Напролом Фрэнсис Дик

Глава 9

Фургоны въехали во двор один за другим, словно наперегонки; один красный, другой желтый, и из каждого вылез человек в темном костюме. В красном фургоне приехали письма, а в желтом — телефонист. Королевская почта и Британская телефонная компания пришли ноздря в ноздрю.

Бобби вышел во двор, взял письма и привел телефониста на кухню.

— «Жучков» давить приехал! — весело объявил последний, в то время как красный фургон выезжал со двора. — Что, тараканы в телефоне завелись? Когда снимают трубку, в ней слышатся щелчки? Если бы вы знали, сколько народу их слышат! Ложная тревога, знаете ли.

Телефонист был большой, усатый, полный неуместного добродушия. Бобби, сделав над собой большое усилие, предложил ему чаю или кофе, а я отправился наверх, за самым настоящим, а вовсе не воображаемым «жучком», снятым с трубы.

Возвращаясь назад, я услышал голос телефониста задолго до того, как спустился на кухню.

— В вашем отделении, конечно, есть свои специалисты, но здешние воинствующие радикалы вечно вызывают нас. Вот и в Кембридже тоже то и дело ложные тревоги…

— Это не ложная тревога! — прошипел Бобби сквозь зубы.

— Мы нашли вот это, — спокойно сказал я, положив мешок с инструментами на стол, развернув его и предъявив металлический кубик со стерженьком и моток прикрепленного к нему жесткого шнура.

— Ух ты! — оживился телефонист. — А вы знаете, что это такое?

— «Жучок», — сказал я.

— Это преобразователь, он же передатчик, и заземление. А где остальное?

— Остальное?

Он посмотрел на нас с жалостью.

— Где сам отвод? Где вы вообще взяли эту штуку?

— Сняли с трубы, там, где к дому подходит телефонный провод.

— Ах вот оно что! — Он высморкался. — Вот там и посмотрим.

Мы провели его не через гостиную, а улицей, через двор и калитку в сад. Раздвижная алюминиевая лестница по-прежнему лежала у дорожки, но телефонист, прикинув высоту трубы, решил не доверяться этому хрупкому сооружению и достал из фургона лестницу попрочнее. Кроме этого, он опоясал свое внушительное брюшко поясом с инструментами.

Установив и раздвинув свою лестницу, он стал подниматься по ней так уверенно, словно шел по ровному месту. Кто к чему привык… Добравшись до верха, он встал поудобнее и принялся копаться с отверткой в том месте, где телефонный провод расходился на два ввода, что-то отвинчивая, обрезая и снова завинчивая. Потом невозмутимо спустился обратно.

— Чистая работенка! — одобрительно сказал он. — Просто высший класс. Похоже, эта штука простояла тут недели две. Запылилась, но заржаветь еще не успела, видите?

На его широкой ладони лежал маленький цилиндрик с двумя торчащими из него проволочками.

— Видите? Вот эта штука перехватывает звук с вашего телефонного провода и передает в преобразователь, который вы сняли прошлой ночью. Дело в том, что человеческий голос имеет частоту от пятидесяти герц до трех килогерц, а звук такой частоты по радио не передается, его нужно преобразовать до частоты около трех тысяч мегагерц. Вам потребуется усилитель, который преобразует частоту так, чтобы ее мог передавать микроволновый передатчик.

Он взглянул на нас.

— А вы, похоже, не очень разбираетесь в электронике?

— Нет, — ответили мы.

Он со снисходительным видом отправился обратно во двор, легко, как перышко, неся тяжелую лестницу. На кухне он положил цилиндрик рядом со вчерашней добычей и продолжил лекцию:

— Вот эти проволочки ведут к преобразователю, а этот стерженек — антенна.

— А это что за шнур? — спросил я.

— Шнур? — Он широко улыбнулся. — Это не шнур, это провод. Тонкий провод в изоляции. Это заземление, чтобы замкнуть цепь.

Мы смотрели на него — по всей видимости, тупо.

— Если бы вы внимательно присмотрелись к стене под трубой, вы бы увидели на ней этот так называемый шнур. Возможно, даже закрепленный скобами.

Идущий от передатчика в землю.

— Возможно, — сказал Бобби. — Мы редко бываем в саду в это время года.

— Чистая работенка, — повторил телефонист.

— А трудно его достать? — спросил я. — Вот такое подслушивающее устройство.

— Проще простого, — вздохнул он. — Вы можете в любое время заказать его по вашему каталогу электроники.

— И что дальше? — спросил я. — Вот подслушивающее устройство, вот передатчик. А где приемник?

— Передатчик слабый, — рассудительно сказал телефонист. — Видите, какой он маленький? И работает на батарейке, видите? Значит, для того, чтобы принимать сигналы, понадобится большая антенна-тарелка. Причем сигнал должен идти по прямой. Значит, она должна быть расположена где-нибудь на расстоянии четверти мили. И чтобы в этом направлении не было никаких зданий, которые могут исказить сигнал. Вот тогда вы действительно получите нормальную слышимость.

— Большая антенна-тарелка на расстоянии четверти мили? — переспросил я. — Да ведь ее сразу заметят!

— Не заметят, если установить ее внутри закрытого кузова. — Он задумчиво потрогал квадратный передатчик. — У вас тут замечательная высокая труба. Чаще всего такие орешки растут на столбах где-нибудь на дороге. Но, разумеется, чем выше установишь передатчик, тем дальше будет распространяться сигнал.

— Ага, — сказал я. По крайней мере, это было понятно.

— Самый надежный способ прослушивания, — с удовольствием продолжал он свою лекцию. — Никаких тебе щелчков в трубке. Никто ничего даже не заметит.

Он снял с себя пояс с инструментами.

— Ладно, распишитесь вот здесь, и я поехал. А вы время от времени берите бинокль и осматривайте трубу и телефонный столб у дороги. Если у вас на проводах вырастет еще что-нибудь новенькое, позвоните мне, я приеду.

Бобби расписался, поблагодарил телефониста и проводил до фургона. Я смотрел на обезвреженный «жучок», прикидывая, кому бы я подсунул эту штуку, если бы знал, как это делается.

Когда уехал желтый фургон, появилась Холли. Бледная, в джинсах и мешковатом свитере, с волосами, еще влажными после душа.

— Токсикоз — это божье наказание, — сказала она. — Чаю нет?

— Есть кофе в кофейнике.

— Смерти моей хотите? — Она поставила чайник. — Слушай, что произошло ночью у вас с Бобби? Он сказал, что ты его никогда не простишь, но так и не объяснил, за что. По-моему, он вообще не спал. В пять утра встал и принялся бродить по дому. Так что случилось-то?

— Никаких напрягов между нами не будет, — сказал я. — Я тебе обещаю.

Она сглотнула.

— Если еще и вы с Бобби поссоритесь, это уже точно будет конец…

— Не поссоримся.

Это ее не успокоило, но она ничего не сказала. Когда Бобби вернулся, Холли положила несколько ломтиков хлеба в тостер, и мы расселись у стола, передавая друг другу джем и думая каждый о своем. Лично я думал о репортерах, о директоре банка Бобби и о том, как бы мне разогреть и расслабить мускулы перед первой скачкой.

Бобби со страхом начал распечатывать письма, но его страхи оказались беспочвенными. Там не было ни грозной повестки из банка, ни требований об оплате счетов. А в трех конвертах обнаружились чеки.

— Просто глазам своим не верю! — воскликнул изумленный Бобби. — Владельцы платят!

— Надо же, как быстро! — сказал я.

— Они ведь только вчера получили наши письма. Должно быть, совесть у них и впрямь была неспокойна.

— И Себ заплатил, — сказал Бобби. Он посчитал в уме и подвинул чеки в мою сторону. — Это твое.

Я заколебался.

— Бери-бери! — сказал он. — Ты ведь оплатил наши счета в понедельник. Если бы эти чеки пришли в понедельник, тебе не пришлось бы этого делать.

Холли кивнула.

— А как насчет зарплаты, которую надо выдать конюхам в пятницу? — спросил я.

Бобби растерянно пожал плечами.

— Бог его знает!

— А что именно сказал ваш банкир? — спросил я.

— Садист и скотина! — сказал Бобби. — Сидел, нагло ухмылялся и говорил мне, что мне следует немедленно провести добровольную ликвидацию. Добровольную! Он сказал, что если я этого не сделаю, у банка не будет другого выбора, кроме как начать процесс о банкротстве. Не будет другого выбора! Конечно, у них есть выбор. Почему они вообще дали мне денег на этих жеребят, если через пять минут они начали вести себя таким образом?

Возможно, именно потому, что Бобби — сын Мейнарда. Видимо, миллионы Мейнарда казались банку достаточным обеспечением до того, как «Знамя» начало свою кампанию.

— А может быть, кто-нибудь из здешних тренеров купит у тебя этих жеребят? — спросил я.

— Безнадежно. Большинство из них сидят в той же луже. Своих продать не могут.

Я поразмыслил.

— Банкир говорил что-нибудь насчет судебных исполнителей?

— Нет, — ответил Бобби, а Холли побледнела еще больше, если только это было возможно.

Я подумал, что, быть может, у нас есть в запасе еще неделя. Я плохо разбирался во всех этих ликвидациях и банкротствах и не знал, насколько быстро все это происходит. Может, у нас и вообще нет времени. Но вряд ли они рассчитывают, что Бобби распродаст имущество за два дня…

— Я заберу чеки, — сказал я, — и получу по ним деньги. Мы заплатим из этих денег вашим работникам, а остальное пока придержим на всякий случай. И не говорите ничего банкиру — он ведь наверняка потребует, чтобы деньги отдали им.

— А как охотно они дали нам в долг! — с горечью заметила Холли. — Им-то никто рук не выкручивал.

«Что ж, — подумал я, — видимо, не один Мейнард с улыбкой дает в долг, а потом спускает с должника три шкуры».

— Это безнадежно, — сказал Бобби. — Придется сказать владельцам, чтобы забрали лошадей. Рассчитать ребят… — Он осекся. У Холли тоже стояли слезы в глазах.

— Такой бардак! — сказал Бобби.

— Ну вы это… — сказал я, — вы подержитесь денька два.

— А что толку?

— Может быть, мы найдем средства.

— Что ты имеешь в виду?

Я и сам не очень понимал, что я имею в виду, и к тому же мне не хотелось обсуждать это с Бобби. Поэтому я просто сказал:

— Не распродавай конюшню, пока во дворе не приземлится огнедышащий дракон.

— Ну, может быть, тогда приедет святой Георгий… — заметила Холли.

— Чего? — Бобби непонимающе уставился на нее.

— Ну в той истории, знаешь, — сказала Холли. — У нас с Китом была книжка-раскладушка про то, как святой Георгий приехал и убил дракона. Мы ее читали с фонариком под одеялом и пугали друг друга тенями.

— А-а.

Он посмотрел на нас и увидел похожих друг на друга темноволосых близнецов со своими общими воспоминаниями. Должно быть, Бобби снова почувствовал себя третьим лишним, потому что он поджал губы. Но через некоторое время он сказал лишь с легким намеком на сарказм, видимо заглушая в себе надежду, которую пробудили мои слова:

— Ну что ж, святой Георгий! Давай седлай коня!

Я приехал в Ньюбери и решил проблему забитых мышц, напросившись в сауну к одному из местных жокеев, который каждое лето проводил в парилке, вытапливая лишний жир, но зимой, слава богу, устраивал перерыв. Я никогда не одобрял парилок как способа контроля над весом, точно так же как и применения мочегонных, но через двадцать минут, проведенных в жарко натопленной сауне, я почувствовал себя куда лучше.

Две моих первых лошади принадлежали тренеру из Ламборна, на которого я работал довольно часто. При наличии жокея с нормально работающими мышцами они достаточно чисто брали препятствия и прошли дистанцию, не покрыв себя ни позором, ни славой. Поэтому я с чистой совестью мог сказать исполненным надежд владельцам, что со временем их лошади могут занять первое место. Это было чистой правдой — при условии, что они сбросят лишний вес, что грунт будет хорошим и что лучшие из соперников сойдут с дистанции. Мне случалось брать первые места на раздолбаях, которых, с моей точки зрения, вообще не стоило выводить из денника.

Моя последняя лошадь в этот день принадлежала принцессе. Принцесса ожидала меня в паддоке, как обычно одна. Я поймал себя на том, что слегка разочарован отсутствием Даниэль, хотя вовсе не ждал, что она приедет. Совершенно нелогично! На принцессе была свободная соболья шубка и бледно-желтый шелковый шарф, а в ушах — золотые сережки с цитринами. Я и раньше видел ее в этом наряде и все же снова подумал, что она выглядит удивительно красивой и элегантной. Я слегка поклонился и пожал ей руку. Она улыбнулась.

— Ну, как вы думаете, что нас ждет сегодня? — спросила она.

— Я думаю, мы выиграем.

Ее глаза расширились.

— Обычно вы не говорите так уверенно…

— Все ваши лошади в хорошей форме. И… — я не договорил.

— И что?

— И потом… вы ведь и сами думали, что мы выиграем.

— Да, я так думала, — сказала она без удивления и повернулась, чтобы взглянуть на своего коня, проходящего мимо. — А о чем я думала еще?

— Ну еще… что вы счастливы.

— Да. — Она помолчала. — Как вы считаете, эта ирландская кобыла не может нас обойти? Я видела, как на нее ставили…

— У нее слишком много лишнего веса.

— А лорд Вонли думает, что она придет первой.

— Лорд Вонли? — оживился я. — А он что, здесь?

— Здесь, — сказала она. — Он обедал в ложе рядом с моей. Мы с ним только что вместе спускались по лестнице.

Я спросил, не помнит ли она, в какой именно ложе он был, но принцесса ответила, что не помнит. Я сказал, что мне хотелось бы поговорить с ним.

— Лорд Вонли будет рад побеседовать с вами, — кивнула она. — Он до сих пор благодарен вам за скачку на приз «Глашатая». Он говорит, буквально сотни людей поздравляли его с этой скачкой.

— Это хорошо, — сказал я. — Значит, если я попрошу его об услуге, он мне скорее всего не откажет.

— Просите что хотите, хоть луну с неба!

— Ну, так много мне не надо…

Жокеям дали сигнал садиться в седло. Я сел на лошадь, прикидывая, что можно сделать с ирландской кобылой. И я с самого начала взял хорошую скорость и не снижал ее в течение всей скачки, давая кобыле почувствовать каждый лишний фунт ее веса. Дело кончилось тем, что, несмотря на ее решимость, мы пришли к финишу на полтора корпуса впереди.

— Великолепно! — воскликнула сияющая принцесса, ожидавшая меня у места, где награждают победителей. — Красавец! — Она похлопала по боку своего взбудораженного скакуна. — Кит, когда переоденетесь, приходите в ложу. — Она увидела тень нерешительности, отразившуюся на моем лице, и поняла, в чем дело. — Я видела лорда Вонли наверху. Я пригласила его к себе в ложу.

— Вы очень добры.

— Я очень рада, что вы пришли первым.

Я переоделся и поднялся в знакомую ложу, расположенную над финишным столбом. На этот раз принцесса была там одна, без гостей. Она мимоходом упомянула, что приехала сюда сегодня утром прямо из Девона, на своей машине.

— Племянница звонила мне вчера вечером из своего офиса и сказала, что вы доехали вовремя, — сказала принцесса. — Она вас благодарит.

Я сказал, что был очень рад помочь. Принцесса предложила мне чаю, сама разлила его, и мы уселись на соседних стульях, как бывало обычно, и я принялся описывать скачку препятствие за препятствием.

— Да-да, я видела, — сказала она с довольным видом. — Вы всю дорогу шли впереди этой кобылы. Когда она прибавляла, вы тоже прибавляли, когда она замедляла ход, вы делали то же самое. А потом я видела, как ее жокей взялся за хлыст, а вы просто дали шенкель моему коню… Я знала, что мы выиграем. Я все время была уверена в этом. Это было так замечательно!

Эта уверенность вполне могла рухнуть у последнего препятствия, но это принцесса знала не хуже меня. Бывало и такое. Тем приятнее было побеждать.

Принцесса сказала:

— Уайкем говорит, что завтра мы в первый раз выпускаем Кинли на барьерных скачках в Тоустере. Его самая первая скачка…

— Да, — кивнул я. — И еще у Даулагири — первая скачка в стипль-чезе для новичков. Я попробовал их обоих на тренировке у Уайкема на той неделе. Он вам не говорил? Оба прыгали просто великолепно. А… а вы там будете?

— Разумеется, я этого пропустить не могу. — Она помолчала. — Племянница говорит, что тоже доедет со мной.

Я вскинул голову.

— В самом деле?

— Она так сказала.

Принцесса внимательно смотрела на меня, и я тоже посмотрел ей в глаза, но прочесть, о чем она, думает, не смог, хотя как раз сейчас это было бы очень кстати.

— Мне понравилось ехать с ней, — сказал я.

— Она удивилась, что время прошло так незаметно.

— Да.

Принцесса уклончиво похлопала меня по руке, и тут в дверях появились лорд Вонли с супругой и подошли к нам с приветствиями. Принцесса тоже приветствовала их, предложила им по стаканчику портвейна — они оба его любили, тем более что день был холодный, — и увела леди Вонли на балкон, оставив нас наедине с лордом Вонли.

Он рассказал мне, как доволен всеобщим восхищением, вызванным субботней скачкой, и я спросил, не может ли он оказать мне услугу.

— Дорогой мой! Разумеется! Все, что в моих силах!

Я снова рассказал о Бобби и о продолжающихся нападках «Знамени». Впрочем, к этому времени лорд Вонли уже и сам знал об этом.

— О господи! Да-да! Вы видели сегодняшние комментарии в нашей газете?

Это все наша обозревательница, Роза Квинс, у нее язык, как у гремучей змеи, но пишет она толково. Так чем я могу вам помочь?

— Я хотел бы знать, — сказал я, — есть ли в «Глашатае» что-нибудь вроде досье на Мейнарда Аллардека. И, если таковое имеется, не позволите ли вы мне его просмотреть.

— Господи! — сказал он. — У вас какие-то свои соображения на этот счет?

Я объяснил, что мы пришли к выводу, что Бобби был всего лишь орудием кампании, направленной против его отца.

— И нам было бы полезно выяснить, кто может быть настолько зол на Мейнарда, чтобы лишить его возможности получить титул.

Лорд Вонли добродушно улыбнулся.

— К примеру, те, у кого он отобрал дело?

— Ну да, — подтвердил я. — Хотя бы.

— Вы предполагаете, что «Знамя» заставили напечатать все эти нападки?

— Он поджал губы, как бы размышляя.

— Я думаю, их не пришлось так уж сильно заставлять, — сказал я. — Вся эта газета — одни сплошные нападки.

— Ах, боже мой! — сказал он с насмешливым упреком. — Ну хорошо. Не знаю, чем это может помочь вашему зятю, но я позабочусь о том, чтобы вы получили доступ к нашим материалам.

— Замечательно! — от души сказал я. — Спасибо вам большое.

— Когда вам будет удобно?

— Чем раньше, тем лучше.

Он взглянул на часы.

— В шесть вечера вас устроит?

Я едва не охнул от удивления.

— Вечером мне надо быть на обеде в Сити, — пояснил он. — А перед тем я собираюсь заглянуть в «Глашатай». Спросите меня на проходной.

Я приехал на Флит-стрит, спросил на проходной редакции «Глашатая», и меня направили в редакторский отдел на третий этаж. Более ранние издания завтрашних газет уже печатались, но здесь суматоха была в самом разгаре.

Лорд Вонли, выглядевший здесь довольно нелепо в своем твидовом пиджаке, парадных брюках, накрахмаленной рубашке и белом галстуке, стоял за плечом человека без пиджака, сидевшего за центральным столом, и оба были поглощены изучением лежавшей перед ними газеты. Большое помещение было разделено перегородками высотой по плечо на закуточки, в каждом из которых стояло по четыре-пять столов. Все закуточки были набиты телефонами, пишущими машинками, комнатными цветами и людьми, находившимися в состоянии слабой, но непрерывной деловой активности.

— Вам кого? — спросили меня, увидев, что я остановился в нерешительности, и, когда я сказал: «Лорда Вонли», мне просто ткнули пальцем в нужную сторону. Я прошел в центр этой деловой активности и сказал:

— Извините…

Лорд Вонли поднял глаза, не поднимая головы.

— Ах да, мой дорогой! Я сейчас, — сказал он и снова опустил глаза, внимательно просматривая газету. Я обнаружил, что это была свежеотпечатанная первая страница завтрашнего номера.

Я принялся ждать, с интересом созерцая царящее вокруг оживление. Подозреваю, что эта комната не сильно переменилась со времен шумного великана, первого лорда Вонли. Разумеется, столы и оборудование обновлялись, но в целом чуточку старомодное помещение с коричневым полом и желтовато-кремовыми стенами по-прежнему создавало впечатление напряженной деловитости.

Нынешний лорд Вонли закончил читать, выпрямился и похлопал по плечу сидящего за столом человека в рубашке. Позднее я узнал, что то был сам великий белый вождь, главный редактор «Глашатая».

— Добротно сделано, Марти. Хорошая работа.

Человек кивнул и продолжал читать.

— Роза Квинс здесь, — сказал мне лорд Вонли. — Вы, наверно, захотите встретиться с ней?

— Да, пожалуйста, — сказал я.

— Сюда, — он направился к одному из закутков, логову той самой леди с языком как у гремучей змеи, которая тем не менее пишет толково и которая была автором сегодняшней статьи о Мейнарде.

— Роза, — сказал владелец газеты, — позаботьтесь о Ките Филдинге, пожалуйста.

И грозная Роза Квинс заверила его, что все будет в порядке.

— Покажите ему досье, — сказал лорд Вонли. — Все, что он захочет видеть.

— Ладно.

А мне он сказал:

— У нас ложа в Аскоте. То есть у «Глашатая». Насколько я понял со слов принцессы, вы участвуете там в скачках в пятницу и в субботу. Я буду в Аскоте в субботу. Я предполагаю, что приглашать вас на ленч не имеет смысла, но вы можете зайти к нам на чашку чаю после последней скачки. Мы всегда вам рады.

Я сказал, что с удовольствием зайду.

— Хорошо-хорошо. Жена будет очень рада. Я думаю, вы с Розой найдете общий язык. Она на Флит-стрит с пеленок, так же как и я. Ее отцом был Конн Квинс, издатель старой «Хроники». Она знает обо всем, что происходит, больше, чем кто-либо другой. Она сообщит вам все секретные сведения, верно, Роза?

Я на всякий случай слегка ощетинился. Роза посмотрела на меня и снова согласилась, что да, сообщит, и лорд Вонли кивнул мне с видом человека, который сделал все от него зависящее, и удалился, оставив меня на милость этой гремучей змеи в облике женщины.

Надо признать, что в ее волосах не было змей, как у Медузы Горгоны.

Но, тем не менее, тот, кто дал ей имя Роза, явно не предвидел, насколько неподходящим оно будет.

На розу она была ничуть не похожа. Скорее уж на тигровую лилию. Высокая, очень худая, лет на пятнадцать-двадцать старше меня самого. Ее искусно взлохмаченные густые волосы были темными, но отдельные пряди были выбелены.

Видимо, она старалась добиться контрастного эффекта. Умело накрашенное желтоватое лицо красивым я бы не назвал, но оно было приятным. Мужской нос, бледно-голубые глаза. И крепкие, сладкие духи, аромат которых чувствовался за несколько шагов.

На ней красовалось множество модных браслетов, колец и цепочек, дополнявшихся тяжелым поясом с бляхами и большой пряжкой, висевшим на бедрах. В целом создавалось впечатление некоторого излишества. Я подумал, что, возможно, этот несколько устрашающий вид должен отпугивать новое поколение журналистов, служить своего рода бастионом на пути времени.

Если это и в самом деле было так, я ее хорошо понимал. Каждый жокей, которому перевалило за тридцать, чувствует угрозу со стороны девятнадцатилетних юнцов, которые рано или поздно займут его место. Любой жокей, любой чемпион должен в каждой скачке снова и снова доказывать, что он по-прежнему в форме. А удержаться на вершине нелегко, потому что со всех сторон напирают молодые, жаждущие сесть в твое седло. Я, конечно, не нуждался в побрякушках, но тщательно выщипывал у себя все седые волоски.