Сосны. Город в Нигде Крауч Блейк

Лифт ползком тащился от четвертого этажа к третьему.

– Если он остановится и кто-нибудь войдет, будем драться. Вы поняли? – спросила Беверли.

Итан кивнул.

– Мы ни в коем случае не можем позволить им забрать вас в эту операционную.

Второй браслет отскочил, и Итан слез с каталки. Чувствуя себя на ногах довольно твердо, ни малейших признаков воздействия наркотика.

– Бежать сдюжите?

– Мне только что что-то вкололи. Большое расстояние покрыть не смогу.

– Блин.

Звонок над дверьми лифта дилинькнул.

Третий этаж.

Спуск продолжился.

– Когда? – уточнила Беверли.

– Пять минут назад. Но инъекция внутримышечная, а не внутривенная.

– Какое средство?

– Не знаю, но слышал, как говорили, что я впаду в беспамятство через десять минут. Ну… теперь скорее восемь или девять.

Кабина дотащилась до вестибюля и продолжила нисхождение.

– Когда дверь откроется, – проговорила Беверли, – сразу налево, до конца коридора. Там в конце дверь, которая выведет нас на улицу.

Лифт конвульсивно остановился.

Долгое мгновение двери не шевелились.

Итан перенес вес на носки, готовясь вынестись в коридор, если их кто-то поджидает. Адреналин наэлектризовал организм бодростью, как всегда перед самым боевым вылетом, когда уже раскручивались винты.

Дверь со скрипом приоткрылась на дюйм, заклинилась на десять секунд, а затем медленно проскрежетала до конца.

– Погодите, – шепнула Беверли. Переступив порог, осторожно выглянула. – Чисто!

Итан вслед за ней вышел в длинный пустой коридор.

Коридор с выложенным из линолеумной плитки шахматным узором протянулся по меньшей мере на полторы сотни футов до двери в дальнем конце – чистенький, без единого пятнышка, тихо сияющий под резким светом люминесцентных ламп.

Хлопок двери вдалеке заставил их застыть как вкопанных.

Послышались шаги, хотя, сколько человек приближается, на слух не скажешь.

– Идут вниз по лестнице, – шепнула Беверли. – Пошли!

Она повернулась и побежала в противоположном направлении, Итан – за ней, пытаясь не слишком громко шлепать босыми ногами по линолеуму и кряхтя от надрывной муки – наверное, в изувеченных ребрах.

Они уже были у пустующего поста медсестры, когда дверь позади них в дальнем конце коридора с грохотом распахнулась.

Беверли поддала ходу, повернув и рванув по одному из поперечных коридоров, Итан тщился поспеть за ней, рискнув на бегу искоса оглянуться, но оказался за углом слишком быстро, чтобы что-либо разглядеть.

Это крыло пустовало и было вполовину короче.

На полпути Беверли остановилась и открыла дверь слева. Попыталась направить туда Итана, но он, тряхнув головой, наклонился и что-то прошептал Беверли на ухо.

Кивнув, она бросилась в комнату, закрыв за собой дверь.

Итан же подошел к двери с противоположной стороны коридора.

Ручка повернулась. Он ступил внутрь.

Пустая комната была погружена во тьму и вроде бы имела ту же планировку, что и его палата на четвертом этаже, как представлялось в полоске света, падающего из коридора.

Он закрыл дверь как можно тише и свернул в ванную.

Шарил во тьме, пока палец не нащупал выключатель.

Зажег свет.

На вешалке рядом с душем висело полотенце для рук. Итан схватил его, обернул вокруг кисти и встал перед зеркалом.

Замахнулся.

У тебя тридцать секунд, а то и меньше.

Но собственное отражение выбило его из колеи.

О, боже! Он знал, что дело скверно, но чтобы настолько… Поуп превратил его в отбивную – верхняя губа раздулась вдвое, распухший до гигантских размеров нос побагровел, как гнилая клубничина, рассеченную щеку скрепили штук двадцать стежков, а уж глаза…

Просто чудо, что он вообще способен видеть. Черно-лиловые кровоподтеки окружили глаза складками вздувшейся кожи, будто его терзает почти летальная аллергическая реакция.

Некогда на этом зацикливаться.

Итан ударил по нижнему правому углу зеркала и тут же прижал замотанный в полотенце кулак к разбитому стеклу, чтобы то не вывалилось сразу же.

Он нанес безупречный удар – минимальные повреждения, большие трещины. Быстро вытаскивал куски свободной рукой, выкладывая их на раковине, и выбрал самый крупный.

Затем размотал правую руку, погасил свет и ощупью нашел дорогу обратно в спальню.

Ничего не видно, кроме бритвенно-тонкой полоски света под дверью.

Прокравшись вперед, он прижался к ней ухом.

Звук был слабый, но достаточно отчетливый: далекий шум открывающихся и закрывающихся дверей.

Проверяют комнату за комнатой, и хлопки звучат достаточно далеко – наверное, они все еще в главном коридоре.

Итан уповал, что не заблуждается на сей счет.

Интересно, открыты ли до сих пор двери лифта. Если преследователи увидят кабину здесь, то наверняка заключат, что он бежал в цокольный этаж. Им с Беверли следовало отправить лифт обратно на четвертый этаж, но теперь уж этот недосмотр не поправишь.

Опустив руку, он нашарил дверную ручку и ухватился за нее.

Медленно поворачивая ручку, постарался успокоить дыхание, загнать свою ЧСС[14] обратно в диапазон, где не приходится балансировать на грани беспамятства.

Когда щеколда вышла из запорной планки, Итан предельно бережно потянул.

Дверь приоткрылась на два дюйма; петли милосердно не издали ни звука.

Длинный треугольник света упал на шахматный линолеум под его босыми ногами.

Хлопки дверей стали громче.

Держа в руке осколок зеркала, он просунул его между дверью и притолокой, понемногу выдвигая все дальше, миллиметр за миллиметром, пока оно не показало отражение коридора позади него.

Пусто.

Захлопнулась очередная дверь.

Между хлопками слышались лишь шаги ног в туфлях на резиновой подошве, и больше ничего. Одна из люминесцентных ламп поблизости была неисправна и время от времени начинала мигать, попеременно погружая коридор во тьму и озаряя вспышками света.

Тень опередила человека – легкое потемнение на полу поблизости от поста медсестры, – а затем показалась медсестра Пэм.

Остановившись на скрещении четырех коридоров, она замерла абсолютно неподвижно, держа в правой руке какой-то предмет, опознать который с такого расстояния Итан не мог, однако один конец предмета поблескивал отраженным светом.

По истечении тридцати секунд она повернулась и двинулась по коридору Итана, шагая осторожно, целеустремленно, короткими контролируемыми шажками, с улыбкой, казавшейся чересчур широкой, чтобы уместиться у нее на лице.

Через несколько шагов она остановилась, свела колени вместе и присела на корточки, чтобы рассмотреть что-то на линолеуме. Пальцем свободной руки провела по полу, подняла, и Итан с приступом тревоги вдруг сообразил, что это такое и как медсестра поняла, в какой коридор свернуть.

Вода с плаща Беверли.

И она приведет медсестру прямиком к двери через коридор напротив. К Беверли.

Медсестра Пэм встала.

И медленно зашагала вперед, по пути разглядывая плитки линолеума.

Итан увидел, что предмет у нее в руках – шприц с иглой.

– Мистер Бёрк?

Он не ожидал, что она заговорит, и от звука ее восторженного, зловещего голоса, эхом раскатившегося по пустым коридорам больницы, его прямо морозом продрало.

– Я знаю, что вы близко. Я знаю, что вы меня слышите.

Она подобралась уж чересчур близко, и Итан начал опасаться, что она может в любую секунду заметить зеркало в его руке.

Втянув осколок обратно в комнату, Итан закрыл дверь с еще большей тщательностью и точностью.

– Раз уж вы мой новый любимый пациент, – продолжала медсестра, – я намерена предложить вам специальную сделку.

Итан заметил что-то в основании черепа – вдоль позвоночника, через кости конечностей начало распространяться тепло, излучаясь жаркими точками в кончики пальцев рук и ног.

И то же тепло он ощутил позади глаз.

Наркотик начал действовать.

– Будьте умницей, выходите сейчас, и я сделаю вам подарочек.

Ее шагов он не слышал, но голос становился все громче по мере продвижения медсестры по коридору.

– Подарочек, мистер Бёрк, – это анестезия для вашей операции. Надеюсь, вы понимаете, если вас еще не накрыло, что наркотик, который я вам вколола десять минут назад, вот-вот повергнет вас в бессознательное состояние. А если мне придется потратить целый час, обыскивая каждую комнату, чтобы найти вас, я очень-очень рассержусь. А вам не захочется видеть меня очень-очень сердитой, потому что знаете, что будет? Когда мы наконец вас найдем, то отвезем прямиком в операционную. Позволим лекарству, циркулирующему сейчас у вас в организме, исчерпать свое действие. Вы очнетесь на операционном столе. Ни ремней, ни наручников, но вы не сможете и пальцем шелохнуть. Это потому что я впрыснула вам лошадиную дозу суксаметония, а это парализующее средство. Вы когда-нибудь задумывались, что чувствуешь при операции? Что ж, мистер Бёрк, мы устроим представление лично для вас.

По звучанию голоса Итан понял, что она уже стоит посередине коридора менее чем в четырех футах от него по ту сторону двери.

– Единственное движение, на какое вы будете способны, – это моргать. Вы даже пикнуть не сможете, чувствуя, как вас режут, пилят и сверлят. Чувствуя наши пальцы внутри себя. Операция растянется на многие часы, и вы будете живы, в сознании, в полной мере воспринимая каждую ее мучительную секунду. Прямо материал для ужастика.

Итан положил ладонь на ручку двери. Поток наркотика хлынул вверх, охватывая мозг, наводняя кончики ушей. Остается лишь гадать, сколько еще времени он выстоит, прежде чем ноги подкосятся.

Медленно поверни, Итан. Поверни медленно-медленно.

Сжимая хватку на дверной ручке, он ждал, чтобы медсестра Пэм заговорила снова, и когда она наконец это сделала, начал поворачивать ручку.

– Я знаю, что вы слышите мой голос, мистер Бёрк. Я стою прямо перед комнатой, где вы прячетесь. Вы в душе? Под кроватью? Может, стоите за дверью в надежде, что я слепо пройду мимо?

Она рассмеялась.

Щеколда вышла из паза.

Он был целиком уверен, что она стоит спиной к нему, лицом к комнате Беверли, но что, если нет?

– У вас десять секунд, чтобы выйти, а затем мое великодушное предложение анестезии истекает. Десять…

Он чуть-чуть оттянул дверь.

– Девять…

Три дюйма.

– Восемь…

Шесть дюймов.

Теперь он снова видел коридор, и первое, что бросилось ему в глаза, – это рассыпавшиеся по спине медсестры Пэм темно-рыжие волосы.

Она стояла прямо перед ним.

– Семь…

Лицом к двери Беверли.

– Шесть…

Держа шприц в правой руке, как нож.

– Пять…

Он продолжал отводить дверь назад, позволяя ей беззвучно поворачиваться на петлях.

– Четыре…

Остановил ее, не дав стукнуться о стену, стоя уже на пороге.

– Три…

Итан окинул пол взглядом, чтобы убедиться, что не отбрасывает тени, но даже если бы отбрасывал, эта мигающая люминесцентная лампа замаскировала бы ее.

– Два и один, и теперь я сердита. Очень-очень сердита. – Вытащив что-то из кармана, медсестра сказала: – Я в подвале, западное крыло; практически уверена, что он здесь. Жду вашего прибытия, прием.

Рация изрыгнула треск помех, и мужской голос отозвался:

– Понял, идем.

Теперь наркотик врезал по Итану во всю мощь, колени обмякли, зрение начало рывками сходить с рельсов, теряя четкость и двоясь.

Вот-вот здесь будет больше народу.

Нужно сделать это сейчас же.

Он твердил себе пошел, пошел, пошел, хоть и сомневался, что ему хватит сил или хотя бы присутствия духа.

Попятился на несколько шагов в комнату, чтобы удлинить разбег, сделал длинный, глубокий вдох и опрометью ринулся вперед.

Покрыв семь шагов за две секунды.

Врезался медсестре в спину на полном ходу, толкнув поперек коридора лицом в бетонную стену.

Жесткий, сокрушительный удар застал ее совершенно врасплох, и потому скорость и точность ее реакции изумили Итана. Выбросив правую руку назад, она вонзила иглу ему в бок.

Глубокая, пронизывающая, ослепительная боль.

Он попятился, кренясь на сторону на заплетающихся ногах.

Медсестра развернулась с залитой кровью правой стороной лица, принявшей на себя удар о бетон, замахиваясь шприцем, и бросилась на Итана.

Он бы мог постоять за себя, будь способен видеть хоть что-нибудь, но не видел ни черта – взор поплыл, перед глазами вспыхивали картинки, будто сильнейший приход от экстази.

Она сделала выпад, Итан пытался парировать, но неправильно оценил дистанцию, и игла пронзила ему левое плечо.

Когда медсестра выдернула шприц, боль едва не повергла Итана на колени.

Медсестра подстерегла идеальную позицию для пинка прямо ему в солнечное сплетение, и одна лишь сила удара швырнула его назад, к стене, попутно вышибив весь воздух из легких. Итан ни разу в жизни не ударил женщину, но когда Пэм снова устремилась вперед, не мог отделаться от мысли, с каким удовольствием вмазал бы правым локтем этой суке в челюсть.

Взгляд его был прикован к иголке у нее в руках, в голове пронеслось: «Только не это снова, Господи, умоляю!»

Он вскинул руки, чтобы защитить лицо, но они казались валунами. Медлительными и громоздкими.

– Держу пари, вы сейчас жалеете, что не вышли, когда я просила по-доброму, а? – бросила медсестра.

Итан с половинной скоростью нанес по широкой дуге крюк, от которого Пэм легко уклонилась, с молниеносной скоростью парировав прямым, снова сломавшим ему нос.

– Хотите снова иголочку? – спросила она.

Итан ринулся бы вперед, попытался бы свалить ее на пол, придавить своим весом, но идея стычки, учитывая иглу и его расстроенное восприятие, выглядела скверно.

– Я же вижу, что вы отключаетесь, – рассмеялась Пэм. – Знаете, а это и в самом деле вроде как забавно.

Итан силился скользнуть прочь от нее по стене, шаркая ногами, чтобы оказаться вне пределов досягаемости, но она дублировала каждое его движение, оставаясь перед ним и нацеливаясь для очередной атаки.

– Давайте-ка поиграем, – предложила Пэм. – Я буду тыкать в вас иголкой, а вы попробуйте мне помешать.

Итан сделал выпад, но боли не последовало.

Просто обманное движение – она с ним играет.

– А вот следующий, мистер Бёрк, будет…

Что-то ударило ее по голове сбоку с твердым тук!

Пэм рухнула на пол как подкошенная и застыла, а Беверли встала над ней в этом безумном мигающем свете, продолжая держать за ножки металлический стул, которым уложила медсестру Пэм, выглядя порядком шокированной собственным поступком.

– Сейчас придут другие, – сообщил Итан.

– Идти можете?

– Посмотрим.

Отшвырнув стул, затарахтевший по линолеуму, Беверли бросилась к Итану.

– Держитесь за меня на случай, если равновесие откажет.

– Уже отказало.

Он уцепился за руку Беверли, и она потащила его по коридору обратно. К моменту, когда они добрались до поста медсестры, Итану уже каждый шаг давался с трудом.

Сворачивая за угол, он оглянулся и увидел, что медсестра Пэм пытается сесть.

– Быстрей! – поторопила Беверли.

Главный коридор был по-прежнему пуст, и они уже пустились бегом.

Дважды Итан спотыкался, но Беверли, подхватывая, удерживала его в вертикальном положении.

Веки у него потяжелели, седация нисходила на него, как теплое мокрое одеяло, и ему хотелось лишь найти какой-нибудь тихий, укромный уголок, чтобы свернуться калачиком и заспать это все.

– Еще держитесь? – спросила Беверли.

– На волоске.

Дверь в торце коридора маячила в пятидесяти футах впереди.

Беверли прибавила шагу.

– Ну же, – подстегнула она, – я слышу, как они спускаются по лестнице.

Итан тоже это слышал – гомон голосов и множество шагов за дверью на лестницу, которую они миновали буквально только что.

В конце коридора Беверли рывком распахнула дверь и выволокла Итана через порог на загроможденную лестничную площадку, от которой шесть ступенек взбирались к другой двери наверху со светящимся красным знаком ВЫХОД над ней.

Там Беверли задержалась, позволив двери мягко закрыться за ними.

По ту сторону Итан слышал голоса, наполнившие коридор, звуки шагов, вроде бы удаляющиеся от них, но полной уверенности в этом не питал.

– Они нас видели? – спросил он.

– Не знаю.

Итану пришлось сосредоточиться из последних сил, чтобы одолеть эти последние ступени до выхода, вывалившись сквозь дверь и ступив во тьму, ощутив ступнями мокрый тротуар и барабанящий по плечам холодный дождь, тут же просочившийся сквозь тонкую, как бумага, ткань сорочки.

Он едва стоял, а Беверли уже тащила его к тротуару.

– Куда мы? – поинтересовался Итан.

– В единственное известное мне место, где вас не найдут.

Он последовал за ней на темную улицу.

Никаких машин, только считаные уличные фонари да огни в домах, все тусклое и затянутое пеленой дождя.

Они двинулись по тротуару вдоль тихой улочки. Одолев второй квартал, Итан остановился и попытался сесть на траву, но Беверли не позволила ему спасовать, отрезав:

– Еще нет.

– Я больше не могу идти. Почти не чувствую ног.

– Еще квартальчик, ладно? Вы дотянете. Вы должны дотянуть, если хотите жить. Обещаю, через пять минут вы сможете лечь и переждать.

Выпрямившись, Итан заковылял дальше, проследовав за Беверли еще квартал, за которым уже не было ни домов, ни фонарей.

Они вошли на кладбище, заполненное потрескавшимися надгробьями, перемежающимися с карликовыми дубами и соснами. За ним не ухаживали бог весть сколько, трава доходила Итану до пояса.

– Куда вы меня ведете? – Язык заплетался, слова падали с губ тяжело и неуклюже.

– Прямо вперед.

Они петляли между надгробьями и памятниками, по большей степени настолько разрушенными, что разобрать надписей Итан не мог.

Он замерз, сорочка промокла насквозь, на ноги налипла грязь.

– Вот, – указала Беверли на небольшой каменный мавзолей в осиновой рощице.

Преодолев последние двадцать футов, Итан рухнул у входа между парой каменных вазонов, рассыпавшихся в каменное крошево.

Беверли потребовалось трижды налечь на железную дверь плечом, чтобы заставить ее открыться, заскрежетав петлями достаточно громко, чтобы разбудить мертвого.

– Нужно пробраться внутрь, – увещевала она. – Ну же, вы почти на месте. Еще четыре фута.

Открыв глаза, Итан пополз вверх по ступеням через тесный дверной проем, прочь от дождя. Беверли закрыла дверь, и на минутку в склепе воцарилась непроглядная тьма.

Щелкнул фонарик, подсветив интерьер и воспламенив цветом витражное окно, врезанное в заднюю стену.

Образ: лучи солнца, пронзающие тучи и озаряющие одинокое цветущее дерево.

Итан повалился на ледяные камни, а Беверли тем временем расстегнула молнию дорожной сумки, припрятанной в углу заранее. Вытащив одеяло, развернула его и накрыла Итана.

– Я припасла и кое-какую одежду для вас, – сообщила она, – но одеться можете, когда проснетесь.

Он неистово дрожал, яростно цепляясь за ускользающее сознание, потому что остались вопросы, которые он еще должен задать, вещи, которые он должен знать. Вдруг Беверли здесь не будет, когда он очнется снова.

– Что такое Заплутавшие Сосны? – вопросил Итан.

Сев рядом с ним, Беверли проговорила:

– Когда вы очнетесь, я…

– Нет, скажите мне сейчас. За последние два дня я навидался невозможных вещей. Вещей, заставляющих усомниться в собственном здравомыслии.

– Вы не сумасшедший. Вас просто пытаются в этом убедить.

– Зачем?