Француженки не верят джентльменам Флоранд Лора

Глава 7

На рассвете следующего дня Габриэль, прокачивая бицепсы, заметил в соседнем классе по йоге знакомый конский хвостик цвета financier. Джоли с заспанным лицом делала дыхательные упражнения. Ее взгляд был таким тяжелым, что он даже удивился, зачем она притащилась сюда.

Такая дисциплинированная, что нашла-таки тренажерный зал в первое же утро своего путешествия? Или пролежала всю ночь без сна, мечась и ворочаясь в безнадежном возбуждении, и теперь нуждается в успокаивающем воздействии? Он усмехнулся, думая о всех тех способах, которыми мог бы помочь и в конце концов успокоить ее.

Девушки в спортивном зале начали двигаться на четвереньках, и примерно в пятнадцатый раз за последние двадцать четыре часа Габриэль обнаружил, что уставился на ее высоко поднятые маленькие ягодицы. В этот раз в облегающих легинсах. Она выгнула спину, закинула голову, подняла бедра еще выше, затем согнулась, как кошка, села на коврик, выгнулась снова. О, это было… это было… это было уж точно больше того, что мог выдержать мужчина.

Один из качков, постоянно занимающихся здесь бодибилдингом, прошествовал мимо, язвительно взглянув на Габриэля, который только тогда понял, что уже добрых пять минут стоит неподвижно, уставившись на класс йоги.

– Я смотрел только на одну женщину! – пробормотал Габриэль, направляясь к тренажеру, с которого по чистой случайности можно было видеть кусочек зала для йоги. – А вовсе не на весь класс!

Качок закатил глаза и отошел к своим гирям. Тоже мне, судья! Габриэль заметил, как тот несколько раз с вожделением смотрел на него или бросал случайные взгляды на культуристок-женщин, у которых были мужиковатые прокачанные фигуры и скопление мускулов в тех областях, где лежали его сексуальные интересы.

Габриэль обернулся и увидел, но уже с другой стороны, как Джоли опять изогнулась, подняв бедра еще выше и прижав грудь к полу; ее миниатюрное тело, казалось, стало длиннее, а спина превратилась в одну плавную дугу. Габриэль был поражен ее гибкостью.

Джоли остановилась наверху, перед узкой каменной лестницей, которая вела во vieux village[45] из более современной части, где и находился ближайший тренажерный зал. Было превосходное утро, первый час рассвета, и она вдыхала нежный запах роз и жимолости, который исходил от каждого куста. С трепетом она дотрагивалась до лоз винограда, ползущих по старым перилам. На place, затененной платанами с шелушащейся корой, не было ни души. В воздухе разливались ароматы свежеприготовленных круассанов и пирожных, багетов и ягодных муссов. Утренняя прохлада давала краткую передышку ранним пташкам перед тем, как начнется обжигающая дневная жара.

После часа занятий в классе продвинутого курса йоги Джоли чувствовала себя сильной, гибкой, сосредоточенной, успокоенной. Будто теперь могла справиться со всеми трудностями на свете. Даже с чудовищем! Теперь, когда его не было рядом, она снова стала собой, ощущая при этом безмятежную уверенность и вовсе не испытывая того смешного притяжения к нему, которое буквально парализовало ее волю при каждой встрече с ним.

У нее не было логического объяснени, почему Габриэль притягивал ее так сильно.

Чье-то крепкое тело очень нежно подтолкнуло ее сзади.

– Bonjour[46], – пророкотал низкий голос ей в ухо.

Она повернулась и обнаружила, что он стоит на лестнице позади нее, и его лицо находится почти на уровне ее лица. Рассудительность и здравый смысл Джоли мгновенно улетучились и затерялись неизвестно где, а безмятежная уверенность рухнула под напором дикого желания схватить его, поцеловать и увидеть, каким простым и невоспитанным он может быть.

Его лицо приблизилось, и ее сердце рванулось в двадцати различных направлениях одновременно, будто потеряло ориентир… Он прижался в настоящем bise[47] к каждой ее щеке поочередно. Все ее существо потянулось к нему, желая продлить прикосновение к свежевыбритому подбородку, но она не осмелилась потянуться за ним, когда он поднял голову. Габриэль смотрел ей в глаза с очень близкого расстояния. В его глазах плескалась небесная синева.

Она сглотнула.

Он втянул носом воздух.

Она закусила губу.

Его взгляд проследил за этим движением, и глаза потемнели.

Она отстранилась.

Один из его кулаков на секунду сжался рядом с его бедром.

– Доброе утро, – сухо сказала она. – Кажется, вас соней не назовешь.

– Тебя тоже. – Он выглядел так, будто это его обрадовало. – Наверняка ты думала, что у нас мало общего: разве что иск и взаимное сексуальное влечение.

Она резко повернулась и направилась через place. Он пошел рядом, и ему с трудом удавалось приспособиться к ее мелкому легкому шажку и не обгонять. Приходилось притормаживать, сокращать свой обычный шаг, длинный и быстрый, и даже держаться немного позади. Сегодня он был одет в чистую, мягкую, обтягивающую серо-зеленую футболку и джинсы, волосы были мокры, исходящий от него легкий яблочный запах свеж. Неужели это только ради нее? Ей даже показалось, что мускулы на его руках были обрисованы еще более рельефно и аппетитно, чем прошлой ночью. Фантастический мужчина!

– Вы уже идете на работу?

– На самом деле еще пару часов я свободен.

Он искоса бросил на нее взгляд, полный надежды, и вопросительно поднял брови.

Она стиснула зубы. Свободен? На случай, если она захочет пригласить его к себе?

Его взгляд скользнул по ее лицу. На секунду Габриэль помрачнел, потом потер затылок, и мрачность исчезла, будто он стряхнул ее.

– Твой учитель йоги отпустил вас раньше? Я думал, у меня есть еще пять минут.

– Вы преследуете меня?

На миг он нахмурился.

– Как легавая? Почему мой образ у тебя вечно ассоциируется с каким-нибудь животным? Нет, я обыкновенный человек и тоже имею право тренироваться. – Он указал на свою гимнастическую сумку, висящую через плечо. – Ты хочешь сказать, что не заметила меня в фитнес-центре? Ты и вправду не знала, что я наблюдал, как ты принимала свои любимые позы?

Весь мир покачнулся, все ее спокойствие исчезли сразу. На их месте возникла маленькая жгучая искра. Она начала расти, и росла, и росла, пока не заняла каждую клеточку ее тела, которое Джоли выгибала, тренировала и растягивала больше часа. А поскольку упражнения были сложными, то почти во всем теле ощущалось приятное жжение.

– Спасибо, – съязвила она. – Уж я-то могу вообразить, о чем вы думали, пока смотрели на меня через окно.

Она направилась в старую часть города. Возможно, лучше спокойно прогуляться по пустым утренним улицам, чем сразу направиться в гостиничный номер с идущим сзади Габриэлем, который только того и ждет, что она приведет его прямо туда.

Допустим, может быть, не лучше, но уж точно умнее.

«Пфф. Зря ты так думаешь, – угрюмо запротестовало ее тело. – Давно пора какому-нибудь психологу заняться изучением коэффициента тела, чтобы уравновесить все эти тупые E.Q.[48] и I.Q.[49]».

– Ты можешь, – его ухмылка вернулась на прежнее место, – представить себе, о чем я думал? Неужели? Мы могли бы сравнить картины, возникшие у нас в голове. Просто чтобы посмотреть, одинаково ли у нас работает воображение.

У нас? То есть у нее и у мужчины, который придумал невероятно изысканную, хрупкую Розу с тающим золотым сердцем? Ее собственное сердце растаяло при этой мысли.

Вполне можно было предположить, что этот мужчина мог быть… элегантным. Куртуазным. Заботливым и изысканным. Поэтичным. Готовым расстелить свой плащ у ног женщины.

Почему бы не притвориться таким хотя бы на денек? А не заявлять открыто, что ей хочется, чтобы он занялся с нею диким животным сексом, о чем они оба в принципе знали.

Джоли взглянула на Габриэля, когда извилистый спуск привел их на еще одну маленькую place со старинным фонтаном, украшенным мраморной звериной мордой. Струя воды вытекала из пасти и падала в крошечный бассейн, окруженный скамьями в форме полумесяца. Толстые зеленые лозы жасмина с нежными белыми цветами полностью покрывали стены. Ранним утром place была еще в тени, и в тишине слышались только звуки воды и их шагов.

Она остановилась перед фонтаном, и когда Габриэль поравнялся с ней, подвинулась так, что оказалась лицом к нему, но по другую сторону бассейна.

– Вам повезло, что вы такой пылкий, – горько сказала она.

– Я знаю, – с отчаянием произнес он, засовывая руки в карманы и прислоняясь плечом к жасмину. – Невыносимо думать, какой была бы моя личная жизнь, если бы при таком темпераменте я был бы уродом. Так о чем я говорил?

– Вы так… невероятно… высокомерны.

– Я знаю. – Его голос звучал раздраженно. – Но не вижу, в чем был высокомерен с тобой. Кажется, игнорировать твои сигналы было бы гораздо более высокомерным, но, видимо, я и понятия об этом не имею.

Ее сигналы. Она скрипнула зубами, чтобы преодолеть желание обеими руками схватить его за волосы, с силой наклонить его голову, чтобы он почувствовал боль, и впиться в его чувственный высокомерный рот. Это научит его считать ее сигналы не столь очевидными.

– Вы обращаетесь со мной, будто я ваша… ваша… – Она искала в уме такое французское слово, какого никогда не слышала в юности, когда летом приезжала к отцу. – Pute[50].

Вид у Габриэля стал таким, будто он шел, весело насвистывая, и неизвестно откуда получил удар сковородой по лицу. Ему потребовалась целая минута, чтобы издать хоть какой-нибудь звук.

– Я – что?

Она сжала губы и смотрела на него, не желая повторять отвратительное слово.

Он покачал головой, словно в ней звенело, и резко сел на каменную скамью рядом с выкрошившейся мраморной мордой. На каменной стене позади него жасмин свисал дикими запутанными лозами.

– В таком случае у меня и вправду манеры чудовища, – ошеломленно сказал он.

Она начала жалеть, что не прикусила свой язычок. Он выглядел… огорченным. Казалось, он больше не собирается ходить вокруг да около, а будет называть вещи так, как он их понимает, с этой его тупой точностью, которая выглядела столь вызывающе и приводила ее в бешенство.

– Но я думаю о тебе вовсе не так, – сказал он через секунду. Она не знала, что его голос может звучать столь покорно. Ей это не понравилось. – Не как о pute. То есть я не… – Он с силой сжал камень скамьи. – А что точно означает обращаться с тобой как с pute? То, что я хочу заняться с тобой сексом?

Когда же она перестанет таять, слушая, как он говорит такие вещи?

– Дело в том, что ты действуешь так, будто тебе достаточно лишь щелкнуть пальцами.

Он уставился на нее. Негодование росло и вырвалось наружу.

– Я щелкаю пальцами моим работникам. Если они ползают, как вареные мухи, то должен же я указать им на это. Но никогда и ничего я не приказывал тебе. Я говорю с тобой как с равной. Потому что ты такая и есть.

Она скрестила руки на груди. Просто на тот случай, если ее рубашка окажется недостаточно толстой, и он сразу поймет, как она хочет его.

– Вот, значит, как вы говорите со всеми равными вам? – возразила она сухо.

– Нет, – сказал он таким тоном, будто считал ее глуповатой. – Но другие не смотрят на меня так, словно хотят, чтобы я уволок их в какое-нибудь темное и опасное место. – Она и вправду когда-нибудь убьет его! – Хотя это невероятно возбуждает, – сознался он.

Ее глаза невольно пробежали по всему его телу. Она отметила, как футболка облегает плоские мышцы живота, как мускулы на руках выступают от напряжения, как длинные ноги, вытянутые на скамье, подчеркивают его сексуальность в этом безмятежном мире жасмина, струящейся воды и древнего камня. Осознание, что он говорит правду, встряхнуло ее: он действительно был возбужден. В мире остались только они, спрятавшиеся у фонтана ранним утром, и он хочет ее. Если бы она подошла, если бы прижалась к нему, он бы…

– Наверное, я мог бы вести себя осторожнее и благороднее, если бы ты перестала так смотреть на меня. Может быть. А может, уже слишком поздно, – признался он.

– Значит, вы так себя ведете, потому что я кажусь легко доступной, – горько сказала она.

Его брови сошлись.

– Что? Я никогда не говорил ничего подобного. – Он помедлил. – Enfin, ты можешь быть доступной. Если хочешь. Я не буду думать о тебе хуже. – Он украдкой бросил на нее взгляд, полный надежды. – Я не перестану уважать тебя лишь оттого, что ты хочешь заняться со мной сексом. Если отсюда возникла мысль о pute.

Она разрывалась между непреодолимым желанием ударить его и желанием полностью сдаться, чтобы стать… доступной. Чтобы ее просто уволокли в какое-нибудь темное и опасное место и чтобы на нее еще раз нарычали. Если работаешь с шеф-поваром, то это еще не значит, что ты обязана вступать с ним в сексуальную связь. Идиотка. Ты не должна каждый раз так реагировать на шеф-поваров.

– Но я… А что плохого в том, как я веду себя? В любом случае, что бы я ни делал, я это делаю, потому что ты такая… аппетитная.

Ее губы раздвинулись.

Его тоже.

– Ты сладкий, изысканный золотисто-коричневый десерт, нежно посыпанный фисташками. Я мог бы насладиться тобой с самой трепетной нежностью, с которой… – Его руки парили в воздухе, пока он это говорил. Она завороженно наблюдала, как рождались эти слова. Его язык касался зубов, губ… – Вот ты стоишь здесь, прямо передо мной, и словно хочешь, чтобы я воспользовался ситуацией. Но каждый раз, когда я пытаюсь сделать это, наталкиваюсь на какое-то силовое поле. И начинаю чувствовать себя как та собака с электронным ошейником, которую поманили чем-то очень вкусным, но невидимая ограда ее не пускает, удерживая на определенном расстоянии от вожделенной вкусняшки. – Он покачал влажной косматой головой. – Это заставляет меня умирать от желания.

Умирать от желания. Казалось, ее сердце выскочит из груди прямо в его ладони. Только подумать, что этот мужчина сходит по ней с ума, умирает от желания.

Он зажмурился.

– Вот, putain. Ты опять меня дразнишь.

Черт возьми! Она отступила на шаг и ударилась о покрытую жасмином стену. Лозы вцепились ей в волосы.

Он открыл глаза и посмотрел на нее, стоящую спиной к стене среди темно-зеленых лоз и белых звездочек. Она ощутила себя… пойманной. Лозы жасмина удерживали ее для него. Если бы сейчас он прижал ее к этой стене и поцеловал, она не смогла бы произнести ни слова протеста.

– О боже.

Габриэль вскочил на ноги, сунул руки в карманы и отошел от Джоли.

С каждой минутой на place становилось светлее.

В старом доме с синими, как море, ставнями открылась дверь. Из нее вышла сгорбленная женщина с белыми волосами. Следом бежала маленькая собачка. Габриэль еще раз вздохнул и взглянул на пожилую женщину, как утопающий смотрит на спасательный круг.

– Bonjour, Gabriel.

Ее глаза с любопытством скользнули по фигурке Джоли.

Он склонил голову.

– Bonjour, madame.

Старушка продолжала идти медленно и осторожно, оставив Габриэля с Джоли в их собственном мирке.

– А знаешь, как еще можно возместить кражу моей Розы? – сказал он через плечо, даже не поворачиваясь, чтобы ненароком не взглянуть на Джоли. – Впрочем, мы сможем поговорить об этом позже. Например, после полудня? Что ты делаешь в обед?

Джоли потерла локти, поняв, что выбираться из зарослей придется самостоятельно. Нежный аромат цветов навевал на нее такие соблазнительные картины, что ей не хотелось покидать это место. Она продолжала воображать, как Габриэль поворачивается и тихо подкрадывается к ней, погружает руки в лозы по обе стороны от ее головы, приближается губами к… Может быть, она смогла бы просунуть руки между лозами и превратиться в пленницу, предназначенную для него…

– Я думала, вы никогда никого не приглашаете пообедать или поужинать, – произнесла Джоли так сухо, как только смогла.

– О, я не приглашал тебя пообедать.

Она сжала губы и сделала шаг вперед.

– В эти часы я работаю, – прорычал он, защищаясь. – Ты как никто другой должна бы знать, сколько сил требует работа в трехзвездном ресторане.

Да, она помнила, как пахал отец до того, как он потерял третью звезду. Габриэля тогда уже не было рядом с ним, и никто не смог удержать ее для него. Потом отец впал в депрессию и вообще перестал являться в ресторан, что во всяком случае было лучше, чем буквально броситься на огромный мясной нож. С шеф-поварами иногда такое случалось.

– И где ты будешь есть? – спросил Габриэль.

Она слабо отмахнулась:

– Не знаю. Где-нибудь поблизости должен найтись хороший ресторан. – Он слегка повернулся и недоверчиво покосился на нее. – В котором не надо заказывать столик за полгода и платить целое состояние.

Джоли закатила глаза. Неужели он так и не понял, что она бы наслаждалась всем, что его изобретательный ум и умелые руки могут создать, если бы у нее была такая возможность?

Прямые сильные брови Габриэля сдвинулись.

– Тебе не надо платить в моем ресторане. Возможно, я не способен пригласить тебя куда-нибудь, но, putain, – его глаза загорелись странным порочным голодом, – у меня найдется, чем тебя попоточевать.

Габриэль Деланж! Для нее будет готовить сам Габриэль Деланж!

Если она бросится через этот маленький фонтан и поцелует его, будет ли это означать, что она подает ему непонятные сигналы?

Или впервые – однозначные?

– Зачем же отказывать тем, кто уже записан? – выдохнула она скрепя сердце.

Он нахмурился:

– Ты говоришь так, будто хочешь сидеть в зале за столиком.

Неужели сожаление промелькнуло у него на лице?

– А где, вы думали, смогу разместиться? – спросила она в замешательстве. – Там есть бар или что-то в этом роде?

– Я думал, ты сможешь пройти в кухню. – Он засомневался. – Конечно, там не будет очень удобно, – признал он, – и тебе придется есть стоя.

Его кипучая, животная энергия угасла, а руки сжались в карманах джинсов. Он становился все мрачнее, но, казалось, смирился.

– Смогу пройти в вашу кухню?

Джоли зажглась, как утреннее солнце, выскользнувшее наконец из-за столетних зданий и осветившее их маленький альков.

Взгляд Габриэля задержался на ее лице.

– А можно мне делать заметки? А фотографировать? Можно мне будет написать об этом?

Находиться в эпицентре места, где он работает, видеть все, что он делает. Не сдирать кожуру с грейпфрутов, пока не заболят пальцы, а иметь возможность наблюдать.

– Ты можешь делать все, что захочешь, – произнес он медленно. Он не двигался, только его взгляд снова и снова метался по ее лицу. – Я же тебе сказал. Все, что захочешь.

Глава 8

– Так-то ты наслаждаешься отдыхом? – мрачно и невнятно прогромыхал отец, когда она позвонила ему, и трубка замерла в ее руке.

– Я…

– Твои сестры мне сказали.

Его голос болезненно тянулся.

– Но я не… – Джоли остановилась. Конечно, как иначе сестры могут объяснить, почему ее нет рядом с ним в трудную минуту? Ведь ее отцу, стремящемуся к совершенству во всем, да еще и самовлюбленному, так безнадежно не хватает внимания. – Я занимаюсь книгой, папа. Реклама и все такое.

– И ты все подпишешь без меня? – спросил он с обидой в голосе.

Она потерла переносицу.

– Нет. Я… я обещала рассказать местным писателям о том, как пишу о кулинарии. Как устанавливаю контакты с шеф-поварами, как работаю с ними… Я не могу подвести ни их, ни издателя. Я знала, что Эстель и Флер собирались побыть с тобой.

– И никто не пожаловался, что у вас там нет настоящего шеф-повара? – прохрипел он.

– Конечно, они хотели видеть тебя, папа. – соврать получилось довольно непринужденно. – Но именно эта беседа была посвящена только описанию блюд, поэтому мы справились. Я отложу показ до тех пор, пока ты не почувствуешь, что сможешь его провести.

– Пока не почувствую… – Ее отец издал резкий звук, как обычно делал, когда кто-то из его подчиненных клал соус на тарелку в миллиметре от нужного места. – Я же сказал тебе, что не могу проводить такие показы!

«Но это же моя первая кулинарная книга! Это НАША кулинарная книга. Она заслуживает достойной рекламной кампании!»

Джоли прикусила язык. Она не должна расстраивать отца, не хватало только его истерик. Что, если волнение и стресс спровоцируют еще один инсульт?

– Не беспокойся об этом.

Ее взгляд был прикован к белым зонтикам на верхней террасе древней мельницы.

Великие шеф-повара! Общаться с ними невероятно увлекательно. Но иногда просто невозможно.

Может быть, так обычно и бывает: никто не становится великим, не будучи самовлюбленным эгоистом. И никто – возможно, за редким исключением, – не поднялся из небытия и ему не присвоили бы звание великого шеф-повара, если бы он не умел заставить других людей истекать слюной при виде его творений.

– Когда ты вернешься в Париж? – угрюмо спросил отец. – Или я должен переформулировать вопрос и поинтересоваться, вернешься ли ты вообще в Париж? Слишком занята книгой, я полагаю?

– Папа! – Однажды этот эгоцентрик уже потерял жену и дочерей после громкого скандала и трансатлантического развода. Потом лишился одной из своих звезд. А два месяца назад, после инсульта, он утратил и свои профессиональные навыки. Сердце Джоли терзалось из-за того, что он был так несчастен и одинок. Самое страшное – он перестал верить в успех, не полагался более на себя, хотя в этой вере он нуждался больше всего. – Конечно, я вернусь в Париж! Я пробуду здесь еще пару деньков.

Она надеялась, что за два дня уговорит Габриэля отказаться от иска. Может быть, вместо этого тот захочет обратить свою месть на ее обнаженное те… Она хлопнула себя по лбу. Очень сильно.

– Терпеть не могу находиться так далеко от тебя, папа, – сказала она, и ей стало стыдно за эту полуправду. Большую часть жизни она провела вдали от него, а он так почти никогда не был с ней рядом. Но ведь это же мать решила вернуться в Штаты после развода! Знаменитый трехзвездный ресторан отца вряд ли можно было перенести из Парижа вслед за ними. Да и мать, получив полную опеку, вряд ли захотела бы ждать, пока отец раскрутит ресторан в Нью-Йорке, а затем переедет в Литл-Рок, Арканзас, если ей вдруг этого захочется. Бренда Манон с дочерьми вернулась в свои родные места просто потому, что там жили ее родственники, а вовсе не потому, что хотела держаться так далеко от мужа, как только возможно. Но может, все, что ни делается, – к лучшему? Получилось, что родители уберегли дочерей от жестоких сражений друг с другом.

Джоли испытывала муки из-за того, что решила жить своей жизнью именно сейчас, когда ее отец, рядом с которым никогда прежде не было ни одной из его дочерей, так отчаянно нуждался в помощи и заботе.

– Я люблю тебя, папа, – сказала она уверенно, и он тихо вздохнул с облегчением. Ему так было нужно, чтобы люди любили его.

– Спасибо, pucette[51], – сказал он хрипло. – Ты всегда поддерживала меня.

В два часа дня Джоли вошла в переулок. Крепкий темноволосый мужчина с матово-смуглой кожей отступил, чтобы пропустить ее, но она помедлила, потому что ведь это у него в руках был большой ящик с бутылками и, с ее точки зрения, он имел право пройти первым. Кроме того, ни одной женщине не понравится, когда незнакомец такого роста оказывается позади нее в узком переулке. Конечно, такие страхи кажутся немного смешными, поскольку сейчас середина дня, да и поблизости есть множество готовых прийти на помощь людей, имеющих навыки работы с ножом. Но смуглый мужчина только поднял брови и вежливо ожидал, давая ей понять так, как это умеют только во Франции, что он из вежливости не может пройти первым, независимо от того, какой груз он несет. Поэтому первой прошла она. Аромат роз повеял над ней, и она оглянулась в поисках цветущих лоз, но ничего не нашла.

Первый, кого она увидела, заглянув в дверь кухни, был Габриэль. Макая пальцы в какой-то оранжевый порошок, он склонялся над тарелкой, пока почти не коснулся ее, и тогда осторожно подул так, что порошок упал на шоколадную спираль, лежащую на тарелке в отблесках пламени. Тело Джоли зазвенело, как струна. Вокруг него все работали так, будто обладали демонической скоростью, – су-шефы летали от одной тарелки к другой, заканчивая блюда, petits commis и практиканты готовили компоненты, и все были заняты приготовлением дюжин десертов, включенных в меню. Колышущиеся листки бумаги с заказами свисали с края металлической полки над головами работающих.

Габриэль передвинул десерт по стойке к выходу. Его губы отдыхали после того, как он поджимал их, пока дул, и лицо его было мрачным. Затем он поднял глаза и увидел Джоли.

И улыбнулся ей, и все морщинки разгладились и исчезли с его лица.

– Ты опоздала. Не говори мне, что у тебя опять были проблемы с машиной.

– Я думала, что здесь будет спокойнее, если я немного задержусь. Не хочу никому мешать.

Его брови сошлись.

– Ты и не мешаешь. Если я говорю, что ты можешь быть здесь, значит, так и есть. Должно быть, ты голодна. – Строгий взгляд. – Ты же не перекусила по дороге?

– Нет. – В предвкушении угощений Габриэля она даже не позавтракала. – Я умираю с голоду.

Его лицо наполнилось таким восторгом, что ее рот сам собой открылся и она замерла, ошеломленная. Что ж, он не был просто напряженным, непонятным или интересным. Он был настоящим и желанным.

– Замечательно.

Он схватил ее за обе руки и втащил внутрь. Его взгляд скользнул по ее губам, когда она оказалась рядом с ним.

Она вздохнула.

Но он выпустил ее руки и повернулся, чтобы взять ящик с бутылками у человека, стоявшего позади нее. О котором она совсем забыла.

– Мэтт, bonjour, – Габриэль потряс его руку, как только та освободилась, и с бесстрастной вежливостью добавил: – Мой кузен Мэттью Розье. Мэтт, это Джоли Манон.

– Манон? – нахмурился Мэтт, и в его карих глазах появилось любопытство. – Разве мы не сожгли когда-то чучело человека по имени Манон?

– Все мои экземпляры его меню, – поправил Габриэль, искоса бросив быстрый взгляд на Джоли, – а вовсе не настоящее соломенное чучело. Пьянка с кузенами оказала очень плохое влияние на мой уровень зрелости. Мэтт, это же было десять лет назад, merde.

– Pardon, – извинился Мэтт с полным отсутствием искренности и ухмыльнулся, наклоняясь и целуя Джоли в обе щеки. Запах роз повеял сильнее. Он исходил от его кожи или одежды, а сам жест испугал ее. Должно быть, он решил, что она знакома с Габриэлем лично, а не в профессиональном плане.

Насколько он прав?

– Спасибо. – Габриэль коснулся бутылок из темно-синего стекла, которые принес Мэтт, и Джоли увидела на них этикетку «Eau de rose»[52] с бросающейся в глаза буквой «R», первой буквой фамилии Розье, внутри цветущей розы. – Значит, весь урожай здесь?

– Последние розы мы собрали три дня назад. Наконец-то. Зима была такой чертовски холодной, что все запоздало.

В ворчливом голосе Мэтта угадывалось терпение, будто ему и вправду приносило глубокое удовлетворение его умение заставлять мир жить по его сценарию. Но всякий имеющий дело с природой, знает, что во Вселенной у человека существует один противник, который никак не поддается контролю.

– Хотел бы я выбираться чаще одного раза в неделю, чтобы помогать вам собирать розы, – сказал Габриэль. – Когда все мы были детьми, то должны были собирать цветы розы и жасмина, – объяснил он Джоли. – В те дни собиралось много людей, но мне кажется, большинство из них любило собирать цветы в субботу утром или, в моем случае, в понедельник утром. Есть нечто особенное в том, чтобы провести утро, собирая розы. Целый день на коже остаются масла. На следующий день после дня рождения Мэтта, помню, весь чертов клан был там, с похмельем, нет ли, – все равно. Это превратилось в традицию.

– Кстати о традиции. Если ты наткнешься на новое хорошее вино, которое еще никто не обнаружил, захвати для меня ящиков двадцать или около того. Погреб мужчины не должен пустовать, как мой на этой неделе.

– Конечно. А почему бы тебе не пойти поговорить с Рафаэлем? Обычно он ведет дела с местными виноделами, – сказал Габриэль совершенно дружелюбно, но его кузен бросил взгляд на Джоли и хохотнул без всякой причины.

– Рафаэль. В другой части кухни. Верно?

Мэтт сказал Габриэлю одними губами что-то подозрительно похожее на Bonne chance[53], и направился туда, где работал Рафаэль.

Габриэль открыл одну из бутылок розовой воды и вдохнул аромат, затем протянул Джоли, чтобы она могла сделать то же самое. Когда аромат роз наполнил ее снова, она подумала о том, что Габриэль находил удовольствие в каждом запахе и текстуре, которые входили в его мир. И для нее оказалось очень важно, что его первым побуждением было разделить удовольствие с ней. Он исчез на секунду и вернулся с белой курткой шеф-повара.

– Вот. Тебе лучше опять надеть это.

Он сам сунул ее руки в куртку, и мелкая дрожь побежала по всему ее телу от того места, которого коснулись его руки. Его движения были такими быстрыми, что он мог бы снять с женщины одежду за то время, которое понадобилось бы, чтобы сделать один пьянящий вдох его запаха, – когда же у нее перестанут возникать такие мысли? Он застегнул куртку и завязал на Джоли фартук, засунув завязки так, как сделал бы любой шеф-повар. Джоли почувствовала легкое прикосновение его пальцев к своему бедру через толстую ткань передника и брюки капри.

– В этом наряде я похожа на зефир, – сказала она уныло, пытаясь побороть желание вновь испытать его прикосновения.

– Ты выглядишь привлекательно. – Его глаза снова метнулись к ее губам. Сердце Джоли прыгнуло, но он только и сделал, что схватил ее и повернул к стойке, к тому месту, рядом с которым работал сам. – Подожди здесь. Enfin, не стесняйся ходить по кухне, если хочешь на что-то посмотреть. Можешь оставлять заметки и фотографировать что пожелаешь. – Он отошел, и ей показалось, что очертания его фигуры перестали быть четкими из-за огромной скорости, с которой он двигался. Внезапно он остановился, как сверхчеловек, которому нужно что-то сказать неторопливому смертному. Его взгляд пробежался по Джоли еще раз, и он улыбнулся ей медленной глубокой улыбкой. – Спасибо, что пришла, – сказал он и исчез.

Она слышала, как по пути к тому месту, где готовят острые закуски, он зовет своего брата, chef cuisinier Рафаэля.

Габриэль сказал ей спасибо за то, что она пришла? Пришла, чтобы ее накормил – так сказать, за кулисами – сам шеф-повар одного из лучших ресторанов мира?

Но… разве он не был высокомерным? Конечно, был. И разве его высокомерие не возникло благодаря его самым знаменитым кулинарным достижениям?

Молодая женщина протянула руку совсем рядом с Джоли и, пробормотав excusez-moi[54], открыла стальной шкаф. Там стояли самые разные пластиковые коробочки и бутылочки с этикетками, на которых было перечислено все, от cure-dents[55] до colorant rouge[56]. Молодой человек потянул ящик, в который упиралось колено Джоли. Она постаралась съежиться, вытащила блокнот и фотокамеру и позволила своей ручке порхать по бумаге.

Габриэль вновь появился через минуту и опять улыбнулся ей. Он и вправду выглядел очень счастливым из-за того, что видит ее в своей кухне.

– Я всем мешаю, – сказала она с сожалением.

– Ну что ты заладила? Не мешаешь. – Небольшое ворчание проскользнуло в его тоне, отчего по всей ее коже пробежали мурашки. – Сказал «побудь с нами», значит, действительно этого хочу.

Один из petit commis, как раз в этот момент тянувшийся к шкафчику, помедлил, с опаской глядя на своего шефа.

Габриэль сомкнул свои руки вокруг ее бедер и сдвинул ее на несколько дюймов влево, дав petit commis взять то, что тому было нужно.

– Впрочем, тебе, возможно, придется много двигаться, – признал он, и его голос прозвучал… настороженно. Тревожно? Конечно, нет. – На самом деле здесь нет такого места, где ты могла бы стоять, и никому бы не понадобилось именно там пройти. – Один из его больших пальцев уткнулся ей в бедро. – Если только ты не захочешь сидеть в моем офисе, – предложил он неохотно.

Ее сердце сжалось. Только не ссылка в офис снова. Только не стоять по ту сторону стекла, наблюдая, как из хаоса рождается совершенство. Только не быть защищенной от его жара и рычания, ароматов и звуков.

– Тебе так будет проще? – спросила она, хорохорясь.

– Нет. – Его руки крепче сжали ее бедра. – Нет, и я не ищу легких путей. Я поступаю так, как велит мне сердце.

Да. Одна только Роза, помещенная на обложку ее кулинарной книги, доказывала это. И все остальное, что он когда-либо делал со своей жизнью.

Но он не сказал, что Джоли должна поступать так, как хочется ему. Поэтому ей надо перестать думать о том, что если она окажется в его власти, то никогда не сможет снова стать собой.

Он сказал что-то грубое кому-то из своей команды, быстро взглянул на нее, и ее выражение заставило его задержать на ней взгляд. Слабая улыбка промелькнула у него на лице, и будто что-то пронеслось сквозь ее живот. Он пригнул голову.

– Возможно, я мог бы изменить своим принципам и один раз поступить так, как хочется тебе, – прошептал он и ухмыльнулся. – И мне кажется, вышло бы неплохо.

Джоли беспомощно смотрела на него. Он взял тарелку у официанта, одетого в черный фрак, поставил перед ней и сел напротив.

Он угощал ее. Высокомерный, грубый шеф-повар, который думал «ты и сама знаешь, что хочешь меня», ворвался в ее мир. Он поставил перед ней тарелку и взахлеб рассказывал, как создал это блюдо. Проверял ее реакцию. Затем оставил ее наслаждаться едой, пока сам продолжал работать со скоростью тасманского дьявола[57].

Сам он не съел ни кусочка. Он был слишком занят, оформляя тарелки и создавая волшебные блюда, которые мгновенно исчезали, унесенные одетыми в черное официантами, двигающимися с элегантной грацией. Он полностью отдавал себя работе, будто был не более высокого ранга, чем его одаренные су-шефы, или будто просто не мог удержаться. Он должен был удостовериться, что все сделано абсолютно правильно.

Это было похоже на мультфильм с супергероем. Размытые движения, суматоха – и вот город построен, мир спасен! Только вместо небоскребов в его городе была сказочная страна чудес. Единственные паузы в его движениях случались тогда, когда он оказывался рядом с ней. Чтобы предложить ей…

Карамель, которая таяла в ракушке…