Джентльмены чужих писем не читают Горяйнов Олег
– Как оно вообще? – спросил Бурлак.
– Как на Чёрном море, – отозвался Клесмет, тщетно пытаясь упрятать своё огромное тело под сорокасантиметровую толщу воды. – Знатно-с!..
Бурлак вошёл в парилку. Гарвилло всё скребся. Между ним и Ноговицыным шёл какой-то разговор, потому что Гарвилло взглянул на вошедшего хозяина с фальшивой улыбкой и продолжал, обращаясь к Ноговицыну
– Так ты, Сашок, опять всё перепутал. Как школьник, право. Вагинизм – это как раз хорошо. Вагинит – вот что плохо…
Пошла игра, подумал Бурлак и сказал:
– Ну что? Погрелись снаружи, теперь можно и изнутри погреться?..
– Пора, пора, – сказал Ноговицын. – А то тут уже сыро стало…
– Сейчас, я бойцов кликну – приберут, – сказал Бурлак и вышел.
Гришка с четвёртым шифровальщиком Колькой Мягковым в тапочках топтались на лестнице, ведущей наверх, в танцкласс.
– Подтереть надо в парилке, – сказал им Бурлак. – И проветрить. Пошли, покажу.
Ноговицын с Клесметом сидели, отдуваясь, по грудь в воде, плескали на себя ладошками. От их тел в воздух поднимался пар. Зеркала запотели.
Дверь парилки раскрылась, оттуда выскочил розовый Гарвилло и, зажав в горсти своё легендарное хозяйство, прыгнул с бортика в воду, на лету дрыгая ногами. Когда он задницей соприкоснулся с кафельным дном бассейна, его физиономия сперва удивленно вытянулась, потом сморщилась, а довольные коллеги встали на ноги, поднявшись над мелкой водой, как каспийские буровые.
– Лихо летаешь, Юрик, – сказал Ноговицын.
– Шасси забываешь выпускать, – намекнул Клесмет на содержимое Гарвилловской горсти.
– Гады, – беззлобно простонал Гарвилло.
Бурлак впустил в парилку Гришку со шваброй и вошёл сам. Дверь в нужном месте была снабжена резинкой и закрывалась автоматически.
– Ну что? – шепотом спросил Бурлак. – С кем они беседовали, покуда меня не было?
– Ни с кем, – сказал Гришка.
– А какие бумаги требовали?
– Никаких.
– Что же они делали три часа?
– Ничего. Кофе пили. Смеялись. Анекдоты травили.
– И всё?
– И всё.
Озадаченный Бурлак вышел из парилки. Гости удалились в комнату, где был накрыт стол. Мягков бегал вокруг бассейна со шваброй в руках.
Странная какая-то проверка. Обычно проверяющие уединялись с каждым из работников резидентуры по отдельности, подолгу вели расспросы, рылись в бумагах, сличали печати на сейфах, пересчитывали листы в учётных журналах. А эти что приехали проверять? Температуру воды в бассейне? Может, они перенесли проверку на завтра? Но тогда зачем было сваливаться как снег на голову?
Непонятно.
Или это конвой, опять похолодел Бурлак. Возьмут под белы рученьки, вколют в вену эликсир “Блаженство” и – на Родину, зело соскучившуюся по одному из пропащих своих сыновей. Недаром этого здоровяка Клесмета прислали…
Нет, так это не делается. Даже в наши неказистые времена. Процедура эвакуации продумана и отработана до тонкостей. Всё происходит гораздо аккуратней.
Опять я мнительностью занимаюсь, вздохнул Бурлак. Нервы, нервы. Надо выпить и расслабиться.
Гости, замотав чресла в накрахмаленные простыни, сидели за накрытым столом. К яствам никто не прикасался, в холодильник за выпивкой не лез. Ждали хозяина. Гарвилло травил очередную байку на известную тему, Ноговицын с Клесметом хихикали и внимали.
– …Во второй раз прихожу к этой лахудре. Расстёгиваю штаны. Она снимает очки, берет лупу, рассматривает мою шишку со всех сторон. Сложный случай, говорит, у вас, молодой человек, если даже примочки не помогают… Попробуем притирания… Выписывает рецепт. Примерно через неделю мне Светка говорит: извини, по тебе ничего не ползает?.. Я помчался в ванную, глянул… Мать честна!.. Их там как в Думе депутатов… Бегу к врачихе. Она как меня увидела, очки уронила. Что, говорит, и притирания не помогли?.. Я кричу, какие к такой-то матери притирания, когда у меня там вши!.. Она берет лупу, в третий раз осматривает со всех сторон мою шишку, потом говорит: ну да, лобковые… Чуть я её, братцы, не убил, дуру слепую.
– И как? – поинтересовался Клесмет. – Вывел?
– Да вывел. Вывел я их, конечно. Но ведь за то время, пока я к этой врачихе бегал шишку демонстрировать… и – Ленка, и – Катька, и – Светка, и – Машка, и – Кристинка, и – Сергей Трофимыч…
Полковники заржали.
– Что вы ржёте, сволочи? – сказал Гарвилло. – Сергей Трофимыч – это Светкин муж!..
Бурлак достал из холодильника водку, открыл пару бутылок, налил каждому по ободок и кивнул Ноговицыну:
– Тебе слово, Саша.
– Ну что, – сказал Ноговицын и поднялся на ноги, взяв в руку стакан. – Жизнь наступила сами знаете какая. Живем как в гареме: знаем, что вы…, не знаем, когда. Тем приятнее вспомнить, что есть ещё на планете Земля, пускай даже на обратной её стороне, заповедные места, где тебя встретят как человека, с душой, в баньке попарят, стакан нальют. Честное слово, Володь, ты сам не знаешь, как это сердце греет, особенно после всего говна, которое нам в Москве бидонами скармливают. Так что выпьем, ребята, за Володю Бурлака, за его радушие, за его теплоту душевную, а главное, за его стойкость и верность долгу, потому что хоть и хороша страна Маньяна, а без Володи Бурлака ей бы тут не стоять; без Володи Бурлака её давно бы сожрали американские империалисты…
Полковники встали и выпили до дна не поморщившись. Стаканы бить не стали, потому что все были босиком. На закуску никто не набросился: штабной офицер, может, противогаз от буссоли и не отличит, но приличия понимает. Сели, подышали носом; потом Гарвилло сказал:
– Красиво доложил, слушай! Можно подумать, не Академию Генштаба кончал, а факультет прикладной эстетики…
Бурлак уже наливал по второму кругу, на этот раз – не по целому стакану, а по две трети.
– А хорошо пошла, проклятая!.. – с искренним чувством воскликнул Игорь Клесмет и не выдержал: взял с тарелки веточку укропа.
– Говори ты, Юра, – сказал Ноговицын. – Твоя очередь.
– Ну, что тут сказать, – Гарвилло взял свой стакан и поднялся, закинув край простыни на плечо. – Как известно, три удовольствия даны мужчине: резать мясо, жевать мясо и тыкать в мясо своим тем что у него есть. Так вот: за то, братцы, чтобы резалось, жевалось, тыкалось и вообще хотелось как можно дольше, больше и разнообразнее!..
– За неразборчивость в половых связях, короче! – резюмировал Ноговицын.
Все встали, чокнулись стаканами и дружно выпили.
– Почему же обязательно неразборчивость? – спросил Гарвилло, зажевав водку салом и чёрным хлебом. – А впрочем, и за неразборчивость. Кому нужна эта разборчивость, когда живем один раз? А женщин плохих не бывает. Бывает мало водки. Бывает много водки. А женщины – все хорошие.
– Оно так, – сказал Ноговицын и назидательно поднял вверх вилку с надетым на неё куском маньянского жаркого. – Да только не всякий, у кого снизу п… подвешена, имеет право женщиной называться!..
– Стратегия мышления низшего типа, – выдавил Клесмет из глубин своего необъятного организма.
– Ну что, по третьей нальём? – спросил Бурлак. – Или ещё погреемся?
– Погреемся! – сказал Клесмет. – Куда спешить? Да и воды ещё в бассейн столько не налилось, чтобы Чёрное море сделать.
Бурлак не понял, как и зачем нужно делать Чёрное море, когда под боком сразу два разных океана, но переспрашивать не стал, а направился вслед за остальными в парилку.
До “Чёрного моря” дошло дело только после четвёртого захода в парилку. А после третьего – затеяли нырять в бассейн спиной вперед.
Воды уже налилось достаточно. От бортика до поверхности было около метра. Один нырял, остальные сбоку следили, чтобы спина оставалась прямая. Если ныряющий сгибал спину, прятал голову в плечи или выставлял вперёд задницу – нырок не засчитывался.
Руки надлежало раскинуть в стороны. Такой способ ныряния назывался “христос”. Как и следовало ожидать, хуже всех “христос” получался у Бурлака. Как он ни старался, а всё равно плечи его сгорбливались, руки смотрели не в стороны, а вперёд, что же касается задницы, то задница и вовсе вела себя непредсказуемо: то вертелась как ей вздумается, а то выворачивалась куда-то вбок.
Владимиру Николаевичу стало обидно за свою немощь, и он плюхался и плюхался с бортика, пока отбитая о воду спина вся не посинела, а своевольная задница не начала отчаянно чесаться.
Наконец, сосредоточившись из последних сил, ему удалось совершить приличный “христос”, и его товарищи, которым уже поднадоело это ныряние и хотелось выпить, разразились бурными искренними аплодисментами, комплиментами и разными обнадеживающими словами с непременной сексуальной подоплекой.
Напоследок в честь новообращенного Бурлака полковники исполнили коронный номер – коллективный прыжок “тройной христос”. Они втроём влезли на бортик, встали спиной к бассейну (Клесмет – в центре), по команде Ноговицына дружно растопырили руки в стороны и медленно-медленно упали в воду прямыми спинами вперед.
Бурлак так расчувствовался, что, не дожидаясь, пока бравые ныряльщики вылезут из воды, побежал к столу бегом и налил по полной каждому. Затем он так долго вымучивал какой-то сверхлюбвеобильный тост, что даже сам себя застеснялся, и оборвал его, не закончив, после чего опрокинул в себя стакан, взял на нож кусок сала и попытался в уме умножить 3974 на 2967, но ему помешал Игорь Клесмет.
– Сало надо брать исключительно руками! – взревел он как истребитель, на форсаже уходящий от стаи стингеров. – И тот не военный, кто так не делает! В одну руку – сало, в другую – хлеб!
– А стакан куда же? – ехидно поинтересовался Юра Гарвилло, явно имея в виду какую-нибудь похабщину.
– Стакан – в зубы! – ответил Клесмет. – Вот так!
Он зажал в зубах край стакана, из которого только что выпил, и протянул обе свои клешни к середине стола. Едва он дотянулся до сала, как стекло в его зубах хрустнуло, осколки брызнули в разные стороны, стакан с откушенным краем упал на пол, но не разбился, а укатился куда-то. Клесмет выплюнул изо рта остаток стакана, взял руками хлеб и сало и принялся всё это активно жевать.
– Ты, Игорь, тоже, я гляжу… с факультета прикладной эстетики, – заметил Гарвилло.
– Да хоть… с прикладной педерастики! – вострубил Клесмет, прожевавшись. – Какая беда?..
– Пойдем, ещё погреемся, – предложил ему Гарвилло. – Уж больно хороша у Володи парилка.
– Щас, – сказал Клесмет. – Дай дожую.
– Пойдем, пойдем. А то пора уже “Чёрное море” делать, а мы ещё не допарились…
Клесмет встал во весь свой гигантский рост и заревел на всю резидентуру:
– Я вам сейчас покажу, на хер, Чёрррное море, потому что вы, блин, ни херрра не видели Чёрррного моря!!!
Гарвилло уволок его в парилку.
– Не перевелись ещё богатыри на земле русской, – сказал Ноговицын, высасывая из скорлупы какой-то маньянский деликатес.
Бурлак и подумать ни о чем не успел, а уже в одной руке его сама собой очутилась ложка, а в другой руке – горбуха “бородинского”. Ложкою он зачерпнул крепчайшего полужидкого чили, намазал его на хлеб, посолил и отправил в рот. Ноговицын, с любопытством наблюдавший за его действиями, протянул ему открытую банку ледяного пива.
– Уважаю, – сказал он Бурлаку. – Старая школа.
– Я тебя слушаю, – птичьим голосом сказал Бурлак, вытерев слезы с лица.
– Дело такое, – сказал Ноговицын. – Ребята завтра с утра испарятся. На три дня. В четверг вернутся. Если что – они здесь, в хате. Работают на проверке. Ври что хочешь, но до утра четверга нужно продержаться. Кровь из носу.
– Ну, это организуем, – сказал Бурлак.
– Вот и хорошо. Значит, если всё пройдет гладко, твой бакшиш – три тысячи баксов. Окей?
– Баксов – это долларов?
– Их.
– Ну, окей.
– Ровно в четверг к обеду лягут на твой счёт. Могу наличманом, если хочешь. Но твои люди тоже ничего не должны заметить. То есть, должно постоянно ощущаться всем персоналом присутствие нас всех троих. Если что – чтобы они под присягой поклялись, что мы все здесь были. Я понятно объяснил?
– Вполне.
– Договорились?
– Насчёт меня – нет проблем. Насчёт моих людей – боюсь, возникают трудности… за те же деньги…
– Как! я не сказал?..
– Не сказал…
– На тебя, Володя, ведь сигнал поступил серьёзный. От твоего зама. Очень серьёзный. По прежним временам – уже был бы тебе здец3.14. Окончательный и бесповоротный. Но и по нынешним временам он недалеко отсюда бродит. Так вот – сделай мне хорошо, Володя, и я в четверг тебе подарю эту бумажку. С собственноручной подписью мерзавца. Ну как?
– Договорились.
Ноговицын налил по чуть-чуть себе и Бурлаку. Они чокнулись и выпили молча, глядя друг другу в глаза, как стосковавшиеся голубки.
Хлопнула дверь, раздался могучий плеск, и грозный бас заревел:
– Я вам сейчас покажу, на хер, Чёрррное море, потому что вы, блин, ни херрра не видели Чёрррного моря!!!
Бурлак с Ноговицыным поспешили к бассейну. Вода доходила Игорю Клесмету, стоящему ровно посередине бассейна, до ключиц. Огромными руками он с силою колыхал воду: вперёд-назад, вперёд-назад.
– Присоединяйтесь!!! – крикнул он подошедшим полковникам, багровея от натуги.
Бурлак недаром сожрал маньянского соусу: быстрый взгляд, которым обменялись Гарвилло с Ноговицыным, мимо его внимания не проскочил.
– Ну же!!! – вскричал Клесмет.
Волна, которую он поднял, уже перехлёстывала через бортик и растекалась по кафельному полу.
– Набрызжем мы тут тебе, Володя… – виновато сказал Ноговицын.
– Ничего, бойцы подотрут, – сказал Бурлак.
– Ну, тогда прыгаем?..
– Прыгаем.
Они прыгнули в бассейн и теперь раскачивали воду в восемь рук.
– Я вам сейчас покажу, на хер, Чёрное море, потому что вы, блин, ни херрра не видели Чёрррного моря!!! – опять заорал Клесмет.
– Ни хера не видели!!! – завопил Гарвилло. – Чёрного моря!!!
– Не видели ни хера!!! – крикнул Бурлак и сам себе удивился.
Воды в бассейне заметно убавилось. Чтобы волна оставалась прежней высоты, полковникам уже недостаточно было стоять на месте и двигать руками. Им теперь приходилось синхронно с движением водной толщи бегать от бортика к бортику. По очереди они, высоко подпрыгнув, падали на воду и по нескольку секунд качались на созданной их усилиями волне.
Вода растекалась по полу, по багровым рожам растекалось блаженство.
Глава 38. Ольга Павловна учиняет гадость
Конечно, нация вредная и на земле вполне излишняя, размышляла Ольга Павловна, выходя на обочину и голосуя такси. С одной стороны. Но с другой стороны – ведь недаром писал кто-то из этихъ, прошлого века, что жидам для того шкуру на конце обрезают, чтобы там Божий ангел селился; потому так сладко, так сладко нынче ночью Маркуша меня отодрал.
Теперь нужно бы на работу, но работа подождёт, а сначала – к Полине в Киноцентр; эту дуру Ольге Павловне после безудержного Марка или какого другого хорошего любовника всегда было особенно приятно видеть, оргазмически радостно было рассказать ей о прошедшей ночи, об урагане страсти, о бешеном огненном коне, на котором они с Марком, сплетясь ногами, телами, сиськами, всем чем только можно, скакали и резвились в рассветных небесах под грозовыми тучами.
Полина захлопает коровьими глазами, глаза нальются чёрной влагой, голос от зависти дрогнет и пропадёт в хрип и кашель, они примут под кофе коньяку, покурят длинных чёрных сигарет, Полина от обиды соврёт что-нибудь, жалкая, зная, что ей не верят ни на грош, рандеву оборвётся в ничтожные заклинания о погоде, а может, Ольга Павловна, чтобы окончательно досадить лучшей подруге, добьёт её рассказами о своих маньянских похождениях, а может, и пощадит, потому что и одного Марка вполне хватит, чтобы Полина потеряла покой и сон на две недели вперед.
Свежо предание о том, что не так давно ещё они снимали кавалеров на пару, и трахались синхронно, на соседних койках, в момент оргазма пожимая друг дружке руки, а верится с трудом. Потому что Ольга Павловна какая была всю жизнь баба-ягодка, такая и осталась, если не стала ещё слаще. А Полина – нет, Полина не нашла в себе воли противостоять мучному и сладкому, не нашла в себе силы поменять жиры на углеводы, она отрастила себе курдюк шире плеч (афедрон, как душки военные говорят), а сами плечи у неё, как и курдюк, свисли вниз, глаза стали круглые и пустые, и на объект чьих-нибудь сексуальных вожделений стала похожа менее, чем каменный хулиган, грозящий булыжником церителиевскому зоопарку, похож на освобождённого партийного активиста.
И всё же я добрая баба, улыбнулась про себя Ольга Павловна, развалясь на заднем сиденье жёлтой “соньки” с рекламой “Кремлёвской водки” на крыше. Добрая я, добрая. Возьму и куплю Полине мальчика. На постоянку, чтобы два раза в неделю приходил и трахал. Если Юрочка с Игорьком благополучно съездят, тогда хватит денег на целый полк мальчиков, на целый легион лучших мальчиков города Москвы и прочих блядских окрестностей. Бери, Полина, пользуйся – не жалко для лучшей подруги ничего! Да, так и сделаю. Пойду в магазин “Мальчики” и попрошу взвесить три центнера самых лучших. Только где этот магазин? Там же, где тусуются педерасты и прочие маргиналы? Ольга Павловна не знала, где в Москве находится магазин по торговле мальчиками. Она вообще не касалась этой индустрии. Ей и не к чему пока было: любовников хватало, причем разных, от еврея до генерала. Если бы не сочувствие к подруге, ей вообще мысль о наёмных любовниках в голову бы не пришла.
Машина легко шла вдоль развороченных тротуаров омолаживающейся столицы, вдоль бесконечных её развалин и строительств, бомжатников её, дворцов, диких рынков, разбитых и взорванных автомобилей, шлюх и нищих, барыг, арбузных развалов, ментов, пугающих мирного жителя своим невероятным количеством, ротвейлеров на газонах, ларьков и бутиков.
С некоторых пор, возвращаясь по утрам от неистового Марка, Ольга Павловна не решалась пользоваться общественным транспортом. Как-то после такой вот самозабвенной ночи она рискнула поехать на метро, взялась за круглый железный поручень – и немедленно кончила, да так бурно, что какая-то оказавшаяся поблизости пожилая тётка с сумками в ответ толкнула её и нещадно выматерила. С тех пор – только такси.
– Простите, молодой человек, вас как зовут? – обратилась она к таксисту, смазливому кучерявому парню лет двадцати пяти, длинному, гибкому и тонкому.
– Максим, – ответил таксист. – А вас?
– Ольга Павловна. Я вам хочу задать вопрос, если позволите.
– Отчего же, – сказал Максим. – Если знаю ответ – отвечу.
– Московские таксисты знают всё.
– Ну уж и всё, – заскромничал Максим.
– Во всяком случае, так обстояло дело во времена моей молодости.
– Да вы прибедняетесь! – сказал Максим.
– А вы – льстите бессовестно.
– Вот и договорились, – сказал Максим. – В чём же ваш вопрос?
– Мой вопрос вот в чём… Где… Не знаю даже, как сказать…
– Да говорите как есть, не стесняйтесь, – сказал Максим и выключил вмонтированную в приборную доску рацию, которая всю дорогу шипела, бормотала что-то неразборчивое, ругалась и злобно выплёвывала из себя в салон непонятные номера. – Нас, извозчиков, обычно не стесняются…
– Я хотела спросить… где в Москве собираются… как бы это так… ну, словом, мужчины-проститутки, но гетеросексуалы? То есть, мужчины-гетеросексуалы, но проститутки?..
– Вам-то это зачем? – как-то устало спросил Максим, и Ольга Павловна увидела в зеркальце над ветровым стеклом, как его интеллигентную физиономию перекосило гримасой омерзения. – Вы-то вполне…
– Опять вы льстите, – сказала Ольга Павловна, пожалев, что затеяла этот малоаппетитный разговор. – Это не мне. Я хочу сделать подарок подруге.
– Мальчика?..
– Ну да, мальчика. Что в этом такого? Она – женщина совершенно неинтересная, пускай порадуется…
Ольга Павловна чуть было не произнесла “на старости лет”, но вовремя вспомнила, что ей и самой-то лет будет не меньше, чем Полине, и оборвала себя. Вообще надо оборвать этот разговор. На такие гнусные темы – с посторонним человеком… Это всё Марк несусветный, сбил её с панталыку.
– Мальчики, мальчики, мальчики, мальчики, – запел Максим. – Но ведь это денег стоит…
– Уж как-нибудь, – сухо сказала Ольга Павловна. – Ладно, не знаете, и не надо. Извините, что…
– А я не сгожусь для этого дела? – спросил Максим и белозубо улыбнулся своей пассажирке в зеркальце над ветровым стеклом.
– Вы? – удивилась та.
– Да. Пуркуа па? Варум нихт? Вай нот? Надзэ икэнай но са?
– А вы что, этим тоже занимаетесь?..
– Ну, пока не пробовал, – сказал Максим и засмеялся. – Но мне почему-то кажется, что у меня получится…
– Зачем это вам? – Ольга Павловна не переставала удивляться.
– Я женился недавно, – сказал Максим и простодушно посмотрел на неё вполоборота. – Скоро сын родится. Деньги во как нужны, честное слово! А в такси – сами знаете – труд каторжный, гор золотых не сулит. Понимаете? В университете я учился на кафедре топологии. Кому в наше время нужна топология? Вам нужна? Никому не нужна. Мне тоже. Поэтому я, не доучившись, пошёл работать в такси. Вы не сомневайтесь, ваша подруга останется довольна. С либидо, коитусом и фрикциями проблем не будет. У нас всё получится, как говорят в этой дурацкой рекламе по ящику…
– Ну хорошо, – несколько растерянно произнесла Ольга Павловна. – Как с вами связаться, на всякий случай?..
Максим протянул ей фирменную визитку с рекламой всё той же “Кремлёвской” и телефоном диспетчера. На задней стороне карточки был фломастером записан номер его машины.
– Скажите диспетчеру, что хотите заказать именно мою машину. Через час – я у вас.
Ольга Павловна посмотрела на визитку тем же взглядом, каким несостоявшийся наследник датского престола дивился на череп одного своего старого знакомого.
– Договорились? – спросил Максим и послал ей на заднее сиденье ещё одну белозубую улыбку.
Тут в её сумке запикал мобильник, и от необходимости отвечать водителю она была временно избавлена. Достав из сумочки маленькую трубку, она прочитала: “Оля, срочно приезжай в контору. Игорёк.”
– Сорри, герой-любовничек, – сказала Ольга Павловна бодрым голосом. – Меняем курс. Дуем на Полежаевскую. А насчёт всего остального считайте, что договорились.
Игорь Клесмет никогда не бывал таким изощрённым, как Марк, зато как засадит, так аж кости затрещат, как опоры железнодорожного моста под пролетающим на всех парах гружёным товарняком в 120 вагонов. Ольге Павловне в объятиях полковника Клесмета иногда казалось, что она – тореадор, неловко поскользнувшийся прямо перед несущимся на него быком и схлопотавший внутрь себя большой и острый рог на всю длину и во весь объём. Ощущение, пожалуй, шло той же амплитуды, только по приятности с точностью наоборот. Конечно, каждый день воевать с такой огромной штукой – Ольга Павловна бы взвыла. Но изредка – оно добавляло в её и без того бурную жизнь “сыра”, как выражаются душки кинематографисты.
Ольга Павловна миновала три поста, показав на каждом свой отдельный пропуск, и вошла в длинный казённый коридор, устланный сплошным ковром, причем ковёр, положенный сюда ещё в незапамятные времена, за годы ничуть не слежался и не потускнел, ибо количество пар ног, имеющих право по нему ступать, во все времена было строжайшим образом ограничено. Постучав в дубовую дверь, она вошла в кабинет Игоря Клесмета.
Сто тридцать пять килограммов полковничьего мяса размещались в офисном кресле за простым канцелярским столом, поставленным у стенки под красочным плакатом с изображением грозного армейского вертолёта. Ольга Павловна мельком подумала, что уместнее смотрелось бы изображение не вертолёта, а подводной лодки, и лучше всего той самой, которую она, а потом Игорь Клесмет с Юрой Гарвилло ездили продавать маньянским контрабандистам.
Хозяин кабинета, завидев её, убрал со стола какие-то бумаги и поднялся ей навстречу.
– Здравствуйте, Игорь Владимирович, – сказала Ольга Павловна. – Эк вы загорели. На юга, небось, ездили? В отпуск?..
– Да, отдохнул недельку на Чёрном море… – объяснил Клесмет Ольге Павловне, прекрасно знавшей, куда и зачем он ездил и при каких обстоятельствах загорел.
– Везёт вам, – вздохнула Ольга Павловна. – А мы тут…
Что они тут, она договорить не успела, потому что Клесмет бесшумно сжал её в медвежьих объятиях, приподнял над полом и поцеловал взасос, после чего опустил на пол и отошёл на два метра.
Сердце её забилось, но передок сладкой истомы не источил, так как ещё не вполне остыл после Марка. Игорь Владимирович одной рукой уже протягивал ей папку, где должны были лежать известные ей документы, требующие её визы. Другой рукой осторожный полковник написал на оборке газеты: “В семь – у тебя?”
Ольга Павловна, прочитав послание, поднесла палец к губам и послала полковнику бесшумный воздушный поцелуй, после чего повернулась и вышла из кабинета.
Всё, всё получается, с восторгом думала она, ступая каблуками по ковру. Что за поле чудес – наша страна… Что за время такое – самые невероятные прожекты берут и сбываются… Немножко, как это принято говорить, политической воли, и задницу разок оторвать от стула. И большой и любвеобильный хахаль в полковничьих погонах приносит вечером к тебе на дом лично несколько десятков тысяч баксов, распихав их по карманам, как упаковки с презервативами… Придется ему дать за это. Хоть и не тянет после Марка ни на какие сексуальные марафоны. Возраст, возраст… Или не дать, отговориться делами?.. Нет, по случаю такого события – ублаготворю полковника. А завтра куплю Полине мальчика. Этого Максима. Но сперва сама проверю его на прочность. Не подсовывать же лучшей подруге говна…
В отделе стоял густой кофейный запах.
– Что пьём, девочки? – спросила, войдя, Ольга Павловна.
Маша, завидев начальство, встала со стула.
– “Густав Паулинг”, Ольга Пална, – сказала она и метнулась к кофеварке. – Вам большую чашку?
– Угу, – сказала Ольга Павловна и устало поёжилась.
Вторая девица, Наталья, пытливо посмотрела на неё из-под рыжей челки, и глаза Ольги Павловны сами ответили ей быстрым взглядом, в котором та прочла: да, полный порядок, девочка, всё на уровне, всё как всегда, всё, как тебе, молодой да ранней, покамест и не снилось. Наталья с завистью вздохнула и отвернулась. Она Марка знала ещё раньше, чем Ольга Павловна, да сама же и познакомила с ним свою начальницу. Правда, переспать с ним тогда не решилась: староват показался, что с такого проку. Теперь смотрела на Ольгу Павловну и закусывала губу. Прок-то, оказывается, был, да ещё какой, в полном смысле этого слова. От бычков, которые снимали её в “Четырёх Ладьях”, такого проку ни в жизнь не дождаться. Конечно, Ольга Павловна словами ей ничего и ни о чём не рассказывала. Хоть их и объединяло многое вне службы, всё же такой степени доверительности между двумя женщинами не существовало. Да и неловко откровенничать между собой особам, годящимся друг дружке в дочки-матери. Но глаза, глаза… они рассказывали всё, даже такое, на что и слов в языке не найдется.
Ольга Павловна подошла к ней и спросила:
– Что у тебя?
– Да вот, пенсии актирую. Кстати, хотела спросить по поводу вот этой…
– Ольга Пална, – подала голос Маша, наливавшая в чашку кофе. – Тут девочки шифоновое сари приносили – дас ист фантастиш!.. Вам в самый раз пойдет. Давайте, я сбегаю…
– Подожди, подожди, Маша, – Ольга Павловна, заинтересовавшись, взяла с Наташиного стола документ.
Вот и всё, подумала она, вот и всё. И как просто оказалось. Само собой всё устраивается – надо же… Определенно, звёзды сегодня на моей стороне.
– Так что?.. – спросила Наташа.
Ну что ж, пора отрабатывать полученный в Акапулько аванс, пятизвёздочный отель, море и волны. Прощай, Бурлак. Ты мешаешь могущественным людям, а кто мы такие, чтобы противостоять могущественным людям?.. Букашки.
– Что спрашиваешь? – сказала Ольга Павловна. – Первый день, что ли. Оформляй пенсию на вдову. Досуарес Габриэла Фернандос, или как там её…
– Но она, вроде, иностранка… Здесь форма номер три положена…
– Не надо, – сказала Ольга Павловна. – Не надо никакой формы номер три. Это не тот случай.
– Что, так прямо и перечислять в Маньяну?..
– Так прямо и перечисляй. Пересчитай в доллары и перечисляй. Приложи копию акта за подписью полковника Бурлака и отправляй.
Глава 39. Мальчики
Могучих объятий Игоря Клесмета Ольга Павловна в этот вечер не испытала. Вообще никаких не испытала. На радостях полковник так нарезался, что упал и уснул у неё на диванчике не снимая ботинок. Ольга Павловна нисколько не была в претензии, потому что главное, что от него требовалось в этот вечер, он исполнил. А именно – помимо документов, с которыми ей нужно поработать, принёс ей двадцать тысяч долларов наличными. Если бы он поступил наоборот, то есть трахнул бы её как следует, а двадцать бы тысяч долларов ей не принёс, тогда она была бы на него в претензии. А так – какие могут быть претензии. Человек летел с другого конца Земли. Устал.
Да и, признаться, завалился к ней уже пьяный как свинья.
Машину с шофёром Клесмет отпустил. Ольга Павловна сняла с полковника ботинки и погасила над ним свет. Спать удалилась в другую комнату. Спрятала деньги и бумаги в белье, бельё закрыла на ключ в комоде и проверила, затворены ли окна и заперты ли замки на входной двери. Дом, в который она переехала всего пару месяцев тому назад, хитрым образом вычленив из квартиросъёмщиков своего супруга, круглосуточно охранялся, но лишняя осторожность ещё никому не мешала. Затем она приняла два шарика люминала – чтобы нейтрализовать дикий храп несостоявшегося любовника – и заснула.
Ей приснились ротанговые пальмы и океан, накатывающийся на белый песок огромными ровными валами. Загорелый мальчик с рельефными плоскими мышцами по всему тонкому телу скользил по океанским валам на доске, разукрашенной, как индейский томагавк. Ольга Павловна бежала вдоль берега, почти не касаясь песка, а мальчик скользил вслед за ней, не отставая.
Ольга Павловна проснулась в семь утра и растолкала полковника, храпевшего вдоль диванчика в той же позе, в которой она его оставила.
– Игорёк, Игорёк, – сказала она. – Пора вставать.
Клесмет перестал храпеть и протянул к ней могучую руку.
– Нет, Игорёк, – сказала Ольга Павловна, увернувшись от его объятий. – Сегодня нельзя.
– Почему нельзя? – с некоторой обидой спросил не вполне проснувшийся полковник Клесмет.
– Почему, почему, – раздражённо ответила Ольга Павловна. – Не маленький, сам понимать должен.
– А, ну да, – сказал Клесмет и поднялся с диванчика, чем произвёл душераздирающий скрип, разбудивший весь подъезд.
Правда, ничего не понял. Пару раз это уже случалось не ко времени, но им с Ольгой Павловной нисколько не помешало. Или на этот раз, ядрёны сапоги, она имела в виду климакс?..
Да тоже, в общем, не помеха.
Вызвав из гаража машину, озадаченный полковник уехал на службу, а Ольга Павловна достала визитку, которую ей сунул таксист с кафедры топологии, и срывающимся с диска пальцем набрала обозначенный на визитке телефон.
Максим приехал не через час, как обещал, но через полтора. Ольга Павловна успела поставить себе клизму, потом помыться и облачиться в прозрачный шелковый пеньюар из бутика “Харродс” в холле “Рэдиссон-Славянской”. Ей было совершенно непонятно, как себя вести с этим мальчиком. Она открыла ему и провела его в комнату, после чего встала посередине и замерла с полувиноватой-полуплутоватой улыбкой на устах.
Молодой человек протянул ей букет роз и спросил:
– Можно мне воспользоваться вашей ванной комнатой?
– Да… – сказала Ольга Павловна и зарылась носом в цветы. – Это там… На крючке – чистое полотенце…
Держать в руках розы с черенками в добрый метр длиной было приятно. Мелькнула, правда, мысль, что в конечном итоге она сама за эти розы платит, стало быть, это она сама себя и побаловала шикарным букетом, но, собственно, так оно и должно быть обставлено в цивилизованном мире, успокоила она себя, где женщина тоже человек, а не какая-нибудь скаковая лошадь с ценником на боку.
Читать бесплатно другие книги:
