Фестиваль Власов Сергей

– Всем смирно! По поводу юбилея… – тут он, слегка смутившись, поправился, – …торжественной даты всем приготовиться!

Народ нехотя стал подниматься, одновременно наполняя рюмки.

– Ура! – как всегда невпопад заорал суперагент.

Нестройный хор гостей подхватил, и вместо трех раз победоносный боевой клич прозвучал в стенах старой коммунальной квартиры целых шесть раз, разбудив в отдаленной комнате единственного соседа Ловнеровской – алкоголика Степана Ивановича Бубуликанского. Степан потер осоловевшие глаза, устало посмотрел по сторонам и, ничего с похмелья не поняв, решил спать дальше.

После выпитой первой рюмки присутствующие рьяно принялись за употребление многочисленных холодных закусок, в избытке украшающих праздничный стол.

Хозяйка постаралась – здесь были селедка под шубой, приготовленная в лучших еврейских традициях; холодец, важно расположившийся на увесистом блюде, подрагивающий нервной дрожью и поблескивающий бляшками жира в преддверии, когда его начнут употреблять; салат «Оливье», почему-то густо посыпанный кинзой; последнее достижение демократов – зеленые оливки, черные маслины и даже немного мидий, купленные Ловнеровской по супернизкой цене на распродаже на Сретенке и многое другое.

– Не передадите ли кусочек семги?

Галина Николаевна Руковец употребляла в гостях лишь ту пищу, которую не могла позволить себе есть дома, поэтому сейчас на ее тарелке лежали сплошные деликатесы. Она уже не раз за последние полторы минуты ловила настороженный взгляд Ирины Львовны на себе и на выбранных ею из общего ряда изысканных харчах.

Ирина Львовна вообще не любила, когда ее гости много ели и пили. Ей нравилось приглашать в гости людей, страдающих незначительными недугами – язвой, сахарным диабетом, предпочитающих многочисленные виды диет и имеющих какие-либо аллергические последствия после употребления различного рода продуктов.

Адвокат Розенбаум конкретно насел на салат «Оливье». Будучи представителем многочисленного отряда сторонников нетрадиционных сексуальных взаимоотношений и, соответственно, не имея жены, он питался в основном в заведениях общепита, а там встретить приличный салат в последнее время было крайне проблематично.

Мондратьев положил себе на тарелку сразу три половинки яйца, украшенных сверху небольшим количеством красной икры. Он хотел сказать какую-нибудь пошлость по поводу яиц, но затем передумал.

Администратор Коля часто получал в своей профессиональной деятельности по башке именно за пустые разговоры, беспочвенную трепотню и выбалтывание различных как своих, так и чужих секретов, поэтому фраза «Язык твой – враг твой» намертво уже многие годы сидела у него в голове. Сегодня он решил рискнуть, в связи с чем смело воткнул мельхиоровую вилку в блюдо с аккуратно разложенными там ломтиками языка.

– Говяжий? – спросил он у сидящего рядом суперагента.

– Ослиный, – сострил Райлян, доставая своими загребущими супердлинными руками с противоположного конца стола какую-то экзотическую зелень.

Несостоявшийся певец Саша Чингизов внезапно вспомнил, что два дня ничего не ел, так как не получал гонорара уже много лет. Он вообще в своей жизни всего лишь три раза получал вознаграждение за свое неординарное исполнительское мастерство. Сейчас Саша подрабатывал на станции «Москва-Киевская Сортировочная» такелажником, но почему-то денег ему и там не платили. Из скромности и предрассудков, часто выдаваемых им за национальное достоинство, он попросил Руковец положить ему немного какой-то острой дряни, приготовленной из перца, различных приправ и специй с добавлением минимального количества соевых бобов, и, получив желаемое в виде остроконечной темно-коричневой горки, крайне обрадовался…

Минут десять за столом царило полное единодушие. Гости лишь иногда бросали ничего не значащие реплики, отпускали шуточки, полностью сосредоточившись на употреблении еды и ожидая команды наполнить хрустальные емкости еще раз.

Наконец со скрипящего стула медленно поднялась Галина Николаевна и на правах старой подруги решила произнести персонифицированный тост в адрес именинницы.:

– Дорогая Ирина Львовна, милая Ирочка, замечательный ты наш человечек… Этот хрустальный бокал с прекрасным вином я поднимаю сегодня в твою честь! В честь человека, который много лет вдохновляет и цементирует артистические круги такой бестолковой, но всем близкой нам эстрады. – В ее голове тут же закружились тысячи воспоминаний, связанных с боевой подругой, но она взяла себя в руки. – Здоровья тебе, успехов с доходами на твоем нелегком, но таком нужном всем поприще!

Услышав последнее слово, Мондратьев опять захотел сказать пошлость, но опять передумал. А у всех остальных оно вызвало замешательство в силу того, что половина из присутствующих не имела представления о роде занятий хозяйки, а вторая половина точно знала, что Львовна практически ничем не занимается, кроме посещения всех премьер и генеральных репетиций модных, пафосных или отличающихся особой индивидуальностью московских театров.

Однажды несколько лет назад на вопрос Флюсова по поводу Ловнеровской Мондратьев сказал: «Толку от Ирины Львовны никакого нет, но если ты ей не понравишься, вход на все центральные площадки Москвы тебе будет закрыт. В этом ее парадокс».

После тоста Галины Николаевны гости почувствовали себя гораздо увереннее, процессы пищеварения, сдобренные изрядной долей алкоголя, усилились, головы затуманились, а языки развязались. Когда через полчаса адвокат Розенбаум в обидных выражениях предложил выпить за «творчество», к коему, по его мнению, имело отношение большинство присутствующих, захмелевший администратор Коля с надрывом бросил:

– А вы зря смеетесь, мсье адвокат! Творчество – это молодость мира!

– Я – смеюсь? – якобы в ужасе, неестественно улыбаясь, попытался парировать Розенбаум. – Я отношусь к любому творчеству крайне подобострастно и уважительно. Я же не обыватель, который агрессивен и малокультурен и в силу этого не способен воспринимать ничего нового, а творчество – это и есть проявление свежих мыслей, настроений и умозаключений. Я толерантен, беспринципен и аполитичен, а главный и единственный мой принцип – именно в моей беспринципности.

– Предлагаю выпить за это! – громко сказал певец Саша Чингизов.

Собравшиеся с чувством глубокого удовлетворения вновь наполнили рюмки с бокалами – и выпили.

– Так частить – это не по правилам, – пробурчал трезвенник суперагент.

– По правилам, по правилам – в свободной стране живем, – отреагировала Галина Николаевна. – Сергей Львович, что ты там интересного рассказываешь Флюсову – говори громче, пусть все послушают…

Мондратьев действительно в это время пытался изложить краткое содержание своего монолога, выдавая его за сиюминутный экспромт.

– Сережа, ну действительно, прибавь громкости, – попросил Розенбаум.

– С удовольствием, – пообещал Мондратьев, – но только после перекура.

– Курить – все на лестницу!

Гости были в курсе – Ирина Львовна не выносила никакого дыма, включая табачный, вследствие того, что пережила за свою нелегкую искрометную жизнь целый ряд пожаров.

– Мужики, на весь процесс вам от силы десять минут, – сказала Ловнеровская, – а то без вас скучно.

Иван Григорьевич Райлян вышел со всеми на лестничную площадку исключительно из солидарности, так как не курил и вел исключительно здоровый образ жизни. Администратор Коля закурил «Яву», адвокат Розенбаум угостил двух писателей Сергеев душистым «Мальборо», а Саша Чингизов достал откуда-то из-за пазухи небольшой, расшитый бисером мешочек с какой-то мелко нарезанной травой.

– Это что? – с тревогой в голосе спросил его Мондратьев.

– Это кисет, – ответил певец Саша Чингизов.

Мондратьев тут же бросил дымящуюся сигарету на пол, наступил на нее левой ногой и, насупившись, предложил:

– Пойдем, Сергей Сергеевич, обратно в квартиру – я тебе кое-что покажу.

Недовольно хмыкнув, Флюсов последовал за товарищем, пытаясь на ходу погасить окурок с помощью собственной слюны. Дойдя до кухни, он спросил:

– Сергей Львович, куда мы идем, и что ты собираешься мне показывать? Меня одолевают смутные сомнения.

– Какие, к едреной фене, сомнения? Ты знаешь, что у этого придурка в мешочке? А я – знаю. Он однажды после выступления в одной воинской части полтора часа выход со сцены искал. Тебе такие знакомства нужны? Куришь «штуку» – на здоровье, только делай это в каких-нибудь укромных местах, а не в обществе приличных интеллигентных людей. А Львовна тоже додумалась – на день рождения его пригласила, грязного наркомана!

– Да ладно тебе – не заводись, – резонно заметил Флюсов. – Лучше пойдем, женщины с нетерпением ожидают от тебя очередной низкопробной ахинеи. Ну не сердись, это я шучу.

– Скотина!

Когда участники проведения торжества вновь расселись за столом, все внимание сразу же сосредоточилось на Мондратьеве.

– Сергей Львович, ты же обещал…

– Блондинистый, почти белесый, в легендах ставший как туман… – продекламировала Есенина Ирина Львовна, выбросив правую руку вперед и указывая ею на сатирика.

Мондратьев всю жизнь мечтал стать популярным, хотя, не будучи круглым идиотом, прекрасно понимал, что популярность сама по себе крайне пошла и убога и достигается за счет мнения большинства, которое, как известно, обладает крайне отвратительным вкусом, если это вообще вкус. Львович знал, что на «большинство» лучше всего можно воздействовать лишь двумя хорошо знакомыми ему вещами: тупостью и глупостью, и мастерски использовал это свое знание в профессиональной деятельности.

– Да я, собственно, ничего такого и не говорил, – явно напрашиваясь на комплимент, начал оправдываться Сергей Львович. – Какое же застолье обходится без политики. Вот и я попытался изложить свое видение вертикали власти Сергей Сергеевичу. Поскольку большинство не слышало, я повторюсь. Дело вот в чем: надо было прошлый раз не одного президента выбирать, а сразу четырех. Во-первых, никому не обидно; во-вторых, удобно – сутки работает, трое дома. На отдых времени больше, тем более время сейчас напряженное, переходное – из одной задницы в другую. А сейчас что? Наш так переволновался, что, когда его окончательно выбрали, ясное дело – слег. А по конституции – заменить некем. И чего делать? Двойника выпускать? У нас главный чего творит, а двойник, считай, дурнее в два раза. Да… Тут сразу не решишь, как поступить. Думать надо.

– Думать наверху не умеют и не любят, – подал голос адвокат Розенбаум, – да и некогда им – воровать надо… Вон господин Филатов, «честнейший человек эпохи», дачку, говорят, себе на Николиной Горе соорудил где-то под лимон «зеленых», академик Аганбегян подарил стране дополнительно около ста пятидесяти миллионов экю внешнего долга, а Гаврюша Попов, хряк греческий, в позапрошлом году воссоздав Вольное экономическое общество России, попросил у Черномырдина на празднование его 230-летия ни много ни мало – тридцать миллиардов рублей. Из выделенных одиннадцати на собственно юбилей – мне один чувак из Генпрокуратуры поведал – было потрачено только два с половиной миллиарда. Остальные деньги пошли на оказание «материальной помощи» сотрудникам мэрии и выкуп всего тиража книги Попова «Снова в оппозиции».

– Правильно говорят, – дополнил Мондратьев, – среди умных умнеешь, среди подонков становишься демократом. А по поводу взяток – и говорить нечего. Брали, берут и будут брать. Потому что, если не возьмешь, прерывается эволюционная цепь, нить Ариадны, паутина Марины Иосифовны. Нарушается круговорот дензнаков в природе имени Танечки Пьяченко. Чиновники – ребятки, конечно, не семи пядей во лбу, но государственную систему круговоротов построили, это – чистая удача. Правда, им олигархи помогали. Те-то поопытней.

– А я слышала, что и Пельцин взятки берет… – посмотрев по сторонам, тихонько сказала Руковец.