Француженки не верят джентльменам Флоранд Лора
– Знаешь, если бы ты мне сразу сказала, что я подал на тебя в суд, то сэкономила бы наше время. Это лишило бы меня иллюзий на твой счет, а тебя – уберегло бы от всех моих попыток пригласить тебя на свидание.
Она стиснула челюсти и гордо вскинула подбородок.
– Не беспокойтесь. Как бы соблазнительно ни звучало ваше предложение провести вместе пару часов без обеда и ужина… Ответ все равно «нет».
Глава 5
Черт возьми, больше он никогда не попытается уволить женщину только потому, что хочет пригласить ее на свидание! Он должен был бы знать, что ничего хорошего из этого не выйдет. Да и как вообще можно представить, что он куда-то идет вместе с дочерью человека, которого ненавидит больше всех в мире?!
Она не соответствовала требованиям, которые он предъявлял к персоналу в своих кухнях, это правда. Но она не была безнадежна. Через пару недель интенсивной работы в трехзвездной кухне она бы ушла сама, возненавидев его как жестокого надсмотрщика, или научилась бы выполнять простейшую работу.
И тогда он мог бы околачиваться поблизости и прикоснуться к ней плечом или рукой, когда она наклонит голову, углубившись в работу. Да ведь она обязательно что-нибудь опять уронит! А он снова заметит, как расширяются ее зрачки, когда она смотрит на него. Или наслаждаться, глядя, как она покачивает бедрами. К сожалению, куртка шеф-повара скрывала ее грудь,но ведь что-то возбудило ее, когда она впервые заглянула в его кухню в той своей тонкой кофточке, – и это что-то точно было не холодный ветер. Габриэль чертовски сильно возбуждался, пытаясь угадать, что же происходит с ее телом каждый раз, когда он приближается к ней. И, будь он проклят, если неправильно понял язык ее тела: когда он снял с нее куртку, ее соски напряглись в ожидании его прикосновений.
Но мимолетное увлечение может очень плохо для него закончиться. Постоянно касаться женщины, которая зависит от него по работе. Или нависать над ней. Или обхватывать рукой ее руку, держащую нож, чтобы показать, как надо резать. Или…
Он вздохнул. Либо длительные сексуальные домогательства, либо мгновенное увольнение субъекта, вызывающего сильное влечение, – ну и как мужчина может сделать правильный выбор? Правда, есть еще третий вариант – работать с ней, проявляя профессиональное безразличие. Но это, разумеется, совершенно невозможно.
Невозможно! Когда она смотрела на него, ее глаза цвета зрелых фисташек были полны восхищения. Зрачок расширялся, золотисто-карие тона исчезали, и от радужки оставалось совсем узкое зеленое колечко. А три крошечные grains de beaut…[32] Будто маленькие мушки под правым глазом собрались на ее щеке в миниатюрное созвездие. А ее волосы были такого же глубокого золотисто-каштанового цвета, как financiers, только что вышедшие из духовки.
Когда она не видела, что он наблюдает за ней, то казалась очень сильной и грациозной. Но когда кто-то останавливался рядом с ней, становилось понятно, какая она миниатюрная. Это каждый раз поражало Габриэля. А если она ловила его взгляд, то вся ее сила и грация рассыпались, как карточный домик под порывом сильного ветра и ей не оставалось ничего другого, кроме как устремиться за картами, выпорхнувшими из ее рук. В его сторону.
Ему хотелось поймать и эту порхающую силу, и эту женственную грацию. Собрать ее в охапку и притянуть к себе. Потеряться в ее волосах, целовать ее, убедиться, что она знает, как хорошо он может заботиться о любимой.
Конечно, если сначала забыть о том, как паршиво он вел себя с предыдущими подружками, что и было доказано полнейшим крахом в личной жизни.
Он оттолкнул от себя эти мысли. Нельзя совершить достойный поступок, сосредоточившись на прежних неудачных попытках. Лучше думать о настоящем. Например, о том, как она прикусывает нижнюю губу и с каким безумным восторгом направляет все свое внимание на то, как правильно насыпать фисташки. Ему было чертовски жаль эту нижнюю губу, и он хотел доказать, что смог бы относиться к ней как надо. А ее накрашенные ноготки на ногах и маленькие сандалии едва не убили его. В профессиональной кухне девичьи босые ноги выглядели столь нелепо, будто Джоли пришла работать обнаженной.
Ну ладно, хорошо. Не такой уж и обнаженной. Но его воображение само по себе удивительно легко дополнило довольно соблазнительную картину: как она могла бы выглядеть, если бы появилась вообще без одежды.
Так что попытка работать с Джоли, проявляя профессиональное безразличие, представлялась Габриэлю безотказным способом разрушить каждый чертов день своей жизни в обозримом будущем.
К сожалению, удивительно трудно встретить женщину, которая не работает в твоей кухне, если ты можешь общаться с обычными людьми только с пяти до девяти утра, с трех до пяти после полудня, а еще по понедельникам и вторникам. Он старался посматривать на женщин, пока бегал трусцой или тренировался в спортзале, но они были, кажется, просто не способны флиртовать в пять утра. Может быть, стоит завести собаку? Говорят, собачники легко находят общий язык. Но, учитывая его рабочие часы, выгуливать питомца ему явно некогда. А издеваться над ни в чем не повинным существом было как-то стыдно. К тому же неужели женщинам и вправду понравится, когда в пять утра на них прыгают собаки? Да и то только затем, чтобы мужчина мог представиться? Он даже начал серьезно подумывать, не записаться ли в переполненный женщинами утренний класс йоги… как вдруг на пороге его кухни появилась такая симпатичная дочь его злейшего врага.
Да это же просто сказка, что он судится с ней!
Нет, правда, если подумать. В этом одни только плюсы.
Он сможет часто встречаться с ней, не придумывая, как убедить ее пойти с ним на свидание после того, как уволил. И возможно, его адвокат выяснит у ее адвоката номер телефона Джоли.
Вот до чего он докатился в попытках наладить свою личную жизнь…
– Это может занять больше времени, чем я думала.
Джоли кряхтела от напряжения, пытаясь втянуть чемодан по узкой лестнице auberge, расположенной напротив ресторана Aux Anges, и одновременно говорила по телефону со своей сестрой Флер. Оступившись, Джоли уронила телефон, и в этот момент чемодан вдруг поднялся в воздух так внезапно, что она споткнулась и упала ничком на ступеньки.
– Pardon[33], – сказал тихий голос, охрипший от дневного рыка.
Упираясь руками в ступеньку, Джоли выгнула спину, чтобы взглянуть вверх.
Габриэль Деланж держал чемодан одной рукой и оценивающе разглядывал ее бедра, будто не верил своим глазам.
– Тебе не кажется, что это точно по Фрейду, – то, в какой позе ты падаешь, когда я рядом? Слава богу, я успел тебя уволить.
– На самом деле я никогда не работала на вас, – сквозь зубы пробормотала Джоли, пошарила рукой в поисках телефона и попыталась встать на ноги, отталкиваясь от каменных ступенек.
Свободной рукой он схватил ее за плечо и поднял так легко, что ей показалось, будто закон тяготения кто-то выключил. Неужели он думает, что она покачивает бедрами специально для него? А если и так, то не будет ли он жалеть, что упустил ее?
– Конечно, просто пыталась украсть еще больше рецептов.
– Вы худший человек из тех, кого я знаю. Привыкли быстро осуж…
– Думать, что ты качала бедрами специально для меня, это не осуждение. Где твоя комната?
У Джоли все кипело внутри, пока она проталкивала ключ в замок. Механизм был старый, и потребовалось немного подергать его. К счастью, дверь открылась еще до того, как Габриэль подошел, чтобы показать, насколько лучше он сумеет повернуть ключ в замке, ведь он мужчина и все такое.
Габриэль вошел в комнату Джоли, будто был хозяином любого помещения, в котором ему случалось оказаться, и положил ее пожитки на кровать. Погоди-ка. Что же это она так рискует, впустив его в свою комнату?
– Взгляни, – сказал он. – У тебя есть собственный балкончик, и вид отсюда замечательный.
Вид его ресторана был и в самом деле прекрасен: расположенные в беспорядке этажи старинного мельничного здания, древние обожженные солнцем камни, белые зонты на террасах, пальмы перед входом и лозы, карабкающиеся по стенам. Струи фонтана, построенного городом в честь Габриэля, мягко мерцали в солнечном свете. Когда звуки городка стихали, Джоли могла слышать журчание воды.
– Кажется, мы договорились встретиться завтра утром, чтобы решить, как быть с книгой.
Джоли собралась с силами, готовясь услышать что-нибудь неприятное.
– Enfin[34]. Ты это сказала. Но ты не можешь знать, когда меня посетит желание обсудить эту проблему. Поэтому когда я увидел, как ты идешь в отель, то подумал, что мог бы зайти и взять у тебя номер телефона, а заодно убедиться, что знаю, где тебя найти, когда бы мне ни захотелось пообщаться с тобой.
Найти ее, когда бы ему ни захотелось пообщаться с ней?
«Спокойствие, Джоли, только спокойствие. Не подавай виду, что тебя раздражает этот выскочка, и все будет хорошо», – мысленно сказала она себе.
– Я был в шоке, когда узнал, что это ты помогла отцу украсть мою Розу. Но теперь я уже пришел в себя и не могу перестать думать о твоем желании без обиняков перейти прямо к сексу. Ты рано ложишься спать?
Джоли ахнула, будто он только что бросил ее на эту белую кровать и с медленно расползающейся улыбкой склонился над ней. Эта соблазнительная картина была довольно жестокой для женщины, котрая не верит, что можно позволить мужчинам так обращаться с ней. Хотя, если подумать, до чего она докатилась, соблюдая идиотское целомудрие?
– Я никогда не говорила, что хочу перейти прямо к сексу!
Он поднял руку.
– А я и не сказал, что ты так говорила. Я лишь утверждаю, что не могу перестать думать о твоем желании перейти прямо к сексу. Это как игра «Угадай-ка». Захочет она или не захочет? Нельзя винить мужчину за то, что он думает о таких вещах. Особенно если он провел полдня, глазея на твои fesses[35], особенно соблазнительно манящие, когда ты стоишь в той позе, которой отдаешь предпочтение.
– Я ничего не делала злонамеренно…
– И мне это очень даже нравится, – любезно отозвался он.
Джоли смотрела на него изумленно, как попавшая на крючок рыба. О, черт возьми, ну почему каждая эрогенная зона ее тела тает от его слов? Неужели он думает, что может просто выхватить ее с улицы и уволочь к ближайшей кровати, не задержавшись даже для чертова свидания с ужином?
Жизнерадостное выражение сползло с его лица, когда их взгляды встретились. Его брови немного поднялись, а затем какая-то тревога сменила юмор и сарказм. Все его тело напряглось, и ему показалось, будто комната сжимается вокруг него. Без своего поварского облачения он выглядел даже крупнее, ведь его рельефные мускулы ничем не были скрыты. На нем была только тонкая облегающая серо-голубая футболка, подчеркивающая цвет его глаз, темнеющих с каждой секундой. Джинсы обтягивали бедра. Никакая одежда не могла бы спрятать ни переход от широких плеч к узкой талии, ни спокойную уверенность, с которой он двигался. Будто управлял всем, что его окружало. И если кто-нибудь из его окружения вздумает сопротивляться его власти, Габриэль применит всю свою силу и с львиным рыком растопчет препятствие.
Его голос стих до урчания.
– Мы можем найти способ убедиться, понравится ли и тебе тоже.
Черт возьми, до чего же соблазнительно это звучит! «Ради бога, не позволяй ему обращаться с собой, как с дешевкой, Джоли», – сказал ей внутренний голос.
– Вы ведете себя ужасно грубо.
В его глазах мелькнуло удивление. Потом его рука опустилась, кулак раскрылся в смиренном принятии ее суждения.
– Веду себя, мадемуазель, как умею. Вся моя жизнь прошла в кухнях с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. А хорошие манеры – это для тех, кто сидит за столиком кафе.
– Ваши руки не могли бы стать такими, если бы вы не выползали из кухни.
Худоба, да. Отсутствие жира, кубики на животе, длинные, эластичные мышцы – все это появилось благодаря интенсивной, насыщенной адреналином работе в трехзвездной кухне. Но плечи такой ширины явно формируются не в одночасье и от более серьезной нагрузки. О боже, какое ей дело до его рук? А что она почувствует, если он бросит ее на эту кровать?
Любопытно.
Он смотрел на свои скрещенные на груди руки, и на его лице поочередно выражение самодовольства сменяло, как ни странно, смущение.
– Представьте себе: либо кухня, либо книжный магазин, – сказал он загадочно. – И книжные магазины, кстати, не открывают в пять утра. Кроме того, мне надо было чем-то заниматься, чтобы не впасть в депрессию. Я человек дела. Но у меня все валилось из рук: подруга ушла от меня, твой отец предал меня, украл плоды многолетнего труда, начхал на мои преданность и самопожертвование. И все это случилось в течение одного года.
С тех пор прошло больше десяти лет, а он все еще никак не может смириться с тем, какую роль в его жизни сыграл ее отец?
– И поэтому вы решили стать чудовищем?
Мгновение он стоял молча.
– Чудовищем?
– Ну, вы понимаете, грубая сила, щетина на лице, звериные повадки, готовность растерзать больных стариков, рев и рык на кухне.
Он машинально потер подбородок и, кажется, удивился, когда обнаружил густую щетину. В глубине синих глаз замерцал опасный блеск.
– Тебе же нравится, когда я реву. – Хрипловатый голос прозвучал тихо, но уверенно. Габриэль сделал шаг вперед и теперь нависал над Джоли – ему было бы достаточно подтолкнуть ее пальцем, чтобы она оказалась на кровати. – Я заметил.
Безусловно, у него самый жестокий нрав, чем у всех, кого она когда-либо встречала.
– Ничего подобного.
Его взгляд метнулся к ее шелковой кофточке. Черт побери, ей следовало переодеться.
– Ты, должно быть, и в самом деле легко мерзнешь. – низкий тембр его голоса отозвался в каждой клеточке ее кожи. – Сегодня всего 35 градусов тепла.
Она даже потеряла дар речи, не зная, как реагировать на хамство. Ведь если не считать ранней юности, ее знакомство с Габриэлем длится всего четыре часа. Она всего-то и планировала: обсудить иск и быстро вернуться домой. А теперь чувствует себя совершенно беспомощной. Ее ладони покалывают и чешутся, так и тянутся к его подбородку. Ах, как хочется почувствовать кожей грубую щетину на его подбородке. А что, если чуть-чуть наклониться вперед и взять его за руку, проверить, как его мускулы отзовутся на ее прикосновение. Как напрягутся его руки, и как расслабятся ее собственные мышцы…
– Кто захотел поместить La Rose[36] на обложку? Я легко могу поверить, что Пьер оказался наглецом, но… неужели это сделал он? Ты? Или издатель?
– Это была моя идея, – смущенно призналась Джоли. Огромный мужчина, которого она едва знала, навис над ней в гостиничном номере. Она испугалась, что скажет что-то не то и он уйдет. Какая же она дура! – Но… разве такому совершенству место внутри книги? Она должна быть на обложке. Она так прекрасна.
Трудно было поверить, что такую нежную шоколадную розу мог сделать грубиян, который отнесся к Джоли так недоброжелательно. Чтобы защитить себя, ей не следовало бы сейчас думать, что где-то внутри у него спрятано сердце, способное прочувствовать такое чудо.
Он глубоко вздохнул, из-за чего его грудь прикоснулась к ней. Ее голова закружилась.
– Если бы при этом на книге значилось мое имя, я был бы абсолютно удовлетворен, – процедил он сквозь зубы.
Эта девушка и ее отец украли у него мечту. Когда он выпустит свою кулинарную книгу – а это непременно скоро случится, ведь он же шеф-повар с тремя звездами, – то не сможет поместить собственную Розу на обложку, не выглядя при этом плагиатором.
– Мне правда очень жаль, – сказала она тихо. – Я всегда считала это пирожное творением отца. Мне в голову не могло прийти, что это не так.
В юности она, конечно, видела, как Габриэль собственноручно лепил цветы из мастики и постоянно совершенствовался в кондитерском искусстве. Но отец старался создать у всех впечатление, будто Габриэль работал простым подмастерьем у гениального Пьера Манона.
Губы Габриэля напряженно изогнулись.
– Могу побиться об заклад, что он ни разу не признал моих заслуг.
Нет. Ни разу. Джоли потерла затылок.
– Я приехала, чтобы договориться с вами о справедливой компенсации.
Он резко отодвинулся от нее и стал смотреть в окно. «Черт возьми, какой темперамент!» – сказало ее тело. «Ты заткнешься?» – перебил разум.
– Я подал в суд вовсе не ради компенсации. Ее просто не существует. Кроме того, я знаю, что никогда не выиграю в суде. Нельзя получить патент на рецепт. Мне нужно лишь внимание, которое вызовет этот иск. Люди должны узнать, что это мое и что Пьер Манон, как мне кажется, поступает неправильно, пытаясь использовать чужое. Кто знает, может быть, это даже поможет изменить традиции кухонной иерархии, и не только в моей кухне.
Возбуждение исчезало, и Джоли начало подташнивать. Может быть, то, что он хочет, справедливо? Может быть, она начинает понимать его яростное желание разоблачить несправедливость? Но публичность, суд коллег – все это может убить отца.
– Но отец просто не выдержит огласки. И дело тут вовсе не в обыкновенном самолюбии, – с отчаянием сказала она.
На губах Габриэля появилась кривая усмешка.
– Несмотря на мои чудовищные манеры, я услышал, как ты это сказала, Джоли. Я все еще думаю.
Глава 6
«Надо бы обзавестись руководством по свиданиям для чайников, – подумал Габриэль, покрывая купол сверкающим золотом. – «Чудовище»! И как ей это только в голову пришло!» Да, он немного высокомерен, уверен в себе, полон решимости получить именно то, что хочет, и так, как хочет… Кстати, он до сих пор не понимает, почему женщины кричали ему об этом так, будто хотели оскорбить, а не похвалить его.
Допустим, он не всегда беспокоится о том, чтобы побриться. Но… вот так сразу он уже и чудовище? А ведь он был так добр к ней, когда она вызывала в его кухне катастрофы, одну за другой. И даже не ругал ее, когда Джоли призналась, что она и есть инициатор кражи его Розы. Он принял как невольный и мучительный комплимент ее признание. Все-таки ей хватило мудрости признать, что его творение было лучшим из всего сделанного в кухнях ее отца.
Надо ли ему вести себя с Джоли Манон как-то иначе? Обычно он выбрасывал почти готовое к подаче блюдо только потому, что видел три крупинки, расположенные неправильно. Примечать малейшие детали и изменения – это его профессиональное умение. Естественно, от его взгляда не укрылась ее реакция на его присутствие. Впрочем, даже самые отъявленные пофигисты запали бы на соблазнительные округлости такой цыпочки. А как ловко она всегда находила объяснения тому, что ее ягодицы оказывались подняты прямо перед ним…
Было бы глупо не дать ей понять, что его тоже влечет к ней. Верно? Неправда, что он попер напролом, словно привык лишь использовать женщин в своих целях. Нет, это у нее самой только одно и было на уме. Он сказал ей, что хочет сделать все, чего бы она ни пожелала. «Все, что захочешь».
Что еще может предложить мужчина женщине сверх всего того, что она захочет? Впрочем, кажется, она поняла это неправильно. Он не знал, почему всегда так магнетически действует на женщин.
Габриэль оживился, снимая со стены другую тарелку. У него еще остались кое-какие козыри в рукаве. Джоли может считать его полным идиотом и козлом и притворяться, что никогда не захочет видеть его снова, но он взял ее смертельно больного отца в заложники.
И осталось только придумать, как этим воспользоваться.
Джоли просыпалась медленно, не в силах понять, где она. Кто-то снова тихо постучал в дверь, и ее сердце забилось тревожно. Странная комната в гостинице, незнакомая часть страны, и, должно быть, уже глубокая ночь. Она уставилась на дверь. Фонтан в отдалении тихо играл колыбельную, и звуки проникали через окна, открытые, чтобы избавиться от дневной жары.
Кто стучит в дверь на ночь глядя? Либо насильник-убийца проник в гостиницу и выбрал ее комнату, либо… кое-кто только что закрыл свой ресторан и решил зайти проведать.
В двери не было глазка. Но Джоли была не из тех, кто колеблется, если перед ней стоит неразрешимая задача. Одним прыжком она пересекла комнату и рывком распахнула дверь.
– Что, черт возьми, с вами не так? – зашипела она на мужчину, который возвышался над ней, одной рукой опираясь о косяк. Другая его рука все еще была поднята для очередного стука в дверь.
Он смотрел на нее сверху вниз. В одно мгновение его жадный взгляд охватил ее тело, затем еще раз и остановился на ее груди. С опозданием она вспомнила, что на ней только хлопчатобумажный ночной топик и мальчишечьи шорты, по-девчачьи украшенные кружевами по краям. И нет лифчика.
– Putain. – Его голос звучал приглушенно. – Вот поэтому я и не должен замечать, что тебя влечет ко мне?
Она бы взревела, если бы смогла. Безмерный гнев душил ее. Какой омерзительный человек!
– Мне снился сон. Не о вас. Сейчас полночь. Что вы здесь делаете?
– Ты, наверное, уже не вспомнишь, но однажды я уже спрашивал, рано ли ты ложишься спать. Разве ты сказала «да»?
Ах да! Летом, много лет назад, у нее появилась привычка бодрствовать до двух часов ночи. Это, впрочем, было естественно для подростка, которому хотелось общаться с отцом, когда тот возвращался домой, и разговаривать с ним в редкие минуты отдыха.
– Полночь – это совсем не рано для большинства людей.
– Не могу быстро заснуть после закрытия. – Он протиснулся в комнату. – Слишком много адреналина. Поэтому мне в голову пришла одна светлая мысль.
«Ооо, хочет использовать адреналин!» – Она быстро сжала кулаки.
– Я не выход для вашего адреналина, – прошипела она.
«Что с ней не так?» – Он остановился и уставился на нее.
– Неужели все, о чем ты думаешь, когда я рядом, это то, что я брошу тебя на кровать и займусь с тобой сексом?
У нее в глазах появилась красная пелена. «Да черт его побери. Боже, этот человек – настоящее чудовище!»
– И ты будешь считать меня грубым, если скажу, что не нахожу в этом ничего плохого и буду очень рад помочь, – пояснил он и поиграл мускулами. – Не думаю, что должен уверять тебя, будто это совершенно взаимно и все такое.
Она молча открывала и закрывала рот, задыхаясь: «Абсолютно, совершенно, возмутительно грубый! Маньяк! Да!»
– Вы подали в суд на моего отца!
И на нее, но ее имя было всего лишь напечатано мелким шрифтом. Она чертовски хорошо запомнила это.
– Вижу, как неловко тебе из-за того, что происходит с твоим телом, когда я рядом. И знаю, что мне не следует говорить об этом.
Пока возмущение душило ее, он наклонился ближе, двигаясь с грацией хищника. От его близости ее тело охватила волна бурного возбуждения. Ей следовало бы испугаться последствий такой близости. Но она не боялась, несмотря на то что едва знала его и что он только что вторгся в ее комнату, в полночь, а на ней всего два скудных клочка ткани. Видно, ему каким-то образом удалось устроить у нее в мозгу короткое замыкание…
– Могу я тебя поцеловать? – Низкий тембр его голоса, как у довольного мурлыкающего кота, мурашками проскользнул по ее спине. – Ты ведь не воспримешь как отказ мои слова? Можно я скажу, почему на самом деле пришел сюда? Это не значит, что твоя одержимость мной не находит отклика с моей стороны.
Жаль, что нельзя дать ему пощечину и сбить самодовольное выражение с его лица! Ведь у нее еще есть надежда убедить его отказаться от иска.
– Я бы никогда в жизни не стала крутить роман с шеф-поваром элитного ресторана. Мама предупреждала меня о таких мужчинах, как вы.
Он мгновенно нахмурился и занял оборону.
– Да? И какие же бесценные выводы относительно моего характера она сделала, если исходила из своего жизненного опыта с твоим чертовым отцом?
– Что все вы высокомерны, живете эмоциями, а ваша работа для вас божество, которому, как вы считаете, должны поклоняться все. Неужели это не о вас?
Он нахмурился еще больше.
– И что в этом плохого? Ты поклоняешься тому же божеству. Пишешь кулинарные книги! Именно я и должен быть пределом твоих мечтаний! Да и ведешь ты себя соответствующе!
Ох, как же ей хочется убить его! Она фыркнула. Громко. И сморщила носик.
– В следующий раз, когда вы придете после двенадцати часов работы на вашей сумасшедшей раскаленной кухне, то, возможно, захотите принять душ до того, как окажетесь так близко ко мне и начнете рассказывать, что вы и есть моя сбывающаяся мечта.
Габриэль отшатнулся от неожиданности. Нельзя было утверждать, что он покраснел, – ведь было темно, – но он снова потер рукой свою трехдневную щетину, и Джоли показалось, что он смутился.
– Хорошая мысль, – сказал он, помолчав. – Спасибо.
Он повернулся, направился прямиком в ее душ и запер за собой белую дверь, на которую Джоли теперь смотрела в изумлении. По другую сторону двери побежала вода.
Он запер дверь.
Значит, не только полагал, что она может пойти за ним, но и решил удержать ее снаружи, если бы она вдруг захотела войти.
Это так ее рассердило, что она почти уже решила не одеваться, но передумала. Возможно, продолжать гордо расхаживать почти голой, когда он выйдет из душа, не лучший в мире способ заставить его уважать себя. Или самой удержаться от секса с шеф-поваром.
Добиваться от мужчины уважения вместо того, чтобы упиваться его звериными инстинктами, – до чего же это горький, трудный, неблагодарный путь!
Как правило, душ был одним из основных этапов на пути Габриэля к расслаблению после того, как он поздно вечером покидал ресторан. Сначала он медленно шел по тихим, напоенным ароматом жасмина улицам к своему дому, затем тяжело поднимался по лестнице в свою квартиру, зная, что скоро смоет с себя усталость. Принимал душ, потом смотрел какое-нибудь бессмысленное ночное шоу или путешествовал по просторам Интернета, пока наконец не наступало полное расслабление. Тогда можно было позволить себе впервые за тринадцать часов поесть и рухнуть в кровать.
Сейчас же он знал, что Джоли Манон находится за дверью и на ней надета лишь маленькая белая кофточка и мальчишечьи шорты. Горячая вода струилась по его телу.
Было тяжело выдержать, не поддаться искушению. Кровь в его жилах бежала даже быстрее, чем во время работы в кухне, когда пятьдесят одинаковых заказов поступают одновременно, но нет и половины нужного количества подготовленных тарелок.
Даже тяжелее, чем услышать, что в ресторане сидит критик «Мишлен». Это было в тот год, когда Габриэль получил третью звезду, – второй раз в жизни он получил третью звезду, и эту уже никто не сможет у него украсть.
И почти так же тяжело, как увидеть эту putain de livre de cuisine[37] с именем ПЬЕР МАНОН над Розой Габриэля.
Теплая вода струилась по плечам. Он наслаждался тем, насколько более соблазнительным было его волнение сейчас, чем когда бы то ни было. Putain, но ему нравилось поддразнивать Джоли и смотреть, как она дрожит в праведном гневе. Интересно, что она сделает?
Что она вообще там может делать? Вызывать полицию? Исчезнуть в ночи, пока у нее еще есть шанс? Ждать его в сексуальной позе на кровати, приподняв бедра?
Он нагнул голову, чтобы поместиться под душем, и его рука почувствовала щетину на лице.
Хм.
– Джоли! – позвал он через дверь.
Ответа не последовало. Если она решила исчезнуть в ночи, то он насладится погоней за ней, чтобы спасти ее. Он едва ли мог позволить женщине одной ходить по улице в наряде, состоящем из топа и смешных шортиков.
Ее розовая trousse de toilette[38] лежала на краю раковины. Он протянул руку и вынул нераспечатанную пачку розовых одноразовых бритв. Не каждому мужчине хватит сноровки побриться одноразовой женской бритвой, но у Габриэля был девятнадцатилетний опыт работы в лучших кухнях мира, и его руки могли сделать все, чего бы он ни захотел.
Он бросил бритву в мусорку, понюхал свою футболку, немного подумал и натянул только джинсы. Возможно, она сделает ему выговор за то, что он без рубашки, но зато теперь ей будет легче пожирать его глазами. Он знал еще очень много способов доставить ей наслаждение. Но только ни один из них не включал ингаляцию на основе дневного мужского пота. Сегодня утром он не захватил сменной футболки. Ведь не было ни малейшего шанса, что женщина, будто бы сделанная из фисташек и золотисто-коричневого песочного теста, войдет в его жизнь и будет умолять, чтобы он полакомился ею.
Было что-то ужасно неправильное в том, что женщина сначала заставляет тебя видеть ее полуобнаженной, а потом начинает злиться каждый раз, когда ты открываешь рот, чтобы соблазнить ее.
Он вышел из душа, дрожа от нетерпения. Черт возьми, никаких бедер в воздухе над гостиничной кроватью. Джоли сидела на террасе, старательно игнорируя Габриэля. В джинсах и топе с короткими рукавами. И под этим топом был лифчик.
Merde. А ведь та скудная пижама играла ключевую роль во всех его видениях, пока он был в душе и представлял себе, чем в данный момент может заниматься Джоли. А в варианте исчезновения ее в ночи он дошел в своих фантазиях до того места, когда плохие парни окружают ее и она бросает свое беззащитное тело в его спасительные руки, а он подхватывает ее и относит в надежное место… такое укромное… такое жаркое… И когда он покажет ей, насколько она на самом деле беззащитна, то вместо того, чтобы называть его чудовищем, она в панической благодарности за полученный урок сильно прижмется дрожащим хрупким телом к его большому сильному торсу.
Какая великолепная фантазия! Жаль, что придется отказаться от нее, вернувшись к реальности.
Джоли продолжала печатать на планшете и даже не косилась на Габриэля. А он подходил все ближе и ближе.
Ее пальцы дрогнули.
Он оперся коленом на лежак и склонился над ней, взявшись рукой за перила рядом с ее головой. На экране компьютера была совершеннейшая тарабарщина. Он улыбнулся, обнажив зубы. Так и съел бы эту «недотрогу»! Подняв ее руку, он прижал ее к своему гладкому подбородку.
– Так лучше?
От прикосновения ладони к его коже по всему ее телу пробежали приятные импульсы. Она попыталась поднять глаза вверх. Но ее взгляд остановился, как только наткнулся на пояс его джинсов. Ее ресницам понадобилось достаточно долгое время, чтобы, соединившись, моргнуть и дать, наконец, глазам, скользнув по его обнаженному торсу, сосредоточиться на плечах. Ее пальцы все еще были в плену его подбородка, бесконечно близко к свежевыбритой ямочке на подбородке. Она почти ощутила кожей свежесть ускользающих капель дождя на выжженной солнцем земле. Ему пришлось пересилить себя, чтобы не потереться лицом об эти ласковые пальцы, как ласковый кот, который умоляет, чтобы его погладили.
Она не дышала. Всмотревшись в выражение ее лица, он прищурился и улыбнулся.
– Мечты сбываются, Джоли?
Она вздрогнула всем телом. Ее глаза распахнулись, когда она наконец подняла голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Его сердце стучало от безнадежного желания целовать ее. Планшет соскользнул у нее с колен.
«Кажется, ей не нравится, когда я вежлив, обходителен и готов показать, как сильно меня влечет к ней. Вот пусть и подождет. Посмотрим, не улучшится ли ее мнение о его манерах». Он выпрямился и направился к стене. И кажется, услышал вздох разочарования у себя за спиной.
Он глядел вниз, на фонтан, который город построил в его честь, когда доход региона возрос в пять раз благодаря туристам. Их поток не ослабевал, равно как и интерес к небольшому, но выдающемуся ресторанчику, получившему три звезды. Габриэль потянулся, согнув руки высоко над головой, и выгнул спину, перекатывая мышцы шеи и плеч. Попытка соблазнения пока не увенчалась успехом, но стала развлечением и разрядкой – огромным облегчением после последних семи часов непрерывной работы.
«Надо и дальше расслабляться не спеша. Какое прекрасное ощущение! И было бы еще лучше, если бы изящные ручки прижались к моему телу», – подумал он.
Джоли Манон смотрела на него, подтянув колени к подбородку так, что он даже не мог видеть ее грудь. Она медленно терла пальцами свои джинсовые колени, будто ей было необходимо почувствовать текстуру ткани.
«Не стесняйся, chaton[39]. Я был бы счастлив, если бы ты захотела узнать, насколько груба моя кожа». Он сел на край стены, окружавшей балкон, и вытянул ноги, упираясь руками так, что тело полностью вытянулось и стало подчеркнуто стройным, а мускулы на руках и плечах немного вздулись.
«Putain, до чего же мне нравится, когда она прикусывает нижнюю губу!»
Он так много мог бы сделать с ее губами и с ее ртом. Мог бы заставить ее забыть не только о тревогах, но и вообще обо всем, отчаянно сплетаясь…
Чудовище, однако.
Чудовище. Неужели он и в самом деле такой?
Неужели какой-нибудь культурный, хорошо воспитанный человек, из тех, кто платит огромные деньги, чтобы поесть в его ресторане, мог бы спокойно сидеть перед этим хрупким, беззащитным, восхитительным, миниатюрным созданием с обращенными на него огромными темными глазами, и ничего при этом не делать?
Но разве из-за того, что эти люди были des putains d’idiots[40], он тоже должен быть таким? И жить по их правилам? Вот уж не дождетесь!
– А что касается той, другой проблемы, – сказал он твердо, так как, что уж тут говорить, ему хотелось быть принцем, а вовсе не чудовищем. Если, конечно, существует хотя бы призрачная возможность и не потребуется бесконечно игнорировать кричащий язык ее тела, – я думаю, ты должна отдать мне пятнадцать процентов отчислений. Поскольку в книге пятнадцать процентов моих рецептов. Или отчислений твоего отца, – добавил он, когда она начала моргать, считая в уме.
Она закусила губу.
Погоди-ка, разве так должен говорить принц? Нет, черт возьми.
– Не твоих. Ты все равно написала бы то же самое количество слов, знала ты или нет, что описываешь мои рецепты.
Она начала терзать губу.
«Putain, прекратит она так делать или нет?» Высокие моральные принципы – а у него их было много больше, чем ей казалось, – побуждали его вмешаться и защитить эту несчастную губу от жестокого обращения. А взамен предложить ее зубам себя…
Он подвинулся к ней. Интересно, что она в своих фантазиях собирается делать с его очевидно нарастающим возбуждением? Наверное, что-то приятное, поскольку он видел, что она неравнодушна к нему, но, кажется, не все так просто, как могло бы быть.
– Кроме того, я хочу, чтобы в последующих изданиях было признано мое авторство с соответствующими словами под каждым моим рецептом. Меня вполне устроит формальное указание на авторство типа «Создано Габриэлем Деланж». В каждую еще не проданную книгу вы можете просто вставить по листку с исправлением опечаток. Это не идеально, но либо так, либо вы должны уничтожить весь тираж.
Нижняя губа испытала еще большее наказание. По мере того как росло ее беспокойство, Джоли все меньше и меньше замечала присутствие Габриэля.
«Merde! Ты вовсе не рыцарь в сверкающих доспехах. Ты чудовище, помнишь? Она никогда в жизни не будет думать о тебе как о герое», – сокрушался он. Впрочем, женщины никогда так не думали о нем.
– Я лишь начинающая писательница, – тихо сказала Джоли. – Если я предъявлю издателям такие требования и факт плагиата будет обнародован, со мной никто никогда больше не будет работать. Вы хотите меня погубить?
Габриэль сидел молча, сжимая пальцами грубый камень. Он откинул голову, закрыл глаза, сосредоточился на отдаленном журчании воды в фонтане.
– Значит, я никогда не добьюсь чертовой справедливости?
Она ничего не ответила. Когда он снова открыл глаза, ее руки были еще плотнее обвиты вокруг колен, и она смотрела на него со смесью беспокойства и извинения.
Bordel[41].
– Какое совпадение, что с этим salaud[42] случился инсульт как раз перед выходом книги!
– Как будто он сделал это нарочно! – воскликнула Джоли.
Несомненно, она любит своего отца. Le connard![43] У этого проходимца три любящих дочери, хотя он и не заслуживает их, а Габриэль потерял девушку, с которой был целых шесть лет, – с шестнадцати до двадцати двух, – и с тех пор у него больше не было сколь-нибудь длительных отношений.
Как это Пьеру Манону всегда удается так манипулировать ситуацией? Почему люди отдают ему все, что у них есть, причем гораздо больше того, что он заслуживает?
– Забудь, – хрипло сказал он, вскочив на ноги. – Не порти свою карьеру в издательстве. Я придумаю другой способ поквитаться с ним.
Он направился к выходу, но остановился перед дверью. Джоли пожирала его взглядом, и он осознал, что обнажен до пояса, а его широкие плечи закрывают ей лунный свет. «Chaton, тебе не обязательно просто смотреть. Я понимаю, что мог сбить тебя с толку своими поступками, но сам я был бы более чем счастлив, если бы ты использовала меня любым удобным тебе способом – даже не самым разумным», – мысленно подбадривал он ее.
– У тебя есть друг или кто-то еще? Fianc[44]? Ты замужем?
Ее глаза стали огромными. Она прижала компьютер к груди, будто это был оборонительный щит, но он видел, как шевелится ее горло.
– Нет, – прошептала она.
С тяжелым чувством он покачал головой, ничего не понимая. Неужели его действительно кто-то проклял? И он был каким-то изгоем, чудовищем, которое вышло из леса и заблудилось, растерявшись в обществе людей.