Француженки не верят джентльменам Флоранд Лора

Блестящий шоколадный купол с золотыми блестками…

Сладкое прикосновение шершавого персика к губам…

Она не могла понять, почему каждый раз, когда Габриэль подвигал к ней свое новое творение, он казался таким… как бы сказать… жаждущим, нетерпеливым, внимательным, настороженным, почти застенчивым.

Шелк скользил по ее губам. Нежные, хрупкие текстуры таяли на языке. Паутинка невообразимой красоты рвалась под вилкой. Иногда ему приходилось заставлять Джоли разрушать очередное чудо, и он выхватывал у нее из рук вилку и решительно втыкал в еще одно фантастическое сокровище.

– Все сразу. Ты должна съесть это сразу, все ароматы вместе, прежде чем горячее остынет, а холодное растает.

Пока она не начала подумывать… а не вкушает ли она его сердце?

Утонченное, сложное, уязвимое сердце.

Рев взорвался, когда она смотрела на десерт, который он поставил перед ней. Бледно-зеленая раковинка, разрушенная ее вилкой, и свежие сладкие красные вишни, высыпающиеся, будто из раны. Рев не был обращен на нее, но она тянулась к этому грому, впитывая его.

Рычащее чудовище пожало широкими плечами, повернулось к ней и глубоко вздохнуло, когда увидело, какими глазами она смотрит на него.

– Тебе нравится?

– Ты прекрасен, – вырвалось у нее невольно.

От мальчишеского восторга его улыбка стала шире.

– Ты имеешь в виду это?

Он жестом указал на мраморную стойку, на ее десерт и на все, что было подано раньше или было предназначено для других.

– Я сказала именно то, что имела в виду.

Его рука застыла в середине размашистого жеста. Он повернулся, опираясь на мрамор, и нагнул голову. Она не могла видеть выражения его лица, поскольку он смотрел вниз, на свои руки, и был неподвижен. Казалось, он сильно потрясен, и что-то рождается из этого потрясения, и внутри его идет какая-то борьба. Наконец он повернул голову так, что смог бросить на нее взгляд, – беспокойный, встревоженный.

В ответ у нее на лице тоже появилось беспокойство. Что она делает? К чему это ее приведет?

– Вообще-то у меня есть пара свободных часов.

Он выпрямился, пошевелил затекшими плечами, поднял руки к белым пуговицам своей куртки. Все ее тело устремилось ему навстречу, как неуправляемый сорванец.

– Поговорим о той Розе, которую вы с отцом украли у меня?

Глава 9

В городе они брели рядом сначала по широкой лестнице с перилами, устланными древними, толще его руки, лозами, потом по пешеходной улице, столь узкой, что Габриэль мог вытянуть руки и коснуться противоположных стен. Старые арочные дверные проемы, окрашенные в синие, зеленые, желтые и пылающие оранжевые цвета, сочетались с прекрасными морскими оттенками жалюзи над ними. Кованые железные столы или деревянные, с шелушащейся краской, старые и расшатанные, стояли у дверей рядом с маленькими стульями и цветами в горшках, образуя уютные места для отдыха. На большой высоте между балконами были натянуты веревки, и на них висело белье, похожее на праздничные флаги.

Они вышли на плоскую, вымощенную камнем террасу, с одной стороны которой была усыпанная гравием площадка для boules[58]. У Джоли руки чесались сфотографировать играющих в петанк стариков, благородные платаны, летящий по воздуху серебристый шар на фоне глубокой синевы знаменитого Лазурного Берега. Но она удержалась, лишь позволила этой картине запечатлеться у нее в памяти и присоединилась к Габриэлю за столиком caf[59] с видом на новую часть города, лежащую ниже крепостных стен и доходящую почти до берега моря.

Габриэль заказал кофе, а она попросила Perrier[60]. Джоли чувствовала странную легкость и даже какую-то необъяснимую свежесть, несмотря на то что съела достаточно много. Габриэль создавал невесомые, вызывающие восторг творения, которые, казалось, состояли только из запахов, текстур, великолепия. Пожалуй, он никогда не полагался на простое использование слишком большого количества сахара или жира.

Когда они сели, напряжение в мышцах Габриэля начало медленно спадать. Собственное тело казалось ему все более тяжелым, и он даже подумал, что никогда не сможет подняться со стула. Но конечно, встать ему придется. Сегодня вечером его ждет интенсивная работа в течение по меньшей мере семи часов. И только потом он сможет отдохнуть и лечь спать.

– Вы когда-нибудь делаете Розу? – спросила она. – Я не видела ее в меню.

И в его кухнях тоже. Она не хотела признаться, какое тяжелое разочарование сжимало ее сердце из-за невозможности попробовать эту Розу из его рук.

Он покачал головой.

– Я не пользуюсь этим рецептом с тех пор, как твой отец украл его у меня в первый раз. Это… слишком больно.

Он посмотрел в сторону моря, усыпанного яхтами, похожими на драгоценные камни.

Она развернула салфетку с приборами, вспоминая немного яснее, каким он был в то время, когда ему было двадцать три: таким худым, что у него выпирали ребра, но зато всегда пылающим страстью. «Я потерял пятнадцать килограммов. И подругу. И выиграл звезду. И получил в награду такую гадость, какую только можно получить».

Конечно, ее отец тоже получил дерьмовую награду, несколькими годами раньше, когда жена развелась с ним и увезла Джоли с сестрами на другую сторону океана. Не так-то просто быть лучшим шеф-поваром. Кухня становится убежищем и наваждением. Она отнимает у тебя все. И многое забирает также у тех, кто любит или когда-то понимал тебя. За то, чтобы быть лучшим шеф-поваром, ты отдал слишком много, – все, что у тебя было.

Как бы Джоли ни была очарована звездными поварами, никогда в жизни она не захотела бы ни стать одной из них, ни доверить свою жизнь и счастье такому человеку.

Но в том-то и был парадокс, что счастье бьет из нее ключом потому, что она просто находится рядом с Габриэлем, а ведь он харизматичный, маниакально преданный работе человек. Даже повсюду окружающие их великолепные вьющиеся лозы жасмина, казалось, растут только для того, чтобы поймать их с Габриэлем, обвить и притянуть друг к другу, сплетая их тела в жарких объятиях.

– Итак, у меня появилась еще одна идея, – сказал Габриэль.

Она притаилась, ожидая продолжения. Его глаза метнулись на ее рот и задержались на долгие, полные досады секунды. Но затем подошел официант с кофе, и Габриэль схватил обеими руками маленькую белую чашку, будто поймал брошенный ему спасательный круг.

– Ты можешь написать кулинарную книгу для меня. Она будет моей. Это как раз то, что мне нужно. Я просто ненавижу сидеть и записывать рецепты. Если бы умел, то писал бы их вместо того, чтобы готовить. И не был бы так измотан.

Джоли печально улыбнулась.

– Без обид, – он сделал большой глоток кофе, – я знаю, что у тебя и так слишком много работы.

– Я не обиделась. – Ей захотелось отбросить внезапно возникшее желание сказать, что он может положить голову ей на колени и вздремнуть, если хочет. Она могла работать целый день, проводя исследования и делая записи, но по сложности и скорости ее работа и близко не была такой, как его. Кроме того, проводить исследования, то есть входить в кухни шеф-поваров, заставлять их говорить об их любимой работе, пробовать их яства и учиться их готовить, на самом деле все это для нее было игрой. Они потакали ей так, как никому из своих работников, и как, кстати, ее собственный отец никогда с ней не поступал. Она обнаружила, что как кулинарная писательница поставлена в другие условия, при которых исчезала та проклятая стеклянная стена из ее детства между офисом и кухней. И теперь она могла вступить в этот мир, жить в нем и на то время, что работала над рецептом вместе с шеф-поваром, получать его исключительное внимание.

– Я думаю о такой книге, в которой основное внимание будет уделено десертам. Но кто знает, может, будет интересно написать и вторую книгу, которую мы могли бы подготовить вдвоем с Рафаэлем. Но это подождет. – Габриэль помахал рукой, будто откладывая вторую книгу на будущее. Кофе начинал действовать, и энергия возвращалась в его тело.

В тело мужчины, который будет нависать над ней, учить ее…

И она будто понеслась по американским горкам, с головокружением, криками и машущими в воздухе руками. «Моя третья кулинарная книга будет книгой Габриэля Деланжа!! Боже мой! Боже мой! Бо-же-ж-ты-мой!»

А ведь эта кулинарная книга заставит их находиться в тесном рабочем контакте по крайней мере в течение года. И он подбросил мысль о следующей книге, значит, два года вместе с ним.

И она находит его таким страстным. Таким грубо, бесспорно, высокомерно страстным.

Она могла пуститься в путь по этой дороге, которая могла оказаться отнюдь не прямой. Она могла делать плавные изгибы обратно к тому дому, в котором не отца и мужа, но есть разбитая семья, рыдания и слезы.

Она сделала долгий глоток Perrier, чтобы избавиться от грустных воспоминаний, но вместо этого пузырьки ударили ей в нос.

– Ты будешь автором, – сказал он. – Мое имя будет служить названием книги. Об отчислениях мы договоримся. – Он махнул рукой, показывая, что этот вопрос будет легко уладить.

– Но сейчас я работаю над другим проектом, – медленно сказала она.

Он нахмурился:

– И сколько времени до его завершения?

– По плану до января следующего года, но я могла бы уже начать работу над вашей книгой. На самом деле, если вам удобно работать со мной, я бы взяла у вас интервью и для проекта «Французский вкус». Может быть, вы вспомните какие-то истории, и все, что захотите вложить в него. Эта книга – своего рода путешествие по всей Франции с помощью лучших шеф-поваров.

Наверное, она все-таки сможет выдержать длительное общение с ним? И не сделает того, против чего мать всегда предостерегала ее.

– Конечно. – Решительное движение его руки. – Мне бы этого хотелось.

Некоторое время она сидела молча, пытаясь понять его. Он провел ее по этому пути. От изысканной Розы, которая была причиной их встречи, до грубых прямых заигрываний. И до того, что теперь она чувствует себя так, будто разделась догола и танцует для него у шеста.

– Вы же помните, что я Джоли Манон?

– Да, и что я не должен разорвать на части твоего больного отца своим иском, – сказал он сухо. – Я это уже понял. Ты горишь желанием жертвовать собой ради него, а я сказал тебе, чего хочу от тебя. Полагаю, у тебя есть причины, по которым ты не можешь дать мне и это тоже? И если буду настаивать на этом, то стану плохим парнем, чудовищем?

– Плохим парнем, который позволил мне работать с вами над кулинарной книгой? – переспросила она недоверчиво. – С вами? – Она может в конце концов сделать такое, что будет плохо для нее самой, но едва ли сможет винить в этом его. Не его дело спасать ее от собственных эмоций; это ее дело. – Мне даже не верится. Будто сбывается мечта.

Чашка застыла перед его лицом. Когда он поставил ее на стол, мрачный взгляд исчез и усталость тоже, а синие глаза засветились, будто его только что снова наполнила энергия.

– Сбывается мечта? Vraiment?[61]

– В самом деле. – Она вздохнула, и следующий год протянулся перед ее мысленным взором, как собственная сказочная страна. Он мог бы посвятить всю свою жизнь поискам и не нашел бы более совершенного подарка для нее. Погоди-ка. Он посвятил свою жизнь поискам еще с того времени, когда ему было пятнадцать лет. Просто в то время он не знал, что подарок получит она. Ее глаза распахнулись, и она повторила: – В самом деле.

Он подался вперед, опершись подбородком на руки, врываясь еще интимнее в ее личное пространство. Его глаза стали почти такого же цвета, как море вдали.

– Хорошо. Я рад, что мои манеры улучшаются.

Сбывается мечта. Габриэль не знал, как говорить с ней после таких ее слов. Кулинарная книга. Взять все лучшее, что есть у него, и превратить в слова – она уже так замечательно сделала это для своего отца. Сделала его эфемерную жизнь вечной, оттиснув на ней печать бессмертия. Или ценности, во всяком случае.

Габриэль осознал, что только что попросил Джоли сделать его бессмертным, а она ответила на его просьбу так, будто он предложил ей самый волшебный дар, который только может дать ей мужчина. Будто то, что он собирается вручить ей все самое прекрасное в своей жизни, все, ради чего он загонял себя, и было на самом деле самым чудесным даром, который она могла бы попросить.

Что же ему с этим делать? Он хотел ее с того первого момента, когда повернулся и увидел ее маленькое фисташково-золотое существо, смотревшее на него с таким откровенным восхищением из двери его кухни. Не то чтобы он хотел ее только для секса, он же не идиот. Он думал, что она симпатичная и сексуальная. Putain, но ему бы очень хотелось, чтобы у него была симпатичная маленькая подружка, которая бы так смотрела на него. Не только для секса, но чтобы она просто была рядом. Чтобы он мог улыбаться ей. И получать улыбку в ответ. Заставлять ее переворачиваться во сне и класть руку на него, бормоча что-то загадочное, но доброжелательное, когда он скользнет в кровать в час ночи, – и все это вместо мрачной пустоты, которая обычно встречает его. Секс с ней должен быть великолепен, особенно если подумать о ее соблазнительных бедрах, все время дразнящих его. Но даже в своих фантазиях он искал новые способы завоевать ее. Способы заполучить, пленить ее. И может быть, ему даже удастся не потерять ее.

Он сразу понял, что попытки удержать такую девушку насильно ни к чему не приведут. Женщины переставали быть очаровательными и становились враждебными и разочарованными, когда понимали, каковы его рабочие часы. Но он не хотел прекращать попыток добиться невозможного, которое однажды могло бы стать прекрасным.

С Джоли все началось большей частью как развлечение. Возбуждающее, дразнящее.

А теперь она протянула свою тонкую руку и сомкнула пальцы вокруг его сердца.

И просто держала его. Как же он может двигаться, продолжать спокойно жить и работать, когда она вот так сжимает его сердце? Он боялся, что, если слишком быстро поднимется из-за кофейного столика или слишком быстро пойдет и обгонит ее, его сердце просто будет вырвано у него из груди.

Хотя было очень трудно идти так же медленно, как она. Он видел, что у нее хороший длинный шаг для женщины ее роста. Но он привык проводить свой день со скоростью урагана.

Наверное, со стороны он выглядел смешным. Но она могла буквально вырвать сердце из его груди, сделай он хоть одно неверное движение.

– Не думаю, что могу принять ваше предложение, – внезапно сказала она, резко опуская плечи.

Почему, черт возьми, женщины всегда так изощренно воздействуют на него? Что с ним не так?

– Мой отец плохо чувствует себя после инсульта. В эмоциональном плане, я имею в виду. Я просто не могу оставить его одного в Париже.

Габриэль снова почувствовал душевную муку от сострадания к Пьеру – тот совсем один, и даже руки толком не работают, не дают ему воплотить свои мечты, – но поборол ее с гневным рычанием.

– Послушай, у него была жена и три дочери. – Что было гораздо больше всего, что Габриэлю когда-либо удавалось получить в своей жизни. Если бы он не отдал Пьеру столько своих физических и душевных сил, то, скорее всего, подруга, с которой Габриэль был шесть лет, не бросила бы его тогда. И к настоящему времени, вероятно, у него тоже была бы бывшая жена и три дочери, живущие на другом краю мира. – Если у него не осталось никого, кроме тебя, чтобы заботиться о нем, то виноват в этом только он сам.

И только ты сам и будешь виноват в том, – сказало его темное, мучительное сострадание, – что останешься совсем один, и люди даже не захотят разделить с тобой скромную трапезу.

«Merde, какого дьявола ты никак не заткнешься?» – прорычал Габриэль своему внутреннему голосу.

Фисташковые глаза Джоли потемнели. Она уставилась на свои руки.

– Ты можешь ездить к нему, – резко сказал Габриэль. – Я не держу тебя в плену. Но было бы хорошо, если бы ты проводила здесь хотя бы половину недели.

«Видишь, каким лапочкой я могу быть? Прямо-таки принц в рыцарских доспехах, а?» – мысленно ликовал он. Вероятно, она не оценила этого. Откуда ей знать, каким ворчливым и жадным он себя чувствовал, заставляя себя отпустить ее к отцу. Salaud. Меньше всего на свете хотел бы Габриэль делиться чем-то прекрасным с ним. Он даже не знал, хватит ли ему храбрости. Раз он боится, что она вырвет сердце из его груди, если он слишком быстро встанет, то что же будет с ним из-за ее шестичасовой поездки на скоростном поезде? Да еще из-за поездки к Пьеру Манону, который сумел выкрасть все самое лучшее из жизни Габриэля и присвоить себе. И в придачу у Пьера есть преимущество, – он ее отец.

– Думаю, в любом случае у меня не останется времени возиться с тобой в пятницу, субботу и воскресенье, – резко сказал Габриэль и сразу же обругал себя. Будто она, дочь Пьера Манона, еще не поняла, какие паршивые, одинокие выходные будут у нее с таким парнем, как он. «Замни это, ты, идиот с плохим характером. Ты так жалок, когда строишь из себя принца», – сказал внутренний голос.

Но Джоли сжала руки на столе, будто закрывала ими нечто восхитительное и дразнящее. Она снова посмотрела на него, и ее глаза были… голодными. Живыми. Мрачность была смыта страстью.

– Вы действительно хотите этого? – произнесла она. – И на самом деле позволите мне написать кулинарную книгу вместе с вами? Я Джоли Манон, вы не забыли?

Да, и это дало ему порочный и бодрящий прилив ощущения победы из-за того, что он думал, как будет здорово отнять ее у отца. «Ха, слушай, ты, ублюдок, ты можешь потерять самое лучшее, что у тебя есть, и в этот раз она станет моей», – голос радостно клокотал. Нет, он должен подавить это чувство. Напомнить себе, что не такое уж он чудовище, чтобы позволить старой битве с Пьером снова повлиять на его жизнь. Ничто не замарает его отношение к Джоли, которое испытал задолго до того, как узнал, кто она. Будь он проклят, если причинит ей вред, она и так настрадалась рядом с властным отцом и взбалмошной матерью – эта красавица заслуживает лучшего обращения.

Но он вообще такой – всю жизнь старается делать для людей только лучшее.

И он всегда думал, что люди заслуживают большего, чем он мог сделать для них, не прилагая усилий.

– Дочь Пьера, – сказал он. – Я знаю. Я видел, что ты сделала для него.

«Я был бы в восторге, если бы ты в книге боготворила меня вместо него».

Она наклонилась вперед, достаточно близко для поцелуя.

– И вы сделаете свою Розу для меня? – спросила она вполголоса. – Мы могли бы снова ее использовать. Я могла бы рассказать историю о том, как вы впервые создали ее, когда работали на папу, и…

Он тяжело откинулся на стуле, оказавшись на расстоянии метра от нее и ее губ, которые, казалось, были готовы к поцелую.

– Нет. Розу – нет.

И не называй его «папа». Это заставляет меня чувствовать себя так, будто я душу кого-то. Себя, может быть.

Ее лицо вытянулось, что было достаточно плохо. Но потом она посмотрела почти с облегчением, что заставило его прищуриться. С облегчением, почему? Чего она избежит, если он не сделает Розу для нее? То, что произошло с Розой, разбило ему сердце. Какую же власть может Роза иметь над ее сердцем?

Габриэлю нравилась мысль, что у него есть власть над Джоли – его иск. От этой мысли все у него внутри стало жадным, зарокотало и начало подзуживать его наброситься на нее прямо сейчас.

И перекатить ее под себя в кровати, находясь в кромешной темноте. И никто не сможет спасти тебя от меня, даже ты сама.

– Так что, договорились? Я откажусь от иска, а ты напишешь со мной кулинарную книгу. Я пошлю одного из кузенов выложить денежки за квартиру, в которой ты сможешь жить где-нибудь поблизости. У кого-нибудь что-нибудь найдется.

Разве один из его кузенов не собирается на год перейти в парижское отделение фирмы «Ароматы Розье»? Может быть, удастся договориться с ним.

Джоли прищурилась, глядя на него.

– Вы хотите держать ваш иск над моей головой все то время, что мы будем работать вместе?

– Нет. Тебе надо позвонить своему агенту, поскольку я уже жду не дождусь, когда смогу вместо иска держать над твоей головой законный контракт на книгу.

Джоли поднесла Perrier к губам и сделала большой глоток прямо из горлышка. От этого ему захотелось положить свою руку ей на горло, чтобы почувствовать, как оно задрожит, когда прохлада скользнет в него.

– Это приятно слышать, – сказала она мечтательно.

Глава 10

Джоли потянулась за сумочкой, но Габриэль, сдвинув брови, так быстро прикрыл счет рукой, что у нее не было никакой надежды увидеть сумму, – он заплатил сам.

– Вы только что угостили меня фантастическими блюдами. А ведь чтобы приобщиться к высокой кухне, люди заказывают столики за полгода и летят через полмира, – сказала она сухо, пока они вставали. – Самое меньшее, что я могу сделать, это купить вам кофе.

Он схватил ее руку, будто боялся, что она что-нибудь ею сделает. Их пальцы сомкнулись. У нее перехватило дыхание, когда тепло его слегка шершавой ладони разошлось по всей ее коже. А он всего-то держал ее руку. Ей захотелось стать очень гибкой, чтобы обвиться вокруг него спелой виноградной лозой.

– Тебе не нужно платить мне тем же, – доброжелательно сказал он, направляясь по булыжникам place к ее краю, откуда можно было видеть город. Спускаясь по склону, город постепенно становился все более и более современным. Здания эпохи Возрождения у подножия шестисотлетних крепостных стен сменялись постройками семнадцатого и восемнадцатого веков, а потом, вдали, начинались современные дома. – Ты женщина. У дочерей Евы испокон веков существовали другие способы выразить благодарность. Можешь вести себя не так строго и официально?

Она, снова прищурясь, взглянула на него. Он посмеивался, глядя на пляж, спускающийся в море.

– Всем известно, что люди расслабляются и кокетничают на свиданиях.

Она попыталась выдернуть руку.

Он сжал сильнее.

– Прости. Иначе, боюсь, ты бы не поняла, что это свидание.

Высвободить руку рывком оказалось выше человеческих возможностей. Его пальцы были гибкими и теплыми, но крепкими, как сталь.

Она ощутила всплеск сильного желания и такого же сильного страха. Его сексуальные заигрывания она легко могла игнорировать, отказываться от них, отклонять как приводящие в ярость своим высокомерием. Но это было чем-то более серьезным и слишком нравилось ей, хотя не могло никуда привести.

– А мне казалось, это деловая встреча. Или, может быть, шантаж.

– Да, я понял, – сказал он с мрачной суровостью. – Вот почему я хочу все прояснить.

Она опять попыталась выдернуть руку. Могла ли она признаться самой себе, что причина, по которой она снова и снова пытается выдернуть руку, заключается в том, что она всегда испытывает сильное возбуждение, когда его цепкие пальцы удерживают ее? Когда, например, бьется, как птица, не может получить свободу.

Его рука снова сжалась.

– Ты перестанешь дергаться? Ты заставляешь меня нервничать, когда так делаешь, – заявил он.

Нервничать? Его профиль все еще был обращен к ней, но выражение сменилось на более серьезное и стало не очень-то счастливым.

– Зачем вам нервничать? Ждете, что я стукну вас или сделаю еще что-нибудь, если высвобожу руку?

Он покачал головой и не ответил. Только ласково потер большим пальцем костяшки ее пальцев.

Она сглотнула, поскольку один этот крошечный жест превратил все кости в ее теле в нечто мягкое и гибкое, с чем он мог бы делать все, что хотел. А этот запрещенный прием заставлял ее нервничать. Насколько же легче, веселее и безопаснее было просто вступать с чудовищем в словесную перепалку! Теперь же они говорили о совместной работе, держась за руки. От этого все становилось более сложным, влекло непонятные последствия.

– Разве тебе не надо отдохнуть перед вечерней работой?

Ее удручала его крайняя усталость, которую она заметила за столиком caf перед тем, как он выпил свой кофе и обрел второе дыхание. Вдобавок, вероятно, он не так опасен, пока спит.

Он взглянул на нее сверху вниз.

– Ты таким способом предлагаешь пойти ко мне или к тебе или опять хочешь дать мне почувствовать себя собакой с электронным ошейником, которую удерживает невидимая стена?

Ладно, возможно, где-то глубоко в ней жило сомнение, а не понравится ли ей переместиться вместе с ним из сухого полуденного жара в интимную, затененную прохладу комнаты с кроватью. Но разве обязательно ему надо быть столь чертовски прямолинейным! Разве с женщинами на первом свидании говорят об этом? И почему это так ее возбуждает? Она стиснула зубы и опять рванулась.

– Хочу, чтобы ты немедленно отпустил мою руку. Кроме шуток.

Его большая рука стала тверже.

– Нет. Серьезно.

На terrain de boules[62] сталь шлепалась на землю, а затм с мягким звоном ударяла по стали. Кто-то одобряюще хмыкал, кто-то слал проклятия из-за проигрыша. Аромат сосен дрожал в полуденном мареве, и смола, вытекавшая из деревьев, в тени которых проходил матч, спекалась от жары.

Джоли подумала о своей пойманной руке. А потом повернулась к нему, шагнула на низкую каменную стенку, уберегавшую их от падения с крепостной стены, и поцеловала его. Что касается установления рабочих отношений, это был, может, и не лучший поступок, но зато, черт возьми, какое удовольствие она получила!

Он издал удивленный звук и выпустил ее руку. Теперь обе его руки могли сомкнуться вокруг нее. Одной рукой, лежавшей у нее на пояснице, Габриэль прижимал Джоли к себе, заставляя ее выгнуться.

Восторг охватил ее, и она забыла, зачем приехала в этот городок. Она ощущала силу, которая удерживает ее, не дает упасть. И еще мгновенный отклик его губ и тела. После первой секунды удивления он принял ее беспрекословно, будто уже ожидал, что она прильнет к нему. Возбуждение волной окатило ее, а затем все мысли пропали из-за того, что его губы делали с ее губами. Его объятия стали крепче, когда он углубил поцелуй.

Она могла бы целовать его вечно, с пряным наслаждением и долгим, роскошным удовольствием. Она и не подозревала, что существуют такие ощущения: тепло и уют. Она и не подозревала, что для этого ей следует выбрать более уединенное место, чтобы никогда, никогда не пришлось бы остановиться.

Но они должны были разъединиться, потому что стояли на виду у полудюжины стариков, а еще и тех, кто сидел на двух террасах caf, а еще и всех тех, кто случайно посмотрел бы на них из нижней части города. Многие, вероятно, узнали Габриэля. Ей потребовалось сделать усилие, чтобы отвести голову в сторону и постараться дышать спокойно.

Синева горела в его глазах. Джоли не могла выдержать такого взгляда. Это разгоравшееся в нем пламя заставляло ее чувствовать себя так, будто только он и удерживал ее от падения со стены.

Она подняла освобожденную руку и помахала ею, но почти без сил и совсем не так легкомысленно, как хотела бы.

Он напрягся, и его руки крепче сжали ее бедра. Его лицо стало суровым. Даже холодным. Почему?

– Как ты посмела так посмеяться надо мной, – решительно сказал он и выпустил ее. Потом повернулся, сделал шаг и остановился, рывком повернувшись к ней лицом. – Дай мне опять свою проклятую руку.

Она смотрела на него, желая понять, что же происходит у него в голове.

Потом посмотрела на свою руку и согнула ее. Она вдруг показалась ей маленькой, но способной на все. Счастливая рука. Она ей понравилась. С этой рукой она получила много радости. Рука была ее, и Джоли никогда раньше не понимала, как можно доверить ее кому-то. Она посмотрела на его протянутую к ней руку, большую, открытую, требовательную, с маленькими мозолями у основания пальцев и на кончиках.

Она решилась очень медленно просунуть свою руку в его руку, потому что покорность сделала ее иной. Будто сперва Джоли раскололась на тысячу осколков, каждый из которых засиял незримым волнующим светом, а потом все они собрались и создали новую, чудесную Джоли, которую она и сама не могла уже узнать.

Он немедленно сомкнул свою руку вокруг ее руки. И мгновение смотрел на свои руки.

Напряжение в его теле спало, и губы расслабились в кривой улыбке.

Странное, глубокое удовлетворение наполнило ее. Ей нравилось, что ее рука зажата в сладком плену там, в его руке. Она уже жалела, что поцелуй – это один из действенных способов манипуляции, которым ей случалось пользоваться и который она решила пустить в ход и теперь. Кажется, он догадался о ее планах и не поддался на провокацию, хотя больше всего на свете ей хотелось прижаться к нему снова и поцеловать его еще хоть чуть-чуть.

Но…

– Габриэль.

Он улыбнулся, и она заметила, что он очень доволен. Неужели то, что она произносит его имя, делает его таким счастливым? От этого она снова растаяла и чуть не забыла, что хотела сказать. О да.

– Я действительно очень-очень хочу сделать эту кулинарную книгу с вами… с тобой.

Его рука согнулась. Улыбка стала увереннее, шире.

– Спасибо.

– Но я не знаю, могу ли я рисковать нашими рабочими отношениями ради секса.

Он остановился как вкопанный, открывая и закрывая рот. На секунду его рука так сильно сжала ее руку, что она пискнула, чтобы напомнить ему, что она не мячик для снятия стресса. Он отпустил ее. Отпустил ту руку, которую совсем недавно так настойчиво требовал.

– Tu te fous de moi?[63] – недоверчиво сказал он.

– Я на самом деле хочу сделать эту кулинарную книгу, – умоляюще сказала она.

И как же мне работать с тобой в течение года, и держатся с тобой за руки, и, возможно, делать много чего другого, и не влюбиться в тебя? В высокомерного шеф-повара, который никогда не перестает работать и не перестает думать, что он самая важная шишка?

– Джоли! Одно не исключает другого. А наоборот, может все улучшить, je t’assure[64].

– Но у нас может не получиться. Я более чем уверена. И тогда твоя кулинарная книга будет загублена.

Такая мысль повергла Джоли в шок. Ведь речь идет о кулинарной книге самого Габриэля Деланжа! Судьба дает Джоли шанс отдавать все свое внимание его блюдам в течение целого года. Узнавать, о чем он думает, когда готовит. Ночи напролет подбирать единственно верные слова. Но как она сможет сопротивляться сочетанию его сексуального бесцеремонного рева с его изысканной, бессловесной поэзией, проникающей глубоко в ее душу?

– С твоим стремлением к успеху нужно смотреть шире, – настойчиво сказал он. – Если у тебя есть шанс получить все целиком и приобщиться к совершенству, никогда не бери половину чего-нибудь только потому, что так спокойнее и безопаснее.

Она закусила губу.

Его кулак сжался у его бедра, когда он сосредоточил внимание на ее губах.

– А почему ты думаешь, что у нас не получится? – спросил он враждебно, будто готовясь к атаке.

Она сморщила носик, как бы извиняясь, и ударила себя в грудь кончиками пальцев.

– Из-за тебя? – Габриэль выглядел ошеломленным.

– Я не очень хорошо умею строить отношения.

Погоди-ка, он говорил о ней или о себе, когда сказал «целиком и в совершенстве»? Или же видел их обоих вместе? Целиком и в совершенстве? У нее в животе что-то ухнуло.

– Ты не очень хорошо это умеешь?

– А что, ты тоже?

– Так все говорят. – Он сразу закрылся. – Хотя я и стараюсь изо всех сил.

Она изучала его лицо, на этот раз с любопытством. По ее опыту, повара не очень-то хорошо знали свои сильные и слабые стороны.

– Это все из-за моих неудачных рабочих часов. – Он поежился, сводя большие плечи, стиснул челюсти и скрестил руки. – А может быть, из-за моего чудовищного нрава, не знаю.

– А-а.

Да, всепоглощающий характер работы вполне мог стать убийцей близких отношений. Вот и ее собственная семья не выжила в ритме современной гонки за успехом.

– А как насчет тебя? – Он бросил ей вызов.

– Я не знаю. – Ее брови сошлись. – У меня просто не получается.

Габриэль втянул ее в один из тех крошечных переулков, в каких, казалось, были только цветы и балконы, и остановился перед узкой каменной лестницей, которая вела на второй этаж к крошечной деревянной двери в виде арки, полностью задрапированной красной геранью. Он сел на лестницу и, притянув Джоли, повернул ее к себе лицом и поставил между своих колен.

– Джоли, – его голос стал низким и нежным, а тихие рычащие звуки показались ей ласковым мурлыканьем спящего льва, – если ты думаешь, что не очень хороша в сексе, я… могу обращаться с тобой лучше, чем ты, кажется, думаешь.

Его пальцы мягко потерлись по внутренней стороне ее запястья и вызвали трепет чувствительной кожи и сухожилий. Она покачнулась в ответ на ласки, ее тело налилось, отяжелело и попыталось убить ее волю и погрузиться в негу.

– Я не так уж беспокоюсь о сек…

– Поцелуй меня еще раз. – Он притянул ее к себе, и она не оказала никакого спротивления. – Возможно, тебе понравится, – он легко провел губами по ее губам, раздвигая их, – то, как я манипулирую тобой. – Он нежно взял зубами ее нижнюю губу. Выпустил. Овладел ее ртом медленным, нежным скольжением своего языка.

Ступенька под ее ногой была неудобной. Единственной точкой опоры был он. Она прижала руки к его бедрам и опустилась на него, и край ступеньки впился ей в голень.

Он выгнул руку, просунул под ее бедра и притянул ее ближе к себе, сняв вес с голени. Она не могла оторваться от поцелуя и не могла прервать его. Она будто оказалась в лабиринте чувственного наслаждения и могла бы остаться там навсегда, затерявшись в его глубинах.

В этот раз не было никого, кто мог бы увидеть их в этом переулочке, кроме рыжего кота, дремавшего на одном из балконов над ними. Казалось, они могли целоваться здесь, в укрытии из цветов и камня, до конца времен.

В самом деле, если бы кто-то сказал ей, что мир идет к концу, то только это она и хотела бы делать в оставшуюся часть своего времени: оставаться и целовать Габриэля здесь – в тенистом цветущем переулке – до самого столкновения с кометой.

– Ты на вкус не сладкая и золотая, – сказал он с удивленным, грубым смехом. – Ты на вкус не… – он не мог правильно связать фразу, его слова прерывались ласками, покусываниями и глубокими-глубокими поцелуями, – ты ни на что не похожа из того, что я когда-либо пробовал раньше.

Он притянул ее к себе еще крепче. Другую руку запустил ей в волосы, вытаскивая их из заколки и в спешке дергая за них. Она едва слышно всхлипнула, запаниковала, попыталась отогнать от себя ту негу, которая обволокла ее. Он дотронулся зубами до ее нижней губы, слегка прикусывая и нежно, но настойчиво поглаживая языком, и втянул ее в свой рот. Он явно любил открывать совершенно новые ароматы.

Ее руки впились ему в плечи и мяли их, отталкивая, хотя она держалась за него все крепче, пытаясь вырваться из чувственных ощущений. Но вместо этого она все больше погружалась в океан, которым был для нее Габриэль. Она не могла найти огонек, который выведет ее на поверхность. Она могла найти только его, Габриэля, и силы ее были на исходе.

Он приподнял ее и посадил верхом на себя, но она упиралась, поскольку оказалась еще более доступной для него.

Ощутив давление его возбужденной плоти, она отпрянула, растерялась и едва не запаниковала. Ее дыхание стало тяжелым, и он тоже задохнулся от внезапного разделения их губ. Она хотела снова прильнуть к нему, чтобы загладить свою вину за этот разрыв. Извиваясь, она пыталась сдвинуть свои бедра с него.

Его пальцы сильно впились в ее ноги. А потом он снял ее с себя, посадив боком себе на колени.

– Прости. – Его голос был хриплым. Он уложил ее голову на свое плечо, поглаживая рукой. – Это было… было слишком много для тебя? – Его рука обвилась вокруг ее талии. Другой рукой он гладил ее волосы, но каждые несколько секунд его руки напрягались. Пальцы входили глубже в толщу ее волос, и он должен был заставить себя прекратить натиск. – Боже, ты великолепна на вкус. Putain. Еще одна попытка доказать, что я не чудовище, пошла в… провалилась к чер… не удалась. – Он засмеялся с каким-то отчаянным сожалением, прижавшись лбом к ее макушке.

Она не должна позволять ему гладить ее волосы так нежно и прижимать ее к себе так уютно, что она почувствовала себя в безопасности. Почувствовала себя укрытой от опасности, исходящей от него самого. Это его объятие было гораздо более интимным, чем просто поцелуи. Более уязвимым, чем даже раскрепощенный секс, секс с чудовищем. И все же оказалось, что его поцелуи уже разрушили всю ее оборону, и теперь она отчаянно нуждалась в его крепких объятиях, пока сама не обретет силу и окончательно не придет в себя. Она не могла заставить себя поднять голову, соскользнуть с его бедра и встать на ноги.

Почему бы ей не дать ему сделать это? Ведь еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой красивой и высоко ценимой. И разве сейчас ей нельзя почувствовать себя такой? Даже если это опасное чувство. Женщина может привыкнуть желать этого слишком сильно. За подобное чувство женщина может даже отказаться от части своих убеждений.

Он гладил ее медленнее, нежнее, все больше контролируя свои действия.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга молодого автора из Новосибирска содержит в себе стихи и рассказы. Основная тематика произведен...
Кому не приходилось быть слушателем родительских жалоб, что вот, в сыне или дочери неожиданно открыл...
Кому не приходилось быть слушателем родительских жалоб, что вот, в сыне или дочери неожиданно открыл...
В книге представлены избранные статьи и фрагменты научно-педагогических трудов великого русского пед...
В книге представлены наиболее интересные статьи, фрагменты трудов, письма, дневниковые записи велико...
В этой книге собраны тысячи изречений ученых, писателей, философов, политиков, общественных деятелей...