Фестиваль Власов Сергей
– Собирается. Поговорите с ним. Если он согласится – я составлю вам всем компанию.
Писатель возражать не стал – не так часто партийные руководители приглашали его на загородные посиделки.
Оба «Мерседеса» разом включили сирены спецсигналов, и захватывающее автомобильное путешествие началось.
Ехали очень быстро. У пассажиров модных авто не было никакой возможности полюбоваться развернувшимися кругом красотами. На горизонте со стороны Рублевского шоссе в направлении города ползло грозовое облако, другая половина неба была залита ослепительным солнечным светом.
Сидевший на переднем сиденье Махрюткин важно дымил приплюснутой с одного конца «Беломориной», по старой привычке внимательно вглядываясь в придорожные кустарники.
Одно время он служил в личной охране Леонида Ильича Брежнева и постоянно сопровождал того – большого любителя автомобильных гонок – до главной загородной резиденции Генерального секретаря – охотничьего хозяйства Завидово.
– Когда-то также быстро мы с Ильичом гоняли. Только для него дорогу заранее чистили. Чтобы ни одного придурка на трассе не было. Вот, бывало, примет Леник грамм триста коньяка и сам садится за руль правительственного «ЗИЛа». Он хоть и бронированный, а нам головная боль… На спидометре двести – двести двадцать километров в час. Мы его с двух сторон страховали, чтоб в канаву не съехал…. – ностальгически поведал Владимир Михайлович. – А у головной машины приказ: в случае чего – идти на таран…
– Ну, и как? Случались происшествия на дороге?
– Да нет. Гаишники тогда работали четко. Одного мента, правда, мои коллеги как-то подстрелили – в кустах со скоростемером сидел, но это было не в мою смену.
– А как вообще генсек к вам относился?
Михалыч повернулся к сидящим сзади и очень серьезно, даже с каким-то вызовом сказал:
– Да он ко всем хорошо относился. Душа был человек. В Завидове после охоты всегда заходил к нам в домик охраны, делился трофеями. Иногда вместе по рюмке выпивали.
– Владимир Михайлович, а ты в шалаше Геринга был?
Махрюткин удивленно посмотрел на сказавшего это Сергея Сергеевича и поинтересовался:
– А ты, уважаемый писатель, откуда о нем знаешь?
– Так мы с папой много раз отдыхали в закрытой гостинице Министерства обороны по соседству с брежневской резиденцией. И шалаш Геринга я видел и много раз беседовал с человеком, который руководил перевозкой этого уникального сооружения прямо из Альп. А ребят из вашего подразделения, сидящих за каждым кустом, нам обычно демонстрировал егерь, всегда сопровождавший нас на рыбной ловле.
– Непростой ты парень, Серега.
Уныло молчавший Канделябров подал голос:
– Нам еще долго пилить?
– Минут пятнадцать-двадцать, – отозвался Финаков и попросил у Флюсова американскую сигарету.
– Валентин, откуда у тебя эти замашки? Курил бы лучше мой пролетарский «Беломор».
– Сам кури.
Коттеджный поселок, в котором проживали высокопоставленные партийные деятели Государственной думы, встретил подъехавшие автомобили тишиной и умиротворением. Охрана возле ворот, проверив документы у водителей, подобострастно распахнула металлические двери, пропуская железных коней внутрь резервации.
– Ну, вот и приехали.
Пока хозяин раздавал многочисленные распоряжения, девицы разбрелись по дому – кто пописать, кто еще куда, а Флюсов с Канделябровым пошли прогуляться и повнимательнее осмотреть территорию.
Дойдя до границы участка, резко очерченной проволочными заграждениями, они обнаружили, что дальше ничего нет: обрыв и в метрах ста пятидесяти река. За нею виднелись широкие поля, и все это замыкалось на горизонте живописным ландшафтом с сельскохозяйственными постройками.
– Красиво здесь у Карловича! – взволнованно изрек Канделябров.
Сергей поддел ногой валяющийся полусдутый резиновый мяч и, посмотрев на часы, предложил:
– Пойдем назад. Раньше начнем – раньше закончим.
Возле самого дома толпились вишни и яблони, аллея к нему была высажена молоденькими елями, в самом конце которой величаво возвышался столетний дуб, прикрывая развесистой кроной полусгнившую скамейку.
Перед домом, греясь на солнце, располагался большой цветник; вождь мануал-партократов частенько останавливался возле него и подолгу глазел на произраставшие там растения.
Паркетные полы гостиной государственной дачи блестели недавно обновленным лаком, как бы приглашая новоприбывших пройти дальше внутрь.
Навстречу компаньонам из боковой комнаты первого этажа выскочил Махрюткин и игриво прикрикнул:
– Где вы шляетесь, господа? Шеф интересуется вашими пожеланиями по поводу того, где накрывать стол: в доме или на улице.
– Где хотите, только бы побыстрее, – буркнул Валерий.
– Не понял… – Лицо Махрюткина вытянулось. – А куда вам торопиться? Завтра к утру в любом случае будете на своем корабле. А все остальное, согласитесь, не так уж и существенно.
– Мы так не договаривались, – с тревогой в голосе произнес Сергей.
Махрюткин медленно подошел к нему, аккуратно поправил его цветастый заграничный галстук и тихо сказал:
– Договаривались, не договаривались – что вы как дети? Вы что – Карловича не знаете? Даже если бы он не то что выполнял, а просто помнил все свои обещания – давно бы сошел с ума.
– Так к этому дело вроде и идет, – сокрушенно ввернул Канделябров и разом осекся.
– Что-о?
– Ну ладно, ладно… Накрывайте, где хотите.
– Вот это другое дело. А вам я советую, чтобы не скучать, пойти пообщаться со стриптизершами.
Карлович тем временем уже беседовал в своем кабинете с самой симпатичной из прибывших девиц:
– Присаживайся, не стесняйся. – Он плеснул в два стоящих на столе хрустальных фужера французского коньяка и сам уселся в удобное кожаное кресло – порассуждать. Прищурившись, начал чревовещать: – Больше всего из животных я люблю дворняжек. Дворняжка – она ж всегда грязная и голодная. Шляется себе по улицам, никому не мешает. Так вот, я готов ее покормить и приласкать и даже дать с собой немного деньжат. Но вот если дворняжка после того, как поела, начинает выдавать себя за королевского пуделя с безупречным воспитанием, прошлым и репутацией – в этом случае я всегда указываю, где ее законное место. Я просто говорю: «А ну пошла вон, дворняга!»
Девушка жадно ловила фразы экстравагантного собеседника, параллельно соображая, чем грозит ей с подругами сегодняшний визит.
Приятное подвижное лицо, кучерявый затылок и демократичный тон в принципе ничего опасного не предвещали.
– Казимир Карлович, а скажите…
– Зови меня просто Казя.
Девица поперхнулась.
– Хорошо… Казя, я хотела узнать – мы здесь надолго?
Карлович вскочил с кресла и подбежал к окну.
– А вот как только солнце позолотит верхушки деревьев, в лужах заблестят капельки антрацита, а все трудолюбивое героическое население нашей страны усядется перед телевизорами для массового просмотра программы «Время» – вот тогда мы скорее всего отправимся в нелегкий обратный путь. А может, и нет.
– Но нас же ждут на работе.
– Подождут. Хочешь, я лично позвоню твоему руководству?
– Да нет уж. Спасибо.
Веселье было в самом разгаре, когда появившийся помощник Финаков сообщил шефу на ухо, что звонят из Администрации Президента.
Карлович недовольно хмыкнул, извинившись, вышел из-за стола и проследовал к телефонному аппарату; среди гостей повисла продолжительная пауза.
– Хоть бы его куда-нибудь сейчас вызвали, – сказал Сергею вполголоса Канделябров и неестественно засмеялся.
– Честно говоря, я настолько устал, что мне уже куда-то ехать не в кайф. И делать ничего не хочу, и думать, – отозвался Флюсов.
– А как же завтрашняя съемка?
– Завтра и будем кумекать, чего снимать и как. И вообще – нашел дурака. Я за тебя свою работу делать отказываюсь. – Писатель улыбнулся.
Валера поерзал на стуле и нравоучительно буркнул:
– Не расслабляйтесь, молодой человек. А то, как любит говорить наш МППРовский друг: «Я буду вынужден пересмотреть условия коммерческого договора».
– Валерий Пименович, вы меня пугаете…
– А что делать?
Вернувшись, Казимир Карлович с сожалением сообщил, что должен срочно по делам убыть в город-герой Москву, предложив собравшимся продолжать веселье без него:
– Я быстро: туда и обратно. А вы отдыхайте, мои помощники получили все надлежащие указания.
– А можно с вами? – Канделябров поднялся с места во весь свой гигантский рост. – А то у меня мама будет волноваться.
– Михалыч, – стало заметно, что Златопольский несколько обижен черной неблагодарностью на свое гостеприимство, – позвони маме господина Канделяброва и сообщи, что он сегодня не приедет домой в силу того, что пьянствует с девками из ночного клуба «Доллс», а сразу после этого поедет проверяться к врачу-венерологу.
– Будет сделано, шеф!
– Еще скажи, что все мы его всячески отговаривали, а он – ни в какую. Хочу, говорит, насладиться продажными телками – и все тут.
За столом, как по команде, засмеялись все, кроме Канделяброва.
– Зачем вы так, Казимир Карлович?
– Ты что, Валера, – шуток не понимаешь? А ты, Михалыч, все-таки позвони…
Через некоторое время лица отдыхающих раскраснелись, у многих к естественному в такой ситуации стремлению «прожигать жизнь» появилось неотвратимое желание схлестнуться друг с другом в идеологическом споре.
Оказалось, что одна из доллсовских фемин по совместительству является выпускницей экономического факультета Московского государственного университета имени Ломоносова. Изрядно назюзюкавшись, она эротично взгромоздилась на своего любимого конька и понесла:
– Я далека от мысли, будто наши руководители – круглые идиоты, не знающие прописных истин о денежном обращении. И следовательно, все их бредовые финансовые операции по так называемой стабилизации рубля были заранее продуманы, а это уже умысел. В любой другой более или менее демократической стране на таких дядей тут же бы надели наручники, но только не у нас. Представитель России в финансовых организациях на Западе – некто Котовский, на лице которого, кстати сказать, изображен весь уголовный кодекс, – растратил за кордоном неизвестно на что порядка двухсот пятидесяти миллионов долларов и получил за это… благодарность премьера. Ну почему, скажите мне, на поверхность в стране выплыли не лучшие или средние, а худшие?
Флюсов переглянулся с Канделябровым: во дает!
– Судите сами, Президент у нас – бывший секретарь Свердловского обкома, интеллектуальный потолок которого – заведующий вонючей районной баней. Государственным строительством занимается серенький преподаватель марксизма-ленинизма провинциального вуза. Экономику возглавляет бывший заведующий отделом газеты «Правда», а дипломатией руководит самый бездарный выпускник МГИМО. Это, господа, не демократия. Это настоящий большевистский режим.
– Странно… – еле слышно заметил Сергей Сергеевич. – Излагает, как Златопольский, – один в один. Не его ли она, случаем, человек? И Михалыч – старый чекист – что-то подозрительно улыбается. Блин, как жить – кругом одни агенты…
– Сумасшедший дом какой-то! – с возмущением сказал опьяневший Канделябров. – Политические лидеры неуместно и зло шутят, проститутки выдают социологические тирады с экономическим уклоном, а меня, между прочим, дома ждет моя мама.
Махрюткин захохотал, а Финаков спросил у не только сексуально подкованной выпускницы МГУ:
– Красавица, может, тебе с подругами баньку разогреть?
…Карлович приехал на дачу только под утро злой, как собака. Ни слова никому не сказав, быстро прошел в свой кабинет и там заперся.
Глава тридцать третья
Пока Флюсов ненадолго отвлекся на процесс съемок художественного фильма, вся полнота власти в министерском кабинете перешла к Ивану Григорьевичу Райляну. Он координировал все действия, связанные с раскруткой младшего Гастарбайтера, следил за дисциплиной в офисе, короче, проводил необходимые мероприятия, направленные на то, чтобы в ближайшее время фестиваль авангардной симфонической музыки все-таки состоялся.
Как всегда развалившись в комнате отдыха за чашкой кофе, он ожидал приезда Клауса, попросившего его срочно зачем-то сегодня принять.
Фракиец начал издалека:
– У моего папы появились сомнения в отношении искренности нашего друга Александра Александровича. Нам стало известно, что у Бизневского сейчас масса проблем, которые он старательно скрывает.
– Они – я имею в виду проблемы – имеют финансовую природу?
– Не только. Мы в курсе, у Саши – очень серьезная поддержка на самом верху, теплые дружеские отношения со многими высокопоставленными чиновниками Кремля и Белого дома, но вследствие последних событий – я имею в виду получение им многочисленных зарубежных, и не только, кредитов – ситуация, по нашим данным, кардинально изменилась.
– Все в этом мире меняется, и часто – не в лучшую сторону, – многозначительно заметил Иван Григорьевич. – Но извините, Клаус, мы-то здесь при чем?
– Как это при чем? Александр Александрович – генеральный спонсор фестиваля. И если его трудности приобретут перманентный характер – это автоматически повлияет на весь ход дальнейших событий.
– Что вы конкретно предлагаете?
– Папа сейчас активно ищет других меценатов. Скажите, у вас есть какие-либо жесткие обязательства перед Бизневским?
Райлян покраснел и быстро ответил:
– У меня лично – никаких.
– А у Сергея Сергеевича?
– Я думаю, вам лучше по этому поводу поинтересоваться у него лично.
Клаус понимающе кивнул и продолжил:
– Хорошо. Я не премину воспользоваться вашим дельным советом. Однако я приехал не за этим. Мне необходимы некоторые консультации личного характера. Совет, что ли… Видите ли, мне кажется, я слегка заболел.
– Странно. А выглядите вы вполне нормально.
– Ваня… Можно я буду вас так называть? Спасибо. Мне кажется, у меня триппер.
Иван Григорьевич стал пунцовым. Конечно, он знал, что обозначает это неприятное слово, но знал крайне приблизительно и поэтому ничего путного посоветовать не мог, а показывать собственную некомпетентность в любых вопросах, как истинный суперагент, Райлян не привык. Поэтому, сделав задумчивое лицо, он попробовал перевести тему разговора в иное русло:
– У нас в стране триппер лечат быстрее насморка. Я им болел несчетное количество раз. А вот, кстати, насморка у меня не было уже несколько лет. Дело в том, что я закаляюсь – обливаюсь утром холодной водой, круглый год купаюсь в реке. А вы, Клаус, любите плавать? У меня есть два специальных набора для аквалангистов. Хотите, я один подарю вам? Как-то, охотясь у берегов Испании на электрического ската на глубине около двадцати пяти метров, я получил такой разряд, что все плавающие поблизости от того места акулы всплыли кверху брюхом. Кстати, вы любите рыбу? Надо будет вас как-нибудь пригласить в один симпатичный ресторанчик на Арбате.
Внимательно прослушавший словесную мешанину собеседника Гастарбайтер грустно напомнил:
– А как же мне быть с триппером?
– Не беспокойтесь. Как говорит наш общий знакомый Канделябров – будете в счастье. Я сейчас же дам указания своим помощникам для проведения по этому вопросу необходимых действий – Ваня быстро вскочил с кресла и вышел.
Военный совет проходил в «пыточной».
– Товарищи офицеры… – официально начал Райлян и в нескольких словах четко сформулировал задачу.
– Делов-то… – спокойно сказал полковник Сопылов. – Пусть купит в любой аптеке антибиотиков и попьет их с недельку.
– Или давайте я его отвезу в научно-исследовательский институт на улицу Короленко, дом 3, – со знанием дела предложил старший офицер Виталик. – Там, конечно, его немного пощипают, но зато полная гарантия. И вообще объясните ему, что такого слова, как «триппер», в природе не существует. Каждому интеллигентному человеку известно понятие «гонорея», так вот «он» и «она» – это одно и то же.
– Я слышал, что «их» можно вылечить гомеопатическими средствами, – неуверенно произнес Ниндзя, – чем-то вроде настойки из боярышника.
– Все, значит, вопрос решен, – удовлетворенно потер руки Иван Григорьевич. – Виталик, берешь с собой толстого фракийца и едешь на известную тебе улицу; по дороге на всякий случай заезжаешь в аптеку за антибиотиками и на рынок за плодами боярышника. И без положительного результата не возвращайся.
– Хорошо, – охотно согласился помощник. – Оружие брать?
– Зачем?
– Ну, мало ли. Может, врачи откажутся его осматривать, как иностранца – захихикал знаток венерических заболеваний.
– Сделай все, что в твоих силах, или даже больше. – Райлян посуровел. – Клаус мне нужен живой. Тьфу… Здоровый.
– Будет сделано!
Скромно постучавшись костяшками пальцев в дверь, на которой было написано: «Заведующий мужским отделением, доктор медицинских наук Топоровский С. А.», Виталий нажал на нее плечом, и она распахнулась.
– Кто там еще без приглашения? – Пожилой врач вскинул голову от бумаг и, узнав одного из вошедших, уже довольно миролюбиво продолжил: – Какие люди!
– Здравствуйте, Семен Абрамович. Мы к вам.
– Это я уже понял, – сказал Топоровский, протягивая руку. – Привет, дорогой. Раз ты не один, скорее всего означает, что вопросы ко мне имеются у твоего приятеля – и это меня радует. Значит, ты все-таки внял моим предостережениям и больше не посещаешь сомнительных женщин.
– А если мы – на пару?
– Это вряд ли. Мы же с тобой не первый день знакомы.
Пока шел диалог, Клаус имел возможность повнимательнее рассмотреть так необходимого ему сейчас эскулапа.
Господин Топоровский был человеком лет шестидесяти – не больше, с правильными чертами лица, худощавый. Превосходные зубы, несколько вытянутый, с горбинкой нос, высокий лоб с минимальным количеством морщин, большие голубые глаза – все это произвело на музыканта достаточно приятное впечатление.
– Ну что, снимайте штаны.
Гастарбайтер обмяк:
– Как, прямо здесь?
– Хотите, мы проследуем для этих сакраментальных действий в коридор?
– Нет-нет, что вы. Конечно, тут лучше.
Господин Топоровский последние полгода находился под следствием. Получив совершенно официально по распределению Минздрава автомобиль ГАЗ-2110, он продал его уже на следующий день за три цены одному знакомому грузину. Когда же по этому поводу у доктора начались мелкие неприятности и вопросы со стороны правоохранительных органов, он с незатейливостью сельского лекаря моментально предоставил многочисленные справки по поводу того, что у него внезапно ухудшилось зрение, слух, он перестал различать цвета светофоров и разучился нажимать на нужные педали. И вообще он заявил, что с детства не выносит запах бензина, а водительские права пятнадцать лет назад ему кто-то подбросил, но он стеснялся об этом заявить, отчего очень страдал. Его тут же вызвали в прокуратуру, но заряд бодрости и личного обаяния подозреваемого был таков, что Топоровского отпустили. Теперь он ездил по Москве с водителем на небольшом автобусе Центрального клинического института венерологии, к переднему сиденью которого был приделан специальный раскладной столик и находился даже небольшой бар с изрядным количеством зарубежных напитков. На однажды заданный вопрос по поводу того, откуда у сравнительно небольшого института такое автомобильное богатство, Семен Абрамович был краток: «От благодарных больных».
Исследовав интимные подробности строения организма Клауса, он цинично бросил:
– Ну, вот ты, милок, и добегался.
Старший офицер Виталик искренне испугался:
– Что, Семен Абрамович, неужели все так плохо?
Топоровский, зачем-то поковыряв у себя в носу, доброжелательно пробубнил:
– Ты знаешь, Виталя, я так думаю. Тебе самому будет спокойнее, если я положу нашего иностранного гостя к себе на некоторое время.
– На сколько? – взвизгнул Гастарбайтер.
– Ну, учитывая ваш дипломатический статус, денька на два-три.
– Я не могу, – со стеклянным взглядом сказал бедняга.
Семен Абрамович несколько раз прошелся по своему кабинету из угла в угол, как бы давая возможность и время своим гостям проанализировать создавшуюся ситуацию, и уже затем гораздо серьезнее предупредил:
– Понимаешь, дружок, на самом деле отпустить тебя восвояси я просто не имею права. Уже с первого взгляда видно, что у тебя там – столько всего!.. Ты, вообще, в Москве-то давно?
– Воды, – попросил Клаус.
Выполнив просьбу предполагаемого пациента, Топоровский торжественно пообещал:
– Учтите, у нас полная конфиденциальность.
– Что это такое? – еле слышно спросил фракиец.
– Никто ничего не узнает, – вежливо пояснил старший офицер Виталик и, немного подумав, добавил: – В крайнем случае разработаем спецоперацию прикрытия.
Причины затаганить бедолагу в столь гнусное медицинское учреждение были у всех разные – в последний момент Виталик, разумеется, связался со своим руководством и получил полное одобрение на временную изоляцию иностранца – Сергей Сергеевич с Иваном Григорьевичем прежде всего преследовали цель – чтобы Клаус просто не мешался под ногами. К тому же в последнее время его грязные приставания к дамской составляющей офиса усилились – получается, что эротический приговор временного заточения он подписал себе сам.
Топоровский просто по привычке хотел с каждого, кто имел, имеет или собирается в ближайшее время иметь сомнительные интимные связи, получить немного денег. А уж оставлять без внимания столь перспективного толстого мальчугана – этого бы ему не простили его многочисленные стерильные любовницы.
Старший офицер Виталик элементарно ненавидел очкарика классовой, социальной и многими другими ненавистями и просто хотел досадить.
Соседями по блатной палате у Клауса, как ни странно, были четыре милиционера. Самый младший из них, некто Коля, работал на машине в вытрезвителе, был родом из города Ижевска и в полном соответствии с этим географическим фактом иногда, как бы специально глотал последнюю гласную букву в глаголах настоящего времени.
На вопрос Клауса, сколько ему еще здесь находиться, «вытрезвительщик» философски заметил:
– Хрен знат, хрен понимат.
Он был самым колоритным из присутствующих представителей правопорядка. Остальные трое были абсолютно идентичны и представляли собой обычных оперов: перманентно ругались матом, били друг другу рожи, несмотря на категорический запрет заведующего отделением, употребляли в немереных дозах водяру и частенько совершали набеги в отделение лечащихся женщин, находящееся на соседнем этаже, вследствие чего и лежали здесь уже третий месяц, вылечивая одно и периодически получая от ненасытных соседок что-нибудь другое.
Коля в первый же вечер пребывания иностранца в палате успел понарассказывать ему такого из своей и жизни страны, что первоначальный шок Клауса моментально сошел на нет.
– Я когда с первой женой разводился, за два дня до развода обменял абсолютно новенький цветной телевизор «Рубин» на шесть бутылок водки.
– Как это? – поинтересовался один из оперов. – Это же совсем даром. Лучше бы мне позвонил.
– Во-первых, я тогда тебя еще не знал, – резонно заметил Коля, – поскольку мы с тобой познакомились две с половиной недели назад. А во-вторых, я в то время жил в Ижевске.
При последних словах рассказчика два других опера расхохотались:
– Ну и дурак же ты, Андрюха! Ты же сам говорил, что до недавнего переезда в новую квартиру жил в деревянном доме в Лихоборах.
– Ну, и что с этого?
– Так у тебя ж там телефона не было.
– Да… Дал маху, – согласился тот опер, который предлагал позвонить.
– Ну, так вот… – продолжил Николай. – Как было дело. Выпили мы с приятелем моим Володькой по поводу развода – моя дура у своей мамаши до официального развода отсиживалась. И я ему говорю, ты, мол, Вовик, здесь посиди, посмотри «Рубинчик», допей наш «Рубин», а я сейчас. Доехал я до таксомоторного парка – таксисты народ богатый, и водка у них всегда есть, – и обо всем договорился. Мухой вернулись на их машине ко мне. Я довольный с сеточкой, где белесые позванивают, а они – с телевизионным агрегатом. Сидит мой Володька, кино смотрит. Заходят два амбала, ни слова не говоря, выключают телевизор и тащат его к двери, за которой стою я и рот зажимаю от хохота. Обалдевший Вован вежливо так, но все-таки твердо интересуется: «Вы чего, мужики обалдели?» И получает короткий и такой же твердый с примесью металла изделий родного Ижевского оружейного завода ответ: «Продано».
– А чего жена тебе потом сказала? – поинтересовался Гастарбайтер. – В нашей стране так поступать не принято.
– В нашей – тоже, – отозвался самый толстый и, видимо, самый старший по званию опер.
Интеллигентный Коля, проигнорировав замечание коллеги, грустно свидетельствовал:
– Ну, как отреагировала… Сказала мне что-то, получила в морду и пошла к новому мужу.
– А что стало с бутылками водяры?
– Выжрали мы их тогда все пять. Я лежу на кухне, скрючившись, слова сказать не могу или подвигать чем, а приятель мой – в комнате на полу. Володька-то всегда был меня поздоровей, он смог… Собравшись с силами, смог крикнуть предложение, правда, всего одно…
Оперы оживились.
– Ну, и что же после двух с половиной литров он промямлил?
Николай достал из больничных штанов красную мятую пачку «Примы» и, закурив, с улыбкой вспомнил:
– «Эй! – крикнул мне тогда Вовик. – Николай, налей-ка мне по-быстрому какой-нибудь водки. Да, покрепче!»
Толстый мент ничего не понял:
– Так она же у вас вся закончилась…
Коля сделал серьезную затяжку, выпустил клубы вонючего дыма через нос и опять же совершенно спокойно объяснил:
– Ну, он-то к тому времени был уже не в курсе.
Из сифилисного «барака», как и обещал Топоровский, Клауса выпустили ровно через двое суток. Получив от завотделениием три страницы убористого текста, на одной из которых были перечислены все его заболевания, а на двух других – рекомендации, как от них избавиться, Клаус с упоением вышел на улицу и, поймав ближайшее такси, отправился в арбатский офис. Он чувствовал себя совершенно по-иному, чем каких-нибудь два дня назад: теперь он начинал понимать местную жизнь. И это касалось не только нового ощущения, связанного с отсутствием дурацкого стыда, он знал жизнь простого народа этой загадочной страны со всей ее придурью и очарованием. Он уже не смотрел так чопорно, как раньше, на представителей данного государства, а, выходя из машины, даже сердечно попрощался с водителем за руку и, истерически взвизгнув, с малоуловимым европейским акцентом произнес:
– Как нейтронным ракетам – скажем «Нет» спирохетам!
Обалдевший таксист икнул и уехал.
Когда Гастарбайтер появился в кабинете, Иван Григорьевич мирно сидел в нем и читал интервью Флюсова в «Московской правде».
– Ба! Вас уже выпустили?
Клаус, улыбаясь на ходу, почти подбежал к заместителю генерального директора по безопасности, наклонился к его уху и заговорщицки зашептал:
– Иван Григорьевич, я там такого наслушался и насмотрелся!.. Я переосмыслил многое, приобрел новые крайне интересные знакомства… А с одним человеком сошелся очень близко и уже пригласил его посетить Фракию. Он работает в вытрезвителе, скоро у него будет отпуск, и мы обязательно поедем кататься с ним на лыжах в горы. И вообще, какая удивительная у вас страна! Спасибо за помощь. У меня к вам, уважаемый, всего один вопрос: знает ли мой папа, где я был?
Райлян хотел было сначала поиздеваться, но, услышав теплые слова о своей родине, честно с достоинством бросил:
– Нет, не знает. – И тут же добавил: – Хочешь анекдот расскажу по твоей теме?
– С удовольствием наслажусь вашей юмористической мудростью, потому как известно, что анекдот и человек, рассказывающий его, во многом похожи.
– В данном случае ко мне это не относится. – Райлян вежливо улыбнулся и продолжил: – Говорят, что женщина стесняется четыре раза в жизни. Первый раз – когда впервые занимается любовью, второй раз – когда первый раз идет от мужа к любовнику. Третий раз – когда первый раз берет деньги. И четвертый раз – когда первый раз дает деньги. А мужчина стесняется два раза. – Здесь Иван подмигнул. – Первый раз – когда не может второй раз. И второй раз – когда не может первый раз. Как анекдотец?
– Вы знаете, Ваня, если бы вы в таком тоне разговаривали со мной всего несколько дней назад – я бы обиделся. Но сейчас – дело другое.
Иван Григорьевич поднялся во весь свой могучий рост и важно провозгласил:
– Напоследок, милый Клаус, я хочу дать вам один совет, я его вычитал в какой-то второсортной газетенке, но на самом деле он крайне мил: тот, кто меняет женщин, как перчатки, обычно довольствуется барышнями, бывшими в употреблении.
Глава тридцать четвертая
Сергей Сергеевич встал в позу и начал читать стихи:
- Я как рубцовский воробей
- Не стал вреднее с этим годом,
- Не проводите параллель
- С моим измученным народом.
- Не говорите: «Ну и пусть
- Он не продержится, бедняга.
- Уже ручьем стекает грусть
- С его пылающего флага…»
- Часы опять заведены!
- А терпкое преддверье смуты
- Лишь ускоряет до весны
- Мои осенние минуты…
– Неплохо, – грустно оценил Канделябров.
– Еще бы. Это же моя лирика. Стихи, Валерочка, – это литература, доведенная до отчаяния. Стихи и Я – это уже стихия. Это вам, дорогой, не какие-нибудь ваши пролетарские классики. Хотя на самом деле, может быть, именно пролетарские-то меньше всего повинны в своей бездарности. Скажу вам честно, Валерий, что и к остальным тоже разного рода акмеистам, футуристам, авангардистам я особого пиетета не испытываю. Поэзия – это источник знания о самом себе. А?! Как сказал?
– Сейчас придумал или домашняя заготовка?
Читать бесплатно другие книги:
