Напролом Фрэнсис Дик

Последние слова Полгейт почти выкрикнул. Я даже не сомневался, что он говорит это всерьез. Лица Леггата и Морса были непроницаемыми. Интересно, что они видят на лице у меня? Главное — не проявлять страха… о боги! «Он этого не сделает! — отчаянно думал я. — Просто пугает. Разве человек его положения станет рисковать своим статусом, чтобы посадить за решетку противника, который требует так немного, который не представляет серьезной угрозы ни для его газеты, ни для него самого, за которым не стоит никакой организации?» И все же это звучало ужасно. Жокеи особенно уязвимы для обвинений в бесчестности, а циничной публике немного надо, чтобы разувериться в Человеке. Жокея и так всегда подозревают. Полгейт может еще раз попытаться всучить мне взятку, только на этот раз будет действовать тоньше, а может сделать и что-нибудь похуже… Его газета уже сделала такое один раз — может и повторить. Преступление, которое мне покажется особенно отвратительным…

Я не мог найти слов, чтобы ответить ему. Молчание затягивалось. Но тут снова затрезвонил звонок, так что Морс подпрыгнул. Сэм Леггат нажал на кнопку.

— Кто? — спросил он.

— Эрскин.

Леггат взглянул на Полгейта. Тот кивнул. Леггат нажал на кнопку, отпирающую дверь, и в комнату бесшумно вошел человек, которого я сбросил с лестницы.

Он был ростом примерно с меня, рыжеватый, лысеющий, вислоусый, с холодными глазами без тени улыбки. Он кивнул триумвирату, словно уже виделся с ними, и повернулся ко мне, набычившись и выпятив живот. Человек, за плечами у которого — разбитая жизнь, человек, исполненный злобы.

— Верните вещи! — сказал он. Это была не просьба, даже не приказ это была угроза.

— Со временем, — ответил я. Люди, стоявшие по ту сторону стола, словно бы застыли. Я взглянул на разгневанное лицо Полгейта и осознают, что я, почти помимо своей воли, одной этой фразой дал ему понять, что его угрозы считай что пропали втуне.

— Джей, он твой! — хрипло выдохнул Полгейт.

Я не успел сообразить, что это значит. Джей Эрскин схватил меня за правое запястье и вывернул мне руку за спину с силой и быстротой, говорившей о долгой практике. Тогда, в саду у Бобби, я сделал почти то же самое с ним, уткнув его мордой в грязь. И он с мстительным удовлетворением сказал мне в ухо:

— Либо ты мне скажешь, где мои шмотки, либо я сломаю тебе руку так, что ты до второго пришествия больше в скачках участвовать не будешь!

Он держал меня крепко. Было больно. Я оглядел три лица по ту сторону стола. Никто из них не удивился, даже юрист. «Интересно, — мельком подумал я, — неужели такие сцены происходят в кабинете редактора „Знамени“ постоянно?»

— Говори! — сказал Эрскин, сильнее заламывая мне руку.

Я резко шагнул назад, толкнув Эрскина. Нырнул к полу, почти вниз головой, и как можно резче выбросил ноги, так что Джей Эрскин перелетел через меня и полетел дальше. Приземлился он на кадку с пальмой в дальнем углу кабинета, а я тем временем завершил кувырок и снова оказался на ногах. Все это заняло меньше секунды; последовавшее затем ошеломленное молчание длилось раза в два дольше.

Джей Эрскин яростно выплюнул попавший ему рот лист и поднялся на ноги, готовясь к новому нападению. Он едва не рыл ногой ковер, словно разъяренный бык.

— Ну довольно, — сказал я. — Хватит с меня этого дерьма.

И посмотрел в глаза Нестору Полгейту.

— Компенсацию, — сказал я. — Еще один банковский чек. Сто тысяч фунтов. Завтра. Бобби Аллардек приедет на скачки в Аскот. Можете отдать ему деньги прямо там. Инсценировка преступления, которого я не совершал, и судебные расходы обойдутся вам примерно во столько же. Почему бы вам не избавить себя от лишних хлопот?

Джей Эрскин выпрямился. Лицо его пылало злобой.

— Молитесь, чтобы эту компенсацию выплатили, — сказал я ему. — Или вы соскучились по тюрьме?

Я направился к выходу и у двери оглянулся. Полгейт, Леггат и Морс стояли с вытянувшимися лицами. У Джея Эрскина лицо было ледяным.

Какое-то мгновение я боялся, что дверь не откроется и я окажусь в западне; но ручка легко повернулась, и дверь мягко отворилась, открыв мне путь к бегству.

Идя к лифту, я не чуял под собой ног. Если верить угрозам Полгейта, будущее меня ожидало самое незавидное; а если верить, что Джей Эрскин действительно так злобен, как кажется, это будущее наступит очень скоро. «Господи, — с тоской думал я, — ну почему бы мне не сдаться? Отдал бы им эти пиджаки, и пусть Бобби катится к черту!»

Когда я вышел на выложенную искусственным мрамором площадку у лифтов, позади послышались торопливые шаги. Кто-то догонял меня, почти бегом. Я резко развернулся, ожидая увидеть надвигающегося Эрскина, но это, как и в прошлый раз, был всего-навсего Сэм Леггат.

Когда он увидел, как быстро я обернулся, глаза его расширились.

— Вы что, ожидали, что на вас снова нападут?

— Хм…

— Я поеду вниз вместе с вами.

Он нажал кнопку вниз и некоторое время молча смотрел на меня.

— Сто тысяч — это слишком, — сказал он наконец. — Я не думал, что вы хотите получить так много.

— Вчера я и не хотел.

— А сегодня?

— Сегодня я увидел Полгейта. Если бы я попросил меньше, он бы просто посмеялся. Он привык мыслить масштабно.

И Сэм Леггат снова уставился на меня, моргая песочными ресницами. О чем-то он, несомненно думал, но на его лице ничего не отражалось.

— Эти угрозы насчет тюрьмы и всего прочего, — медленно произнес я.

— Он уже обещал такое?

— В смысле?

— Кому-то другому.

— Почему вы так думаете?

— Вы с вашим юристом, — сказал я, — не выразили ни малейшего удивления.

Лифт с урчанием остановился напротив нас, двери открылись, и мы с Леггатом шагнули внутрь.

— И потом, — продолжал я, когда двери закрылись, — когда он говорил, у меня было такое упущение, что он заучил эти слова наизусть. «Вы скатитесь на самое дно, вы будете обесчещены и опозорены, и об этом узнают все, я вам обещаю!» Прямо как в пьесе, вы не находите?

— Вы что, запомнили дословно? — с любопытством спросил Леггат.

— Такое не забывается. — Я помолчал. — Он что, серьезно?

— Возможно.

— А что он сделал в прошлый раз?

— Не проверяли.

— Вы имеете в виду, угроза подействовала? — уточнил я.

— Дважды.

— Господи Иисусе! — сказал я. И рассеянно принялся потирать правое плечо, сунув руку под анорак и массируя сустав пальцами. — Он всегда добивается своего угрозами?

— Угрозы могут быть разными, в зависимости от обстоятельств, — ответил Леггат ровным тоном. — Болит?

— Что?

— Плечо.

— А-а! Да. Наверно. Не очень. Не сильнее, чем после падения.

— А как вы это сделали? Ну, сбросили его?

Я усмехнулся.

— Я не делал этого лет с пятнадцати. Тогда я проделал это с таким же пацаном, как я. Я не был уверен, что это удастся со взрослым человеком. Но подействовало-таки.

Мы прибыли на первый этаж и вышли из лифта.

— А где вы остановились? — спросил он как бы между прочим.

— У знакомого.

Он проводил меня до небольшого фонтанчика.

— Зачем Нестору Полгейту понадобилось топтать Мейнарда Аллардека? — спросил я.

— Не знаю.

— Но это была не ваша идея? И не Джея Эрскина? Это идет с самого верха?

— С самого верха.

— А может, и дальше, — сказал я. — В смысле?

Я нахмурился.

— Я не знаю. А вы?

— Насколько я знаю, кашу заварил Нестор Полгейт.

— А я так и не разбил ему морду! — вздохнул я. — Вы были близки к этому.

Он явно не собирался предавать своего босса, и все же похоже было, что он извиняется. Преданный помощник вождя утешает несчастного изгоя. «Помощник вождя! — напомнил я себе. — Не вздумай расслабиться!»

— Что вы намерены делать дальше? — спросил он.

— Ехать на скачки в Аскот.

Он посмотрел мне в глаза, и я ответил таким же прямым взглядом. Может, он бы и мог мне понравиться. Если бы служил другому хозяину.

— До свидания, — сказал я.

Некоторое время он, казалось, колебался, но наконец сказал просто:

— До свидания.

И вернулся к лифтам. А я вышел на Флит-стрит и полной грудью вдохнул вольного воздуха. Вернулся в гостиницу пешком — до нее было мили две — и некоторое время сидел в номере, глядя в стену. Потом спустился вниз, нашел в подземном гараже свой «мерседес» и поехал в Чизик.

— Что это вы так рано? — удивилась Даниэль. Мой приезд ее несколько встревожил. — Я же сказала «в два часа ночи», а не «в полдвенадцатого»!

— Я подумал, что можно было бы просто посидеть тут и посмотреть, как вы работаете. В прошлый раз, похоже, против моего присутствия никто ничего не имел…

— Вы же умрете со скуки!

— Да нет…

— Ну о'кей. — Она указала на стол и кресло рядом со своими. — Сегодня здесь никого не будет. Вам тут будет удобно. Вашу рану зашили?

— Да, все нормально.

Я уселся в кресло и принялся наблюдать за секретами подготовки новостей в американском стиле, «для наших соотечественников там, за океаном». На востоке США сейчас было половина седьмого, и передавали большой выпуск вечерних новостей. Так что дневная суматоха только что завершилась. Даниэль сказала, что сейчас, до двух часов ночи, она будет обрабатывать срочные новости, которые могут войти в одиннадцатичасовой выпуск там, дома, либо появятся завтра, в утреннем выпуске.

— А много новостей бывает в это время? — спросил я.

— Ну вот сейчас у нас есть пожар, разбушевавшийся на нефтехранилище в Шотландии, а в полночь Девил-Бой выйдет на сцену в королевском шоу, чтобы торжественно открыть новый сногсшибательный сейшн.

— Кто-кто? — переспросил я.

— Неважно. Миллиарды подростков не могут ошибаться.

— А что бывает потом? — спросил я.

— Когда материалы отснимут? Их передают сюда из передвижной телестанции, здесь их монтируют и передают готовый репортаж на студию в Нью-Йорке. Около полудня мы здесь иногда берем интервью в прямом эфире, в основном для утренней панорамы с семи до девяти, но по ночам прямого эфира не бывает.

— А их и монтируют здесь же?

— Конечно. Чаще всего. Хотите посмотреть?

— Да, очень.

— Только я сперва позвоню, — она указала на телефон.

Я кивнул и стал слушать, как она разговаривает с кем-то, кто находится на пожаре.

— Талант возвращается с драки на скачках на вертолете. Он будет у вас минут через десять. Пусть позвонит мне, когда сможет. Вы далеко от пожара? О'кей, когда Сервано прилетит, попытайтесь подобраться поближе, а то с этого расстояния и вулкан свечкой покажется, о'кей, скажите, пусть мне позвонит, когда доберется. Ага, заставьте его позвонить, о'кей?

Она положила трубку и поморщилась.

— Они за целую милю от пожара! С таким же успехом могли бы сидеть в Бруклине.

— А кто такой «талант»? — спросил я.

— Эд Сервано… А-а, талант? Талант — это человек с микрофоном, который говорит в камеру. Репортер, короче.

Она взглянула на графы таблицы, висящей на стене позади ее кресла.

— «Событие» — это тема репортажа. Пожар, Девил-Бой, посольство и так далее.

— Понятно, — сказал я.

— «Место» — это понятно. «Время» — тоже. «Группа» — это съемочная группа, которая снимает репортаж, плюс талант. «Формат» — это насколько полно освещается событие. Полный формат — это съемочная группа, талант, интервью — короче, все вместе. А «без голоса» — это только оператор с камерой, а комментарий накладывается потом. Ну и так далее.

— И вы решаете, кого куда посылать?

Она кивнула.

— Начальник отдела, другие координаторы, которые работают днем, и я, да.

— Ничего себе работенка! — сказал я.

Она улыбнулась одними глазами.

— Если мы будем работать хорошо, у компании будет высокий рейтинг. Будем работать плохо — вылетим с работы.

— Ну работа есть работа, — сказал я.

— Ах, вот как? А что бы вы предпочли — находиться в миле от пожара на нефтехранилище или соваться в самый огонь?

— Хм…

Телефон зазвонил.

— Новости! — сказала она, сняв трубку.

Ей принялись что-то говорить.

— Послушайте! — сказала она измученным тоном. — Если он опоздает, это событие. Если заболеет — это событие. Если он не соизволит выйти на сцену — это тоже событие. Что бы ни случилось, это событие, так что сидите там, ладно? Если уж совсем ничего не случится, попытайтесь сфотографировать членов королевской семьи, когда они будут уходить.

Она положила трубку.

— Девил-Бой еще не явился в театр. Он одевается больше часа.

— Отсутствие события — тоже событие…

— Я же не хочу, чтобы нас обошли другие телекомпании, если случится какая-нибудь сенсация, верно?

— А откуда вы вообще узнаете про события?

— Ну… из агентств, из газет, из полицейских сводок, из всяких сообщений — да мало ли откуда?

— Боюсь, раньше я никогда не задумывался, как вообще новости попадают в телевизор.

— Да, иногда ради десятисекундного репортажа приходится работать целый день.

Телефон зазвонил снова, и прилетевший на вертолете Эд Сервано сообщил, что он уже на земле. Даниэль вежливо попросила его подойти поближе, даже если ему придется получить ожоги первой степени, и по тому, как она улыбалась, я понял, что ради нее он и в огонь прыгнет.

— Язык у него хорошо подвешен, — сказала она, вешая трубку. — И пишет, как поэт.

Глаза ее блестели — видимо, таланты «таланта» искренне ее радовали.

— Пишет? — переспросил я.

— Ну то, что он говорит в выпусках новостей. Все наши репортеры пишут для себя тексты сами.

В это время поступило новое сообщение с шоу: Девил-Бой, с рогами, хвостом и всем прочим, едет в театр на машине «скорой помощи», с сиреной и мигалками.

— Он что, заболел-таки? — спросила Даниэль. — Если он выкинет какой-нибудь трюк, постарайтесь его заснять.

Она повесила трубку и пожала плечами.

— Это вихляющееся отродье сатаны займет в новостях в два раза больше времени, чем пожар на нефтехранилище. Что поделаешь, поддельный ад куда интереснее настоящего. Так вы хотели посмотреть монтажную?

— Хотел, — ответил я, и она провела меня через большой офис, а потом по коридору. Я восхищался ее грациозной походкой. Мне хотелось зарыться руками в облако ее темных волос, поцеловать ее, переспать с нею…

— Я сперва покажу вам студию, — сказала она, — это интереснее, — и свернула в коридорчик поуже, который вел к двери с надписью: «Если горит красный свет, не входить!» Красный свет не горел, поэтому мы вошли. Комната была небольшая. Пара кресел, кофейный столик, телекамера, телевизор и выключенная кофеварка с бумажными стаканчиками. Единственное, что было здесь необычного, — это огромное окно, из которого открывался вид на Темзу и Хаммерсмит-бридж, залитые морем света.

— Мы берем интервью в прямом эфире здесь, перед окном, — сказала Даниэль. — В основном у политиков, но также и у актеров, писателей, спортсменов — короче, у любых известных людей. А по мосту на заднем плане проезжают красные автобусы. Это очень впечатляет.

— Да, наверно… — сказал я.

Она метнула на меня быстрый взгляд.

— Вам не скучно?

— Нет, что вы!

Она красила губы розовой помадой, а брови у нее были вразлет. Темные смеющиеся глаза, белая, как сливки, кожа, длинная шея, груди под одеждой как яблоки на тонкой ветке… «Черт возьми, Кит, — сказал я себе, — отвлекись от ее грудей и попытайся спросить хоть что-нибудь умное!»

— А как эти материалы попадают в Америку? — спросил я.

— Вот отсюда.

Она подошла к закрытой двери в одной из стен и отворила ее. За дверью обнаружилась другая комната, совсем маленькая и полутемная. В комнате было тепло и слышалось слабое гудение приборов, которые занимали всю стену.

— Здесь стоят передатчики, — сказала Даниэль. — Отсюда сигнал передается на спутник. Только не спрашивайте, каким образом, — у нас есть человек с измученным лицом, который разбирается во всех этих кнопках, — вот он этим и занимается.

Она закрыла дверь комнаты, где стояли передатчики, мы снова прошли через студию, потом по коридору и очутились в монтажных. Их было три.

— О'кей, — сказала она, включила свет, и я увидел небольшое помещение, вдоль одной из стен которого стояли три телевизора, несколько видеомагнитофонов и стеллажи с видеокассетами. — Вот на этом мы и работаем, хотя нам все время грозятся поставить аппаратуру нового поколения. Но наших ребят эта техника устраивает, так что я подозреваю, что ее нам поставят не скоро.

— А как это работает? — спросил я.

— Прокручиваешь черновую кассету на левом экране, выбираешь лучшие куски, потом записываешь их на другую кассету, которая прокручивается на втором экране. Потом можно переделывать и компоновать, пока тебя не устроит то, что получилось. После этого готовую запись передают в Нью-Йорк, где ее обычно еще раз сокращают. В зависимости от того, много ли у них других материалов.

— А вы сами умеете работать с этой техникой? — спросил я.

— У меня медленно выходит. Если вы действительно хотите разобраться во всем этом, подождите, пока мы получим пленки с пожаром и с Девил-Боем, и посмотрите, как работает Джо — он один из лучших монтажников.

— Класс! — сказал я.

— Даже странно, что вы так этим интересуетесь.

— Ну, понимаете ли, у меня есть несколько кассет, которые нужно смонтировать, и хотелось бы знать, как это делается.

— А, так вы за этим сюда так рано приехали?

Я видел, что если я скажу «да», она ничуть не обидится.

— Отчасти, — сказал я. — Но в основном затем, чтобы увидеть вас… ну и посмотреть, как вы работаете.

Она стояла достаточно близко, чтобы обнять ее, но я совершенно не догадывался, о чем она думает. Ее душа была отделена от моей точно кирпичной стеной. Ужасно неприятно.

Она смотрела на меня по-дружески — но и только. Ясно было одно: заниматься любовью прямо сейчас, не сходя с этого места, ей совсем не хочется.

Она спросила, не хочу ли я посмотреть библиотеку, и я ответил:

— Да, пожалуйста.

В библиотеке стояли не книги, а ряды кассет — репортажи прошлых лет, давно забытые, но ждущие своего часа, точно бомбы в арсенале, записи того, что было сказано когда-то, от чего уже не откажешься.

— Это обычно используется в некрологах, — сказала Даниэль. — Или когда всплывают старые скандалы и все такое.

Мы вернулись на ее рабочее место, и в течение следующего часа я сидел и следил за развитием событий (Девил-Бой явился-таки в театр при полном параде, одетый, обутый и накрашенный, в сиянии прожекторов, под восторженно-истерические вопли фанатов, запрудивших всю улицу), а также успел познакомиться с коллегами Даниэль: начальником отдела, монтажником Джо, исхудалым специалистом по передатчикам, двумя свободными операторами и скучающей без дела женщиной-талантом. Даниэль сказала мне, что всего у них человек шестьдесят. Дневная смена, которая работает с десяти до шести тридцати, куда больше, чем ночная. Днем на ее месте сидят двое.

В час ночи позвонил Эд Сервано и сказал, что они сделали кучу зрелищных кадров, но пожар уже почти потушен, так что сенсации не будет.

— Ничего, все равно привозите пленки, — сказала Даниэль. — У нас в библиотеке еще нет хороших кадров пожара на нефтехранилище.

Она со вздохом повесила трубку:

— И такое бывает.

Шумно вернулась группа с шоу, которая привезла кассету с резвящимся Девил-Боем. Одновременно с этим прибыл курьер, который привез пачку утренних газет. Газеты положили на стол Даниэль — в них могли найтись темы будущих репортажей. На самом верху оказалось «Ежедневное знамя». Я открыл колонку «Частная жизнь» и перечитал опровержение Леггата.

— Что вы там ищете? — спросила Даниэль. Я показал ей заметку. Она прочла опровержение и вскинула брови. — Я даже не думала, что у вас что-то выйдет, — призналась она. — Что, и компенсацию выплатить согласились?

— Пока нет.

— А придется, — сказала она. — Они уже проявили слабость.

Я покачал головой.

— Британские суды не приговаривают к огромным штрафам за клевету. Во-первых, неизвестно, выиграет ли Бобби, если подаст в суд, а даже если он и выиграет, у него может просто не хватить денег на оплату адвокатов, разве что «Знамя» заставят оплатить ему судебные издержки, а это тоже еще бабушка надвое сказала.

— Да? — удивилась Даниэль. — А вот у нас дома адвокатам платит только тот, кто выиграют дело. Но зато тогда адвокат получает жирный кусок — иногда до сорока процентов.

— Нет, у нас не так.

«У нас, — устало думал я, — приходится действовать с помощью угроз».

С одной стороны: я натравлю на вас совет по делам прессы, я позабочусь, чтобы это дело дошло до парламента и чтобы ваш журналист, который только что вышел из тюрьмы, снова туда вернулся. А с другой — тебе перережут связки, мы позаботимся о том, чтобы тебя лишили жокейской лицензии за взятки, мы засадим тебя в тюрьму…

«Вы будете обесчещены и опозорены, и об этом узнают все!»

«Сперва поймайте!» — подумал я.

Глава 15

Я смотрел, как монтажник Джо, чернокожий, с ловкими пальцами, разбирается в хаосе отснятого материала, прищелкивая языком, выбирает лучшие куски и сшивает их вместе, чтобы подать репортаж в наиболее выгодном виде. Сногсшибательный выход на сцену Девил-Боя, появление членов королевской семьи, которые прибыли раньше, исполнение новой, совершенно ни на что не похожей песни, сопровождающееся множеством ужимок и прыжков по сцене…

— Тридцать секунд, — сказал Джо, прокручивая готовый репортаж. — Может быть, пойдет целиком, а может, и нет.

— По-моему, репортаж хороший.

— Тридцать секунд — это довольно много для программы новостей.

Он перемотал кассету, достал ее из магнитофона, сунул в коробку, где уже был наклеен соответствующий ярлык, и отдал тощему человеку, работающему на передатчике, который уже ждал ее.

— Даниэль говорит, вы хотите научиться работать с монтажной аппаратурой. Что вы хотите знать?

— Ну… для начала — что вообще может делать эта техника?

— Много чего. — Джо пробежался своими черными пальцами по панели, едва касаясь кнопок. — Они берут любую пленку и переписывают на любую другую. Вы можете усилить звук, можете отключить его, можете переписать в другое место или наложить звук с любой другой кассеты. Можете совместить изображение с одной кассеты и звук с другой, можете совместить запись с двух разных кассет, так что будет казаться, будто двое людей разговаривают друг с другом, хотя их снимали в разных местах и в разное время, вы можете врать напропалую и выставлять правду ложью…

— А что еще?

— Это, считай, все.

Джо показал мне, как все это делается, но он работал так быстро, что я не поспевал уследить, что он делает.

— У вас есть кассета, которую надо смонтировать? — спросил он наконец.

— Да, но мне сперва надо к ней кое-что добавить, если получится.

Он оценивающе взглянул на меня. Сдержанный негр примерно моих лет, с веселой искоркой в глазах, но улыбается очень редко. Рядом с его безупречным костюмом и кремово-белой рубашкой я почувствовал себя ужасно неопрятным в своем анораке. Неопрятным, измотанным, потным и тупым. Все-таки день сегодня, пожалуй, был чересчур длинный…

— Даниэль говорит, с вами все о'кей, — сказал вдруг Джо. — Почему бы вам не спросить у шефа разрешения воспользоваться монтажной как-нибудь ночью, когда она будет не занята? Если хотите, я вам все смонтирую, вы только скажите, что именно вам нужно.

— Джо — славный парень, — сказала Даниэль, лениво потягиваясь на сиденье взятого мною напрокат «мерседеса» по дороге домой. — Если он сказал, что сделает вам кассету, значит, сделает. Ему ведь скучно. Он сегодня три часа дожидался этой кассеты с Девил-Боем. А он свою работу любит. Просто-таки обожает. Так что он вам с удовольствием поможет.

Начальник, у которого я спросил разрешения, тоже проявил великодушие.

Страницы: «« « ... 1011121314151617 » »»