Ответ Империи Измеров Олег

Бежичи были знакомы Виктору. Село это, внешне ничем не отличавшееся от когда-то окружавших город и недавно вошедших в его черту, вело историю с давних пор, когда в местах этих селился пришлый люд, а соседние дремучие леса, ирядно покоцанные к настоящему времени, кишели от воров и разбойников. Время стерло следы крепости, когда-то стоявшей на берегу, и только опытный глаз мог угадать в высоких обрывах очертания земляных валов. Хорошее место для попаданца. Если, конечно, его как следует подготовить, обучить единоборствам и владению холодным оружием, и дать таблетки от диареи.

— Да, был… Через десять лет. Тут многое изменилось… Впрочем, вот это — почти как тогда.

Это место в просторечии называлось "У попа". Здесь, в окружении старых, возвысившихся до самых небес деревьев, стоял небольшой изящный храм-восьмерик на четверике, в стиле нарышкинского барокко с изящной классической колоколенкой; разность стилей проистекала от того, что храм строили в восемнадцатом веке, а до колокольни руки дошли в девятнадцатом. То была церковь Троицы: с конца шестидесятых по конец перестройки осталась она единственным в Бежице действующим православным храмом, и сюда, со всего района, от Металлурга и до Кордона, стекался народ венчаться, крестить и святить яйца. В сталинской реальности храм работал, содержался в приличном состоянии, площадь вокруг благоустроена и бросалась в глаза свежевыкрашенными голубыми палисадниками, скамеечками, урнами и недавно посаженными елочками. На заборе из профлиста у остановки висел большой синий щит с белыми буквами церковной вязью: "Историко-архитектурный заповедник. Посетителей просят уважать чувства верующих, не шуметь и вести себя сдержанно". Ниже кто-то взял и дописал мелом: "Аум Синрикё". Дуракам размножаться не запретишь, философски подумал Виктор. Главное, чтобы они писали мелом на заборах, а не визировали документы.

Светланина подруга жила сразу за поворотом на Бордовичи, в блокированном доме по голландскому проекту, двухэтажному с восьмигранными башенками, на вершинах которых находились рабочие кабинеты хозяев квартир: панорамные окна на высоте создавали ощущение свободы и простора. Сами квартиры были пятикомнатные. На первом этаже располагался гараж, небольшая мастерская, кухня и обширная гостиная с окнами в сад и на лужайку. На втором этаже были спальни и детская; над гостиной же была устроена крытая веранда, она же зимний сад, позволявшая жильцам отдыхать на природе, не покидая тепла и уюта. Два санузла и ванная занимали свободное место по центру башни, опоясанные пролетами лестницы. Облицованные красным кирпичом стены, островерхие кровли из бордовой металлочерепицы над башнями, палисадники из бетонных плит с отделкой под бутовый камень создавали впечатление то ли сказочного городка, то ли средневекового замка, и только зеленые чаши локальной сети спутникового ТВ напоминали о близости нового столетия.

— Это кому сейчас такие дают? — поинтересовался Виктор.

— Такие не дают, такие продают. На вырученные деньги строят соцкомплексы. Более дешевые квартиры, в пределах жилищной нормы, можно взять на льготный кредит с субсидиями, либо по очереди из фонда соцразвития предприятия. Вы бы вполне у нас могли на такую заработать. Даже если проработаете несколько лет, можно передать по наследству с выплатой оставшейся суммы наследниками.

— А продать можно?

— Конечно. Это входит в договор делегирования общественной собственности.

— У нас сейчас любому можно купить квартиру и можно продать. Правда, дорого.

— Почему дорого? Квартиры по идее должны строить такими, чтобы их себестоимость соответствовала массовой зарплате. В семидесятых же так было!

— В семидесятых квартир не продавали. Разве что кооперативы.

— Ну это все равно что государство часть зарплаты давало квартирами. Значит, государство могло давать такую зарплату, чтобы хватило на такую квартиру.

— У нас тоже могут дать зарплату квартирой, но обычно для коммерческой фирмы это не имеет смысла.

— Тогда не совсем ясно, почему у вас такие квартиры дорогие.

— Во-первых, их строят в расчете на ту часть населения, у которой больше денег, а, значит, с большей себестоимостью. Некоторые скупают такие квартиры и опять продают, просто потому что выгодно вложить деньги, от этого стоимость растет. Еще может брать долю агентство по недвижимости. И по телевизору объясняют, что цена высокая из-за взяток.

— Но ведь взятки в принципе не могут быть такими, чтобы цена заметно росла. Тогда о них станет всем известно.

— Это у вас. У нас иначе.

— Странное дело! Еще первый хроноагент сообщил, что ваши экономисты и финансисты рвут у себя на теле волосы, если растут зарплаты и пенсии, они кричат, что будет инфляция. Но почему они в упор не видят инфляции из-за спекуляции и взяток? У вас не возникает подозрений насчет источников доходов этих экспертов?

— Не знаю… В любом случае, до завтра на такую квартиру мне не заработать.

— Хоть посмотрите. Вдруг как-нибудь попадете опять к нам?

— А у вас чего-нибудь не изменится? В худшую сторону.

— Как видите, хорошее стараемся не менять, — и она нажала на кнопку домофона у калитки. В динамике зачирикало и звякнул магнит защелки, приглашая вторгаться в чужие владения.

— Здравствуйте! Проходите, проходите! — высокая и статная хозяйка дома гостеприимно распахнула двери, поправляя на ходу прическу, — Антонина Павловна. А вы Виктор Сергеевич, да? Светик, ты молодец, я всем говорила, что на тебя можно рассчитывать.

— Здравствуйте, — несколько растерянно произнес Виктор, — вот тут грибы принесли…

— Давайте сюда. О, маслята? Я почему-то думала, что осенние опята. Они в этом году хорошо идут, даже у нас во дворе у пня. Я замариновала несколько банок.

— Да, это из Шибенца, там нет радионуклидов.

— Ну конечно! Мы же не в Японии.

— В смысле?

— Не помните аварию в Мондзю? В девятосто пятом, после землетрясения? О ней тогда столько писали… И ведь главное, японцы замолчать хотели, это только благодаря нашим вылезло. При капитализме думают только о биржевых котировках. Одежду вот сюда вешайте, пожалуйста. Света говорила, вы работали где-то в Латинской Америке, и теперь у нас вам многое в новинку. Если не секрет, в какой стране? В Бразилии? Там действительно много диких обезьян?

— Тоня, Виктор Сергеевич работал в Гондурасе, — подсказала Светлана, вешая на крючок свое серое твидовое пальто, — но он не зоолог и по джунглям не лазил. Я правильно говорю?

Виктор растерянно кивнул. К гондурасскому варианту он никак готов не был.

— Как интересно! — продолжала Антонина. — Постойте, так это, как его, режим, ну, как его, забыла, не Пиночет, а…

— Гондурас — республика, — выдал Виктор все, что он знал об этой далекой стране по гоблинскому переводу "Властелина колец".

— Ах, да, как же… Проходите, проходите, я грибы на кухню занесу!

— Почему Гондурас? — шепнул Виктор Свете, которая поправляла прическу перед зеркалом.

— Из присутствующих он никого не волнует. Так что в Домолинию для проверки не полезут.

— Но я тоже ничего не знаю! О чем рассказывать?

— Как можно меньше рассказывать.

Характерная черта советских междусобойчиков — приходить пораньше и помогать хозяевам готовить стол, в смысле, блюда, процветала и здесь. Черта эта, изначально появившаяся из-за недостаточного ассортимента готовых салатов и прочего в фабриках-кухнях, по мере развития достатка лишь укрепилась из-за традиционного желания женщин показать себя хозяйками семейного очага и творцами уюта.

Несмотря на необычность планировки комнат дома вокруг башни с лестницей, в интерьере кухни, куда направились Света с Виктором, нынешних новомодных штучек, вроде вживления открытой рабочей кухни в кусок столовой, что делало столовую похожей на предприятие общественного питания, или установки посредине комнаты островка с плитами и духовками под колпаком — дани средневековым очагам — не наблюдалось. Кухонное оборудование, тумбочки и полочки, облицованное под светлое дерево, выстроились по стенам буквой "Г", у широкого окна во внутренний садик стоял стол под клеенкой в шотландскую клетку, за которым также можно было обедать, и который уже был заставлен готовящимися к подаче блюдами и горками чистой посуды. Все это выглядело не слишком оригинальным и даже слегка однообразным, но создавало впечатление простора и покоя. Видеодвойка висела на кронштейне в углу возле двери в коридор, и диктор вел репортаж с Байконура о запуске первого модуля БКС нового поколения "Изумруд". В грохот двигателей "Энергии" вплеталось жужжание одноименного кухонного комбайна; мужчина в очках лет сорока и со шкиперской бородкой шестидесятника нарезал лук (одна из тех тяжелых и опасных операций, которые женщины доверяют на кухне мужским рукам). Виктор был представлен; мужчину звали Константин Иванович, он же для присутствующих дам Костик, инженер фирмы "Брянскагромех", и, вдобавок к тому же писатель-публицист.

— Костик у нас автор книги "Правда о голоде 1931–1933 года", — невозмутимо сообщила Антонина. — Недавно вышла.

— Поздравляю… Что, простите?

"Как здесь могла выйти такая книга??? Или она там вышла? И Костик диссидент… но тогда как же?"

Антонина повторила название книги. Виктор понял, что не ослышался.

— Это, в смысле… она там вышла?

— Ну… в Англии там, в Германии…

— С какой стати им печатать? Она не переведена.

— А здесь распространять… — нерешительно протянул Виктор.

— Ну тогда сколько она бы стоила? — удивился в свою очередь Константин Иванович. — Ее взяло издательство "Брянский рабочий", печать под заказ. У них сейчас такие машины, что они могут в любой момент нарезать лазером барабаны с дискеты и напечатать мелкими заказами. Идет хорошо… Да я вначале просто писал для себя, думал в Домолинии разместить, а знакомый один, он в обкоме работает, увидел, сказал — обязательно надо издавать на бумаге, пусть народ читает.

— Ну, если товарищ из обкома сказал… В смысле, там про троцкистов, что ли?

— Нет, каких троцкистов? Понимаете, я изучал голод тридцатых, опираясь на документы, которые не будут искажены в угоду начальству. Анализы урожайности, сведения о заболеваниях культур, распространение грызунов и так далее. Меня что заинтересовало — за рубежом, в районах, близких к границе СССР, тоже был голод. Но числа жертв никто не оценивал.

— Как, и там тоже? — невольно воскликнул Виктор, вспомнив свое путешествие в лонговские Штаты.

— В общем, у меня получилась следующая картина… Подождите, сейчас нарезанный лук выложу.

— Да, вот ваш передник, — Антонина обеспокоилась, что разговоры на сей важный предмет помешают приготовлениям, — вот кастрюли, чтобы грибы перебирать.

— Ну вот, — продолжил Константин Иванович, когда фронт работ был распределен, — у меня получилось, что раздел помещичьих земель по мелким крестьянским хозяйствам ухудшил культуру земледелия. Затруднился севооборот, упали возможности вносить органику, не говоря уже о минудобрениях, у мелкого крестьянина, естественно, ниже возможности использовать средства защиты растений, независимо от трудолюбия и интереса. У безлошадных вообще проблема, чем пахать и сеять — а надел получили! Плюс стихийное самогоноварение — самогон выгоднее сбывать, чем зерно — плюс очень плохие по европейским меркам шоссейные дороги, что, как вы понимаете, влияет на себестоимость. А мелиорация? Каналы, что при барине прокладывали, заплыли, запруды разрушились, пруды обмелели да илом затянуло. Не, конечно, были и крестьяне, которые передовую агротехнику использовали, товарищества создавали, кооперировались, локомобили на паях заводили, даже тракторы. Но тут тот же вопрос, что и в колхозах — как делить урожай, как определить трудовое участие. В общем, нужен был целый исторический период, а его-то и… В общем, за двадцатые после гражданской было несколько неурожаев, а к началу тридцатых, отмечается резкий рост болезни растений, вырождение сортов зерновых, увеличение численности грызунов, истощение почв… Заметьте, все это регистрируют люди, непосредственно на аграрную политику не завязанные. Как теперь это все называется?

— Экологическая катастрофа?

— Она самая. Помните, в учебниках писали примеры про американского фермера, который обработал поле химикатами, у него бобры ушли, бобровая плотина разрушилась, и урожаи упали? Помните? Про Америку написали, а сколько у нас таких горе-фермеров было после революции? Сколько у нас рощу вырубили, дамбу не уберегли и все такое? Никто ж не писал! Вот по этому и называется — "Правда о голоде". В назидание потомкам, чтобы не уродовали землю родную нашу.

— Да, экология — это актуально! Очень актуально! — поспешил ответить Виктор, обрадовавшись, что в результате разговора никого не посадят. — Про природный баланс надо не только на местном уровне печатать. Надо и шире, так сказать… Тем более, товарищ из обкома рекомендует.

— Так вот хотели и офсетное издание протолкнуть, в Политиздате… Но, понимаете, тут епархия историков и честь их мундира. Они документы по теме подбирают, сборники издают, да еще так, чтобы угодить под настроение вышестоящего лица, его взгляды. А тут приходит даже не гуманитарий, технарь, и показывает историю совсем с другой стороны, и даже не переписать ее, эту историю. Вот, допустим, будет линия вроде двадцать второго съезда, заклеймить культ — и тут же наберут сборник документов, показать Сталина злодеем. А мышевидных грызунов из истории не вычеркнешь, они объективная реальность в неприятных ощущениях.

— А то, что смена идеологии там…

— Да ну какая идеология? В Союзе может работать только идеология из подлежащего и сказуемого. Провести электричество, разбить фашистов, поднять целину, покорить космос, построить БАМ, развести домолинию. Наша идеология — действие! Когда вожди начинают говорить с народом сложнее подлежащего и сказуемого, народ перестает их понимать.

Тем временем дамы решили вопрос, очищать пленку со шляпок маслят или нет, и распределили фронт работ. Из прихожей слышался звук гонга и восторженные возгласы; то прибывали новые подруги. Вообще, судя по долетавшим голосам, Виктор был вторым мужчиной на вечеринке.

— А вот и я! — донеслось из распахнутой двери. — Ой, наши мужчины уже тут? Скорей говорите, чем я могу помочь!

Виктор поднял голову…

"О, нет!.."

В дверях стояла Вэлла собственной персоной. Правда, старше лет на двадцать, с прической удлиненный волнистый боб каре с челкой, и со следами диеты для похудания, позволившей вписать фигуру в элегантное синее облегающее платье с кокетливыми плечиками, но без украшений. Впрочем, декоративные детали при такой фигуре были бы излишни.

— Это вы Виктор… Сергеевич? Мне о вас рассказала Света. А я — Валерия. Петровна. Мы не знакомы? — и она, не дожидаясь ответа, повязала передничек и присоединилась к перебору маслят.

"Странно… Как могут быть такие совпадения? "

— Нет, мы вряд ли встречались, — ответил Виктор. — Я долго работал в Гондурасе.

— А я в Облсовпрофе. Знаете, на Фокина, пониже Дома Книги. Забота о людях труда — это сейчас самое важное. Слышали, что сказал Романов на последнем съезде профсоюзов? На Западе отбросов общества отправляют в гетто, а в нашем обществе не должно быть отбросов. Профсоюзы — часть системы физического и морального здоровья. Разве это не так?

— Безусловно, — ответил Виктор. Пожалуй, это было самым уместным словом для ответа.

— Вот видите! Возьмем, к примеру, — и Вэлла-Валерия огляделась вокруг, — возьмем, к примеру, пищу. Какой она должна быть в двадцать первом веке? Ученые считают, что здоровой и экологически чистой. Надо меньше жирного, жареного и сладкого. К нам прислали новые положения. Теперь будет такая профессия — консультанты по домашнему питанию. Через сеть они будут разрабатывать полуфабрикаты и рекомендации для каждой семьи. В ресторане вместо метрдотелей будут психологи и гипнологи. Их задача — убедить посетителей есть немного, расслабиться и отдохнуть. Но тут возникает проблема. Как сделать так, чтобы человек и предоставленный самому себе ел не только то, что вкусно, но и то, что полезно? Нужна действенная и гибкая система аутотренинга…

"Ладно", подумал Виктор, "главное, что в этой реальности с ней уже не придется целоваться в кустах сирени".

20. Эрисихтон, как зеркало русской революции

Гостиная была отделана в охотничьем стиле. Ее стены были покрыты плиткой, имитирующей старый глиняный кирпич, с высокого потолка, пересеченного вдоль и поперек декоративными балками, свисала кованая люстра, а в углу, примыкая к стене башни, вальяжно расположился самый настоящий камин из бутового камня, перед которым на полу лежала шкура волка, тоже настоящая. Стены украшали портреты в дубовых рамах и коврики, на которых были развешены охотничьи ружья и кинжалы.

— У вас так свободно держат в домах оружие? — удивленно спросил Виктор Антонину. Раз уж он из Гондураса, удивляться можно было в открытую.

— Это эти, как их, муляжи, — улыбнулась она, — настоящее оружие хранят в надлежащем порядке. А вот волка муж подстрелил на охоте. Он у меня из Сибири, так что охотник и рыболов. Вот сегодня как раз с детьми на рыбалку поехал, ну вот и решила к себе и пригласить. А вы в джунглях не охотились?

— Никогда, — честно признался Виктор, — моя работа имела несколько иной характер.

Автор надеется, что большинству читателей наверняка приходилось хотя бы раз бывать или на встрече бывших одноклассников, или сокурсников, или, на худой конец, на вечеринке бывших сослуживцев, некогда объединенных идеей выполнения одного плана производственного и социального развития. Впрочем, в последнее время такие встречи все более заменяют общением в виртуальных сетях, и сети, словно массовики-затейники в старых домах отдыха, потихоньку заменяют взаимное критическое брожение умов и разговоры о наболевшем стандартными развлечениями — обменом скачанными с сайтов поздравительными стишками, обсуждением фоток и прочими мелкими и безобидными радостями, пожирающими Интернет-трафик. Человечество, думая, что получило возможность всемирного диалога разумных существ, погружается в лунатический сон, где люди двигаются и разговаривают, но не сознают окружающего мира.

Здесь же пока было именно живое общение, слегка приправленное шампанским и столовыми винами (мужчинам предложили коньяк, но Виктор на всякий случай отказался, а Константин Иванович, как оказалось, был на диете); информационный обмен плавно дрейфовал от обязательных рассказов о себе до стихийного обмена тем, что накопилось на душе. Виктор, хотя и был одним из двух мужчин на вечере, чувствовал, что все время выпадает из разговора. Его умилял обычный бытовой уровень всплывавших в диалогах проблем: кто-то с кем-то поссорился, кто-то добился ускорения бетонирования, но теперь задача — оптимизировать график прибытии машин с АБЗ, кто-то убедил начальство концерна — оно теперь звучало здесь, это некогда чужеродное социализму слово "концерн" — расширить участок для освоения выпуска ходового товара, кто-то разменял квартиру и сделал ремонт… Боже мой, думал Виктор, никогда не думал, что так приятно слышать весь этот обывательский шум на фоне потрескивания дров в камине. Никаких оптимизаций и сокращений, свободные разговоры о зарплате сверху донизу, потому что большинство не считает, что кого-то несправедливо обделили, и, что самое удивительное — абсолютная, спокойная уверенность в том, что завтрашний день не припасет для собеседников никакой мерзости. Общество без отбросов, этакая замкнутая экологическая фабрика, которая переработает любую щепку, любой мусор в нечто, пусть не первосортное, но имеющее товарный вид и стоимость.

Светлана, сидевшая по правую сторону от Виктора, вначале не особо влезала в споры, но затем разошлась, когда речь зашла о проблемах образования, а щеки ее порозовели от даров солнечной Грузии.

— Подождите, подождите, — постучала она вилкой по рюмке, как по графину на собрании, — лично я категорически против того, что предлагают авторы "Ориентации-2000". Вся эта критика старой школы, зачем, дескать, слесарю дифуравнения, надо давать то, что дает больше навыков для жизни — это, я скажу, чисто популистский лозунг!

— Почему популистский? — донеслось с другого края стола. — Доказательства! Где доказательства?

— Пожалуйста, сейчас будут доказательства. Да, за рубежом средняя школа — это в основном подготовка к выживанию. Но когда предлагают сделать такое у нас, то забывают, за чем вообще в СССР была сделана всеобщая средняя школа. А сделана она была для того, чтобы ликвидировать вражду классов, не допустить новой гражданской войны. Это для России было самым важным. То-есть каждый, рабочий, селянин, каждый поучал академическое образование, как гимназисты, как представители имущего класса. Социальный расизм был ликвидирован. А авторы "Ориентации-2000" предлагают вновь возродить кухаркиных детей, которые никогда из своего слоя не выберутся. Это уже раскол общества и опасность для государства. Сэкономить деньги на образовании и прийти к взрыву. У нас же не Швейцария.

— А что теперь делать? Всех детей СССР посылать в Оксфорд?

— Наша советская школа должна быть не хуже Оксфорда! И такой стране, как наша, это вполне под силу!

— Это случайно не после передачи профессора Орбелянца?

— Да, это путь Орбелянца! А профориентация — за счет развития продленки в старших классах. И меньше по улицам будут путаться.

— Ну, если ваше ведомство так решило, о чем мы говорим? Пригласите авторов "Ориентации" на собеседование и вопрос снят.

— Мы тоже не можем решать всех научных вопросов. А вот что касается социальной розни и порождаемой этим социальной вражды — это, извините, вопросы, которые напрямую касаются нас. Пусть думают, пусть ищут то, что всех устраивает, пусть с нами тоже советуются.

— Подождите, подождите, чего так все разгорячились. Там ведь и предусмотрена специально дисциплина — "Советский человек". Все в порядке.

— Да вы поймите, — не успокаивалась Светлана, — нельзя, невозможно по учебникам дать человеку совесть, честь, нельзя просто зазубрить, что А плюс Б равно Родину любить. Это определяет бытие, структура общества. А если мы ликвидируем статус, академическое образование, изначальный титул, который мы даем каждому, то никакими учебниками мы это не восполним.

— Кстати, я в общем-то согласна, — дополнила вернувшаяся из кухни Антонина, — девочки, давайте вспомним, почему большевики повели за собой народ. Они доказывали, что рабоче-крестьянское происхождение благородней дворянского. И дали каждому классическое образование. Надо оно, не надо, но я боюсь, если его убрать, опять по новой все опять начнется.

— Да я вот еще думаю, уважаемые дамы, — заговорил не вступавший до этого в спор Константин Иванович, — что все-таки и общество за рубежом иное, чем у нас, и нельзя его решения, как на кальку, копировать. Мне вот тут притча одна вспомнилась. Жил в древнем мире такой Эрисихтон, царь Фессалии. Как-то он своих древнереческих богов прогневал, — ну, тогда еще диалектического материализма не было, боги у них правили — ну вот, и они наслали на него богиню голода. Страшную такую, как Баба-Яга, со впалыми глазами. Короче, чем больше этот Эрисихтон ел, тем больше у него был голод. Ну вот, он царство свое разорил, все продал, дочь свою в рабство продал, а чем больше ел, чем страшнее голод. И кончил он тем, что стал рвать собственное тело, отгрызать от него куски и съедать. Так вот, западная экономика на этого Эрисихтона очень похожа. Чем больше там прогресс, чем больше развито производство, тем больше возможностей тратить часть денег на рекламу, чем больше рекламы, тем, значит, в людях больше товарный голод пробуждается. И даже напрямую, в продуктах, все эти приправы, соусы всякие — это для того, чтобы пробудить больше голода. И вот сдается мне, что эта западная система образования в жертву Эрисихтону и принесена…

"В чем-то он прав", подумал Виктор, глядя на пламя камина. "Вот, например, в девяносто первом у нас не, кто больше всех орал, от голода явно не страдали. Но орали, что все республики Россию объедают, что нельзя свободно поехать в Венецию, купить видак любой фирмы мира, построить себе трехэтажную дачу, купить "Мерс"… Революцию делали больные люди?"

Мысли его переключились на камин; он подметил, что, в отличие от особняка имперской службы безопасности, этот отопительный прибор был размерами поменьше и находился здесь скорее для уюта, чем по прямому назначению. В отделке чувствовалась некая нарочитая простота, напоминавшая о том, что настоящему охотнику, подобно своим древним предкам, проводящему дни и ночи в открытой природной среде, тепло огня важнее излишних украшений. Пожалуй, все это было даже не оттого, что хозяин увлекался охотой; городской человек легко переходит от своего мимолетного хобби к привычной обустроенной среде, меняя обстановку. Скорее, в убранстве гостиной чувствовалось стремление не уходить далеко от того, что напоминало бы некогда родное человеческому организму окружение — стремление, прямо противоположное тому, что испытывали сельские жители, которые только что переехали в город и спешили убрать с глаз долой все, что напоминало бы им о прежних неустроенностях быта. Человек возвращался к самому себе — гордому, сильному существу, готовому спорить со стихией, а не только укрываться от нее за хрупкими благами цивилизации.

— А давайте теперь наши споем!..

Вечер плавно перешел в то блаженное состояние, когда все проблемы выговорены, и остались лишь чувства — а чувства можно выразить только под звуки гитары.

— Подожди, Лена, наши не сбегут. Вот Виктор Сергеевич, может вы знаете какую-нибудь там популярную латиноамериканскую? Там вообще народ на вечеринках что поет?

Последнее из латиноамериканского, что помнил Виктор, была ламбада. Но она была как-то не к месту, а удивлять народ песнями из будущего как-то не хотелось. И не столько потому, что кроме "Любэ", мало кто в наше время сочинял вещей для такого момента, а просто каждый попаданец, залетая в прошлое, стремится поразить предков тем, что для него дорого, и прежде всего почему-то Высоцким, хотя, с другой стороны, ясно, что чего бы не пел попаданец, так лишь бы не попсу, потому что и в прошлом от попсы народ точно так же плеваться будет. Зная это, Виктор в прошлом пел редко и избегал репертуара Высоцкого, а заодно и Окуджавы; путь эти две великие звезды навсегда остаются достоянием нашей реальности. Да и потом, не хотелось как-то в этом мире тотальных умельцев и изобретателей сиять за счет чужого творчества.

— А вы не против, если я представлю свое скромное любительское сочинительство? — спросил он. Знаете, иногда приходит что-то в голову, записываю.

— Конечно, просим! — тут же подхватила публика. — Сейчас многие пишут! А про что песня?

— Песня… Это песня путешественников в другие года.

— По времени? А что за мелодия? Саша подыграет.

Сашей оказалась дама, которую до этого ему представили, как Александру Николаевну. Она расчехлила специально притащенную на этот вечер гитару и вопросительно посмотрела на Виктора.

— Собственно, это вальс. Тарарарам-тарарам-тара… Да, вот так, примерно. Прошу, конечно, простить, потому что голос у меня далеко не оперный…

"Господи, что я делаю? Ведь столько хороших песен есть. А я тут неизвестно с чем… Ладно, все равно поздно отыгрывать."

  • — Паровозы ушли — навсегда,
  • И теплушек на рельсах не стало,
  • Семафоры уже никогда
  • Не помашут навстречу составу.
  • И вокзальные колокола
  • Не пробьют расставанья, я знаю,
  • Уезжая в другие года, навсегда,
  • Что-то в прошлом мы все же теряем…

— Уезжая в другие года, навсегда, — подтянули припев голоса, и Виктор начал следующий куплет уже смелее:

  • — Ну и бог с ним! Не стоит грустить,
  • Впереди еще всякого много,
  • Не забудьте вы лишь прихватить
  • Пару песен любимых в дорогу,
  • Майский запах родного гнезда,
  • И слова колыбельной из детства.
  • Уезжая в другие года, навсегда,
  • Оставляйте открытое сердце.

Он видел, как теплеют глаза людей; казалось что-то неуловимое, какая-то тонкая дрожащая ниточка протянулась меж ним и другой реальностью. Не оборвать бы…

  • — Прихватите счастливые сны,
  • Мягкий шорох дыханья любимой,
  • И минуту одну тишины —
  • За того, кто бокал не подымет.
  • Остальное прикупим всегда
  • В привокзальной палатке торговой,
  • Уезжая в другие года, навсегда,
  • Не прощайтесь, чтоб встретиться снова…

Они его понимали. Они его понимали, подумал Виктор, они не видели в нем гостя, иностранца, гастарбайтера, какую-то экзотику. Что-то нашлось, нащупалось такое, что их роднило, что когда-то роднило на шестой части суши всех нормальных людей, независимо от того, что они там у себя писали в паспорте, а теперь, в этой гостиной, роднило людей России и Союза. Не логическая идея, не религиозные обряды, а — душа. То, что нельзя ни вогнать в строгие рамки одного государства, но, и, к счастью, нельзя разделить этими рамками.

А песня заканчивалась, и под все то же потрескивание осиновых дров и отблески огня на лицах при убавленном тиристорными регуляторами верхнем свете затаенная надежда проскальзывала сквозь последние слова.

  • — Ваш билет — календарный листок,
  • Вас разбудят в пути до рассвета,
  • Проводницы полощет флажок
  • Теплый ветер из давнего лета.
  • Вам счастливая светит звезда,
  • Вы прокатитесь в мягком вагоне…
  • Уезжая в другие года, навсегда,
  • Не забудьте себя на перроне.

— Ну вот, а вы скромничали, — сказала Саша, когда отзвучали аплодисменты за смелость, — похоже на Тостолева. Слышали такого?

— Нет. Я, собственно, недавно приехал…

— Потом дадите списать слова? На следующем слете КСП хочу показать. Теперь, как в эпоху Возрождения, всем нужна новая музыка.

— Света, Саша, а теперь давайте нашу! — крикнула Валерия. — Ту, что Пахомов на втором курсе принес! Помните, в колхозе? Под Карачевом?!

…Расходиться начали где-то к десяти; Светлана стала собираться в числе первых.

— Слушайте, если это из-за меня, — предложил Виктор, — давайте я поеду, а вы еще посидите. Я эти места знаю. Надеюсь, гопников тут бродит по вечерам не больше, чем у нас.

— Еще чего, — ответила она, — в конце концов, я за вас отвечаю. Поедем на прямой маршрутке в Старый Аэропорт.

— Без вопросов. Огромное спасибо за вечер. У вас восхитительные друзья. Вообще после такого тяжеловато будет возвращаться.

— Ну, это общая проблема. У вас там, например, многие не хотят возвращаться в Союз, даже если знают, что там будет лучше.

— Почему?

— Они замешаны в его развале. И теперь будут придумывать всякие оправдания себе и пачкать прошлое. Например, обзывать его колониальной страной или еще как-то. Зато эти люди не будут чувствовать себя преступниками, виновными во всех мерзостях, в бандитизме. Не будут чувствовать себя убийцами детей, погибших в локальных войнах и от террористов. Не будут чувствовать себя виновниками аварий из-за развала промышленности, энергетики и транспорта, их не будет мучить совесть, когда они видят бомжей или наркоманов.

— Ну, если боятся, что их будет мучить совесть — не все еще потеряно. Есть такие, которых не будет. И у вас, наверное, тоже.

— Да, попадаются… Кстати, об этих, как у вас говорят, попаданцах. У меня тут вдруг такой вопрос возник. Вот, допустим, я попала из двадцать первого века в двадцатый, и я знаю, что на крупной АЭС в Японии произойдет авария из-за ошибки оператора. Как ее предотвратить? Обращаться к властям я в этот момент не могу.

— А почему именно в Японии?

— Ну не в Союзе же. У нас сейчас сама безопасная ядерная энергетика в мире, официально, по заключению МАГАТЭ. Наверное, еще не слышали про программу "Мирный атом-90"?

— Благодаря попаданцу?

— Ну, лучше благодаря ему, чем… Тем более, что в Японии станции в сейсмозоне. Так все-таки, как действовать?

— Ну, не знаю. В большинстве таких произведений просто убирают оператора.

— Убрать — это грубо. И где гарантии, что другой не сделает эту ошибку? Впрочем, мысль такая. Проанализировать причины ошибки, мало ли, может, он с женой поругался, не знал какой-то вещи, мало ли что. Можно познакомиться с оператором, войти в доверие, подсказать ему что-то необходимое в личном плане, профессиональном и так далее. В общем, исключить возможность, чтобы он в критический момент думал так, что это ведет к ошибке. Минимально необходимое воздействие.

"А не готовит ли она меня в качестве хроноагента в нашу реальность?"

Когда они вышли на Бульваре Информатики, на остановке их встретила Варя.

— Здравствуйте! Вы домой? Нам по пути.

— Из рук в руки? — спросил Виктор, когда они отдалились от группы ожидающих под навесом. — Правда, я не против таких рук.

— Извините, но это необходимость, — сказала Варя. — Вам еще не сообщали?

— Что мне должны были сообщить?

— Фрау Лацман убита.

21. Линия огня

— Как, убита? — переспросил Виктор. Вопрос тривиальный, но не о расшифровке генома же ему было спрашивать.

— В Берлине, по дороге из аэропорта в госпиталь. Машина столкнулась с грузовиком. Вместе с Лацман погибли водитель и сопровождающая санитарка. Водитель грузовика с места происшествия скрылся, полиция ведет розыски.

— Это… это случайность или убийство?

— Это убийство. ЦРУ пожертвовало тремя малоценными сотрудниками, чтобы отвлечь от вас внимание КГБ после инцидента на вокзале. Скорее всего, выдвинут версию, что за Лацман охотился маньяк, даже, может быть, найдут этого маньяка. Вы, таким образом, остаетесь случайным знакомым.

— Трех человек? И… и, по-моему, это довольно глупо…

— Последнее десятилетие в ЦРУ делали ставку на технические виды разведки, асы агентурной работы кто ушел в отставку по возрасту, кто провалился, кого законсервировали за временной ненадобностью. Контингент измельчал.

Виктор ничего не ответил. Он воспринял свалившееся известие только логикой; но разум его все еще не переварил тот факт, что Инги, с которой он так неожиданно здесь познакомился и так же неожиданно расстался, ее фигуры, голоса, запаха волос и жаркого, затягивающего в какое-то незнакомое фантастическое пространство, где нет ни стен, ни потолка комнаты, прикосновения тела, уже нет, что все это растаяло, исчезло, утеряно навсегда. Инстинкт, древний, как сама жизнь, протестовал против случившегося; в этот момент Виктор видел в Инге прежде всего женщину, а потом уже все остальное.

— Вы ничем бы не смогли помочь, — продолжала Варя. — Если бы ей приказали ликвидировать вас, она бы сделала это, не задумывалась. Идет война и мы на линии огня.

"Что теперь об этом думать", сказал себе Виктор. "Завтра в это время я буду вспоминать об этом мире, глядя в окно на вывеску на доме напротив. "Перископ-Тур: незабываемый отдых от профессионалов". Никаких шпионов, зато использованные шприцы, валяющиеся у детской площадки. Интересно, а если бы в этом мире меня пришили, что стало бы в том? Или там тоже, только от другого?"

— К возвращению вас будут готовить завтра. Сегодня вам надо просто отдохнуть.

"Просто отдохнуть… Как будто к заброске готовят."

Вернувшись домой, Виктор взял в шкафу под кухонной раковиной пластмассовую леечку и напоил в коридоре в своей зоне ответственности хлорофитумы и традесканции. Хотелось прицепиться к чему-то привычному. Хотелось просто бахнуться на диван и нажать первую попавшуюся кнопку на пульте, направив ее в сторону сорока семи сантиметров информационной пасти. Интересно, на что попадешь наугад в это время у нас? Сериал какой-нибудь, мочилово, али пережевывание соплей седьмого сезона по поводу не сложившихся отношений ГГ (главного героя) с ЕБ (его барышней), шоу тупого ржача за кадром, шоу "Звезды в неестественном положении", от льда до необитаемого острова. Соседская перебранка на общей кухне, она же ток-шоу, подглядывание в замочную скважину — неизвестные стороны жизни знаменитостей и как им фигово, наконец, журналистские расследования на тему "Извращения пришельцев с НЛО" или "Что обнаружено в окаменевшем кале вождя". Виктор вдруг подумал, что новая поговорка — "Включи мозги!" — намекает на состояние мозгов по умолчанию.

Он надавил пульт, не глядя. Экран мигнул, и неожиданно на нем появился Влад Листьев, с проседью в усах и на фоне переливающейся светодиодной надписи "Студия Зеро".

"Живой!" — мысленно воскликнул Виктор, и это отозвалось в нем какой-то неожиданной радостью. Цой жив, Листьев… а сколько-то еще знакомых артистов здесь живы? Тех, кто тихо и незаметно уходил в девяностые и в первое десятилетие, в забвении, или под запоздалую вспышку памяти — "Ах, как прекрасно он играл!" "Какой у нее был голос!". Публика, замотавшаяся от мелких и крупных проблем и обид, так и не успевала вернуть своим любимым героям на излете их жизни хотя бы каплю того душевного тепла, которое в изобилии от них получала, и хотя бы чуть-чуть, хотя бы капельку скрасить унылые, холодные месяцы надвигающейся беспомощности и прощания с миром. Люди в нашем обществе не привыкли думать, что когда-нибудь это произойдет с каждым.

В студии был телемост с Польшей. Несмотря на разные системы, здесь все-таки бывают телемосты, подметил Виктор, от постепенного раскрытия информационного поля никуда не деться… В Польше какая-то правозащитная комиссия внесла законопроект об организации массовых репрессий против лиц, отрицающих массовые репрессии. Подозрения Виктора во второй реальности странным образом здесь стали воплощаться в жизнь.

— Скажите, пан Лейбович, а вам не кажется, что это бред? — напрямую спрашивал Листьев у одного из авторов столь оригинального способа соблюдения прав человека.

— Нет, это не кажется, — отвечал пан почти на чистом русском, — мы понимаем, что это есть бред с точки зрения вашего сталинистского тоталитарного общества. Но с точки зрения цивилизованного демократического бред не есть бред.

— Ну это понятно, — усмехнулся в усы Влад, — то, что Польша получила от Сталина Данциг, это не есть бред. Почему бы не начать борьбу с наследием Сталина с того, чтобы добровольно вернуть его Германии?

— Но это есть не можно… Это закреплено в конституции.

— То-есть тоталитарное прошлое у вас закреплено в конституции?

— Я так понимаю, вы хотите меня запутать…

— Да что вас путать, вы сами запутались. Почему бы прямо не сказать, что у вас правящая коалиция зашла в тупик, и теперь хочет устроить гражданскую склоку, чтобы отвлечь народ от проблем?

Влад эту словесную дуэль явно выиграет, подумал Виктор. Прожект явно попахивает дебилизмом, а господина, или здесь уже товарища Листьева явно не связывают обязательства согласовывать каждое слово с МИДом. Правда, видеть Листьева защитником Сталина несколько неожиданно, но, похоже, Влад здесь просто на стороне здравого смысла: в конце концов, многочисленные идеи вынести Ленина из Мавзолея не дали России ничего, кроме ответного столь же бредового и кощунственного предложения забить осиновый кол в могилу Собчака, потому что он якобы вампир. Наша реальность устроена так, что в ней проще придумать родной стране новую гадость, чем попытаться в ней что-то улучшить.

Виктор надавил пальцем резиновый пупырышек кнопки пульта. На канале "Брянск-Первый" Игорь Шерман в программе "Красный сигнал" знакомил зрителей с местной сенсацией: задержана банда из пяти человек, грабившая таксистов. Тот факт, что в этом мире реального коммунизма бандиты еще существуют, Виктора ничуть не удивил; поразило, скорее, то, что оперативные сотрудники при задержании были без масок. Списать это на беспечность или слабое оснащение здесь было никак нельзя; по-видимому, в этой реальности криминал даже не помышлял о мести, ибо в войне против него была мобилизована вся страна. А четверть миллиарда населения, если его разозлить, утопит одним плевком.

Банда, которую Игорь Семенович громко назвал "международной преступной группой", состояла из одного ранее отбывавшего заключение за вооруженный грабеж, одного местного рабочего, склонного к употреблению и трех восточноевропейских мигрантов, пожелавших поискать более простой путь добычи денег, чем трудовой; последнее позволяло отчасти списать проблему на влияние капиталистического общества. Впрочем, Шерман не пытался свалить все на "понаехавших", а больше пробивал идею оплаты проезда в такси пластиковой картой через мобильную сеть; исключение нала, по мнению приглашенных в студию экспертов позволило бы обезопасить таксистов в принципе. Спустя десять минут обсуждения Виктор понял, в чем было дело: такси в Брянске превращалось из предмета роскоши в массовый транспорт, автопарки переходили на малые бюджетные машинки, для них требовались водители, а их-то проще как раз было набрать из рабочих из Восточной Европы, где шел бум личной автомобилизации, чем искать среди местных, что брали время от времени авто в прокат и большого опыта вождения не имели.

По стеклам лоджии снова нудно затарабанил дождь. Виктор выключил телик, залез в прогноз погоды, и нашел, что завтра в Брянске будет холодно, солнечно и туманно.

"Подумать только, завтра я уже буду дома", подумал он и удивился собственному спокойствию.

22. Никогда не говори "гоп!"

— Так. Сыр "Российский".

— Да, он у меня тоже был "Российский"… А зачем мне пельмени из нутрии? У меня их не было, у меня была колбаса.

— Анализ пакетов показал, что там, в частности, были продукты из нутрии. Может, это мясо добавляли?

— Слушайте, давайте я доплачу, сколько надо, только дайте мне кило "Любительской". Или, лучше, весь батон. А пельмени мне дома сделают.

— Хорошо. Надо будет сделать на "Любительской" другую фирменную марку.

— Да не надо, пусть только дату изготовления и годности перебьют.

— Как вы это объясните дома?

— Скажу, что взял по акции. Новые экологические продукты со скидкой. Немного было, сразу же размели.

— Так чего вы там добились с этой рыночной экономикой? У нас сейчас можно пойти в любой магазин и свободно взять, чего надо. А у вас — та же игра. Раньше надо было ходить, искать, где дают, теперь — искать, где дешевле, иначе денег не хватит.

— Хорошо, что я не успел этого забыть… Да, за плащ спасибо.

— Не стоит. Не смотрели вчера по восьмому в показе мод?

— Не смотрел… Ну вот, кажется и все.

— Тогда идем вниз, через семь минут приходит машина.

Вопреки ожиданиями Виктора, за ним прислали не чудо-болид КГБ, а довольно пожилую "Волгу" ГАЗ-24 вишневого цвета и с надписью "Технологическая" на бортах. Внутри сидели Светлана и Гаспарян. "Конспирация" — подумал Виктор.

"Волга" оказалась в хорошем состоянии и дышала ностальгической памятью об излете американской эпохи больших авто, тех ушедших временах, когда каждый житель Брянска, заплатив от рубля до трех, мог почувствовать себя где-нибудь на улицах Миннеаполиса. Рокот мотора, длинный, как палуба эсминца перед капитанским мостиком, капот, и сохранившие некоторое излишество внутренние объемы салона вызывали приятные воспоминания. Впечатление не портил даже зеленый экран навигатора, такого же, как Виктор видел в прокатном "Иже"; похоже, они здесь оснастили этими штуками все машины.

— Виктор Сергеевич, — отвлек его от созерцания Гаспарян, — вот вы имели возможность сравнить четыре реальности. Если по честному — какая из них вам больше понравилась?

— Если по-честному — не знаю, — признался Виктор. — Что могу сказать? Ну, вот, например… Знаете, вот во второй реальности, где Берия, оно, конечно, победнее, чем у вас, неустроенности больше, но… Все время такое ощущение, что живешь накануне какой-то новой, необычной эпохи, где изменится человек, может, вся жизнь на Земле изменится, все можно устроить разумно справедливо — ведь сколько народу-то на планете! Сколько полезных ископаемых, сколько энергии, сколько открытий наука принесла — жить да жить! А здесь все благоустроено, отточено, но знаешь, что завтрашний день — это… ну, как новая модель автомобиля. Повысят экономичность, безопасность, удобство, электроники впихнут, но это, как бы сказать… предсказуемо, над этим уже работают. Простите, это такое чисто субъективное впечатление.

— Пятидесятые — время личностей, — улыбнулся Гаспарян. — Помните, что Жженов сказал в фильме "Большая руда"? "Через двадцать лет никто не станет за здорово живешь ломать себе шею…".

Он по привычке полез в карман, будто за сигаретами, потом, вспомнив, вынул руку обратно и несколько раз сжал и разжал кисть. "Отвыкает", подумал Виктор, "здесь же тоже кампания за здоровый образ".

— Ведь что хотело у нас население в конце семидесятых? — продолжал Гаспарян. — Мясные продукты всегда на прилавках, жилье положенное получить, и чтобы родное государство, наконец, обратило внимание и подняло те миллиарды, которые у него под ногами на каждом шагу валяются. Золотая рыбка и выполнила желание. "Чего ж тебе надобно, старче?"

Они подрулили к автостоянке у западного входа и медленно прошлись обратно к месту назначения.

Пахло грибами. В холодном и сыром воздухе сквозь шелест деревьев тихо доносилась музыка Накамуры. Тонкий голосок певицы выводил что-то вроде "кони-тива ака-тян", за точность Виктор, не зная японского, поручиться не мог. Низко нависшие облака, как волны бомбардировщиков, медленно ползли над головой в просветах крон. Закапал легкий дождик; точнее, в воздухе повисла мелкая, липнущая к ветвям, скамейкам и столбам фонарей водяная пыль.

— Помочь вам раскрыть зонт? — заботливо спросила Света.

— Не надо. Думаю, я не успею замокнуть.

Навстречу им, жужжа, прополз маленький черно-желтый трактор-уборщик, собирая опавшую листву в большой пластмассовый резервуар. Они посторонились.

— Как вы себя чувствуете? — снова спросила его Света.

— Страшновато. На этот раз почему-то страшновато.

— Реакция из-за того случая… Вы еще можете отказаться.

— Не надо. Я решил.

Певицу сменил римейк "Лепестков роз" с неизвестным Виктору русским текстом. "Лепестки розы спадают на землю, в тишине, в тишине…" Гаспарян прибавил шаг, первым дошел до главных ворот и стал посредине; прямо за ним виднелась уходящая в небо алюминиевая стелла, на которой рубиновым светом горели цифры электронных часов. Виктор мог поклястся, что в первый день его появления здесь никаких часов на памятнике не было.

— Видите, там, на дорожке классики мелом? — зашептала Светлана. — Следите за табло. Как только обнулится и начнется отсчет — начинайте идти так, чтобы к десяти ступить на солнце.

— И все? — переспросил Виктор, хотя знал, что вроде как ничего больше быть и не должно.

— Посмотрим, — уклончиво ответила Света. — Следите за табло.

"Как в фильме "Мертвый сезон". Посмотрим, говорите.."

Страницы: «« ... 1415161718192021 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Информативные ответы на все вопросы курса «Нервные болезни» в соответствии с Государственным образов...
Большая часть попаданцев в прошлое знает, что творилось тогда, до минуты, и они легко в управленческ...
Халлея – страна сильных духом людей и могущественных драконов. И как покоряющий небо ящер никогда не...
Люк и Клаудия выросли вместе – на берегу океана, в роскошных номерах старомодного отеля «Ночи Тропик...
Угораздило меня попасть из 2010 года в 1965-й! С ноутбуком, RAVчиком и трагическим послезнанием о да...
Маленький городок у моря.Три женщины, мечтающие о счастье.Джемма собирает материал для газетной стат...