Мелодия Джейн Уинфилд Райан

Глава 14

С утра пораньше их разбудил громкий стук в дверь. Джейн как ошпаренная выскочила из постели и принялась натягивать штаны. Калеб улыбнулся ей из-под одеяла, зевая и потягиваясь.

– Так, – распорядилась Джейн, – выметайся отсюда, и поживее.

– И куда мне идти?

– Ну, моя маменька наверняка рассчитывает занять бывшую комнату Мелоди, так что, думаю, будем делать вид, что ты спишь на диване.

Калеб рассмеялся, вылез из постели и, волоча за собой одеяло, поплелся в гостиную. Джейн двинулась следом, по пути подбирая с пола разбросанную одежду, которую они уже привыкли оставлять где попало. Калеб бухнулся на диван и то ли притворился, что уснул, то ли и в самом деле заснул опять. Джейн некогда было приглядываться, потому что она торопилась затолкать грязную одежду в корзину для белья.

Мать снова заколотила в дверь, и когда Джейн наконец открыла, мать стояла на крыльце с недовольным видом, у ног ее громоздились два объемистых чемодана.

– Сколько можно держать родную мать на холоде? Скажи спасибо, если по твоей милости я теперь не свалюсь с пневмонией!

Она прошествовала мимо Джейн в дом, потом оглянулась через плечо и кивнула на свой багаж:

– Ты не хочешь мне помочь?

Джейн подхватила оба чемодана и следом за матерью вошла в дом.

Она отнесла их в бывшую комнату Мелоди и поставила рядом с комодом. Когда Джейн обернулась, мать уже стояла на пороге, критически оглядывая комнату:

– Я вижу, ты поспешила поскорее избавиться от всего, что напоминало о ней. Я лично оставила бы все как есть, но тут уж кому как совесть подскажет. А чья это гитара в углу? Надеюсь, тебе не взбрело в голову на старости лет учиться играть? У тебя никогда не было музыкального слуха, ты же знаешь. Вот у твоего брата, у того настоящий талант. Помнишь, как он играл на саксофоне?

– Я помню, как он сдал саксофон, который ты ему купила, в ломбард, чтобы купить наркотиков, а играл ли он, что-то не припомню. Это гитара моего гостя. Он делает для меня кое-какую работу во дворе.

Мать пристально посмотрела на Джейн.

– Гм! – с кислым выражением лица произнесла она. – Если бы я была в курсе, что у тебя гости, я бы остановилась в отеле.

– Ха, мама! Если бы я была в курсе, я бы непременно тебе об этом сообщила. Какое огорчение для нас обеих.

– Что ж, раз уж я здесь, то хотела бы выпить кофе, если это не слишком тебя затруднит. В поезде условия были ужасные, а потом еще пришлось ждать паром. Я не стала просить тебя, чтобы ты встретила меня на вокзале.

Джейн никак не отреагировала на последнее замечание и, обойдя мать, двинулась на кухню:

– Пойду сделаю кофе.

Они сидели за столом друг напротив друга. Говорить было не о чем. Мать находилась в еще более брюзгливом расположении духа, нежели обычно, но Джейн постаралась сделать скидку на то, что та с раннего утра была в пути и что ее любимый сынок в очередной раз загремел в тюрьму. В доме было тихо, и Джейн услышала, как в гостевой ванне зашумела вода. Калеб проснулся.

Мать, судя по всему, тоже это услышала, потому что поинтересовалась:

– Мне что, придется пользоваться одной ванной с твоим гостем?

– Да, мама.

– Надеюсь, по крайней мере, это не один из тех грязных нелегалов, которых теперь нанимают на работу наши соседи. Превратили район в черт-те что!

– Могу себе представить, – отозвалась Джейн и пробормотала себе под нос: – Уж кто бы говорил про черта.

– Что ты говоришь?

– Ничего, мама.

Вскоре после этого, но все равно недостаточно скоро для Джейн, в кухню вошел Калеб и налил себе кофе. Обернувшись, он улыбнулся Джейн и произнес:

– Доброе утро, мисс Маккинни.

– Доброе утро, мистер… – Джейн запнулась, сообразив, что не помнит, какая у Калеба фамилия, и замялась, смущенная пристальным взглядом матери. – Тьфу ты, вот ведь напасть, ты же не будешь возражать, если я буду звать тебя просто Калеб, правда?

– Меня это вполне устроит, – отозвался он, застенчиво улыбаясь ей.

– Калеб, познакомься с моей матерью, миссис Маккинни.

– Очень приятно, мэм.

Калеб протянул ее матери руку, и та наклонилась вперед и внимательно оглядела ее, прежде чем пожать в ответ. Когда Калеб выпустил ее пальцы, мать вытащила носовой платок и обтерла их. Потом бросила платок на стол и со вздохом устремила взгляд мимо Калеба на Джейн:

– Ладно, пожалуй, я с твоего позволения пойду прилягу. И скажи своему работнику, чтобы был потише, если собирается сегодня что-то делать.

С этими словами она поднялась и вышла из кухни.

Когда до них донесся стук закрывшейся двери в спальню, Джейн с извиняющимся выражением обернулась к Калебу:

– Спасибо тебе.

– Забавно, – произнес Калеб вполголоса, – но первое, что я подумал, когда увидел ее, – это как она похожа на тебя. Она очень красивая. Но стоило ей открыть рот, как все сходство мгновенно исчезло. Она красная, а ты синяя.

– Ладно, давай попробуем потерпеть, пока она не уедет домой. Надеюсь, это случится скоро.

Калеб с заговорщицким видом наклонился к Джейн и, не сводя глаз с двери, торопливо ее поцеловал.

– Кстати, – прошептал он, прежде чем отстраниться, – моя фамилия Каммингс. И ты, как мой страховой агент, должна бы это знать.

– До чего же у вас красивое имя, мистер Калеб Каммингс. – Джейн потянулась к его губам, не желая прерывать поцелуй. – Пожалуй, я не прочь примерить его на себя и прикинуть, как это будет звучать.

– Я – за, – прошептал он в ответ. Потом он отстранился и, улыбнувшись, заговорил нарочито громким голосом, чтобы слышала ее мать. – Я иду во двор, мисс Маккинни. Буду изо всех сил стараться не шуметь.

В следующий раз мать вышла из комнаты к ужину, да и то ненадолго. Калеба она по-прежнему игнорировала. Единственный раз она упомянула о нем, когда поинтересовалась у Джейн, сколько лет ее помощничку, как будто он не сидел с ней за одним столом.

Ужин прошел в неловком молчании, аппетита, казалось, не было ни у кого. Когда с едой все же было покончено, мать наконец завела разговор о брате Джейн и их планах на следующее утро.

– Я хочу приехать туда пораньше, – сказала она, промокая губы салфеткой. – Предъявление обвинения состоится в десять. Нужно попытаться увидеться с ним до этого времени.

– Я с радостью отвезу тебя в город, – сказала Джейн, – и потом заберу обратно, но встречаться с братом я не намерена.

– Как тебе не стыдно? – Мать возмущенно поджала губы. – Ему нужна твоя поддержка.

– Нет, не нужна! – отрезала Джейн. – Ему нужно лечиться. И я тут не в силах ему помочь. Это уже в который раз он попадается за вождение в нетрезвом виде? В четвертый? Чистое везение, что он до сих пор никого не угробил. Сколько твоих машин он разбил, разъезжая без прав? А ты по-прежнему позволяешь ему жить в твоем доме. Это его жизнь и его решения, и я не собираюсь разгребать их последствия. И тебе тоже не советую.

Мать покосилась на Калеба:

– Не пристало обсуждать родного брата в присутствии посторонних.

– Меня тошнит от секретов, мама.

– Это не имеет никакого отношения к секретам! – отрезала та. – Маккинни не перетряхивают свое грязное белье на людях.

– Грязное белье? – расхохоталась Джейн. – Это как все наше детство, когда папа пил и бил нас, а ты попивала винцо и делала вид, что ничего не происходит. Главное – чтобы соседи ничего не услышали, да, мама?

Мать сидела с раскрытым ртом, явно ошеломленная обвинениями дочери.

– За последние почти двадцать лет я ни разу не притронулась к спиртному, и тебе это прекрасно известно, – наконец произнесла она. – Ни разу!

Джейн скрестила руки на груди и отвела взгляд:

– Иногда я думаю, лучше бы уж ты пила.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что ты сухой алкоголик, мама.

Повисло долгое неловкое молчание.

Взгляд Джейн был прикован к тарелке Калеба, по которой тот гонял вилкой недоеденный ужин. Потом она услышала, как мать со скрежетом отодвинула стул и встала. Джейн всей кожей чувствовала на себе ее взгляд. Мать ожидала, когда дочь извинится, как всегда это делала в прошлом. Но на сей раз Джейн не собиралась извиняться, она не собиралась даже смотреть на мать.

Простояв так столбом с минуту, мать выскочила из кухни и закрылась в своей комнате, с грохотом хлопнув дверью.

Джейн встала из-за стола и, взяв свою тарелку, швырнула ее в раковину. Потом оперлась ладонями о столешницу и стала смотреть, как за окном мечутся на фоне вечернего неба тени летучих мышей. Она почувствовала, как руки Калеба обвились вокруг нее, а его губы коснулись ее шеи.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

Джейн закрыла глаза и вздохнула, черпая душевные силы в его словах. Каким-то непостижимым образом Калеб всегда точно знал, что сказать и – что, пожалуй, было еще важнее – чего говорить не следует.

Джейн спала и видела во сне Калеба, когда он ночью в темноте пробрался к ней в комнату и разбудил поцелуем. Она затащила его в постель и, устроившись на нем сверху, протянула руку, чтобы стащить с него боксеры. Сама Джейн спала в одной лишь длинной ночной рубашке, она задрала ее и, оседлав Калеба, уперлась ладонями в его обнаженную грудь.

Мысль о том, что ее мать может застукать их за этим занятием, оказалась неожиданно возбуждающей, и Джейн с трудом удерживалась от того, чтобы не стонать, неумолимо приближаясь к оргазму. Она содрогалась от наслаждения, сидя на Калебе верхом, пока он медленно не притянул ее к себе и, поцеловав, не повернулся так, чтобы оставаться внутри нее.

По всей вероятности, он еще не кончил.

Еще полуоборот – и Калеб очутился сверху. Джейн широко раздвинула ноги и приподняла бедра ему навстречу, и он принялся вонзаться в нее мощными толчками, пока она не почувствовала, как он сжал ее плечи и принялся сотрясаться всем телом, точно одержимый, изливаясь в нее.

Когда Джейн проснулась на следующее утро, Калеб уже работал во дворе, и она на миг остановилась у окна, чтобы посмотреть на него. Козел стоял в дальнем конце двора, жуя свою жвачку, и тоже наблюдал за ним. Калеб лопатой разбрасывал вокруг грунт из тачки и разравнивал его, готовясь высевать траву. Глядя на его уверенные четкие движения, Джейн любовалась игрой мышц на его руках и спине и думала, что за работой он выглядит абсолютно в своей стихии – кроме, разве что, за игрой на гитаре. Джейн уже почти видела, как будет выглядеть сад, когда новая трава проклюнется и пойдет в рост, и в очередной раз против воли задалась вопросом, что Калеб станет делать, когда работа будет закончена. Ведь музыка у него в крови, и Остин зовет его.

Из комнаты показалась мать, облаченная в белый костюм и широкополую летнюю шляпу, как будто собралась в церковь, а не в суд. Они пожелали друг другу доброго утра, но искренности в их словах не было.

Когда они въехали на паром, Джейн оставила мать в машине, а сама поднялась на палубу подышать свежим воздухом. Утро было пасмурное и безветренное, и над водой висела туманная дымка, сквозь которую очертания города на фоне темного неба казались мерцающими. На обратном пути Джейн заскочила в кафетерий и взяла два кофе и два черничных кекса.

Мать взяла кофе, а на кекс замахала руками.

– Тебе нужно поесть, мама.

– Я не голодна. Я выпила с утра свой витаминный коктейль.

– Этого недостаточно.

Мать ничего не ответила, глядя прямо перед собой и обеими руками сжимая стаканчик с кофе, как будто хотела его придушить.

Паром пристал к берегу, и Джейн, дождавшись, когда стоявшие перед ней машины съедут на набережную, ярко блестя стоп-огнями, отражавшимися во влажной мостовой, выехала следом. Дорога к суду была ей хорошо знакома. Она проехала мимо въезда на подземную парковку и притормозила прямо перед входом. Мать неподвижно сидела на пассажирском сиденье, как будто даже не собиралась выходить.

В конце концов она все-таки отстегнула ремень безопасности и осведомилась:

– Ты и в самом деле не пойдешь со мной?

– Я подожду тебя в библиотеке, – покачала головой Джейн. – Позвони мне на сотовый, когда закончишь, и я за тобой приеду.

– Тебе все равно, что будет с твоим братом?

– Я отпускаю его с любовью, мама.

– И что это значит?

– Это значит, что у меня нет больше сил на алкоголиков и наркоманов. Если он обратится за помощью к специалистам и станет нормальным человеком, я рада буду его видеть. А пока он этого не сделал, пусть разгребает последствия своих действий самостоятельно.

– Значит, ты не поможешь заплатить за него залог?

– Нет.

– У тебя нет сердца.

– Возможно, это лучшее, что можно для него сделать.

– Бросить его гнить в тюрьме вместе с преступниками?

– Позволить ему достичь дна.

– Но он не такой, как они, Джейн.

– Он ничем не лучше.

– Он мой сын.

Джейн взглянула на мать и увидела, что в глазах у той стоят слезы. На мгновение ей вспомнилась боль, которую испытывала она сама, вынужденная сидеть сложа руки и смотреть, как Мелоди губит свою жизнь. Брат всегда был маминым любимчиком, и где-то глубоко за отрицанием скрывалась неподдельная тревога матери о том, во что он превратился, а может быть, даже то же самое чувство вины за то, что не смогла этому помешать, какое временами испытывала сама Джейн.

Джейн протянула руку и коснулась материного плеча. За этим крошечным жестом сострадания стояли тысячи несказанных слов. Мать накрыла ладонью руку дочери, выдавила невеселую улыбку и кивнула. Это было единственное на памяти Джейн проявление близости между ними за всю ее взрослую жизнь. Потом мать открыла дверцу, вышла из машины и без единого слова закрыла ее. Джейн проводила ее взглядом, глядя, как худенькая фигурка в широкополой белой шляпе поднимается по ступеням к входу в суд, прямая и гордая, несмотря на внешнюю хрупкость. В следующий миг фигурка расплылась, превратившись в белую кляксу, и Джейн смахнула с ресниц слезу.

Она поехала прочь, сама не зная, о чем плачет: о том, что рано или поздно ей суждено потерять мать или что матери у нее на самом деле никогда не было.

Глава 15

Еще на подъезде к ее дому Калеб увидел, что миссис Готорн стоит у окна гостиной, глядя сквозь запотевшее стекло на дорогу, точно ее оповестили о его приближении заранее и она поджидала его.

Когда Калеб слез с велосипеда и поднялся на крыльцо, старухи у окна уже не было, а дверь была слегка приоткрыта. Калеб скинул куртку и, стряхнув с нее дождевые капли, снова надел и, войдя в дом, закрыл за собой дверь. Потом немного постоял в темноте в тесной передней, прислушиваясь к скрипу половиц над головой: на втором этаже хозяйка обходила свои комнаты, набитые несметными сокровищами былых времен. Когда она наконец спустилась по лестнице, осторожно выбирая, куда ступить, и крепко держась за перила, на лице ее играла довольная улыбка.

– Ну как, нашли? – спросил Калеб.

– Нашла.

Миссис Готорн преодолела последнюю ступеньку, протиснулась мимо него и по длинному полутемному коридору прошла в комнату.

В камине все еще рдели вчерашние угли, и Калеб, поворошив их кочергой, подбросил свежих дров, в то время как старуха удалилась на кухню, чтобы принести ему чаю. Когда она вернулась обратно, в камине уже весело полыхал огонь, и они уселись перед ним в двух креслах из одного мебельного гарнитура: обивка ее кресла была протерта до дыр за многие годы сидения в одиночестве, тогда как материал его кресла выглядел практически новым. Оба в молчании прихлебывали чай.

– Так вы мне его покажете или нет? – наконец спросил Калеб.

– Ах да! – Старуха со стуком поставила чашку на столик. – Помоги нам Господь, когда ваше нетерпеливое поколение станет управлять нашей страной.

Она сунула костлявую лапку в карман шерстяной кофты и выудила маленькую коробочку, обитую синим фетром. Он протянул руку, чтобы взять коробочку, но старуха оттолкнула ее и погрозила ему длинным костлявым пальцем. Потом, держа коробочку на ладони, приподняла крышку. Внутри оказалось изумительной красоты кольцо с крупным желтым бриллиантом, окруженным брызгами более мелких белых бриллиантов и оправленным в платину. Канареечно-желтый камень квадратной огранки на подушечке синего шелка сиял, как миниатюрное солнце. Калеб протянул руку и, бережно вынув кольцо из коробочки, вскинул над головой, чтобы взглянуть на него на свету, который лился в окно. Вещица, несомненно, была старинная, но выглядело кольцо совершенно как новое, будто его практически не носили.

– Этот алмаз был добыт в Австралии, – сообщила старуха. – Почти три четверти века тому назад. Огранку и оправу делали в Париже.

Калеб взял коробочку у нее с руки и бережно вернул кольцо обратно. Потом перевернул коробочку и взглянул на дно.

– Не каждая вещь имеет цену, молодой человек, – покачала головой миссис Готорн. – Мой жених купил его за границей, когда служил на флоте. А когда вернулся, этим сюрпризом сделал мне предложение. Он был очень романтичный юноша. И стал мне отличным мужем. Он так и не признался, сколько за него выложил, но я-то знаю, что оно стоило ему всех его сбережений и половину наследства в придачу.

– Вы уверены, что хотите с ним расстаться? – спросил Калеб.

– После его кончины я вышла замуж во второй раз и с тех пор больше кольцо не носила. Было как-то неудобно. И потом, с возрастом пальцы у меня совсем высохли. Сомневаюсь, что оно теперь удержится даже на моем большом пальце.

– А может, вы лучше передадите его по наследству? Чтобы оно осталось в семье?

– Ха! – Миссис Готорн слегка качнулась назад в своем кресле. – Двоих своих детей я уже схоронила, а третий – неблагодарная скотина, которому так не терпится потратить мои денежки, что он готов всеми правдами и неправдами упечь меня в сумасшедший дом, не дожидаясь моей смерти. То-то будет ему сюрприз, когда он узнает, что я завещала все государству.

Калеб внимательно взглянул на кольцо в коробочке. Оно идеально подходило Джейн, и он откуда-то знал, что оно ей понравится: и филигранная оправа, и четкая огранка. Но камень был очень крупным, и Калеб отдавал себе отчет в том, что он должен был стоить немалых денег даже много лет назад.

– У меня нет денег заплатить вам, но я отработаю его стоимость, если вы позволите.

– Я предложила бы тебе забрать его бесплатно, – отозвалась старуха, – но мы с тобой слишком похожи, чтобы ты согласился его принять. Так что оно пока побудет у меня, а ты будешь приезжать и работать у меня, когда сможешь выкроить время, и я отдам его тебе, как только решу, что ты его заработал. – С этими словами старуха забрала у него коробочку и, захлопнув крышку, сунула обратно в карман кофты. – Ты, возможно, воображаешь, что я начинаю получать удовольствие от твоих визитов. Это так. Однако мне хотелось бы донести до тебя: это вовсе не значит, что я намерена затянуть с платежом. Я отдам тебе кольцо, когда ты его заработаешь, и ни днем позже. А теперь, с твоего позволения, мне нужно заняться моими стариковскими болячками. В подробности, прости уж, посвящать тебя не стану, незачем тебе пока про такое знать, и, надеюсь, потом тоже не придется.

Миссис Готорн медленно поднялась и зашаркала прочь, но у выхода из комнаты остановилась и оглянулась.

– Да, забыла сказать, у меня что-то труба в кухне под раковиной протекает, взглянул бы ты на нее, если разбираешься в этом деле и если у тебя останется время после того, как закончишь разбирать коробки. Мне, конечно, не так долго уже осталось небо коптить, но, пока я еще жива, мне не хотелось бы, чтобы у меня прогнил пол под ногами.

Когда Калеб вернулся, дверь гаража была открыта и внутри стояла машина Джейн. Он убрал на место велосипед и вошел в дом, но внутри было тихо, и двери обеих комнат были закрыты. Мать с дочерью разделяло нечто более существенное, нежели просто стены. Калеб хотел было постучаться к Джейн, но потом передумал и, взяв перчатки, отправился во двор, чтобы поработать, пока окончательно не стемнело. Едва он вышел из дома, как козел, лежавший на земле, немедленно поднялся и принялся щипать траву, как будто устыдившись того, что его застукали за праздным времяпрепровождением.

Ни Джейн, ни ее мать так и не показались в тот вечер из своих комнат, хотя до Калеба, который сидел в гостиной с бумагой и карандашом, пытаясь записать стихи к своей новой песне, из-за двери Джейн время от времени доносилось бормотание телевизора. На ужин Калеб соорудил себе пару бутербродов с арахисовым маслом и джемом и съел их на кухне в одиночестве, запивая стаканом молока. Когда он наконец выключил свет и растянулся на диване, то впервые заметил, что от тяжелой работы у него болит все тело. Впрочем, это была хорошая боль: она напоминала ему о том, что он все еще жив, и позволяла с чистой совестью закрыть глаза и наслаждаться покоем.

Калеб долго лежал, погруженный в зыбкую полудрему на границе между сном и явью, и мысли его блуждали, перескакивая от воспоминаний о прошлом к грезам о будущем. И в тех и в других неизменно фигурировала Джейн. Ему грезилось ее лицо и то, как она всегда закусывала нижнюю губу за мгновение до того, как кончить. Он вспоминал недоверие, смешанное с надеждой, всякий раз вспыхивавшее в ее глазах, когда он говорил ей, что любит ее. Ему хотелось повторять ей эти слова снова и снова. До конца его дней. Он попытался вообразить себе выражение ее лица, когда Джейн увидит кольцо и услышит заданный им вопрос.

Когда же, когда же?

Еще не сейчас, но он очень надеялся, что скоро.

Уже проваливаясь в сон, Калеб ощутил запах ее волос и вкус ее губ, и все это было так реалистично, что он зашевелился во сне, почти веря, что Джейн пришла к нему на диван. Если бы в комнате в это мгновение кто-то находился, он услышал бы, как с губ Калеба сорвалось ее имя.

Глава 16

Мать Джейн покачала головой.

– Надо же было умудриться довести эту несчастную розу до такого состояния, – обвинительным тоном бросила она. – Ее нужно хотя бы обрезать каждую зиму. Я же предупреждала, когда дарила ее тебе.

Джейн перехватила взгляд Калеба и многозначительно улыбнулась ему, как будто хотела сказать: «Вот видишь, ты наверняка уже сам пожалел, что не выкорчевал ее к чертовой матери».

Они пересекли двор, переступая с камешка на камешек – Калеб разложил их, чтобы не топтать только что засеянную лужайку. Джейн замыкала процессию, воображая, что они перескакивают с кочки на кочку в непролазном болоте, и жалея, что у нее никогда не хватит мужества столкнуть мать с камня, чтобы трясина поглотила ее на веки вечные.

Калеб остановился и указал на забор с северной стороны двора, где уже успел отгородить с помощью шпал прямоугольный участок.

– А тут будет огород.

– По-моему, разумнее было бы разбить его в противоположном конце двора. Там больше света, – заявила мать Джейн.

Калеб лишь пожал плечами.

– Прекрасное место, – сказала Джейн. – Спасибо, Калеб.

Он улыбнулся и повел их дальше.

– Тут я подготовил место под клумбу и проложил под землей электрический кабель в водонепроницаемом коробе, чтобы можно было подключить фонтан. Я видел в хозяйственном магазине несколько разных, так что можете выбрать.

– Терпеть не могу шум льющейся воды, – заявила мать Джейн.

– Вообще-то, мама, тебя никто и не приглашал его послушать, – парировала Джейн.

Калеб пропустил мимо ушей их пикировку и продолжил экскурсию:

– Я выкорчевал всю ежевику и обработал гербицидом те места, где она попыталась пробиться снова. Видите, на берегу ручья уже всходит трава? Я даже построил там небольшой загончик для вашего козла, и теперь, когда у него нет необходимости сидеть на цепи, он определенно повеселел.

– За последнюю неделю я ни разу не слышала, чтобы он блеял, – заметила Джейн.

– По-моему, глупо тратить деньги на прокорм животного, которое не в состоянии даже научиться приносить мячик, – фыркнула ее мать. – Впрочем, это всего лишь мое мнение.

Калеб с извиняющимся видом покосился на Джейн, потом повернулся к ее матери и впервые за все время обратился к ней напрямую:

– Этот козел честно заслужил право находиться здесь, в отличие от некоторых.

Было утро воскресенья, и мать жила в доме у Джейн уже целую неделю. Джейн видела, что ее беспрестанные придирки истощили даже практически бесконечное терпение Калеба. Он изо всех сил старался не попадаться ей на глаза, но когда ее матушка не обивала пороги в городе, готовясь к предстоящему слушанию по делу ее драгоценного сыночка, она безвылазно торчала здесь, делая жизнь Джейн и Калеба невыносимой. Джейн заметила, что Калеб стал почти все вечера проводить у миссис Готорн, и у нее не было этому никакого другого объяснения, кроме того, что таким образом он пытается не встречаться с ее матерью. Но хуже всего было то, что им приходилось ходить по струнке в ее же собственном доме, днем делая вид, что они едва знакомы друг с другом, и украдкой встречаясь в ее спальне по ночам. Джейн скучала по тем временам, когда они могли сорвать друг с друга одежду и заняться любовью в любом месте, где им приспичило.

Калеб окончил экскурсию и проводил их до двери, но вместо того, чтобы зайти в дом, заявил, что не голоден и вообще у него еще много работы. Джейн с матерью отправились на кухню вдвоем, и Джейн приготовила завтрак.

Глядя, как мать привередливо ковыряет вилкой яичницу и отщипывает крошки от тоста, Джейн задалась вопросом, как с таким аппетитом у нее осталось хоть какое-то мясо на костях. После долгого молчания мать наконец подала голос:

– И давно вы с ним жаритесь?

Джейн застыла, не донеся до рта вилку с насаженным на нее куском яичницы, и остолбенело уставилась на мать:

– Прошу прощения?

– Во всяком случае, в мои молодые годы это называлось именно так.

– Не понимаю, о чем ты. – Джейн опустила вилку и сложила руки на коленях.

– Все ты прекрасно понимаешь. Ты можешь считать меня кем угодно и кое в чем, возможно, даже будешь права, но дурой меня уж точно назвать нельзя.

– Это правда, – кивнула Джейн.

– Я же вижу, как ты на него смотришь и как он смотрит на тебя. Странно, что у вас вообще хватает выдержки не набрасываться друг на друга, пока я не уйду в свою комнату. Могли бы потерпеть, пока я не уеду.

– Мама!

– Вот именно. Я твоя мать! В мое время приличные люди стыдились занматься такими вещами в присутствии матери, вот что я тебе скажу. И вообще, ты не считаешь, что он для тебя слишком молод?

– Я считаю, что возраст тут вообще ни при чем.

– А другие люди могут так не считать.

– Плевать мне на то, что думают другие люди.

– А может, пора уже перестать плевать на мнение окружающих? Ты никогда об этом не задумывалась? Неужели ты всегда была такой эгоисткой?

– Не знаю, мама. В детстве я тоже была эгоисткой? Или ты не помнишь, потому что вечно была пьяна?

– Это не имеет к делу никакого отношения. Он слишком молод, и вообще, прошло слишком мало времени.

– Что значит «слишком мало времени»?

– А то и значит, что не успели Мелоди похоронить, как ты бросилась перекрашивать ее комнату, а теперь еще и спишь с мальчишкой ее возраста. Постыдилась бы, честное слово!

Джейн сидела и, стиснув кулаки, сверлила мать взглядом. В глазах той зажегся злорадный огонек, как будто ей доставляло удовольствие видеть, как ее дочь выходит из себя. Джейн закрыла глаза и медленно досчитала до десяти, как учила ее Грейс, когда она готова была взорваться. Потом повторила счет в обратном порядке. Когда Джейн вновь открыла глаза, она в упор взглянула на мать и спокойно произнесла:

– Я хочу, чтобы завтра утром тебя здесь не было.

Торжество на лице матери сменилось неприкрытым страхом.

– Твоему брату нужна моя поддержка.

– Ничего, поживешь в отеле. Ты можешь себе это позволить.

– И у тебя хватит совести выставить из дома родную мать?

– Не только хватит, но еще и останется. Чтобы была готова к восьми утра. Я довезу тебя до парома.

Джейн отодвинула стул и поднялась, глядя с высоты своего роста на мать, по-прежнему сидевшую за столом. Та в упор смотрела на Джейн, точно воплощение зла, тонкая и прямая на своем кухонном троне.

– Уж кому-кому, но только не тебе указывать мне, что я должна чувствовать по поводу смерти Мелоди. И если ты еще хоть раз посмеешь в моем присутствии намекнуть, что я была ей недостаточно хорошей матерью, это будет последний раз, когда ты меня увидишь. Ты меня поняла? – С этими словами Джейн развернулась и, не дожидаясь ответа, вышла из кухни.

Час спустя, лежа на кровати, она услышала, как к дому подъехало такси. Входная дверь открылась и закрылась, потом до Джейн донесся глухой стук чемоданов о дно багажника. Хлопнули дверцы машины. Джейн по-прежнему лежала, точно в трансе глядя в потолок и слушая, как такси тронулось и покатило прочь, увозя с собой ее мать.

Прошло тридцать минут, а может, и целый час, когда она услышала негромкий стук в дверь. Не отрывая взгляда от потолка, она крикнула Калебу, чтобы входил. Дверь приоткрылась и тихо закрылась снова, и Джейн почувствовала, как матрас прогнулся, когда Калеб присел на край постели.

– Думаешь, если пожелать кому-то смерти, попадешь в ад?