпендрежа. Сюда приходили сбрасывать лишний вес и набирать форму самые разные люди. Прогуливаясь с Гретой по залу, он заметил несколько накачанных торсов, однако большинство посетителей составляли обычные работяги в мятых трико и майках с темными пятнами пота под мышками. Звуковой фон создавался старым добрым роком, не настолько громким, чтобы мешать разговорам соседей по велосипедным или гребным тренажерам.
Пятнадцать минут спустя Грег приобрел полугодовой абонемент вкупе с желтой майкой, рекламирующей заведение. Даже майка пришлась ему по душе. Это была не типичная мачистская безрукавка с изображением культуриста, напрягающего бицепсы или выжимающего штангу. Вместо этого на майке был изображен пес со вставленным в розетку хвостом и потешным электрошокированным выражением на морде. Ниже была надпись «Бит-стрит», и ничего больше.
Собравшись с духом и выдержав паузу, он чистосердечно признался:
– Я сейчас в ужасной форме. С чего, по-вашему, мне следует начать, чтобы не надорваться в первый же день?
Она понимающе кивнула:
– На вашем месте я бы начала с упражнений для релаксации в классе Криса. По большей части это разминка мышц и элементарные позы йоги. Хороший способ пробудить ваше тело, если оно долгое время не получало физических нагрузок. Пусть оно постепенно готовится к упражнениям потруднее. А после курса релаксации начинайте с малых весов.
Она протянула ему график занятий в классе Криса – трижды в неделю с восьми вечера.
Почти весь следующий день он провел в нервном возбуждении. Никак не мог определиться с выбором одежды и обуви для занятий, хотя и выбирать-то было особо не из чего. Некогда белые кроссовки с семилетним стажем приобрели цвет закопанной собачьей косточки, слишком долго пролежавшей в земле. А какую взять майку – с коротким или длинным рукавом? Что лучше – шорты или тренировочные брюки с названием его второразрядного колледжа по всей длине штанины? Ему не хотелось выглядеть нелепо на фоне остальных, особенно в свой первый день. И еще не давала покоя мысль: а вдруг на занятиях по релаксации собирается публика иного рода – не та, что он видел в тренажерном зале? Вдруг именно в этом классе сосредоточены все крутые качки и спортивные красотки «Бит-стрит», разминающие безупречное тело перед съемками в телерекламе энергетиков или четырехчасовым секс-марафоном?
К трем часам пополудни он совершенно себя измотал и провалился в десятиминутный сон, опустив голову на столешницу. Пробудившись, он твердо сказал себе: «Я сделаю это. Вот и все». И успокоился этой мыслью. По пути в «Бит-стрит» он задержался перед витриной спортивного магазина, где его внимание привлекла пара шикарных серебристо-черных кроссовок «New Balance». Название в самый раз. «Новый баланс» – разве н его он хотел обрести в своей жизни? Сто сорок два доллара. Он сглотнул комок, вошел в магазин и спросил, есть ли его размер. Продавец – темнокожий здоровяк с гладко выбритым черепом и ладонями широченными, как два шоколадных торта, – принес пару из подсобки и, вручая Грегу, сказал одобрительно:
– Я себе взял такие же на прошлой неделе. Зачетная обувка.
Как раз то, что нужно. Ему не помешало бы что-нибудь «зачетное» в экипировке при первом появлении на занятиях. И он уже без колебаний расплатился.
– Кирпичики высший класс!
– Что, простите? – Грег, только что покинувший раздевалку, настороженно взглянул на грациозную брюнетку в красно-коричневом трико, которое казалось намертво приклеенным к ее высокой гибкой фигуре.
Она указала на его кроссовки:
– Я про кирпичики. Высший класс!
Впервые за тридцать пять лет своей жизни он слышал, чтобы обувь называли «кирпичиками». Впрочем, он всегда был последним человеком, до которого доходят новомодные термины. Вот так, не проведя в клубе и четверти часа, он уже оказался в неловком положении. Из мужской раздевалки он вышел, нервно сжимая кулаки и с трудом удерживая на лице улыбку, больше похожую на гримасу боли. Все, что ему сейчас было нужно, – это пройти через тренажерный зал до комнаты, в которой занимался класс Криса. Но тут ему путь преградила эта брюнетка со своим «кирпичным» комплиментом. Он не знал, что ей ответить. Но затем вдруг каким-то чудом слова нашлись, и он сам подивился сказанному.
– Большое спасибо. У меня вечная проблема с новыми кроссовками: всякий раз боюсь их запачкать. С другой стороны, люди в слишком чистых кроссовках выглядят как-то подозрительно – вы понимаете, о чем я?
Эту тираду он произнес безупречно, с выверенной дозой иронии и улыбкой типа «до чего же забавная вещь наша жизнь». Одновременно он с беспокойством подумал: «И куда это может меня завести?»
Однако брюнетке это понравилось. Она кивнула, хихикнула и даже прикрыла рот ладонью, как бы стараясь удержаться от более громкого смеха. Затем она сказала, на секунду коснувшись его руки:
– Как вы точно подметили! Прежде я об этом даже не задумывалась.
Ее звали Бесс. Они поговорили еще немного, после чего она отправилась в свой класс, – оказалось, что она ведет здесь занятия по методу Фельденкрайза. Спросить, кто такой Фельденкрайз, он не решился. Главным достижением этой краткой беседы оказалась раскованность – Грег ничуть не затруднялся с подбором слов и не метался мыслями, подобно хомячку в стеклянном лабиринте. Они болтали о том о сем, и он чувствовал себя свободно, что было совершенно нехарактерно для Грега Харви. Обычно в общении с женщинами он либо нес околесицу и перегибал палку, либо не мог связать двух слов. Потому что женщины были слишком хороши для него. Они знали ответы на любой вопрос. Они были невозмутимы и безмятежны. Они не боялись открыть свое сердце, давая вам шанс заглянуть внутрь.
Тренер Крис оказался красивым мужчиной с отчетливым английским акцентом и фигурой балетного танцора. Он носил синюю бандану и выцветшую майку с рекламой пончиков «Криспи крим». Увидев эту старую майку на своем наставнике, Грег сразу приободрился.
Помимо него, в классе было еще семь человек: четыре жирдяя, одна красотка с полузакрытыми глазами и парочка геев, которые вряд ли нуждались в разминке, и без того будучи гибкими, как резиновые шланги, – скорее всего, они посещали занятия просто из любви к движению.
Как наставник, Крис был превосходен. Он говорил негромким голосом, никогда никого не ругал и много смеялся. Он кружил по комнате, подбадривал учеников и временами опускался на пол рядом с ними, показывая, как правильно выполнять упражнение. А когда у вас наконец получалось, он с широкой улыбкой говорил: «Класс-с!»
За исключением двух геев, все ученики были так же неуклюжи и далеки от оптимальной формы, как Харви. Упражнения давались им нелегко, но по завершении полуторачасовых занятий Грег улыбался и даже гордился собой. За многие месяцы это было первое место (не исключая собственной квартиры), где он почувствовал себя по-настоящему комфортно. И он с нетерпением ждал новых занятий.
В следующий раз Харви был удивлен, застав здесь только трех человек – голубую пару и полудремлющую красотку. Почему людей не пришло больше? Крис был таким славным, а после упражнений казалось, будто ты добился какого-то выдающегося успеха. Харви с грустью оглядел почти пустой зал.
– Прекрасно! – сказал Крис, врываясь в помещение столь стремительно, словно аккумулировал в себе всю энергию мира. – Я люблю работать с небольшими группами. Так мы сможем сосредоточиться на важных вещах. Приступим.
Первым делом они выполнили серию разминочных упражнений – потягивания, наклоны, развороты туловища, глубокие вдохи-выдохи.
– Пробудите свое тело и заставьте его работать для вас!
Сознание Харви сказало «да!». Он пробуждал свое жирное тело после стольких лет сидения на месте, стольких лет обжорства. Просыпайся, тело! Просыпайся и почувствуй запах новеньких кроссовок!
– Сегодня мы будем осваивать новое упражнение. Оно называется «Кража гравитации». Следите за мной.
Крис выпрямился и поставил ноги на ширину плеч. Затем он положил ладони на низ живота и начал наклоняться вперед – все ниже и ниже, пока голова едва не соприкоснулась с коленями.
Харви сказал себе: «Даже не пытайся, с твоим брюхом ты не наклонишься и вполовину этого».
– В таком положении – пусть и не точно в таком, но на пределе своего наклона – начинайте дышать как можно быстрее и глубже.
Крис интенсивно задышал, при этом убирая руки от живота и плавно разводя их в стороны. И одновременно с этим движением его ноги отделились от пола, поднявшись на дюжину дюймов от пола. Тренер парил в воздухе, расправив руки и ноги!
– Теперь попробуйте сами.
Глубоко потрясенный, Харви оглянулся на остальных членов группы. Никто из них не выказывал ни малейших признаков удивления. Один из геев обернулся к своему партнеру, что-то тихо сказал и раздвинул руки, как бы проверяя, насколько точно повторено движение. Второй гей утвердительно кивнул. Вот и вся реакция. Между тем Крис продолжал висеть в воздухе, подобно вертолету, – он летал, и никто, кроме Харви, не находил в этом факте ничего странного.
Во второй раз за последние дни (включая эпизод в кинотеатре) он не удержался от громкого возгласа:
– Это невозможно!
Крис медленно опустил руки и прижал их к бокам; одновременно пошло вниз его тело, пока ноги не утвердились на полу. Он с улыбкой посмотрел на Харви:
– Очень даже возможно. И вы сами сейчас это проделаете. – Он приблизился и положил руку на плечо Харви. – Распрямите спину. Расставьте ноги. Руки на живот. Вот так.
– Но такое просто немыслимо!
– Мыслить и не нужно, выполняйте упражнение, и все. Пусть это станет для вас сюрпризом.
Полторы минуты спустя Грег Харви парил в воздухе. И самое невероятное заключалось в том, что для этого ему не потребовалось никаких особых усилий. Крис говорил, что и как надо делать, и он это делал. Наклон вперед… ноги чуть шире… развести руки… класс-с!
И он взлетел!
Он имел кое-какое представление о левитирующих гуру и ходящих по воде праведниках, но для достижения этого они всю жизнь постигали тайные знания и самосовершенствовались. А если взять в расчет переселение душ, то они занимались этим не одну, а несколько жизней подряд. Зато пузан Грег Харви овладел искусством левитации всего за десяток минут при минимальном инструктаже.
После того как все ученики успешно выполнили задание – поднялись в воздух и потом вернулись на землю, – Крис перешел к другим упражнениям, уже им знакомым и не представлявшим собой ничего особенного.
Когда урок закончился и остальные ученики покинули комнату, Грег подошел к тренеру и смущенно спросил:
– Как мне удалось это сделать?
Крис, раскрасневшийся и сияющий, ткнул Харви пальцем в живот:
– Понравилось, да? Это не так уж трудно. Каждый из нас способен украсть гравитацию. Надо лишь научиться реализовывать эту способность.
– Но каким образом? Я сам не понял, что я делаю.
– Приходите на следующие занятия, и тогда, быть может, поймете.
Он снова ткнул Грега пальцем, ухмыльнулся и вышел из комнаты.
Оставшись в одиночестве, Грег выждал еще несколько минут и, уверившись, что никто сюда не зайдет, попытался повторить упражнение. Ноги на ширине плеч, руки на животе, наклон вперед, разведение рук и – полет!
Это сработало.
Следующий урок состоялся через три дня. С теми же людьми. На сей раз Крис обучал их «воздушному бегу вниз головой». Сначала он лично продемонстрировал, как это делается. После ряда манипуляций его тело поднялось в воздух фута на четыре, потом медленно перевернулось вниз головой – и вот уже Крис элегантной трусцой в перевернутом виде описывает круги по комнате.
Через несколько минут ученики повторили этот трюк. Если бы в это время кто-нибудь посторонний заглянул в комнату, он бы увидел пятерых взрослых людей, вниз головой зависших в воздухе между полом и потолком и медленно перемещающихся по кругу. Поскольку ноги их не соприкасались ни с какой поверхностью, топота не было; слышалось только тяжелое дыхание «бегунов», перемежаемое подбадривающими криками тренера:
– Давайте еще пару кругов! Вы украли гравитацию, это вам по силам! Продолжайте!
Так они бегали в воздухе минут десять, не меньше.
Ощущение было потрясающим, однако Харви уже не чувствовал себя совершенно счастливым. Теперь он знал то, чего не знал во время предыдущего урока: за пределами этой комнаты летать он не мог. За последние дни он полсотни раз пытался «украсть гравитацию» и оторваться от земли, но все безуспешно. Первую попытку он сделал сразу по возвращении домой, в своей маленькой гостиной, однако ничего не получилось. Он подумал, что дело просто в усталости. Опустившись в кресло, он с немалым удовольствием прокрутил в голове весь процесс кражи гравитации. «Я смогу повторить это сейчас, – сказал он себе, – надо только сделать все правильно». Но «правильный подход» найти не удавалось; как бы и где бы он это ни пробовал – перемещаясь из гостиной в спальню и далее по всей квартире, – всюду он прочно стоял на полу.
И вот сейчас это. Крис научил его взлетать, переворачиваться и перемещаться в воздухе вниз головой. Но Грег уже знал, что фокус не сработает вне стен «Бит-стрит». После занятий, оставшись вдвоем с Крисом, он сказал ему об этом.
На сей раз тренер взглянул на ученика без привычной дружелюбной улыбки:
– А почему вы пытаетесь делать это за пределами класса? Хотите кого-то впечатлить? Устроить шоу для какой-нибудь девицы? – Он приблизился почти вплотную, так что Харви уловил запах его лимонного одеколона. – Эти уроки предназначены только для вас, мистер Харви. Приемы, которым вы здесь обучаетесь, – это не циркачество. Только глупцы могут так думать. Здесь требуется дисциплина.
– Я не имел в виду…
– Дайте мне закончить. Помните, как называлось первое упражнение? «Кража гравитации». Кража на то и кража, чтобы происходить незаметно. Вы догадываетесь о том, что дома у вас побывал вор, лишь после того, как замечаете отсутствие некоторых предметов. Вы когда-нибудь были влюблены?
Застигнутый врасплох этим вопросом, Харви наморщил лоб:
– Влюблен? Вообще-то, был…
– И она разбила вам сердце?
Грег смог только молча кивнуть, думая о Лоре.
– А когда все было кончено, у вас не возникло ощущения, что она что-то у вас украла? Что-то ей не принадлежащее?
– Да. Да, именно так!
Крис улыбнулся впервые с начала этого разговора:
– Тогда я скажу одну вещь, которая вас утешит: сегодня и во время предыдущего занятия вы отнимали у этой женщины то, что принадлежало ей. Представьте себе такую картину: она сидит у себя дома перед телевизором. Или обедает в шикарном ресторане со своим новым мужчиной. Это не суть важно. Потому что когда вы поднимаетесь в воздух, совершая кражу гравитации, с ней одновременно происходит то же самое. В разгар ее любимого сериала или посреди ресторана, с бокалом изысканного креветочного коктейля в руке, она вдруг взлетает и начинает парить под потолком. И ничего не может с этим поделать. В первый раз, когда ее колени при взлете ударились о край стола, она наверняка запаниковала. «Что со мной происходит? – подумала она с ужасом. – Может, это землетрясение?» Но потом она поняла, что это не землетрясение – это безумие. В нарушение всех природных законов земля самым буквальным образом уходила у нее из-под ног. Она взмывала в воздух и не могла ни остановить, ни объяснить происходящее. – Крис сделал паузу, давая ему возможность представить себе эту сцену. – Трудно сказать, что страшнее: такой вот неожиданный полет или неспособность найти этому разумное объяснение.
Харви рассмеялся. Он просто не смог удержаться, вообразив, как эта сучка Лора, расфуфыренная, в вечернем платье, парит над столиками фешенебельного ресторана, нелепо раскорячив руки и ноги, а ее хахаль взирает на это с разинутым ртом и выпученными глазами.
– И сегодня тоже? Когда мы бегали в воздухе вверх тормашками? С ней это случилось тоже?
– Разумеется. Вор не только забирает вещи, он еще кое-то оставляет после себя. В большинстве случаев это чувство потери, черная дыра. Пустота, которая остается внутри вас после утраты чего-то важного и ценного.
Читать бесплатно другие книги:
