Джентльмены чужих писем не читают Горяйнов Олег
– Позволите с вами посидеть, сеньор Ореза? – спросил Иван.
Ореза ногой подтолкнул в его сторону белый венский стульчик, а рукой подвинул к нему бутылку.
Иван плеснул себе огненной воды, чокнулся с папашей и осушил бокал до дна.
– Вот она у нас какая, – пожаловался Ивану сеньор Ореза и знаком велел ему наполнить свою и его посуду. – Ты уже, небось, жалеешь, что с нами связался?..
– Отчего же мне жалеть об этом? – спросил Иван, про себя не преминув заметить, что множественное число местоимения первого лица здесь как бы не при чём.
– Твое мужское самолюбие должно быть ущемлено таким её поведением. Вечно шляется где-то…
– А что, есть основания из-за этого беспокоиться? Она же ведь поехала в университет, как я понимаю?
– Основания, – криво усмехнулся папаша. – Университет… Когда ни черта не ясно, будешь тут беспокоиться… Но к тебе это, пожалуй, отношения не имеет. Или имеет? Надо выпить и разобраться.
Выпить, выпить, передразнил его Иван. Про себя. Тебе бы только выпить, старый алкаш. А небось не знаешь, что у ней в ящике стола меж трусов и бюстгальтеров лежит подарок, который как махнет – пол-Акапулько без окон останется…
Он не удержался и спросил:
– Вы… вы подозреваете её в чем-нибудь нехорошем?
– Я?
– Вы.
– Я, – Ореза нагнулся к Ивану, – ни-ког-да ни-ко-го ни в чем не подозреваю. Иначе я в первую очередь подозревал бы тебя.
– В чём? – Иван постарался рассмеяться, но получилось какое-то невнятное перханье.
– Например, в том, что ты – русский шпион, амиго!
Воцарилась пауза. Иван покрепче ухватился за свой бокал, чтобы не пролить ром на светлые брюки, а папаша Ореза покачивался в кресле-качалке, уставив остекленелые глаза на своего будущего зятя.
Так прошла минута или около того. Наконец сеньор Ореза, сполна насладившись видом обескураженного Ивана, откинулся на спинку кресла и оглушительно захохотал.
Иван отёр пот со лба.
– Ну и шутки у вас, – пробормотал он. – Как у одного моего знакомого боцмана…
– Что, напугал я тебя? – спросил довольный Ореза. – То-то же.
– Вы все-таки предупреждайте, когда шутите, а когда всерьёз говорите…
– Да ладно, парень. Что значит – всерьёз? Ты же не думаешь, что я сошёл с ума и действительно решил, будто ты – русский шпион?..
– Этак я, конечно, не думаю, но всё же..
Ореза протянул свой бокал и чокнулся с Иваном.
– То есть, козе понятно, что ты – шпион, – сказал он, посмотрев Ивану в глаза, – но, разумеется, не русский, а… – вот какой?..
Иван поперхнулся ромом.
– Опять шутите? – спросил он, откашлявшись.
– Паренёк! – сказал Ореза. – Парнишечка! – он достал откуда-то клетчатый носовой платок и трубно высморкался. – Ты случайно не знаешь, как называлась должность, с которой я ушёл на пенсию?
– Знаю, – сказал Иван, решив больше не темнить с этим коварным человеком. – Мне Габриэла сказала.
– Неважно, кто тебе это сказал – Габриэла или директор сервисио секуритате твоей страны…
– Боливии? – Иван решил немного поиграть.
– Какая на хер Боливия, паренёк! Какая на хер Боливия! Ты думаешь, мне, с моей бывшей профессией и моими теперешними связями, понадобилось много времени, чтобы установить со всей достоверностью, что никогда в Боливии не было человека по имени Иван Досуарес, подходящего под твое дурацкое описание?.. Мне на это понадобился – день! Вот так вот.
– Боливия – страна большая, – сделал Иван жалкую попытку возразить. – Там семь с половиной миллионов жителей…
– Да, да. Ещё расскажи мне, какой там климат, и в каком году пришёл к власти Пас Эстенссоро. Не надо мне лапшу на уши вешать, паренёк. Не сомневаюсь, что ты в Большой Маньянской Народной Энциклопедии прочитал всё, что нужно знать об этой стране. Только вот что: ежели ты мне сейчас перескажешь эту статью, то ни ты, ни я умнее от этого не станем.
По ту сторону Земли кому-то сильно икнулось, потому что Иван про себя помянул своё ГРУшное начальство самым матерным из всех известных ему выражений. К чему его не готовили, это к тому, что папаша невесты расколет его на счёт “раз”. И что теперь, спрашивается, делать ему на счёт “два”? Пришить папашу? Или – через штакетник, и в горы, как Зорро?.. Питаться кактусами и стручками дикой папайи, по ночам грабить проезжающие кибитки, раздавая бархатные камзолы бедным индейцам из окрестных деревень?..
Отловят на хер.
Ореза опять велел ему наполнить их бокалы, и они сделали по большому глотку.
– У тебя такой вид, – сказал он Ивану, – будто я уже позвонил в контррррр… ррразведку и вызвал сюда дежурный наряд. Да расслабься ты, паренёк. Не хочешь говорить, чей ты шпион – не говори. Можешь молчать. Мне насрать на то, шпион ты или просто начинающий жулик. Если шпион – то секретами национальной безопасности я больше не владею. Если жулик – то денег у меня много, пусть ты даже и украдешь сколько-то – я сильно не обеднею. Мне всё равно их до конца жизни не истратить, вот. Главное, что ты не правительственный агент. Правительственных агентов я всех знаю в лицо, хе-хе. Ты – жулик, да. Сколько тебе надо денег? Двадцать тыщ, ты говорил? Двадцать тыщ – это много. Для начала это много. Я дам тебе десять тыщ и делай с ними что хочешь. Хочешь – играй на бирже, хочешь – торгуй этими… как их – стройматериалами. Это не такая большая плата за то, что ты доставил удовольствие моей Габриэле и смылся.
– Я не смылся! – обиделся Иван.
– Смоешься, – убежденно сказал папаша. – После первой же ссоры. Как только она тебя разок приложит хорошенько…
– А почему вы сказали “начинающий жулик”? – поинтересовался Иван, решив тему “приложит” дальше не развивать.
– Почему? Потому что если бы ты был жулик со стажем, твои пальчики бы где-нибудь да отловили. А ведь ни в одной из картотек на всем Американском континенте нет твоих пальчиков. Представляешь? Нету!.. Президента Буша пальчики – есть, Майкла Тайсона – есть, Майкла Джексона, наконец, – сколько угодно, а твоих, Ивана Досуареса – нету!..
– Ну и правильно, – мявкнул Иван. – Откуда им быть, если я – честнейший из честнейших гражданинов на этом Амери – ик! – канском континенте…
Ореза на этот раз не смог сказать что хотел, а только погрозил будущему зятю пальцем и велел налить.
Потом все-таки сказал:
– Я бы, может, и подыскал себе зятя получше, да времени!.. времени нету!..
Кто-то неуловимый возник из темноты, поставил на стол блюдо с виноградом, тарелку со льдом и толстую свечу, после чего свет во всём доме притух.
– Ку-ккуру-ккуку!.. – затянул Ореза, и Иван, неожиданно для себя, ему подпел: – Па-а-а-а-ало-о-о-ома-а-а-аааа…
Воздух сгустился. Становилось всё труднее поднимать веки и открывать глаза. Запах жасмина забирался под влажную рубашку…
– Налить! – скомандовал Ореза.
– Нолито, – буркнул Иван.
– За победу твоей… мурмундии в грядущей войне с… херандией!
– Ура! – сказал Иван и свалился со стула.
Ещё не открывая глаз, Иван вспомнил некую потрепанную книжку на фантастическую тему, одну из тех, что ходили у них по рукам на первых курсах. Там разум человека переселяется в тело марсианина: бочкообразное, кривоногое и крайне неудобное. Вот и у него было чувство, что его переселили в нечто наподобие этого мерзкого тела. Открывание глаз потребовало таких усилий, что сердце взбесилось и едва не выпрыгнуло из грудной клетки. Едкий комок желчи болтался где-то под самым подбородком и грозил неприятностями. Был день, и, даже, более того – полдень.
Кое-как повернувшись поперек кровати, на которой спал в штанах и рубашке, Иван нащупал ногами пол и пополз задницей вперёд, пока не соприкоснул ягодицы с прохладным паркетом. В башке бешено колотили в набат, созывая зрителей на пожар, пожирающий пищевод и трахею. Иван сфокусировал зрение на брюках, увидел, что они заляпаны глиной, и застонал. Что же, что они вчера вытворяли тут с папашей Орезой? Куда ходили? чем душу тешили? чем тело радовали? О, Санта Мария, матка бозка!..
Не могли, что ли, эти козлы из ГРУ вшить мне какую-нибудь особенную торпеду, которая расщепляла бы ядовитый для белого человека маньянский алкоголь в крови на разные полезные вещества и предохраняла бы хозяина своего от всяческого пьяного безобразия?.. Пожидились, суки позорные… А теперь вот выясняй, что я вчера этому хмырю папашке наговорил, что наобещал, об чём сговорился… Ведь ни хера же не помню!.. Ни херища!
Нет, никудышный из меня разведчик, решил Иван. Где ж такое видано, чтобы разведчики так нажирались. Жуть какая-то. Главное, зачем? А? Кто ответит? Кто виноват? Ладно бы на сельхозработах в родном колхозе. Там сам Бог велел нажраться. А здесь?.. На вражеской территории… Под боком у агрессора… На задании…
Что же делать, спросил себя Иван.
Исправляться, ответил он себе.
Во-первых, больше не пить. Совсем. Сухой закон с сегодняшнего же дня. Это железно. Все. Следующее пьянство состоится в родном колхозе по выполнении задания. Так. Что дальше?
Во-вторых, нужно как-то выведать у папашки, что я ему наболтал. У нас ведь, кажется, весьма интересный с ним разговор вчерась происходил, покуда мне память на хрен не отшибло. О чем, бишь?.. Да! о том, что он меня отчасти расколол. Выяснил, что я не боливиец. А чуть прямо не русский шпион. Нет, русского шпиона он во мне на самом деле не заподозрил, нет. Он потом, помнится, объяснил, что это в его студенческие годы у них там в университете ихнем раздолбайском была в ходу такая шутка: признайся, дескать, амиго, что ты русский шпион! Амиго в ужасе приседает и обсирается от страха, потому что бушевала холодная война и с этим делом тогда у них было строго.
Значица, известно папашке-то нашему, что я никакой не Иван Досуарес. А кто? Вот что дальше-то было? Ну, блин, ни хера же не помню! А вдруг я у него после двадцать пятой чарки взял, да и разрыдался на плече?.. Про детство колхозное сиротское рассказал, про то, как Родина-мать меня на службу к себе призвала, в портянку пеленала, водкой-портвейном вспаивала?.. А после тридцать пятой анекдот рассказал про того самого замполита Степанова, который любил говорить: “Я академиев не кончал, но высшее образование вам даду!” А после сорок второй запел “Степь да степь кругом”, да не шёпотом, как Штирлиц, а во всю глотку, горлопань свою молодецкую?..
А Габри-то домой вчера вернулась или нет? Что если она меня видела в таком состоянии? Может, я к ней ещё и приставал?.. О, ужас!.. Ведь попрут взашей. Скажут, таким не место ни хрена в приличном доме. Руссише швайне, скажут. Выспался, паразит? А теперь – пошёл вон! И все, задание завалил. Встал, пошёл. Домой приехал – расстреляли.
И правильно сделали.
Блин, я же сегодня должен был мелок растоптать на остановке… Чтобы начальство узнало, что я маячок поставил… Твою мать!
Иван тяжко вздохнул, как умеет вздыхать только русский похмельный виноватый перед всеми мужик, и боком вперед пополз к ближайшему холодильнику, где с вероятностью семьдесят три процента ожидала его запотевшая от холода банка пива “Корона”.
Глава 28. No pasaran!
После третьего телефона-автомата Иван отчаялся. Сначала ему посоветовали проспаться, затем припугнули полицией, наконец, просто послали подальше. Нация бесстрашных, блин. Никакой бомбой их не напугаешь. Даже удивительно. Если вы такие смелые, чего ж вы в космос первыми не полетели…
Время – половина двенадцатого. Нужно было, ядрена мать, усы, что ли, какие под нос приклеить… Узнает же! Да, этому его тоже ни хрена не обучили в экстернатуре.
Он вошёл в “Макдоналд'с” и, протиснувшись сквозь толпу, разыскал средний зал. Действительно, народу сюда набилось поболе чем в другие помещения. Оно, может, и хорошо: пострадают только те, кто будет стоять рядом, а остальных они же своими телами прикроют от осколков…
Что я за чушь порю, рассердился Иван. Каких ещё осколков! Никто не должен взорваться! никто! И я несу самую-рассамую за это ответственность, блин. Я не только жених взрывающей, я ещё и земляк взрываемой.
Он встал в очередь к кассе и вскоре обзавёлся подносом с двумя резиновыми булками, в которые были завернуты пережаренные котлеты в зеленоватом майонезе, а также стаканом так называемого чая. Сел он в самый дальний угол лицом к залу и надел на физиономию – большие чёрные очки, на уши – наушники от плеера, а на череп – кепку-бейсболку с козырьком.
Учили-то меня убивать, подумал он с иронией. Денег сколько затратило родное государство – жуть, блин! И всё ради одного: научить курсанта Пупышева убивать людей различными возможными способами: из автомата, из пистолета, из гранатомёта, из миномёта, руками, ногами, ножом, штыком, зубами, наконец, словом, то есть, чужими руками, и так далее. А я? Мало того, что никого пока не убил, но даже, наоборот, нагло пытаюсь воспрепятствовать этому процессу. Вопреки не только здравому смыслу и собственной безопасности, но и поперёк прямого приказа непосредственного начальства…
Ну не урод ли я?
Урод. Это с точки зрения непосредственного начальства. А с точки зрения моей возлюбленной и её соратников в борьбе за дело всеобщего равенства и братства – и вовсе прямой покойник…
Возлюбленной было неизвестно, что он тоже находится в Маньяна-сити. Она заявилась домой только вчера днём, сославшись на сложности с экзаменом – слава богу, не застала Ивана в непотребном состоянии! Они погуляли по городу, Иван растоптал-таки свой мелок на улице Кебрада. С утра пораньше она опять улетела столицу – до вечера, а он сказал, что пойдет на весь день на пляж: нырять с аквалангом. Там, не доходя мили до отеля “Лас Брисас”, есть станция, где его уже знают и дают напрокат снаряжение с хорошей скидкой. Она кивнула и пообещала присоединиться к нему по возвращении. Он встал, пошёл. Якобы на пляж.
Он надвинул козырек на глаза и впился белыми зубами в свой холестеринбургер, закрыв им нижнюю половину лица. Аппетита не было совершенно. Аппетит был равен нулю. И хрен с ним, что нулю. Лишь бы не минусу с чем-то.
Минут через пять Иван вполне освоился с обстановкой и начал воспринимать средний зал ресторана “Макдоналд'с” уже не как некую прямоугольную емкость, беспорядочно наполненную аморфной человеческой массой, а как зону осмысленного существования вполне дискретных особей. Особи жрали, курили, целовались и хихикали – то есть занимались обычным делом обреченных, не знающих о том, что они обречены. Заметил он и нечто подозрительное. В противоположном от Ивана углу длинноволосый крепыш поводил глазами-щёлками, не притрагиваясь ни к еде, ни к напиткам. Обеспечение операции? Возможно. Хоть и не обязательно. Воспалённому воображению что только не привидится. Через некоторое время Иван заметил ещё одного такого же. Это уже мало походило на случайность. Либо тот, либо другой, либо оба – прикрывают здесь бомбистку Агату.
В самом начале двенадцатого появилась и она. Иван, как тщательно ни жевал, первый бутерброд уже доел, и теперь поднес к физиономии предусмотрительно купленный второй. Габриэла, нисколько не озираясь по сторонам, встала в очередь и купила чизбургер с картошкой и кока-колу. Села она в угол, спиной к залу, от Ивана довольно далеко. Будет химичить, догадался Иван.
Он приготовился ждать.
Все эти дни время от времени – это началось ещё в воскресенье вечером, когда они ездили за хитрой коробочкой производства з-да им. Свердлова – на Ивана накатывала холодная и тягучая волна чего-то тоскливого, какой-то глухой безнадёги, из-за чего он и нажрался во вторник до буквальной потери здравого смысла и человеческого лица. Насчёт папаши он, кстати, так и не выяснил. Что он ему наболтал? какие военные тайны открыл? Неизвестно. Папаша-то, похоже, градус держит куда лучше чем Иван. Даром что сам – маньянец, а Иван как бы русский. Позор.
Он не знал, на что похоже раздвоение личности, но то, что происходило с ним, именно на это и было похоже. Она кровожадная гадина, утверждала одна его половина. Да, она кровожадная гадина, соглашалась другая его половина. Раздавить её и землю вокруг хлоркой стерилизовать, горячилась первая половина. Ну уж нет, отвечала ей вторая. Да ты посмотри на неё! Ни рожи ни кожи, заходилась в крике первая. Вспомни, какие бабы от тебя тащились! А эта и в койке-то ведёт себя как девочка. Ну и пусть, говорила вторая половина. Я тоже с ней как мальчик. Что делать, если мне с ней так хорошо. Ты на работе, напоминала первая половина. То-то и оно, вздыхала вторая. Ну и чёрт с тобой, сдавалась первая…
…Кровожадная гадина поднялась с места. Иван напрягся, отбросив в сторону все посторонние мысли. Он скосил глаза, наблюдая за ней, а морду отвернул, чтобы она не заметила его к ней интереса. Она, впрочем, по сторонам не смотрела. Отряхнула руки, утёрлась салфеткой, а потом взяла поднос с остатками еды и бумажными тарелочками и опорожнила его в ближайший мусорный ящик.
Вот, значит, оно как, подумал Иван. Хитро, хитро. Что ж – довольно многие тут так делали: опоражнивали подносы в мусорку. Особенно в обеденное время. Народу много, пока дождёшься прислугу, которая вычистит стол… Габриэла ровной походкой вышла из ресторана. Спустя минуту поднялся и вышел длинноволосый крепыш, так и не притронувшийся к еде. Второй остался – значит, он не при чём. Значит, он тоже жертвенный ягненок.
Иван снял тёмные очки и откинулся на спинке стула. Восемнадцать минут в его распоряжении, если раньше не рванет. И что же теперь ему делать? Кто подскажет?..
Вскочить на стул, заорать во весь голос, что в здании – бомба?
Но никто из этих чёртовых маньянцев принципиально не верит ни в какую бомбу. Он убедился в этом сегодня утром, когда пытался предупредить администрацию ресторана и полицию о готовящемся взрыве по телефону. Да и орать ему нельзя. Никто не должен его заметить.
По этой же причине ему нельзя лезть руками в мусорный ящик, нашаривать землячку свою среди перемазанных кетчупом огрызков и объедков, а потом мчаться по переполненным улицам, прижимая её к груди, расталкивая народ, в тщетных поисках места, где бы её взорвать без особого ущерба для муниципального хозяйства.
А ведь этот кудлатый резидент – ну что ему стоило – он-то как раз мог бы предотвратить взрыв без особого труда. Не захотел, гад, паразит, полковничья морда. И, видно, почувствовал по моему поведению, что меня это, мягко говоря, беспокоит, потому что строго настрого велел мне сидеть весь день на берегу океана, рыбку ловить и в это дело не соваться. Представляю, что со мной сделают, если сейчас на меня наткнутся. А может, уже и засекли меня… Восемь лет расстрела… Ладно, будем надеяться на лучшее. У, паразит лохматый. Что ему до нас, до ягнят, которые, как известно, молчат…
А время тикало. Время тикало, сволочь, секунды упадали в песок и пропадали там навсегда. Семнадцать минут. Иван ощутил, как холодный пот проступает по всему телу. До сих пор всё его шпионство было сущей игрой, игрой в игрушки, киношным детективом, а вот теперь вдруг игра эта всерьёз запахла смертью, кровью, страхом, криком, вывороченными внутренностями… Чёрт его знает, Иван ведь, будучи профессиональным военным, никогда толком-то не воевал, пороху не нюхал, по горячим точкам не шнырял, в действиях-мудействиях боевых не участвовал. Афган он не застал, в Чечню из училища стали отправлять “в командировки” уже после того, как его забрали в экстернатуру. Так что познания его во взрывном деле и последствиях были чисто теоретическими. Как кричат женщины и мужчины с насквозь пробитыми осколками телами, он не знал и не хотел бы знать никогда.
Но представлял себе, как это должно быть страшно.
Шестнадцать минут.
Ему стало казаться, что толпа, наполнявшая ресторан, загустела как патока, движения её дискретных частиц, то есть людей, сделались замедленными. Я схожу с ума, подумал он. Это вчерашнее похмелье из меня ещё не вышло. Не нужно было пивом с утра опохмеляться. Неправильный опохмел ведет… к запою… к запою… к запою…
Он вскочил с места и побежал в соседний зал. “Побежал” – громко сказано, на тренировках у него быстрее получалось передвигаться по-пластунски. Народу было напихано как огурцов в банку – в окрестных учреждениях начался обеденный перерыв. Он протиснулся через толпу, нашёл среди столиков тщедушного паренька со шваброй, сорвал с него фирменную красную шапочку с эмблемой ресторана, нахлобучил на него свою бейсболку и закричал, сверкая голливудской улыбкой: “Чейндж, амиго! Фройндшафт! Бритиш-Маньяна – пхай-пхай, окей, да?..” Паренёк, держась рукой за голову, ещё пытался сообразить, что это такое с ним сейчас сотворили, а Иван уже исчез в людском водовороте, испарился вместе с кепкой, на которой красовалась издалека видная затейливая буква “М”.
Пятнадцать минут.
Вернувшись в средний зал, он натянул на башку красную шапочку, рванулся к компании каких-то рэйверов, схватил стоявшую между ними литровую бутыль шестидесятиградусной текилы и, приговаривая: “Нельзя, запрещено, здесь дети…” – смылся раньше, чем те успели опомниться.
Через три секунды он уже открывал дверь в какое-то подсобное помещение, по счастью пустое. В углу были свалены швабры и тряпки, по стенкам стояли шкафчики, громоздились детские кресла, какое-то тряпьё вповалку висело на вешалках. Вдобавок, ещё и десяток пустых картонных ящиков были составлены в штабель сразу за дверью.
То, что надо. Самое то. Есть бог на свете.
Он мигом свалил всё это барахло в огромную кучу и вылил на неё текилу. Затем достал зажигалку, носить которую при себе его на всю жизнь приучили ещё сормовские хулиганы, и поджёг кучу с одного края.
Четырнадцать минут.
Костёр мигом занялся и стал быстро разгораться. Иван выскочил за дверь и заскользил к выходу. Кепку с башки он не снимал; этому фокусу его научили в экстернатуре: надевать что-нибудь яркое, и тогда взгляд наблюдателя остановится на этом ярком, а тебе меньше от него достанется внимания. Когда он взялся за никелированную ручку выходной двери, кто-то тонко закричал в глубине ресторана: “Пожар!..”
Вот и прекрасно. Пластик, которым облицованы стены, разгорается быстро и горит исключительно вонюче. Через три-четыре минуты ни в одном из залов не останется ни души. Кого-то, возможно, слегка и придавят в панике. Кто-то порежется осколками стекла, выпрыгивая через окна. Но никому не оторвёт ни рук, ни ног, ни головы. Бомба взорвётся в пустом помещении, объятом пламенем, возможно, ещё до приезда пожарных. Да не возможно, а совершенно точно, учитывая пробки на улицах, маньянскую неторопливость и прочее – час пик.
Иван свернул в ближайший проулок и прошёл полтора квартала, затем через двор выскочил на оживленную улицу Колкитт, где остановил такси и велел везти себя в маленький аэропорт возле Чалко. Оттуда каждый час летал в Акапулько десятиместный “сессна-441-конквест”. На часовой рейс у Ивана был забронирован билет. Во дворе он снял с себя тесную шапку и чёрные очки. Шапку выбросил в мусорный контейнер, очки оставил. Очки ни в чём не виноваты.
В двенадцать ноль-ноль он был уже далеко от ресторана, так далеко, что взрыва ни он, ни таксист даже и не слышали. Словоохотливый таксист, чёрный небритый мужик лет сорока, рассказал ему историю о том, как вчера у его тещи спёрли кошелёк на рынке прямо из кошёлки и спросил, куда же смотрят полиция и правительство. Иван сказал, что не знает, куда они, суки, смотрят, потому как только что в универмаге “Юнисентро” прямо на его глазах произошла аналогичная история. Правда, карманника поймали. Ну?! – заинтересовался таксист. И что с ним сделали? – Да что-что? руки завернули и потащили в околоток. – А по репе?.. – с надеждой спросил таксист. – Да в том-то и дело, сказал Иван. То-то и оно. В этом-то вся и соль. Сначала, как руки-то завернули, он вроде и не дёргался. А потом каким-то образом архангел хватку ослабил, ворюга вывернулся и как засветит полицейскому прямо по яйцам!.. – Да ты что!!! – воскликнул таксист и бросил руль. – Правда, уйти ему не удалось. Из-за угла выбежал второй архангел и, даром что мужик был в годах и с брюхом, – как звезданул дубинкой тому по шее – ключицу сломал!.. – Так прямо и сломал? – с недоверием спросил таксист. – Я сам слышал хруст, поклялся Иван. И ещё добавил ногой по жопе, так, что он башкой прошиб витрину. – А потом что? – Да ничего. Попинали ногами и, окровавленного, уволокли. – А тот, которому по яйцам перепало – он как? – Поскрипел, постонал, но потом поприседал, и, вроде, ничего. – Значит, несильно, сказал таксист. – Значит, несильно, согласился Иван. – Всё равно они в участке его отоварят, сказал таксист. – Да уж наверняка, поддакнул Иван. – И поделом, сказал таксист, помолчав. Я бы этим ворам руки на хрен отрубал. Как в Иране. – Я бы тоже, сказал Иван.
В два часа пополудни Иван был в Акапулько. Ещё через час он, сидя на задней банке лёгкой моторки, которая неслась вдоль скалистых берегов в сторону Тенекспы, туда, где вода прозрачна, а скалы, сложенные разноцветными метаморфическими породами, отвесно обрываются в океан, затягивал на себе ремни акваланга. Свежий ветер лупил в лицо. От воздуха, такого густого и чистого после загаженной и разреженной атмосферы Маньяна-сити, сладко кружилась голова. Но ещё сильнее она кружилась оттого, что её хозяин оказался “в нужном месте в нужное время”, и не только оказался, но ещё и не растерялся, чем спас – сколько же он жизней спас сегодня? жизней неизвестных ему, но на много лет вперед обязанных, хотя и не имеющих шанса узнать об этом, мужчин, женщин, детей, подростков, святых, выродков, придурков, паразитов – но всё равно людей из тела, крови, спермы, мозгов, дерьма, улыбки, похабных мыслей, воспоминаний о вчерашнем сексе, предвкушения сегодняшнего, любви, любви, любви… Пусть полковник из резидентуры говорит себе что хочет, Иван с этого дня твёрдо знает: он в Маньяне – не зря. Он свой долг уже начал исполнять. Сегодняшнее – в актив.
– Паулино! – позвал Иван.
Загорелый до черноты паренёк за штурвалом обернулся на зов.
– Давай здесь!
Паулино кивнул и заглушил мотор. Иван осмотрелся по сторонам. Он, как и всегда, был не один в этом чудном месте: в трехстах метрах болтались на волне две лодки, и кто-то очень разноцветный, отсюда не разглядеть, кто, махал Ивану рукой.
– Когда за вами возвращаться, сеньор?
– Часа через три! – ответил Иван, промывая маску морской водой.
– Если приедет ваша жена – что ей сказать? – спросил пацан.
– Скажи ей, что я её люблю больше жизни! – ответил Иван и надел маску. – И ещё скажи, что я ныряю здесь с самого утра.
О’кей! – сказал Паулино и сделал похабно-понимающее лицо: дескать, кто из нас, маньянских ребят, не блядун?.
Иван закусил загубник и перевалился в воду спиной вперед.
Паулино с уважением посмотрел на пузырьки, некоторое время отмечавшие место погружения клиента, сплюнул в воду и завёл мотор. Клиент имел полное право на особенное к нему отношение. Во-первых, он платил наличными. Во-вторых, он, появившись на станции в первый раз с неделю тому назад, всех поразил тем, что, бродя по берегу в ожидании хозяина, набрел на пятнадцатиметровую вышку, с которой Паулино и ещё несколько отчаянных парней, пасшихся на пляже, прыгали для развлечения туристов в узкий – три на три – бассейн, и – никто не успел ему помешать – одним махом взлетел по лесенке на самый верх, а оттуда, издав боевой клич южных индейцев (издавать который Ивана обучала целая бригада сэнээсов из Института Этнографии им. Миклухо-Маклая), махнул в этот самый бассейн, сделав в воздухе сальто.
Вода была сверхпрозрачна – штормов тут не случалось больше месяца, – утёс прекрасно просматривался до самого своего основания, а это не много не мало метров сорок пять. Ну, на такую глубину Иван пока заныривать опасался, а вот метрах на десяти вокруг утёса попарить – самое милое дело.
Выщербленный склон был густо покрыт кораллами, морскими губками и водорослями. Вверх-вниз сновали косяки непуганых рыб самых немыслимых форм и мастей. Вот важно продефилировал величественный лютианус, мазнув Ивана по морде своим желтым хвостом. Вот жуткая на вид, но, в общем, не опасная в этих широтах двухметровая барракуда. Вот целая армия тарпонов – самых любопытных на свете рыбешек, наверное, несъедобных, иначе бы старшие товарищи их быстро отучили любопытствовать. А вот и скатище машет крыльями, стараясь держаться от пловца на разумном расстоянии – мало ли что. Когда-то, нырнув с аквалангом в первый раз в своей жизни и увидев настоящего ската, Иван понял, в чем главный кайф подводного плаванья: в возможности парить без усилий в трёхмерном пространстве в любом направлении. Отчего во времена Островского люди не летали как птицы? Да оттого, что Жак Ив Кусто к тому времени не изобрел ещё своего акваланга.
Кстати, нужно обследовать этот утёс на предмет устройства в нем тайника. А что? Найти среди монтмориллонитов минигрот, вокруг которого разные туристские клары уже оборвали все кораллы, и за какой-нибудь складочкой в глубине прорезать незаметную щелку, да обзавестись парой водонепроницаемых контейнеров, расчудеснейшая получится закладка. Если же, не дай бог, за тобой хвост какой увяжется, так его будет видно издалека, всегда можно адекватным образом отреагировать… А? Не голова, а штаб округа, восхитился собой Иван. В экстернатуре насчёт подводных тайников никто ничего ему не говорил. Сам додумался, блин!
Иван начал медленно подниматься к поверхности. Пора передохнуть, погреться на солнце, сменить баллон. И – подумать, подумать в одиночестве и покое, хорошенько подумать. Чёрт, очень много есть о чём подумать. Времени подумать нет, а о чём – есть. “Los Diablos”, значит. Пятьдесят страниц. Ох, да. Ох, los diablos, los diablos. Подумать о том, как их изгонять, этих, блин, los diablos, красных этих los diabolitos из любимой женщины. Из невесты, прошу заметить.
Не жениться же ему, прямо скажем, на этих, блин, los diablos!
А потом, может быть, ещё одно погружение – а там и Паулино за ним прикатит. И – домой, может, она уже вернётся к тому времени. Приступим к перевоспитанию немедленно.
Иван вынырнул. Утёс почти на уровне воды имел ровную площадку, где можно было всласть позагорать в ожидании лодки. Волна шла высотой примерно метра в полтора, и Иван, подплыв под площадку, раскорячился, чтобы не карабкаться по скользким камням, а быть вынесенному туда водой.
Тут как раз подоспел пресловутый девятый вал – Ивана подняло и мягко опустило прямо на площадку, белую от птичьего дерьма. Иван выпустил изо рта загубник и сорвал с лица маску. В метре от его головы загорали на солнце две голых задницы, одна гладкая, другая волосатая как кокос. Поодаль валялись снятые акваланги, гидрокостюмы, два подводных ружья.
Вот досада – занято гнездышко!..
Блин!!!
Впрочем, могло быть хуже, подумал Иван. Могло быть гораздо хуже. Эти-то уже друг друга отымели в своё удовольствие, теперь отдыхают. А вынырни я на полчаса раньше – то-то был бы конфуз. Люди трахаются, а на них сверху падает… русский шпион в акваланге!..
Чтобы не расхохотаться – человек после погружения не всегда сам себе адекватен – Иван судорожно втянул в себя воздух. Получилось шумно. Задницы обернулись и оказались мохнатым кучерявым парнем в солнцезащитных очках и белобрысой девчонкой. Девчонка негромко взвизгнула и прикрыла причинное место ластами. Парень срам прятать не стал, а встряхнул пышной шевелюрой и тихо сказал, усмехнувшись:
– Ну вот мы и не одни. Что, твою мать, это только за страна такая – нигде не уединишься, везде тебя местные хачики настигнут и будут сомбрерро с себя продавать. Ты, мужик, дал, твою мать! Заиками нас сделать хочешь?..
– Да ладно, нешурши, – сказал Иван неласково. – Что я, блин, нарочно, что ли? Мне с воды вас видно не было, а так я здесь всегда загораю. И ничего тебе продавать не собираюсь…
– Что?!. – воскликнул парень. – Ты что, из наших? Ты кто?..
– Как приятно в такой дали от родины встретить соотечественника, – фальшиво сказала девица.
Иван прикусил губу и отвернулся. От приступа жестокой злобы на себя даже слёзы брызнули из его глаз. Да что ж это такое, ёкарный бабай!.. Он же маньянец, блин, в крайнем случае боливиец! За каким расхеристым хером он с первым попавшимся русским отдыхающим базлает тут по-русски?.. No te entiendo[62] – он должен был ответить. No entiendo Usted, и всё. No entiendo!
Ох, плачет по мне контрразведка, ох, обрыдалась!..
Все, с завтрашнего дня думаю только по-испански. Клянусь. Русский язык забуду как кошмарный сон.
Вообще – что я здесь делаю с аквалангом? Ведь уже за одно только это меня можно к стенке ставить! Говорили же мне в экстернатуре, отдельно наставляли, зазубрить велели золотое правило: нелегал должен истребить в себе малейшую страсть к туризму и всему, что имеет к туризму хоть какое отношение. Малейшую! А я?..
– Так ты кто? – продолжал интересоваться кучерявый, обнажая в улыбке розовые десны. – Из наших? Руссо туристо? Или живёшь здесь? Ничего, что я “на ты”?..
Девица, уяснив окончательно, что свалившийся на них дар моря в чёрном гидрокостюме и акваланге – “из наших”, земляк, то есть, соотечественник, отбросила ласты, которыми прикрывалась, и легла на спину загорать дальше, подставив палящему солнцу светлый лобок, нимало Ивана не взволновавший. Он даже отвернулся и уставился в океанскую даль, всю колыхающуюся от раскалённого воздуха.
– Да я тут… как бы по делам… – промямлил Иван. – Бизнес, то-сё…
– Ясно.
Пидарасно, с досадою подумал Иван. Разлеглись, падлы, на моем законном месте… Я, можно сказать, приплыл отдохнуть после трудов праведных на ниве шпионажа, обдумать всякие кардинальные вещи, а эти тут… Новые русские, блин… Прутся и прутся в страну Маньяну, будто она резиновая…
– А вы чё? – спросил он, маскируя раздражение фальшивой улыбкой, обращенной в океан. – Позагорать приехали?
– Да передачу снимаем, в общем… Ну и позагорать тоже, не без этого. Не всё ж работать. А какое здесь ныряние!..
– Ой! – сказал Иван и повернулся к своему собеседнику. – А вас предупредили?..
– О чём? – насторожился тот.
– О динофлагеллятах?..
– В смысле?
Девица тоже насторожилась: она приподняла голову и, закрывшись от солнца ладонью, пристально взглянула на Ивана.
– Да вы чё, ребята! – медленно протянул Иван.
– А что? – взволновался кучерявый.
– Ты на сколько погружался?
– На двадцатник.
– А она?
– Она – ну на семь, на восемь…
– Всё, – мрачно сказал Иван. – Это всё. Ей – ничего, а тебе, братан, хана.
– Да ты о чём?!.
– Как же вам никто не сказал-то?..
– Да что? Что не сказал?
– Видишь? – Иван погладил себя по голове, на которой рос короткий армейский ёжик.
– Ну, что?
– Динофлагелляты, брат. Меня только то спасло, что я сразу помчался на станцию и обрился наголо. Все волосы с тела сбрил.
– Зачем?
– Ага, зачем. Потом до самой смерти каждые два дня припадок. Как по часам. Трясет, и пена изо рта. К тому же, говорят, заразно. Здесь же ниже чем на десять метров нельзя погружаться. Это каждый пацан в Акапулько знает. Я вот тоже в первый раз как полез не зная броду… Поленился расспросить местных-то… Пришлось хайр сбривать в пожарном порядке. Хорошо успел.
– Да что это за динофлагелляты такие? Я пятнадцать лет ныряю, ни разу не слышал. Ты не заливаешь?
– Здесь чилийская атомная лодка взорвалась и затонула десять лет назад. Её подняли, но пока она лежала на грунте, донная фауна мутировала, и появилась эта гадость. Да ты посмотри на станциях – пацаны, которые ныряют – они же все лысые. И какой мне резон заливать? Гляди, конечно, твоё дело. Но я бы рисковать не стал.
Девица начала судорожно собирать разбросанные ласты. Кучерявый потрогал свою фирменную причёску и сказал дрожащим голосом:
– Ладно, земляк, нам пора. Приятно было познакомиться. Нас ждут, так что ты… У нас ведь концерт сегодня. Ты приходи послушать вечером. Сегодня в восемь… э-э-э… будет концерт в “Лас Брисас”. Приходи. Я скажу на входе – тебя бесплатно пустят. Скажешь, с Андреем договорился.
– Нет!.. – сказал Иван и начал стремительно бледнеть.
– Почему нет? – заволновался кучерявый. – Что с тобой, земляк?..
– Сними очки, – тихо сказал Иван.
– Ну, снял, – его собеседник, приготовившийся уже прыгать в воду, снял с себя тёмные очки и нетерпеливо моргнул узкими глазами.
– Ты – Макаревич? – спросил Иван загробным голосом.
– С утра был Макаревич, – сказал парень.
Иван застонал и хряпнулся в обморок.
Глава 29. Как рождаются научные открытия
Ровно в одиннадцать часов пополудни Ольга Павловна вышла из отеля «Пье де ля Куэста». Не менее двух десятков маньянских кобелей, охотников за богатыми туристками, проводили её вожделенными взглядами, а кое-кто и следом увязался. Супруга маньянского резидента ГРУ вполне переплюнула поговорку «в сорок пять баба ягодка опять» – она и в сорок девять была ягодкой будь здоров.
Вырулив со стоянки, к ней подкатил почти новый, хоть и серый от пыли «мицубиси». Распахнулась задняя дверь, Ольга Павловна села внутрь, и машина тронулась.
Движение на улице Кебрада было довольно интенсивным, но Машков грамотно вёл слежку, отстав от «мицубиси» на две машины, и объект ни разу из поля зрения не упустил. Проехав Сокало, автомобиль с Ольгой Павловной свернул налево и покатил по какому-то бульвару наверх, в горку, вдоль чистеньких одинаковых особнячков, выстроившихся по обе стороны полупустой улочки как зубы во рту голливудского актёра. Машков, повернув вслед за ним, сбросил скорость, чтобы приотстать. Сзади какая-то таратайка неопределённой принадлежности повторила его манёвр, и это Машкову не понравилось.
– Андроныч, – сказал он, – посмотри-ка по карте, куда это мы едем.
– Хрен знает куда, – отозвался его спутник – маленький сморщенный мужичок с длинной козлиной бородой. – Сейчас уже город кончится и горы начнутся…
– А эта улица куда ведёт?
– Никуда. Тупик там.
– Значит, они должны повернуть…
Чем дальше они уезжали от океана, тем беднее становились дома справа и слева, хуже асфальт на дороге и жиже растительность в палисадниках и на газонах. «Мицубиси» действительно в конце концов повернул на маленькую улочку, на которой двум машинам никак было не разминуться. Машков повернул вслед за ним, проехал метров двести и остановился. Таратайка вползла на улочку следом и, наткнувшись на неожиданное препятствие, посигналила, не доехав до Машкова с Андронычем метров сто.
– Так, – сказал Машков. – Это наши конкуренты.
– В смысле? – взволновался Андроныч.
Таратайка опять посигналила, уже более настойчиво.
– Тебе не видно, сколько их там?
– Не видно. Кажется, двое…
– Влипли, мать твою ети…
– Мы или они?
– Вот что, Андроныч. Вылезай-ка, доставай из багажника свой прибор, ставь посреди дороги. А я за объектом рвану. Задержи их хотя бы минут на пять. Скажи, работы, мол, ведутся. Ну, ты сам знаешь, что сказать. Бумагу свою им покажешь, с гербами. А потом выходи на угол, я тебя подберу.
Андроныч, не проявляя особой радости по поводу этого внезапного поручения, вылез из машины, открыл багажник, достал оттуда ящик с аппаратурой и, пыхтя, водрузил его посередине улочки. Машков тут же тронулся с места и успел заметить, как «мицубиси» далеко впереди свернул налево. Сзади раздался совсем уже злобный сигнал таратайки, но Машков не оборачивался. Ничем он в ближайшие полчаса Андронычу не поможет – пускай сам справляется, патриот. Свернув вслед за «мицубиси», он с облегчением обнаружил, что здесь асфальт уже отсутствовал и отследить объект теперь не составляло труда, потому что куда бы тот ни повернул, за ним в воздух поднимался шлейф пыли, который оседать не спешил. Спустя минут пятнадцать, после очередного поворота, он увидел в глубине улочки тот «мицубиси»: машина стояла возле калитки в двухметровом заборе, сложенном из камней и глины. В ней никого не было. Машков вплотную к объекту подъезжать не стал, а свернул в первый попавшийся переулок и поехал обратно, за Андронычем, едва разминувшись с шикарным «эйр-флоу», который на фоне окружающих хибар смотрелся как бриллиант, упавший в коровью лепёшку. Фу-ты, ну-ты, подумал Машков, проводив его взглядом. Окна тонированные… Как тебя сюда только занесло, такого крутого?..
Андроныч – «привлечённый спец» – был хоть и капитаном, но запаса, на военную разведку работал за наличман, что, в общем-то, нисколько не шло вразрез с его патриотическими установками гражданина своего Отечества, пусть и временно покинувшего оное ради научных интересов. Тем более что в одном из местных университетов, где Андроныч преподавал всякие научные премудрости, были каникулы, а семья отъехала в страну берёзового ситца отдохнуть от испепеляющей жары. К тому же разработка совершенно оригинального метода каротажного изопараметрического зондирования, которой он занимался уже второй год, рассчитывая когда-нибудь написать по этой теме докторскую и даже защитить её – но не здесь, разумеется, а дома, – зашла в тупик, и отвлечься на время было полезно.
Родина в лице Главного разведуправления Андроныча не обижала: во-первых, платила неплохо, причём в валюте; во-вторых, не требовала от него подвигов, а только профессиональной технической работы. Но не так она поступила с ним сегодня, волею капитана Машкова поставив заслоном на пути неведомых конкурентов. Андроныч за десять лет, проведённых вдали от родных берегов, отвык кого-либо бояться, а потому довольно дерзко замахал руками на подъехавшую таратайку, объяснив на чистом испанском языке, что ведутся работы и чтобы таратайка выбиралась отсюда задним ходом.
Тут же набежала стайка мальчишек, человек десять; вслед за ними из глубин квартала оперативно подтянулась на скандал разношёрстная собачья стая. Мальчишки, хихикая, смотрели на бесплатное представление, а рядом с ними молча стоял седой старик с такой же длинной, как у Андроныча, бородой. Мохнатые друзья человека выстроились напротив мальчишек и, погавкивая, смотрели на то же самое, а рядом с ними стоял неведомо откуда взявшийся сивый козёл, и тоже с длинной бородой!
Андроныч при виде такой картины даже дар речи потерял, и про таратайку с конкурентами думать забыл! В голове его сам собой включился мыслительный приборчик, из которого, как чек из кассового аппарата, полезли слова: …отображением множества M в множество N называется соответствие каждому элементу из M единственного элемента из N. Отображение называется взаимно однозначным, если при этом отображении образы каждых двух различных точек различны…
Вот оно, подумал Андроныч. Вот оно, решение-то! Если мы в скважину засунем не одну, а две зеркальных косы с датчиками, которые будут друг друга взаимно однозначно отображать…
– Эй! – сказал он мальчишкам. – Нет ли у кого из вас бумаги и ручки, чтобы записать кое-что?..
Читать бесплатно другие книги:
