Напролом Фрэнсис Дик
— Что, какие-то проблемы? — спросила Даниэль, внимательно следившая за мной, Я кивнул и коротко рассказал ей о нападках «Знамени» и их тяжелых финансовых последствиях. Даниэль быстро пришла к тому же выводу, что и я.
— Отец Бобби — жопа.
— Жопа — это самое точное слово, — согласился я.
Я медленно встал с кресла и поблагодарил ее за телефон.
— Вы сейчас не в том состоянии; чтобы куда-то ехать! — протестующе заметила она.
— Это только кажется! — Я наклонился и поцеловал ее в душистую щечку. — Вы еще приедете на скачки со своей тетей?
Она посмотрела мне в глаза.
— Возможно, — ответила она.
— Это хорошо.
Бобби и Холли молча сидели на кухне и смотрели в пространство. Когда я вошел, они равнодушно повернули головы в мою сторону.
Я похлопал Бобби по плечу, поцеловал Холли и спросил:
— Слушайте, у вас тут вина нет случайно? Я умираю от многих различных недугов, и первое, что мне нужно, — это выпить!
Мой бодрый голос показался неуместно громким в царящем вокруг унынии.
Холли тяжело поднялась на ноги и подошла к буфету, где стояли стаканы. Она протянула руку к дверце — и тяжело уронила ее. И обернулась ко мне.
— После того как ты звонил, — сказала она безжизненным голосом, — я полнила результаты анализов. Я действительно беременна. Сегодняшний вечер должен был быть самым счастливым в нашей жизни…
Она обвила руками мою шею и тихо заплакала. Я тоже обнял ее и прижал к себе. А Бобби остался сидеть. Похоже, ему было слишком плохо, чтобы ревновать.
— Ладно, — сказал я. — Выпьем за малыша. Ничего, мои дорогие. Бизнес — дело наживное, к тому же ваш бизнес еще не лопнул. А детки остаются навсегда, благослови бог их душеньки.
Я расцепил руки Холли и достал стаканы. Она молча вытерла глаза рукавом свитера.
— Ты не понимаешь, — глухо сказал Бобби. Но я как раз отлично его понимал. У него не осталось сил, чтобы бороться, слишком велико было поражение. Я и сам знавал подобное состояние духа. Когда тебе так хреново, требуется очень большое усилие воли, чтобы не опускать рук.
— Включи музыку, да погромче! — сказал я Холли.
— Не надо, — сказал Бобби.
— Надо, Бобби. Надо, — сказал я. — Встань и крикни что-нибудь. Покажи судьбе фигу. Расколошмать что-нибудь. Или выругайся от души.
— Я тебе шею сверну! — сказал он с проблеском ярости.
— Вот и отлично. Давай!
Он вскинул голову, уставился на меня, потом вскочил на ноги. Его мышцы просто на глазах снова наливались силой, в глазах вспыхнула гневная отвага.
— Вот и отлично? — вскричал он. — Я тебе шею сверну, гребаный Филдинг!
— Вот это уже лучше, — сказал я. — И дай мне чего-нибудь поесть.
Но вместо этого он подошел к Холли, обнял ее, и они стояли посреди кухни и плача, и смеясь. Они снова вернулись в мир живых. Я вздохнул, смиренно порылся в морозилке в поисках чего-нибудь, что можно приготовить по-быстрому и от чего не толстеют, нашел, сунул в микроволновку, налил себе красного вина и залпом выпил.
За ужином Бобби признался, что был настолько угнетен, что даже не обошел на ночь конюшни. Поэтому после кофе мы с ним вышли во двор.
Ночь была холодная и ветреная, луна временами скрывалась за летящими по небу облаками. Все выглядело тихим и мирным. Лошади дремали в своих денниках и почти не шевелились, когда мы заглядывали к ним.
Денники, где раньше стояли лошади Джермина Грейвса, по-прежнему были пусты. Веревка, ведущая к колокольчику, была отвязана и висела на последней скобе. Я снова привязал ее к двери. Бобби следил за мной.
— Думаешь, это необходимо? — с сомнением спросил он.
— Необходимо, — уверенно ответил я. — Мы отдали торговцу кормами чек Грейвса позавчера, но он до сих пор не оплачен. Я не доверяю Грейвсу и намерен привязать к этому колокольчику как можно больше веревок.
Бобби покачал головой.
— Да нет, он не вернется.
— Желаешь рискнуть?
Он некоторое время смотрел на меня, потом ответил:
— Нет.
Мы натянули еще три веревки через все дорожки, ведущие к конюшне, и позаботились о том, чтобы колокольчик падают, как только заденут любую из них. Возможно, это была довольно примитивная система, но ведь дважды она уже сработала. И она сработала в третий раз в час ночи.
Глава 8
Несмотря на то, что я говорил Бобби, я очень удивился. Вскочил с постели и сразу понял, что делать этого не стоило, по крайней мере, так быстро, несмотря на то что вечером я долго отмокал в горячей ванне. Все тело стонало, суставы скрипели, мышцы ныли…
Все необходимое на случай, если придется ночевать в чужом доме бритву, чистую рубашку, зубную щетку, — я всегда возил с собой в сумке в машине, и поэтому сейчас я, как всегда, спал в ярко-голубых спортивных трусах. Я бы оделся, но тело совершенно не гнулось. Поэтому я просто сунул ноги в ботинки, выскочил на лестницу и увидел нерешительно переминавшегося с ноги на ногу заспанного Бобби в плавках и пижамной куртке.
— Это был колокольчик? — спросил он.
— Да. Я опять побегу к дороге, а ты давай во двор.
Он посмотрел на меня, потом на себя и обнаружил, что оба мы почти голые.
— Сейчас.
Он нырнул в их с Холли спальню и вернулся оттуда со свитером для меня и брюками для себя. Одеваясь на ходу, мы сбежали по лестнице и выскочили в ветреную ночь. Ночь была лунная, что оказалось очень кстати, потому что фонариков мы не захватили.
Я поспешно заковылял к воротам, но натянутая через дорожку веревка была на месте. Если Грейвс и явился, он явился другим путем.
Я вернулся во двор, чтобы помочь Бобби. Бобби растерянно стоял посреди двора в полутьме и озадаченно оглядывался по сторонам.
— Никакого Грейвса, — сказал он. — Как ты думаешь, может, колокольчик просто сдуло ветром?
— Нет, он слишком тяжелый. Ты все веревки проверил?
— Все, кроме той, которая была на садовой калитке. Но там никого нет. Оттуда никто прийти не мог.
— А все-таки… — Я отправился по дорожке, ведущей к калитке, и Бобби поплелся за мной. Мы обнаружили, что грубо сколоченная деревянная калитка распахнута настежь. Ветром ее отворить не могло. Калитка запиралась на кольцо из цепочки, а сейчас цепочка висела на столбике, явно снятая человеческими руками.
Никакого шума не было слышно из-за воя ветра. Бобби с сомнением оглянулся назад. Похоже, он собирался вернуться во двор.
— А вдруг он в саду? — сказал я.
— Да что ему там делать? И как он туда попал?
— Он мог перелезть через изгородь в загон, а потом пройти по этой тропе, так что не задел ни одной веревки, кроме этой.
— Но это же бессмысленно! Через сад лошадей не выведешь. Он весь огорожен стеной. Он даже и пробовать не станет.
Я был склонен согласиться с ним, но, в конце концов, ведь кто-то же открыл эту калитку?
Сад при доме тянулся вдоль одной его стены; с трех остальных сторон находились дорожка, ведущая к дому, двор конюшни и службы. Кроме калитки, у которой мы стояли, в сад можно было попасть только через застекленные двери, ведущие в гостиную.
Возможно, Бобби тоже пришла в голову эта неприятная мысль. Во всяком случае, когда я вошел в калитку и сошел с выложенной камнем дорожки на газон, глушивший шаги, он не раздумывая последовал за мной.
Мы быстро и бесшумно прошли небольшое расстояние, отделявшее нас от застекленной двери, но она оказалась закрыта. В квадратных стеклах дверной рамы отражался бледный свет луны.
Мы уже собирались подергать дверь, чтобы проверить, точно ли она заперта, когда я услышал сквозь шум ветра слабый стук упавшего и покатившегося вниз предмета и вслед за этим резкое и отчетливое: «Ссука!».
Мы с Бобби застыли как вкопанные. Наши глаза уже полностью приспособились к тьме, но никого видно не было.
— Слезай! — сказал тот же голос. — Мне это не нравится!
— Заткнись!
Всем существом чувствуя, как хорошо меня видно в темноте с голыми ногами и в ярко-голубых трусах, я пошел по газону в том направлении, откуда слышались голоса, хотя любой полицейский вам скажет, что этого делать ни в коем случае не следует, а наоборот, нужно немедленно вернуться в дом и позвонить в полицию.
Мы с Бобби обнаружили мужчину, стоящего у складной лестницы и смотрящего вверх. На нем не было ни маски, ни капюшона — обычный костюм, который на взломщике смотрелся несколько странно.
Это не был ни Джермин Грейвс, ни его племянник, Джаспер.
Человек моложе сорока лет, черноволосый, абсолютно мне неизвестный.
Он не заметил нас, пока мы не подошли вплотную, настолько был занят тем, что происходило наверху, и когда я громко осведомился: «Мужик, а что это ты здесь делаешь?», он подскочил от неожиданности.
Бобби ударил его под колени с ловкостью опытного регбиста, а я схватился за лестницу и толкнул ее в сторону. Сверху раздался вопль, и с крыши ссыпался второй незнакомец, который рухнул на пустующую клумбу.
Я навалился на него, ткнул его лицом в ноябрьскую грязь и принялся одной рукой ощупывать его карманы, ища оружие. Он все это время извивался и брыкался. Не найдя оружия, я попытался добыть из него какие-нибудь документы, дневник, письмо или что-нибудь такое. Люди, которые отправляются на дело в костюмах, уместных скорее в офисе, вполне могли не принять необходимых мер предосторожности.
До карманов я добраться не мог: было темно и он очень дергался, — но я ухватился за ворот пиджака и потянул его назад и вниз, на некоторое время связав противнику руки. Он бился и пинал меня ногами, и в конце концов ему удалось стряхнуть меня с себя, но я обеими руками вцепился в пиджак и держался изо всех сил, что не давало ему возможности двигать руками и буквально сводило его с ума.
Чтобы освободиться, он выскользнул из пиджака, оставив его у меня в руках, и не успел я что-то предпринять, как он вскочил на ноги и бросился бежать.
Я не стал гнаться за ним. Вместо этого я обернулся к Бобби. Он катался по земле, обмениваясь короткими резкими ударами и сдавленными ругательствами с человеком, который держал лестницу. Я бросил пиджак в густую тень у стены дома и бросился на помощь к Бобби. Вдвоем нам удалось повалить взломщика на землю и уткнуть его носом в траву. Бобби уселся ему на ноги, я поставил ногу ему на шею. Бобби несколько раз ударил его по почкам, явно намереваясь причинить боль.
— Что-нибудь, чем его связать! — сказал он.
Я наклонился, взялся за ворот пиджака взломщика и, как и в прошлый раз, стянул его. Потом снял ногу с его шеи и сказал Бобби:
— Этого будет довольно.
— Чего?! Не валяй дурака!
Пришелец принялся вырываться. Боевой дух в нем еще не угас. Бобби изо всех сил ударил его в ухо и снова в поясницу. Я сунул руку в карман пиджака, достал бумажник и сунул его под нос Бобби.
— Гляди! — сказал я. Но Бобби только потряс головой. Он не понял, что это такое, и не хотел, чтобы ему мешали.
Я сунул бумажник обратно, бросил пиджак в тень рядом с первым и с секунду смотрел, как Бобби и взломщик, теперь оставшийся в одной рубашке, мутузят друг друга, катаясь по земле. Взломщик пытался вырваться и убежать, а Бобби хотел драться.
Бобби был высоким и сильным. Покушение на его дом разгневало его, и, кроме того, наверняка вся подавленная и беспомощная ярость последних страшных дней вырвалась наружу: во всяком случае, он бил своего противника всерьез. Меня внезапно охватила тревога. Я подумал, что это уже слишком, что он уже не просто хочет задержать взломщика, а избивает этого человека, бьет смертным боем. Я перехватил занесенную руку Бобби и потянул назад. Бобби потерял равновесие, его жертва вывернулась и упала на колени, кашляя, захлебываясь, хватаясь за живот.
— Сука! — зло рявкнул Бобби и ударил меня вместо него. Взломщик тем временем с трудом поднялся на ноги и заковылял к калитке.
Бобби попытался броситься за ним. Когда я схватил его, чтобы остановить, он сильно ткнул меня кулаком под ребра.
— Проклятый Филдинг! Мудак! Ублюдок гребаный!
— Бобби… Пусть уходит…
В ответ я получил мощную затрещину и еще один тычок под ребра вместе с несколькими непечатными замечаниями относительно меня и моих родственников.
Бобби никак не утихомиривался. Он заехал мне в подбородок и, наконец, вырвался из моих рук, напоследок еще разок съездив меня по голове, так что я чуть не прикусил язык.
Через пару шагов мне удалось его догнать. Он развернулся ко мне, бранясь и становясь все более агрессивным.
— Бога ради, Бобби… — сказал я. Я не отвечал на его удары — просто старался удержать его руки и отводить удары, выжидая, пока его запал не истощится.
Все поколения наших предков смотрели на меня из его горящих ненавистью глаз: Аллардеки и Филдинги, которые не переставая дрались на пистолетах, и на шпагах, и просто на кулаках. Бобби перенес ярость, которую пробудил в нем этот несчастный взломщик, на меня, своего старинного врага, и все разумные ограничения рухнули. Сейчас он пытался уничтожить меня. Весь его гнев, страх, отчаяние сосредоточились на мне.
Сцепившись в дикой, первобытной грызне, мы пересекли газон и очутились у калитки; и здесь, когда я оказался прижат спиной к тяжелому столбу и деваться мне было уже некуда, его убийственная ярость наконец стихла. Он уронил руки, сник, сумасшедшая сила оставила его.
Бобби тупо уставился на меня. Его глаза блестели в лунном свете, словно стеклянные.
— Ублюдок! — повторил он, но уже без прежней ярости, потом повернулся и зашагал по дорожке в сторону двора.
— Боже всемогущий! — сказал я вслух и несколько раз глубоко, с облегчением вздохнул. Некоторое время я постоял, выжидая, пока успокоится бешено колотящееся сердце, потом отклеился от столба и пошел забрать пиджаки взломщиков. Конечно, кулакам Бобби было далеко до лошадиных копыт, и все же я прекрасно мог бы обойтись без этих тумаков. «Опа! — подумал я. — А ведь через двенадцать часов мне еще предстоят три скачки в Ньюбери, и лошадки там будут одна вреднее другой…»
Пиджаки лежали там, где я их бросил, в углу между пустующей клумбой и кирпичной стеной дома. Я подобрал их и некоторое время стоял, разглядывая серебристую лесенку, которая вела на крышу, и стену, которая в этом месте была совершенно глухой. Ни одного окна. Интересно, зачем взломщикам лезть в дом в том месте, где нет ни одного окна?
Я нахмурился, запрокинул голову и посмотрел наверх. Над карнизом в ночном небе вырисовывался силуэт большой каминной трубы. Это были труба камина в гостиной. Камин располагался как раз у той стены, перед которой я стоял.
Я нерешительно взглянул на лестницу, ведущую как раз к трубе. Меня пробрала дрожь — ветер был холодный. Потом, пожав плечами, бросил пиджаки на прежнее место, прислонил лестницу к карнизу, воткнул ее поплотнее в клумбу и полез наверх.
Лестница была алюминиевая, с телескопическими секциями. Я молился, чтобы она не вздумала сложиться подо мной.
Честно говоря, я не люблю высоты. На полпути я пожалел, что полез туда. Зачем меня вообще понесло на эту шаткую лестницу, да еще в темноте? Вот сейчас грохнусь, разобьюсь и не смогу завтра участвовать в скачках. Это настоящее безумие, ей-богу!
Я добрался до крыши. Еще четыре-пять ступенек лестницы торчали над карнизом, доходя до самой трубы. На крыше лежал раскрытый мешок с инструментами: гаечными ключами, отвертками, плоскогубцами и всем прочим, рассованным по специальным кармашкам. Рядом лежал моток чего-то вроде черного шнура, один конец которого вел наверх, к кронштейну на трубе.
Я пригляделся к трубе повнимательнее и чуть не рассмеялся. Мы слишком многое принимаем как само собой разумеющееся. Некоторые вещи мы видим каждый день, не давая себе труда рассмотреть их. На кронштейне, вбитом в трубу, были два телефонных ввода, провода от которых шли в дом Бобби. Я ведь сто раз видел эти провода, и мне даже не приходило в голову, что они прикреплены к трубе. Провод уходил во тьму, к телефонному столбу, стоявшему у дороги, старая надземная система, которой нет только в самых новых районах.
На кронштейне, на конце черного шнура, был маленький квадратный предмет величиной примерно с кусок сахару, с торчащим из него тоненьким стерженьком длиной примерно в палец. Я осторожно потрогал его и обнаружил, что он болтается, словно закреплен только наполовину.
Луна садилась — как раз тогда, когда мне нужен был свет. Я ощупал эту квадратную штуковину и нашел полузакрепленный винт. Я не видел его, но он легко отвинтился и скоро выпал мне в руку. Кубик со стерженьком отвалился от кронштейна, и я наверняка потерял бы их, если бы не жесткий шнур, который был привязан к ним. Часть шнура успела размотаться, но я поймал его, смотал, положил шнур и кубик со стерженьком на мешок с инструментами, скатал его и застегнул на пряжку.
Я подумал, что мешку с инструментами ничего не сделается, если он упадет на клумбу, поэтому я швырнул его вниз и спустился по лестнице так же медленно и осторожно, как поднимался, стараясь не упасть. Нет, верхом на лошади чувствуешь себя куда увереннее.
Я подобрал пиджаки и мешок, а лестницу оставил на месте. Выйдя из сада, я прошел по дорожке к двери кухни. На пороге стояла Холли в халате, дрожа от холода и беспокойства, с расширенными от страха глазами.
— Слава богу! — сказала она, увидев меня. — А где Бобби?
— Не знаю. Пошли в дом. Выпьем чего-нибудь горячего.
Мы вошли в кухню — там всегда теплее, — и я поставил чайник. Холли высматривала в окно своего пропавшего мужа.
— Он скоро придет, — сказал я. — С ним все в порядке.
— Я увидела, как мимо пробежали двое людей…
— Куда они побежали?
— Через забор и в загон. Сперва один, потом, чуть попозже, другой. Второй… как бы это сказать… стонал.
— Хм, — сказал я. — Бобби ему врезал.
— В самом деле? — в ее голосе появилась гордость. — А что это были за люди? Это был не Джермин. Они приходили за его лошадьми?
— Тебе чего налить, — спросил я, — кофе, чаю или шоколаду?
— Шоколаду.
Я сделал ей шоколаду, заварил себе чаю и поставил дымящиеся чашки на стол.
— Садись, — сказал я. — Он сейчас вернется.
Она неохотно подошла и села. Я положил мешок с инструментами на стол и принялся его расстегивать. В Холли проснулось любопытство.
— Видишь вот эту маленькую коробочку со стерженьком и шнуром? — спросил я. — Готов поручиться чем угодно, что это и есть та самая штука, через которую прослушивали ваш телефон.
— Но она же такая маленькая!
— Да. Жалко, что я не разбираюсь в электронике. Ничего, завтра выясним, как она работает. — Я взглянул на часы. — Пожалуй, уже сегодня.
Я рассказал ей, где нашел «жучков» и как мы с Бобби вспугнули пришельцев. Она нахмурилась.
— Эти двое… Они что, привинчивали это к нашему телефону?
— Нет, скорее наоборот, снимали. Или меняли батарейку.
Холли поразмыслила.
— Я ведь вечером говорила тебе по телефону, что завтра к нам приедут искать «жучков».
— Говорила.
— И, наверно, они это услышали и подумали… ну, эти двое… что если снять «жучок», телефонисты ничего не найдут и мы никогда ничего не узнаем.
— Да, пожалуй, ты права, — сказал я. Я взял один из пиджаков и принялся методично обшаривать карманы, выкладывая на стол их содержимое.
Холли с удивлением смотрела на это.
— Неужели они забыли свои пиджаки?
— У них не было особого выбора.
— Но все эти вещи…
— Они были ужасно беспечны, — сказал я. — Дилетанты!
В первом пиджаке обнаружилась пачка бумаги для заметок, три ручки, записная книжка, носовой платок, две зубочистки и бумажник, который я показывал Бобби в саду. В бумажнике оказалась небольшая сумма денег, пять кредитных карточек, фотография девушки и талон на прием к зубному врачу. Кредитные карточки были на имя Оуэна Уаттса. В записной книжке было не только то же самое имя, но также адрес (домашний) и телефон (рабочий). Страницы были полны записей о встречах и говорили о деловой и упорядоченной жизни.
— Ты чего мурлычешь, как кот, который ест сметану? — спросила Холли.
— А ты погляди!
Я придвинул к ней имущество Оуэна Уаттса и принялся опустошать карманы второго пиджака. На свет появилась еще одна пачка бумаги, еще несколько ручек, расческа, сигареты, одноразовая зажигалка, два письма и чековая книжка.
В наружном нагрудном кармане обнаружился также прозрачный пластиковый футлярчик с карточкой, на которой золотыми буквами было написано, что мистер Джей Эрскин является членом пресс-клуба, номер членского билета 609, Лондон ЕС-4АЗJВ; на обратной стороне были подпись и адрес мистера Эрскина.
«Как будто нарочно, чтобы не осталось никаких сомнений», — подумал я.
Я набрал рабочий телефон Оуэна Уаттса, и трубку тут же сняли.
— «Ежедневное знамя»! — сказал мужской голос.
Я, удовлетворенный результатом проверки, положил трубку, ничего не ответив.
— Что, никого нет? — спросила Холли. — Это и неудивительно, в такое-то время!
— «Ежедневное знамя» не спит и не дремлет. Во всяком случае, дежурный был на месте.
— Значит, те двое действительно эти… эти свиньи!
— Ну да, — сказал я. — Они работают на «Знамя». Хотя неизвестно, действительно ли именно они написали те статьи. По крайней мере, сейчас это выяснить не удастся. Ничего, утром узнаем.
— С каким удовольствием я набила бы им морду!
Я покачал головой.
— Скорее уж тому, кто их послал.
— И ему тоже. — Она с беспокойством встала. — Где же Бобби? Что он делает?
— Вероятно, проверяет, все ли в порядке.
— Как ты думаешь, эти двое не могут вернуться? — с тревогой спросила она.
— Думаю, что нет. Бобби вернется, когда управится.
Однако Холли продолжала тревожиться. Она подошла к двери и принялась звать Бобби; но ветер уносил ее голос, так что на дворе ее было почти не слышно.
— Слушай, сходи поищи его, а? — попросила она. — Что-то его слишком долго нет.
— Ладно.
Я собрал подслушивающее устройство, инструменты и вещи репортеров в одну кучу.
— Послушай, найди какую-нибудь коробку, куда это можно положить, и убери в надежное место.
Она кивнула и принялась рассеянно оглядываться по сторонам, а я неохотно вышел во двор. Где бы ни находился Бобби, он, по всей видимости, меньше всего желал видеть именно меня. Я решил пойти и снова установить сигнализацию, а если Бобби захочет найтись, он сам появится.
Пока я вешал колокольчик на прежнее место, глаза мои попривыкли к темноте, и я увидел Бобби у садовой калитки. Он принес с собой лестницу, бросил ее у дорожки и теперь просто стоял, привалившись к столбу.
— А Холли удивляется, куда ты деваются! — сказал я как ни в чем не бывало. Он не ответил.
— Как ты думаешь, отсюда колокольчик слышно? — спросил я. — Вряд ли кто-то решится лезть в чужой дом, если услышит сигнализацию.
Бобби снова ничего не сказал. Он бесстрастно наблюдал, как я нашел веревку, закрыл калитку, закрепил все как было, так, чтобы колокольчик, висящий рядом с домом, упал, если калитку откроют.
Бобби смотрел, но ничего не делал. Я пожал плечами и открыл калитку.
Колокольчик был слышен, но только если прислушиваться. В тихую ночь он, наверно, встревожил бы пришельцев, а так они не обратили на него внимания.
— Ну, пошли домой, — сказал я. — Холли беспокоится.
И повернулся, чтобы уйти.
— Кит… — напряженно сказал Бобби.
Я обернулся к нему.
— Ты ей сказал? — спросил он.
— Нет.
— Прости… — сказал он.
— Да ладно тебе! Это не имеет значения.
— Имеет. — Он помолчал. — Я не мог удержаться. В этом-то все и дело…
— Знаешь что? — сказал я. — Пошли-ка в дом. А то тут холод собачий, у меня ноги совсем застыли. Если хочешь поговорить об этом, давай поговорим завтра. Но на самом деле все в порядке. Понимаешь, старый мудак? Все в порядке!
Перед тем как наконец-то улечься спать, я для верности засунул имущество журналистов под свою кровать, но его владельцы так и не попытались вломиться в дом, чтобы его вернуть. Лежа в постели и зевая, я с удовольствием представлял себе состояние тела и духа, в котором они должны были сейчас пребывать, и думал, что поделом им.
Оуэн Уаттс и Джей Эрскин. Джей Эрскин, Оуэн Уаттс.
Я в полусне представлял себе, как они пытаются найти место, на котором не больно лежать, и рычаг, с помощью которого можно перевернуть землю. Небрежный, трусливый, бессердечный Оуэн Уаттс, которого Бобби избил до потери сознания, и глупый, сующийся в чужие дела, жестокосердный Джей Эрскин, свалившийся с лестницы мордой в грязь. Поделом им, ей-богу поделом!
Мне приснилось, что меня переехал трактор, и, когда я проснулся, мне показалось, что это было наяву. Утро после такого падения, как вчерашнее, это всегда приятно.
Когда я спустился в кухню, было уже почти девять. Утро было пасмурное, и на кухне горел свет, но никого не было. Я сварил себе кофе и принялся читать газету, которую выписывал Бобби. Это было, разумеется, не «Знамя», а «Глашатай».
На седьмой странице, которая по средам бывала полностью занята размышлениями решительной и очень влиятельной обозревательницы, красовался огромный заголовок: «СКОЛЬКО СТОИТ ОТЦОВСКАЯ ЛЮБОВЬ?» А под ним была большая колонка, которую наверняка не пропустит ни один читатель «Глашатая», посвященная стремительной карьере Мейнарда Аллардека.
Обозревательница рассказывала, как он поднялся от простого брокера до крупного магната, проглатывая чужие предприятия и выплевывая остатки. Его метод состоял в следующем. Он с улыбкой являлся в чересчур разросшееся предприятие, которому позарез были необходимы деньги, и предлагал дать взаймы нужную сумму. Условия благоприятные, заплатите, когда сможете, всегда рады вам помочь. Новые партнеры принимали его с распростертыми объятиями и с восторгом говорили о своем благодетеле. Но ах, какое разочарование! Стоило фирме наладить дела, как являлся Мейнард и требовал деньги обратно. Кошмар! Катастрофа! Заплатить ему нельзя, иначе как распродав имущество и закрыв предприятие. Весь персонал будет уволен. Люди в панике. Нет-нет, добродушно соглашается Мейнард, этого, конечно, допустить нельзя. Что, если он вместо денег возьмет в уплату само предприятие? Все останутся на своих местах. Ну, естественно, кроме владельца и директора. Что ж поделаешь, не повезло! А потом Мейнард очень выгодно продавал свое новоприобретенное, нормально функционирующее предприятие совершенно любой крупной акуле, охотящейся на мелкую рыбешку, и, так сказать, возвращался на старт, но уже значительно более богатым.
«Откуда мне все это известно? — спрашивала обозревательница. — Да от самого же Мейнарда! Всего недели три тому назад Мейнард рассказывал о своем методе в телепередаче „Секреты бизнеса“. Классическая процедура смены владельцев, как он это называет. Любой может сделать то же самое. Любой может тем же способом сделать себе состояние.
Похоже, — писала она далее, — очередным предприятием, остро нуждающимся в займе на благоприятных условиях, станет конюшня родного и единственного сына Мейнарда, Робертсона, тренера скаковых лошадей.
Как известно, в данный момент Мейнард наотрез отказывается оказывать своему сыну какую-либо помощь.
Мой совет любому, кто находится в положении Робертсона (известного как Бобби), — твердо заявляла обозревательница, — даже не дотрагиваться до папиных денег. Прикинуть, во что обойдется его помощь. Скорее всего после теплых отцовских объятий Бобби останется только устроиться в дворники. Не забывайте, — говорила она, — что любящий родитель до сих пор не забыл о деньгах, которые он одолжил сыну на покупку машины, когда тот был еще мальчишкой.
Достоин ли Мейнард рыцарского титула за свои заслуги в развитии британской промышленности? — вопрошала она под конец. И отвечала:
— По моему мнению — нет, нет и нет».
В газете была фотография Мейнарда, красивого и элегантного, демонстрирующего длинный ряд превосходных зубов, что невольно наводило на мысль об акуле. Я подумал, что Мейнарда хватит удар.
Бобби пригнал с Поля первую партию лошадей и зашел на кухню. Вид у него был самый удрученный. Он налил себе чашку кофе и выпил ее стоя, глядя в окно, чтобы не смотреть на меня.
— Как Холли? — спросил я.
— Ее тошнит.
— Тут статья про твоего отца, — сказал я.
— Даже смотреть не хочу. — Он поставил чашку. — Ты теперь уедешь, да?
— Уеду. У меня сегодня скачки в Ньюбери.
Читать бесплатно другие книги:
