Сонька. Конец легенды Мережко Виктор

— Волнуется, что потерял из виду.

— В Бомбее он может заявить в полицию.

— Не может, а заявит.

— А учитывая, что по всем портам разослана шифрограмма, обыск будут вести по полной.

— Я это понимаю.

— И что в итоге?

— Что в итоге? — усмехнулся капитан. — В итоге каторжан найдут, а нас с тобой в лучшем случае разжалуют, в худшем — отдадут под суд. Как сообщников.

Оба помолчали, затем старший помощник встал.

— Ты куда, Сергеевич? — поднял на него глаза капитан.

— Выйду на палубу, подышу. Душно тут у тебя.

— Только не глупи.

— Что ты имеешь в виду, Валерий Петрович?

— Имею в виду мичмана. Я слишком хорошо тебя знаю. Пятнадцать лет на одном судне.

— Знаешь, но плохо. — Сергей Сергеевич протянул руку попросил: — Дай ключи от носовой каюты. Предупрежу людей о проблеме.

— Может, не стоит? Пусть ни о чем не догадываются. Так проще.

— Проще для кого?

— Для них.

— Нет, — крутнул головой старпом. — Люди должны быть готовы ко всему.

Валерий Петрович дотянулся до ящика стола, покопался в нем, вынул ключ.

— Гляди, как бы наш шустрец тебя не выследил.

— Да уж буду оглядываться. — Сергей Сергеевич надел фуражку, приложил руку к козырьку и покинул каюту.

Ильичев прошелся по верхней палубе, на которой парами и в одиночку стояли пассажиры, любующиеся огнями приближающегося Бомбея, кого-то кивком поприветствовал, затем спустился по трапу вниз, миновал ряд кают, из которых доносились смех и голоса, ближе к носовой части откинул едва заметный люк — под ним также находился трап — и нырнул в черную дыру.

По узкому коридору добрался до тупика, нащупал в темноте запертую на замок дверь, тронул ее — она не поддавалась.

Сергей Сергеевич прислушался — ничто не настораживало. Лишь доносился жаркий гул машин да изредка прорывались людские голоса.

Старпом постучал в дверь, ему не ответили.

Он постучал сильнее. Снова не ответили.

Тогда он запустил в замочную скважину ключ, провернул пару раз и открыл дверь.

Тут же из темноты голос Соньки настороженно спросил:

— Сергей Сергеевич?

— Да. — Ильичев нащупал выключатель, носовая каюта медленно наполнилась желтым слабым светом. Поднял глаза — перед ним стояли трое беглецов, испуганных, напряженных, даже агрессивных, готовых к чему угодно.

— Что-то стряслось? — спросила Сонька.

— Пока ничего. Но может, — старпом закрыл дверь, шагнул в каюту. Подошел к дверце, ведущей на носовую площадку, заглянул в темноту. — Подходим к Бомбею. Полиция там серьезная. Англичане. Поэтому досмотр будет тщательный.

— Мы будем сидеть тихо, — как-то по-детски произнесла Михелина.

Старший помощник усмехнулся, прикрыл дверцу на площадку.

— Во-первых, о вас кое-кому уже известно. А во-вторых, шифрограмма. Ее получили не только мы, но также, полагаю, на других судах и в портах. Вас уже ищут.

— Я выйду из каюты и, пока не поздно, найду мичмана, — заявил Михель, мрачно глядя исподлобья на Ильичева.

— Поздно, — ответил Сергей Сергеевич и повторил: — Уже поздно. На палубах слишком много народу.

И здесь случилось нечто совсем невероятное. Входная дверь чуточку поддалась, затем ее толкнули сильнее, и на пороге возник собственной персоной Гребнов.

С очаровательной улыбкой он взглянул на присутствующих, проворковал:

— Какая дивная компания, — слегка поклонился: — Всем нижайший поклон.

От появления мичмана на короткое время никто не мог произнести ни слова.

Первым пришел в себя Ильичев.

— Проходите, Владимир Борисович… Милости просим.

Тот, не убирая улыбки с лица, шагнул в каюту.

— Благодарю, — поклонился дамам. — Приятно видеть вас, сударыни. Если честно, соскучился. — Повернулся к старшему помощнику, с легкой укоризной поинтересовался: — Это вы, Сергей Сергеевич, так основательно перепрятали очаровательных беглянок? Ей-богу, с ног сбился в поисках.

— Вы так в нас нуждались? — спросила Сонька.

— Да не только я. Многие в вас нуждаются, сударыня. Так же, как в вашей дочери и муже, — Гребнов повернулся к Сергею Сергеевичу: — Верно я говорю, господин старпом?

— Вы всегда говорите верно, господин мичман.

— Благодарю. — Гребнов вновь прошелся взглядом по каждому из каторжан, приложил ладонь к козырьку. — До скорых встреч.

Мичман повернулся, шагнул к двери, и тут на него в яростном прыжке набросился Михель.

Повалил с ног, вцепился в горло, стал душить.

Гребнов хрипел и отбивался.

Остальные присутствующие в оцепенении наблюдали за происходящим.

Ильичев привалился спиной к двери, не вмешивался, дышал тяжело и часто.

В какой-то момент мичман почти вывернулся из-под Михеля, но тот еще сильнее навалился на него, придавил к полу и держал так до тех пор, пока несчастный не затих.

Каторжанин поднялся, оглядел диким взглядом присутствующих, взял лежащего за руки, стал тащить к выходу на носовую площадку.

Гребнов был тяжелый, и поднять его одному никак не удавалось.

Михель повернулся к Соньке, попросил:

— Помоги, Соня.

Вдвоем они с трудом дотащили тело до площадки, протиснули на нее.

До слуха старпома и Михи донесся негромкий всплеск.

Обессиленные вор и воровка стояли, прислонившись к стенке, пытались отдышаться, глаза их были налиты безумием и усталостью.

Старший помощник капитана продолжал подпирать собой дверь, гладя по спине прижавшуюся к нему испуганную девушку.

Гончарова перевели жить в просторный пустой барак на окраине поселка. При входе откровенно скучал часовой с винтовкой, регулярно зевая и тоскливо отмеряя шаги вдоль стены.

Сам Никита Глебович спал лицом к стенке на кровати, на панцирную сетку которой был брошен потрепанный матрац и такая же засаленная подушка.

На столе стояла недопитая бутылка водки, рядом с ней находились пепельница с окурками, пересушенная строганина и засохшие куски черного хлеба.

Часовой увидел направляющегося к бараку в сопровождении надзирателя нового начальника поселка — грузного подпоручика Илью Михайловича Буйнова, вытянулся по стойке «смирно».

— Здравия желаю, ваше благородие!

— Тебе тоже здравия, — кивнул подпоручик.

Миновав просторную и пустую залу, по которой были разбросаны полусгнившие нары, он толкнул приоткрытую дверь и оказался в комнате.

При появлении Буйнова Гончаров не проснулся, подпоручик оглядел стол, затем толкнул спящего в плечо.

Никита поднял голову, сбросил ноги на пол, осоловело уставился на прибывшего.

— Я вас слушаю.

— Вначале придите в себя, затем будете слушать, — ответил Илья Михайлович.

Поручик сильно встряхнул головой, прогоняя сон, загреб пятерней волосы. Буйнов взял водочную бутылку, повертел в руке, причмокнул.

— Выпивка — грех.

— А отсутствие хорошей закуски — беда, — сострил Гончаров. — У вас есть еще какие-нибудь замечания, господин подпоручик?

— Управление полиции Александровска готовит ваше дело для передачи в суд. И судить вас будут не в Петербурге, а здесь, на Сахалине. Вас это не пугает?

— Радует. Я полюбил этот край всей душой и готов пребывать здесь пожизненно.

— Зря ерничаете, Никита Глебович, — усмехнулся Буйнов. — Вам действительно могут дать пожизненно. За пособничество в побеге трех особо опасных каторжан.

— Повторяю, я рад. Хоть кому-то в этой жизни успел сделать что-то полезное, — поручик с издевкой продолжал смотреть на Буйнова.

— Вы ведь единственный сын у родителей?

— Увы.

— Вам не жалко стариков?

— Жалко. Но я вряд ли наберусь наглости пригласить их сюда на постоянное проживание. Они весьма привыкли к комфорту.

— Я имел честь лично знать ваших родителей, — неожиданно сообщил Буйнов.

Гончаров вскинул на него удивленные глаза.

— Не может быть!.. Вы вместе посещали великосветские рауты?

— Нет, я не был удостоен такой чести.

— А где же еще вы могли встретить моих папеньку и маменьку? — Поручик явно издевался. — Круг их знакомств ограничивался исключительно великосветскими приемами! Вы кто? Граф?.. Князь?.. Барон? Кто вы, подпоручик?

Тот тяжело смотрел какое-то время на полухмельного арестанта и, почти не разжимая губ, произнес:

— Я мог бы сейчас ударить вас в лицо и был бы прав.

— Так ударьте!.. Что вас останавливает? Ударьте! И будете правы. Потому что за вами сила, власть, закон! Ударьте беспомощную тварь!

— Не стану. Исключительно из уважения к вашим родителям.

Он двинулся к выходу, Гончаров рывком вскочил, схватил сзади Буйнова за мундир.

— Вы видите меня? Видите, во что я превращаюсь! С меня содрали погоны, лишили звания, засунули в эту барачную дыру, поставили охрану, посадили на голодный паек, и я должен молчать? — Глаза его были полны слез. — Не буду! Потому что ненавижу! Всех ненавижу! В том числе и вас, хотя вы здесь никто. Сошка! Жалкая и ничтожная!.. И вы смеете учить меня! Смеете говорить о моих святых родителях, которые с чистой совестью благословили меня сюда! Смеете вспоминать о них! Я лучше подохну здесь, сопьюсь, сгнию, нежели согнусь перед вами!.. Я — из Гончаровых! Из тех самых Гончаровых, которые делали мою Россию! Великую Россию, ставшую сейчас несчастной и проклятой!.. И не смейте, подпоручик, больше тревожить меня! Будет суд, я за все и на все отвечу! До этого же запрещаю приходить сюда! Охрана — черт с ней! Но вы — не смейте!

Буйнов, молча выслушавший всю эту тираду, отцепил наконец его руку от мундира, развернулся, крепко взял за плечи.

— Ваш отец, сударь… Глеб Петрович… самолично вручил мне Георгия за поступок, который я не считаю героическим!

— Вы спасли его от гибели? — с усмешкой спросил Никита.

— Представьте. Но вопрос не в этом. Для меня это высшая награда, которую я буду нести до конца дней своих. И если, сударь, от меня потребуется однажды какой-либо поступок в пользу вашего отца, то я совершу его не задумываясь. Имейте это в виду! — Буйнов повернулся и покинул комнату, оставив поручика в некотором смятении.

Княжна Анастасия и ее кузен сидели на открытой веранде ресторана в Таврическом саду, кушали мороженое, пили сельтерскую, вели неспешную и доверительную беседу.

Посетителями заведения были в основном дети, их мамаши и бабушки, поэтому вокруг слышались непрекращающийся смех, окрики, плач.

— Дней через десять я вынужден буду уехать. — Андрей набрал ложечку мороженого. — Я навел справки. Пароход из Одессы на Сахалин отправляется ровно через месяц.

— А зачем туда так рано? — удивилась княжна. — Что ты станешь делать в Одессе столько времени до отбытия?

— Ну, во-первых, на поезд уйдет не менее пяти дней. А во-вторых, просто погуляю по городу. Я столько о нем слышал.

— Я бы с удовольствием поехала с тобой, — искренне заявила Анастасия. — Но на кого оставить дом?

— Табба так и не объявилась?

— Нет. Я просила воров помочь, но пока никакого результата.

— Что ж, придется ехать одному.

— А ты уже готов был поехать с мадемуазель?

— Тебя это не устраивает?

— Почему?.. Устраивает. Мне многое не нравится в ней, но тебе будет удобнее. — Княжна вылила из бутылки в стакан сельтерскую, подняла руку позвать официанта и от неожиданности замерла.

Соседний столик обслуживала бывшая прислуга Бессмертной — Катенька.

— Что с тобой? — удивился Андрей.

— Прислугу мадемуазель помнишь? По-моему, это она.

— Где?

— Взгляни на официантку.

Кузен перевел взгляд, кивнул.

— Да, это она… А почему здесь?

— Сейчас узнаю.

Анастасия поднялась, подошла к Катеньке, убирающей грязную посуду, тронула за плечо.

Та оглянулась и от неожиданности даже вскрикнула:

— Княжна?!

— Что ты здесь делаешь?

— Работаю.

— Почему?

— Так получилось… А вы здесь одна?

— Нет, с кузеном, — Брянская кивнула в сторону Андрея.

Катенька поклонилась ему, улыбнулась княжне.

— Как я рада вас видеть.

— А что с госпожой Бессмертной?

— Я сейчас отпрошусь и все расскажу. — Катенька торопливо доубирала посуду, заспешила в сторону кухни.

Анастасия вернулась к кузену.

— Ничего не понимаю. Может, с мадемуазель что-то случилось?

Катенька подошла к их столу.

— Давно ты здесь? — спросила Анастасия.

— Третий день. Помог один человек. Он работает извозчиком, почти всех здесь знает.

— Вы ушли от госпожи Бессмертной? — вступил в разговор Андрей.

— Да.

— По какой причине?

Та подумала, пожала плечами.

— Наверно, смалодушничала. А может, и правда устала.

— А она где сейчас? — встревоженно спросила княжна.

— На Крюковом канале. Сняла квартиру.

— Вы поссорились?

— Она часто ругалась, я терпела. Но в какой-то момент терпеть больше не смогла.

— Пьет? — снова вмешался Андрей.

— Да, и сильно.

— Так как вы могли оставить ее одну?! Она же по гибнет!

Катенька стала плакать, вытерла краем фартука глаза.

— Не поверите, ночами не сплю. Все их вижу… Боюсь даже думать, как бы чего не случилось. Все из рук валится. Позвали бы, не задумываясь побежала. Только не позовут, обиделись на меня сильно.

— За что? — княжна подсела поближе.

— Записку одному господину не так передала.

— Какую записку?

— Графу Кудеярову.

— Константину?

— Должна была Константину, а передала Петру.

— Ничего не понимаю.

Девушка помолчала, справляясь со слезами, высморкалась в передник.

— Они, мне кажется, совсем запутались. Ездят куда-то, встречаются с непонятными господами, прячутся, всего боятся… А по ночам выпивают.

— Адрес можете назвать? — спросил Андрей.

— Могу. Только ехать туда вам лучше не надо. Мне кажется, за госпожой следят.

— Полиция?

— Полиция.

— А что она могла такого сделать?

— Мне неизвестно. Только ехать вам туда лучше не следует.

— Говори адрес, — попросила Анастасия.

— Крюков канал, дом тридцать шесть, квартира семнадцать… Третий этаж.

— Ты там не появляешься?

— Нет. Но, если позовут, непременно приду. — Катенька вдруг увидела кого-то, улыбнулась. — А вот и Антоша.

— Кто? — не поняла княжна.

— Ну, человек… который пристроил меня сюда. Извозчик.

Чуть в стороне от входа на веранду ресторана стоял Антон.

— Ступай, — сказала Брянская прислуге.

Та быстро поднялась, заспешила к парню. Оглянулась, предупредила:

— Как только проведаете госпожу, непременно мне скажите. Я сразу вернусь.

— Что скажешь? — спросил Андрей кузину.

Та пожала плечами.

— Надо разыскать мадемуазель.

— Зачем?

— Хотя бы затем, чтобы помочь человеку.

— А с поездкой?

— Надо думать. С такой дамой могут быть любые сюрпризы.

— Может, это и хорошо?

— Хорошо не хорошо, а весело точно будет. — Анастасия посмотрела на воркующих Катеньку и Антона, грустно усмехнулась. — У кого-то счастье, а у кого-то жизнь наперекосяк.

Глава восьмая

Лабиринт

На разговор в свой кабинет Икрамов пригласил Гришина, Потапова и Миронова.

При полном молчании присутствующих князь прошелся в раздумье из угла в угол.

— Обрублены все концы. — Ибрагим Казбекович стал загибать побелевшие от напряжения пальцы. — Китаец убит. Беловольский, который уже начал было давать какие-то показания, тоже убит. О таинственной мадам, кроме идиотских домыслов и фантазий, мы ничем другим не располагаем! Мы до сих пор не имеем представления ни о конспиративной цепи заговорщиков, ни об их целях!..

— Некоторые концы, ваше высокородие, есть, — подал голос Гришин.

Тот резко повернулся к нему, с трудом сдерживая себя.

— Вы снова намерены подсунуть мне какой-либо сюрприз?

— Если я вас раздражаю, ваше высокородие, я готов покинуть кабинет.

— Нет, вы останетесь! Но излагать будете исключительно разумные, проверенные вещи!

— Именно это я и собираюсь делать.

— Ваше высокородие, — вмешался Потапов, — работа не стоит на месте. Да, произошли некоторые непредвиденные вещи, однако агентура, сбор сведений, ряд дополнительных сюрпризных допросов…

— Что значит — сюрпризных?

— Цепочка… То есть допросы людей, которые возникали в процессе расследования. А в сумме полученные данные дают основание полагать…

— Вас понял, достаточно! — оборвал его князь, повернулся к Миронову. — Что у вас, Мирон Яковлевич?

Страницы: «« « ... 2324252627282930 » ... »»