Обратная сторона войны Сладков Александр

Чеченский Квакин

В декабре девяносто пятого Салман Радуев со своей бандой захватил Гудермес, второй по величине город Чечни. Бывший комсомольский деятель, позже зять Джохара Дудаева, теперь искал случая отличиться в бою.

Гудермес стал для нас проблемой. Сведений в группировке нам не давали. Несколько раз мы пытались прорваться в него и «лосиными тропами», и по шоссе – бесполезно. Город плотно окружили военные и милиционеры. Нам оставалось снимать вокруг да около. Москва недоумевала.

– Вы что, не можете проехать?

– Ну не получается.

– Да как не получается! Вон, Первый канал показывает вовсю.

Действительно, показывает. Наши дачи, что под боком у Ханкалы. Там один умник, их корреспондент, организовал спецназ внутренних войск, и бойцы ему устраивают шапито. Перебегают по развалинам, прячутся в кустах. Оператор снимает это дело на пленку, а корреспондент передает в Москву, выдавая все за реальность. А мы все кружимся вокруг Гудермеса. В штаб не пробраться. Там Трошев. Вмиг бы договорились, чтоб пропустили. А Москва настаивает.

– Ну, где картинка Гудермеса?

– Стараемся…

– Да вы не старайтесь. Снимите и все. Вон Первый кана…

– Да понятно! Слышали уже!

Надо что-то делать, а то запишут в корреспонденты-импотенты. А это нежелательно. Пока за нами сохраняется реноме кудесников. Надо соответствовать.

– Фукс!

Наш водитель Вадим, которого мы прозвали Фукс за схожесть с одноименным персонажем мультика «Капитан Врунгель», – он молчун. Я знаю, если он хорошенько захочет, то завезет нас в Гудермес.

– Вадя, надо. Надо позарез.

Фукс вздохнул глубоко, и мы поехали. Сначала по шоссе. Потом тряслись какими-то тропами и наконец оказались в городе. Он стоял пустой, как после удара нейтронной бомбой. Здания целы, а людей нет. Ни военных, ни боевиков.

– Куда рулить?

– Давай поближе к комендатуре. Смотри, аккуратнее, там, говорят, наши отстреливаются.

– А где она?

– Да кто ж ее знает.

В Гудермесе была тишина. Мы колесили по улицам. Выходили из машины, снимали. Надо же, и спросить в камеру, как, мол, дела, и то не у кого. Мы повернули домой. Вдруг впереди, метрах в пятидесяти, я увидел мальчишку лет двенадцати. Он стоял у частного дома рядом со сгоревшей легковой машиной и целился в нас из «Мухи». Тубус гранатомета лежал на плече, а сам подросток, зажмурив правый глаз, припал к зеленой трубе. Мне стало нехорошо. Я вспомнил наш подъезд в Люберцах. Сломанный лифт. Представил, как я волоку детскую коляску дочери по лестнице на пятнадцатый этаж.

Звоню. Мне открывают дверь…

– Что он там держит?

Фукс надавил на тормоз.

– «Муху».

Я сглотнул. Мы стояли, хотя надо бы рвануть в сторону, попытаться спастись. До гранатометчика оставалось метров двадцать. Но мальчик вдруг отбросил в сторону тубус, всплеснул руками, изображая взрыв, засмеялся и убежал во двор.

– Фукс вытер лоб.

– Долбаный тимуровец…

– Да это не тимуровец, вылитый Мишка Квакин.

Мы ехали домой на Ханкалу и весь путь спорили, кто все-таки нам ближе в повести Гайдара – Тимур и его команда или банда Квакина. Мне кажется, я больше любил хулиганов, несмотря ни на что.

Сало и песни о главном

В декабре месяце Вадик уговорил нас переехать в Грозный.

– Поживем, как люди! Там и кафешки есть, и гостиница.

Эта гостиница стояла внутри комплекса правительственных зданий и была относительно защищена. Мы взяли себе отдельный трехместный номер. Вадику на Ханкале не хватало комфорта, а здесь ему были предоставлены: большая кровать, тумбочка, душ и, как он выразился, «человеческий унитаз, а не дырка в полу». Я его понимаю. Упав с платформы рядом со своей дачей в Шереметьеве и сломав ногу, он подвергал себя истязаниям. Стопа не гнулась, ходить было тяжело, а уж принимать «позу орла» в сортире – вообще мучительно. Правда, недавно одного из офицеров штаба ранили в пятку, и подчиненные выпилили в табуретке дыру, чтоб шефу проще было справлять нужду. Офицера эвакуировали, а табуретка досталась Вадику. Он радовался, как ребенок. Однажды я проснулся, а табуретка эта стоит у нас в вагончике. Прямо между нашими кроватями первого яруса. Я брезгливо выволок ее на улицу. Долго мыл руки. Вадик на флюидах очнулся:

– А где табурет?

– На улице.

Он вскинулся и понес ее было обратно. Был бы пистолет, выстрелил бы в него.

– Не тащи в дом всякую гадость.

Вадик, как ребенок, оттопырил губу:

– Его ж украдут.

– Нет! Кому нужен этот твой унитаз!

Но теперь-то Вадик торжествовал. Правда, почти сразу мы ощутили все «прелести» Грозного. Я вышел на крыльцо гостиницы осмотреться. И не удержал большую железную дверь, она на пружинах захлопнулась. И как! Здание сильно тряхнуло. Посыпались стекла. Выскочили журналисты.

– Что такое?!

– Да это я дверью…

Мимо бежали омоновцы, натягивая разгрузки и застегивая бронежилеты. Я догадался.

– Это подрыв. Рядом где-то, под носом!

Все мы, схватив камеры, поскакали за милиционерами. Прямо за контуром комплекса увидели БТР, уткнувшийся в стену хрущевки. На обочине дороги дымила воронка. Понятно. Фугас. Несколько милиционеров в серо-голубых камуфляжах вразброс лежали вокруг. Кому-то уже оказывали помощь. Кого-то вели под руки, а двоим накрыли головы пестрыми полотенцами. Вот тебе и комфорт.

Переместившись в город, мы больше стали снимать работу милиции. Блокпосты, автомобильные пробки, проверка документов, досмотр машин. А еще нам стали активнее подбрасывать задания на мирные темы. Первый трамвай пустили. Тема? Тема. Первый светофор – тоже. Асфальт кладут? Снимать надо. Правда, не новые дороги делают, а ямочный ремонт. Чеченские рабочие разъезжают по городу в грузовике с дымящимся асфальтом в кузове. И плюхают его лопатами в мокрые ямы, укатывая ручным катком. Новая жизнь. Благоденствие. А еще восстановление жилья. Вон частный дом возле Территориального управления Республики – его раз пять уже взрывали. Разрушат – восстановят, разрушат – восстановят. Конвейер для получения субсидий.

За каждый сюжет нам полагается гонорар. И мы печем эти сюжеты, как пирожки. Фекальные массы откачивают? Ого, санитарная обстановка в Грозном значительно улучшается. Представитель ОБСЕ прибыл, Миссарош? Встречаем его в аэропорту.

Ханкала, 95-й. Журналисты дежурят у ЦБУ. Ждут новостей

Монахи буддийские прибыли с миссией в Грозный – и это Москву интересует. В оранжевых платьях, с бубном, они прошествовали по развалинам и провели митинг у дудаевского дворца. Монахи скандировали:

– No war! Stand up!

Собравшиеся рядом чеченские женщины активно кивали. Монахи поскандировали и ушли. Тоже ведь сюжет, правда? Пойдет для утренних «Вестей».

За два дня до Нового года мне захотелось сала. Это не каприз. Буквально нехватка его обнаружилась в организме. Вадик пальцем покрутил у виска.

– Ты что, в Киеве? Или в Москве? Где ты сала в мусульманском краю достанешь?

– На рынке.

Уже вечерело, но я засобирался на Центральный рынок. Вадик пытался препятствовать:

– Саша, не дури. Убьют.

– Да я сам сдохну, если сала не поем.

Хлопнув все той же дверью, я пошел на рынок. Улицы были пусты. Вот так гулять по городу было небезопасно. А рынок… Хуже места для посещения придумать на тот момент было невозможно.

Я угадал. Ряды пустели, но все торговцы еще не разошлись. Я на скорости проскакал вдоль прилавков.

– А сала нету?

Чеченка, торговавшая хлебом и печеньем, открыла рот. Потом сглотнула и тыкнула пальцем в угол торговой площади.

– Тудэ эди. Там русскиэ.

– Баркалла, спасибо!

Три дородные тетки уже собирали товар.

– Здрасьте, с наступающим. Сало есть?

– Ты откуда, сынок?

– Из отряда космонавтов. На орбите закончилось сало.

– Свиное?

– Нет, носорога. Свиное, конечно.

– Сынок, да откуда здесь. Есть сало, только нутрии.

– Покажите.

Передо мной раскрыли сверток вощеной бумаги с жировыми рулетиками, перемотанными черными нитками.

– Беру. И хлеба дайте еще, пожалуйста.

В гостинице за ужином сало ели все. И плевать, что крысиное.

С хлебушком, под чай, а для иных и под сто граммов – неплохой вариант. Вадик размяк.

С ним это всегда случается, когда удается поесть.

– Саша, что там у нас с Новым годом?

– В ГУОШе будем справлять. Стишки приготовьте. Будут всякие викторины, ребусы. Лучшие детишки получат подарки.

Кук и Вадик перестали жевать. Они явно расстроились. А я вам объясню почему. Если чеченские боевики, мягко говоря, очень не любили милиционеров, то СОБР и ОМОН не любили вдвойне. А ГУОШ – это их концентрат, Главное управление оперативных штабов. Если и будут боевики устраивать на Новый год салют, то весь он полетит в лагерь ГУОШа. Там же находился и фильтропункт с собранными со всей Чечни мужиками, подозреваемыми в бандитизме и терроризме.

Через день мы собрали аппаратуру и поехали в это самое управление.

– Вот ваш вагончик, располагайтесь.

Сопровождающий нас милиционер завел нас в городок, сплошь состоящий из вагончиков. Вся территория городка находилась под своеобразным навесом из сетки-рабицы.

– А это зачем? Дождь-то все равно пропускает.

– От подствольных гранатометов, ВОГов. Замучили они нас. По двадцать раз в день порой пускают.

– Однако!

Прошло пару часов, и я убедился: в деле с ВОГами возможны рекорды.

Едва пробили куранты – началась стрелкотня, которая, то стихая, то разгораясь, мучила нас до утра. Взять штурмом ГУОШ было, естественно, невозможно. А вот потрепать нервы его обитателям духи весьма постарались. Трассеры били в стены управления со всех сторон. Милиционеры огрызались. ВОГи взрывались на сетке над жилым городком. Я часто встречал Новый год вне дома. Ну, в армии, это понятно. Курсантом – в казарме, офицером тоже. Но вот чтоб всю ночь в окопах… Я только лишь раз заскочил в вагончик, где лежали наши вещи. Перед включенным телевизором никого не было. Шла какая-то новая программа «Старые песни о главном». Посмотреть я ее, естественно, не сумел. Мы вернулись в гостиницу лишь через несколько дней.

– Как отступать будем, Саня?

Эх, жили бы мы на Ханкале – без вопросов. Прыгнули в вертолет – и через тридцать минут приземлились бы в Моздоке. А тут надо было ехать по земле. Как? Везде банды гуляют, как в восемнадцатом. Даже не боевики, а банды. Машины сбиваются в караваны, чтоб не страшно было, и пробиваются в Дагестан, в Осетию. Тут неделю назад оператор НТВ погиб, Женя Молчанов. В Назрань ехал. Говорят, автокатастрофа. Я этому не верю. Дорога уж больно опасная. Мы решаем дуть через Малгобек.

– Ты, Фукс, главное, не останавливайся, гони.

– Да знаю я!

Фукс, щурясь от табачного дыма – в углу рта его торчал вечный бычок, – выжимает сцепление и переходит на четвертую передачу. Мы уже почти проскочили. Осталось проехать лесопосадку. Мрачное место, как раз пригодное для засад и грабежей.

Вдруг «копейка» Фукса начинает забирать влево. Сильней и сильней.

– Колесо…

Машина встает, мы живо выскакиваем и выкидываем все из багажника, чтоб достать запаску. Минута-другая, и бородатые могут нагрянуть. На добычу. Вадик подчеркнуто спокойно курит.

– Все форсишь?

– А чего бояться?

– Ничего. Перережут тебе горло, и все. И удивятся – кроме грязных трусов в твоем чемодане ничего не найдут.

– Почему, у меня еще флаг есть черный. Трофейный, помнишь, менты подарили?

– Вот тебя на нем и повесят.

– Я не боюсь.

– А я боюсь. Надоел ты мне со своим Грозным. Комфорт! То фугасы, то бандиты.

Хватит!

После недельного отпуска мы опять переехали на Ханкалу.

Газетный комбат

Нас перебросили в Дагестан. Все тот же Радуев напал на аэродром внутренних войск в Кизляре. Потом почувствовал, что его прижимают, и по традиции, заведенной у полевых командиров, захватил городскую больницу. Все как и в Буденновске – сотни больных людей под дулами автоматов. Только закавыка в том, что дагестанцы привечали чеченцев всю войну: кормили беженцев, посылали соседям гуманитарную помощь, да и что юлить – укрывали боевиков. А тут нож в спину – захват заложников.

Радуев пообещал превратить Кизляр в «дым и пепел», и ему дали девять автобусов, для боевиков и заложников, и отпустили. Правда следом отправили «Альфу».

И «Вегу» – бывший «Вымпел». Боевики доехали до села Первомайского, а на границе с Чечней прилетел вертолет и бабахнул ракетами перед колонной. Радуев дал команду остановиться. Разоружил ближайший милицейский блокпост с сибирскими милиционерами и окопался в селе. Все, пожалуйста, выковыривайте.

В Кизляр мы не успели. Осели в селе Теречном, что в километре от Первомайского. И началась нудятина. Радуевцев окружили. Переговоры, договоры…

А войск вокруг все больше и больше. Репортеры понаехали со всего мира. Немцы, англичане, американцы. Как и в Гудермесе, штаб встал где-то там, вне досягаемости. К руководителям не пробьешься. День-ночь без новостей. Опять день-ночь, все та же картина. А в Москву-то надо что-то перегонять. Я уж было начал вести ежедневную хронику милицейской овчарки: сколько она за день репортеров перекусала, которые желали прорваться в Первомайское. Действительно, черный пес быстро набирал очки.

Но тут приехали специалисты из ФСБ, стали давать интервью, и кое-какая информация появилась. Работа пошла повеселей.

Тут из «Вестей» звонок – главный редактор Нехорошев.

– Сладков, мы к тебе ПТС выслали, встречай. Там и монтажка, и перегон.

Наша ПТС в Хасавюрте

Слава тебе, господи. Так можно работать. Передвижная телевизионная станция – это не хухры-мухры. Такие из Кремля трансляции ведут, и уж тут в Дагестане как-нибудь справимся. А то всякий раз для перегона материала нужно было ехать в Махачкалу, перекидывать картинку в Баку, там они записывали видео на бытовую кассету, перевозили в другое место и уже оттуда высылали в Москву. Представляете себе качество и оперативность? Но я рано обрадовался. Реальность оказалась полна шероховатостей. Как только ПТС заехала во двор телеграфа Хасавюрта, где мы ее ждали, появились два западных гражданина. И начали объяснять, что это их ПТС.

– Мы ест арэндовать этта тарелька!

Я полез драться. Разняли. Пошел звонить Нехорошеву. Даже сквозь тысячи километров я ощущал, как он беспомощно скреб затылок.

– Да, Сладков, ПТС уже не наша.

– Как же так?!

– Вот так. Товарищ Таубе, пока она ехала, успел ее сдать в аренду «Евроньюз». Ты давай как-нибудь найди с ними общий язык.

– Я их сейчас убью.

– Нет-нет-нет. Договаривайтесь.

Я вернулся настолько злым, что западники, хоть и заплатили деньги, но согласились использовать ПТС с «Вестями» на паритетных началах. И пошла горячая вода… То мы везем кассеты, то англичане-американцы. То мы монтируем картинку, то они. Экипаж ПТС терял сознание от усталости. Но это война. Кстати, не обошлось без некоторого пассажа. Все дело было в рыжем немце. Он каждую ночь становился к микрофону на черном фоне под софитами и стращал жителей Дойчланд. Мол, здесь кошмар, здесь ужас. А наш водитель, товарищ Окунев, взял в аренду в ближайшем ларьке маску вурдалака, натянул ее и выполз из темноты в ходе очередного сеанса связи с Германией. Рыжий опять – мол, кошмар, а на заднем плане – пожалуйста, подтверждение. В итоге в Берлине – шок, в Хасавюрте – скандал. Пришлось мне, как старшему, давать честное слово, что выход вурдалака не повторится. Хотя, положа руку на сердце, признаюсь: внешность у Сереги Окунева такая, что, если бы он вышел из ночи без маски, эффект мог быть и посильнее. Тем не менее он оставил немца в покое.

А в Первомайском разворачивалась реальная трагедия. Боевики загнали заложников в частные дома. Сами сдаваться не хотели. Рыли окопы. Фактор внезапности был утерян. Что делать? Штурмовать? Так это не школа, не больница. Это настоящий укрепрайон. Чекисты говорили: вы его для нас возьмите штурмом, и тогда мы освободим заложников из каждого дома. Военные отвечали: а чегой-то мы должны воевать в Дагестане? На каком основании? В общем, все тянули время.

Все разрешилось пятнадцатого января. Федеральные силы начали штурм.

Знаете, когда «Альфа» идет освобождать заложников – не дай бог с кого-то из них хоть волосок упадет. Это приравнивается к провалу. А тут в Первомайском сначала в сторону террористов били ракетами вертолеты. Ну, а потом уже и «Грады», и гаубицы «Де-30», и минометы. Вот вам и освобождение заложников. Мы, репортеры, сидели на небольшом валу у села Советское, когда пехота Буйнакской бригады натурально пошла в атаку.

С Вадимом Андреевым под Первомайском. В сотне метров от нас идет бой

Вадик Андреев улегся на единственный имеющийся у нас бронежилет и снимал. Нас от села отделяло километра полтора черноземного поля. Я задумался: «Видимо, придется идти. Далековато. А еще и броник нести». Пока собирался с духом, оператор из ITN разделся по пояс, снял с себя белоснежную майку и, опять одевшись, натянул ее поверх куртки. И пошел. Прямо по полю в село. Тут из камышей вынырнул мой старый приятель Тетерин. Надо же, и он здесь.

– Серега, в село пойдешь?

– Саня, у меня даже бронежилета нет.

– Как нет? Вадя, а ну-ка вставай. Вот тебе, Серега, броня!

И мы зачавкали по раскисшей пашне в горящее Первомайское. За нами и CNN, и НТВ, и остальные. Когда дошли до окраины, уткнулись прямо в арьергард наступающей пехоты. Оглянувшийся зачем-то прапорщик увидел наше войско и ужаснулся. Ярко-синие, красные, желтые, оранжевые пуховики. Камеры на штативах, микрофоны на длинных удочках. Ну прямо как на футбольном матче. Прапорщик поднял вверх на вытянутой руке автомат и закричал:

– Ну-ка нах… отсюда!!! Сейчас начнется обстрел! Уходите!!!

Тетерин так и запечатлел его. Знаете, что подписали под фотографией в «МК»? Вот, пожалуйста: «Комбат поднимает в атаку».

Мы остановились. Окопались. Я дернул Тетерина за рукав:

– Давай, Серега.

– Чего «давай»?

– Бронежилет снимай! Я его опять Вадику должен отдать.

Комбат поднимает в атаку

Серега посмотрел на меня без злости. Даже с восхищением. И прошипел:

– Ссссуккка!

Уходили назад мы втроем. Я и Кук впереди, Вадик тащился сзади.

Я услышал быстро нарастающий звук. Будто по команде, мы с Сереней плашмя упали в грязь. Мне за ухо легла железная нитка проволоки. ПТУР. Над нами только что пролетела противотанковая управляемая ракета. Ударила в стоящую у села Советское БМП. Вадик не упал. Он смеялся.

– Что, ребята, пысаетесь, когда страшно?

– Да, пысаемся. А ты, толстый, не ложишься, потому что тебе вставать лень.

Предательский дюкер

Следующим утром на окраине села я видел, как чекисты провели мимо арестованного Колю Шишкова. Или задержанного, как там правильно? В общем, поганки за спину и в фильтропункт. А почему? Да потому что поймали его где-то в районе села Первомайского. В зоне боевых действий. С точки зрения силовиков, Коля совершил жуткий проступок. С моей точки зрения – подвиг. Он, наплевав на опасность, пробрался в село, взял интервью у террористов, а когда начался штурм, снимал бой, находясь аккурат между боевиками и спецназом. Да, снимал из сортира, через сердечко, вырезанное в дощатой двери. Но кадры он сделал потрясающие. Впрочем, кассеты у него отобрали.

Первую атаку чеченцы отбили. Штурмующие затихли. Прошли переговоры. Неудачно. И наконец всем объявили, что заложников в селе нет. Исчезли.

Боевики поняли, что живого щита у них как бы не существует. Нет, он есть, но как фактор его учитывать больше не будут. Общественность встрепенулась, заурчала. Но силовики настаивали: нет заложников. Теперь будем крушить село, как хотим. И что?

А то. Семнадцатого января нервы у боевиков не выдержали, и рано утром они пошли на прорыв. Часов в одиннадцать меня выловил Миша Амвросимов из Центра общественных связей ФСБ.

– Собирайся, поехали.

Я понимал, что сейчас меня возьмут, куда остальным репортерам путь будет заказан. Мне стало стыдно. В кои-то веки. Я представил, как тяжело мне будет смотреть в глаза коллегам. Они ведь топтались у Первомайского со мною бок о бок уже неделю. И я, убивая собственный эксклюзив, пролепетал:

– А можно Первый канал взять?

Миша недоуменно пожал плечами:

– Бери…

– А Сварцевича из «АиФ»?

– Ну бери…

Через пятнадцать минут мы были в штабе. Ко мне вышел небритый Трошев.

– Стыцину убили.

– Александра Михайловича?!

– Да, погиб Саня. Гранатометом в него попали. Он как раз в месте прорыва находился.

– Так они прорвались?!

– Да. Сейчас вас отвезут туда. Только ты иди с ним попрощайся.

Солдат-спецназовец отвел меня к медицинской палатке. На улице, сбоку лежало накрытое плащ-палаткой тело. Я пошел к нему, но солдат взял меня за рукав.

– Как у вас с нервами?

– Нормально.

Солдат откинул брезент. И я увидел берцы. Потом ноги в камуфляжных брюках. А дальше кишки, очень сильно напоминающие противогазные гофрированные трубки. И размером, и цветом своим серым.

Все. Дяди Саши Стыцины больше не было.

Вертолет доставил нас на место прорыва. Только мы выпрыгнули, наткнулись на четыре тела. Они лежали с натянутыми бушлатами на окровавленные головы. Сопровождающий на мгновение остановился.

– Это наши. Спецназ и доктор. Его вместе со Стыциной…

А дальше я увидел Куликово поле. Земляной вал и все пространство за ним было усеяно трупами. Оружие уже собрали в большую кучу. Я взял стоящего здесь же рослого солдата за рукав.

– Что здесь было?

– Да поперли они. Свиньей. Мы стреляем, они идут. Мы стреляем, они идут. И нам пришлось отойти. Потом собрались вон в той рощице и вернулись.

– А где Радуев?

– Ушел.