Француженки не верят джентльменам Флоранд Лора
– Так тоже хорошо, – пробормотал он, и от вибрации его голоса у нее щекотало в ухе, – действительно хорошо.
Джоли позволила себе расслабиться и прижаться к нему сильнее. Еще какое-то время она пыталась думать, но скоро прекратила эти попытки, так как было намного приятнее не думать, а просто чувствовать. Возможно, ей придется пересмотреть свою убежденность в том, что все лучшие в мире текстуры, вкусы и ароматы существуют только в пище. Его текстуры – твердая упругость мышц, мягкий хлопок футболки, гладкость кожи, шелк волос, намек на шероховатость подбородка, побритого утром, – были ошеломительно невероятны.
– Незабываемо, на самом деле умопомрачительно, – прошептал он, целуя ее в макушку.
Глава 11
Габриэль настоял на том, чтобы проводить Джоли на вокзал в Ницце, когда она собралась вернуться в Париж. С его стороны это был галантный жест, которого он явно от самого себя не ожидал.
На той лестнице в переулочке они сидели очень долго, пока их настроение не нарушил тихий спор на балконе над ними. «Ты больше не обращаешь на меня никакого внимания, – тихо говорила женщина, подавляя слезы. – Что произошло со всей той романтикой, которая была у нас в начале?»
«Ты никогда не бываешь довольна! – ответил мужчина. – Ты хочешь слишком многого. Что бы я ни сделал, этого всегда недостаточно».
Чужие слова проникли в их души, и они отпрянули друг от друга. Габриэль стал задумчив, и было видно, что ему не по себе. Джоли расстроилась и захотела уйти. Как бы то ни было, она должна была возвратиться в Париж, как и говорила Габриэлю. Ей нужно было организовать свою жизнь, и прежде всего увидеть отца, раз она собиралась проводить с Габриэлем несколько дней в неделю. Габриэль хмурился. Джоли волновалась. Волновалась по поводу того, как легко оказалось уютно устроиться на коленях высокомерного, грубого, агрессивного чудовища, которое она едва знала. Но она чувствовала, что это был самый прекрасный момент во всей ее жизни.
Только когда они прошли мимо пальмы, растущей около вокзала, и вошли в старое здание эпохи Людовика XIII с арочным орнаментом из красного кирпича и белого камня, она наконец осознала все это и взглянула на Габриэля с огромным облегчением.
Габриэль перевел взгляд с ее лица на гладкий серебристо-синий поезд у нее за спиной.
– Счастлива, что возвращаешься в Париж? – проворчал он.
– Это не секс, – сказала она уверенно.
Он уставился на нее, а затем оглядел толпу.
– Честно, Джоли, ты не можешь думать ни о чем ином? – Он заметно придвинулся к ней, намного ближе, чем полагается в такой толпе, но ведь он провел больше половины жизни в переполненных, тесных кухнях. – Не то чтобы я жалуюсь… – пророкотал он, и его синие глаза сверкнули на нее сверху вниз.
– Не секс причина того, что у меня не получается строить отношения, – объяснила Джоли и прошипела: – На самом деле я и не думала о сексе! – Ну, не думала до того, как он приблизился настолько. Теперь она получила довольно понятное представление о том, как он возбуждающе действует на нее, так сильно прижимаясь к ней всем своим телом. Она была взволнована и обеспокоена его близостью к ней и тем, что он обращается с ней так, как хочет. – Я думаю, это потому, что мне нравится быть собой, а не подлаживаться под кого-то другого.
Глаза Габриэля сузились, и его взгляд будто проник ей в душу.
– Почему мы именно сейчас говорим о том, что не получается строить отношения? И что ты имеешь в виду, когда говоришь «не подлаживаться под кого-то другого?»
Конечно, с тех пор как он стал главным шеф-поваром, именно этим и занимались все, кого он видел каждый день, – подлаживались под него. А до того сам он должен был подлаживаться под кого-то. Возможно, он даже не смог уловить смысл ее слов. Однако то, что она любила людей, особенно тех, кто занимался приготовлением пищи, но при этом любила быть одна, никак не укладывалось у него в голове. Он не был в состоянии понять ее желание делать что-то свое, быть занятой собственными мыслями без вмешательства извне. Это желание, возможно, выросло в те часы, когда она занимала сама себя в офисе отца, будучи ребенком, или когда проводила время в его квартире, или когда бродила по Парижу, пока отец работал.
– Парни просто многого хотят. И у меня не хватает для них времени и пространства. Я не такая выносливая, или что-то вроде того. Я всегда довольно быстро уставала от парней.
Его лицо стало неподвижным. Блеск синих глаз казался странным на мрачном лице.
– Ты хочешь сказать, что имеешь привычку бросать влюбленных в тебя мужчин, когда устаешь от них? – Прозвучало объявление о посадке. – И какого дьявола ты говоришь мне это вот сейчас?
Она схватила ручку чемодана, громко смеясь от облегчения.
– Ну, по крайней мере, я не должна так уж волноваться из-за работы с тобой. Я такая идиотка, если подумать. Я никогда не пошла бы по той же дороге, что и моя мать.
И Джоли прыгнула в поезд, весело помахав Габриэлю.
И уехала, оставила Габриэля окаменевшим.
– Да уж, прекрасное время ты выбрала, чтобы переехать на Лазурный Берег, Джоли, – сказала ее сестра Эстель. – Я занята в Нью-Йорке. У Флер работа в Сан-Франциско. Я думала, ты собиралась пожить здесь, в Париже, ради папы.
Джоли сунула руки в карманы, а в животе у нее что-то сжалось. Ее отец останется в полном одиночестве. Опять. На сей раз даже без своего высокомерия и без работы шеф-поваром.
– Я буду жить здесь три дня в неделю. Ездить по двенадцать часов туда и обратно, ради того чтобы проводить с ним каждый раз по три дня, разве этого мало?
– Ты уже осела в Париже! И могла бы быть рядом с ним всякий раз, когда он нуждается в тебе. А твое расписание меня не больно-то и беспокоит.
– Забавно, как свое чувство вины ты переваливаешь на меня, – угрюмо ответила Джоли. Почему люди всегда так много хотят от нее? И почему она так много делает для других и так мало для себя?
– О, так что ты от меня-то хочешь? Чтобы я бросила работу в Нью-Йорке? Я уже пробыла здесь сколько смогла. Мне пора возвращаться.
– А что ты хочешь от меня? – рассердилась Джоли. – Чтобы я сказала «нет»? Он держит иск у меня над головой! – Спасибо Габриэлю Деланжу. Если бы не он, она никогда не смогла бы простить этого ни себе, ни кому-либо еще. Если бы не он, она жила бы в Париже и каждый день боролась с депрессией отца.
Опять возникли мысли об отце, о том, как он проводит эти три дня без нее, сидя за столом и тупо катая скалку, мрачный и подавленный. О, папа!
– Он будет ходить по врачам, и я устрою так, что кто-нибудь будет приходить по утрам и вечерам, чтобы проведать его. – «Даже хотя он полностью способен позаботиться о себе сам», – прозвучал голос у нее в голове.
Эстель застегнула чемодан с таким мрачным видом, будто хотела сказать: «Я в этом больше не участвую».
– И как ты собираешься объяснить ему, почему будешь проводить половину недели в Ницце?
– В Sainte-Mre, – поправила ее Джоли. Хотя… а надо ли отцу точно знать место? В окрестностях Ниццы много хороших шеф-поваров. Она просто должна выбрать того, кто редко общается с ее отцом… – Даниэль Лорье! – торжествующе сказала она.
Эстель смотрела на нее безучастно.
– Ну, ты знаешь, тот парень, который принял Le Relais d’Or[65] в Saint-Amour[66], когда ему было девятнадцать лет? Темные волосы. Напористый. Все время участвует в телевизионных шоу.
– Не могу поверить, что тебе так нравятся шеф-повара, – пробормотала Эстель. – Ты знаешь по имени всех звездных поваров. Разве ты не получила достаточно неприятностей из-за их самовлюбленности, когда мы были детьми? – Она бросила виноватый, но горький взгляд в направлении дома их отца, через пару arrondissements[67] отсюда.
Джоли нахмурилась.
– Я скажу папе, что работаю с ним, ну, с Даниэлем Лорье. У папы не будет с этим проблем.
– Приехать к шеф-повару в качестве ученика, это чего-то стоит, я понимаю. – Отец все катал и катал свою проклятую скалку. – И не могу винить тебя.
– Папа, я хочу писать кулинарные книги. Эта мысль просто возникла сама собой, когда я встретилась с Даниэлем Лорье, чтобы расспросить об одном его рецепте для «Французского вкуса». Работа с ним открывает большие возможности для меня. Ты же не думал, что за всю свою жизнь я напишу всего одну-единственную кулинарную книгу – твою?
Ее отец взглянул на нее и ничего не сказал.
Ага, возможно, он и вправду хотел быть единственным центром ее внимания. Из-за отца у Джоли болело сердце. И от этой боли оно тянулось к югу, к аромату жасмина, испытывая страстное желание обрести свободу.
– Ну же, папа, помоги мне с этим рецептом. – Она выбрала его в кулинарной книге. Простое, но восхитительно вкусное гороховое пюре, которое он мог отлично сделать, даже испытывая затруднения с левой рукой. – Прошу тебя.
Но он встал и вышел из комнаты.
А она осталась со своей болью в сердце. Да, он сам решил изолировать себя, но это решение не сделало его менее одиноким.
– У нас там Мэтт, – сказал Габриэлю Рафаэль, остановившись на другой стороне прохода. Рафаэль был моложе Габриэля на шесть лет. В его более темных, чем у Габриэля, каштановых волосах было меньше огненных прядей. Рафаэль с двадцати лет работал у Габриэля. Тогда казалось естественным, что он должен стать chef cuisinier у своего знаменитого старшего брата, и с тех пор так и работал под его началом. А теперь их необычная иерархия начинала раздражать. Габриэль не знал, что делать с этим. Он перепробовал все, что мог, чтобы разделить власть поровну с братом, но трудно избавляться от старой привычки все контролировать. Он отчаянно боялся, что когда-нибудь младший брат продвинется выше по карьерной лестнице и уйдет от него, и еще больше боялся, что это могло бы стать лучшим, что Раф мог бы когда-либо сделать для себя. Черт побери! Почему жизнь других людей всегда становилась лучше, если в ней не было Габриэля?
– О, так вот зачем он приехал сегодня? Ему нужен столик? – Габриэль в последнюю секунду напылял смесь масла какао и шоколада на купол шоколадного десерта, чтобы тот попал на стол сверкающим, глянцевым, совершенным, отражая каждую зажженную лампочку своей темной поверхностью.
Десерт был прекрасен, и все же в этот раз Габриэль не полностью вложил в него свое сердце. В некоторые вечера было труднее выкладывать свое сердце, чтобы люди съели его. Она бросала мужчин. Она позволяла мужчинам влюбиться во все эти ее фисташки и золото, а затем бросала их. Избавляясь от всего, что оставалось от мужчин, Джоли, вероятно, втиснула в коробки и вернула по почте больше рубашек, чем вернули ему все его бывшие подруги вместе взятые.
– Он заполучил эту, как ее там, Натали?
Габриэль остановился.
– Bordel, так все дело в ней? Ты же знаешь, что она опять сбежит, как только сможет добраться до комнаты отдыха. – Он смотрел на свое прекрасное произведение искусства, ощущая крайнее опустошение. Черт побери, самое последнее, что ему могло быть нужно, вдобавок ко всему остальному, – это думать о какой-то честолюбивой актрисе, выбрасывающей этот кусочек его сердца.
– Кажется, она заказала только кофе, – сказал Раф.
– Что, черт возьми, с Мэттом не так?
Заказала только кофе. В его-то ресторане. Если это не было знаком, что мужчина должен закончить отношения с женщиной, пока у него еще остался шанс выжить, то Габриэль не знал, чем это было.
– Она красивая? – осторожно спросил Рафаэль тоном мужчины, который говорит наугад.
– Раф, помнишь ее на вечеринке по случаю дня рождения Мэтта? Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь требовал столько заискивающего внимания к себе. Если Мэтт останавливался хоть на секунду, чтобы пошутить с одним из нас, она начинала волноваться, что увядает и поэтому он больше ее не любит.
Зря Мэтт прошлой зимой захотл приключений и отправился работать в семейную фирму в Париж. А ведь как наследнику патриарха Розье Мэтту самой судьбой было суждено управлять долиной цветов в Провансе. В Париже Мэтт начал общаться с актрисами и моделями, которым шикарные парфюмерные дома присылали свои первые партии духов. Эта среда оказалась очень плохой для простого человека с чистым сердцем, которому нравилось, когда все идет своим чередом.
– Я знаю. Она ужасна как главный шеф-повар, – согласился Раф, с отвращением качая головой.
Габриэль бросил на брата недовольный взгляд.
– Ну, по крайней мере, мы уделяем внимание нашим блюдам, а не нашей внешности.
И это хорошо, потому что все его лицо было в шоколадных брызгах.
– Так, значит, мы лучше ее?
Раф усмехнулся с некоторой долей иронии.
Габриэль отправил шоколадный купол в зал и сердито взглянул на брата.
– Это вовсе не одно и то же, – сказал он твердо.
Раф пожал плечами.
– Ты же знаешь, что Мэтт идиот. Помнишь, когда он был маленьким, то все время бодал своих старших кузенов, чтобы обратить на себя внимание. Из-за этих ударов его голова понесла некоторый ущерб.
– Она даже не смотрит на него! Кажется, она буквально не может видеть его, хотя он-то с обожанием смотрит на нее.
– Да, но Мэтт большой. Он будет долго отдавать ей всего себя, прежде чем иссякнет. Мы можем поговорить о чем-то менее удручающем? Что у тебя на любовном фронте?
– Да пошел ты, Раф.
Рафаэль состроил гримасу, выражая глубокое соболезнование.
– Видишь, тебе тоже нужна подруга.
– А нам всем не нужна? – резко ответил Габриэль. – Если придумаешь, как заставить женщину мириться с нашим отсутствием, то просто дай мне знать, Раф. Мы пашем как лошади, а где благодарность? Видишь ли, у них всегда есть оправдание: «Извини, но тебя не было рядом, милый».
Рафаэль пожал плечами, оставаясь легкомысленно дерзким младшим братом, каким был всю жизнь.
– Я пытаюсь устроить так, чтобы у них случился великий секс.
Пальцы Габриэля опустили тонкую палочку белого biscuit[68] – чуть-чуть, только самый кончик – в сверкающий красный coulis из земляники, чтобы точно уравновесить причудливый завиток земляничного sorbet[69].
– А тебе-то что от этого?
На лице Рафаэля на миг появилось чувство такого же глубокого одиночества, какое испытывал Габриэль, и он пожал плечами. Если Раф был на шесть лет моложе, то в его жизненном багаже было на шесть лет меньше провалов в отношениях и соответственно он был пока еще более дерзким. Или хотел притворяться таким.
– Думаю, я слишком большая рыба для этого маленького пруда. Возможно, пришла пора подумать об открытии второго ресторана в районе, где живет много незамужних женщин.
– Это, конечно, поможет решить проблему, – сардонически ответил Габриэль.
– Я мог бы сам управлять им, – сказал Раф, и Габриэль внимательно посмотрел на своего брата.
Сегодня Габриэль спал меньше обычного, потому что отвозил Джоли на вокзал и вынудил ее с восторгом заявить, что она бы легко бросила его ради решения своих проблем. Сейчас было неподходящее время, чтобы заниматься желанием брата, – желанием, которое растет со временем, но пока еще не готово осуществиться, – взять на себя ответственность за собственный ресторан и возглавить его. «Пожалуйста, не бросай меня тоже, Раф. Пожалуйста, не бросай меня и не говори, что если твоя жизнь не будет так тесно связана с моей, то станет чертовски намного лучше».
Раф состроил странную гримасу, стащил печенье из белково-миндального теста, которое раскладывал Габриэль, и впился зубами в сладкую карамель.
– Вообще-то дочь Пьера Манона кажется довольно симпатичной.
– Даже не думай об этом, Раф.
Тот удивился, а затем засмеялся.
– Она, кажется, интересуется тобой, Габ.
Габриэль не мог сдержать улыбку. Она, конечно же, интересуется им. Воспоминание о том, как распахнулись ее глаза, когда она позволила жасмину обвить свои запястья и дать поймать себя для него, вызвало возбуждение во всем его теле.
«Она обращает внимание на тебя, – шептал внутренний голос. – Она не похожа на Натали, которую заполучил Мэтт. Она смотрит на тебя, и ей нравится то, что она видит».
Боже, это было так соблазнительно. И какого черта ей приспичило сказать ему, что она бросает мужчин?
– И как работает та твоя идея держать жизнь ее отца якобы в заложниках, чтобы заставить ее подчиниться твоим сексуальным желаниям?
Габриэль фыркнул и негромко, но грозно зарычал на брата.
– Я не… мы не спим вместе.
– О, так вот почему ты стал брюзгой? Как же, черт возьми, тебе удалось все испортить? Она смотрела на тебя, будто хотела съесть. Это было так мило. А ты дал ей съесть десерт вместо себя?
– Мы собираемся вместе работать над кулинарной книгой!
– Ты думаешь, этим можно заменить секс? Тебе никогда не приходило в голову, что ты слишком одержим работой?
– Это не замена. Это просто… – Ему нравилось видеть, как она обворожительно возбуждена, – даже если она была проклятой садисткой, когда не доводила дело до конца. Но еще более чудесно было видеть, как она таяла от всего, чем он угощал ее. Будто он был принцем.
– Это искушение, – проворчал Габриэль. – Она сказала, что ее мечта сбылась.
– Бедная детка. – Рафаэль покачал головой. – Вот точно так же начался и мой кошмар. Когда я подумал, что работа с тобой и будет осуществлением моей мечты.
Габриэль едва не вздрогнул. Рафаэль был молодым и ясноглазым, и, возможно, Габриэль завлек его на эту работу. Но он был так чертовски хорош! И Габриэлю нравилось работать с братом. С тех пор прошло больше восьми лет, и они все еще не убили друг друга. А когда Габриэль был chef ptissier у Пьера Манона в Париже, то почти не видел брата. Фактически пропустил большую часть его юности.
Merde, он пропустил большую часть и своей собственной юности.
– Это будет неоспоримый, железный контракт, – рявкнул он. – Она должна закончить вместе со мной мою кулинарную книгу.
Должна. У него начинало болеть в животе при воспоминании о женщине, свернувшейся у него на коленях, когда они сидели на той проклятой лестнице. Он боялся, что примерно через месяц станет и ее кошмаром, который ей надо будет пережить. Потому что она захочет бросить его, но у нее не будет выбора.
Рафаэль протянул руку через проход и слегка ударил брата кулаком в плечо.
– Да, я дразню тебя, Габ. Просто попытайся не быть с ней чудовищем. И помни, как бы она ни хотела убежать от тебя, ты можешь всегда держать над ее головой жизнь ее отца.
Глава 12
Джоли поселилась в доме во vieux village, недалеко от ресторана, в квартале с тенистыми, вымощенными камнем улицами, утопающими в цветах. Ее балкон был расположен точно напротив балкона Габриэля, и если бы они протянули друг другу руки, то могли бы почти соприкоснуться на высоте трех этажей над пешеходной улицей. Ей даже захотелось узнать, нет ли в истории этого города рассказов о том, как несчастные влюбленные падали и разбивались до смерти, попытавшись потянуться чуть дальше, чтобы коснуться друг друга кончиками пальцев. Если бы они с Габриэлем были детьми, то перекидывались бы маленькими коробочками с записками и крошечными подарками. А если бы они были дружелюбными соседями, то у них была бы общая веревка для белья.
Джоли стояла на пустом балконе и держалась руками за перила. Она смотрела на Габриэля, который стоял на своем балконе среди горшков с красной геранью и тоже держал руки на перилах. После того как он закончил вносить ее чемоданы и ушел, он почти сразу же появился на балконе напротив, улыбнулся ей, и она испытала нечто вроде шока от удивления.
– Значит, у тебя по чистой случайности нашелся кузен, чья квартира находится точно напротив твоей и которому именно сейчас она не нужна?
Габриэль уклончиво пожал плечами.
– Семья Розье довольно многочисленна со стороны моей матери. Уже несколько сотен лет они занимаются производством душисты веществ. Удивительно, сколько всякой собственности у них накопилось в самых разных местах.
Но это не прямой ответ на ее вопрос!
Она протянула руку из чистого любопытства. Когда он протянул свою, между ними осталось около полуметра. Она наклонилась и немного потянулась вперед. Он покачал головой и отдернул руку.
– С тобой неинтересно, – пожаловалась она.
Он засмеялся.
– Хочешь, я перепрыгну через перила на твой балкон?
Оох. Даа. Даа, вот было бы здорово, если бы он ворвался в ее квартиру одним рискованным прыжком…
Он сжал перила немного сильнее и приготовился к прыжку.
– Это же третий этаж! – воскликнула она и запаниковала.
– Это очень по-твоему, так смотреть на меня, хотя нас разделяет пропасть в три этажа. Поверь мне, я смогу перепрыгнуть. Продолжай так смотреть на меня – и увидишь, как это произойдет.
Ее дыхание прервалось, и она начала таять.
Он сжался, как пружина.
– Остановись! – завопила она, закрывая глаза. – Я не смотрю на тебя! И я не смотрю на тебя никаким особым образом, даже когда смотрю!
– Знаешь, что бы я сделал, если бы действительно прыгнул к тебе? – спросил он как ни в чем не бывало.
От одного этого вопроса у нее появилось странное ощущение внизу живота.
– Ну…
Его голос зазвучал глубже.
– Джоли, подумай о мужчине, который только что перемахнул двухметровую пропасть на высоте третьего этажа, чтобы оказаться рядом с тобой.
Она снова вцепилась в перила.
– А ночью у нас чертовски жарко, – протянул он. – И тебе захочется оставить окна открытыми. Неужели тебе не будет приятно лечь в кровать с мыслью, что я могу перепрыгнуть на твой балкон среди ночи?
Чертовски жарко. Но ложиться с такой мыслью…
– А потом… что-нибудь может случиться. Не будем вдаваться в детали.
– Почему бы и нет? – пискнула она и спрятала лицо в ладонях. Ну кто ее тянул за язык?
Мурлычущее рычание Габриэля ощущалось всем ее телом.
– Потому что когда я действительно перепрыгну, то захочу, чтобы ты рассказала мне обо всем, что я делаю в твоем воображении. Не хотелось бы, чтобы мои собственные идеи мешали твоему творчеству. У тебя, кажется, много мыслей обо мне.
Да он издевается!
– Лучше не прыгай! Ты можешь упасть! Постучись в чертову дверь!
Небольшая пауза, за которой последовала очень медленная усмешка.
– Что ж, спасибо, Джоли. Я ведь могу поймать тебя на слове.
И конечно, все ее тело сразу наполнилось предвкушением.
Габриэль секунду смотрел на нее, и его глаза засверкали. Наконец он со вздохом убрал руки с перил.
– Я должен вернуться в ресторан. Скоро начнется обеденная гонка. – Он повернулся вполоборота и сделал паузу, внезапно застеснявшись, а потом с надеждой спросил: – Пойдешь обедать со мной?
То, как он сказал это, выбило ее из колеи. Всегда такой агрессивный и высокомерный Габриэль, уверенный в том, что его блюда настолько прекрасны и исключительны, что люди пролетают на частных самолетах полмира, чтобы поесть в его ресторане, – и вдруг этот же самый Габриэль, приглашая ее пообедать, становится застенчивым и смущенным, как подросток, строящий из себя крутого парня, чтобы пригласить девочку на бейсбол.
– Конечно, пойду, – сказала она. – Как я могу сопротивляться такому предложению?
– Нам нужна система, – сказал Габриэль Джоли следующим утром, идя с нею в ногу. Джоли, склонив голову, шагала со спортивной сумкой через плечо по вымощенной камнем улице. Габриэлю не было бы трудно догонять, а вот замедлять шаг было большой проблемой. – Возможно, свист. Ты ведь умеешь свистеть, Джоли? – Он изо всех сил старался говорить с придыханием, как, по его мнению, должны говорить англичане.
– Ты не похож на Лорен Бэколл ни фигурой, ни одеждой, ни формами, – раздраженно ответила Джоли.
– Ну соглашайся. И мне останется только свистнуть, когда я захочу, чтобы ты спустилась. – Он взял у нее спортивную сумку и повесил на плечо вместе со своей. – И мы вместе пошли бы в спортзал.
Любезное предложение. Он привык к чему-то эфемерному, привык ловить момент, привык с упоением работать, создавая прекрасные вещи, которые забирали все его силы и затем мгновенно исчезали, своим вкусом доставляя наслаждение многочисленным посетителям его ресторана, но не смел и подумать о том, как приятно просто шагать по предрассветным улицам. Он никогда не ходил на свидания с той, кто вставала бы так же рано, как он сам.
Джоли что-то проворчала в ответ. А ведь вчера вечером она была в таком хорошем настроении после того, как он закончил угощать ее в ресторане. Она медленно, испытывая блаженство, шла сквозь ночь в свою новую квартиру, и образ Габриэля витал перед ее глазами, пока она не легла спать.
Он всмотрелся в нее.
– Тебе нужен кофе? Я мог бы принести чашку.
– Прыгнешь с ней через перила? – раздраженно ответила она. – Меня не вини, когда обожжешься.
– Не волнуйся, я и раньше имел дело с горячими вещами, – усмехнулся он.
Джоли топнула по каменной мостовой, и он быстро поймал ее руку, когда она пошатнулась, чуть не вывихнув лодыжку. Ему было приятно опять держать ее за руку. Просто он не решался первым протянуть ей руку, помня, что она сказала ему о своей склонности уставать от мужчин. Черт возьми, его же самого бросали столько раз.
При явных заигрываниях ты хотя бы знаешь, что происходит. Если же ты просто держишься за руку, ты становишься… полным надежд.
– Ты, кажется, мало спала, – сказал он. – Думала обо мне?
Ее взгляд показался ему горячее расплавленной карамели.
Габриэль широко улыбнулся от удовольствия, когда до него дошло.
– Merde, и вправду думала. – Его голос стих до урчания. – Думала обо мне. Всю ночь напролет.
Это было самой сладкой, самой эротической победой, которая когда-либо пульсировала в его жилах. Она убьет его, если будет и дальше вытворять с ним такое.
Джоли впилась в Габриэля яростным взглядом.
– Я думал, мы должны встречаться немного дольше, прежде чем я прыгну на твой балкон, – сказал он извиняющимся тоном. – Учитывая твою реакцию в прошлый раз, когда я в полночь постучал в твою дверь. Теперь тебе лучше?
– Если ты не прекратишь утешать меня из-за того, что не занялся со мной сексом, то я тебя убью, – сквозь зубы сказала Джоли.
Он вздохнул:
– Ты так нелогична. Не из-за этого ли ты так расстроилась? Что ты хочешь услышать от меня? Что я не пришел, потому что ты меня не заинтересовала? Это мне кажется чертовски грубым, и, кроме того, это неправда.
Теперь уже зарычала Джоли и, схватив большую прядь его волос, дернула за нее.
– Эй, отдай сейчас же.
Габриэль высвободил волосы из ее кулака и взял Джоли за руку, переплетя пальцы. Putain, прогулка становится все лучше. И чертовски веселее.
Они шли по предрассветным улицам, в которых только-только проснулся аромат жасмина и запели цикады, а самая симпатичная женщина, какую он когда-либо встречал, дулась, потому что он не вторгся в ее квартиру. Это утро оказалось гораздо забавнее остальных, когда он шагал к спортзалу в одиночестве. Он сейчас получал такое огромное удовольствие, но не знал, что с ним делать.
– Знаешь, это все из-за кофе, – сказал он. – Твое сердце бьется сильнее. Поэтому, если ты извинишь меня… – Он внезапно развернул ее к ближайшей покрытой жасмином стене, и она еще не успела обрести равновесия, как почувствовала, что его губы прижались к ее губам. Один поцелуй, горячий, страстный, глубокий. Она издала короткий звук, и ее пальцы впились ему в бицепс. Он вскинул голову, чтобы полностью не потерять рассудок.
– Вот. – Он взял ее руку, судорожно вцепившуюся в его бицепс, и положил себе на сердце. – У меня получилось. Чувствуешь? А у тебя? – Его рука скользнула на ее сердце. Его ли вина в том, что женское сердце спрятано за женской грудью?
Джоли вздохнула, закрыла глаза и, замирая, начала оседать на жасмин. Чтобы не дать ей упасть, Габриэлю пришлось поймать ее за руку.
Волна жара окатила все его тело. Ничего себе, однако.
Это действует так возбуждающе.
Он оглядел улицу. Действительно, отнести Джоли в ее квартиру, прежде чем мадам Делатур увидит их в таком виде, и провести там часа два – это и будет его тренировкой в это утро. А еще он мог бы дать ей попрактиковаться в гибкости.
Горячая, как лава, радость захлестнула его. Вот это было бы по-настоящему удивительным началом дня.
Джоли подняла руку и обхватила запястье его руки, прижатой к ее гру… к ее сердцу. Казалось, она была не в состоянии что-то сделать, даже вынудить себя сбросить его руку.
– Что касается секса, – начала она.
Он усмехнулся с явным восхищением.
– Мне так нравится, что ты думаешь об этом еще больше, чем я.
Ее самолюбие было уязвлено, и она потянула Габриэля за запястье, но он не дал ей сдвинуть свою руку. Ему было чертовски приятно ощущать ее тело. А от сияния ее глаз ему стало еще лучше.
– Если мы… ну, знаешь… займемся им, – выдавила она.
Если, конечно. Это было так смешно. Но Габриэлю все же хватило ума не засмеяться.
– Мы должны относиться к этому профессионально, – сказала она.
– Чего?
Она сбилась.
– Я имею в виду, что будет просто секс. И мы не позволим ему мешать нашим профессиональным отношениям.
Он нахмурился. Их профессиональные отношения заключались в том, что он кормил ее и смотрел, как она тает от восхищения, похожего на оргазм. Как, черт возьми, она хочет отделить от всего этого секс?
В ее глазах он увидел мольбу.
– Ты не должен расстраиваться, когда я скажу, что уже все.
Он выхватил руку, будто Джоли обожгла дочерна его ладонь. Мог бы уже знать, после стольких лет игры с огнем, что обжечься – это чертовски больно.
– Ты скажешь, что уже все? – огрызнулся он, лишь бы что-то сказать, чтобы почувствовать себя лучше. – А как же я? Почему это не сказать мне?
Она нахмурилась. Ну ладно. По крайней мере, ее озадачило, что идея обернулась против нее. Но кажется, она беспокоилась не так уж долго.
– У меня нет терпения, – объяснила она и пояснила извиняющимся тоном: – У тебя, вероятно, его больше.
За всю его жизнь никто и никогда не уличал его в том, что у него есть терпение. Это было странно, потому что не было почти ничего более нужного, чтобы преуспеть в его области.
Терпение.