Обратная сторона войны Сладков Александр
– Какую загранку?
– В Афганистан. Через два дня вылет.
– У меня паспорт уже закончился заграничный.
– И опять ошибаетесь. Мы уже сделали вам новый паспорт.
Вот так. В Афганистан полетели в том же составе. Оператор, Саша Галанов, по возрасту он был старше всех. Лет сорок пять. Невысокого роста, худенький, русоволосый. Глаза живые, серые, нос уточкой. Симпатяга. У Галанова было две отличительные черты. Первая – тонкое чувство юмора, элегантная ирония, не опускавшаяся до сарказма. Вторая – бывало, он нервничал, стараясь не показывать это.
А ведь со стороны видно, когда человек нервничает, но делает вид, что спокоен. Мы даже прозвали это состояние «Спокойствием Галанова». А впрочем, Сашка был человек компанейский, надежный, комфортный. И оператором он был весьма неплохим. Окончил ВГИК, служил в ЦСКА оператором, потом много работал на Киностудии Минобороны.
Стас Еловский по виду – громила. Слава богу – характер у него покладистый, и сам он не буйный. С его комплекцией для окружающих буйность была бы опасна.
Галанов. Сколько помню, он все время улыбался
Еловский во время переправы через пограничную реку Пяндж
Хотя Стас упертый и в обиду себя не дает. На колкости всегда отвечает колкостями. Внешность. Рост где-то метр восемьдесят, кость широкая, грудь колесом, большая голова, сидящая на мощной шее. Большие кулаки. И абсолютно белые короткие волосы, стоящие торчком, как щетина у вепря. Да он и сам похож на этого представителя фауны. Стас служил три года на флоте. В «Вестях» работает с начала их образования. Деталька: Стас называет Галанова Галанычем, а тот его – Стасио. То есть гармония в их профессиональных отношениях есть.
Мы прилетели в Душанбе и отправились на перевалочный пункт, в гостиницу «Таджикистон», хотя мне привычнее ее называть «Таджичка». А там, как говорят на Украине, – «гай-гуй»! Людей море. В основном репортеры, отправляющиеся «за речку». Наши, западники. Шатры какие-то у входа накрыты, арки-руси (русская водка) рекой. Шашлычки местные маленькие, но вкусные. В общем, праздник.
Мы меняли группы Андрея Кондрашова, он уже вывел ее в Таджикистан. Встретились, обнялись. Андрюха работал кором «Вестей» в Казахстане. Потом его перевели в Москву. Замечательный человек. И классный репортер. Мы в Чечне вместе работали несколько раз. Ну и тут на радостях закинули по рюмашке. Да так хорошо пошло!
Сидели, беседовали, дыню ели. В приятном томлении, так сказать. И тут Андрюха мне и говорит:
– Саня, будь аккуратнее.
– В смысле?
– Талибы могут наскочить в Ходжабахауддин в любой момент.
Мы уже сидели, уперев локти в стол, для равновесия.
– Как?
– Да вот так. Вот тут вошли в соседний кишлак, собрали золото, баб отпустили, а мужиков изнасиловали!
– Кошшшшмарр.
Ночь я не спал. Мне снились мешочки с золотом и талибы, бородатые, в своих шальвар-камизах, но почему-то в фашистских касках и говорящие на немецком языке.
Я боялся попасть в плен. Боялся больше смерти. Даже во сне.
За утренним чаем я уточнил у Андрея:
– И че, прямо весь кишлак?
– В смысле?
– Изнасиловали.
– Саня, ты о чем?
– Да ты мне сам ночью рассказывал.
– Блин, я уже ничего не помню. Я о таком не слышал.
Вот так. Тут от одних слухов поседеть можно. Мы наняли «таблетку» – бывший медицинский «уазик», нагрузили его лапшой быстрого приготовления, кетчупом, одеялами, палатками, спальниками, аппаратурой. Львиную долю багажа занимала бутилированная вода. Мы ее увязали в огромную пачку на верхнем багажнике. К вечеру наш дилижанс, весьма похожий на транспорт североамериканских переселенцев, появился у КПП Фархор-Кокуль. Границу охраняли еще наши пограничники. В отряде нам поставили штемпели, и мы перегрузили наш скарб на дизельный паром, который в течение пяти минут доставил нас в Афганистан.
Афганистан. Еловский и Галанов «на производстве»
Я уже не помню, какое это по счету мое посещение сей страны. И добирался я всегда по-разному. Однажды летел из Душанбе на вертолете, забитом оружием и боеприпасами. Приземлились в Панджшере. Моджахеды быстро выгрузили предназначенную им «гуманитарную помощь», и мы вместе с ними отправились по делам.
Другой раз летел по тому же маршруту, но на мешках с деньгами. Это были «афошки», или, если официально, афгани, изготовленные у нас на Урале, в Перми. Их, кстати, и раньше там делали. Потом приходилось добираться через Иран. Прибыли в Тегеран, перелетели в приграничный с Афганом город Мешхед. По договоренности с людьми Ахмад Шаха Масуда на аэродроме пересели в старенький «Ан-26». Афганские летчики говорили на русском. Правда, в основном матерились. Я все думал, как мы полетим. Падают самолеты чаще от перегрузок. Этот был пуст. Нас было четверо, и мы расположились в грузовой кабине, как короли. Борт стал выруливать, готовился к взлету.
И вдруг остановился. Рампа его опустилась. Я выглянул в иллюминатор и обмер. К нам неслась толпа человек в сто. С огромными баулами на горбах. Все эти люди вломились в салон и улеглись в нем в три слоя. Меня лицом вжали в иллюминатор, и я так и летел два часа придавленный, словно промышленным прессом. Нынешний путь в Ходжабахауддин был относительно комфортным и безопасным. Все-таки по земле.
Четвертым членом нашей группы стал переводчик Мухаммед, бывший оператор корпункта «Вестей» в Таджикистане. Он примкнул к нам в Душанбе.
– Мухаммед, что это за город такой, Ходжабахауддин?
– Не знаю. Временная столица Афганистана, пока в Кабуле талибы.
Столица оказалась обыкновенной деревней. Большим кишлаком. Бесконечные высокие заборы-дувалы, глиняные хибары. Правда, попадались и домишки из самодельного обожженного кирпича. А в центре города располагался огромный рынок. Из-за него, собственно, Ходжабахауддин и образовался.
Все, мы приехали. Не жизнь, а пинг-понг. Сегодня там, завтра здесь.
Бумажка с яйцом
Ходжабахауддин больше напоминал не столицу Альянса, а Мекку мировой фронтовой журналистики. Возле каждых ворот машины с наклейками, в каждом дворе передающие тарелки и бивуаки. Тут русские, там поляки, немцы, англичане, опять русские, американцы. Я увидел даже двух парней из ЮАР. Они добирались сюда из Претории ровно месяц. Загорелые, в шортах (о ужас, афганцы от них шарахались), с серьгами в ушах, с сигарами в зубах и вечно поддатые. Но парни были отчаянные. И опытные. Свое дело знали. То там их можно было видеть, то здесь.
Наш лагерь располагался в огромном дворе между госпиталем Красного Полумесяца и тюрьмой. Описываю: огороженный высоким дувалом пыльный квадрат. Посередине колодец с резиновым ведром. В углу небольшая глиняная постройка. На улице большая тарелка, под навесом длинный стол. Все. Нас уже ждал экипаж тарелки и старший их команды Андрей Прокопов, начальник службы безопасности ВГТРК.
Мы разгрузились. Еловский деловито поинтересовался:
– А сортир где?
Прокопов похлопал по плечу стоящего тут же немолодого афганца.
– Вот он сейчас сделает.
Афганец, действительно, набрал воды, вылил ее на землю у забора, снял сандалии и начал голыми ногами эту воду месить. Скоро образовалась грязевая жижа. Она становилась все плотнее, плотнее. Афганец вылепил из нее несколько кирпичей и уложил прямо на грунт. Еще, еще. Через пару часов у нас появился свежеглиняный закуток. Его и пользоваи.
Наши жилища в Ходжабахауддине
Персонально мои апартаменты
Ребята жили в сарайчике, мы для себя установили палатки. А что, удобно, индивидуально. Вечером в деревянную калитку постучали. Команда оживилась.
– Еду принесли!
– Вас что, еще и кормят здесь?
– А мы за хату платим, за аренду, ну и заодно за плов и за чай.
– Понятно. Ол инклюзив.
– Че?
– Все включено.
– Ага.
На длинном столе повар-афганец расставил баки с рисом и термосы с чаем.
Мы вывалили кое-что из своих запасов. Сели перекусить.
Обед в нашем лагере. Без разносолов
Я начал прощупывать обстановку.
– Что-то настроение у вас, ребята, не очень. Какое-то сдержанное.
– Да у нас тут неприятность…
– Что такое?
– Японец погиб.
– Японец?!
– Да прибился к нам парнишка, фотик из Токио. Пожил немного. Позавчера поехал на первую линию, ну на войну, и застрелили его. Вроде поляки видели, как его везли мертвого на границу.
– Да. Веселого мало.
И нам предстояло выезжать. Поэтому каждый, молча, в душе, примерял эту ситуацию на себя. Хотя… Как повезет. Завтра надо было пойти и получить аккредитацию. Говорят, сидит здесь представитель МИДа Северного альянса. Злющий как черт.
Наутро я уже был в хижине под названием Представительство МИДа Исламского Государства Афганистан в городе Ходжабахауддине. Зашел, снял кроссовки на входе, как это здесь принято, ступил в комнату и обомлел. Я увидел Зубайда. Это, что ли, злой чиновник? Надо же, он совсем не изменился. Невысокого роста, чернявый, с чертами лица скорее европейскими, чем азиатскими. Да ведь мы с ним жили в Мазари-Шарифе пять лет назад в одной комнате чуть ли не месяц. Общались на английском языке. Я на ломаном, он на настоящем. Нас, российских репортеров, тогда проверяли, не диверсанты ли, прежде чем пустить в Панджшерское ущелье. И там еще изучали, чтоб допустить до Ахмад Шах Масуда, Панджшерского Льва, который попортил кровь советским войскам в свое время. А вот нынче его охрана ошиблась. Приехали два араба. Представились журналистами. Сели на интервью, а у них камера – ба-бах и взорвалась. Масуд умер в вертолете, когда его везли в госпиталь в Душанбе. Теперь Альянс без главы, но при МИДе.
Я сделал вид, что мы незнакомы. Представился, попросил бланк для аккредитации. Заполнил и вышел. Зубайд догнал меня за углом.
– Что, снова приехал?
– Да. А я вижу, ты пошел на повышение?
– Я и тогда в МИДе работал. Ты где остановился?
– Вилла с синими воротами у тюрьмы.
– Вечером загляну.
Зубайд пришел ночью. У нас все уже спали. Поболтали. От водки он отказался, выпил чаю и выписал мне бумагу, согласно которой все должны оказывать мне полное содействие. Все, от генералов до мальчишек в любом кишлаке. Он дал мне ее и ушел. Больше мы не встречались.
– Так, ребята! Где тут у вас самое секретное место!
Утром я был полон самого высокого оптимизма.
– Прокопов, который чистил зубы, поливая себе из пластмассовой бутылки, выплюнул пасту прямо на землю, гортанно прополоскал рот и отреагировал:
– Тюрьма.
– В смысле?
– Тюрьма, говорю! Туда никого не пускают. А в ней, говорят, пленные чеченцы сидят. Которые воевали на стороне талибов.
Я хлопнул в ладоши и посмотрел свысока на своих орлов.
– Ребята, собираемся. Пойдем тюрьму брать.
– Садиться, в смысле?
– Напрасно, товарищи, шутите!
И я показал выписанную мне лицензию на безграничную съемку. Лица Галанова и Еловского вытянулись.
– Что это?
Ах да, я забыл описать, как выглядел документ. Белая тонкая бумага, почти папиросная. На ней каллиграфическим (наверное) почерком, арабской вязью, было выведено несколько строк. А печать… Как это вам пообразнее объяснить… Представьте: если яйцо взрослого мужика окунуть в чернила и приложить к документу – это и будет имеющаяся у нас печать.
– Это вездеход! Теперь для нас все двери открыты. По крайней мере, на территории, подконтрольной Альянсу.
– Поглядим, что это за вездеход.
Кстати, еще о печатях. Еще на заре «Вестей» после командировок из Афганистана мы испытывали трудности при отчетности. В бухгалтерии требовали хоть какой-то документ, подтверждающий, что мы истратили деньги в командировке, а не пропили в «Арагви» в Москве на Тверской. И вот однажды я купил на рынке в Мазари-Шарифе печать. Там было что-то жирно выведено на арабском. И мы передавали ее друг другу. Составляешь себе документ о том, что тебе предоставляли услуги по транспортировке, по переводу, по охране, по предоставлению информации. Сдаешь в бухгалтерию – и дело в шляпе. Все шло нормально, пока кто-то из счетоводов не показал оттиск какому-то арабисту. Нет, шума не было. Просто в бухгалтерии нам сказали:
– Ребята, не надо нам больше привозить отчетов с печатью кабульской парикмахерской. Не тянут они там ни на водителей, ни на переводчиков и тем более на бодигардов.
Однако вернемся в Ходжабахауддин. Мы постучались в ворота тюрьмы.
К нашему удивлению, внутрь нас пустили и без бумажки. Вышел начальник, маленький узбек в черном халате и в пакуле. Вопрошающе посмотрел на нас. Толмач Мухаммед показал ему «вездеход» и объяснил, что мы разрешаем ему показать нам заключенных.
Начальник выпятил нижнюю губу и отказал. Но не уходил. Ждал наших дальнейших предложений. Мы опять бумажку. Он опять говорил «нет» и снова ждал. Я понял. Этому парню нужно что-то другое. Другую бумажку, с портретом. Причем желательно не Джорджа Вашингтона (1$), а Бенджамина Франклина (100$). «Вездеход» не работал.
Мы препирались около часа. Потом на пыльный плац вывели несколько сидельцев. Они походили перед нами по кругу, а потом выстроились в одну шеренгу.
– А где чеченцы?
Начальник тюрьмы указал на ушастого и носастого парня в халате и тюбетейке. Он оказался глухонемым. И совершенно не похожим на чеченца. Скорее это был классический таджик или туркмен. Попытался я с ним переговорить на пальцах, а что толку. С тем и расстались. А волшебную бумажку мы больше нигде не доставали.
В Афганистане даже «вездеходы» не ездят.
Парковка для ослов
Возвратившись в лагерь, мы застали уныние.
– Ну что опять произошло?!
– Японец живой. Вернулся.
– Ну и что? Радоваться надо!
– Так вещи-то его мы уже раздербанили. А рюкзак афганцам отдали. На кой он ему на том свете нужен?
– Действительно… На кой. А где сам самурай-то?
– Уехал. Обиделся.
– Неудобно получилось…
Фотокудесник Владимир Савельевич Сварцевич. Пробует себя в телесъемках
Мы уже стали привыкать. К пыли этой, к жаре. К моджахедам, которые жили тут по своим законам позапозапрошлого века. Вот, кажется, нет здесь порядка. Хаотичность одна. Ан нет. Вот Володя Сварцевич, из «АиФа», вырулил как-то на съемку в российской пятнистой летной курточке. Да еще с шевроном «Российская армия». Его тут же подозвали местные товарищи с автоматами:
– Вы в армии служите?
Вова оторопел:
– Нет…
– Так вам нельзя в таком виде ходить. Снимите вашу камуфлированную одежду.
Вот вам и порядки. А у нас в камуфляже Российской армии мусор грузят, под забором в грязи валяются, гаражи охраняют – пожалуйста, демократия!
А еще тут ко мне подошли наши охранники. И опять на Владимира Савельевича показывают:
– Мы ему сегодня ночью кишки выпустим.
Я, конечно, похолодел, но виду не подал.
– А что такое-то? Может, я и сам участие в этом приму?
– А он все время на маму плохое слово говорит. Мы-то понимаем! Мы-то помним русский!
Надо сказать, что Савельич ругался не больше остальных. Может, громче немного, но за это же не казнят. Однако надо было реагировать. Я пошел от обратного:
– Режьте!
Моджахеды посмотрели на меня с нескрываемым ужасом.
– Режьте, ребята, а мы его подержим!
Они развернулись и засеменили от меня на скорости, как черти от ладана, постоянно оглядываясь. А так в целом все у нас было хорошо. Рис надоел, который здесь называют пловом. И чай – легонько подкрашенный кипяток. Но мы добивали свои запасы тушенки и «Доширак», пили кофе с сушками и были довольны.
Писать тексты все чаще приходилось по ночам
Правда, в один из вечеров у нас случился казус. Мы ввалились в наш лагерь пыльные, потные и смертельно усталые. Наползались по передовой. Но я решил сделать еще одно дело. Давно хотел записать интервью местного мэра, Кази Кабира. Он вызывал у меня интерес тем, что, по моим сведениям, имел отношение к нападению на двенадцатую российскую заставу в Таджикистане в девяносто третьем году. Громкое было дело. И я бывал на той заставе. Короче. Я отрядил в посыльные нашего переводчика.
– Мухаммед, сходи к местному царю и скажи, что русские журналисты желают взять у него интервью. Веди его сюда, короче.
Я умылся водой из колодца и как раз прикидывал, удобно ли будет встречать гостя в тапочках и спортивных трусах, когда Мухаммед явился обратно.
– Как там? Идет?
У толмача были выпучены глаза. Он был возбужден, если не сказать перепуган.
– Нет!
– Ну и хрен с ним. Отдыхаем.
Мухаммед обогнал меня и встал нос в нос.
– Ты чего?
– Он нас к себе зовет!
– Да не пойдем мы.
– Ты не понимаешь. Он не просто раис (хозяин). У него пятнадцать тысяч сарбозов, и с ним лучше не ссориться.
Чертыхаясь, мы собрали аппаратуру и двинули к резиденции Кази Кабира.
На подступах нас остановила охрана. Товарищи, словно из массовки фильма «Белое солнце пустыни». Только Черного Абдуллы не хватало. Нас похлопали по карманам и пропустили. А вот переводчиком занялись с пристрастием. Он завизжал:
– Да чего они меня лапают!!!
Странно. В модельном понимании наш друг был далеко не красавец.
– Ой, за сиську ущипнул!!!
Мы развернулись, угрюмо уставились на моджахедов. Те, гогоча, подтолкнули Мухаммеда в сторону резиденции. Он шагал и шипя матерился.
– Сволочи какие! У меня жена, дети! Педерасты!
У ворот нас снова остановила охрана. Эти были в камуфляже и в разгрузках. С автоматами и пулеметами. Старший поманил меня, видать, внешность моя показалась ему самой буржуйской, и чуть-чуть растворил ворота. Я обомлел. Во дворе по левую и по правую сторону рядами сидели богатые афганцы. Это можно было определить по чистым халатам и пакулям и по холеным лицам. А посередине, вдали, сидел Бурхануддин Раббани, официальный президент Афганистана, собственной персоной. Еще не дряхлый старик. Чалма, белая окладистая борода и черные-черные глаза. Видать, чайку заехал хлебнуть к Кази Кабиру.
Я показал охраннику жестами, что хочу снимать. Он кивнул. Галаныч подоспел со своей камерой. Нам приоткрыли чуть шире ворота, и мы сняли, как Раббани прервал свою трапезу, помолился со всеми вместе и опять сел за стол. Охранник, вращая глазами, дал знать, что пора заканчивать. Мы благополучно вернулись на базу. Господи, одни приключения. Ну и страна!
Молился президент, молились и его моджахеды
А утром мы направили свои стопы на рынок. И там я не переставал удивляться. Ну, во-первых, на окраине города я увидел ход ишаков. И остолбенел. На меня в сторону базара шел поток этих ушастых животных с седоками на горбах. И шириной этот поток был метров в пятьдесят. И был он нескончаем. Настоящая ослиная река. Я не мог оторваться. Смотрел и смотрел, пока меня Галаныч не утащил.
Во-вторых… У нас на каждом большом рынке есть автостоянка. Здесь же имелась парковка для ишаков. Каждый хозяин заводил своего четвероногого друга в загон, на уши ему цепляли номер, и все, транспортное средство оставалось в сохранности. А знаете, как на рынке взвешивали товар? У каждого продавца вместо гирь были камни. Вот их-то и клали, как грузики на весы. Как они друг другу верят – ума не приложу. Афганистан – это какая-то отдельная, закрытая цивилизация. Меня заворожил рубщик мяса. Он препарировал висящего барана с филигранной техникой. Когда подошла моя очередь, он взял нож в зубы и улыбнулся мне, как лучшему другу. Представляете такую картину? Рот до ушей, белые зубы и зажатый между ними клинок. Аж мурашки пошли по телу, и это в сорокаградусную жару.
Я купил баранью лопатку, а еще попросил отрезать курдюк. Лопатку мы дома зажарили, а вот курдюк я поручил домовладельцу. Его надо было просто сварить. Ну, думаю, хоть родной Кавказ вспомню, поем вечерком бараньего сала с горчичкой. Отнюдь. По приезде с производства я заглянул в кастрюлю. Наш афганец зажарил курдюк в одну большую шкварку, размером с моченое яблоко. Эта шкварка болталась в кастрюле в собственном топленом жиру. Чудо-повар улыбался и показывал большой палец, мол, хорошо же! Правда, хорошо? Я согласился, даже похвалил его. На афганцев кричать бесполезно. Я, помню, облаял однажды своего переводчика, так он слезу пустил и три дня со мной не разговаривал. Не потому что жидкий такой, нет. Он просто свято верил в нашу дружбу. А я ее предал. Долго потом у него прощения просил, стыдно было.
Торговец мясом
Эх, загадочная страна… Я потом не раз и не два работал в Афганистане.
И он никогда не разочаровывал. Всегда удивлял. Не было дня, проведенного мною в Кандагаре, Джелалабаде, Кундузе, Файзабаде, Поли-Хумри, Баграме, Гардезе и так далее, чтоб я не воскликнул: «Вот это да! Это поразительно!» Или что-то в этом роде. Так было всегда.
Между прошлым и будущим
Теперь о производстве. Каждый раз мы вставали засветло и пили чай.
Умывались. Еловский прохаживался, чесал пузо и мощно зевал. Галаныч растапливал примус, грел воду и брился, глядясь вместо зеркала в блестящий титановый котелок.
Потом мы выезжали на первую линию. Моджахеды, сдерживающие талибов, наступающих на Ходжабахауддин со стороны Кундуза, сидели в окопах. Линия фронта проходила по реке Кокча. Мы подруливали к тылам на арендованном нами «уазике», находили главного генерала, брали у него интервью, снимали боевые стычки, проходившие большей частью с применением артиллерии.
Потом уезжали. Там, где были генералы-таджики, договориться о съемках не составляло труда. Мы, к примеру, весьма близко познакомились с замминистра обороны Альянса Атикулло Бариалаем. Внешность у него была вполне европейская. Он даже жаловался, что в Голландии, где проживала его семья, в генерале не всегда признавали афганца. Да к тому же он был похож на моего дружка-сослуживца Сашку Алексеева. Короче, отношения у нас сложились прелестные, и мы ползали по передовой в его зоне ответственности без проблем.
Галаныч был аккуратист. Вечно брился и мылся, несмотря на пыль, дефицит воды и войну
С генералом Бариалаем на передовой
Хуже было там, где стояли узбеки. Нет, люди они неплохие. Вот только не любили они нас почему-то. Приехали мы как-то в кишлак Дусад, Двести – если перевести на русский. А там стояли на позициях люди генерала Мохибулло. Узбеки. Так нас обложили по матушке, реально, да еще на слабо попытались взять. Генерал ткнул пальцем в сторону кишлака и сказал:
– Мои люди сейчас пойдут штурмовать. Пойдете?
– Конечно, пойдем!
И поперлись. Встали в общую колонну и зашагали. Дошли без стрельбы.
Выяснилось, там уже были люди. Их предстояло всего лишь поменять. Вернулись. Генерал похихикал, мол, напугал русских, и дал интервью.
Как-то приехали в опорный пункт хазарейцев. Это народ такой афганский, ребята, похожие на монголов. Так они, как увидели камеру, сразу пошли в атаку. Кричали друг другу: «Андохт, андохт!», мол, «Стреляй!». Выяснилось, это западные журналисты их так приучили. Те приезжают, дают денежку, и хазарейцы играют спектакль. Мы постановочные кадры всей душой презираем. Снимать такие в высшей степени непрофессионально.
Однажды, чтоб попасть к моджахедам из Панджшера, нам пришлось переправляться через Кокчу. Сначала мы подъехали к ее притоку и остановились. Нанятый водитель на своем «уазике» отказался форсировать. Тут как тут мальчики с конями. Мы попытались взять четырех скакунов в аренду. Те – нет. Покупайте и все. А зачем нам эти кони? Нам они нужны ровно на сутки, а потом что, резать их на колбасу? Вон наш повар из курдюка шкварку сделал, и приличной козы, конской колбасы, от него ждать можно навряд ли.
На наши прямые эфиры афганцы собирались, как на спектакль
А фокус простой. Европейцы покупают скакунов, потом за ненадобностью отпускают, и те опять приходят домой. Их опять продают. Короче, афганские бачата, пацаны, победили. Мы сторговались и поскакали. Да так лихо, что заблудились. Чудом выехали на панджшерцев. У них как раз минометная перебранка с талибами началась. Поснимали, поговорили, на коней – и обратно.
В другой раз мы добирались до позиций моджахедов через реку, используя ослиную переправу. Как все это выглядело. Осел брассом и кролем не владеет. Тем более баттерфляем. Приходится афганцам эту гужевую силу переправлять на плотах. На одном берегу стоит ослиное стадо. Берут животное, связывают ему вместе все четыре ноги и грузят на плот. Что за плот? Дровяной настил, положенный на большие автомобильные камеры. Надутые, естественно. И вперед. Ослы лежат смирно, только иногда дергают шеями и смотрят жалобно, мол, что вы, люди, с нами творите. Паромщики сделали для нас исключение, не стали связывать, и перебросили на противоположный берег за несколько афганий в считаные минуты.
Как ни странно, работа на первой линии не была нашей главной задачей.
Мы ждали пришествия американцев. Все знали, что они вот-вот явятся. Но как? Из космоса? Ни Флорида, ни Кентукки, ни, скажем, Техас с Афганистаном не граничат. Самолетами все перевезут разом? Дороговато будет. И сбивают самолеты частенько, «Стрелы», «Иглы» и «Стингеры» еще никто не отменял. И тем не менее. Как-то ночью мы услышали гул самолетов. Тяжелый такой, натужный. Мы встрепенулись: «Пришли».
Утром выяснилось – город бомбили. Вот только разрывов не было слышно. Потому что бомбили американцы сухими пайками. Знак подавали населению, мол, мы пришли с миром. Будем убивать, но не всех. Плохих афганцев. Хороших будем кормить. Пайками. Эх… Надо знать это население. Через пару часов все пайки, в желтеньких таких веселых пакетах, были собраны и свезены на базар. Их продавали по доллару штука. Никто их не ел. Вот еще. Какие-то дураки кидают что-то с неба. А вдруг там свинина? Увольте. Так и валялись «подарки из США» по всему базару. Но потом им все-таки нашли применение. Бачата, дети, аккуратно вскрывали пайки, высыпали содержимое в мусорку, а из пакетов делали тапочки. А что, стильно получалось, модно, молодежно.
Западники так и не научились понимать Афганистан. И его жителей.
Они и нас не понимают. Россию. И в этом их ужас и постоянный кошмар. Хотя они стараются не подавать виду, что нервничают. Но ведь это заметно. Это некое подобие синдрома под названием «Спокойствие Галанова». Кстати, Саня вскоре после нашей командировки умер. Жалко было до слез. Отпевали в Москве, на улице Сталеваров. Остались мама, супруга, сын. И любимый пес, о котором он нам все время рассказывал.
Стас Еловский живой, правда, слегка погрузневший. Вот недавно работали рядом на Донбассе. Да и я не помолодел.
Все изменяется. Только Афганистан пребывает в вечной стагнации, он словно завис между прошлым и будущим. Время в нем не течет.
Границу мы пересекали все там же, на переправе Фархор-Кокуль. Только теперь паром вез нас из Афганистана в Таджикистан. А там, прямо на берегу, на песочке стоял стол. За ним сидел наш прапорщик-пограничник и штамповал паспорта въезжающих. Девятнадцатый век, ей-богу. Ветер накидывал на столешницу пыль и песок, прапорщик смахивал их рукавом. И периодически смотрел куда-то вдаль, замирая. Россия была далеко. И пенсия, наверное, тоже не близко.
Сирия
(очередь шестая)
Артюхину и Ялдину, тем, кто был там со мной, посвящается
Война. Эх война. Мать родна… Я почесался. Струйки джакузи приятно щекочут мои бока. Белая пена, покрывающая зеркало воды в ванне, чуть шипит и медленно оседает. Я весь расслаблен. Кайф… Жаль, что рано вставать приходится. Беговая дорожка в фитнес-клубе ждет меня до восьми. Если я прихожу чуть позже, ее занимает черный дипломат с нашего этажа. Если я успеваю, то он ждет, шумно дыша и разминаясь за моей спиной. Все тридцать минут, что я шагаю «в гору». Потом я уступаю дорожку ему. Он улыбается, я в ответ. Этикет, блин. Покачав пресс (то место, где он у меня, по идее, должен быть), покидав гантели, я выхожу во внутренний гостиничный двор. Бассейн… Весь день он забит приходящими с улицы отдыхающими, а по утрам пустует. Если у нас в России бассейны подогревают, то воду в этом пропускают через специальные охлаждающие установки. На улице температура под сорок. Солнце, едва появившись из-за горы, сразу начинает жечь, как паяльник.
Жители Дамаска весьма доброжелательны
Я прибыл в Сирию неделю назад. На месяц. Освещать события. Вылетел из Москвы в ночь, приземлился в Бейруте. Ливан – сосед Сирии. От Бейрута до Дамаска – сто километров. Сначала граница. Ночью проходить ее не так муторно, как днем. По дороге, на сирийской стороне, восемь постов. «Стой, кто идет!» «Русские? Проезжайте!»
А дальше – теплый, даже жаркий, Дамаск. Однажды мой папа, продвигаясь по армейской карьерной лестнице, должен был поехать служить в Сирию. Но офицер, которого он собрался менять, никак не уезжал. Он даже сказал папе: «Если меня отпустят из Москвы обратно в Дамаск, я пешком уйду!» И я его понимаю.
Получив из рук белозубой служащей огромное махровое полотенце, я выбираю себе лежак. Складываю на него все свои причиндалы и аккуратно спускаюсь по лестнице в воду. Можно, конечно, нырнуть. Но. Вода холодная, и чересчур напрягать организм не хочется. Плаваю полчаса. В это же время в бассейн приходят две сестры. Они местные, арабки. Молодые, абсолютно похожие друг на друга, поджарые, хорошо сложенные девицы. С независимым видом сестры оставляют свои полотенца на лежаках, синхронно ныряют «рыбкой» и пашут воду кролем рядом со мной. Наверняка они, как и я, постоялицы нашего пятизвездочного отеля «Дама Роз». Уютное местечко, смею вам доложить. Оно очень похоже на гостиницу, в которой я жил в Багдаде после взятия того города штурмом «освободителями» из США. Были времена. Где война, там самый настоящий репортерский муравейник. Вот вам Душанбе образца девяносто второго года. Гостиница «Таджикистон», или, как мы ее меж собой называли – «Таджичка». И кого там только не было! Российские каналы, иностранные! Стрингеры, опытные и начинающие! Газетчики, киношники-хроникеры. Пиво кислое, душанбинское, водка ацетоновая «Араки-руси»! И гонка, просто гонка за сюжетами! Война за эксклюзив! Мы, русские, давим всех своими связями с военными и пограничниками. Импортники давят несметными деньгами, и местные с ними охотнее сотрудничают. Стрингеры – дерзостью своей и отвязностью от эфира: на перегон спешить не надо, еду, куда хочу. «Пишущие» в гонке не участвуют, строчат свои статьи, не выходя из гостиницы, сцеживая информацию у свидетелей, в нижнем баре, за кружкой пива. «Фотики», обвешанные объективами, огромными, как телескопы, стоят на стреме, стараясь прыгнуть на хвост какой-нибудь телегруппе. «А что, мы не конкуренты!» Жизнь!!!! Почти так же было и в гостинице «Владикавказ» в начале первой чеченской кампании. Помню, горничная со слезами прибежала к нам в номер:
– Там ваш лежит!
Наши сирийские костюмы
Мчимся в конец коридора. Мать моя! Это ж господин Самолетов! Леша! Мой друг и коллега по службе в «Вестях». Лежит в алкогольном беспамятстве. До покоев своих не дошел. Не справился с гравитацией.
– Леша, подъем! Леша, в номере своем поспишь!
– Ааа… Эээ…
Командую: «Так, ребята! Волочем его дружно!» Пытаемся поднять Самолетова! Но куда там! Он словно каменный! Словно отлит из свинца! А ведь Самолет худой, как швабра! Вернее, зачем я так про друга… Стройный!
– Что за дела! Фокус какой-то!
Начинаем его раздевать. Пуховик, куртка, еще куртка. Блин! Бронежилет!!!!
Армейский! Эх друг, зачем ты так… Умаялся, бедолага, за день, набегался. Даже доспехи снять не успел.
Море журналистов скапливалось и в Ираке, и в Афганистане. А вот Сирия журналистской Меккой так и не стала. Несмотря на то что война в этой стране идет настоящая. Жестокая и по своим результатам непредсказуемая.
А начиналось-то как? Мухабарат, сирийская разведка, лоханулась, прижала бедуинов. Дело-то было какое-то плевое. А те ребята дерзкие, отчаянные. Психанули. Волнения, мятеж, и… Новый Свет тут как тут! Ну, в смысле, Америка. «А? Что?! Кому тут демократию установить?!» Европа преданно: «Мы тоже!» Ну и остальные демократические страны подтянулись, Турция там, Саудовская Аравия и так далее. Деньжат образовавшейся оппозиции стали подкидывать. А те за оружие! Ну что, все и подумали: Башар Асад, президент сирийский, заскулит и отползет в сторону. Уж больно у Асада вид гламурный. Сразу видно – маменькин сынок. Думали, возьмет чемодан, детей под мышку – и на Канары. Жизнь безбедно доживать. А он раз – и в контратаку! Но тут всех стали успокаивать аналитики-специалисты, мол, не таких обламывали. Посмотрите, мол, иракский Саддам и ливийский Каддафи, уж какие были орлы! Да и тех размазали. Но Асад закусил удила и не сдается! Да еще китайцы его поддержали! Да еще персы! Да еще Россия! И началось! Русские корабли в акватории, а рядом американские! В ООН пикировка началась Запада с Востоком, словно накануне третьей мировой войны. В общем, заварилась информационная похлебка. Вот мы и мелькаем ложками, хлебаем ее, обжигаясь, аж за ушами трещит!
Читать бесплатно другие книги:
