Джентльмены чужих писем не читают Горяйнов Олег

Глава 34. Нужен свежий труп

Расставшись с Иваном, который срочно сорвался куда-то по делам, Агата села в рейсовый самолет и через час была дома. Кроме слуги-филиппинца, там не было ни души. На столике возле бассейна стояло полбутылки коньяку. Куда задевался папочка, старик не смог внятно объяснить.

Она нацепила на лодыжку кобуру с револьвером, натянула сверху просторные джинсы и спустилась к гаражу, где простаивал без дела её серебристый “форд-скорпио”, несколько запылившийся за последние дни.

Про обнаруженное полицией убежище и найденное там тело своего вертухая-соратника она узнала из новостей на подъезде к Таско. Не раздумывая ни секунды, она развернула автомобиль и кружным путем – через Игуалу и Пуэбло – поехала в Маньяна-сити.

Из уличного таксофона попыталась дозвониться до Ивана. Его телефон молчал.

Среди разных премудростей, которым её обучали в лагерях, была и такая, что, когда впереди – неизвестность, первым делом надо выспаться. Она сняла на сутки номер в отеле и завалилась в койку. Проснувшись, позвонила опять. Иван не отзывался. Вот паразит, в сердцах сказала она.

Нет, он не паразит, он хороший. Он сладкий, он любимый. Это Агата сказала “паразит”. Габриэла так не думает. Прости, милый. Но что делать, если без тебя так трудно, и всё труднее, чем дальше тебя нет, тем всё труднее и труднее всякий раз из Агаты превращаться в Габриэлу!..

С этой мыслью она опять заснула, а когда проснулась, подумала, что она тоже хороша. Его телефон не отвечает, а она занята исключительно собой. Милый, милый! Почему ты не между ног моих, стройных и сильных?

А вдруг с ним что-то случилось! Вдруг его надо спасать, защищать от кого-то, вытаскивать откуда-нибудь?.. Не успев до конца додумать эту мысль, Габриэла вскочила с кровати, оделась, набрала в последний раз Иванов номер – молчание; позвонила, на всякий случай, домой – тоже никого. Тогда она побежала к автомобилю и часов через семь припарковала машину под рекламным плакатом напротив лодочной станции в Акапулько. Паренёк по имени Паулино выглядел растерянным. Увидев её, он, ни слова не говоря, прыгнул в лодку и завёл мотор. Она, тоже молча, сошла в лодку, и они отправились в плаванье.

– Ну, выкладывай, – приказала Агата и достала из сумочки двести песо. – Что стряслось с Иваном?

– Вчера… – грустно начал Паулино, отмахнувшись от денег, – ваш супруг, сеньора…

– Сеньорита, – поправила его Агата. – Сеньорита. И не супруг, а знакомый.

– Прошу прощения… Так вот, он приехал, взял лодку и поплыл на ней к своему месту. Он уже раз пять сюда приезжал, допытывался, не появлялся ли здесь какой-то сеньор, сперва кучерявый, потом наголо бритый… я даже подумал, что он перегрелся на солнце, сеньорита… пять раз плавал на свой утёс, проверял, нет ли там того сеньора… ну так вот, вчера он взял лодку, сплавал на своё место и быстро вернулся, даже не стал нырять. Велел мне, как только вы появитесь, отвезти вас на тот утёс…

Шифрограмму, которую Иван оставил ей на скале, она расшифровала в один момент. На утёсе, возвышающемся поверх той самой площадки, где Иван нечаянно повстречал своего кумира, в месте, хорошо видном с моря, поверх различных “Здесь был Петя” и “Comes mierda” на всех языках цивилизованного мира, ярким аэрографом была начертана странная фраза, что-то наподобие: “Лучше севиче может быть только севиче!” (это по-испански, а снизу по-русски было приписано “Прости, Андрюха!”, но это Агату уже не заинтересовало).

Что и говорить, фраза про севиче была странная. Любой маньянец со средним образованием, изучавший в школе хотя бы алгебру, крепко призадумался бы над тем, что бы это значило: превосходная степень от а есть само а, то есть а+1= а; стало быть, что же такое это а, как не формальная бесконечность, в то время как какая же севиче бесконечность, если это всего-навсего сырая рыба в лаймовом соусе, которую, имея в кармане десятку-другую, возможно отведать в любом ресторанчике на берегу, в частности, в чичерии “Монте Альбан”, которую держит какой-то отставной японец, где это блюдо имеет неповторимый вкус и ощутимо повышает потенцию, и куда Агата – нет, Габриэла! – раза три завозила своего возлюбленного после морского купания по дороге на папочкину виллу.

В других заведениях – что немаловажно! – Ивану и Габриэле кушать севиче не приходилось. Значит, Ивана ей следует искать в месте, которое называется “Монте Альбан”. Стало быть, дорога её лежит прямо в аэропорт, где она купит карту и найдет на земле маньянской Монте Альбан.

Куда и вылетит незамедлительно, даже домой не заезжая.

На улице Кебрада она поставила свой “форд” на стоянку перед “Армандо ле клуб”, отдала ключи знакомому камареро из соседнего кафе, сунула ему пару купюр и попросила присмотреть за машиной, пока её не будет. Тут же поймала такси и велела везти себя в аэропорт.

Да поскорее.

В городишке Монте Альбан мой любимый без меня засыхает от горя.

Её любимый, чтобы не засохнуть, купил в супермаркете двухлитровую флягу “Столичной” и, одетый в одни трусы, приканчивал её под плавленые сырки в дешёвеньком номере какого-то студенческого пансионата. С потолка падали жирные мокрицы. В углу сидел чёрный мохнатый паук и свирепо созерцал разгул русской души. Ни разу за последние три года Ивану не было так херово. Хотелось петь и драться.

Он, впрочем, пытался напевать, но выходила из него только одна-единстенная строчка: “И он, узнав о том, покинул белый свет…” На этом он ломался и начинал шёпотом материть себя за то, что не догадался купить papa[74]: сейчас бы как запёк её в камине, ядрёна вошь!..

Да только никакого камина не было в студенческом пансионате. В тропиках не предусмотрено. Тут и без камина нечем дышать.

Вошла Габриэла и уставилась с порога на это безобразие.

– Чур меня! – сказал Иван.

– Что? – переспросила удивлённая Габриэла.

– Во блин, допился до белой горячки! – сказал Иван и перекрестился.

– Любимый, почему ты говоришь по-русски? – спросила офонаревшая Габриэла.

– Какая ты смешная, – ответил Иван своей галлюцинации и перешёл на испанский: – По-каковски же мне говорить ещё, если я русский шпион?

– Ну-ка, ну-ка? – заинтересовалась Агата.

Прошло два дня, и Габриэлу звали госпожа Досуарес. Обвенчали их в скромном соборе восемнадцатого века в местечке Миауатлан. На церемонии не присутствовало никого кроме их двоих, священника и двух свидетелей – старика церковного сторожа и его пьяненькой супруги. Потом появилась ещё местная метиска и закидала их орхидеями. Выйдя из прохладного полумрака на пыльную раскалённую деревенскую площадь, где валялись в пыли две облезлые собаки – одна дохлая, другая ещё нет – и сидел на корточках сморщенный индеец с трубкой во рту, Иван смущённо сказал:

– Скромновато получилось…

– Совсем как у вас в Боливии… – произнесла Габриэла и захохотала.

Узнав от любимого, что он – русский шпион, она впала в истерику и долго не могла остановиться. Теперь истерика прошла, однако время от времени на неё нападал хохотун, она давилась смехом, зажимала рот ладошкой, делала страшные “шпионские” глаза, производила руками какие-то масонские пассы – издевалась.

Надо сказать, что, во-первых, нашей новобрачной оказалось начхать на то, что её возлюбленный работал на какую-то там российскую военную разведку. Не на ЦРУ, и ладно. (О содержании-то своего шпионского задания Иван благоразумно умолчал! А как же! Военная тайна!..) Во-вторых, искушённую в острых играх Габриэлу ничуть не удивило намерение Иванова начальства по выполнении им задания немедленно убрать его из списка живущих. Иван даже изумился её бессердечности. Тогда она объяснила ему, что для того он на службе своей родине и состоит, чтобы, когда понадобится, жизнь за неё отдать. То-то и оно, сказал Иван, что служу я как бы родине, а жизнь буду отдавать за какие-то неведомые шкурные интересы своего резидента.

Габриэла призадумалась. У нас в Маньяне такое сплошь и рядом, сказала она. Присосётся один такой к государственной кормушке, как клещ к корове, и сосёт себе без меры и без совести.

Еще бы, подумал Иван, вспомнив её папашу. Сеньору Орезе они звонить всё никак не решались – опасно. В благословении его отеческом Габриэла не сомневалась.

Разумеется, известием о том, что Иван – агент российской военной разведки, папочку огорчать не нужно.

Габриэла опять начала хохотать. Чего смешного, спросил Иван. – Представь себе, сказала Габриэла, нет – ты только представь себе, что ты в своей Сибири встречаешься с девушкой – нет, не могу, вот умора!.. – ты встречаешься с какой-нибудь кривоногой одноглазой уродиной, и она вдруг заявляет тебе, что она иностранный шпион, и после этого вы с ней идете и женитесь!.. – Не понял, сказал Иван. Я что – кривоногий одноглазый урод?.. – При чём здесь ты, сказала Габриэла, хохоча и всхлипывая от смеха. При чём здесь ты, когда я говорю о девушке. Ты что, девушка?.. – Но почему – с кривоглазой и одноногой?.. – А ты попробуй… попробуй, повстречайся с кем-нибудь, а потом… потом посмотрим, сколько ног у неё останется и глаз…

Иван сбегал за бутылкой “кока-колы” и принес жене в машину. Она успокоилась, только икала время от времени. Иван сел за руль, и они поехали на север.

– Мне не хочется тебя терять, милый, – сказала знаменитая террористка и заплакала.

– Ты меня не потеряешь. Это только на время.

– Да, на время… Это так долго – на время. Ладно, мне тоже нужно тебе кое в чем признаться.

Через пару часов они свернули к маленькому деревянному мотелю в миле от шоссе.

На третий день к ним неожиданно пожаловал сам сеньор Ореза, трезвый, как друза горного хрусталя, и праздничный, как парадный сапог маршала авиации, с гигантским букетом роз и целой корзиной шампанского “Дом Периньон”.

Между уставшими от ласк Иваном и Габриэлой тлел неспешный разговор о том, что деньги – пыль, и тратить жизнь на то, чтобы оторвать их себе побольше – сильная глупость.

Иван поначалу удивился и спросил:

– Зачем же тогда ты и твои приятели занимаетесь терроризмом?

– Чтобы приблизить всемирное общество справедливости, – ответила Габриэла, не задумываясь.

Иван тут же включил телевизор и нашёл первые попавшиеся новости на испанском языке.

– Как может приблизить общество справедливости требование выкупа в три миллиона долларов? – спросил Иван, кивнув в сторону мерцающего экрана.

– Это про кого там? – спросила Габриэла, приподняв голову с подушки. – Тупаку Амару?

– Вроде бы.

– Я работала на одной акции с Виктором Кампосом, – уверенно заявила Ага… Габриэла. – Это наш человек. Если он потребовал денег, значит, они ему действительно во как нужны.

Иван благоразумно предпочел не спорить.

– Если бы я занимался терроризмом, – сказал он, – я бы заработанные таким образом деньги перечислял в детские дома. А квитанции от переводов носил бы с собой. И как только совесть начинает заедать – я сажусь за стол, раскладываю веером квитанции и доказываю себе, что я хороший.

– Ты хороший, – сказала Габриэла и прижалась щекой к его плечу. – Тебе не нужно ничего никому доказывать.

– Ну не доказывал бы. А просто напоминал себе. Как Юрий Деточкин.

– Что это – Detochkin? – заинтересовалась Габриэла.

– У нас есть такой народный эпический герой. Он угонял у богатых машины, продавал их, а деньги перечислял в детские дома. А квитанции везде таскал с собой. И когда его арестовали – показал квитанции полицейским, и те его отпустили.

– Как романтично! – сказала Габриэла. – Русская литература очень романтичная. Я знаю русскую литературу. Я читала вашего Dostoiеvski.

– “Los Diablos”? – спросил Иван.

– Точно! Про этого… Detochkin – тоже Dostoievski написал?

– Да, – сказал Иван.

Почём знать, может, и впрямь Достоевский, а потом этот толстый и смешной его экранизировал…

– Да, такое только Dostoievski мог выдумать.

Тут-то и вошёл папочка, трезвый, как муфтий-язвенник на тринадцатый день рамазана.

Габриэла взвизгнула и прыгнула ему на шею. Иван застеснялся.

– Ну, иди сюда, зятёк! – сказал папаша. – Дай я тебя обниму на законных основаниях.

– Папа, как ты нас нашёл? – спросила Габриэла.

– По запаху счастья, – сказал папаша. – Он, как шлейф, тянулся за вами везде, где вы проезжали после венчания.

– Ты уже всё знаешь? – удивилась Габриэла.

– Каждая собака знает, что – я. Давайте же отпразднуем это событие как следует, пойдём куда-нибудь, гульнём…

– Папа, видишь ли… у Ивана проблемы… нам пока лучше не появляться на публике…

– Что-нибудь серьёзное? – спросил папочка.

Иван пожал плечами.

– Так надо сделать вторые документы на другое имя, – сказал папочка. – И сменить прическу. Очки с простыми стеклами. Отрастить усы. Когда всё разъяснится – усы сбрить, фальшивые документы сжечь, очки растоптать.

– Если бы всё так просто… – вздохнул Иван.

– А что же здесь сложного! – рассмеялся папочка. – Сынок, ты недооцениваешь мои возможности! Поехали. Только не забудь взять свои настоящие документы. Все, какие только есть. И достаточное количество денег, потому что перевоплощаться ты будешь за свой счёт, сынок. Габри, поскучай тут часа три-четыре. Мы сгоняем в Пуэбло и мигом будем назад. К вечеру новые документы будут готовы, и мы закатим такой кутёж, что мало не покажется.

Габриэла надула губу и сказала:

– Ладно уж, езжайте. Но если вас не будет через четыре часа – я швырну пепельницу в телевизор.

– Мы будем через три! – сказал сеньор Ореза.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Габриэле было кстати сейчас остаться одной. То, что папочка их отыскал, её не очень удивило. Если кто-то кого-то хочет найти на земном шаре – он покрутится, повертится, да и найдёт. Не бывает преступлений, которые невозможно раскрыть. Просто потому, что как ни выдрючивайся, а всё равно грамотный аналитик сможет вычислить твой следующий шаг. Если есть деньги – поиски убыстрятся в соответствующее количество раз. Солидная ксива тоже может помочь. Эту нехитрую истину поведал ей в ливийском лагере инструктор по конспиративному обеспечению. Узнал папочка, что дома – ни дочки, ни её жениха, просчитал их следующий шаг, да поехал в аэропорт, да купил там информацию о том, в какую сторону она полетела, а здесь уж действительно каждая собака может рассказать ему, чего и как. А то и не покупал ничего, а просто документ показал.

Так что в его появлении здесь ничего мистического не было.

Но вот трезвым-то она видела своего отца за последние несколько лет в первый раз!

И здесь было над чем поломать головёнку.

Пожалуй, если бы Иван знал, что за потрясение ему предстоит, он бы выпрыгнул из машины на полном ходу и помчался не оборачиваясь в ближайшие джунгли. Но он ничего не знал и вполне безмятежно подставлял морду свежему ветерку, глазел по сторонам.

Ничего, мы ещё попрыгаем, думал он, глядя на заросшие густым лесом горы, ущелья, водопады, каменистые поля, нарядные домишки крошечных городков, пролетавших мимо них со скоростью девяносто миль в час. Мы ещё заживем счастливо и спокойно. Построим дом на берегу океана, трёхэтажный, родим пять детей, я куплю катер, а потом – яхту. Когда дети чуть-чуть подрастут – пойдем в кругосветку. Жаль, до Нижнего на яхте не пройти. Но Питер посетим. В Эрмитаж сходим. Потом я на денёк от семейства сбегу – и в какую-нибудь пивнуху в пролетарском районе. Просто – пообщаться с кем-нибудь на родной мове. Жена поймет, обижаться не будет. А затеет бухтёж – я ей сразу: Dostoiеvski!.. Великий рюсский душа, блин!..

А потом – сюда, отогреваться. В домик на берегу океана. Красивая страна – что бы в ней не жить, никому не мешая.

Тут “мерседес” сеньора Орезы вдруг резко затормозил и свернул с шоссе на безлюдный проселок, который вёл куда-то вниз. Проехав метров триста, папаша направил машину под раскидистый дуб и там остановился. Из кустов к ним навстречу вышел плотный молодой человек самого что ни есть бандитского вида в потной майке с золотой цепью на могучей шее и, гнусно ухмыльнувшись небритой пастью, полной, однако, отличнейших зубов, приставил два пальца к мятой шляпе, которой, не иначе, с утра пораньше свора собак поиграла в американский футбол.

– Приехали, – глухо сказал папаша. – Вымётывайся, зятёк.

У Ивана всё внутри отвратительно сжалось. Вылезая из “мерседеса”, он чуть не упал, потому что ноги его сделались ватными и совсем его не слушались. Вот он, Здец3.14, вот он. И как, сволочь, незаметно подкрался! Очевидно, что от этого говнюка в шляпе ничего хорошего ждать не приходится. Но папаша каков, а? И – мотивы, мотивы! За дочку, что ли, на меня осерчал? Ну, блин, я и влип. Теперь главное – сохранять спокойствие. С оттенком некоторой придурковатости. Будут бить – показывать, как тебе больно, но не унижаться, не лебезить. Будут убивать – улыбаться.

– Вот твои документы, сынок, – сказал сеньор Ореза и выложил на капот машины паспорт и водительские права.

Тьфу, наваждение! У Ивана мигом отлегло от сердца, он даже устыдился тем, что позволил себе подумать нехорошее про такого душевного человека, как его тесть сеньор Ореза, а также про лапочку в шляпе.

– Поздравляю тебя с маньянским гражданством, – сказал сеньор Ореза. – Больше ты никакой не боливийский беженец, а чистокровный маньянец.

А ведь я первый раз вижу его трезвым, осознал наконец и Иван. Ну, дела. К чему бы это?.. Первый раз!.. И впрямь, что-то глобально сдвинулось в этой жизни…

– И зовут тебя теперь, – Ореза посмотрел в документ, – Педро Давалос…

А это уже западло, подумал Иван.

Бандитская образина поворачивала туда-сюда свою безмятежную харю, прислушиваясь к их разговору с таким видом, будто разговор шёл на языке, образине непонятном. При этом время от времени чёрным пальцем ковырялся в заднице сквозь штаны. И тут Иван его узнал. Видел, видел он этого бандита, на папочкиной вилле, когда Ореза ругался с каким-то узкоголовым, а этот стоял возле машины.

И тут произошло то, чего Иван никак не мог ожидать. Сеньор Ореза достал из-за пояса большой чёрный пистолет и выстрелил бандиту прямо в лицо.

Приземистое тело опрокинулось навзничь, дернулось и затихло. Окровавленная шляпа укатилась в кусты базилика. Туда же Ореза забросил пистолет.

Иван впал в ступор. Усилие, которое понадобилось ему, чтобы соотнести мирный образ добродушного, вечно пьяного папашки своей безалаберной подруги с этим хладнокровным преступлением, сожгло в его мозгах все предохранители, и мыслительный процесс в нём затормозился.

– Ну, что стоишь, разинув рот! – прикрикнул на него сеньор Ореза. – Бери его справа, я – слева, и тащим ко мне в машину, на пассажирское сиденье. Мне одному с этим не справиться.

Иван не шевельнулся. Глаза его смотрели на труп и не видели ничего. Челюсть его отвисла, изо рта на подбородок потянулась прозрачная слюна.

Ореза подбежал к нему и махнул рукой перед его носом. Иван моргнул, перевел на него бессмысленный взгляд и попятился в кусты, приседая от страха.

Ореза влепил ему оплеуху. Иван упал на траву, закрыл глаза и замер, подтянув колени к подбородку.

– Впечатлительный, сволочь, – сказал Ореза и шмыгнул носом. – Вставай, придурок! Думаешь, мне сейчас легко? Эх, и что же я, дьявол, нашатырем не запасся?.. Ну?!. Мужчина ты или не мужчина, в конце концов?.. Вставай, cabron!

Но Иван только мелко трясся, свернувшись калачиком, и молчал. Оскорбления его в данный момент не трогали. Что и понятно.

Неизвестно, сколько бы он тут провалялся, если бы Ореза не засунул в бензобак своего “мерседеса” носовой платок и не поднес бы этот платок Ивану под самый нос.

Это подействовало. Иван встал на четвереньки, и его вырвало. Он отмахнулся от платка и поднял на тестя вполне осмысленные, хотя и страдающие глаза.

– Очухался? – спросил папашка. – Ну, давай, давай, вставай, парень. У нас времени ни хрена нету на эти сантименты. Бери этот кусок говна и поволокли в машину. Посадим его на то место, где ты сидел, и пристегнём ремнем. Вот так. Да не трясись ты, так-растак твою мать! Ты что, покойников боишься?

Иван подчинился. Покойников, даже с кровавой кашей вместо лица, он не боялся. Шок постепенно проходил, тело обретало утраченные на время функции, шестерёнки в мозгах медленно, со скрежетом, с натугой, но зацепились друг за дружку, дёрнулись, закрутились, а потом и завертелись. Иван помог тестю загрузить труп в машину.

– Вы мне объясните, что к чему? – глухо спросил он, присев, чтобы вытереть руки о траву. – Или, может, тоже грохнете?..

– А чего там объяснять, – ответил папашка, поспешно опустошая карманы убитого. – Иной раз так бывает нужен свежий труп, что поневоле выстрелишь в живого человека.

– Надеюсь, не очень хороший человек был? – спросил Иван.

– Полное говно, – ответил папаша. – Уголовник, поставленный вертухаем – хуже нет компота. Расходный материал. Так что не переживай понапрасну, гуманист ты мой Педро Давалос. Дай мне сюда твои старые документы. Все – и визитные карточки тоже.

Распихав бумаги Ивана по карманам свежего трупа, он посмотрел на часы и присвистнул.

– Ну, мне пора, Педро Давалос. Документы все на тебя выправлены. Теперь вот что. Здесь записан номер счёта и шифр. Это банк в Сан-Хосе, столице Коста-Рики. Там лежат деньги. Денег много. Так много, что скажу – ты мне не поверишь. Сам я попользоваться не успел, пользуйся ты. Не пропадать же добру. Девчонке оставлять – она всё пустит на какое-нибудь говно типа национально-освободительного, твою мать, спасения. Но за деньгами иди не раньше чем через два месяца. Они лежат на депозите.

– Сан-Хосе, вы сказали? – переспросил Иван, стараясь не смотреть в сторону “мерседеса” с покойником. – Это далеко от моря?..

– Рядом, – сказал Ореза. – Ты давай тоже сматывай отсюда удочки. Не задерживайся. Пойдёшь по тропе вниз, перейдёшь через ручей – там стоит машина, “эйр-флоу”, двери не заперты, ключи в бардачке. Садишься в машину, выезжаешь на шоссе, и дуешь в направлении Оаксаканского аэропорта с максимально разрешённой скоростью. В аэропорту поставишь её где-нибудь у тротуара, ключи оставишь в замке. Она там долго не простоит. По дороге не забудь умыться в ручье. Ты запачкался.

– А потом? – спросил Иван.

– Потом – уезжай из этой страны к чёртовой матери.

– В Сан-Хосе?..

– Да хоть в Сан-Хосе. Хотя я бы рванул подальше отсюда. В Бразилию, например. Или в Аргентину. Главное – подальше.

– А Габриэла?..

– А что Габриэла? Габриэла без тебя лучше справится. её к таким делам специально готовили. Ты ведь знаешь, чем она занимается в свободное время?..

– Знаю, – вздохнул Иван.

– Я так и предполагал. И не вздумай ей оттуда звонить по телефону. Упаси тебя Господь подставить и её тоже… Пусть пока думает, что ты тоже мёртвый… Когда нормально устроишься – заберёшь к себе мою дочь. Если, конечно, она тоже из всей этой передряги выберется живой и невредимой. Она, кажется, в тебя всерьёз втрескалась. Но – только спустя некоторое время. Скажем, через полгода. Может, сумеешь её вылечить от вредных привычек…

– А почему нельзя ей хотя бы намекнуть, что я живой?..

– Потому что твоими поисками займутся, если уже не занялись, люди, которые умеют получать нужную им информацию от тех, у кого она есть. Так что уж пускай твоя вдова искренне полагает тебя покойником. Ты не бойся – топиться она из-за этого не побежит. Она, брат, тоже сейчас в херовой ситуации. Но самой ей выпутаться будет всего сподручнее. Моё или твоё присутствие рядом с ней может ей только повредить. Я знаю, о чем говорю.

– Я все-таки ни хера не понимаю… – вздохнул Иван.

– Какой же ты тупой! – хмыкнул сеньор Ореза. – А ещё мой зять. Ладно, дай бог, чтобы у тебя была долгая и счастливая жизнь. У тебя ещё есть шансы сделать её такой. Их мало, но они есть. Если ты не будешь отвлекаться и сделаешь всё в точности, как я тебе сказал.

– Этот труп вы предъявите им заместо меня? – спросил Иван, кивнув в сторону “мерседеса”.

– Да, дорогой. Вместо тебя. Видишь – даже специально зубы ему вставил большие и белые. Не знаю, кто ты такой, сынок, и знать не хочу, но с сегодняшнего дня за тобой пойдёт такая охота, что только чья-нибудь смерть может обрубить концы. И то не наверняка. Но шансы есть. Поэтому и понадобился свежий труп. Прощай, Иван.

– Прощайте, – машинально ответил Иван.

Ореза сел в машину, критически оглядел своего безголового спутника, подмигнул ему, завел мотор и развернулся. Потом он высунулся из окна и сказал Ивану:

– Я тебе дам совет, парень. Открой уши и слушай внимательно, и не говори потом, что я тебе его не давал. Совет такой: никогда не забывай, что по миру бегает огромное количество озабоченных парней с во-о-от такими детородными органами, которые они только и ищут, куда бы засунуть. И стоит тебе принять неосторожную позу, парень, как к тебе немедленно пристроются сзади и засадят тебе по самые гланды, и будешь ты болтаться на сем предмете, как барбекью на шампуре, покуда не наберешься мужества покончить с этим единственно возможным и достойным способом. Так лучше не доводить до этого, верно? Будь осторожен с позами. Помни, что на каждый твой чих и вздох в мире найдутся люди, которые постараются сделать на этом чихе свой бизнес. Так что смотри внимательней, кто тебе друг, а кто тебя использует, чтобы срубить на тебе монету-другую. Прощай.

– Сеньор Ореза!

– Что ещё?

– Кто вы?