Самоучитель Игры Синицын Алексей
— Эта стерва подкладывала тебя под них, — бульдог Билл с тоской посмотрел в окно на сгустившиеся сумерки, только что не завыл.
— Может быть, наоборот, она дарила мне рабов, — усмехнувшись, возразил корреспондент, — и потом, откуда вы узнали, что поединки не состоялись?
Пикфорд молчал примерно минуту, и Ричарду было отчётливо слышно, как тикают огромные, почти в человеческий рост, антикварные часы в его кабинете.
— Видишь ли, сынок, я 30 лет играю в «Дьявольскую радугу». Милинда не стала бы дарить рабов даже Царю Соломону, попроси он её об этом, стоя на коленях. Да и к чему это делать всего на одну неделю? А вот понижать цветовое достоинство, раз за разом, из недели в неделю, — шеф быстро повернул голову и посмотрел Ричарду прямо в глаза, отчего тот почувствовал, как начинают потеть его ладони — это может иметь далеко идущие последствия.
(«Он всё понял, старикан Билл!»)
— И она наверняка наплела тебе, что находится в рабстве у Кроуза, а он Белый Господин?
Ричард был поражён, насколько быстро Пикфорд раскусил их «хитроумный план», а потом ещё несколько секунд раздумывал, стоит ли выкладывать ему правду.
— Ну, что-то в этом роде, — неопределённо пожимая плечами, ответил корреспондент.
К бульдогу Биллу вернулось прежнее душевное равновесие, он снова почувствовал, кто здесь босс. И к его смеху теперь возвратилась былая раскатистость и покровительственность.
— Кроуз вообще не играет! Он никогда, слышишь ты, никогда не участвовал в «Дьявольской радуге»! — с этими словами Пикфорд помахал сигарой перед носом оторопевшего Ричарда. — Это я тебе говорю.
— Но тогда кто, Такагоси? Она пытается избавиться от его гнёта?
— «Гнёта», слово-то какое подобрал, — поехидствовал босс. — По мне, сынок, Белый Господин — это вообще миф. Да, теоретически его появление возможно, но…
— Один случай на более чем восемьсот тысяч, — выпалил Ричард, памятуя о вычислениях Сянь Пина.
— Вот-вот, ты в курсе, — он опять наклонился к Ричарду через стол и почему-то заговорил сдавленным шёпотом. — Послушай, Рич, людей во всём Гонконге вдвое меньше. По-моему, так Милинда просто водит тебя за нос. А планы у неё, на самом деле, совсем другие. Ты не знаешь, что это за женщина! — в глазах бульдога Билла сверкнул испуг, смешанный с восхищением.
— Планы другие, — механически повторил корреспондент, рассматривая свой отсвечивающий янтарём бокал.
— Но раз уж так получилось, может, ты попробуешь кое-что выведать у этой стервы для меня? — осторожно, почти заискивающе спросил Пикфорд.
Гостиничный портье, как ему показалось, с каким-то особым, нарочитым уважением приветствовал его уже за полночь, передавая ключ от номера. Будто был он не простым постояльцем, а, по меньшей мере, вице-королём Индии, неизвестно какими перипетиями судьбы оказавшийся в их скромном приюте. Ричард брезгливо сморщился, вспомнив сегодняшний маскарад, и быстро проследовал к себе.
Горячей воды в номере почему-то не было. Открытый кран издавал лишь предсмертные хрипы и стоны раненного кашалота. Корреспондент наскоро сполоснул лицо холодной водой и как есть, в ботинках завалился на кровать. Ему казалось, что сегодняшний день высосал его изнутри, как толстый гурман с особой тщательностью высасывает мозговую косточку. Но, если раньше Ричарду хотелось всё бросить, от всего отказаться, ускользнуть, растворится, исчезнуть, то теперь он думал, лишь о том, как бы наилучшим образом сыграть в эту игру и выйти из неё победителем! Игра невероятно быстро затягивала. Неясные планы Милинды интриговали. Бульдог Билл, Кроуз, таинственная фигура Ся Бо, японская разведка… Нет, от всего этого отказаться было просто невозможно. Уже невозможно.
Рассказать обо всём Кроузу? Но, если верить Пикфорду, тот мог вообще ничего не знать об Игре. А потом, ведь Милинда хоть и порядочная стерва, но его жена. Станет ли он играть против неё, даже если в её планы входит вторичное разрушение Иерусалимского Храма? Как это по-русски? Муж и жена — один Сатана? Но поговорить с ним, во всяком случае, необходимо. Ричард поймал себя на мысли, что безотчётно доверяет Кроузу, и что тот, в любом случае, не причинит ему вреда. С верой в то, что Джозеф Кроуз — его истинный друг, широко и сладко зевнув, он провалился в глубокий вентиляционный тоннель, пахнущий летучими мышами и ещё чем-то. Ему показалось, что это был запах азарта, сулящего удачу.
Когда Ричард был совсем ещё ребёнком (задолго до Великой Депрессии), отец, будучи важной шишкой в Сан-Франциско, водил гулять его на набережную кормить чаек. Мальчик мог поклясться, что завидев его статную, могучую фигуру на причале, буксирные тралы посылали в их сторону приветственные протяжные сигналы. Это чайки, говорил отец. «Тиайки», повторял сын, путавший в то время английские и русские слова. «Пап, а почему ты говоришь «чайка», а мама «seagull»?» «Потому, что на разных языках эта птица называется по-разному». Ричард неловко бросил хлебный мякиш в воду. Как интересно, оказывается любые вещи можно называть как угодно, как тебе вздумается! Но взрослые почему-то не разделяли того мнения, о котором говорили сами, и ему нередко доставалось от матери по губам за выдуманный им произвольный, тарабарский язык.
А вообще-то было хорошо до Великой Депрессии. В ноябре 1929-го отец с того самого причала, с которого они вместе кормили чаек бросился в воду вниз головой… Ричарду шёл 15-ый год и буксирные тралы в заливе Сан-Франциско выли как обезумившие от горя волки, потерявшие вожака…
2
— Так вот, в какой дыре ты обитаешь.
— А? Что? — корреспондент, захваченный во сне воспоминаниями своего детства, не успел проснуться и понять, что происходит, и кто с ним разговаривает.
Ричард угрём извернулся на своей кровати. На пороге его гостиничного номера стоял хитро улыбающийся Джозеф Кроуз, а из-за его плеча робко и виновато выглядывал портье.
— Вы можете быть свободны, — Кроуз сказал это портье, почти не оборачиваясь.
— Мистер Воскобойникофф, я просто не знал, не знал, что… и я не виноват.
Последние слова портье выкрикивал, стремительно уносясь по коридору.
— А ты, дружище Рич, прямо, значит, как Чацкий, с корабля на бал, — Кроуз протёр пальцем по пыльной поверхности обшарпанного стола времён его молодости.
— Только не напоминайте мне, ради всего святого, об эсминце «Коннектикут». При одной мысли о пятидневной качке меня мутит. А Вы, мистер Кроуз, оказывается, читали русского поэта Грибоедова? — удивился корреспондент.
— Увы, только Пушкина: «И путешествия ему, как всё на свете надоели. Он возвратился и попал, как Чацкий, с корабля на бал», — почти без акцента процитировал Кроуз по памяти. — Глава восемь, строфа тринадцать.
Ричард успел присесть на постели и несколько раз провести рукой по волосам, а Джозеф Кроуз подтащил единственный в номере, обитый плисом стул и сел напротив корреспондента на него задом наперёд.
— Я распорядился, они сейчас постараются нам организовать приличный завтрак, — Кроуз весело подмигнул.
— Мистер Кроуз, у меня же нет ни малейших сомнений в том, что Вы не завтракать сюда со мной пришли, — Ричард, как за спасительный круг, ухватился большими пальцами за свои брючные подтяжки.
— Знаешь, почему у тебя всё так сложно?
— Почему?
— Ты всё сам усложняешь, — голос Кроуза был мягок и дружелюбен. — Для тебя сложно даже называть меня просто Джозефом, хотя я тебе говорил много раз, — он шутливо погрозил корреспонденту пальцем. — Ты думаешь, я старше тебя, богаче и могущественнее, что я большая шишка здесь, да?
— Ну, примерно так, — Ричарда развеселил такой оборот, и он несколько раз по-мальчишески хихикнул.
— А какая тебе разница, кто тебя убьёт? Большой босс, перед которым ты трепещешь, или мелкая сошка, которую ты презираешь. Человек, к которому ты почтительно обращаешься «сэр», или лучший друг, с которым вы всегда, с самого детства были на «ты»?
Такого перехода корреспондент не ожидал, тем более, всё это Кроуз произнёс абсолютно ледяным тоном. («Он решил всё-таки убить меня из-за…?»).
— Чего ты молчишь? Ответь мне, — настаивал Кроуз, и на его скулах заиграли угрожающие желваки.
— Мне было бы всё равно, Джозеф, — выдавил из себя корреспондент.
— Вот видишь, как теперь легко тебе называть меня Джозефом. А? — он разразился почти безудержным смехом, длившимся с минуту.
Ричарда тоже мелко затрясло на его кровати.
В дверь вежливо постучали. И гостиничный кёльнер в накрахмаленной рубашке и белом коротком пиджаке с бабочкой торжественно вкатил столик, уставленный всякой приятно пахнущей всячиной.
— Я не знал, что такие здесь есть, — признался Ричард, намазывая паштет из гусиной печени на ломтик душистого белого хлеба.
— А таких здесь и нет, — со знанием дела заявил Кроуз, откусывая маленький ломтик лимбургского сыра и запивая его кофе. — Вон, видишь французский ресторан чуть поодаль, — он указал в окно, — я думаю, оттуда.
— Вы… Ты просто волшебник, Джозеф! — Ричарду очень нравился такой французский завтрак.
— Я? Да, ну что ты! Куда мне? Если кого и называть настоящим волшебником, так это тебя, друг мой. — Кроуз отложил грейпфрутовую корку и стал вытирать руки салфеткой.
— Это почему ещё? — Ричард застыл с набитым ртом.
— Ну, во-первых, ты умудрился за пару дней раскрыть дело о похищении Самоучителя. Во-вторых, ты произвёл просто какое-то мистически неизгладимое впечатление на мою жену миссис Милинду Кроуз, настолько неизгладимое, что она даже затребовала тебя посреди ночи в свой будуар. И наконец, в-третьих, ты продержался целых 29 ходов в шахматы против Ци Си! — мистер Кроуз после завтрака явно благодушествовал. Его глаза светились прохладным, но мягким светом.
— Джозеф, скажи мне, пожалуйста, только честно, ты знаешь обо всём, что происходит в Гонконге? Да, и ведь украденные листы Самоучителя у меня, мне их передала секретарша Пикфорда, моего босса! Я могу их…
— Не трудись. Это древний трактат по садоводству, — остановил Ричарда его могущественный приятель.
— ???
— Милинда вообще ничего не знала о Самоучителе Игры, а вот Такагоси что-то пронюхал. Когда я узнал, что она спуталась с ним, то спрятал Самоучитель в надёжном месте, а японцу через неё подсунул руководство по выращиванию древних садовых растений. Он написан за несколько веков до нашей эры, так что ни одна современная печатная машинка его не возьмёт. Между прочим, мне стоило немалых денег заполучить его из бывшей Императорской библиотеки.
Отсмеявшись, Кроуз продолжил:
— Если бы я знал обо всём, Рич, то не стал бы тебя тревожить в столь ранний час своим незваным посещением. А здесь я именно потому, что хотел бы узнать у тебя о некоторых вещах, о которых даже я ещё не знаю.
— Есть ли таковые? — усомнился корреспондент, вытирая губы и готовясь к серьёзному разговору.
— Даже не сомневайся, — бывший коп закурил свою любимую бомбейскую сигару. — Скажи мне, Рич, почему ты согласился помогать Милинде? Ведь ты же понимал, что она тебя втягивает в очень нехорошую игру.
Корреспондент задумался, скосил глаза куда-то в пол и честно признался:
— Ей трудно отказать.
— Это правда, — вздохнул Кроуз даже как-то по-стариковски. — Она попросила тебя освободить её из «рабства»?
— Да, она сказала, что ты, вероятно, «белый».
Ричард и не сомневался, что он определённо сообразит, о чём идёт речь. И не ошибся. Тот понимающе и немного печально улыбнулся.
— То есть она сказала, что это я её беспощадный деспот, вот как. А ведь я даже не играю в эту дурацкую Игру. Но, если верить доктору Фрейду… Ричард, ты веришь в психоанализ?
— Я думаю, что речь в действительности идёт о японском ублюдке Такагоси, — быстро заговорил корреспондент, уклоняясь от прямого ответа на вопрос, — Джозеф, почему его просто не прихлопнуть?
— Ты плохо её знаешь, Рич, — тихо проговорил Джозеф. — Попади она в рабство к самому Дьяволу, и он бы нырял за жемчугом для неё на дно морское.
— У меня, честно говоря, тоже создалось такое впечатление от Милинды, — смущаясь, признался корреспондент, — но Такагоси, похоже, втягивает её в игры японской военно-морской разведки, а это может плохо для неё кончится, — с жаром закончил он.
— А ты всерьёз думаешь, что возможен вариант, при котором для неё всё закончится хорошо? — в голосе Кроуза послышался отчаянный вызов то ли своему молодому приятелю, то ли самой судьбе.
Корреспондент промолчал. Он вдруг понял, что сила красоты и магнетической притягательности Клеопатры, если внимательно в неё всмотреться, состояла, как минимум, наполовину из какой-то странной прелести, выдающей её роковую, гибельную обречённость.
— И что же делать? — Ричард опять стал нервно теребить свои подтяжки.
— Вот я и хотел тебя спросить, что ты намерен делать дальше?
— Ты хочешь, чтобы я больше не играл в её игры, Джозеф?
— Мои желания тут не причём, хотя тебе это, вероятно, трудно понять. Важно то, что будешь делать именно ты, Рич, — Кроуз подпёр свой массивный подбородок кулаком.
— Ну, если так, я попытаюсь узнать, чего в действительности входит в её планы.
Корреспондент почувствовал явное внутреннее облегчение от того, что его могущественный приятель странным образом предоставил ему выбор, не вышвырнул одним махом из Игры, а ведь мог бы…
— Тут и понимать нечего, — сморщил лицо Кроуз, — она хочет власти и только власти, любой ценой.
— Значит, её рабская зависимость — это, по-твоему, просто блеф?
Ричард прекрасно помнил весь разговор с бульдогом Биллом, состоявшийся накануне и его намёки на то, что Милинда просто водит его за нос. Но сейчас корреспондента интересовало именно мнение Джозефа Кроуза, которому он почему-то безотчётно и почти безгранично доверял.
— Судя по всему, да, — он медленно, в задумчивости закивал головой.
— Значит, будем думать.
— Да, думать это хорошо, думай, Рич. А потом, не раздумывая, стреляй! Если я тебе срочно понадоблюсь, скажи Сянь Пину, у нас с ним телепатическая связь, — Кроуз улыбнулся одними губами, потрепал Ричарда по щеке и направился к двери. — Да, и подари ты, наконец, Ци Си какую-нибудь маленькую безделушку, хотя бы простенький веер. На девчонку жалко смотреть, прямо пантера во время течки, ей богу. Бай!
— До встречи, Джозеф, спасибо за чудесный завтрак!
Кроуз отмахнулся, дескать, пустяки, шагнул за порог и быстро зашагал по гостиничному коридору, думая о том, что много-много лет назад он уже подарил одной молодой китаянке веер, и чем всё это закончилось.
Минут через пять после его ухода в номер к Ричарду заглянул гостиничный портье, его лысина была покрыта крупными капельками пота.
— Мистер Воскобойникофф, — осторожно позвал он.
Корреспондент вскинулся со своей кровати.
— Я и не думал, что Вы знакомы с самим мистером Кроузом! — при этом он посмотрел куда-то вверх, как будто его гонконгский приятель был, по меньшей мере, 12-ти футов росту.
На лице портье сияло нескрываемое восхищение.
— А, он приходил сказать мне, что если я ещё раз взгляну на его красавицу жену, он мне яйца оторвёт, — равнодушно пояснил Ричард.
— Ради Бога, не шутите с этим человеком, — заговорщическим шёпотом предупредил портье.
— Вот и он мне советовал ровно то же самое, — сказав это, корреспондент демонстративно отвернулся на бок.
Портье неслышно прикрыл за собой дверь, что-то бормоча, и на цыпочках удалился, оставив Ричарда в глубоких раздумьях, в которых причудливым образом смешивались сладострастные мысли о Ци Си, чувство вины за несправедливо обиженную им Мэри-Энн, и попытки разгадать коварные замыслы неотразимо притягательной Клеопатры — Милинды Кроуз.
3
За всю следующую неделю бульдог Билл попросил Ричарда всего о двух «одолжениях». (Он так и сказал: «Дружище Ричард, сделай одолжение»). Слышавший всё это Джек Доннован, чуть не подавился своей жевательной резинкой. Никогда ещё босс ни с кем из сотрудников Агентства так не разговаривал. Одно одолжение состояло в том, чтобы взять интервью у знакомого уже ему по субботней попойке в торговом представительстве секретаря японского военно-морского атташе. А второе — написать репортаж о забастовке работников сахарной фабрики «Чайн шугар Рефайнинг». И то, и другое оказалось делом несложным.
Секретарь атташе, только завидев Ричарда на пороге, тут же выставил на стол бутыль отвратительной рисовой водки, видимо считая, что так интервью займёт больше времени, но зато окажется более содержательным (так оно и вышло). Что касается репортажа о забастовке работников сахарной фабрики, здесь Ричарду пришлось включать собственную фантазию и додумывать за них несколько политических, антимилитаристских требований. (Действительные требования рабочих были скучны и банальны, как солнечный календарь). Бульдог Билл был доволен, или, во всяком случае, делал вид, что доволен работой Ричарда.
Так что времени на неделе было предостаточно, чтобы во вторник вволю пошляться по Гонконгу, которого корреспондент совсем ещё не знал. В среду помириться с Мэри-Энн, подарив ей букет чудесно пахнущих местных кантонских роз и пообещав в пятницу, в знак примирения, сводить её в цирк. И, наконец, в четверг заглянуть в «Усталый Дракон», с приобретённым символическим веером для Ци Си, как советовал ему Джозеф Кроуз.
— А, господин корреспондент, заходите, заходите!
(Сянь Пин теперь всегда разговаривал с ним исключительно по-русски)
— Дорогим гостям мы всегда рады, — бармен широко улыбался, и как всегда протирал за прилавком бокалы. — Я гляжу, Вы не один.
Корреспондент удивился и даже осмотрелся по сторонам, рядом с ним никого не было.
— Что ты имеешь в виду, Сянь Пин?
— У нас уйгуров говорят, когда гость приходит с подарком, то он приходит не один, — пояснил оппортунист-полиглот.
— Откуда ты знаешь, старый чёрт? — поднося палец к губам, спросил Ричард.
Веер находился во внутреннем кармане его пиджака.
— Эх, такова моя природа, — со вздохом философски заметил бармен, — видеть то, что другие люди почему-то не замечают.
— Наверное, мистер Кроуз за это тебя и держит, да? Не за умение же играть в «Кто первый скажет сто», в самом деле, — усмехнулся «дорогой гость» заведения.
— Наверное, — с таким же философским смирением ответил Сянь Пин. — Она вон тоже говорила мне с утра: «Сегодня пожалует мистер Воскобойникофф».
— Она что, даром предвидения обладает? — американец чем дальше, тем больше удивлялся всевозможным удивительным тонким способностям людей, которыми окружил себя его приятель, могущественный Джозеф Кроуз.
— Какая же баба им не обладает? — старик, дотерев бокал, поставил его на место. — Если симпатия имеется, — подмигнул он Ричарду.
— И где она сейчас?
— Да, как всегда, за Вашей спиной, господин корреспондент, — Сянь Пин указал глазами и впрямь куда-то в пространство позади Ричарда.
— Ци Си! Боже мой, как ты всегда пугаешь меня. Ты, случайно, не обучалась искусству ниндзя?
Девушка ничего не ответила, но явно была довольна произведённым на Ричарда впечатлением. Всегда предельно сдержанная, сегодня она откровенно сияла тем загадочным светом, сочетающим в себе мягкость смущённой Луны и резкость отблесков разящей стали, которую может излучать только настоящая восточная женщина.
— Я приготовила для Вас жирного фазана, мистер Воскобойникофф, — отчётливо произнесла она.
— Жирного фазана? — Ричард недоумённо посмотрел на Сянь Пина. — Но почему?
— Потому что так нужно, — потупив взор, сказала Ци Си. — Я сама его готовила.
— Сама? Для меня? — корреспондент был самым искренним образом растроган. — Ну, так и у меня есть для тебя небольшой подарок, — заторопился он.
Ричард извлёк из внутреннего кармана пиджака веер и раскрыл его перед девушкой. Он напоминал своим раскрасом крыло гигантской бабочки махаона. Ци Си всплеснула руками и запунцевела так, что это было заметно даже сквозь толстый слой традиционной китайской извёстки.
— Это для меня так много значит, мистер…
— Называй меня просто Ричард, — пародируя манеру Кроуза, покровительственно произнёс корреспондент.
Девушка и бармен залились благодушным, весёлым смехом, оценив его весёлую шутку.
— Ну, неси что ли своего фазана, — по-хозяйски распорядился Ричард.
Ци Си быстро убежала на кухню, сжимая подаренный ему вер в своих маленьких изящных кулачках, а Ричард расположился за своим любимым столом, прямо возле барной стойки. Он был немало удивлён тем, что посетителей в этот вечерний час в «Усталом Драконе» совсем не было.
После жирного фазана, сдобренного каким-то мудрёным соусом, да ещё с красным вином, корреспондент совсем разомлел.
— А что это никого нет сегодня? — ковыряя заострённой палочкой в зубах, спросил он у Ци Си.
— Когда Луна освещает нефритовую беседку, она пуста, — метафорически ответила китаянка.
А потом мягко взяла Ричарда за руку и повлекла за собой в сторону изумрудного коридора.
Через пять минут корреспондент ощущал себя настоящим мифическим Драконом, наслаждающимся скатыванием с горок черепичных пагод, а потом взлетающим с их закруглённых трамплинов ввысь туда, где не хватает воздуха, порой, даже его огненному, драконьему дыханию…
Когда Ричард уже глубокой ночью вышел на улицу, он заметил висящую на дверях табличку, обращённую наружу, на которой было написано: «В полнолуние заведение не работает». Он взглянул на небо и оторопел: из чёрного пространства над плоскими, приземистыми крышами гонконгских особняков, печально улыбаясь, на него глядела неприлично большая узкоглазая Луна.
4
В воскресенье утром снова приехал крепыш коротышка с новым маскарадным одеянием для Ричарда. На этот раз всё ограничилось чёрным костюмом-тройкой, цилиндром, увесистой тростью с изящной резной ручкой и очковой маской на резинке. Однако корреспондент наотрез отказался следовать в таком виде через гостиничный холл, заявив, что переоденется в машине, непосредственно у здания масонских собраний. Коротышка что-то недовольно пробурчал, но возражать не стал. Объявив, что заедет за Ричардом, как и прежде без четверти 6 вечера. Он, как и в прошлый раз, прибыл без опоздания.
Ровно в шесть, Ричард уже поднимался по ступеням здания с колоннами в своём новом облачении, рассуждая, что Клеопатра легко отыщет его сама.
Войдя в игровой зал, господин в цилиндре и с тростью, как ему и полагалось, стал вежливо раскланиваться с встреченными гномами в полосатых гетрах и в колпаках, рыцарями в доспехах, генералами в эполетах (в одном из них Ричард без труда опознал Бульдога Билла), с куртизанками в париках. Один раз пришлось поприветствовать даже самого египетского фараона Тутанхамона. Правда, тот был несколько староват для своих прижизненных лет. Узнал он и старого одноглазого адмирала Нельсона (тот, похоже, никогда не менял маскарадный костюм)
— А, это вы, молодой петушок? — высоко пропищал адмирал.
— Вы меня узнали? — улыбнулся старику Ричард.
— Ну, как же Вас не узнать? Всё тот же гордый профиль, молодецкая осанка. Вы ещё нам всем старикам тут бой дадите, чует моё сердце, — Нельсон подмигнул корреспонденту своим единственным мутным глазом. — Только, что с нас толку? Вот дамочку, какую, молодую приамурить, а?
Старик скрипуче засмеялся и заковылял прочь.
— Как тебе мой сегодняшний наряд?
Клеопатра тронула Ричарда за плечо. Он обернулся. Сегодня она была в костюме ангела, за белым атласным платьем раскинулись внушительных размеров перистые крылья, лицо её прикрывала тонкая пергаментная маска, выражающая саму кротость и невинность.
«Дьяволица под маской ангела, как это символично» — подумал корреспондент, но вслух сказал, что её костюм он находит весьма пикантным и даже несколько провокационным.
— Ну, что ж, не будем терять времени, наши друзья уже получили свои купоны, — сказала Клеопатра сладчайшим голосом, успокоившим бы и разъяренного африканского слона.
— Да, узнаем, что судьба уготовала нам на этот раз, — как можно галантнее отозвался Ричард.
Через пять минут вся компания была в сборе. Только халдей-звездочёт теперь представлял собой средневекового нищего в домотканом рубище, капитан Кортес преобразился в индийского факира, а тот господин, что был на прошлой неделе чёрным рабом в кандалах, походил теперь на средневекового викинга, о чём недвусмысленно говорил его рогатый шлем и заплетённые в две косицы накладные светло-русые волосы.
— Всплываем, господа, — отдала команду Клеопатра, придав своему голосу магическую властность, не терпящую возражений.
Первым открыл свой купон Факир, он оказался зелёным. Клеопатра посмотрела на Нищего, и тот дрожащей рукой послушно предъявил оранжевую пластинку. Викинг оказался «голубым». Клеопатра — «жёлтой». Теперь все выжидательно смотрели на Ричарда, тот немного помедлив, и как бы нехотя обнаружил заговорщикам-компаньонам своё высшее «фиолетовое» цветовое достоинство.
Вроде бы проблем никаких не было, за два отказа от поединка с игроком любого цветового достоинства из «фиолетового» Ричарда опять бы получился «красный» Ричард. Но с Клеопатрой что-то внезапно произошло. Корреспондент увидел, как она слегка покачнулась, а потом её забила мелкая дрожь.
— С Вами всё в порядке? — спросил Нищий.
— Вам нехорошо? — осведомился Факир.
— Может, воды? — подхватил Викинг.
Ричард молча наблюдал за всем происходящим.
— Нет, нет, господа. Это минутное. Всё уже хорошо.
И вправду, голос её уже звучал по-прежнему ровно и уверенно.
— Можно Вас на пару слов, — она взяла за локоть Викинга, — извините, господа, вынужденная необходимость.
Ричард лихорадочно соображал, что произошло. А произошло нечто такое, что совершенно очевидно выбило Клеопатру из колеи. Но что? Почему бы просто не продолжать разыгрывать задуманный план? Он внимательно следил за ней и за Викингом. Парочка, явно по инициативе Клеопатры, двигалась в сторону комнаты поединков! Зачем? По идее, сначала он должен был отказаться от поединков два раза подряд, а потом проиграть «жёлтой» Клеопатре. Зачем она тащила туда Викинга?! Викинг — «голубой». Факир — «зелёный». Нищий — «оранжевый». Она — «жёлтая». А он… А он «фазан», жирный, глупый «фазан», приготовленный на съедение! Ай, да Ци Си! Неужели она его, таким образом, предупреждала?
До Ричарда внезапно дошло, что происходит, и зачем она потащила Викинга в комнату для поединков. Ему показалось, что его мозг кто-то как будто повернул на пол оборота, как калейдоскопическую трубу, и теперь прежняя картинка рассыпалась, но зато вместо неё возникла новая, ещё более яркая и обозримая во всех подробностях. Прав был Бульдог Билл! И Кроуз тысячу раз прав! Клеопатра не была в рабской зависимости ни у Такагоси, ни у кого бы то ни было ещё. Она находилась в одном шаге от того, чтобы самой стать «белой», Белой Госпожой!
Очевидно, ей каким-то образом, удалось пройти все стадии побед по всем цветам радуги, и теперь Клеопатре не хватало только одной победы — победы над «фиолетовым». Именно для этого ей срочно потребовалось сделаться «красной». Ибо «фиолетовый» мог проиграть только «красному», да и только в том случае, если вызов делался последним. Ричард прекрасно помнил это место Регламента. А как это сделать? Да, очень просто — отказаться от вызова Викинга, и зафиксировать этот отказ в комнате поединков, а потом вызвать его, Ричарда. И в таком случае заветная цель достигнута! Другого объяснения просто не было. Вот, для чего она теперь тащила Викинга туда, в комнату поединков. Ей оставалось сделать последний решающий шаг. Один отказ «жёлтого» игрока и она уже «красная», а потом…
Ричард видел, как Клеопатра чуть ли не вприпрыжку вылетела из комнаты поединков и направилась в его сторону, за ней едва поспевал грузный, бутафорский Викинг. 20 метров, 15, 10, 5, 3…
— Господа! Господа! — корреспондент пытался говорить как можно более громко, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание.
Многие в игровом зале действительно перестали гомонить и заинтересованно повернули головы в его сторону.
— В Вашем достопочтенном присутствии я официально вызываю на поединок Ангела! — при этом он указал пальцем на Клеопатру.
По залу прокатилась волна ропота.
— Прошу Вас, быть свидетелями, господа!
— Мерзавец! — прошипела Клеопатра, стараясь, слово кобра плюнуть ему в лицо весь скопившийся у неё яд.
— Извольте, сударыня, проследовать со мной, — господин в цилиндре и с тросточкой издевательски вежливо подставил ей ручку, от которой она, разумеется, гневно отказалась.
Но вот только, будучи «красной» от поединка она отказаться не могла.
— Послушай, ну зачем тебе это? — почти простонала Клеопатра.
Они стояли в комнате поединков, возле замершего серебристого автомата, определяющего результаты исходов.
— Да, признаюсь, я обманула тебя, я хотела использовать тебя. Рано или поздно тебе должен был выпасть фиолетовый купон, но я не предполагала, что это произойдёт так быстро. Ричард, ну посмотри на меня, — выкрикнула она в отчаянии, — я обещаю, я клянусь отпустить тебя, как только стану Белой Госпожой. Мне это очень нужно!
— Нужно было делать болвана из кого-нибудь другого. Я разговаривал с мистером Кроузом, он обо всём знает, и о том, как ты пыталась передать его бумаги мерзавцу Изуми Такагоси.
— Но я была у него в рабстве!
— Тогда ответь мне на другой вопрос, почему именно я? Рано или поздно, как ты говоришь, одному из твоих сообщников должен был выпасть фиолетовый купон.
— Регламент! — взревела Клеопатра, — Нужно было выигрывать семь недель подряд, разве я могла рисковать? Ну, я же тебе говорила, что с самого начала верила в то, что ты мне принесёшь удачу. Взгляни на меня, Ричард, ну же! — приказала она.
Однако корреспондент, не глядя в её сторону, хладнокровно вставил свой купон в прорезь «Джукебокса».
Милинда Кроуз бросилась с диким визгом на него, пытаясь расцарапать ему лицо, но Ричард увернулся, схватил её за волосы и грубо швырнул на пол.
— На колени, рабыня!!!
Женщина вскрикнула от неожиданности, а потом отчаянно разрыдалась всем телом, лёжа у его ног…
Глава десятая. Монастырь Тяо Бон
1
— То есть, Вы полагаете, Джозеф, что все эти годы я напрасно преследовал патриарха Тлаху?! — ещё одна чернильная капля собиралась на кончике пера коммивояжера, и, вместе с ней, слёзы подступили к его рассеянным, подслеповатым глазам.
— Лемюэль, послушайте, ничего никогда не делается напрасно, если это делается от чистого сердца и с верой! — Кроуз с удивлением вслушивался в свои слова, как будто бы откуда-то со стороны, и ему казалось, что это говорит не он, а через него успокаивает переводчика его покойный отец. — Вот и Патриарх пишет в своём письме, что даже Ваши ошибки удивительным образом идут Вам на пользу, взгляните! — инспектор снова не поленился развернуть письмо Ся Бо, чтобы показать своему растерянному другу нужное место.
— Но, почему, почему, Джозеф, Вы пришли к такому выводу? — недоумевал Смит.
— Видите ли, мой друг, во-первых, Патриарх Тлаху передаёт как бы через нас с Вами своё восхищение Наместнику Лунгху и, более того, свой поклон ему. А ведь именно он, если я не ошибаюсь и послал Вас на поиски Самоучителя!
— Да, и великодушно подарил мне чудесную флейту, — напомнил про свою драгоценную спутницу послушник, смешивая нотки восторга со всхлипами, совсем как малое дитя.
— Что это означает? — наставительно продолжал Кроуз. — Ведь здесь, безусловно, намёк! Я убеждён, что Патриарх и Наместник действовали заодно, или же, во всяком случае, каждый из них понял, что произошло на самом деле.
— Вы хотите сказать, Джозеф, что меня изначально одурачили и направили по ложному следу? — вторая чернильная капля сорвалась одновременно со слезой.
— Лемюэль, ну что Вы! — он протянул Смиту свой всегда безупречный носовой платок. — Если мне не изменяет память, Вы сами вызвались отыскать подлинный Самоучитель Игры, а Наместник Лунгху только благословил Вас и не чинил Вам никаких препятствий в Ваших поисках. Разве не так?
— Да, конечно, всё так, — промокая глаза, согласился послушник, — но зачем ему было отправлять меня в дальний путь, если он с самого начала всё знал, знал, что Самоучитель находится в монастыре, а Патриарх Тлаху ни в чём не виноват?
— Ну, я не могу утверждать наверняка, что Наместник всё в подробностях знал с самого начала. Возможно, Патриарх Тлаху, как и нас, в своё время известил его каким-то письмом о некоторых важных обстоятельствах, из которого тот и сделал соответствующие выводы. — Кроуз поигрывал чётками, найденными им в тайнике Ся Бо, как бы и не зная, что сказать дальше. — Ведь Наместник Лунгху, думаю, мудрый человек…
— Да, да, Джозеф! — послушник решительно вернул платок инспектору. — Я забыл о главном смысле послушания! Послушание — это не кратчайший путь к цели, это путь смирения и познания истины длиною в жизнь! — но едва привстав и торжественно замерев в патетической позе, тут же обмяк и снова плюхнулся за свой письменный стол. — Что же мне теперь делать?
— Нам, дорогой Лемюэль, нам, — твёрдо и отчётливо поправил его Кроуз. — Мне нельзя нарушить предсмертной воли моего отца. А она состоит в том, чтобы я оставил службу в полиции, и помог Вам разыскать настоящий Самоучитель Игры.
Теперь Джозеф Кроуз напоминал всей своей фигурой литой, бронзовый монумент, то ли революционерам-романтикам, борющимся за свободу Греции, то ли отважным первооткрывателям Австралии.
— Вот как? Я всегда знал, сколь благородным человеком был покойный мистер Эдвард Кроуз, но его слова сумели заново растрогать моё бедное сердце, — носовой платок снова, каким-то образом незаметно оказался в руках у Смита.
— Я завтра же подам рапорт полковнику Бэйли! — решительно объявил инспектор. Мой друг, Вы должны помочь мне разгадать загадку смерти Ляо, а потом мы вместе отправимся в монастырь Тяо Бон, — всё это он произнёс, как во сне, но вместе с тем отчётливо и твёрдо.
— В монастырь Тяо Бон?! — руки послушника затряслись. — Но Вы уверены, Джозеф…
— Иного выхода всё равно у нас нет.
Джозеф Кроуз быстрым шагом покинул гостиную, ему нужно было ещё раз всё хорошенько обдумать наедине с собой. И он решил это сделать не как обычно, в своей спальной комнате, а в отцовском кабинете, в котором всё, казалось, теперь поддерживало его и направляло на какой-то неведомый путь «чистых помыслов сердца», начавший удивительным образом открываться расчётливому и честолюбивому «ищейке» только со смертью отца. Именно так он теперь брезгливо оценивал себя в своём недавнем прошлом.
Ровно на 9 день по кончине Кроуза-старшего, Кроуз-младший, надев парадный лейтенантский мундир и до блеска надраив свой полицейский жетон, явился в Управление Британской Колониальной полиции Гонконга с рапортом к полковнику Бэйли.
Полковник, завидя с раннего утра такой парад, в своём кабинете чуть не поперхнулся горячим чаем, который он любил заедать приготовленными его любимой супругой миссис Бэйли мягкими гренками, обильно сдобренными сливочным маслом. Начальник полиции Гонконга даже недоумённо оглянулся на внушительных размеров портрет королевы Виктории, висевший за его спиной, как бы осведомляясь у Высочайшей особы, не запамятовал ли он, случайно в ворохе неотложных дел, о каком-нибудь важном государственном празднике? Но лейтенант Кроуз, прямо перейдя к делу, тут же опроверг все его опасения на этот счёт.
— Что это, Джозеф? — Бэйли глянул на положенную ему на стол бумагу. — Рапорт?