Замужем за облаком. Полное собрание рассказов Кэрролл Джонатан

Три пары глаз какое-то время суматошно метались туда-сюда, пока один из трех ртов не вымучил вопрос:

– Они что, собираются захватить мой дом?

– Да, сэр. Вот почему мы пришли вас предупредить этим утром.

– Вы заранее об этом знали? Вы это предвидели? – Разговор продолжался уже на ходу.

– Мы знали, что это случится. Только не знали когда. И мы никак не ожидали, что это начнется так скоро и в таких масштабах. Тогда-то мы и начали ходить от дома к дому. Проблема в том, что нам никто не верит до самого последнего момента, когда уже ничего не исправишь. Поскольку ситуация становится критической, Светачадо решил изменить наши методы.

– В фургоне со мной действительно говорил Светачадо?

– Да, сэр. Наверное, там был и Сайрус?

– Откуда вам это известно? Я думал, это моя душа!

– Так и есть. Он лизал вашу руку в темноте? – Брукс улыбнулся и покачал головой, как будто вспомнив нечто весьма приятное. – Это способ вас поприветствовать и обозначить свое присутствие. Так было со всеми нами. Но Сайрусом его именует только Светачадо. Настоящее имя человеческой души – Копум, произносится с оттяжкой: Ко-о-пу-ум. Вы все об этом узнаете в свое время.

– Тогда почему он зовет его Сайрусом?

– Это имя лучше воспринимается при первой встрече. Оно звучит привычнее, чем Копум, и люди не так нервничают. А это важно, когда дело касается души.

Быстрым шагом мы успели преодолеть половину пути до моего дома, когда меня настигли сомнения. Что я делаю? С каких пор я начал принимать на веру все, что они мне говорят? Мою душу зовут Сайрус, но ее настоящее имя Копум? Вам виднее. Мертвецы вселяются в мой дом? Как скажете. Безумие происходящего притупило мою способность мыслить здраво, но не полностью лишило меня этой способности. За последний час я увидел и услышал достаточно для того, чтобы понять: в моем мире и впрямь творится что-то неладное, но не настолько же, в самом деле! Какова во всем этом доля правды?

– Взгляните на это.

Я был настолько погружен в свои мысли, что не среагировал на его слова, пока мой взгляд не наткнулся на нечто непосредственно перед нами. И первым делом я громко расхохотался. Мы в ту минуту приблизились к жилищу моего давнего знакомого и коллеги, Эрика Дикки. Одно лишь упоминание этого имени заставляет меня кривиться, как будто я съел какую-то гадость. Ненавижу этого сукина сына. Будет лучше, если я не стану вдаваться в подробности и утомлять вас перечислением в алфавитном порядке великого множества причин, по которым я не желаю ему ничего хорошего – ни в этой жизни, ни в какой-либо иной. Скажу только, что наша взаимная неприязнь возникла еще в девятом классе и ничуть не ослабла с течением лет, разве что слегка притупилась.

Эрик Дикки и его коротышка-жена Сью населяют импозантный особняк в нескольких кварталах от нас. Должен признать, что их дом и вправду хорош. Эрик работает начальником смены в одной фирме со мной; он здорово наловчился лизать зад руководству и успешно продвигается по службе, в то время как большинство из нас думает лишь о том, как не угодить под очередное сокращение штатов… Но сейчас речь о его доме, который обустроен на славу, и Эрик никогда не устает хвастаться приобретениями, делающими его еще лучше. Детей у них нет, так что все средства идут на покупку самых современных кондиционеров, газонокосилок, газовых грилей и прочих дорогих новинок, особенно таких, которые сразу бросаются в глаза и должны вызывать зависть у неудачников вроде меня. Словом, та еще сволочь!

Зато теперь я от души хохочу при виде всего добра, сваленного на тротуаре перед домом старины Дикки. Зрелище это не столько меня удивляет, сколько вызывает желание вскинуть кулак с торжествующим воплем. Вот уж не думал, что у адского переселения обнаружатся позитивные стороны.

Увы, чувство удовлетворения при виде выброшенного из дома имущества Дикки было недолгим – мне стало уже не до смеха, когда из-за дома нам навстречу вышел питекантроп!

Да поможет мне Бог. Вы не поверите, но это чистая правда. Вам наверняка случалось видеть ему подобных в фильмах про пещерных людей. Он горбился, передвигаясь по-обезьяньему неуклюжей походкой, и весь порос такими густыми волосами, что невозможно было разглядеть место перехода шевелюры в нательную растительность. Даже черты его лица были скрыты густейшей, до самых глаз шерстью.

Вдобавок ко всему этот урод при виде нас издал глухое рычание вполне под стать своим киношным собратьям. Или, скорее, под стать настоящему разозленному льву. Потом он поднял нал головой волосатые ручищи, похожие на пару древесных стволов, покрытых коричневым мхом. Я был уверен, что он сейчас на нас кинется, вообразив, что мы хотим завладеть его новым жилищем.

В попытке предупредить нападение я поднял руку раскрытой ладонью вперед и чуть было не сказал «хао!», как делали ковбои при встрече с индейцами в прерии. Не знаю, как мне в голову пришла эта идея – приветствовать пожирателя динозавров так же, как вы поприветствовали бы команчей. Хотя так ли уж много значат несколько миллионов лет, разделяющих эти ступени человеческой эволюции?

Когда рев повторился, я решил, что пора сматываться, и без промедления взял старт.

– Постойте, куда вы? Он вам не навредит! – крикнул Зин-Зан.

Я остановился, но мои ноги убеждены не были. Они продолжали двигаться, и я совершал подобие бега на месте, готовый в любой миг с этого места сорваться.

– Почему вы так думаете?

– Потому что мы знаем, как с ними обращаться. Вам ничего не грозит, пока вы не войдете в дом. Вот почему мы тревожились, когда вы вошли в дом того мертвеца.

– Но куда делись Дикки и его жена?

– Они прячутся в подвале.

– Без дураков? Охренеть! – И я улыбнулся от уха до уха. Натурально от уха до уха.

– Вам следует избегать подобных выражений, мистер Галлатин. Мы считаем их неприемлемыми.

Я хотел было послать их подальше в самых неприемлемых выражениях, но тут представил себе Эрика, забившегося в подвал из страха перед волосатым питекантропом, в то время как все его драгоценное барахло вышвырнуто из дома на улицу… и эта чудная картина помогла мне воздержаться от брани.

– Стало быть, сюда присылают людей, умерших в самые разные эпохи? Не только недавних покойников, вроде Мела?

Брукс нахмурился и покачал головой:

– Так и есть. Переселение происходит хаотично, но это лишь часть нашей проблемы. Смотрите туда! Как раз об этом и речь!

Из-за угла особняка пошел дым, а спустя секунды показался и огонь. Дело пахло не банально подгоревшим барбекю, а кое-чем посерьезнее – коричневый дым валил клубами, пламя набирало силу, опасно вытягивая желтые языки в нашу сторону.

– Что происходит?

– Должно быть, он развел за домом костер. – Зин-Зан кивком указал на питекантропа. – Эти парни не умеют готовить еду по-другому.

– Может, попробуем потушить?

Издалека донесся вой сирен.

– Не стоит. Похоже, кто-то уже вызвал пожарных. А нам надо поскорее добраться до вашего дома.

– Согласен. Но что случится, когда пожарные застанут здесь мистера Миллион-лет-до-нашей-эры?

– Это их забота, а не наша. Мы не можем терять время.

И мы двинулись дальше, но я все время оглядывался на питекантропа, застывшего перед домом Эрика. Дым обволакивал его, почти скрывая из виду, но он не двигался. Вой сирен приближался. Одновременно мне послышались голоса внутри дома. Кажется, кто-то звал на помощь?

– Не отставайте, мистер Галлатин, время не ждет.

Я посмотрел на «гейдельбергских братьев». Я посмотрел на питекантропа. Я посмотрел на объятый дымом и пламенем дом. Похоже, я собирался сделать нечто глупое и, быть может, совсем ненужное.

– Нельзя же вот так взять и уйти.

Оба «брата» повернулись и махнули руками в ту сторону, откуда несся вой сирен.

– Они уже близко. Прибудут с минуты минуту.

– Да, но что случится до их прибытия? Люди могут задохнуться в дыму или еще что. Вы разве не смотрели телепередачи про спасателей? В таких случаях дорога каждая минута.

– Для вас также дорога каждая минута. Вам нужно спасать свою собственность! Вы это понимаете? Они вот-вот захватят ваш дом!

Я нагнул голову и пошел в противоположном направлении. Кто-то из них взял меня за локоть. Я стряхнул его руку. Эрик Дикки был мне противен, однако я не собирался бросать его на произвол судьбы. Возможно, его спасли бы и без моего участия, но иметь его смерть на своей совести я не хотел. Я не хотел, чтобы на всю оставшуюся жизнь в моем мозгу запечатлелось видение этого паршивца и его вздорной супруги, задохнувшихся на подвальном полу только потому, что у меня в те минуты нашлись дела поважнее.

– Мы не сможем вам помочь без вашего участия! Вы должны пойти с нами!

– Тогда подождите меня здесь. Это не затянется.

Я шел к дому. Питекантроп меня заметил, но, похоже, был занят другим. Он высоко задрал нос и нюхал воздух, как делают дикие животные. Ноздри его широко раздувались, а голова слегка подергивалась в такт движению ноздрей: вдох-кивок-вдох-кивок. Потом он развернулся и исчез за углом дома.

Очень кстати исчез, позволив мне беспрепятственно приблизиться к парадному входу. За моей спиной «братья» кричали: «Не надо!» и «Пожалуйста, вернитесь!». Но я уже достиг двери. Плохая новость: дверь оказалась запертой. А хорошая новость? Вот и она: алюминиевая бейсбольная бита, прислоненная к стене у входа. Я поспешил ее схватить – и как раз вовремя, потому что секунду спустя позади меня раздался утробный рык. Не так чтобы совсем рядом, но довольно близко. Вмиг сделав поворот кругом, я принял стойку, как для удара по мячу, но чуть не выронил чертову биту, потрясенный открывшимся зрелищем.

Питекантроп стоял в трех шагах от меня, сжимая в лапах нечто обугленное, в недавнем прошлом, вероятно, бывшее собакой. То есть наверняка бывшее собакой – биглем или вроде того, судя по морде, которая обгорела меньше, чем остальное тело. Так вот с чего начался пожар за домом: он готовил на костре еду – беднягу Лесси или Снупи, соседского любимца. Покойся с миром, Снуп. Ты наверняка не думал – не гадал, что закончишь свою жизнь в качестве ланча.

Но размышлять на эту тему времени уже не было, ибо первобытный урод, бросив добычу, двинулся на меня. И я с размаху врезал ему битой по башке. На его счастье, он успел слегка пригнуться, и вместо виска удар пришелся по темечку, не проломив череп, а лишь отправив дикаря в нокаут.

Столкновение металла с черепной коробкой породило звук, напоминающий падение чугунного котла на бетонный пол. Я знал, что не убил его, – во-первых, потому, что он и без того давным-давно был мертв, и, во-вторых, потому, что он продолжал шевелиться, струей пуская изо рта какую-то гадость. Я постоял над ним пару секунд на тот случай, если он попробует подняться. Но он большей частью был в отключке, тогда как его неотключившаяся часть конвульсивно корчилась на земле.

Я снова пустил в ход серебристую биту, на сей раз сокрушив стекло в одном из фасадных окон, за которым, по идее, должна была находиться гостиная Дикки. Первым ударом высадив центральную часть окна, я посбивал торчавшие из рамы осколки, еще раз для проверки взглянул на поверженного питекантропа и проник в дом.

Мне не доводилось бывать в джунглях. Я вообще мало где побывал, но о том не печалюсь, поскольку все равно не знаю иностранных языков, а слова «паспортный контроль» вызывают у меня нервный зуд. Но представление о джунглях я смог получить сполна в доме Дикки. Едва очутившись внутри, я был накрыт волной жаркого и влажного тропического воздуха. Ничего подобного я ранее не испытывал и не видел. Это напоминало трехмерную графику в ярко-зеленых тонах. Настолько ярких, что у меня началась резь в глазах. Я сделал шаг вперед, и тотчас мне хлестнула по лицу какая-то лоза или лиана – толстая, скользкая и страшная уже самим фактом своего внезапного появления. Осторожно отодвинув рукой эту преграду, я постарался успокоиться и оглядеться, но не увидел ничего, кроме зелени, наполняемой какофонией звуков – визжащих, хрипящих, гортанно галдящих. Да, я очутился в настоящих джунглях, и по такому случаю из глубин памяти всплыло выражение, пролежавшее там втуне со школьных времен: «первозданные дебри».

Мел Шавиц говорил, что перед возвращением в этот мир покойники выбирают подходящую обстановку для своего жилища. Разумеется, доисторический человек выбрал то, к чему он привык, – дремучий тропический лес, каким тот был миллион, или пятьдесят тысяч, или черт знает сколько лет назад.

Вот такие дела: вместо гостиной Эрика Дикки я попал в далекое прошлое нашей планеты и стоял тут, пугливо замерев, как кролик в свете фар на ночном шоссе. А вскоре обнаружилась еще одна странность – отсутствие стен, ограничивающих пространство, в отличие от псевдобара «У Рика». Насколько я мог видеть сквозь просветы в листве, повсюду были только джунгли. Комната исчезла. И в сознании всплыл очередной подходящий к случаю термин:

– Юрский период!

Я произнес это вслух, но еле расслышал собственный голос в неумолчном лесном гвалте.

– Динозавры! – вспомнил я.

Чудовища с зубами подлиннее бейсбольной биты, которую я все еще сжимал в руке. Ходячие горы, готовые сожрать кого и что угодно, лишь бы это пахло мясом. Скорее назад! В панике я кинулся обратно, намереваясь через окно вернуться в свой мир. Но окна на прежнем месте не было! Только деревья, листья, лианы и дикий шум вокруг.

Этот шум эхом звенел в моей голове, и хотя я безумно боялся того, что в любой момент могло появиться из зарослей, потеря самоконтроля грозила неменьшими бедами; поэтому все же я рискнул закрыть глаза. Этот прием был много раз успешно использован мной в проблемных ситуациях. Закрываешь глаза и говоришь себе: «Я сам управляю своей жизнью. Руль и рычаги в моих руках. У меня все под контролем».

Но я успел произнести лишь первые слова этого заклинания, когда все лесные шумы подавил новый ужасный звук – бум! бум! бум! – что-то огромное двигалось напролом через джунгли. И оно быстро приближалось ко мне! Похоже, настал мой черед послужить кому-то ланчем.

– Вы знаете шесть вопросов?

Как я это расслышал на общем звуковом фоне? Голос звучал спокойно и без напряжения, но до меня отчетливо дошло каждое слово. Какие шесть вопросов? Кто это сказал? Может, это последние слова, которые мне дано услышать? Может, со мной говорит БОГ?

– Нет, мистер Галлатин, это говорю я, Светачадо. Вы знаете шесть вопросов?

«Тамп! Тамп! Тамп!» Я слышал треск ветвей и крики потревоженных птиц. Тварь была совсем близко.

– Вы знаете шесть вопросов?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь! Лучше помоги отсюда выбраться!

За этим последовал еще один сильнейший шок – я услышал, как он вздыхает! Это был вздох глубокого разочарования. Вздох школьного учителя, отчаявшегося когда-нибудь услышать правильный ответ от безнадежного ученика.

– Так и быть, я вам помогу, но в первый и последний раз. Назовите эпизод из вашего прошлого, который вам хотелось бы пережить заново. Это вопрос номер три.

– Ты что, рехнулся? Нашел время! Эта тварюга сейчас будет здесь! Помоги мне спастись!

– Тогда отвечайте на вопрос, и побыстрее.

– Эпизод, который хотелось бы повторить? Не знаю. Черт, понятия не имею! Так ты мне поможешь или нет?

Голос мой звучал на той же истерично-испуганной ноте, что и крики птиц на деревьях.

– Помогите себе сами – для этого надо ответить на вопрос.

Он еще заканчивал эту фразу, когда ответ пришел мне в голову – так легко и естественно, что я удивился, почему не ответил сразу.

– Я хотел бы заново пережить свою первую ночь любви с Рэй. Это была лучшая ночь в моей жизни.

– Очень, очень хорошо. Теперь проверьте, что у вас в руке.

Я так и сделал, на миг отвлекшись от устрашающих звуков, и вместо серебристой биты обнаружил в своей руке черный металлический цилиндр фута два длиной. В тот же миг из джунглей появился динозавр – неудержимый, как летящая в цель ракета. Его зубы были еще длиннее, чем я себе представлял, а разинутая пасть достигала десятка футов в ширину. Я не успел даже поднять цилиндр, чтобы с его помощью попытаться (непонятно как) отразить нападение. Динозавр был уже здесь.

Затем он был таков.

Представьте себе – промчался мимо. Доисторический монстр, едва не задев меня, с кошмарным треском канул в заросли. Даже не притормозил, чтобы удостоить взглядом или как-то поприветствовать представителя человечества. Впрочем, я был не сильно расстроен таким невниманием. Я посмотрел ему вслед, а потом уставился на черный цилиндр, пытаясь понять, сыграл ли он какую-то роль в моем счастливом избавлении. Но ничего понять не смог. Это был всего лишь металлический предмет, минутой ранее вдруг заменивший в моей руке бейсбольную биту.

Так я стоял и слушал, как этот тирано-или-как-там-его-завр продирается сквозь чащу все дальше и дальше. Потом наступила тишина – конечно, условная; просто вернулись прежние лесные звуки. Мне требовалось время, чтобы оправиться от страха, разметавшего адреналиновые молнии во все концы моего тела. Ноги подкосились, и я мешком осел на землю, выронив черный цилиндр.

Глядя на него, я размышлял: какая магия превратила бейсбольную биту в эту штуковину так, что я этого даже не почувствовал? Возможно ли, что именно цилиндр спас меня от съедения? Или мне помогло то, что я успел ответить на вопрос Светачадо? О каких шести вопросах он упоминал? Что собой представляет цилиндр, лежащий на земле в футе от меня? Как мне выбраться из первозданных дебрей и вернуться в свой мир?

– Не оборачивайтесь.

Я не обернулся, хотя искушение было велико. Вновь этот Светачадо.

– Почему мне нельзя на тебя смотреть?

– Я вам это однажды уже объяснил, мистер Галлатин. Я олицетворяю все отрицательное, что так или иначе с вами связано. Я – ваши экскременты в унитазе, я – темная сторона вашей луны, я – ваша самая гнусная ложь, я – обиды, нанесенные вами другим людям. Во мне сосредоточено все ваше зло, и, если вы хотите лицом к лицу столкнуться с этим, воля ваша. Но я предупреждаю: глядеть в глаза собственному Злу так же опасно, как встретиться взглядом с горгоной Медузой. Это вас сокрушит, приведет к душевному окаменению.

– Стало быть, ты – это я?

– Только отчасти. Я временно взвалил на себя бремя вашего зла, чтобы вы смогли противостоять иным вызовам.

– А ты, вообще-то… человек?

– Был когда-то, но теперь уже нет. Много лет назад я сделал открытие и с той поры изменился.

– Какого рода открытие?

– Вы сейчас на него смотрите.

В тот момент я смотрел на цилиндр, лежавший неподалеку.

– Вот эта штука? Бейсбольная бита?

– Да. Как-то раз в лавке старьевщика на лондонском блошином рынке я среди прочего хлама заметил один медный предмет. В ту пору я работал в туристическом агентстве, но моими главными увлечениями всегда были изобретательство и история орудий труда. Соответственно, я неплохо разбирался в функционировании различных механизмов и приборов, включая старинные инструменты. Я также следил за всевозможными техническими новинками. Но моих знаний оказалось недостаточно, чтобы понять назначение данной вещи. На боку ее жирным шрифтом было написано: «Гейдельбергский цилиндр». Я долго вертел ее в руках, но так ничего и не понял. Озадаченный и заинтригованный, я заплатил старьевщику три фунта и сунул вещицу в карман. Позднее, уже по возвращении в Америку, я сверился со справочниками в своей домашней библиотеке и выяснил нечто поразительное: «гейдельбергский цилиндр» был так или иначе задействован во всех великих изобретениях современности! В прядильном станке, паровой машине, телефоне, двигателе внутреннего сгорания… Да назовите любое устройство, и окажется, что в нем присутствует та или иная разновидность этого цилиндра. Он стал важным и неотъемлемым элементом всех технических новшеств. Именно этот цилиндр обеспечивал их функционирование. Я был поражен, но затем усомнился и продолжил исследования. Различные варианты цилиндра применялись в первых телеграфных аппаратах, в телевизорах и компьютерах. Он мог быть изготовлен из разных металлов, из бакелита, пластика или углеродного волокна, но все равно это был тот же самый цилиндр. Благодаря этой детали работали все изобретения, потрясшие и изменившие мир, мистер Галлатин, однако никто не выявил этой связи между ними. Я не мог поверить в то, что ни один человек до сих пор не сделал этого открытия. Но затем я понял: никто и не должен был его сделать! «Гейдельбергскому цилиндру» суждено быть изобретаемым вновь и вновь в разных версиях, чтобы приводить в действие все новые машины, которые мы создадим в будущем. Потому что – вы знаете, чем в действительности является этот цилиндр? Прямым доказательством нашего бессмертия. Результатом совокупной деятельности человеческого ума и духа с целью разрешения проблем. Любых проблем. Реальным подтверждением того факта, что мы, люди, можем достичь всего, даже вечной жизни, если всерьез поставим перед собой такую задачу.

Я взглянул на цилиндр и потер подбородок:

– Вот эта вещь?

– Да, эта самая вещь.

Я взял его и повертел в руках. Черный, без каких-либо меток. И уж точно без надписи: «Гейдельбергский цилиндр».

– Почему сейчас он сплошь черный и без надписей?

– Потому что цилиндр видоизменяется, когда впервые привлекает ваше внимание. Становится тем, что может быть полезно или интересно данному человеку в данной ситуации. Мне он явился в виде непонятного медного инструмента. Для человека, владевшего им до вас, он превратился в персидский дверной замок шестнадцатого века. А вам предстал в качестве бейсбольной биты.

– А сейчас он что такое?

– Не имею понятия. Быть может, что-то из будущего.

Услышав эти слова, я выпустил цилиндр из руки.

– Но я не совершил никакого открытия с помощью бейсбольной биты. Тем более ничего связанного с бессмертием, как вы говорили. Я просто врезал ею по башке пещерному человеку.

– Это потому, что я поспешил вмешаться. У вас просто не было достаточно времени. К открытию приходят медленно и постепенно, но сейчас человечество в опасности, и мы должны действовать быстро, чтобы избежать катастрофы. Я вкратце расскажу вам финал моей истории, и тогда вы поймете. Уяснив невероятную важность «гейдельбергского цилиндра», я стал буквально одержим поисками, находя тому все новые и новые подтверждения. Но что мне было делать со своим открытием? Кому о нем рассказать и как все преподнести?

Тут я его прервал:

– А когда вы превратились… в это, в то, что вы есть сейчас?

– Узнав всю правду о цилиндре, все мы рано или поздно меняемся.

Эта новость побудила меня встать на ноги.

– Что это значит? Как именно меняемся?

– С разными людьми это происходит по-разному. Я не могу предугадать, как это повлияет на вас.

Я снова начал нервничать.

– А как же насчет Брукса и Зин-Зана? Они оба нормальные. То есть, конечно, с причудами, но в целом они нормальные люди.

– Это потому, что оба лишь недавно присоединились к группе. Со временем они изменятся и обретут новую форму. Мы называем это «вылуплением» – как из яйца. Мне неизвестно, как будет выглядеть каждый из них после этого, но нет сомнений в том, что они трансформируются в нечто совершенно другое.

– А сами они это знают? Они знают, что изменятся?

– Разумеется, мистер Галлатин, и они этому рады.

– Значит ли это, что я изменюсь тоже, раз я теперь это знаю?

– Да.

– Но я не хочу изменяться! Мне нравится моя жизнь.

– Боюсь, отныне мы нуждаемся в вас больше, чем вы нуждаетесь в своей жизни. Позвольте вам кое-что показать.

Прежде чем я успел выразить протест, все вокруг изменилось. В одну секунду, в мгновение ока мы переместились из джунглей в рай.

Я слышал об этом и раньше, но теперь убедился воочию: рай таков, каким ты хочешь его видеть. Если ты представляешь себе крылатых ангелов с арфами, сидящих на золотистых облаках, именно это ты и увидишь. А если для тебя рай – это чудесные сады, в которых львы танцуют ча-ча-ча, а красивые женщины угощают тебя охлажденным ромом, так оно и окажется. Я не имел представления о своем рае, пока его не увидел. Но, увидев, сразу понял, что это он и есть – ничего не могло быть лучше.

Ресторанчик на свежем воздухе где-то в сельской местности. Несколько металлических столов расставлены под четырьмя большими каштанами. Легкий ветер треплет свисающие края белых скатертей. Солнечный свет пробивается сквозь листву, и все вокруг мерцает желтыми, зелеными и белыми пятнами.

Группа людей собралась за одним из столов; они отлично проводят время, смеются, едят и беседуют. Темнокожий парень в конце стола играет на гитаре «Гибсон Тандерберд» – негромко, но виртуозно. Его соседка то и дело вскакивает со стула, обнимает парня и вновь садится на место.

Разнообразие и великолепие стоящих перед ними кушаний воистину поражают. Все виды мясных блюд и салатов, горы фруктов, супы, пироги и торты. А нарезанных хлебов столько, что в одиночку и за целый день не понаделать из них сэндвичей. Такое изобилие – взгляд не оторвешь. Мой рот наполнился слюной. Я сразу понял, что эта еда – вкуснейшая из всех возможных и, стоит тебе попробовать хоть кусочек, слезы счастья побегут из глаз.

– Эй, Билл, ты чего там стоишь столбом? Тащи-ка сюда свой зад и поздоровайся!

Человек, произнесший это, был не просто похож на моего отца – это и был мой отец. Умерший одиннадцать лет назад.

Я не сдвинулся с места, но, предполагая, что Светачадо находится поблизости, громко спросил:

– Это реальность? Это в самом деле мой отец?

– Да. Взгляни на компанию за столом. Там все тебе знакомы.

И верно. Там была девушка, которая мне когда-то очень нравилась и которая нелепо погибла во время катания на водных лыжах; там был мой дядя Бирми, сидевший рядом с отцом, там были другие. Я знал их всех. Кого-то получше, кого-то похуже, но я знал всех – при их жизни. Когда отец произнес мое имя, все они повернулись ко мне и заулыбались, словно встреча со мной была для них самым радостным событием за этот день. Это было приятно, и в то же время у меня мурашки побежали по коже.

– Добро пожаловать в ад, мистер Галлатин, – сказал Светачадо.

Почему я уже это знал? Откуда я знал, что он скажет эти слова и что они меня не удивят?

– Это самое прекрасное место в мире, потому что это ваше любимое место. Здесь все вам знакомо, вы знаете всех этих людей, угощение превосходно…

Его прервал смех утонувшей девушки. Это был самый прелестный, невинный и сексуальный смех, какой я когда-либо слышал. Смеясь, она откинула назад голову, и мой взгляд сфокусировался на ее длинной изящной шее. Как и все остальное здесь, это было почти непереносимо. Да с каких пор вид открытой женской шеи стал доводить меня до экстаза?

– Чувствуете, вас уже пробирает? Вот что особо замечательно в этом месте. Поскольку все здесь ваше, родное и близкое, вы с легкостью погружаетесь в этот мир и не желаете его покидать.

– Это действительно ад? Место, куда попадают грешники?

– Да. Именно об этом толковал вам Мел Шавиц, из-за чего на него зарычал пес. Если бы люди знали, как хорошо в аду, стали бы они прилежно трудиться при жизни? Стали бы они творить добро и помогать друг другу? Нет, большинство просто сложило бы руки в ожидании смерти. Иные пошли бы на самоубийство под любым предлогом, чтобы угодить в ад раньше предначертанного им срока.

– И для каждого человека ад так же хорош?

– Для каждого.

– В таком случае на что похож рай?

– Рай бесконечно лучше этого. Однако попасть туда крайне трудно, мистер Галлатин. Почти невозможно.

– Но человек выигрывает в обоих случаях: ад прекрасен, рай еще лучше.

– Это не должно иметь значения для вас, пока вы живы. В этой жизни у вас есть гораздо более важная цель, чем посмертный комфорт.

– И в чем состоит эта цель жизни?

Люди за столом, похоже, забыли обо мне и вернулись к своим приятым занятиям. Некоторые из них теперь пели. Черный парень играл «Coconut Grove», хит Lovin’ Spoonful. Другие уплетали жирные куриные ножки, стейки и куски яблочного пирога. Больше всего я сейчас хотел быть с ними. Как в детстве на семейных торжествах, мне не терпелось добраться до праздничного стола.

– Слушайте внимательно, Галлатин! Хватит пускать слюни из-за гамбургеров. Я говорю о жизненно важных вещах. Люди живут для того, чтобы выполнять свою работу. Их предназначение – по мере своих возможностей способствовать прогрессу и расширять человеческий кругозор. Цилиндр является тому подтверждением. А после смерти люди попадают сюда – если они не справились со своей задачей – или в рай, если им это удалось. Но стоит им заранее узнать об этом, все изменится. Лишь очень немногие станут упорно работать, или мечтать, или любить от всего сердца. Потому что, как бы они ни прожили свою жизнь, их ждет такой вот милый конец. До сих пор прогресс человечества был медленным, но непрерывным. Но теперь Сатана пытается это нарушить. Заявляя, что в аду уже не осталось места, он начал чем дальше, тем больше перемещать мертвых обратно на землю. При этом переселенцам обещают, что это лишь временная мера. А их обитание на земле стараются сделать как можно более удобным, позволяя им выбрать обстановку по своему вкусу. Бог не может обсуждать данную тему с Сатаной, притом что она далеко не нова. Процесс переселения идет уже давно, не первый век, однако раньше Бог не обращал на него внимания, поскольку немногочисленные переселенцы из ада воспринимались живыми как сумасшедшие и попросту игнорировались. Но теперь процесс быстро набирает обороты.

– Почему? Почему это происходит?

– Потому что человечество перестало принимать всерьез идею Проклятия. Человек уже не считает себя обреченным на вечные муки из-за чего-то сделанного либо не сделанного на этой земле. Чувство вины утратило актуальность. В прошлом люди очень боялись того, что ждет их после смерти, и сочиняли самые жуткие сценарии адских страданий. Как следствие, все эти вещи и происходили с ними после смерти. Они приносили в ад свои наихудшие кошмары, тем самым себя на них же и обрекая. Но этому пришел конец. Современный обыватель не думает об адском пламени, сере и раскаленных сковородах – все это превратилось в старомодные страшилки, тогда как рай стал наивной детской мечтой.

– Выходит, проживая жизнь в свое удовольствие, мы попутно обеспечиваем себе еще более приятное бытие после смерти?

– Совершенно верно. И Сатану это приводит в бешенство. Пока в аду преобладали страдания и муки, он был вполне удовлетворен. Но в последние десятилетия, когда люди начала создавать свои варианты ада на основе личного прижизненного опыта, преисподняя все больше напоминает модный курорт. Сатана не желает с этим мириться. Вот почему он изменил правила. Теперь он отправляет мертвецов на землю толпами. Нетрудно догадаться, как это повлияет на здешний расклад.

– Почему Бог ему не помешает?

– Потому что Бог хочет, чтобы это сделали мы. Это часть возложенной на нас миссии.

– Но как мы сможем остановить самого дьявола?

– Мы должны придумать план. Или множество планов, один из которых в конечном счете сработает. Понятно, что не всякий план окажется эффективным…

– Очнись, Билл, тебя что, на веревке тащить к столу? Тут есть и твой любимый картофельный салат, в самую меру приправленный хреном. – Отец вдруг обнаружился стоящим прямо передо мной; на лице его была та самая добрая улыбка, при виде которой в детстве хотелось забраться на отцовские колени и не слезать с них никогда-никогда.

– Пап, а что с мамой? Она здесь?

Он снова расплылся в улыбке и указал большим пальцем через плечо. Из ресторана выходила моя мама. Вопль изумления поднялся из легких к горлу, но я в последний миг сдержался и не выпустил его наружу. Мама выглядела как в славные старые времена, прежде чем рак иссушил ее тело. Знакомое платье в красно-белую полоску и грива черных вьющихся волос. Что особенно радовало, она вновь была пухленькой – «приятно округлой», как она это называла. Ничего общего с безволосой костлявой женщиной, которая однажды отвернулась к стене больничной палаты и больше уже не поворачивалась лицом к этому миру, предпочтя исчезнуть в пучине болезни.

В руках она держала торт со взбитыми сливками – бледно-розовый по краям и с глазурью из темного шоколада сверху. Мой любимый торт. Она всегда пекла его по особым случаям. В последний раз я пробовал его в день своей свадьбы. Рэй списала у мамы рецепт, но на практике ни разу не добилась такого же результата. У всех матерей есть хотя бы одно фирменное блюдо, которое невозможно скопировать, и в случае моей мамы это был торт со взбитыми сливками.

Она подошла к столу и поставила торт перед пустым стулом. Потом разложила рядом приборы. Я понял, что это место приготовлено для меня. Она как бы говорила: «Давай же, подходи и садись, нарезай свой торт. Расскажи отцу и мне, как ты жил после нашего ухода. Расскажи о Рэй, которая нам всегда нравилась. Расскажи о своей работе и о том, как проводишь свободное время. Потому что мы любим тебя и хотим знать о тебе все. Много ли людей на этой земле хотят знать о тебе все? Много ли…»

– Они мертвы, мистер Галлатин.

Я захлопал глазами, поочередно глядя на родителей. Я был в каком-то трансе. Моя мама, мой папа, мамин торт, это место…

– Они мертвы, а у вас есть дела в мире живых.

Слова Светачадо ударили меня как обухом по голове. Чуть мозги не вынесли. Я не хотел их слышать; я не хотел расставаться со своими дорогими родителями только потому, что они были мертвы.

– Что тебе от меня нужно? Это мои родители! Я не видел их уже… Разве не могу я пять минут пообщаться с родителями?

– Ты ищешь повод, чтобы остаться. И чем дольше ты здесь пробудешь, тем больше поводов найдется. Это затягивает. Очень соблазнительно. Но все здесь взято из твоей жизни, Галлатин, из твоей жизни, понимаешь? Все приятные воспоминания, которые тебе удалось накопить. Все, чем порадовала тебя жизнь. Этот мир был к тебе добр. Ты не считаешь, что должен ему чем-то отплатить?

В ярости я повернулся на его голос, забыв о предупреждении. И когда я увидел его воочию, когда я увидел, что он собой представляет, я не смог удержаться от крика. Потому что он сказал правду – он был всем тем, что я не хотел бы знать о самом себе. У него не было конкретной формы и размеров. Невозможно было понять, человек это, или какой-то монстр, или сам дьявол, или еще что-нибудь. Он был сразу всеми вещами, которые ты пытаешься забыть, или скрыть, или оспорить, или оправдать, или отгородить от себя миллионом барьеров – лишь бы не признавать, что это ты и есть, что это часть твоей сущности.

Но затем случилось нечто удивительное, и я даже не знаю, моя ли в том заслуга. Я отвернулся. Я сумел оторвать взгляд от мистера Светачадо и вновь посмотрел на застолье, на своих родителей, на все то, что делало мою жизнь огромной и прекрасной, а не маленькой и паршивой. Я видел добрых людей, отличное угощение, колеблемую ветерком свежую листву; я чувствовал запах весны и вкусной еды, запах жизни… Но я остался в здравом уме даже после того, как лицезрел этого Светачадо; и теперь я знал, что в свой смертный час вновь обрету все эти желанные вещи. Я был ему благодарен. И признавал его правоту: увы, я должен был до поры отказаться от «адского блаженства», вернуться в свой мир и постараться сохранить его таким, каким он всегда был для каждого из нас.

– Сынок? – раздался зовущий отцовский голос.

Я закрыл глаза:

– Ладно, мистер Светачадо, я все понял. Верните меня на землю.

И тотчас нечто влажное и теплое лизнуло мою кисть. На сей раз я не стал открывать глаза. Меня легонько потянули за руку, направляя влево. Я вслепую преодолел несколько ступенек, доверяясь ведущему, зная, что это Сайрус. Должно быть, в этом заключался глубокий смысл: если твой разум отправил тебя в странствие, только твоя душа сможет найти обратную дорогу.

– Не так быстро, месье. А кто рассчитается за еду? Плати по счету, Билл. Угощение подано честь по чести, а у меня здесь не благотворительная столовая.

Дьявол был в белом поварском колпаке. Этаком нелепом высоком колпаке, напоминающем бумажную папильотку, которую надевают на косточку отбивной в ресторанах с претензией на изыски. Не только колпак, но и вся его одежда сияла белизной. А лицо было самым обыкновенным – лицо как лицо, в белом обрамлении. Хотя нет, кое-что странное в его облике все же было – двойные усы. Две тонкие линии усиков, одна параллельно другой, как две черты на бумаге.

– Я вижу, вы любуетесь моими усами. Есть шанс, что такие войдут в моду?

– Если хотите знать мое мнение, выглядят они глупо. Да у людей и не получится отращивать по паре усов.

Он пожал плечами и пошевелил своими усиками. Сначала верхними, потом нижними.

– Можно вырастить одни густые усы, а потом простричь вдоль них полоску.

– Все равно смотрится глупо.

– Дуракам свойственно цепляться за свое мнение. Однако к фактам: как вы намерены расплачиваться за еду? Учтите, «Виза» или «Мастеркард» здесь не принимаются.

Он засмеялся – звук был противно-скрипучий, как при откручивании тугой пластиковой крышки на канистре. Этот смех заставил меня поежиться, однако я не отвел глаза. Видя мое замешательство, он взял меня за локоть. Я дернулся, но держал он цепко.

– Ты пришел по своей воле, дружок Билли, а потом захотел уйти, но для живых это не так-то просто. Любой человек, побывавший здесь и захотевший уйти, должен расплатиться.

– Чем расплатиться?

– Тем, что ты больше всего любишь. Я позволю тебе уйти, однако платой за поданное угощение и за это милое зрелище будет что-то особо тобой любимое. Оставаясь, ты получаешь все это великолепие даром. Но за возможность уйти ты должен отдать мне то, без чего тебе жизнь не мила.

– Эй, мистер Светачадо, вы здесь? Он говорит правду?

– Забудь, он тебе не поможет. И потом, ты же видел, что он собой представляет.

– Ему тоже пришлось расплатиться?

– Разумеется. Он отдал мне свое тело. Красавец был мужчина, между прочим. Плюс к тому очень тщеславный. Больше всего на свете любил разглядывать себя в зеркале и никогда не уставал собою восхищаться. Вот уж не думал, что он от этого откажется, но некоторые люди удивляют меня своими поступками.

Вдруг я вспомнил о Сайрусе и посмотрел на свою руку, которую тот недавно держал. Но Сайруса внизу не было, и ничего там не было. Кроме почвы. Почвы этого расчудесного ада. Собравшись с духом, я произнес слова, которые никогда не думал услышать из собственных уст:

– Рэй. Возьми мою любовь к Рэй.

Он ответил не сразу. Долго смотрел на меня, как будто проверяя, не собираюсь ли я его надуть. Но мы оба отлично знали, что у меня не было шансов обмануть его.

– Я ожидал услышать что-либо в этом роде, но этого недостаточно, Билл. Попробуй еще раз.

– Я не могу придумать ничего другого. Для меня нет ничего страшнее. Потерять эту любовь, остаться без Рэй – что может быть хуже?