Ответ Империи Измеров Олег

— Может. Сергиенко показывает, он прямо из воздуха у него перед радиатором появился. Ладно, бензовоз медленно ехал, а то б вообще сидели тут с трупом.

— Нет. Что-то мне подсказывает, что он не гипнотизер. И зачем тогда ему этот бред нести? И бред складный какой-то, на противоречиях не ловится… Радисты-то наши что сказали про радио?

— Да сперва, знаете, не очень удивились. Сказали, пару лет назад товарищ Долгушин такую штуку в молодежном журнале описал. Фантастика ближнего прицела. Ну, раз так, то за два года ученые могли и сделать, писатели, они же от них и черпают… Да, а вот как крышечку-то открыли — аккуратненькая такая, на защелочке, понимаете, — так сразу за голову, и говорят, такого не может быть.

— В каком смысле не может?

— Нету в мире таких раций. Не бывает. Ни одной лампы, детальки вот такусенькие, экран, как зеркальце в бритвенном наборе, кнопки-пупырышки. Проводки на шасси — будто паутинки какие нарисованы. Полагают, что эта… как ее… кристаллическая электроника, вот.

— Что за электроника, где применяется?

— Неизведанная вещь, можно сказать. Детектировать сигнал можно, усиливать, опытами установлено. Лет десять назад думали, вообще радиолампу заменит, ан нет. Какой-то там у них теории не хватает, а по простому опыту тут не дойти, это ж не магнето…

— Понятно. Что еще установили?

— Волна, судя по антенне, сантиметровая. Километр действие, не больше. Или чтобы труба была специальная для связи, волновод называется.

— Маркировка какая-то есть? Чье изготовление?

— Надписи под лупой рассмотрели, все на русском, большая часть не понятные. На пластмассе сзади выгравировано — якобы Рижский завод, тыща девятьсот девяносто седьмой год выпуска. На некоторых детальках звездочки видать. Вроде как оборонзаказ.

— Рижский, он при буржуях ничего такого не делал, случаем?

— Да надписи-то хоть какие могли поставить. Рижский, хренижский…

— Вот ить хренотень, твою… И, главное, накануне прибытия ракетного истребителя. Говорят, тыщу километров даст, а то и тыщу сто.

'Кирдык', подумал Виктор, 'полный кирдык. Сто пудов не отмазаться, даже и с артефактами. А у старлея-то с бдительностью того… Жалко даже. Морду не бил, даже не орал. Вляпается когда-нибудь с утечкой инфы и расстреляют… Да что ж я, это ж точно, не случайно ж вечером в субботу… Блин, блин, как предупредить-то, как, как? А если, наоборот, не война? Если я действительно шухер подниму, и из-за меня-то и начнется? Это ж меня, как провокатора сюда, что ли? Черт, черт, не надо суетиться. Возьми себя в руки. Не надо мне играть по чьим-то планам, мне свой надо, для этой реальности… Судьба страны на кону, миллионов народу.'

— Неплохой 'Казбек' на этот раз в гарнизонный завезли, надо будет еще взять, — продолжал тем временем Рихштейн. — В общем, пошли, Фелюнин, на улицу, на свежем воздухе мозговать проще…

Голоса стихли, Виктор взял карандаш и послюнявил кончик. На пальцах остался грязно-синий след. Что писать-то? 'Я, Виктор Сергеевич Еремин, попал сюда случайно…'

Дверь скрипнула. Виктор повернул голову. В комнату осторожно вошел красноармеец с мосинским карабином и притворил за собой дверь. Невысокий, с рябым лицом после оспы — тот, что в коридоре стоял.

— Вы это… — начал он полушепотом, — бежать вам надо. Двиньте меня табуреткой, только не сильно, и через окно в конце коридора, потом к лесу, к Соловьям, там вас с собаками не сыщут.

— Никуда я не побегу, — с неожиданным для себя спокойствием произнес Виктор, — и табуреткой двигать не буду. Другие просьбы, пожелания будут?

— Да вы… Это не провокация, не при попытке к бегству… Камарин я, из раскулаченных… Родню сослали, меня в детдом… Советы, падлы, зубами бы грыз… да что вы, не тратьте время, давайте скорее. Ваши придут, зачесть не забудьте…

'Значит, это 'ж-ж-ж' неспроста. И старлей вовсе не болтливый.'

— Малярия, — вздохнул Виктор, глядя в глаза Камарину, — вам сейчас отпроситься в санчасть надо. Или хотя бы хинин из аптечки. Немедленно. А то сейчас совсем худо станет.

— Ты че, ты… Сдаться, решил сука, да? Я ж тебя сам порешу, гнида! Сдохни! — и Камарин передернул затвор.

За спиной Виктора затрещал телефон. Нет, это не телефон. Это будильник, механический, 'Слава', непременная принадлежность каждой комнаты в соцкомплексе — чтобы граждане на работу не опаздывали.

Виктор откинул одеяло. Ешкин кот, уже и сны про попаданцев…

Эх, проснуться бы сейчас у себя в двадцать первом, и никаких изменений в истории, размыщлял он. Хотя здесь все лучше, чем осенью сорок первого. А на будущее надо завести гантели, пятикилограммовые или лучше восьмикилограммовые. Интересно, почем они здесь?

Внезапно он бросился к терминалу, повернул ключ, и не дожидаясь прогрева монитора, застучал по клавишам.

Насчет Руцкого ему не приснилось. Новой инфы за ночь не было. Романов по состоянию здоровья, Руцкой с ядерным чемоданчиком.

'И что теперь будет? Сто пудов с НАТО забьются. Руцкой — а в этой реальности он если и изменился, то мало — человек негибкий, властный, будут провокации — пойдет на воооруженный конфликт. Или Романов решил, что именно такой сейчас и нужен? И специально ушел в сторону, чтобы преемник начал войну? Спокойно, спокойно… Сильная сторона Руцкого — психологическая атака, напор, слабая — неумение вести аппаратную, текущую работу, подобрать кадры. Но и выборы скоро, значит, развалить чего по крупному, он, как врио, не сможет. Судя по тому, что видел, система у них начальственную глупость блокирует, расшатать ее, даже с самой верхушки, непросто. Есть 'горизонталь власти', заслуженные профи, которых так не разгонишь, есть партия смерти в глаза смотревших, которые, если что, любому боссу правду-матку резать будут, есть, наконец, КГБ с его супер-операцией, в которую Руцкому так просто не сунуться, и, главное, обстановка в стране не та, чтобы тысячами если не сажать, то увольнять: народ доволен и мозги врубил на полную катушку. Постарался однофамилец императора… Тогда зачем Руцкой? На кого давить? Повести массы? Куда? Одни загадки.'

…Унылый осенний дождь повис над городом. Серая завеса закрыла перспективы улиц, крупные капли сверкали в лучах фар ближнего света, пузырили и морщили тысячи луж, внезапно покрывших землю и тротуары. По мостовым текла измятая пленка воды, собираясь по обочинам в потоки, и унося в решетки ливневой канализации мелкое измокшее золото листвы. Дождь мелкой дробью сыпал по крыше троллейбуса и струился по стеклам, рвался с козырьков крыш и желобов и моментально пропитывал все, за что успевал зацепиться. Угасающая волна бабьего лета не могла справиться с этой выжатой на город губкой; было тепло, градусов пятнадцать, но салон настолько был пропитан влагой, что вентиляция не справлялась, стекла были изнутри болезненной испариной, и воздух казался более зябким, чем на самом деле. В протертом ладонью пятачке стекла Виктор увидел, как ветер треплет на ветру изначально кумачовый, но теперь отяжелевший, темный, словно пропитанный кровью, лозунг — 'СССР — ПОСЛЕДНИЙ ШАНС ЗЕМНОГО РАЗУМА'.

В кооперативе, куда он вошел, складывая на ходу зонтик и поеживаясь, его встретили загадочными улыбками. Нетерпеливая Вики даже спросила:

— Вас поздравить?

— С чем?

— Тогда пока не буду. Сами увидите.

'Одни загадки, одни загадки… Премию, что ли, дали? Ладно, проставимся…'

Прогрузившись, он получил мессадж от Кондратьева: 'Зайдите, я жду'.

— Ну что ж, — с многозначительной паузой произнес Иван Анатольевич. — Полина Геннадьевна сегодня в Москве, так что на меня пала эта прискорбная миссия сообщить, что вы у нас больше не работаете.

'Вот как, увольняют, значит. Действительно, я здесь потенциальный источник проблем. Остались только связи с силовиками… Бездельничать мы вам не дадим, говорите… Вот проверим, как слово с делом.'

— Ну что ж, — спокойно сказал Виктор, — было приятно поработать.

— Прискорбная для нас, — продолжал Кондратьев, — а с вас торт, потому что забирают вас переводом в Брянское отделение НИИагропроминформатики, документ утром пришел.

— А что это за НИИ? — несколько удивленно спросил Виктор, озадаченный корнем 'агро'.

— Судя по сетевому справочнику — какая-то блатная контора при ГКНТ. Собирают на местах бумажки, сводят в отчеты, пишут нормативы и стандарты. В общем, островок бюрократии.

— Зачем я им понадобился?

— Видимо, хотят предложить интересную творческую работу. Иначе бы выбрали не вас.

— Что же там за работа?

— Понятия не имею. Но наверное же, разъяснят!

— То-есть, в принципе, я могу и отказаться?

— Н-нуу… — протянул Кондратьев, — формально, конечно, можете, но знаете… Я бы не советовал, по крайне мере, вот так, сходу. Понимаете, у нас через них сейчас очень выгодный заказ, не хотелось бы… Если вам не понравится — немножко поработайте, потом тихо переходите обратно. Всегда будем рады. Но, по слухам, с условиями там нехило. О текучке кадров ни разу не слышал. Жалко, конечно, только вы у нас прижились, ну, что поделать… Бугалтерия вас уже рассчитала, вот только наличных на выдачу до обеда нет, так что мы оформили вам карточку. Можете с ней рассчитываться, правда, по области не везде еще, можете деньги снять.

— Понятно. Комиссия по обналичке большая?

— Какая комиссия, по какой обналичке?

— Ну, комиссионный сбор, когда деньги наличными брать.

— А-а, вот вы о чем. Нет сбора. Просто в сберкассе так три процента годовых, если с картой — два.

… Пресловутый НИИагропроминформатики оказался за городом, и от 'Паруса' до него надо было ехать на моторе. Или же на автобусе от автовокзала, но Виктору не хотелось терять время. Ехать к нему надо было по улице Брянского фронта, что вправо от памятника летчикам, до поворота на Толмачево. Стоял он в небольшом лесном массиве, и Виктор подумал, что если так вот идти от дороги через лес и дальше через поле, то можно попасть в Бежицу на Первомайку или в Десятый микрорайон.

Мотор оказался новым 'пазиком' — маленьким, мест на двадцать, желтым, он чем-то напомнил Виктору 'Хендэ-каунти', только без передних мест, на которые надо лезть, пригнувшись, и чуть подлиннее. Стопятидесятисильный дизель тихо мурлыкал справа от водителя, не мешая динамикам транслировать по случаю рабочего полудня 'Любимые хиты с катушек'. Чей-то знакомый голос с кавказским акцентом игриво выводил шейк 'Хрупкая девчонка', который так любил заводить сосед за стеной сорок лет тому назад:

  • — Режут тени наиска-сок
  • Рыжий берег с палос-кой и-ила,
  • Я га-тов цило-ввять песок,
  • Па като-раму ты ха-диила!

Четырехэтажное зеленовато-серое здание института пряталось за деревьями, и к нему вела недлинная аллея, аккуратно уставленная светильниками. Дождь прекратился; по небу тянулись низкие, неестественно сочные лиловые тучи, словно сошедшие с компьютерных коллажей Бориса Борисовича, известного в Рунете под ником Boji. Теплый воздух был, как губка, пропитан влагой, в которой растворялись запахи грибов и прелой листвы, над асфальтом пешеходной дорожки вилась поздняя надоедливая мошкара. Пройдя вперед по аллее, Виктор увидел, что территория огорожена глухим трехметровым забором из зеленого профлиста, вьезд был сделан в арке такой же зеленовато-серой проходной, а на крыше института виднелась куча антенн и будок с жалюзи. 'Ведомственная связь, наверное' — мелькнуло в голове.

Сто пудов, подумал Виктор, в эту номенклатурную крепость его направило КГБ, и от этой мысли у него слегка тревожно заныло под ложечкой. Ну, то, что здесь он будет под присмотром, это понятно и логично. Вопрос в другом. Как он в эту закрытую среду бюрократии впишется? Какие у них там нравы, понятия? Наверное, подсиживают друг друга? Пишут телеги? И вообще, как там у них что принято? Паршиво быть белой вороной.

Виктор вдруг почувствовал, что за пару недель пребывания в другом Союзе перспектива пребывания в среде офисного планктона стала вызывать у него жуткое отвращение. Торчать среди людей, которые ничего полезного не производят, но тем не менее соревнуются в праве быть пупами земли разных категорий, слышать от каждого 'Это для босса', прекрасно зная, что это — перестраховка для их собственной задницы, отбиваться от их ежедневных, ежеминутных попыток перекладывать свою работу и свою ответственность на его плечи — до чего же это тошно после того ощущения силы и полезности, которое он успел почувствовать в кооперативе!

'Вряд ли я удержусь в этом дурдоме', сказал он себе, но тут же рассудительно добавил:

'Возможно, им просто нужен кто-то вроде универсала, чтобы и локалку админить, и железо чинить по мелочам и вообще… Еще б таких пару — тройку, будет нормальная своя компания, и тогда жить можно'.

Виктор вздохнул и оглянулся по сторонам, словно собравшись заходить в холодную воду. Вокруг тихо блаженствовала пригородная осень, пахло грибами и прелой травой, и в шелесте деревьев словно прятался негромкий гул, доходящий из-за забора. На небольшой асфальтовой стоянке дремали несколько авто в каплях невысохшей росы, и желтые березовые листики на их кузовах и стеклах, словно стикеры, напоминали хозяевам о грядущем переходе на зимнюю резину.

Стеклянные створки двери проходной автоматически разъехались перед ним, как в супермаркете. Он вошел внутрь и увидел привычные вертушки и стену с окошками для оформления пропусков.

— А вы пунктуальны, это хорошо, — раздался слева знакомый женский голос.

Виктор обернулся: перед ним стояла Семиверстова и какой-то незнакомый мужчина лет сорока пяти, невысокий, чуть полноватый, с азиатским прищуром глаз на смуглом лице с выдающимися скулами.

— Знакомьтесь, это товарищ Момышев, Илья Нариманович, завсектором проблем глобальной соционики. Будете работать в его подразделении. Извините, что не предупредили заранее — надо было проверить вашу реакцию.

Момышев, улыбаясь, подал Виктору мягкую и шершавую руку.

— Очень рад, что буду с вами работать. Надеюсь, и вы не разочаруетесь.

— Постараюсь… А реакция-то как? Подходит?

— Ну… Странно, что, узнав о переводе, вы не выразили беспокойства, как вы вольетесь в новый коллектив. Будь вы из нашего времени, это значило, что вы либо очень уверенны в себе, либо… не наш человек. Иногда эту мелочь упускают шпионы.

— Постараюсь не упускать.

— Ценю шутку… Мы пришли к выводу, что у вас там низкий уровень организации труда. Синергетика коллективной работы всегда дает лучший результат, чем соперничество индивидов, но требует личности в руководстве. Не обязательно сильной и яркой, иногда эта личность должна уметь держаться в тени, помогая раскрываться команде, но всегда личности развитой и духовно богатой. А вот посредственности, люди некомпетентные, боясь соперников, выстраивают организацию под себя, под шевеления своего тела, в результате большая часть людей действует в ждущем режиме, неэффективно, и не образует устойчивых межличностных связей. В этом случае человеку все равно, где работать, лишь бы… В общем, где-то так.

— Ну что ж, — улыбнулся в ответ Виктор, — будем надеяться, что ваша высокая организация труда даст возможность добиться еще более высоких успехов. Что мне предстоит делать?

— Узнаете все по порядку, — ответил Момышев. — Сначала оформим вам пропуск. Вам будет оформлен допуск на второй этаж института, куда не надо, не попадете, вас не пустят. По территории института вы тоже ходить не можете. Естественно, не надо спрашивать, почему.

'Так. Не похоже это на богадельню счетоводов. Ну ладно. Нос совать не будем. Незачем себе жизнь усложнят, если что, не знал, не ознакомлен, и точка.'

— Ясно. А как же я тогда на второй этаж попаду?

— За вертушкой налево лестница и проход по эстакаде в корпус.

'Как сложно-то. Зачем-то они этот мостик соорудили. Это не мое дело, это не мое дело…'

— Ну все, мужчины, — вздохнула Светлана, — мое присутствие здесь дольше не требуется, поеду своими делами заниматься. Регулярно буду навещать.

9. Эра Великого Конца

Переход оказался без окон, с прозрачной крышей из поликарбоната.

— Ну, про официальный профиль нашего отделения вы уже слышали, — продолжил Момышев, — подробности легенды получите на инструктаже. Для всех мы — блатная контора с бумажной работой. Вы официально специалист по обслуживанию компьютерных систем импортного производства, к вам приносят аппаратуру, вы с ней возитесь, ничего не знаете. Хотите знать, чем мы на самом деле тут занимаемся?

— Не хочу, — совершенно искренне ответил Виктор.

— Узнать все-таки придется. Мы занимаемся проектами средств переустройства мира после краха глобализма.

— Верите, что крах наступит?

— Он запланирован. Возможно, когда-нибудь человечество назовет наши годы Эрой Великого Конца. В отличие от ваших советских деятелей, мы не ставим больше на рабочие движения. Рабочий класс в развитых странах ужат и придавлен: часть производства перенесли туда, где вчерашние голодные крестьяне готовы вкалывать, как папуасы, за стеклянные бирюльки, да и дома рабочих поджимают мигранты из тех же стран. Белые воротнички бесправны и люменизированы, демократическая интеллигенция превратилась в маргиналов, независимая пресса — в развлечение для дебилов. Мы ставим на мелкий и средний бизнес, он активен и жаждет все поделить. Главное — стопроцентно гарантировать этим хозяевам их собственность и доходы, при возможности поживиться за счет крупной рыбешки.

— Мелкобуржуазная революционность?

— Да, что-то вроде. Пусть раскачивают лодку и ослабляют свое государство. Впихивать в социализм мы их не будем, главное, чтобы не мешали нам жить.

За тоннелем перехода оказался обычный офисный коридор со стенами холодного серо-голубого цвета; вдоль одной из них тянулся ряд металлических дверей с кнопочными кодовыми замками, без табличек, только номера. Широкие окна на противоположной стороне были закрыты теми самыми жалюзи, которые Виктор заметил снаружи. Невидимые кондишены гнали навстречу легкий ветерок.

Они остановились возле пятой двери от входа. '212' — прочел Виктор.

Наружная дверь открылась в полуметровый тамбур со второй дверью, которую Момышев отворил обычным ключом. За тамбуром был кабинет, почти без мебели, только пара серых двухтумбовых металлических столов с плоскими плазменными экранами терминалов, которые были вмурованы в столешницы с окнами из толстого зеркального стекла, готовые по необходимости прикрыться сверху гибкими стальными шторками. Клавиатура была в виде нарисованных, как показалось Виктору, клавиш под той же стеклянной столешницей, вместо мыши справа просвечивало что-то вроде то ли коврика, то ли тачпада. Никаких бумажек и даже письменных приборов не наблюдалось; вся информация, рожденная в этом пространстве между строгих, как костюм мидл-менеджера, стен, должна была умереть в угловой тумбе, скрывавшей в своих недрах системный блок. Виктор вошел внутрь: в заднюю стенку справа от входа был вделан шкаф системного блока с кондиционером и сейф, а слева — шкаф-сушка для верхней одежды, холодильник, микроволновка, кофеварка и что-то вроде бара с прозрачной посудой из закаленного стекла. Между окнами висела плазменная панель, завешенная механической шторкой.

— Это от электромагнитного излучения, — кивнул Момышев на столы, — чтобы не могли информацию снять.

— Хорошо продумано.

— Мир не должен знать, как его будут окучивать. Это помешает ему быть счастливым.

Виктор внезапно догадался, что это странный дизайн, сочетавший крайний аскетизм с продвинутостью, преследовал еще одну цель: бумага, или посторонний предмет, выпавшие из портфеля или кармана, не могли остаться незамеченными или залететь под мебель.

— Вот ваше рабочее место, — кивнул Момышев на стол у стены, поменьше. — Сейчас, конечно, вы в систему не войдете, оформим, все положено, тогда активируют допуск.

— Понятно. А чем я буду тут заниматься, я тоже, конечно, узнаю после того, как подпишу все бумаги?

— Ну, работа у вас будет та же, что и в кооперативе. Постановщиком. У вас получается, есть смысл вас в этом качестве и использовать. Только в наших проектах.

— То-есть, я буду консультировать разработку подрывных операций против Запада… и еще кого-то там?

Момышев улыбнулся; в уголках его прищуренных глаз появилась сетка морщинок.

— Ну вот почему думают, что у нас могут предложить человеку то, что он не хочет, не готов делать? Задача проекта, в котором вы будете — не разобщать мир, не ссорить, а объединять. Объединять глобальными информационными сервисами. Вы же сами давеча убеждали всех насчет датацентров. Неужели вы хотели ими кому-то навредить? Не верю.

— Нет, конечно. Датацентры позволят лучше вести бизнес, особенно в мелких и средних компаниях, где сложно создать полноценную инфраструктуру.

— Вот видите! Вы и понадобились нам, как человек, который понимает, в чем нуждается завтрашний бизнес, и вообще простые забугорные обыватели. У Китая есть возможность завалить мир дешевыми материальными ценностями, у нас — дешевыми информационными сервисами. Это лучше, чем ваше газовое и нефтяное геополитическое оружие. Согласны участвовать?

— Дело благородное… А на каких условиях?

— Теперь о бренной материи. Система стимулирования у нас несколько иная, чем в кооперативе. Поскольку проект масштабный, то основное вознаграждение будет, когда начнут получать конкретные результаты. Размеры достаточны, чтобы сразу приобрести, например секцию в малоэтажке с участком, коттедж, и еще останется на что-то там, например, путешествовать. Короче, Вы становитесь хорошо обеспеченным человеком, после чего можете либо идти, так сказать, на пенсию с комфортом, либо идти на следующий масштабный проект, и, если потянете, по результатам вам делегируют небольшую фирму, в которой можете реализовать любые творческие планы. Дальше загадывать пока не будем.

— Подождите. Если я правильно понял, по следующему проекту в качестве оплаты дадут собственный бизнес?

— Ну, можно и так сказать. Оно, конечно, со своей стороны социальное обременение, но с другой — можно свободнее решать вопросы на свой страх и риск. Или вы против?

— Ну почему же… Просто непривычно как-то для социализма.

— Зато логично. Хозяйство — в руки тому, который в этом хозяйстве разбирается. Ну, у вас еще впереди годы подумать над деловыми планами, а пока… Кстати, вы, насколько мне сообщили, идейно не против частной собственности?

— Идейно-нет. Вон у нас постоянно говорят, что мы всем, что потребляем, обязаны частнику.

Плечи Момышева внезапно затряслись, и не успел Виктор удивиться, как его новый шеф издал громкий раскатистый смех. Он хохотал, как ребенок, откинувшись за спинку стула, и запрокидывая голову.

— Обязаны… Ишь, чего выдумали… Да это… Ну если вдруг сказать, что победе в Великой Отечественной мы все обязаны товарищу Сталину. Но ведь даже Сталин этого не говорил. Он народ упомянул. Так что частник у вас, надо понимать, хуже Сталина.

— Ну, может они в чем-то и правы? Ведь производят частные предприятия?

— Виктор Сергеевич, в компьютерах вы лучше, чем в экономике. Не надо путать частное предприятие и частное лицо. Хотя, может, вас нарочно там запутывают. Частник — это частное лицо. Без денег он ничто, не может ни нанять никого, ни чего-то выпускать. Деньги частника — главное. А откуда берутся частные деньги? А это то, что после расчетов за материалы, комплектацию, налоги и прочее частник не заплатил работникам, а взял себе — вроде как на развитие производства. Это, по сути, не его деньги, а вроде как он одолжил, чтобы вернуть с процентами, в виде гарантии заработков, роста зарплаты и так далее. Ну и откуда мы знаем, сумеет ли он этими нашими деньгами распорядиться, или по ветру пустит? Будем надеяться, что естественным отборам все умные и хозяйственные? Так это когда работает, когда нет. У вас, например, часто нет. Ну и какие же вы банкиры, если так вот запросто раздаете кредиты? Точнее, считаете нормальным такую экономику, где хочешь, не хочешь, а вынуждены кредитовать неизвестно кого?

— Поэтому-то частную собственность у вас официально и отменили?

— Вы о делегированной? Ну, на самом деле, это просто такая универсальная схема, где можно слепить и частную, и государственную и любую. Чем она хороша: просто уходим от этих дурацких споров, какая собственность лучше, а начинаем разбираться в сути, во взаимных обязательствах личности и общества, создаем систему таких общественных типовых договоров. Вы приобретаете зубную щетку — присоединяетесь к одному договору, приобретаете фирму — к другому. От идейных споров перешли к тонкостям, к деталям…

'Молодцы', мелькнуло в голове у Виктора. 'Не стали париться, подо что подгонять — частная там, собственность, общественная. Какую им надо, такую и придумают, и законы под нее сочинят. И спорить не о чем. Самая лучшая — у них, потому что они ее под себя заточили, а не под мировой порядок. Но — надо дать понять, что с потрохами он меня этой фирмой не купил.'

— Да, — согласился он, — значит, есть смысл работать до конца проекта. А то меня вчера уже на компьютерное производство переманивали.

— Кто? — встревожился Момышев. Судя по его лицу, он видел в этом не только проблему движения рабочей силы. — Как они представились, как выглядели?

— А, да нет, это совсем не то. Просто мужики с завода, с опытного производства, видимо. В буфете в комплексе за одним столиком обедали. Знаете, они так увлеченно о работе говорили, что ели машинально. Так просто, к слову и пригласили, нехватка народа у них.

— Ну это другое дело… Нехватка — да, она сейчас везде нехватка. И насчет еды вы тоже правильно подметили. В психологии это называется 'проблема голодного художника'. То-есть, голодный художник не откажется писать картины ради того, чтобы найти более стабильный источник заработка. И это сейчас общая проблема.

— Союзная проблема? Много художников и некому работать?

— Нет, ну почему союзная… Глобальная проблема. — Момышев заговорил торопливо, словно боясь, что Виктор сейчас начнет его перебивать и расспрашивать.

— Вот вы верно подметили, у нас экономическая система сейчас как бы толкает человека вверх по пирамиде Маслоу. Человек насыщает более высокие потребности, а о более примитивных меньше заботится, ну вроде как это само собой. Не знаю, как это ученые объясняют, просто оно так выходит. Законы развития потребностей, они, знаете, не природные, они зависят от личных ценностей человека, значит, и от общественных ценностей. И в результате, понимаете, у нас вот этот вот низ пирамиды, основание, первый этаж, оно не растет до бесконечности, как раньше предполагали. Рост материальных потребностей замедляется, и значит, теоретически — пока теоретически — может наступить такой момент, когда можно сказать, что они в целом удовлетворены. Ну, то есть не играют для человека главной роли. Может, при этом будет даже распределение по потребностям, ученые спорят, тут разные мнения. Это детали.

— То-есть, общество будущего, которое раньше называли коммунизмом — это голодные художники? Люди, которые ради высшей идеи могут обходиться без еды, горячей воды, и так далее?

— Нет, это же крайности — голодный художник, это я для примера привел. Для упрощения. Хотя когда-то так многие действительно себе его, это светлое будущее, и представляли. Наверное, сами были из этих голодных художников и видели идеал человечества по своему образцу. А вы инженер, и видите свой.

— Фанатики-коммунары, как голодные художники? Мысль интересная.

— Фанатизма мы тут у себя не допустим, не то время. Вообще, пирамида Маслоу — очень упрощенная схема потребностей, есть и другие, ей просто объяснять хорошо…

Виктор заметил, что Момышев волнуется. Словно бы он хотел сказать Виктору сейчас что-то важное, от чего зависела его собственная жизнь. А, может, и жизнь Виктора.

— Стоп, мы немного ушли в сторону… Главное, в нашей стране человек выше растет. А в западном обществе никогда ничего по потребностям не будет, из материального, потому что там на первом уровне для прибыли изобретают все новые, новые и так до бесконечности. Там экономический механизм держит человека внизу пирамиды, непрерывно расширяет основание, и не дает перейти на более высокие этажи. То-есть, держит человека на уровне обезьяны, ну, не всех там, большинство людей, не дает расти. Это что значит? Значит, человечество там не эволюционирует, как биологический вид. А что бывает с видом, если он перестал эволюционировать?

От волнения Момышев даже расстегнул пуговицу на воротнике.

— Теперь вы понимаете, насколько важно то, что вы здесь, не на заводе, не где-то? Не для правительства, не для нашей страны, вообще, для всех! Если мы не отладим альтернативное общество, альтернативную экономику, которая будет развивать человека, как биологический вид, то вот эта столбовая дорога мирового сообщества, куда они нас всех зовут интегрироваться, приведет хомо сапиенса к его концу. Он выродится. Он уже вырождается. Это борьба за продолжение рода. В высшем смысле, если хотите.

'Ну что ж', подумал Виктор, 'говорить они умеют красиво и складно. Посмотрим, что там будет в натуре.'

— Ясненько. По крайней мере, в отличие от нашей реальности, мне понятен смысл вашего эксперимента.

— Ну, это хорошо, что вы поняли. Это очень хорошо, что вы это все понимаете. Вот тут некоторые кричат — не надо ставить экспериментов над обществом, не надо ставить экспериментов… Да ведь все существование общества, вся его история есть эксперимент природы, стихийный и безжалостный. И не попытаться внести хоть каплю разума в этот слепой опыт над миллиардами людей, которых мучают массой угроз, от ледников и пещерных медведей, до войн и кризисов, просто бесчестно.

10. Игра с нечеткой целью

После такой длинной лекции в жизни Виктора обязательно должно было что-то произойти.

И произошло.

За дверью послышался звонок. Момышев нажал на кнопку, щелкнул магнит звонка, и в комнате появилась Семиверстова, несколько запыхавшись.

— Пришлось вернуться, — сказала она переводя дух. — Кофейник у вас можно включить? Обстановка усложняется.

Виктор промолчал. В таких случаях лучше вопросов не задавать, что надо, скажут сами.

— Сейчас, минуточку, — Момышев направился к шкафу, чтобы удовлетворить просьбу дамы, — присаживайтесь, в ногах правды нет.

— Где ее только нет, этой правды…

Светлана Викторовна отставила в сторону офисное полукресло с обивкой из темно-серой винилискожи и устало опустилась в него.

— Короче, Виктор Сергеевич, по вашу душу снова курьер из ЦРУ. Ожидается в Брянске в ближайшие дни, кто, пока не вычислили. Руководство решило, что надо продолжать игру. Так что учите легенду в деталях. Лучше бы, конечно, он раньше пришел, можно свалить все на 'я недавно, я ничего не знаю'. Работу по программе тоже не отменяют, будем пахать на два фронта. Многое поменялось.

— Я в курсе. Читал вчера про передачу полномочий Руцкому.

— Руцкой пусть вас не волнует. Это вас не коснется.

— Да, но в нашей истории…

— Мы в курсе вашей истории. Это не ваши проблемы. Вас больше касается то, что НАТО может начать боевые действия в самое ближайшее время. В Югославии, с вариантом втягивания СССР в конфликт и его дальнейшей изоляции на мировой арене. Все ожидали и все-таки как все не вовремя…

— Я должен в этом как-то участвовать?

— Пока не спрашивайте, узнаете позже. Ну и насчет НАТО — тоже никому.

— Могила. Кстати, а как же они с рухнувшим долларом полезут?

— Ну доллар пока не рухнул.

— Так вчера же сообщили — дефолт.

— Дефолт-то дефолтом…

Светлана положила левую руку на крышку стола и начала легонько постукивать по ней пальцами. 'Волнуется' — подумал Виктор.

— Понимаете, это в прогнозах экономистов должно было вот так сразу обрушиться. Однако положение любой валюты — во многом вопрос психологии людей и правительств, вопрос игры на выживание. У США есть план спасения доллара, и состоит он в том, чтобы всем миром свалить и разграбить русских, за счет их богатств покрыть долги, и не только штатовские. И вероятные подельщики, то-есть страны ЕС, Китай, Япония и прочие, скорее всего, согласятся. Бомба под доллар заложена, фитиль горит, если за какое-то время они нас не успеют ограбить и раздеть, глобализм рухнет, если полезут и не получится, тоже рухнет, а в ближайшие дни у них максимум что изменится — это кредитный рейтинг Штатов. Что касается вас — просто попробуйте психологически себя подготовить.

— К чему?

— Если бы это кто-то знал. Есть такой термин — игра с нечеткой целью. Его ввел Ботвинник, когда работал над своей шахматной программой.

— Интересная, кстати, задумка, — вставил Момышев. — К сожалению, Ботвинник, как шахматист, гениален, как инженер талантлив, а вот как внедренец… Помните, он все никак не мог сдать готовый продукт, пытался соперничать с человеческим мозгом, требовал все более и более мощные машины?.. Слава богу, мы обратили внимание. Теперь это программа для управления общественным сознанием. Тоже что-то вроде шахматной игры.

— Да, есть такое, — подтвердила Светлана. — Как там наше кофе-то? Короче, если общая цель игры ясна — поставить мат — то во время игры шахматист не может заранее просчитать все варианты и меняет ближние цели игры по ситуации. Ну и к чему вам готовиться, тоже зависит от ближних целей.

Бело-синий автоматический кувшин щелкнул терморегулятором. Момышев по-хозяйски расставил чашки; чашку Виктора он поставил прямо над клавиатурой.

— Она у нас сенсорно-оптическая, — заметил он, видя волнения Виктора, — пока машина отключена, можно что угодно ставить. А то, знаете, на обычную клавиатуру прольют, а для этих машин они дорогие, надо кучу проверок, что там жучков нету. Да, с вашего позволения, — он взглянул на востоковский хронометр на левом запястье, — я на четверть часа отлучусь по служебной необходимости.

— Конечно, — сказала Светлана, — мы подождем.

Едва Момышев скрылся за дверью, как она протянула Виктору листок из блокнота с телефонным номером и фамилией — 'Лазарева Вероника Станиславовна'.

— Вы говорили, что не возражаете познакомиться. После работы позвоните по этому телефону, пригласите в драмтеатр. Сегодня комедия, Жеронский ставит. Два билета забронированы.

— Погодите, — удивился Виктор, — я что, уже обязан знакомиться?

— Ой, простите, это у меня уже по привычке всегда служебный жаргон… Конечно, это ваше дело. А что, вы не любите театр?

— Ну почему же, давно хотел сходить посмотреть, как тут у вас. Просто некогда было, да и одному как-то…

— Тогда что смущает?

— Да ничего. Сходить с дамой в театр… Просто мы незнакомы… Но, с другой стороны, она ваша подруга. А, кстати: ее кто-то ревновать не будет?

— Виктор Сергеевич! Неужели вы думаете…

— Все, все, нет вопросов. Обязательно приглашаю.

Пискнул звонок и в кабинете, радостно сияя, появился Момышев.

— Все готово, можно идти оформляться. Светлана Викторовна, у вас все к моему новому подчиненному, а то надо бы еще успеть сегодня первый сейшн провести. Время не ждет.

— У меня все, — ответила Семиверстова, — кофе хоть допить можно?

— Какие вопросы? Да, Виктор Сергеевич, у вас по тому, что обговорили насчет работы, какие вопросы есть?

— Только один. Удивительно, что меня сначала пустили на территорию, а потом оформляют.

— Верно подметили. Так не делают. Но вы — особый случай.

— А этот особый случай не привлечет внимания?

— Кого? Разве что предположить вражескую агентуру здесь, но это будет совсем другая ситуация.

Формальности заняли около часа. Вопреки ожиданиям Виктора, ему не сканировали сетчатку и не снимали отпечатков пальцев, а, как в старые добрые времена, давали заполнять анкеты, писать по образцу заявления от руки и знакомили под роспись с различными документами. В частности, Виктор узнал, что он не может выезжать за пределы СССР и обязан сообщать о постоянных контактах с иностранными гражданами и тому подобное.

'Ну и ладно', думал он, ставя очередной росчерк, 'на этот раз не зашлют куда-нибудь к членам НАТО, ну его на фиг такие командировки'.

В графе 'Год рождения' оказался переправлен от руки на 'Возраст, лет', в графах времени окончания учебных заведений заранее красовались значки, похожие на буквы 'Z', перечеркнутые посредине горизонтальной чертой. Зато положение попаданца позволило Виктору со спокойной совестью вписывать многочисленные 'Не был', 'Не участвовал', 'Не состоял' и 'Не привлекался'.

— А вот насчет родственников за границей, — поинтересовался он, — в РФ или СНГ указывать?

— Не указывать, — невозмутимо ответил ему худощавый седой сотрудник, — указываются только за государственной границей нынешнего СССР. Географически.

Виктор облегченно вздохнул и поставил в соответствующей графе 'Не имею'.

Среди кучи вещей, с которыми его ознакомили, было местонахождение в корпусе столовой, мест общего пользования, медпункта, комнаты психологической разгрузки, а также порядка заказа товаров в магазинчик возле проходной, из чего можно было сделать вывод, что его будущее восьмичасовое затворничество в пределах этажа довольно комфортно и продуманно.

— А как у вас тут проставляются при приеме на работу? — спросил Виктор, когда принятием бремени обязательств и правил было покончено, и он возвращались по коридору, который начинал казаться уже привычным, как и изредка попадавшиеся навстречу сотрудники ('здрасьте-здрасте'), без единой бумаги в руках.

— Были бы мы сейчас в Бухаре, — несколько задумчиво ответил Момышев, — вы бы после работы пригласили бы нас к себе на плов. Бывали в Бухаре?

— Да. Потрясающе. Такая древняя культура!

— Вот плов там тоже древняя культура, а не продукт питания… А здесь мы все, можно сказать, вчера пришли, традиций пока никаких, со временем, надеюсь, сложатся. Так что отложим на будущее. Нам сюда.

Они остановились возле комнаты с номером 228.

— А мы не в двести двенадцатой?

— Это комната для рабочих групп, все уже собрались. Не будем тянуть, проведем первое заседание, заодно и с народом познакомитесь. Рабочая группа вместе с нами — семь человек. Всегда будет семь, это не случайно. Число должно быть нечетным. В группе из трех человек всегда возникает оппозиция двух к одному, из пяти — трое против двух, если больше девяти — внутри возникают лидеры и несколько групп. Поэтому — семь. Прошу…

Публика оказалась Виктору незнакомой. Хотя кто знает, может, имена некоторых из присутствующих лет через…дцать будет знать вся планета. Кроме него и Момышева — два молодых паренька и девушка, видимо только из вуза, пожилой мужчина, видимо, уже за семьдесят, с редкими седыми волосами на затылке, и дама лет шестидесяти, худощавая, с жесткими опущенными складками в уголках рта. Новых коллег представляли по старшинству.

— Значит, Виктор Сергеевич? Очень приятно. А я Шниперсон, Борис Натанович. Доктор экономических наук, длительное время работал в одном институте при Госплане… хотя это, наверное, в данном случае неважно. Беседовал в семьдесят девятом с вашим предшественником. Тогда это был шок. Сейчас уже как-то более спокойнее, года, видимо.

'Беседовал с предшественником'. Пожалуй, это самое главное, подумал Виктор. Хорошо бы расспросить. Если, конечно, позволят.

— Инна Станиславовна Амченцева, физик. Должна предупредить сразу — меня пригласили, как штатного скептика, у меня, как считают, не слишком приятный характер, поэтому, если сможете, на меня не обижайтесь. Вы не обидчивый? Лишь бы делу помогало? Приятно встретить интеллигентного человека.

Ладно, потерпим. Лишь бы она по делу и без личных подколов.

— Здравствуйте. Гена… Геннадий Михайлович… Евлашин.

Страницы: «« ... 1819202122232425 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Информативные ответы на все вопросы курса «Нервные болезни» в соответствии с Государственным образов...
Большая часть попаданцев в прошлое знает, что творилось тогда, до минуты, и они легко в управленческ...
Халлея – страна сильных духом людей и могущественных драконов. И как покоряющий небо ящер никогда не...
Люк и Клаудия выросли вместе – на берегу океана, в роскошных номерах старомодного отеля «Ночи Тропик...
Угораздило меня попасть из 2010 года в 1965-й! С ноутбуком, RAVчиком и трагическим послезнанием о да...
Маленький городок у моря.Три женщины, мечтающие о счастье.Джемма собирает материал для газетной стат...