Джентльмены чужих писем не читают Горяйнов Олег
А Ноговицын тем временем наливал по второй, да не до краёв уже, а по половинке, по-божески, не забывая, что люди они все немолодые. Нет, по части выпивки они вполне могли дать иному молодому сто очков вперед, да потом ещё отволочь его, молодого, в койку и накрыть одеялом. Но – несолидно в почтенном возрасте военному человеку гнать стакан за стаканом, будто через три минуты – ядерный удар, и всё живое сгорит, а всё недопитое испарится.
– Ну, за окончание твоей дипломатической карьеры, Володя, – сказал полковник Ноговицын и поднял свой стакан. – Так сказать, мэрри дембель.
Бурлак усмехнулся и поднял свой навстречу.
– Всё, значит? – проговорил он, чокнувшись, и внимательно посмотрел на Ноговицына. – Приговорили меня?..
– Выпьем, – сказал Ноговицын, и они выпили.
– Что значит приговорили? – трезво сказал Клесмет.
– Да, – поддержал его Ноговицын. – Ты скажешь тоже, Володь. Мы что – палачи какие? Судьи с прокурорами? Мы, можно сказать, как старые друзья – приехали тебя в трудную минуту поддержать… А ты… Право, обидно.
– Да нет, я ничего, – сказал Бурлак. – Перенервничал. Вот и вырвалось. А впрочем – положа руку на сердце – ведь не всё ладно со мной?.. А?..
Клесмет и Ноговицын переглянулись между собой. Ноговицын пожал плечами и сказал:
– Не всё ладно, Володя. Ты закусывай, а то опьянеешь. Извини, сала эта старая п… не догадалась для тебя заготовить. Но ешь что есть.
– Да я ем, – сказал Бурлак и в доказательство свернул в трубочку лист салата, обмакнул его в чили и захрустел.
– Во желудок у человека! – восхищенно воскликнул Клесмет. – Я этой штуки съел в прошлый раз на кончике ножа – потом неделю не мог жажду утолить…
– Привычка, – скромно сказал Бурлак. – Здесь иначе нельзя. Сразу какая-нибудь тропическая зараза пристанет. Здесь все так жрут. Даже шутка такая ходит: когда маньянец узнаёт, что пора покушать? когда у него из задницы полыхать перестает…
– Да… – сказал Ноговицын как-то грустно.
– Так что неладно-то? – не успокаивался Бурлак. – Давайте уж начистоту.
– Что ж, начистоту, так начистоту, – сказал Ноговицын. – Сильно ты, Володя, попал в непонятное с этим долбаным Орезой. Игорь, налей-ка ещё по-маленькой.
– Непонятное кому? – поинтересовался Бурлак.
– Начальству своему! Зря ты послал своего зама разузнавать про эти два трупа в машине. Это создало вокруг тебя совершенно херовую ситуацию.
– Но почему?.. Почему? И при чём здесь сучонок?.. При чём здесь сучонок, если ты мне его донос подарил в знак доброй воли и сказал, что он в единственном экземпляре?..
– Сучонок здесь не при чём. Ореза при чем.
– А Ореза при чём?
– Ореза уже двенадцать лет работает на ГРУ.
У Бурлака отпала челюсть.
– Ты не ослышался, – продолжал добивать его Ноговицын. – Я сам его и завербовал, когда сидел резидентом в Венесуэле.
– Ты?..
– Я.
– Советника президента Маньяны по национальной безопасности?..
– Ну, он тогда ещё не был советником президента Маньяны по национальной безопасности. Но надежды подавал.
– И на чём ты его?.. Если не секрет.
– Какие уж тут секреты, Володя. Он ведь на игле сидел после того, как жену схоронил. Подсунул я ему специалиста, который его с иглы снял, пере, так сказать, его переориентировал на русское народное снадобье…
– Я верю, верю, – сказал Бурлак, который от всего услышанного отчаянно протрезвел.
– У нас налито? – поинтересовался Ноговицын.
– Налито! – доложил Клесмет.
Они опрокинули в себя ещё по полстаканчика, и Ноговицын сказал:
– У тебя, Володя, такой вид, будто ты удивился.
– Я не удивился, – сказал Бурлак. – Я охренел. Советник президента по национальной безопасности – наш агент, и я, резидент ГРУ в Маньяне, ни хера об этом не знаю…
– Тебе и не полагалось об этом знать. С ним каракасская резидентура работала. При чём тут ты?
– А теперь, стало быть, полагается знать?..
– Теперь ты, Володя, извини за резкое слово, гражданское лицо. Давай смотреть правде в глаза. Ты настолько в непонятное попал, что тебя даже в Академию не возьмут лекции молодым мудакам читать про то как отрываться от хвоста, который к тебе прилепила контрразведка братского государства…
Бурлак усмехнулся.
– Почему же, если я в настолько непонятное попал, мы здесь с вами водяру трескаем вместо того, чтобы вам меня в наручниках доставлять на родину с блаженной улыбкой на бессмысленной харе?.. Да вы меня даже не обыскали!..
Некоторое время все трое хранили молчание. Бурлак, надо сказать, чувствовал себя полным идиотом. Ему совершенно было непонятно, что здесь происходит на самом деле, зачем они среди ночи пьют водку в неизвестно чьём доме на окраине Маньяна-сити и зачем ему рассказывают про Орезу. Что за игру ведут с ним его собеседники, и какую линию поведения выстроить, чтобы не залезть в полное говно. А он так не привык. Зато прояснилась история с Иваном. Значит, пока одна мудрая говорящая голова в лампасах работала – через каракасскую резидентуру – с советником президента по нацбезопасности, другая мудрая говорящая голова придумала отколоть такой хитрый номер: подослать к дочке этого же самого советника нашего женишка, чтобы завербовать её папашу. Пожалуй, такое только у нас возможно, в стране, где вредительская приставка “персональный” задержала развитие компьютеризации лет на двадцать… И, пожалуй, только в армии. Хорошо, что хоть вовремя спохватились и законсервировали парня. А то бы завербовали эту Орезу два раза… Был бы дважды шпион Российской Федерации…
– Слушай сюда, Володя, – прервал паузу Ноговицын. – Ну, обыскали бы мы тебя. Ну, нашли бы в трусах две тыщи баксов, накопленных на старость, плюс три тыщи моих. Ну, надели бы мы на тебя наручники. Ну, привезли бы мы тебя домой. Ну, замариновали бы тебя в подвал на Хорошевке. И что с того?
– Как что с того?.. – Бурлак совсем смешался.
– Ну что с того, что? Благодарность, что ли, нам какую-нибудь особенную объявили бы за то, что весь афедрон в мыле от усердия?.. Премию бы заплатили?..
– Да ведь служба…
– Володя! Никому там неинтересно тебя раком поставить. То есть, поставили бы для порядку, конечно, поставили бы. И что? Через неделю бы все уже и забыли, что жил на белом свете такой Володя Бурлак, которого замариновали в весёлом подвальчике. Пойми, что ровным счётом ничего не изменится на свете от того, что тебя измудохают. Или не измудохают.
– Так вы что, меня совсем не собираетесь, что ли, везти домой?.. – спросил Бурлак, не веря своим ушам.
– Ну! – произнес Ноговицын с таким облегчением, будто за сто метров до земли у него раскрылся, наконец, застрявший в чехле парашют. – Доходит до тебя всё-таки. С трудом, но доходит. Наливай, Игорёк!
Игорёк налил.
– А потом ведь мало ли кому из начальства ты вдруг захочешь рассказать про наши маленькие грешки… например, как мы тут отлучались на пару дней, когда приезжали в последний раз… Ну и на хер это нужно?.. Так что, если начистоту, Володя, нет нам с Игоречком никакой выгоды в том, чтобы ты ехал домой, в Москву.
– Зато есть прямая выгода в том, чтобы меня, скажем… замочить, – неожиданно проговорился Бурлак.
– Возможно, – сказал Ноговицын, нисколько не удивившись этому прозрению. – Но убивать военного атташе на территории чужого государства – это неоправданный риск. Гораздо проще с ним выпить водки, поговорить по душам, а потом затеять какое-нибудь взаимовыгодное дельце.
С этими словами полковник Ноговицын неутомимою рукою поднял в воздух свой стакан.
– Но ведь меня предписали в двадцать четыре часа выслать из Маньяны… – пробормотал Бурлак. – Небось, искать будут…
– Вот, – удовлетворенно сказал Ноговицын. – А ты говоришь “замочить”. Сам ведь всё соображаешь, а говоришь. Слово-то какое… Тьфу!
Полковники чокнулись, выпили и закусили.
– Улетишь ты из этой Маньяны, не волнуйся. До восьми утра ещё куча времени. Так что улетишь. Но не в Москву, а куда-нибудь поближе. Какая страна тебе из соседних больше всего нравится?
– Коста-Рика, – не стал лукавить Бурлак.
– Вот в Коста-Рику и полетишь. И оттуда будешь действовать-злодействовать.
– А что делать?
– Для старого полковника, который на оперативной работе железные зубы нажил, который все ходы-выходы в этой стране знает, который афедроном малейшее колебание почвы маньянской улавливает, всегда найдется непыльная работенка.
Бурлаку, слегка поплывшему от алкоголя, тут же вспомнился Михаил Иванович. Эге! Да ведь они того же самого сейчас от него потребуют!.. Да ну! Он даже помотал головой. Они наверняка уже всё просчитали. Если только сам Михаил Иванович не из ихней банды.
– Один вопрос, Саша, – сказал Бурлак.
– Хоть пятнадцать, – дружелюбно отозвался Ноговицын.
– Нет, только один.
– Валяй.
– Ты знал, чем дочка Орезы занимается?
– Ясное дело, – сказал полковник. – Я ей сам рекомендацию в ливийский лагерь выписывал.
– Какой же я мудак, – с болью проговорил Владимир Николаевич.
Клесмет вдруг утробно захохотал.
– Да не мудак ты, Володя, – сказал Ноговицын, обсасывая какой-то хрящ. – Просто мир такой тесный. Маленькая земля-то, понимашь? Негде, ну просто негде на ней двум человекам друг от друга спрятаться.
Бурлак молча понурил голову. Ноговицын дососал хрящ и выплюнул то, что осталось, прямо на пол, и без того не больно чистый.
– И поэтому, – продолжал он, – никуда от тебя он не уйдет.
– Кто?
– Жидовская морда.
Что ещё за жидовская морда?
Коган Самуил Абрамович.
– Я всегда говорил, что нельзя евреям доверять, – встрял Клесмет, но его никто не услышал.
– Да, но почему… – начал Бурлак и остановился, увидев указательный палец Ноговицына, направленный прямо в середину своего лица.
– Володя! Если ты мне сейчас будешь рассказывать и клясться, что не собирался здесь, в Маньяне, делать по дембелю никаких левых делишек, что подбирался к “Съело Негро” просто так, ради своего интереса к этнографии, что загубил агента, на подготовку которого Родина угрохала два годовых содержания десантного полка, по нечаянности – то давай лучше не будем тратить время, а заведем с Игорьком тебя на ближайшую горку и скинем вниз – по твоей же просьбе, прошу заметить, потому что это будет для тебя стократ лучше, чем подвал на Хорошевке!..
Бурлак тут же переориентировался и сказал:
– Я только хотел спросить, как же это меня на Хорошевке-то не хватятся? Ведь хватятся?.. Ведь искать будут?..
– Не хватятся, – веско сказал Клесмет, который, кажется – о, ужас! – опять что-то куда-то наливал. – В стране бардак, выборы на носу, своих проблем хоть жопой отбавляй…
– Не будут тебя искать, Володя, – подтвердил Ноговицын. – А будут искать – я им скажу, чтобы не искали. Они и не будут искать.
Бурлак на это промолчал.
– Ну что, бояре, по последней? – сказал Ноговицын я взял ёмкость в руку. – Жалко, тут баня не предусмотрена. Сейчас бы как захерачили Чёрное море, да, Игорёк?..
– Я вам покажу, блин, Чёрное море, потому что вы ни хера не видели Чёрного моря… – пробормотал Клесмет тихо, почти шепотом, и эта фраза его показалась Бурлаку, в котором воспоминания о бане ещё не истаяли, похожей на сдутый аэростат на воздушном празднике в Текскоко, отчего вся мизансцена приобрела слегка маскарадный характер.
Полковники чокнулись, и Ноговицын сказал:
– Найди мне его, Володя. И бабу эту найди. Но его – главнее найди. Пускай это будет твоя последняя операция, твой последний, так сказать, гешефт – всё равно найди. А потом уже – бабу.
– Какую бабу-то?
– Габриэлу Досуарес… Или Агату Орезу – хер её разберет! Прости за каламбур.
Клесмет призадумался, потом захохотал.
– Зачем они тебе? – спросил Бурлак, и тут же пожалел о том, что спросил.
– Зачем, зачем… – ответил Ноговицын. – Хвосты подчистить. Если этого… Самуила Абрамовича Когана, тварь поганую, ещё и живым ко мне привезешь – мы ещё и хавальник ему подчистим. А тебе дополнительное спасибо скажем. А бабу нам живой не нужно. Она – наш хвост неподчищенный. Её надо в расход. И без всякой жалости, потому что сдохнуть от руки хорошего человека на государственной службе – составная часть её профессии.
– Понял, сделаем, – сказал Бурлак.
Ноговицын посмотрел на него с уважением.
– Не грусти, Володя, – сказал он. – Мы с тобой сработаемся, клянусь, не хуже чем ты бы сработался с Мишкой Телешовым, царство ему небесное… Там осталось ещё? – спросил он у Клесмета.
– На донышке, – басом отозвался большой полковник.
– Ну и наливай нам с Володей на двоих. Тебе уже хватит – тебе ещё машину вести.
Во Франкфурте Бурлака и Клесмета уже дожидались два билета до Сан-Хосе. Было бы странно, если бы Ноговицын отпустил Бурлака в Латинскую Америку одного без присмотра. Всё равно что поймать карасика для приманки и бросить его в пруд, забыв надеть на крючок. Сиди потом жди эту щуку хоть до скончания веков. Сам же Ноговицын отбывал туда, куда они все изначально и направлялись: в город-герой Москву. В Маньяна-сити им удалось незаметно вернуть бывшего военного атташе обратно в посольство, а спустя час они выехали в аэропорт на двух посольских “мерседесах”, уже ничуть не скрываясь. Пасли их только до аэропорта. Билеты в Коста-Рику Ноговицын заказал уже с борта самолёта.
Перед тем как пройти к билетной стойке, где их дожидались заказанные билеты, трое полковников завернули в один из бесчисленных аэропортовских баров. В “боинге” над Атлантикой они слегка проспались, но башка гудела у всех троих, даром что перед посадкой успели вмазать граммов по сто пятьдесят. По залам пятиконечного аэропорта сновала густая разноязыкая толпа, однако сам бар был пуст. Араб за стойкой немедля угадал в них русских братьев и, не спрашивая ни о чём, поставил на блестящую пластмассу три больших стакана и бутылку Столичной. Ноговицын положил на стойку десять долларов, взял бутылку и закуску, и полковники отошли к круглому стоячему столику. Столик напоминал столик в какой-нибудь советской привокзальной забегаловке, тем самым создавая определённый уют. Пьянка, начатая в таинственном доме на окраине Маньяна-сити, продолжилась на противоположной стороне планеты Земля. На неметчине тоже стояла глубокая ночь, даром что прошло каких-то часов пятнадцать.
– А что, Саша, – спросил Бурлак, выпив водки и закусив фисташкой. – Кабы я не послал сучонка разведать, кто и за что нашего Ивана и вашего Орезу мочканул – не догадались бы вы, что я вёл свою игру?..
– Помилуй бог, – отвечал Ноговицын, опять обсасывая какой-то хрящ, неизвестно откуда взявшийся в стерильном немецком баре. – Нет, то есть, ну, мызнали, натурально, что какой-то мудак харит дочку нашего агента – но идетсфри… тицыровать… тьфу ты!.. его с нашим же агентом!.. Это надо натурально иметь больное воображение.
– Так ведь на Хорошевке-то прекрасно известны его имя и фамилия!
– Ну, натурально, его идрефи… в общем, опознали, когда доклад Мещерякова в Центр пришел…
– Какой доклад? – сразу сделал стойку Бурлак.
– Тот самый, какой еще.
– Который в единственном экземпляре?..
– Ага.
– Который ты мне отдал?..
– Ну да.
– Как же… Ты же говорил…
– А, ты про это, – рассмеялся Ноговицын. – Да его же мне принесли, Володь.
– Вот как, – сказал Бурлак. – Обложили, значит. Подставили…
– Так ведь как в учебнике, – весело глянул на него гад Сашка. – Помнишь? Моделирование тупиковой ситуации плюс отождествление…
– Какое на хер моделирование! – возмутился Бурлак. – Не моделирование, а создание!..
– Филолог, бля! – восхитился Игорь Клесмет.
– Ладно, ладно, чего старое ворошить, – воскликнул Ноговицын. – Главное, с этого момента мы вместе работаем. О чем бишь я говорил?..
– Доклад Мещерякова, – мрачно произнес Бурлак.
– Да. Доклад этот, конечно, сразу внимание привлёк к твоему региону. Тогда его и вычислили, твоего военно-полового агента. А до того… Да кому же в голову придет данные на всякого мудака отправлять в Большой Компьютер, Володя! Мы проверили его по Америкам, Северной и Южной – нету. Не шпион, не террорист. Просто какой-то трахальщик неорганизованный. И мы успокоились. Кому нужен хоть и советник президента по нацбезу, но – в отставке? Да никому!..
– А вам он зачем нужен был до последнего времени?.. – спросил Бурлак. – Этот советник по нацбезу в отставке? Ну, пока его не убили за ненадобностью?..
Клесмет настороженно оглянулся по сторонам, а Ноговицын вынул изо рта недососанный хрящ.
– Э-э-э… ты вот что, Володя…
Он не договорил, потому что Игорь Клесмет сильно толкнул его под локоть. Ноговицын оглянулся. К ним неспешно приближались двое полицейских с короткоствольными автоматами на груди. Один был ростом с Клесмета и морду имел не менее красную, а может, даже и более. Другой был худощав и вылитый азербайджанец: даже усы под носом носил чёрные и густые.
– Entschuldigen Sie bitte! – сказал он, тем не менее, вполне на местном наречии. – Kommen Sie bitte mit[78].
Вот те раз, подумал Бурлак. Вот те влипли. Как это называлось в прежние времена?.. “Распитие напитков с повышенным содержанием алкоголя в общественных местах”?.. Или просто алкогольных напитков?.. Но где же ещё их распивать, если не в баре?.. Тогда причём тут мы?.. Хотя мы, конечно, изрядно наклюкамшись. Неужто у них в Германии до сих пор за это на цугундер ставят?..
А если это маскарад, ожгло его. Если это никакие не полицейские, а родина-мать на мной конвой выслала, не надеясь на лояльность Сашки и Игоря?.. То-то этот – вылитый азербайджанец, и зовут его – Махмуд-оглы. А второго и вовсе – прапорщик Приходько…
Ноговицын улыбнулся и сказал:
– Y’ve got a mistake, sir. We are russian citisens, transit passengers. You have no any reasons to take us in charge[79]!
Закончив, он икнул, как бы ставя восклицательный знак. На полицейского эта речь ни малейшего впечатления не произвела, равно как и восклицательный знак в конце предложения. Ровным голосом он повторил:
– Kommen Sie bitte mit, Herren.
Ноговицын вздохнул, засопел и сказал:
– Пошли, ребята. Они тут запуганы русской мафией, вот и бросаются на каждого русского. Ну, я им устрою, блядь. Сто раз пожалеет, козёл, что к нам доебался…
Эвакуаторы и эвакуируемый проследовали за полицейскими, причем Клесмет захватил с собой недопитую бутылку. Красномордый автоматчик открыл какую-то неприметную дверь и пропустил задержанных в служебный коридор. Они шли ровно, только Ноговицын всё спотыкался о ковролин и бормотал под нос что-то очень угрожающее.
По лестнице они спустились на этаж, затем прошли через ещё одни двери и наконец оказались в пустой комнате, где только и было мебели, что четыре стула, да ещё подоконник, на который тут же уселся их красномордый страж.
– И что?.. – пробасил Клесмет, оглядевшись.
– Nemen Sie bitte Platz[80], – сказал усатый полицейский, вежливый, как сукин сын.
– Консула, что ли потребовать? – раздумчиво сказал Ноговицын, обращаясь не столько к своим товарищам, сколько к не понимавшему по-русски полицейскому в надежде что тот испугается и бросится перед ними извиняться.
– Да ладно, – сказал Клесмет. – Сейчас всё разъяснится. Это явно недоразумение какое-то…
Но тут двери открылись, и в комнату вошло сразу человек восемь народу, все в штатском, причём один тащил на плече работающую телекамеру с подсветкой, а ещё один – микрофон на длинной палке. Среди них была и одна дама, в которой Бурлак, приглядевшись, вдруг узнал свою супругу Ольгу Павловну. И сразу у Владимира Николаевича засвербело под ложечкой, будто с ним случился приступ застарелого гастрита. Вытаращенные зенки Игоря Клесмета сделались ещё более вытаращенными, а Ноговицын откинулся на спинку стула и внезапно весь обмяк, как человек, только что испустивший дух.
– Который на стуле сидит – полковник Генштаба Ноговицын Александр Петрович, – без малейшей дрожи в голосе сказала Ольга Павловна. – Бывший резидент ГРУ в Венесуэле, теперь – начальник отдела в девятом управлении. Он главный, кто непосредственно занимался разработкой операции. Был на прямой связи как с самыми верхними в Москве, так и с покупателями в Латинской Америке – через какую-то большую шишку в Маньяне. Ну, того, которого я вам описывала.
Стоявший рядом с ней кучерявый молодой человек кивнул, и один из штатских встал за спиной полковника Ноговицына.
– Стоит рядом с ним полковник Генштаба Клесмет Игорь Владимирович, – сказала Ольга Павловна. – Служил в пятом управлении, потом перевёлся в штаб. Заведовал доставкой денег, безопасностью…
– Что же ты делаешь, сука?.. – прошипел Клесмет. Он был такой большой, что у него и шипеть получалось как-то басом.
– Не надо себя так вести, – сказал молодой человек. – А то отмудохаем и браслеты наденем. Самозатягивающиеся.
– Как отмудохаем?.. – задохнулся Игорь Клесмет. – Что значит браслеты?.. Да вы кто, ёб вашу мать?..
– Интерпол. Спокойно. Все полномочия у нас имеются. В том числе и отмудохать как следует всех троих.
Во время этого диалога Бурлак не отрываясь смотрел на Ольгу Павловну, а она смотрела на него. Неизвестно, что она прочитала в его глазах, только ресницы её вдруг дрогнули, и кончиком языка она облизнула тонкие губы.
– Кто третий? – спросил у неё строгий молодой человек.
Здец 3.14, прогрохотало в кудлатой башке Бурлака.
– Я его не знаю, – сказала женщина. – Он не из этой системы. Это какой-то посторонний. По-моему, вообще не русский. Отпустите его.
– Вы кто? – спросил молодой человек, уставившись на Бурлака.
Тот беспомощно пожал плечами и покрутил головой, в которой всё ещё перекатывались отголоски обречённого эха.
– Ваши документы! – потребовал молодой человек.
Бурлак тревожно осмотрелся по сторонам и втянул в себя воздух.
– Bitte, Papier! – потребовал интерполовец. – Your papers please! – сказал он, не услышав никакого ответа. – Presente los papeles!
– Si! si! – обрадовался Бурлак и вытащил из кармана маньянские водительские права и паспорт, оформленные на подставное лицо самой что ни на есть маньянской национальности.
– Маньяна? – удивлённо сказал молодой человек.
– Si! – утвердительно покивал Бурлак.
Conocer… estas personas[81]?.. – спросил молодой человек, с трудом произнося испанские слова.
Hemos volado juntos en avion, Бурлак пожал плечами. – Bebiendo un poco[82]…
Молодой человек с некоторой тоской оглянулся на телекамеру и сказал:
– Esta libre.
– Gracias! – скзал Бурлак и стал пробираться к выходу.
Он бы поставил половину того, что имел приклеенным скотчем к ляжке, что его сейчас окликнут, вернут назад, упакуют в какую-нибудь кутузку. К его удивлению, никто его не тормознул: ни полицейские, ни коллеги-полковники. Единственно Ноговицын как будто сказал, не разжимая губ: «Коган Самуил Абрамович». Но, может, это ему только показалось. Он вышел в коридор, где томились ещё два бугая в штатском, и через минуту был уже в зале ожидания, рядом с тем баром, из которого их забрали.
До самолёта на Коста-Рику оставалось полтора часа. Нужно было ещё переоформить билет на новое имя, но это уже были чисто технические трудности.