Замужем за облаком. Полное собрание рассказов Кэрролл Джонатан

Однажды утром он, стоя у окна в своем офисе и разговаривая по телефону, заметил, что в обветшалой высотке на противоположной стороне улицы начались реставрационные работы. Бригада рабочих занималась сборкой металлических лесов, которые вскоре охватят весь фасад здания, подобно экзоскелету. А когда леса будут смонтированы, начнется собственно реставрация.

Два автокрана поднимали на разные уровни большие связки труб и других деталей. Там их развязывали, и детали одна за другой передавались по цепочке монтажникам. Харрис наблюдал за процессом с большим удовольствием, как всегда в таких случаях. Это означало, что люди имеют работу, здания обновляются (ему пришло в голову слово «выздоравливают»), и все вместе это вдыхает еще немного новой жизни в город, который он так любил.

– На что вы смотрите?

Его секретарша вошла в кабинет спустя много времени после того, как он закончил телефонный разговор, но так и не отошел от окна, продолжая наблюдать за работами на той стороне улицы.

– Мне нравится смотреть, как собирают строительные леса, – сказал он. – Вы когда-нибудь обращали на это внимание?

Секретарша присоединилась к нему у окна, и какое-то время они вместе взирали на происходящее внизу. Металлические детали передавались из рук в руки; использовались различные устройства и приспособления; выкрикивались команды, неслышимые наверху за толстыми двойными стеклами офиса. В конечном счете секретарша слабо улыбнулась, пожала плечами и вышла из кабинета. Харрис ощутил легкий укол раздражения. Как можно быть такой безразличной и невосприимчивой? Как можно не увлечься этим захватывающим зрелищем? Люди трудятся над улучшением облика города. Это опытные специалисты, они четко знают свое дело: какие инструменты надо иметь при себе в гнездах широких кожаных поясов, что и в какой очередности подавать снизу. Он гадал, как именуются те или иные детали конструкции. Интересно, они называют их по номерам («дай мне номер восьмой» и тому подобное) или используют стандартные термины (стойка, поперечина, хомут)?

В тот вечер он засиделся на работе до восьми часов. Он устал, проголодался и досадовал на огромный объем бумажной работы по бесперспективному делу, отнимавшему слишком много времени. В этом состоит одна из проблем юриспруденции – в ней столько изгибов и хитросплетений, что ты можешь, годами блуждая по этому лабиринту, так и не найти выхода. Это было хорошо для его юридической фирмы, поскольку они брали с клиентов повременную плату. Но для сотрудников фирмы, каждое утро приходящих на работу, отсутствие света в конце тоннеля не являлось хорошим стимулом. Устало натягивая на плечи пальто, он снова подумал о строительных лесах и людях, их возводивших. Уж они-то знали наверняка, когда будет завершена их работа. Все просто и четко: прибыли на место, разгрузились, смонтировали конструкцию и переместились на следующий объект. Их повседневная жизнь была полна начинаний, развитий и завершений. Циник сказал бы: да, но это примитивная работа, с ней справится любой болван. И все же по вечерам, подобным этому, Харрис им завидовал, болваны они или нет. Весь день на свежем воздухе, заканчивают в пять пополудни и спускаются с лесов на мостовую города, которому они помогают выздоравливать. Потом идут с друзьями в бар, выпивают и болтают, зная, что сегодня хорошо поработали и что этот объект будет сдан к концу следующей недели.

На улице было прохладно, и он поднял воротник пальто. Он намеренно оставил портфель с бумагами в офисе, потому что знал: если захватит его домой, то продолжит работу и там, а человеку нужно хоть иногда отдыхать. Стоя на тротуаре, он задумался над выбором: поужинать в кафе или купить что-нибудь по дороге и съесть это дома. Он улыбнулся, представив себе, как сидит за кухонным столом и открывает пенопластовый контейнер с еще теплой, вкусно пахнущей едой. Он представил, как жена приносит ему из холодильника бутылку мексиканского пива и садится за стол напротив, радуясь тому, что он вернулся и снова принадлежит ей. Пока эта картина рисовалась в его воображении, взгляд Харриса неосознанно нацелился на стройплощадку. Затем, поддавшись минутному импульсу, он взглянул влево-вправо, убедился, что улица пустынна, и пересек проезжую часть.

В нескольких шагах от лесов он запрокинул голову, но мало что смог разглядеть – фасад здания терялся в сумерках, густо исчерканных линиями и перекрестьями из металла и дерева. Харрис подошел к одному из нижних помостов и положил руку на металлическую стойку. В это самое время по улице двигался тяжелый грузовик, и вибрация передалась от мостовой через стойку к руке Харриса. Грузовик уехал, и вибрация прекратилась, но Харрис не спешил убирать руку, странным образом чувствуя, что она находится на своем, правильном месте. Несколько мгновений он ощущал такое душевное спокойствие и умиротворенность, каких не испытывал ни разу на протяжении всего этого дня. Закрыв глаза, он крепче вцепился в металл. Мимо прошли, разговаривая между собой, два человека. Он слышал их голоса, но не открыл глаза…

Позднее, уже дома, он собрался было рассказать жене о своих ощущениях на стройке, но передумал. Не потому, что хотел сохранить это в тайне. У него и в мыслях не было утаивать что-либо от супруги. И он не сомневался, что эта история ее заинтересует, а то и повеселит – настолько не в его характере были подобные чудачества. Стоять на тротуаре с закрытыми глазами, держась рукой за металлическую трубу, только потому, что ему это нравится? Нет, это не про Алана Харриса. Уже по одной этой причине его рассказ имел бы успех. Однако он промолчал.

Следующий рабочий день оказался еще напряженнее предыдущего. Харрис покинул офис позднее, чем накануне, и прямиком двинулся через улицу, намереваясь повторить вчерашний опыт. Только на сей раз это было не спонтанное, а вполне сознательное действие. Закрыв глаза и взявшись рукой за ту же металлическую стойку, он мысленно попросил леса уделить ему хоть малую толику энергии, полученной ими от работавших здесь людей. Он просил, чтобы эта энергия влилась в его тело и оживила сердце, чтобы она очистила его от внутренней грязи и шлака, чтобы она…

Но ничего не получилось. Никаких сверкающих молний или электрических покалываний. Никаких импульсов через ладонь аж до самого сердца. Металл под рукой оставался просто холодным металлом, и он смущенно отпустил стойку, улыбнувшись собственной глупости. Уже собираясь уходить, он услышал, как кто-то непосредственно над ним напевает «Дом на высокой горе». Подняв голову, он увидел пару больших черных ботинок, спускающихся по лесенке. Как вскоре выяснилось, ботинки принадлежали большому черному мужчине в стеганой куртке и желтой строительной каске. Голос был приятный и звучный. Пение прекратилось, когда его ноги коснулись земли.

– Привет, как дела?

Алан улыбнулся и неуверенно кивнул в знак приветствия:

– В порядке. У меня все в порядке.

– Ну и холодина там наверху! Осень берет свое. – Человек зябко потер руки и ухмыльнулся.

Алан указал пальцем вверх:

– Там и вправду холоднее, чем на земле?

Рабочий подумал пару секунд, прежде чем ответить.

– Пожалуй, что так. Особенно когда дует ветер. Хотите подняться и взглянуть?

– Прямо сейчас?

– Ну да. Сейчас там красиво – все городские огни россыпью. Выглядит как сундучок, полный золота и алмазов. Если хотите, могу сводить вас туда и обратно, уложимся в полчаса.

Эта прогулка по лесам оказалась самым чудесным событием из всех, случившихся с Аланом Харрисом за очень долгое время. Монтажника звали Лайл Толбот, и он был отличным парнем. Поначалу Алан недоумевал, зачем Лайл пригласил его на эту экскурсию, но в процессе подъема, сопровождавшегося разговорами, стало ясно, что этому человеку доставляет удовольствие показывать другим вид с высоты. Просто так, без каких-либо задних мыслей. Позвольте показать вам нечто особенное.

Алан не боялся высоты, но по мере движения выяснилось, что отдельные элементы конструкции закреплены недостаточно жестко и опасно пошатываются. Несколько раз его желудок сжимался от страха, когда в лестнице обнаруживался разрыв из-за пропущенной ступеньки или когда под ногой прогибалась доска, а в одном случае ему показалось, что доска треснула и вот-вот сломается. Лайл был спокоен и как будто вовсе не смотрел под ноги. Если он не обращался к Алану, то вполголоса напевал «Дом на высокой горе».

– Остановимся здесь, – сказал он примерно на середине подъема и, запустив руку в один из своих просторных карманов, извлек оттуда небольшой серебристый термос. – Выпьем по глотку горячего кофе, чтобы согреть кости. Не замерзли?

Алан был слишком увлечен и взволнован, чтобы обращать внимание на холод. С этой точки город выглядел завораживающе красивым. Сотни огней мерцали, переливались, вспыхивали и гасли. На высоте уличные шумы воспринимались как один равномерный гул, наэлектризованный и наполненный движением. Ветер налетал холодными, бодрящими порывами. Лайл был совершенно прав, когда говорил, что при взгляде сверху все огни кажутся золотыми. Конечно, там присутствовали и другие цвета – синие, красные, белые, – но преобладал золотистый. Золото на фоне черноты. И ни один из огоньков не был стабилен, они все время мигали, колебались, перемещались. Алан пожалел, что у него нет при себе фотоаппарата, – сколько прекрасных снимков он мог бы сделать.

Из посуды имелась только крышка термоса, и они передавали ее друг другу, по очереди прихлебывая крепкий горячий напиток.

Когда кофе был выпит, Лайл неторопливо навинтил крышку на место и спросил Алана, готов ли он к возвращению. Стало уже по-настоящему холодно, и ветер в последние минуты заметно усилился. Запрокинув голову, Алан посмотрел на уровни строительных лесов над ними. Часть его хотела продолжать подъем, но он знал, что уже пора домой.

– Да, я готов, – сказал он. – Спасибо, что позвал меня, Лайл. Это было чудесно. На самом деле. Отсюда город выглядит совсем не так, как из окна офиса. Разница примерно как между ездой на машине и на мотоцикле. Здесь ты наедине со стихиями, с ветром и холодом, и кажется, что ты птицей паришь надо всем. Раскрыл крылья, и ветер тебя держит, поднимает и опускает… Невероятно!

Лайл кивнул. Он порылся в другом кармане и достал оттуда толстый болт длиной дюйма два.

– Вот, сохрани это на память о сегодняшней ночи.

Алан подставил ладонь и бережно сомкнул пальцы.

– Я его сохраню, – пообещал он.

На другой день, во время обеденного перерыва, он купил фотоаппарат. Зайдя в магазин фото– и видеотехники неподалеку от своего офиса, он попросил качественную, но простую в эксплуатации фотокамеру небольшого размера, чтобы можно было носить в кармане. Недолго думая, продавец взял с витрины и выложил на прилавок фотоаппарат «ГЛИБ». Он был величиной с колоду карт и имел всего две кнопки на верхней панели. По словам продавца, любой дилетант мог освоить его за пятнадцать минут; в то же время высокоточная цейсовская оптика позволяла делать снимки превосходного качества.

Выйдя из магазина, Алан присел на скамью в скверике и прочел инструкцию. До конца перерыва еще оставалось немного времени, и он воспользовался им, чтобы сфотографировать строительные леса, на которые взбирался накануне.

В тот же день он сделал еще несколько снимков из окна своего офиса и еще несколько с улицы после работы. Впоследствии он фотографировал леса рано утром, в середине дня и поздно вечером, когда они были едва заметны, проступая лишь отблесками металла на темном фоне здания.

Большим преимуществом цифрового аппарата было то, что Харрис видел результаты немедленно. Но ни один из снимков ему не понравился. Он делал их во множестве, просматривал и сразу удалял. Снова, и снова, и снова. Так продолжалось день за днем. Он не имел творческой жилки и сам прекрасно это понимал, но ему и не нужна была эффектность. Он лишь хотел сделать такой снимок строительных лесов, в котором отразилось бы – пусть в минимальной степени – то, что он испытал в ту ночь с Лайлом. Один такой снимок – и он успокоится.

Он и сам не понимал, зачем это делает. Ему не была свойственна одержимость навязчивыми идеями. Дисциплинированный и прагматичный, он само слово «одержимость» употреблял крайне редко, один-два раза в год, и никогда применительно к себе. В разгар мучений со снимками он даже спросил жену, помнит ли она хоть один случай, когда он был чем-нибудь одержим. Без колебаний она ответила: «Нет». Возможно, он просто завел себе хобби. А если так, то ничего страшного. Хобби бывают самыми разными, и в его случае это было фотографирование строительных лесов и монтажников за работой.

Однажды вечером, после ужина в своем любимом ресторане, супружеская чета прогуливалась в той части города, где сосредоточено много художественных галерей. В одной из них проходила выставка работ фотохудожника, который специализировался исключительно на черно-белых снимках незаточенных карандашей, так и этак разложенных на квадратных белых тарелках. Снимков было великое множество, но среди них ни одного по-настоящему интересного. Да и сколько вообще может быть вариантов размещения карандаша на тарелке? И все же Алан завлек жену в галерею и провел много времени за созерцанием. Изумляясь его прихоти, она послушно сопровождала супруга, насколько хватило терпения. Наконец не выдержав, она прошептала:

– Я куплю тебе пару любых карандашей, каких захочешь, если только мы наконец уйдем.

После галереи он почувствовал себя лучше. Эти фотографии служили оправданием тому, что делал он. Одни люди фотографируют карандаши, другие – строительные леса, ну и что с того?

К тому времени монтажники уже завершили возведение лесов и покинули этот объект, а им на смену пришли реставраторы. Что они там делали, разглядеть со стороны было сложно. Он видел, как некоторые из них заполняют щели раствором, а другие скребут поверхность какими-то инструментами. И это все. Но Алан хотел знать больше и наблюдать процесс вблизи. В пятницу вечером он ушел с работы чуть раньше обычного и сразу направился через улицу. А еще несколько минут спустя он впервые с начала этой истории прибегнул ко лжи.

Рабочий в каске и с оранжевой электропилой в руках, проходя мимо, обратил внимание на человека, делающего снимки.

– Вы из страховой компании? – спросил он.

Алан ответил утвердительно.

– Тогда вы, наверно, захотите подняться наверх и поснимать там. Идите за мной.

Это и были те самые фото, которые обнаружила его жена в оставленном на столике фотоаппарате. Снимки получились так себе, но они были первыми, которые ему удалось сделать на лесах, и только поэтому он не стер их тотчас после просмотра.

В то время он еще не понимал, что достичь желаемого эффекта ему мешает суета на стройплощадке. В свой первый дневной визит он увидел то, что хотел, – людей, занятых полезным трудом. И был настолько впечатлен картинами непривычного для него мира, что начал посещать другие стройплощадки в разных концах города. Представляясь сотрудником страховой компании и напуская на себя деловой вид, он получал свободный доступ повсюду. Он забирался на строительные леса, беседовал с рабочими и делал снимки. Эта живая и активная деятельность резко контрастировала с офисной тягомотиной, когда большая часть времени тратилась на погоню за чем-то недостижимым (или, напротив, скучно-банальным), на поиски лазеек в законодательстве или судебных прецедентов в архивах.

Работа на стройке была шумной, очевидной и осязаемой, и она давала реальные результаты. Алан испытывал душевный подъем всякий раз, когда поутру в будничной одежде покидал дом, зная, что через час он окажется высоко над городом и увидит его с точек обзора, доступных лишь немногим избранным.

Но после шести или семи таких походов он понял, что в действительности ему было нужно повторение сказочной ночи на высоте, как с Лайлом Толботом. Тот опыт был чем-то сродни первой поездке на велосипеде в раннем детстве. Чудесный момент, когда ты поймал равновесие, набрал скорость и оторвался от страхующей отцовской руки навстречу свободе. Вид ночного города с высоты, горячий кофе из термоса Лайла, осознание себя полноценно и полнокровно живущим – для него это стало самым ярким впечатлением за многие годы. И он очень хотел это повторить.

Он не видел Лайла с той памятной ночи, хотя много раз проходил мимо стройплощадки. Подаренный Лайлом тяжелый болт он всегда носил с собой, поигрывая им в кармане. Он был прагматиком и не верил в магию, удачу или Божественный промысел. Но из всех вещей, которыми он когда-либо владел, болт был ближе всего к понятию волшебного талисмана. Потеряв его, он бы ужасно расстроился.

Спустя несколько недель жена вновь нашла фотоаппарат – на сей раз на его рабочем столе – и просмотрела снимки, среди которых обнаружились две фотографии их гостиной (Алан пару раз нечаянно нажал кнопку). Это ее озадачило и встревожило. Безусловно, вещь принадлежала ее мужу, а не какому-то забывчивому клиенту. Почему он ей солгал? Какое значение имели для него эти снимки? Два дня она раздумывала над этими вопросами, не зная, как поступить. Спросить его напрямик? Скажем, так: «Не понимаю, зачем ты соврал мне насчет этой вещи. И что еще ты от меня скрываешь?» Ее воображение рисовало пугающие картины. Какими же неприглядными должны быть тайны, чтобы их не решился поведать свой супруге этот прежде столь честный и откровенный человек?

Он исчез до того, как она собралась с духом для разговора начистоту.

С давних пор Алан Харрис имел проблемы со сном. Обычно, поспав четыре-пять часов, он открывал глаза навстречу новому дню, даже если за окнами была еще ночная темень. Он бродил в пижаме из комнаты в комнату, иногда читал, смотрел телевизор или начинал готовить завтрак. Она к этому привыкла. Почувствовав, что муж ворочается в постели, она накрывала голову подушкой и засыпала вновь.

В тот вечер он пришел с работы мрачный и усталый. Они молча поужинали, после чего он отправился в постель. Было только десять часов, и она заметила, что если он ляжет спать сейчас, то наверняка проснется посреди ночи, но Алан лишь покачал головой и поступил по-своему.

В три часа ночи, как и следовало ожидать, он проснулся, и тотчас в голову ему пришла неожиданная идея. Зная, что теперь уже ни за что не уснет, он решил одеться и посетить «место Лайла» – забраться на строительные леса, где они с Лайлом были в тот вечер. Почему бы нет? Он хочет это сделать, и он это сделает.

Одеваясь, он посмотрел за окно и увидел влажный блеск на асфальте. А вдруг плохая погода помешает ему рассмотреть город с высоты? Хотелось бы надеяться, что нет. В любом случае эта мысль его не остановила. Он надел плащ и выскользнул на улицу, с тихим металлическим щелчком притворив за собой парадную дверь.

Улицы были мокры и пустынны. Изредка проезжали такси. Он миновал парочку влюбленных, которые шли рука об руку, не замечая ничего вокруг. Было довольно тепло для этого времени года, однако он застегнулся на все пуговицы, предвидя, что наверху будет гораздо холоднее.

Подойдя к окруженному лесами зданию, он огляделся – нет ли кого поблизости? Затем, дабы себя подбодрить, потрогал в кармане стальной болт и улыбнулся, мысленно приветствуя отсутствующего Лайла и объясняя ему, зачем он сюда пришел.

В этот раз все на строительных лесах было скользким. Он то и дело поскальзывался, и тогда сердце подпрыгивало в груди, а по всему телу пробегала волна адреналина. Чувство было непривычным, и он никак не мог разобраться, веселит оно его или пугает.

Время от времени он останавливался, чтобы посмотреть вниз. Под дождем город казался полужидким, словно построенный из растворимых материалов, вроде лакрицы или жженого сахара. И еще он казался хрупким, как будто его легко можно было разбить одним ударом кувалды.

Добравшись до уровня, на котором стояли они с Лайлом, Алан Харрис повернулся лицом к городу и присел на корточки, спрятав руки под мышками, чтобы их согреть. Это была его любимая поза в тех случаях, когда он собирался долго оставаться на одном месте.

Прошло несколько минут, и вдруг поблизости раздался голос:

– Эй, там, хватит рассиживать, кто за тебя работать будет? Передай мне молоток.

Застигнутый врасплох, Алан повернул голову вправо, широко раскрыв глаза от изумления. На другом конце помоста стоял мужчина в заляпанном краской комбинезоне и желтой каске, с кожаным поясом для инструментов. Это был не Лайл Толбот.

– Простите, что?

– Шевелись, дел еще невпроворот. Нам платят не за отдых. Передай мне вон тот молоток.

Алан взглянул себе под ноги, и там действительно обнаружился большой молоток с деревянной рукояткой и резиновым бойком. Даже в темноте было видно, что инструменту довелось изрядно потрудиться на своем веку. Поколебавшись, он встал, подобрал молоток и направился к незнакомцу:

– Но я не…

Человек тряхнул головой, как бы отметая возражения, и повернулся лицом к фасаду. Затем, вытянув из ячейки в инструментальном поясе короткое стальное зубило, он указал им на стену:

– Видишь этот слой? Его надо полностью снять перед тем, как заново делать облицовку. Весь этот участок придется срубать до самой кладки. Понял? Вот, смотри…

В течение нескольких минут он демонстрировал Алану, как управляться с молотком и зубилом. Юрист молча смотрел и слушал. А что он мог сказать? И вообще, что делал здесь этот тип посреди ночи? Разве у них бывают ночные смены? Алан имел множество вопросов, но не рискнул их задать, будучи нарушителем, которого, судя по всему, ошибочно приняли за одного из своих. Оставалось только ждать, когда работяга выговорится и уйдет, после чего можно будет тихонько спуститься на улицу и уйти восвояси.

– А теперь попробуй сам.

Человек протянул ему инструменты. Алан нерешительно взял их, приставил зубило к стене и ударил по нему молотком.

– Сильнее! Этой штукатурке невесть сколько лет. Ты не отколешь ее таким нежным тюканьем.

Алан нанес новый удар, гораздо сильнее предыдущего. От фасада отломился маленький кусок.

– Еще сильнее. Это стена, а не женщина, нечего ее ласкать. Врежь ей!

Невольно улыбнувшись этому сравнению, он ударил по зубилу изо всех сил, и на сей раз отколол изрядный пласт.

– Вот это другое дело, продолжай в том же духе. Я попозже приду и проверю.

Работяга вытер руки о свой комбинезон, подошел к краю помоста, схватился за стойку и начал прямо по ней съезжать вниз. Многочисленные инструменты на его поясе побрякивали в процессе спуска.

Алан решил немного выждать, прежде чем уйти. А чтобы занять себя в эти минуты, снова взялся за молоток и зубило.

Четверть часа пролетело незаметно. Он получал удовольствие от работы, хотя и несколько тревожился из-за производимого шума, но потом решил, что с такой высоты шум вряд ли достигает земли. Он не имел привычки к физическому труду, однако быстро втянулся и чувствовал себя прекрасно. Сбивая кусок за куском старую облицовку, он подумал, что неплохо бы найти себе хобби, связанное с ручной работой. Может, изготовление мебели или даже ваяние. Инструменты в его руках были увесисты и добротны. Приятно для разнообразия поработать руками, давая отдых мозгам.

Размышляя в таком духе, он нанес очередной удар и отколол от стены очередной кусок, который, однако, неупал на помост, как другие. Вместо этого белый обломок размером с перочинный нож просто повис в воздухе между ним и фасадом. И похоже, не собирался падать. Руки Алана вместе с зажатыми в них инструментами медленно опустились, пока он, не веря своим глазам, взирал на частицу здания, плавающую в воздухе на уровне его груди.

– Возьми его. Отломи кусочек и съешь, – прозвучал голос за его спиной.

Развернувшись, Алан увидел крупную женщину средних лет, в темных очках и рабочей одежде. Он не слышал, как она приблизилась. Вопросительным жестом он указал на обломок; она кивнула. Он потянулся и взял его из воздуха. Затем, как было сказано, отломил маленький кусочек, нерешительно положил его на язык, закрыл рот. И начал жевать.

Жена больше его не видела. После перенесенных страхов, тревог, приступов гнева и нервной прострации ее сердце и разум оказались на грани срыва.

В конечном счете ее спас добрый человек – профессор-гебраист из местного университета – с его ненавязчивыми, но целеустремленными ухаживаниями. Их отношения окрепли после того, как однажды вечером она долго изливала ему душу, а он мудро хранил молчание, не прерывая ее рассказа. Евреев не удивишь таинственными вещами; нередко тайна является их «третьим родителем». Они знают, что говорить об этом бесполезно; и когда тайна обрушивается на человека, ближним остается лишь кивать и выражать ему сочувствие. Этому их научила сама история, показав, что жизнь – как и способ ухода из жизни – зачастую не имеет никакого смысла. Хорошо это зная, профессор без лишних слов протянул ей листок бумаги, положивший начало ее исцелению. На листке было написано: «Вы не обязаны изменить мир, но вы также не вправе отказаться от попыток это сделать». Она прочла и даже не успела спросить, чьи это слова, как разразилась рыданиями. Однако впервые со дня исчезновения мужа слезы были очищающими, а не скорбными, и хотя выздоровление растянулось на долгое время, началось оно в тот самый момент.

Разжевав и проглотив кусочек здания, Алан Харрис преобразился. Далеко не всем так повезло. В последующие месяцы он повидал многих людей, приходящих работать на строительные леса, но вскоре без объяснения причин отсылаемых в их прежнюю жизнь.

Когда он спросил об этом, ему сказали, что всем новичкам дают два испытательных дня. Если за это время они не приобщатся, найдя и проглотив свою частицу здания, их отправляют обратно, а все события прошедших сорока восьми часов стираются из их памяти. Вернувшись к своим родным и близким, они не смогут вспомнить, где были и что делали все это время. Хорошо хоть сумели найти дорогу домой. Их встретят счастливыми объятиями и поцелуями, и они возвратятся на круги своя, радуясь, что выжили и уцелели в период загадочного беспамятства. Эти отвергнутые кандидаты будут и впредь с удовольствием созерцать реставрируемые строения, но их интерес останется поверхностным – как у зевак, остановившихся поглазеть на стройку, чтобы просто убить время.

С той самой ночи Алан никогда не уставал и никогда не испытывал голода. Вместе с другими членами группы он работал круглосуточно, пока реставрация не была завершена, после чего руководство перевело их на новый объект в противоположном конце города, где только что были смонтированы строительные леса.

Их всегда перемешивали с людьми из обычных реставрационных бригад, работавших по официальным договорам. И никто не задавал им вопросов. Когда ты видишь на стройплощадке людей в таких же комбинезонах и касках, с такими же инструментами, как у тебя, выполняющих ту же самую работу, ты не спрашиваешь, почему они здесь находятся. Раз находятся, значит имеют на это право.

В чем же заключалась истинная цель Алана и людей из его группы? В первые дни он часто задавал этот вопрос коллегам, получая самые разные ответы. Все они постоянно об этом спорили. Кто-то предположил, что они ищут нечто ценное, скрытое в одном из ветхих фасадов, которые они помогали реставрировать. Получалось что-то вроде археологических раскопок. Только боссам известно, что это за вещь, а когда она будет найдена, их всех об этом оповестят. До сих пор поиски были безрезультатными, вот почему их продолжают перебрасывать с объекта на объект.

Другой рабочий, долговязый азербайджанец со скошенным подбородком и фанатичным блеском в карих глазах (в прошлом владелец крупной швейной мастерской), клятвенно уверял, что они восстанавливают Град Божий, как было давным-давно предсказано святым Августином. Он спросил Алана голосом, обвиняющим и язвительным одновременно, читал ли тот книгу «О Граде Божьем». Юрист смущенно признался, что не читал.

– Так найди экземпляр и прочти обязательно! Тогда ты сразу поймешь, о чем я говорю. Мы здесь потому, что нас избрали для выполнения Божьей миссии на земле.

Некоторые рабочие смеялись, слушая его речи, другие снисходительно улыбались. Ибо у каждого из них имелась своя теория, объясняющая, почему они здесь и в чем заключается цель их работы. Все они единодушно сходились только в одном: оказаться здесь было огромной удачей. Никто из них в прежней жизни не делал ничего, приносящего такую радость и такое чувство удовлетворения.

Периодически то один, то другой из группы исчезал без следа, но они не очень беспокоились по этому поводу. Рано или поздно кто-нибудь спрашивал: «А где Лола? Что-то я давненько ее не видел». Его коллеги оглядывались по сторонам и пожимали плечами. Где бы сейчас ни была Лола (или Рон, или Крис, или Дороти), их это не касалось. А через пару дней появлялся новичок, заменяя исчезнувшего рабочего.

Как-то зимним вечером, под сыплющей с неба ледяной крупой, Алан занимался очисткой горгульи высоко на фасаде украшенного лепниной здания. Для этого он вооружился растрепанной проволочной щеткой и бутылью хлорки, из-за едких паров которой приходилось часто делать перерывы. В такие минуты он отходил к самому краю помоста и, отвернувшись от стены, смотрел на город.

Он вспоминал о первой ночи на лесах с Лайлом Толботом. И, отскребая с уродливой каменной рожи многолетние наслоения грязи и копоти, он незаметно для самого себя начал мурлыкать «Дом на высокой горе» – песню, которую пел тогда Лайл. К тому моменту, когда он это заметил, ледяная крупа сменилась быстро набиравшим силу дождем. И он, улыбаясь, запел громче: «Домой, домой, в дождь проливной…» Тут он запнулся, вдруг осознав, что все так и есть на самом деле: он находится у себя дома, под проливным дождем зимним вечером, в самом центре величайшей загадки, разгадывать которую нет нужды, ибо уже сам факт ее существования делает его жизнь более яркой и насыщенной.

Где-то в глубине души Алан Харрис понимал, что его внезапный уход наверняка стал величайшей загадкой для его жены. Она заслуживала объяснения – но она никогда его не получит. Да и как это можно объяснить: «Я съел кусочек здания, и оно похитило меня навсегда»?

– А что еще ты мог бы сказать ей при встрече?

Алан находился высоко на лесах. Никого поблизости не было. Все его коллеги работали на дальнем конце гигантского здания. Услышав голос позади себя, он понял, что тот мог исходить лишь из одного источника. Повернувшись, он обнаружил, что горгулья смотрит на него, мигая пустыми глазами.

– Подойди ближе, – сказала она.

С виду горгулья представляла собой смесь обезьяны, демона с картины Фюссли и чего-то еще, видимо не вполне ясно представляемого самим скульптором. Свирепая и в то же время забавная – типа «то ли порешит, то ли рассмешит».

Алан без колебания приблизился к горгулье, чье лицо находилось чуть выше уровня его глаз.

– Не знаю, что бы я ей сказал. Надеюсь, у нее все хорошо. Это единственная причина, по которой я хотел бы спуститься вниз. Просто чтобы проверить, все ли у нее в порядке.

– Ты можешь спуститься. Здесь твои дела закончены.

Эти слова, произнесенные горгульей, были для него как внезапный удар под дых.

– Как это понимать?

– Мы получили от тебя то, что хотели. И в благодарность мы предоставляем тебе выбор: ты можешь вернуться к прежней жизни и попытаться восстановить отношения с женой или ты можешь продвинуться дальше. На следующий уровень.

– Что еще за уровень?

Горгулья покачала головой:

– Ты не поймешь, даже если я тебе скажу. Это неописуемо.

– Ну хоть чуть-чуть намекни, а?

– Нет. Но выбрать ты должен прямо сейчас.

Алан подумал о своей доброй жене и своей скучной жизни в ту пору, когда он смотрел на мир сквозь двойные стекла на десятом этаже офисного здания. Ему нравились таинственность и непредсказуемость его теперешнего бытия. И это явилось решающим доводом. Он сделал выбор.

У горгульи были длиннющие обезьяньи руки, так плотно прижатые к груди, что их не сразу и разглядишь. Теперь эти руки отделились от туловища и чудовищной силы толчком смахнули Алана с помоста.

Он не успел испугаться. В момент толчка он все еще размышлял о загадке, в которую превратилась его жизнь, и о том, как ему это нравится. Когда же он запоздало понял, что падает с высоты, это понимание обернулось одним всеобъемлющим: «КАК ЖЕ ТАК?» Продолжая падение сквозь дождь, он смог добавить к этому вопросу только слова: «Ну и ладно».

А когда несколько секунд спустя он приземлился на карниз, хлопая крыльями и беспрестанно воркуя, он уже был сизым голубем с пустыми золотистыми глазами и мозгом величиной с семечко. С важным видом он прошелся туда-сюда, встряхивая крыльями, а потом заметил какие-то крошки на дальнем конце карниза и устремился туда, чтобы попробовать их на вкус.

По другую сторону окна женщина пила горячий чай, сидя в одиночестве за кухонным столом. На этот вечер у нее было назначено свидание, и она ломала голову над выбором платья. Заметив на карнизе птицу, она мельком подумала: каково это – жить на улице сырой декабрьской ночью? Одну-две секунды, не более, голубь и женщина смотрели друг на друга. Золотистый глаз птицы был пуст и загадочен, как сама смерть. Глаза женщины были полны самых разных чувств и загадочны, как сама жизнь. Затем птица нагнула голову и застучала клювом по карнизу в поисках пищи, как слепец выстукивает палочкой дорогу к своему дому.