Дочь кардинала Грегори Филиппа

Я молчу в ответ. Я действительно ничего не предпринимала.

– Верни мне мои земли и отпусти меня. Скажи своему мужу, что он должен это сделать. Скажи об этом королю.

– Я не могу, – неслышно отвечаю я.

– Тогда скажи об этом Изабелле.

– Она тоже ничего не может сделать. Она ждет ребенка и даже не может бывать при дворе. Да и если бы могла, король никогда не послушает нас, если наши пожелания будут отличаться от того, что хотят его братья.

– Я должна быть свободной, – говорит мать, и на какое-то мгновение мне кажется, что ее голос дрожит. – Я не могу умереть в тюрьме. Ты должна меня освободить.

– Не могу, – отвечаю я, качая головой. – Бессмысленно меня об этом даже просить. Я бессильна и ничего не могу для тебя сделать.

Вот она бросила на меня яростный взгляд, и я понимаю, что она по-прежнему может меня напугать. Только в этот раз я могу выдержать ее взгляд и не опустить глаза.

– Мы проиграли, – говорю я. – Я замужем за человеком, который меня спас. У меня нет никакой власти, как нет ее у Изабеллы и у тебя. Я ничего не могу сделать для тебя, если этого не захочет мой муж. И тебе, как и нам с Изабеллой, придется смириться с тем фактом, что мы проиграли.

С чувством неимоверного облегчения я покидаю дом, где все пропиталось молчаливо мрачным присутствием моей матери, запертой в северо-западной башне, и отправляюсь к Изабелле, в замок Нортон Сэйнт Филипп в Сомерсете, чтобы присоединиться к ней в ее уединении. Ребенок рождается раньше срока, и длившиеся два дня роды не причинили ей особой боли, лишь привели ее в состояние огромной усталости.

Повитуха протянула мне ребенка.

– Девочка, – только и сказала она.

– Девочка! – восклицаю я. – Иззи, посмотри, какая у тебя родилась красавица!

Она почти не смотрит на совершенное лицо ребенка, гладкое и ровное, как жемчужина, с темными длинными ресницами.

– Ах, девочка, – отзывается она безо всякой радости.

– Повезет в следующий раз, – сухо говорит повитуха, собирая испачканные кровью простыни и вытирая руки о засаленный фартук. Теперь она оглядывается в поисках стакана с элем.

– Но тебе уже несказанно повезло с девочкой! – протестую я. – Неужели ты не видишь, какая она красивая? Иззи, посмотри, она даже не плачет!

Крохотное личико открывает рот и потешно зевает, сладко, словно котенок. Изабелла даже не протягивает руки в ее сторону.

– Джордж был настроен только на мальчика, – говорит она. – Он не станет меня благодарить вот за это. Он воспримет это как провал, мой провал.

– Может, в следующий раз родится мальчик?

– А вот она рожает не переставая, – с раздражением говорит Изабелла. – Джордж говорит, что ей скоро должно отказать здоровье. Они рожают по ребенку почти каждый год. Может, она когда-нибудь умрет в родах?

Я быстро крещусь, чтобы защититься от дурного пожелания.

– Так у нее же почти всегда рождаются только девочки, – пытаюсь я ее утешить.

– Она уже родила одного мальчика, чего уже предостаточно, чтобы занять титул принца Уэльского, и в этом месяце она рожает снова. Что, если у нее будет еще один мальчик? Тогда у них будет сразу два наследника на трон, который узурпирован их отцом. А Джордж еще на шаг отодвинется от короны. Как Джордж сможет стать королем, если у нее будут еще сыновья?

– Тише, – быстро говорю я. Повитуха стояла к нам спиной, в этот момент в комнату вошла кормилица, а горничная снимала и убирала с постели испачканное белье. Но мне все равно страшно, что нас могли подслушать. – Тише, Изабелла, не надо говорить подобных вещей. Особенно при людях.

– А что такого? Джордж был наследником Эдуарда, они так договорились, но она рожает детей так, словно не собирается останавливаться, как свинья. Зачем Богу давать ей мальчика? Зачем он вообще позволил ей иметь детей? Почему бы ему вообще не наслать на нее мор и не поразить ее и ее детей адским пламенем?

Я настолько потрясена ее черной злобой сразу после родов, что не могу найтись с ответом. Я отворачиваюсь от нее, чтобы передать младенца кормилице, которая тут же устраивается в кресле-качалке, прикладывает ребенка к груди и начинает ворковать над его пушистой темной головкой.

Помогая Изабелле перейти на большую кровать, я не могу согнать с лица угрюмую озабоченность.

– Я знаю, что это не твои мысли и не мысли Джорджа, – уверенно говорю я. – Потому что подобные речи – это предательство и преступление против короля и его семьи. Ты устала после родов и пьяна от эля. Больше никому не говори ничего подобного, Иззи, даже мне.

Она знаком подзывает меня ближе.

– Как думаешь, – шепчет она, – хотел бы наш отец, чтобы Джордж бросил вызов собственному брату? Неужели ты не знаешь, что он считал, что если Джордж получит корону и сделает меня королевой, то тем самым исполнит волю Всевышнего? И тогда следующим в череде наследников на трон станет твой муж. Я родила девочку, а она совершенно ничего не значит в линии наследия. Если бы Джордж добился короны, то следующим стал бы Ричард. Неужели ты забыла, что больше всего на свете наш отец хотел, чтобы одна из его дочерей стала королевой Англии, а внук – принцем Уэльским? Представляешь, как горд и счастлив был бы он, увидев сначала меня, а потом тебя королевой Англии, а твоего сына – королем после нас обеих?

Я отшатываюсь от нее.

– Эти мечты стоили ему жизни, – резко говорю я. – Ради них он отправился прямо в пасть смерти, наша мать оказалась в заточении, а мы с тобой осиротели.

– Если бы Джордж победил, тогда бы все это обрело смысл, – упрямо твердит она. – Если бы Джорджу удалось заполучить трон, то отец обрел бы покой.

Я содрогаюсь от мысли о том, что душа отца может быть не упокоена.

– Иззи, прошу тебя, не надо, – шепчу я. – Я плачу достаточно для того, чтобы в каждой из наших церквей служили молебны за упокой его души. Не надо так говорить. Слушай, я оставлю тебя сейчас, чтобы ты отдохнула. Эль явно ударил тебе в голову, нельзя тебе говорить такие вещи, а мне нельзя их слушать. Я замужем за верным братом короля, и ты тоже. Пусть это и станет основной истиной, а все остальное – опасность, которая приведет нас к поражению. Все остальное – это меч, воткнутый в наши сердца.

Мы больше не вспоминаем о нашем разговоре, и, когда я покидаю их дом, сам Джордж выходит, чтобы меня проводить, помогает мне сесть на лошадь, благодарит за заботу об Изабелле, когда она в ней нуждалась. Я желаю ему счастья и здоровья новорожденной.

– Может, в следующий раз она родит мальчика, – бросает он. Его красивое лицо носит отпечаток недовольства, и это лишает его свойственного ему очарования. Его ранее постоянно улыбчивый рот теперь сложен в унылую скобочку, и он похож на надувшегося ребенка.

Сначала мне хочется напомнить ему, что у них уже был сын, прекрасный маленький мальчик, который и был бы тем наследником, которого он так отчаянно хочет теперь. Ему было бы уже около трех лет, и топот его маленьких крепких ножек раздавался бы сейчас по всему замку, и няньки бы с трудом поспевали за ним следом. Но Изабелла была так разбита на пляшущем на волнах судне, что не смогла выносить и родить его, и рядом с ней не было опытной повитухи, только я, поэтому маленькое изломанное тело в шкатулке вместо гроба было отдано бушующим серым водам.

– Может быть, в следующий раз, – успокаивающе говорю я. – Но у вас очень красивая девочка, она хорошо кушает и растет крепкой и здоровой.

– Что, здоровее вашего сына? – едко спрашивает он. – И как вы его назвали, Эдуардом? Неужели в честь твоего мертвого мужа? Вот уже воистину странная дань памяти.

– Эдуард назван в честь короля, разумеется, – отвечаю я, прикусив губу.

– И что, наш ребенок крепче вашего?

– Да, по-моему, это так. – Мне ужасно больно признавать эту истину, но маленькая Маргарита – крепкий живой ребенок с хорошим аппетитом, в то время как мой сын ведет себя очень тихо и растет очень медленно.

– Впрочем, это не имеет никакого значения. – Он пожимает плечами: – Девочка все равно совершенно бесполезна. Трона она занять не может, – добавляет он, уже отворачиваясь. Я почти его не слышу, но уверена, что он сказал именно это. Сначала мне хочется окликнуть его, потребовать, чтобы он повторил свои слова, и предупредить, что подобные заявления равносильны признанию в предательстве. Но затем я собираюсь, беру поводья в похолодевшие руки и решаю, что лучше будет промолчать, сделать вид, что ничего этого не было сказано. Лучше всего мне отправиться домой.

Я встречаюсь с Ричардом в замке Бейнардс, его фамильном лондонском гнезде, и, к своему огромному облегчению, узнаю, что двор сейчас в отъезде и в городе тихо и спокойно. Королева Елизавета отправилась в Шрусбери, чтобы там родить ребенка, второго сына, как и боялась Изабелла, и безумно влюбленный в нее король уехал вместе с ней. Без сомнений, они будут со всей радостью праздновать рождение второго наследника, который лишь укрепит их род. Для меня уже не имеет никакого значения, сколько еще у нее родится мальчиков, потому что Ричард уже сейчас стоит в трех шагах от трона, и каждый следующий шаг лишь немногим осложняет дело. Однако я не могу не морщиться от досады на редкостную плодовитость королевы, которая как нельзя лучше служит ее интересам.

Они назвали сына Ричардом, в честь его деда и его дяди, моего мужа. Ричард рад за них, и его любовь к брату позволяет ему радоваться его успехам. Я же радуюсь только тому, что он далеко отсюда, в Шрусбери, и меня не зовут с остальными придворными дамами умиляться младенцу в кроватке и поздравлять ее с рождением еще одного крепкого мальчика. Я желаю здравствовать ей и ее ребенку, как пожелаю здоровья любой женщине, готовящейся к родам. Просто мне совсем не хочется видеть ее такой гордой своей победой.

Та часть придворных, которых не пригласили к королеве, отправились по своим домам на лето, потому что никому не хотелось находиться в Лондоне во время наиболее опасных во время чумы месяцев. Вскоре и мы с Ричардом собираемся отправиться в долгое путешествие на север, в Миддлем, чтобы снова увидеться с сыном.

В назначенный день отъезда я иду к Ричарду, чтобы сказать, что мы будем готовы через час, и натыкаюсь на закрытую дверь его приемной. В этой комнате он выслушивает прошения и обращения к его справедливости или щедрости, и эта дверь всегда остается открытой как символ его доброты и открытости как лорда. Эта комната – его тронная зала, где люди должны видеть младшего сына Йорков за трудами на благо королевства. Я открываю эту дверь и вхожу. Внутренняя дверь, ведущая в его личные покои, закрыта тоже. Я подхожу к ней и уже тяну руку, чтобы открыть, как различаю знакомый голос и останавливаюсь. Вместе с мужем в этой комнате находится его брат, Джордж, герцог Кларенс, и говорит он очень тихо, но очень убедительно. Опустив руку, я прислушалась.

– Раз уж он не родной сын нашего отца, и брак его, со всей очевидностью, был заключен с помощью колдовства…

– Что? Снова? – с презрением перебивает его Ричард. – Ты снова об этом? У него есть два чудесных сына, один из которых родился не далее как в этом месяце, и три здоровые дочери против твоего мертвого мальчика и плаксы дочери, и ты говоришь, что это его брак не был благословлен небесами? Брось, Джордж, даже ты в состоянии видеть, что эти свидетельства говорят совсем не в твою пользу.

– Говорят, это все не его дети, а бастарды. Он и Елизавета Вудвилл не венчаны пред Господом, а значит, и дети его – бастарды.

– А ты – единственный глупец в Лондоне, кто говорит об этом вслух.

– Многие так говорят. Отец твоей жены так говорил.

– Это ради злого умысла. А те, кто замышляет злое, – глупцы.

Скрипнул стул.

– Так ты называешь меня глупцом?

– Разумеется, святые угодники! – язвительно говорит Ричард. – Прямо в лицо. Предателем и глупцом, если тебе будет так угодно. Или замышляющим зло глупцом. Думаешь, мы не знаем, что ты встречаешься с Оксфордом? И с каждым глупцом, который хоть за что-то обижен на Эдуарда, несмотря на то что он сделал все, чтобы умилостивить оскорбленных чиновников, утративших свое положение? И с каждым из бывших сторонников Ланкастеров, которые недавно выступали против своего короля? С каждым недовольным сквайром? Что рассылаешь тайные письма на французском? Неужели ты действительно думаешь, что мы этого не знаем? Да мы знаем гораздо больше!

– Эдуард знает? – Голос Джорджа явно утратил напор, словно лишился своей волшебной силы. – Ты сказал: мы знаем. Что известно Эдуарду? Что ты ему сказал?

– Конечно, он знает, и считай, что знает обо всем. Станет ли он с этим что-либо делать? Нет, не станет. Стал бы я что-то делать? Стал бы, и немедля, потому что у меня нет ни малейшего желания терпеть скрытую враждебность, и я предпочитаю наносить предупреждающие удары быстро. Но Эдуард любит тебя так, как может любить только добрый брат, и он обладает гораздо большим терпением, чем я. Но, брат мой, позволь сказать тебе, что ты меня не удивил, придя сюда и сказав, что ты как был предателем, так им и остался. Это я и без твоего заявления знал. Да мы все об этом знаем.

– Я пришел сюда не за этим. Только чтобы сказать…

И снова до меня доносится скрип кресла, из которого кто-то резко поднялся, и почти крик Ричарда:

– Что там написано?! Читай вслух! Что там написано?

Даже не видя его, я знаю, что он показывает на свой девиз, вырезанный на массивной деревянной плите, украшающей каминную трубу.

– Да ради Бога!

– Loyaut me lie, – цитирует Ричард. – Я связан верностью. Тебе этого не понять, но я сердцем и духом предан своему брату Эдуарду, королю. Я верю в порядок, благородство, Бога и короля, и что они едины, и что верность моя распространяется на обоих в равной степени. И не смей даже задавать мне свои вопросы, потому что мои убеждения стоят выше твоего понимания.

– Но я всего лишь хотел сказать… – Голос Джорджа становится просительно-заискивающим. – Всего лишь хотел сказать, что не все так ясно насчет короля и королевы и что если мы следуем закону, а он – нет, то, может, нам тогда стоит разделить королевство по-честному, как мы с тобой поделили наследство Невиллов. Поделить и править им вместе. Он же отдал тебе северные земли и позволил тебе править ими почти единолично. Почему бы ему не отдать мне таким же образом центральные графства, а себе оставить юг королевства? У принца Эдуарда есть Уэльс. Что в этом плохого?

На мгновение в комнате повисает тишина. Я знаю, что Ричарда будет искушать мысль о том, чтобы сделать северные земли отдельным королевством и стать его правителем, и делаю еще один крохотный шажок к двери и начинаю отчаянно молить о том, чтобы он смог выдержать, смог отказать брату и сохранить верность королю. Я молюсь о том, чтобы мой муж не совершил ничего, что могло бы повлечь гнев королевы на наши головы.

– Плохо, что это мошеннический передел королевства, которое он выиграл в честном бою, – прямо отвечает Ричард. – Он добыл все королевство целиком в честном бою, в котором на его стороне сражался я и даже ты. Он не будет его делить, потому что тем самым разрушит наследие своего сына.

– Я удивляюсь тому, что ты защищаешь сына Елизаветы Вудвилл, – мягко произносит Джордж. – Из всех людей именно ты, которого вытеснили из сердца брата ее колдовские уловки. Ведь именно ты был лучшим его другом, самым любимым из приближенных, но теперь ему ближе всех она, а следом идет ее брат, драгоценный Энтони, а после – сыновья этой простолюдинки, а после – его постоянные спутники по всем кабакам и борделям города: Томас и Ричард. И все равно я вижу, что сын Вудвилл нашел в твоем лице защитника. Выходит, из тебя получился весьма любящий и заботливый дядюшка.

– Я защищаю своего брата, – возражает Ричард. – А о семействе Риверсов я не говорил ни слова. Мой брат женился на женщине, которую выбрал он сам. Это его выбор, не мой, но его я всегда буду защищать.

– Ты не можешь хранить верность ей, – заявляет Джордж.

И снова я слышу паузу, понимая, что мой муж сейчас колеблется: это правда, он не может хранить верность королеве.

– Мы поговорим, – прерывает молчание Джордж. – Не сейчас, потом. Когда юный Вудвилл захочет сесть на трон. Вот тогда и поговорим, когда мальчишка из Графтона, бастард простолюдинки, пожелает занять трон Англии и взять корону нашего брата, завоеванную им для себя и для нашей семьи, но не для них. Вот тогда мы и поговорим. Я знаю, что ты верен Эдуарду, я тоже. Но только ему, моему брату, и нашей крови королей. Не этим бастардам-полукровкам.

Я слышу, как он разворачивается на каблуках и идет по комнате, и делаю шаг назад к оконному проему. Как только они открывают дверь, я изображаю легкий испуг и чуть вздрагиваю, словно удивленная встречей с ними. Джордж едва кивает мне и проходит мимо, Ричард же останавливается и просто смотрит ему вслед.

Ричард держит свое обещание, и, хотя мы и живем с матерью под одной крышей, я почти ее не вижу. Ее комнаты расположены в северо-западной башне, возле сторожевой башни, для удобства охраны, и смотрят окнами на крытые соломой крыши и каменные фронтоны городских строений Миддлема, в то время как наши комнаты находятся высоко в основном здании замка, а из окон открывается вид, как из орлиного гнезда. Мы часто ездим в Лондон, в замки Шериф-Хаттон и Барнард в сопровождении охраны и друзей, а она остается все время в одних и тех же комнатах, каждый день наблюдая за восходом из одних и тех же окон и за заходом из других, наблюдая, как солнечные лучи отбрасывают одни и те же тени.

Я приказываю, чтобы нашего сына Эдуарда никогда не водили гулять по дороге, огибающей ту часть замка, чтобы он никогда не смог увидеть свою бабушку. Я не хочу, чтобы ее хоть что-нибудь с ним связывало. Наш ребенок носит королевское имя, и он тот самый внук, которого так жаждал мой отец. Сейчас его отделяет от трона множество претендентов, но я ращу его образованным и смелым, таким, как подобает быть королю. Так бы хотел мой отец, так должна была бы поступить моя мать. Но она прокляла меня и мой брак, поэтому я не дам ей даже возможности бросить издалека взгляд на моего любимого сына. Она будет для него мертвой, как, по ее словам, мертва для нее я.

В середине лета она просит нас с Ричардом о встрече, причем с нами обоими сразу. Записку прносит ее старшая прислужница, и Ричард бросает на меня вопросительный взгляд, словно желая понять, не хочу ли я ей отказать.

– Мы должны с ней встретиться, – нехотя говорю я. – Что, если она заболела?

– Тогда ей надо посылать за лекарем, а не за тобой, – отвечает он. – Она знает, что при желании может вызвать лекаря из Лондона. Она знает, что в этом я ее здесь не ограничиваю.

Я смотрю на леди Уорт:

– Чего она хочет?

– Мне она сказала лишь то, что хочет вас увидеть, – качает она головой. – Вас обоих.

– Хорошо, приведите ее к нам, – решает Ричард.

Мы сидим в одинаковых креслах, почти тронах, в главной гостиной зале замка Миддлем, и не встаем, когда входит моя мать, хоть она и останавливается, словно ожидает, что я встану перед ней на колени в ожидании получить благословение. Она осматривает гостиную, словно желая увидеть, что мы изменили в ее доме, и приподнимает брови, словно бы не одобряя наш выбор новых шпалер.

Ричард щелкает пальцами слуге.

– Принесите стул графине, – велит он.

Мать садится перед нами, и я замечаю напряженность в ее жестах. Она стареет. Возможно, даже больна. Может быть, она хочет жить с Изабеллой в замке Уорик, и мы можем ее отпустить. Я жду, пока она заговорит, и понимаю, что мне отчаянно хочется услышать, что ей необходимо поехать в Лондон по вопросам, связанным с ее здоровьем, и что по возвращении она будет жить у Изабеллы.

– Я хочу поговорить о бумаге, – обращается она к Ричарду.

– Я так и подумал, – кивает он.

– Ты должен был знать, что я рано или поздно об этом услышу.

– Да, я предполагал, что вам об этом расскажут.

– О чем идет речь? – перебиваю я, поворачиваясь к Ричарду. – Какая бумага?

– Я вижу, ты держишь жену в неведении о том, что делаешь, – зло бросает мать. – Ты боялся, что она попытается остановить тебя и твои злодейства? Вот было бы странно. Она не станет меня защищать. Неужели ты боялся, что твой замысел не придется по душе даже ей?

– Нет, – холодно отвечает он. – Я не боялся ее осуждения. – Затем, повернувшись ко мне, он быстро говорит: – Речь идет о решении вопроса с землями твоей матери, о котором мы наконец смогли договориться с Джорджем. Эдуард дал нам свое позволение. Эта бумага была принята и одобрена в парламенте, и нам понадобилось немало времени, чтобы она была рассмотрена и превращена в закон. И это единственное решение, которое устроит нас всех: мы провозгласили ее мертвой с точки зрения закона.

– Мертвой! – Я во все глаза смотрю на мать, которая, в свою очередь, не сводит с меня надменного взгляда. – Как можно признать ее мертвой?

Ричард начинает постукивать обутой в сапог ногой, выдавая нетерпение.

– Это легальный термин, и он касается только вопроса о наследии земель. Иначе наше дело разрешить было невозможно. Ни ты, ни Изабелла не имели права наследовать их, пока она была еще жива. Так что мы провозгласили ее мертвой, чтобы вы с Изабеллой могли получить свою долю наследства, а так никто ни у кого ничего не ворует: она провозглашается мертвой, и вы получаете свое наследство, и к нам, как к вашим мужьям, переходит право управления им.

– Но что же будет с ней?

– Как видишь, – кивает он на нее и почти смеется в голос, – она перед тобой, живое доказательство несостоятельности злой воли. Право слово, из-за таких примеров люди разучатся верить в чудеса. Мы назвали ее мертвой, а она тут как тут, да еще с таким аппетитом, что того и гляди меня по миру пустит. По-моему, священникам стоит сочинить проповедь на эту тему.

– Мне так жаль, что мое содержание обходится вам недешево, – язвительно парирует мать. – Но, с другой стороны, в вашем распоряжении сейчас все мое состояние, и это должно как-то компенсировать ваши расходы.

– Только половина, – поправляет ее Ричард. – Ваша дочь и ее муж получили вторую половину. Ни к чему винить во всем Анну. Изабелла тоже отвернулась от вас, только мы еще оплачиваем ваше содержание и охрану. Я не жду благодарности.

– Ее и не будет.

– Вы бы предпочти содержание в аббатстве? – спрашивает он. – Потому что я могу это устроить. Я легко могу вернуть вас в ваше убежище в Бьюлли, стоит вам только этого пожелать.

– Я желаю жить на своих собственных землях, и на свободе. Я желаю, чтобы вы не нарушали закона, чтобы сотворить со мной то, что задумали. Что такое моя жизнь сейчас? Чем она станет, если меня провозгласят мертвой? Или пришло мое время и я попала в ад?

Он лишь поводит плечом.

– Вы представляете собой неудобное обстоятельство, которое теперь разрешилось. Мне не нужно было, чтобы я представал в облике вора, да и честь короля тоже была под ударом. Вы были беззащитной женщиной в убежище, и нельзя было представлять дело так, будто король вас обокрал. И мы решили это вопрос весьма мирным способом. Парламентский акт провозгласил вас мертвой, поэтому у вас больше нет земель, нет домов и, как я полагаю, нет свободы. Так что вы можете быть здесь, в аббатстве или в могиле. Выбор за вами.

– Я останусь здесь, – мрачно отвечает мать. – Но я никогда не прощу вас за то, что вы со мной сделали, Ричард. Я заботилась о тебе, когда ты был еще мальчишкой, в этом самом замке, мой муж научил тебя всему, что ты знаешь о ведении дел и войне. Мы были твоими опекунами, и опекунами добрыми, для тебя и твоего друга, Фрэнсиса Лоуэлла. И вот как вы мне отплатили за это.

– Ваш муж научил меня быстро двигаться в строю, убивать без раздумий, на поле боя и вне него, иногда и вне закона, и брать все, что я пожелаю. И я был ему хорошим учеником. Если бы он оказался на моем месте, то поступил бы точно так же. Нет, пожалуй, у него были более серьезные притязания. Я взял лишь половину ваших земель, а он бы взял под свою руку всю Англию.

Ей нечем на это возразить.

– Я устала, – заявляет она, поднимаясь на ноги. – Анна, помоги мне, отведи меня обратно в мои комнаты.

– Только не думайте, что сможете склонить ее на свою сторону, – предупреждает ее Ричард. – Анна хорошо знает, кому ей следует хранить верность. Вы ее бросили в битве на стороне проигравших, а я спас ее от последствий вашего пренебрежения ею, вернул ей огромное наследство и сделал ее герцогиней.

Я беру мать под руку, и она тяжело опирается на меня. Преодолевая нежелание это делать, я вывожу ее из приемной, вниз по лестнице, потом прохожу с ней по главному залу, где слуги уже собирают столы для ужина, и к мосту, ведущему на внешние стены и в ее комнаты.

Проходя под аркой, ведущей к башне, она неожиданно произносит:

– Ты же знаешь, что он предаст тебя и однажды ты окажешься на моем месте. Ты будешь одинока, никому не нужна, ты окажешься в чистилище и будешь мечтать о том, чтобы ад оказался непохожим на то место, в котором ты прибываешь.

Я вздрагиваю и порываюсь отпрянуть, но она крепко держит меня за руку, тяжело опираясь на меня своим телом.

– Он не предаст меня, – возражаю я. – Он мой муж, и мы хотим одного и того же от жизни. Я люблю его, мы поженились по любви и все еще любим друг друга.

– Ах, выходит, ты не знаешь, – с удовлетворением произносит она и вздыхает с таким огромным облегчением, словно только что получила подарок неслыханной ценности. – Так и думала, что ты не будешь об этом знать.

Она останавливается, явно не собираясь двигаться дальше, и мне приходится стоять рядом с ней. Внезапно я осознаю, что именно ради этого, ради нескольких минут наедине со мной она и попросила, чтобы я проводила ее до ее комнат. И двигало ею не желание побыть со своей дочерью, не стремление примириться со мной. Нет, она хотела сказать мне что-то ужасное, что-то, чего я еще не знаю и чего знать не захочу.

– Ну же, пойдем, – говорю я, но она по-прежнему не двигается.

– Документ, который объявляет меня мертвой, составлен так, что под его действием ты превращаешься в его содержанку.

Я прихожу в такой ужас от услышанного, что замираю на месте.

– О чем ты? Что за бред ты несешь?

– Это новый закон о землевладении, – тихо посмеивается она, словно старая ведьма. – Новый закон. И ты о нем не знала.

– Не знала о чем?

– Тот самый закон, который провозглашает мою смерть и дает тебе право получить свое наследство, лишает тебя всех твоих земель в случае развода с мужем.

– Развода? – повторяю я странное слово.

– У твоего мужа останутся все земли, замки и дома, корабли на водах, содержимое запасников и сокровищниц, шахты и каменоломни, житницы и все, что есть на земле.

– Он оговорил условия нашего развода? – с трудом произношу я.

– Как могло такое произойти? Как ты вообще можешь развестись? – каркает она. – Брак уже осуществлен, ты оказалась способной рожать детей, ты родила ему сына. С чего бы тогда ему думать о разводе? Но с этим новым актом, проведенным в парламенте, Ричард все подготовил к разводу. Зачем ему это, если он не собирается разводиться? Зачем ему вообще думать об этом, если развод ему не нужен?

У меня идет кругом голова.

– Если ты хочешь мне что-то сказать, так говори это прямо.

Она так и делает. Она сияет улыбкой, глядя на меня, словно припасла прекрасное известие. Она ликует, потому что есть что-то, что она понимает, а я – нет.

– Он собирается расторгнуть ваш брак, – говорит она. – И готовится к тому, чтобы его можно было оставить в прошлом. Если бы ваш брак был законным, то расторгнуть его не было бы ни малейшей возможности, для этого не существует законов. Поэтому я могу предположить, что вы не получили разрешения от папы римского и просто повенчались без него. Я права? Я права, моя предательница дочь? Вы ведь двоюродные брат и сестра, твоя сестра замужем за его братом, а я – его крестная мать. Ричард даже является родственником твоему первому мужу. Для того чтобы твой брак сочли законным, тебе понадобится разрешение от папы по всем этим вопросам. Но что-то мне подсказывает, что у тебя не было времени на получение всех этих разрешений. Я думаю, что Ричард уговорил тебя выйти за него и сказал, что разрешение можно будет получить позже. Я права? Думаю, что права. И уже одним этим своим поступком он показывает, ради чего он женился на тебе: ради твоего приданого! А теперь он просто устроил так, что, расставшись с тобой, он оставит все твое состояние себе. Так он показывает тебе, что может это сделать. И все самым чудесным образом становится на свои места!

– Это просто формулировка закона, – лихорадочно твержу я. – И он распространяется на Изабеллу в равной степени, как и на меня. На Изабеллу с Джорджем будет действовать тот же самый закон.

– Нет, не будет, – заявляет она. – Нет, в чем-то ты, конечно, права. Если бы брак Изабеллы и Джорджа был бы таким, как у вас, то вы с ней были бы в равном положении, но у них все не так. Джордж знает, что не сможет аннулировать свой брак с Изабеллой, поэтому ему незачем и готовить закон для развода. Джордж знает, что они получили разрешение на заключение брака между далекими родственниками, поэтому их союз считается законным. А законный брак нельзя расторгнуть. Но Ричард знает, что ему не давали полное разрешение на заключение брака, а значит, и союз нельзя считать полностью законным. Значит, его можно расторгнуть, и Ричард способен это сделать, у него достаточно для этого влияния. Я очень внимательно прочитала весь документ, как и всякая другая женщина, которой в руки попало бы свидетельство о ее смерти. Что-то мне подсказывает, что если ты напишешь папе и попросишь его показать тебе твое разрешение на брак, то он ответит, что ничего подобного не выдавал, поскольку полного разрешения на него так никто и не запрашивал. Выходит, что ты не состоишь в браке и сын твой – бастард, а сама ты гулящая девка и содержанка.

Я потрясена настолько, что в ответ лишь молча смотрю на нее. Сначала мне кажется, что она бредит, но затем сказанное ею становится последним кусочком мозаики, благодаря которому все остальные события моей недавней жизни становятся понятнее. Наша странная поспешность в венчании, и готовность Ричарда пойти на него без разрешения папы, и уверения, что мы можем получить это разрешение позже. А потом я, по глупости своей, приняла как должное законность нашего союза. И по глупости своей, по самозабвенной глупости молодой женщины в ее медовый месяц, я не обратила внимания на то, что венчание, проведенное архиепископом по благословению короля, не равнозначно церемонии, проведенной с разрешения папы. Когда меня приветствовала его мать, когда меня принимал двор, когда мы зачинали нашего сына и я принимала в свое наследство земли, чтобы передать их как приданое моему мужу, я предполагала, что все сложилось должным образом, и даже не подумала это уточнить. А теперь я понимаю, что мой муж ничего не забыл, ничего не оставил в предположениях: он сделал все, чтобы сохранить за собой все мое состояние в том случае, если решит меня оставить. И если он захочет это сделать, ему будет достаточно только объявить о том, что наш брак никогда не был законным. Мой союз с ним основывается только на наших клятвах пред лицом Всевышнего – хотя бы это у меня было. Но одних клятв недостаточно, и наш брак теперь полностью зависит от его прихоти. Мы будем мужем и женой ровно столько, сколько он этого захочет. В любой момент он может объявить наш союз недействительным и обретет свободу, а я буду опозорена.

Потрясенная, я качаю головой. Все это время я считала, что сама вершу свою судьбу и разыгрываю собственные карты, но никогда еще я не была настолько бессильной, настолько беспомощной пешкой на чужом поле.

– Ричард, – произношу я его имя так, словно снова зову его на помощь.

Мать же смотрит на меня с молчаливым удовлетворением.

– Что же мне делать? – шепчу я вслух, обращаясь только к себе. – Что я могу сделать сейчас?

– Оставь его. – Эти слова звучат как пощечина. – Оставь его немедленно, и мы вместе отправимся в Лондон. Там мы оспорим этот акт и потребуем признать брак незаконным. Так мы вернем мои земли.

– Как же ты не поймешь, что ты никогда не вернешь свои земли? – набрасываюсь я на нее. – Неужели ты считаешь, что сможешь противостоять самому королю Англии? Ты воображаешь, что способна бросить вызов троим братьям Йоркам, действующим в сговоре? Неужели ты забыла, что это те самые враги отца и Маргариты Анжуйской? Ты забыла, как они пали? Единственное, чего ты добьешься, – так это камеры в Тауэре для себя самой и меня.

– Ты никогда не сможешь быть уверенной в своей судьбе, оставаясь его женой, – предсказывает она. – Он может бросить тебя в любой момент, когда пожелает. Если твой сын не выживет и ты не сможешь родить другого, то он легко найдет себе более плодовитую женщину и заменит тебя на нее, оставив себе все твое состояние.

– Он любит меня.

– Может, и так, – соглашается она. – Но он хочет получить эти земли, этот замок и сильного наследника больше всего остального.

– Я никогда не буду уверенной в своей судьбе, оставаясь только твоей дочерью, – отвечаю я. – Это я, по меньшей мере, знаю точно. Ты выдала меня замуж за претендента на трон Англии и бросила меня, когда он отправился на битву. И теперь ты снова призываешь меня к государственной измене.

– Оставь его! – шепчет она. – На этот раз я тебя не брошу.

– А что будет с моим сыном?

В ответ она лишь небрежно взмахивает рукой:

– Ты никогда больше его не увидишь, но он ведь всего лишь бастард… Какое это имеет значение?

Я с яростью хватаю ее за руку и влеку к ее комнатам, у входа в которые по обе стороны стоят охранники. Втолкнув ее в дверь, я закрою ее, чтобы она не смогла выйти.

– Не смей так его называть, – говорю я. – Никогда, слышишь? Я останусь со своим сыном и со своим мужем. А ты сгниешь здесь!

– Предупреждаю тебя! – рявкает она, выдергивая свою руку из моих пальцев. – Я всему миру расскажу о том, что ты не мужняя жена, а шлюха, содержанка! И тогда твоей репутации придет конец.

– Никому ты ничего не расскажешь! – Я вталкиваю ее в двери. – Потому что тебе не дадут ни пера, ни бумаги, и у тебя больше не будет возможности получать и отправлять известия. Никаких писем и никаких посетителей. За все это время ты смогла научить меня только тому, что ты мой враг, и я буду обращаться с тобой так, как ты этого заслуживаешь. Иди, мать! Больше ты оттуда не выйдешь, и ни одно твое слово отныне не выйдет за пределы твоих комнат. Иди и умри, потому что ты уже мертва для мира и мертва для меня. Иди и умри!

Я захлопываю за ней дверь и резко поворачиваюсь к охраннику.

– Никого к ней не пускать, кроме ее слуг, – говорю я. – Никаких писем или сообщений, не подпускать к ее дверям никого, даже коробейников или жестянщиков. Каждого, кто входит и выходит, обыскивать. Она не должна никого видеть и ни с кем разговаривать. Вы меня поняли?

– Да, ваша милость, – отвечал охранник.

– Она – враг, – говорю я. – Она предательница и лгунья. Она враг герцогу, мне и нашему дорогому сыну. Герцог весьма строг к своим врагам, вот и вы позаботьтесь о том, чтобы быть с ней строгими.

Кажется, я превращаюсь в женщину с каменным сердцем. Некогда маленькая девочка, которая панически боялась недовольства своей матери, цеплялась за свою старшую сестру и обожала отца как Бога, теперь достигла восемнадцатилетия, стала герцогиней, и велит содержать собственную мать под своей крышей как пленницу, и проявляет крайнюю осмотрительность в переписке со своей сестрой. Ричард предупреждает меня о том, что Джордж становится опасно несдержанным, критикуя короля прилюдно, а Изабелла так же прилюдно соглашается с ним. Нельзя, чтобы нас заметили в излишне тесном общении с ними.

Ему не приходится долго меня в этом убеждать, потому что я и сама не хочу иметь с ними ничего общего, если они идут навстречу опасности. Когда Изабелла пишет, что она беременна и скоро отправляется в уединение и просит меня присоединиться к ней, я отказываюсь. Кроме того, я не могу встретиться с Изабеллой, помня о том, я сейчас являюсь тюремщиком нашей матери и собираюсь держать ее взаперти всю свою жизнь. Я не могу посмотреть ей в глаза после тех угроз, которые так и не покидают моих мыслей и моих еженощных кошмаров. Изабелла теперь тоже, как и я, знает, что мы объявили мать мертвой, чтобы забрать ее земли и передать их мужьям. Я чувствую себя убийцей с окровавленными руками. И что я отвечу Изабелле, если она спросит у меня, хорошо ли у меня нашей матери? Как она воспринимает свое заточение? Что я скажу ей, если она попросит ее отпустить?

Я никогда не смогу признаться в том, что держу мать в самой высокой и удаленной башне, чтобы она никому не могла рассказать о нашем с Ричардом браке. Я никогда не смогу признаться ей в том, что теперь, когда наши мужья признали ее мертвой, я сама желаю ей смерти. Или чтобы она замолчала навеки.

А теперь я еще боюсь того, что подумает Изабелла. Я пытаюсь угадать, читала ли она акт, провозглашающий смерть нашей матери, с тем же вниманием, что и она. Заподозрила ли Изабелла неладное в положении дел с моим браком, и не настанет ли тот день, когда Джордж начнет говорить всем и каждому, что я – шлюха герцога, равно как и Елизавета Вудвилл шлюха короля, и что в доме Йорков есть только один сын, вступивший в честный законный брак. Я не смею встречаться с Изабеллой, пока меня переполняют подобные мысли, поэтому я пишу ей письмо с отказом и объяснением того, что для нас настали не самые простые времена.

В марте Изабелла присылает мне ответ с сожалениями о том, что я не смогла приехать, и с хорошими известиями о том, что у нее наконец-то родился мальчик. Его тоже назвали Эдуардом, только это имя было посвящено месту его рождения и его наследию от дедушки. Сына Изабеллы должны будут звать Эдуард Уорик, и она просит меня пожелать ей и ее ребенку счастья. Я изо всех сил пытаюсь пожелать ей счастья, но мне никак не удается избавиться от мыслей о том, что если Джордж сейчас предпримет попытку узурпировать трон, то своим последователям он может предложить новую королевскую семью на смену: претендент на корону и его наследник. Я пишу Изабелле, что рада за нее и за ее сына и что желаю им всего самого наилучшего, но не посылаю им подарков и не прошу сделать меня его крестной матерью. Я боюсь того, что Джордж планирует для этого маленького мальчика, новорожденного Уорика, внука Уорика Создателя королей. К тому же, пока я беспокоилась о том, что сказала мне мать, волновалась за сына, наше королевство семимильными шагами приближалось к войне с Францией. Мирная жизнь была забыта, и все в ней было подчинено лишь сбору средств через поднятие налогов, вербовке солдат, изготовлению оружия, подбивания обуви и шитья формы. Ричард не может думать ни о чем, кроме подготовки армии из новобранцев, которых он нанимает на своих землях: землевладельцев, наемных работников, домашних слуг, всех, кто был готов присягнуть ему на верность. Его лорды должны были приводить своих людей с ферм, а города собирать деньги и слать учеников. Ричард торопился собрать войско и присоединиться к обоим своим братьям, которые готовились напасть на Францию, лежавшую перед их глазами как богато накрытый к пиршеству стол.

Трое сыновей Йорка снова собирались вступить в бой во всем своем великолепии. Эдуард уже выразил свое намерение добиться славы Генриха V: он объединит под своей рукой Англию и Францию и позор поражения, которое претерпела Англия при правлении злой королевы и спящего короля, будет забыт. Готовясь к отбытию, Ричард становится холоден ко мне. Он помнит, что король Франции, Людовик, принял активное участие в организации моего первого брака, называл меня своей хорошенькой кузиной и обещал дружбу, когда я приму титул королевы Англии. Ричард проверяет и перепроверяет повозки, в которые было погружено все необходимое для похода, готовит набор для ремонта оружия, два комплекта брони и садится на коня с мостков, готовясь встать во главе тысячного отряда. Остальные присоединятся к нему южнее по дороге. Я иду к нему, чтобы попрощаться.

– Береги себя, муж мой. – Мои глаза заполнились слезами, и я пытаюсь их сморгнуть.

– Я еду на войну. – Он улыбается как-то отстраненно, уже полностью погрузившись мыслями в предстоящее ему дело. – Сомневаюсь, что мне удастся там поберечь себя.

Я качаю головой. Мне так хочется ему сказать, как сильно я боюсь за него, что я не могу избавиться от воспоминаний об отце, который едва говорил скупые слова прощания, торопясь сесть на свои корабли, отправлявшиеся на войну. Я не могу перестать думать о моем первом муже, жизнь которого оборвалась в такой кровавой бойне, что даже сейчас никто не говорит о его смерти.

– Я только лишь хочу сказать: надеюсь, что ты вернешься ко мне и к своему сыну Эдуарду, – тихо говорю я. Подойдя ближе к его коню, я кладу руку ему на колено. – Я твоя жена и даю тебе свое женское благословение. Сердце мое будет с тобой на каждом шаге твоего пути. Я буду молиться за тебя каждый день.

– Я вернусь домой живым, – ободряюще говорит он. – Я буду сражаться на одной стороне с моим братом Эдуардом, а он никогда не знал поражений в бою, разве только из-за предательства. И если он сможет вернуть Англии ее земли, захваченные французами, то эта победа будет воспеваться во многих грядущих поколениях.

– Да, – отзываюсь я.

Он низко наклоняется в седле и целует меня в губы.

– Будь смелой, – говорит он. – Ты – жена главнокомандующего Англии. Может быть, я вернусь к тебе с новыми замками и обширными землями во Франции. Сохрани пока мои владения тут и присмотри за сыном, и я вернусь к тебе, домой.

Я делаю шаг назад, и он пускает коня вскачь. Его знаменосец поднимает древко со стягом, который тут же раскрывается на ветру. При виде кабана, знака Ричарда, в рядах солдат слышатся одобрительные крики, и он отдает сигнал к выступлению. Когда Ричард отпускает поводья, его конь радостно рвется вперед, и следом за ним движутся все остальные всадники, под широкую сводчатую арку, умножающую стук проходящих под ней копыт, на перекидной мост через ров, от которого в разные стороны рвутся переполошенные утки, и на дорогу, ведущую мимо Миддлема на юг. Туда, где они встретятся с королем, и еще дальше на юг, к проливу, затем во Францию, чтобы восстановить границы Англии такими, какими они были, когда английские короли правили Францией, а английские земледельцы выращивали оливки и виноград.

Я переезжаю из замка Миддлем в наш семейный лондонский дом, замок Бейнардс, чтобы быть ближе к двору и быстрее узнавать о том, что происходит с мужем и его братьями на французском берегу.

Королева Елизавета со всем двором пребывает в Вестминстерском дворце. Ее сын, принц Эдуард, назван правителем Англии на время отъезда его отца, и она наслаждается своим высоким положением жены короля, отправившегося завоевывать для королевства новые земли, и матери принца. Ее брат, Энтони Вудвилл, попечитель принца, уехал вместе с королем во Францию, поэтому принц перешел под полное покровительство королевы. Она стала его главным советником и наставником, и именно она определяет, кто будет учить и наставлять ее сына. Власть и право управлять королевством должны были бы перейти совету, но во главе его стоит недавно поставленный на это место кардинал Буршье, а поскольку он был обязан своим назначением королю, то королева никогда и ни в чем не знала у него отказа. В отсутствие мужчин во главе дома Йорков встала Елизавета Вудвилл. Она – величественный правитель. Она женщина, которая создала себя сама, поднявшись из жен сквайра до статуса королевы регента.

Как и добрая половина страны, я даже представить не могу, какая катастрофа разразится в стране, если король погибнет в своем французском походе, а страна перейдет в руки его маленького наследника. И вместе с доброй половиной страны я внезапно осознаю, какая колоссальная власть оказалась в руках одной семьи из Нортгемптоншира. Если король погибнет во время своей кампании, как некогда Генрих V, то Англия навсегда попадет в руки Риверсов. Они подомнут под себя принца Уэльского и с каждым днем все больше будут укреплять свою власть над страной, ставя своих родственников и сторонников на все ключевые посты. Наставником и советником принца так и останется возлюбленный брат королевы, Энтони Вудвилл лорд Риверс, а совет будет слушать ее и подчиняться ему. Принц обладает поразительным количеством родственников, как братьями и сестрами, так и дядями и тетями: Елизавета Вудвилл и ее мать, Жакетта, обладали поразительной, если не сказать ведьмовской, плодовитостью. Даже кровные родственники короля практически не видели маленьких принцев и принцесс, потому что они всегда были окружены Риверсами или их друзьями или слугами. Сын королевы – племянник моего мужа, но мы ни разу его не видели. Он живет один в Ладлоу с Энтони, лордом Риверсом, и даже когда он приезжает ко двору на Рождество или Пасху, над ним сразу начинает хлопотать королева или ее сестры, которые окружают его с превеликой радостью и не отпускают от себя все время его пребывания тут.

Мы разрушили дом Ланкастеров, но я только сейчас начинаю понимать, что на его место встал еще один конкурирующий дом – дом Риверсов, Вудвиллов, который уже поставил свою родню, своих друзей и фаворитов на все более или менее значимые позиции в королевстве и обеспечил преемственность своей власти рождением наследника.

Если король сгинет во Франции, то в Англии появится новая королевская ветвь: Риверсы. Ни Джорджа, ни Ричарда привечать при дворе не станут, и тогда, скорее всего, снова разразится война. Я ни секунды не сомневаюсь в том, что Джордж не потерпит узурпации короны Риверсами, и у него будет на это полное право. В жилах этих людей нет королевской крови, и их никто не избирал на правление. Что будет делать в этом случае Ричард, пока остается для меня загадкой. Его любовь и преданность брату Эдуарду искренна и горяча, но, как и все остальные, он не может закрывать глаза на стяжательство и стремление к власти королевы, жены его брата, и всей ее семьи. Мне кажется, что два брата из дома Йорков вполне могут восстать против Риверсов, и Англия снова погрузится в хаос и разруху войны.

Она приглашает меня на ужин, чтобы отпраздновать добрую весть о благополучной высадке короля и его братьев с войском на берегах Франции, и, войдя в заполненные шумом и яркими огнями личные покои королевы, я удивлена и обрадована, увидев там, рядом с королевой, мою сестру Изабеллу.

Я приседаю в реверансе перед королевой, и, когда она предлагает мне свою прохладную щеку для поцелуя, я целую ее как свою родственницу, жену брата моего мужа, целую всех троих девочек из Йорков и приседаю перед пятилетним принцем и младенцем, его младшим братом. И только потом, раздав приличествующие рангу приветствия и знаки внимания всему этому семейству, я могу повернуться к своей сестре. Я уже начала опасаться, что она рассердилась на меня за то, что я не приехала к ней, чтобы разделить с ней ее уединение, но она тут же заключает меня в объятия:

– Энни! Я так рада, что ты здесь! Я только что приехала, иначе обязательно заехала бы сначала к тебе.

– Я не могла приехать, Ричард не пустил меня к тебе на твое уединение! – вдруг выпаливаю я от радости, что наконец могу увидеть ее улыбающееся лицо и обнять сестру. – Я очень хотела, но Ричард не разрешил.

– Я знаю, – отвечает она. – А Джордж не разрешал мне приглашать тебя. Они что, поссорились?

Я качаю головой.

– Не здесь, – только и могу я ответить ей. Легким наклоном головы я даю Изабелле понять, что королева Елизавета, склонившаяся над сыном, почти наверняка прислушивается к каждому слову, которое мы говорим.

Она обвивает рукой мою талию, и мы отправляемся якобы полюбоваться на еще одного королевского новорожденного, на этот раз девочку. Няня принцессы показывает нам младенца и уносит его снова в детскую.

– По-моему, мой Эдуард выглядит покрепче, – замечает Изабелла. – Но у нее всегда рождаются такие красивые дети, правда? Как по-твоему, как это у нее получается?

Я качаю головой. Я не собираюсь обсуждать опасные темы об удивительной плодовитости королевы и ее способности приносить красивое потомство. Изабелла принимает мой выбор.

– Так ты знаешь, что произошло между нашими мужьями? Они поссорились?

– Я нечаянно подслушала, – признаюсь я. – Возле дверей. Дело не в деньгах, Иззи, и не в наследстве матери. Все гораздо хуже. – Я стала говорить еще тише. – Я очень боюсь, что Джордж может готовить вызов королю.

Она тут же бегло оглядывается, но в комнате с придворными было шумно, и мы были предоставлены сами себе, нас никто не слушал.

– Он так сказал Ричарду? Ты уверена?

– А разве ты об этом не знала?

– К нему постоянно приходят какие-то люди, он распространяет свое влияние, спрашивает совета у астрологов. Только я думала, что это было связано с этим походом во Францию. Он привел с собой на войну более тысячи солдат. У него с Ричардом самые большие армии, они даже больше королевской. Только я думала, что Джордж готовит своих людей для службы своему брату Эдуарду, для похода на Францию. Не может же быть, чтобы он собирался посягать на трон сразу после того, как отдал Эдуарду целую армию?

– А он правда считает, что у Эдуарда нет никакого права занимать трон? – с любопытством спрашиваю я. – Потому что он именно так и сказал.

– Мы все знаем, какие ходят слухи. – Изабелла пожимает плечами: – Эдуард совершенно не похож на своего отца, родился он где-то за пределами страны, в то время, когда его отец был где-то далеко, сражаясь с французами. Про него всегда ходили слухи. – Она оглядывается на королевское семейство, королеву, сидящую среди удивительно красивых детей и смеющуюся над чем-то, что сказала ее дочь, Елизавета. – К тому же нет ни одного свидетеля их свадьбы. Откуда нам знать, что венчание было проведено по всем правилам, соответствующим по рангу духовным лицом?

У меня не хватает духу обсуждать легитимность венчания с Изабеллой.

– Мой муж не стал слушать ни слова, – говорю я. – Так что мне нечего ответить.

– Твоя сестра рассказывает тебе о своем новорожденном? – перебивает наш разговор королева с другого конца комнаты. – Теперь у нас настоящее изобилие Эдуардов, правда? У каждого по своему собственному Эдуарду.