Чеслав. Ловец тени Тарасов Валентин

Весть эта даже немало повидавшую на своем веку Ма­ру заставила побледнеть. Много смертей видела старуха, но такая наглая даже ее заставила почувствовать, как по­бежали по телу мурашки.

—Храни нас Великие от нелюдя такого... — прошеле­стели ее губы.

Чеслав же задумчиво добавил:

— Вот только бы прознать, чего он так лютует... Тогда и распознать его легче было бы.

Мара уже сделала несколько шагов, чтобы уйти, но остановилась и, многозначительно взглянув на него, про­изнесла:

— Будет время, забеги ко мне, Чеслав. — А после шепо­том, с хитрым прищуром добавила: — Нам, смертным, мало про что ведать дано, но есть те, кто все знает. Мо­жет, поделятся мудростью своей? И я сон какой нужный, случаем, повидаю... А не обмолвятся, так просто прове­даешь отшельницу. Мол, не померла ли еще старая? — рас­смеялась Мара и так, смеясь, пошла прочь.

Солнце было уже высоко, а в городище еще не наблюдалось привычного для разгара дня оживления. Славя всю ночь Ку­палу, люд лесной теперь неспешно отходил от утреннего сна. К таковым принадлежал и Чеслав, который, уже почти проснувшись, все не хотел открывать глаза, пытаясь про­длить сладостные мгновения покоя. Глубоко вдохнув, с ти­хим стоном блаженства он потянулся, вызвав слабое шур­шание сухой травы, потому как проснулся на сеновале, куда забрался, придя домой, чтобы не тревожить Болесла­ву, а после снова расслабился и наконец-то открыл глаза.

Рядом, широко раскинувшись, спал Кудряш, который прибился к дому гораздо позже его. Видно, до самого утра затейник отдавался игрищам, потому как уж больно охоч был до веселых забав. И теперь, обессилев от песен, хороводов и купания, с чувством выполненного долга безмятежно спал глубоким сном.

Осторожно убрав с себя руку друга, которую тот разу­хабисто откинул во сне, Чеслав слез с сеновала. Яркое солнце, щедро брызнув лучами в глаза, заставило парня зажмуриться, а радостное ржание, раздавшееся совсем рядом, снова прозреть. Ретивый Ветер, подбежав к хозя­ину, несильно, но ощутимо толкнул его в плечо мордой: мол, веди меня скорее на реку! Чеслав хотел было обойти четвероногого нахала, но не тут-то было! Конь в два ша­га снова перегородил дорогу и при этом смотрел на него хитрющим взглядом.

Выглянувшая из избы и, как всегда, озабоченная домаш­ними хлопотами Болеслава, завидев парня, спросила:

— А где ж второй? Есть-то собираетесь сегодня или за игрищами совсем охлянуть решили?

Она как раз разминала в ступке зерна на кашу.

— Кудряш еще глаза не продрал. А меня вот злыдень наглый в осаду взял! — кивнул Чеслав на Ветра. — Ку­паться вести требует.

— Ну так веди, — махнула она деревянной толкушкой в сторону реки. — Он тебя с рассвета поджидает, слоня­ется вокруг сеновала. А пока сбегаете, гляди, и Кудряш глазища свои дню покажет.

И, улыбнувшись, ушла в избу.

Чеслав покосился на коня:

— Значит, измором взять решил?

Ветер хотел было сунуться мордой хозяину в лицо, но тот успел отвернуться и будто бы нехотя, с напускным не­довольством двинулся в сторону ворот.

— Ладно, идем, смола с копытами.

Ветру только того и надо было. Опережая хозяина, он понесся к берегу, только хвост по ветру развевался.

Когда Чеслав пришел на реку, Ветер уже стоял по коле­но в воде и ждал его. Оставив одежду на берегу, юноша зашел в воду и неожиданно для коня принялся брызгать на него, весело приговаривая:

— Вот тебе, злыдень, купание! Вот тебе, неслух!

Ветер, недовольно фыркая, подался в сторону и, зайдя

в воду поглубже, поплыл. Чеслав бросился за ним:

— Нет, теперь не уйдешь!

Две головы, Чеслава и Ветра, виднелись над поверх­ностью посреди речного потока. Течение, подхватив их в свои стремительные объятия, быстро отнесло в сторо­ну от того места, где они вошли в воду. Более осторож­ный Ветер повернул уже к берегу, когда после зарослей камыша взору Чеслава открылась прибрежная прогали­на. И на ней кто-то был. Возле самых зарослей, склонившись к воде, сидела девка. Сперва Чеславу показалось, что там расположилась какая-то незнакомая ему хуто­рянка, но, приглядевшись повнимательнее, он понял, что это была Зоряна, которая полоскала в реке рушни­ки. Чеслав замер на месте, отчего тут же погрузился в во­ду едва ли не по самую макушку.

«Зоряна... Прошлая ночь... Может, она та, с которой я... И нож, может, из-за нее в меня метнули? Уж на Зоряну-то многие засматриваются да благосклонности ее ищут, и среди них немало отчаянных».

Лучшего случая поговорить с девушкой наедине может в ближайшее время и не представиться, и он что было си­лы поплыл к берегу. Зоряна, привлеченная всплесками воды, тоже заметила его и поспешно засобиралась.

— Зоряна! Зоряна, постой! — поняв ее намерение, крик­нул Чеслав.

Но девушка не обращала внимания на его призывы, да­же наоборот — сборы ее ускорились. Побросав рушники в плетеную корзину, она подхватила ее и собралась уже уйти, когда Чеслав, отчаянными рывками достигнув на­конец берега, почувствовал под ногами дно.

— Да постой же, шальная!

Но Зоряна даже не обернулась, будто и не звал ее па­рень, и решительно шагала прочь от воды.

Выскочив на берег, Чеслав сорвал несколько веток с ку­стов, чтобы прикрыть ими наготу.

— Да остановись, прошу!

Зоряна остановилась, но в его сторону так и не повер­нулась. Стояла молча, ожидая, пока он подойдет.

— Так... того... — только и вырвалось у юноши, когда он оказался рядом.

Чеслав сам не знал, как заговорить с ней. Если бы она хоть что-то спросила, или сказала, или, как обычно, под­дела его колким словцом, то и он бы нашелся, как разго­вор повести. А ее покорное молчание сбивало его с толку. Наконец Зоряна, очевидно, озадаченная долгим молчани­ем, с немым вопросом взглянула на него.

— Я... того... хочу спросить, как ты Купалу привечала?

— Как все, так и я, — спокойно ответила Зоряна и сно­ва отвела взор в сторону.

— Не видел тебя у костров что-то...

— Кто хотел видеть, тот узрел...

Чеслава разрывали сомнения. Сто раз в голове сменя­лось, она или не она была с ним. Но ведь не спросишь же напрямую о таком. В любом случае дурнем покажешься: если то была она, так потому, что не узнал ее, а если была другая, так что ж о том Зоряне открываться? Девка и так на него обиду за Неждану имеет. Ох и морока же у парня с этим женским племенем!

— Ты меня прости... — не найдя других слов, вымучил из себя Чеслав.

— За что?

— За все...

— Да разве мне твое «прости» надо? — обожгла его взглядом девка и пошла прочь.

Чеслав не стал догонять ее.

Добираться до места, где оставил свою одежду, он решил краем берега, дабы не встретить кого-нибудь любопытно­го дорогой. Особенно баб да девок. Рассказывай после, от­чего голяка по берегу бегаешь и куда твои лахи подевались. Будет у языкастых о чем позубоскалить в ближайшие дни!

О Ветре он не особенно беспокоился. Конь, скорее все­го, где-то рядом и, выбравшись из реки, уже пасется на бережке. И словно в подтверждение этим мыслям, с той стороны, куда он собирался идти, и в самом деле разда­лось призывное ржание верного скакуна.

Где ходом, а где и вплавь, Чеслав благополучно пре­одолел заросли камыша. Дальше берег поднимался над рекой крутым обрывом, вдоль подножия которого тяну­лась узкая полоска суши. По этой зыбкой тропе и решил пробраться Чеслав. Он шел, прижимаясь спиной к обры­ву и шаг за шагом ощущая, как от этих прикосновений осыпается на землю песок.

«Шурх!» — вырвалось что-то совсем рядом с ним и стремительно унеслось прочь.

От неожиданности юноша отшатнулся, но через мгно­вение понял, что страх был напрасным. Это юркие птахи стрижи, потревоженные его приходом, неуловимыми стрелами вылетали из своих норок, устроенных в песча­ной стене обрыва. Ох и наделал он переполоха в их при­брежном поселении! Маленькие обитатели норок-пещер с тревожными криками кружили вокруг него, желая од­ного: чтобы он как можно скорее покинул их владения.

Так и продвигался он под крики и внезапные вылеты пернатых обитателей птичьего поселения. Но вдруг что-то заставило его насторожиться. Возможно, несколько комков земли, осыпавшихся откуда-то с края обрыва, а скорее всего, острое чутье, перешедшее к парню от зве­ря, заставило его сделать прыжок в сторону. И, как ока­залось, вовремя, потому что на то место, где он находил­ся еще миг назад, упал увесистый камень, с чавканьем впечатавшийся во влажную землю.

Какое-то время Чеслав не двигался. Его взгляд был прикован к камню. Его бросили или он сам обвалился? Осторожно отклонившись от стены, юноша посмотрел вверх, на край обрыва. Но там, кроме травинок, что слабо шевелились на ветру, не было заметно никакого движе­ния. Конечно, берега время от времени обрушаются, но тогда с камнем должна была осыпаться и земля... Хотя бы немного... Но упало всего лишь несколько комков, и до того, как рухнул сам камень... Нет, это не могло быть случайностью. Кто-то явно бросил в него камень. Чеслав прислушался, стараясь различить среди птичьих криков какие-нибудь подозрительные звуки. Ему даже показа­лось, что он слышит шум осторожных шагов, которые удаляются от обрыва. Но, может, это был только его вы­мысел, и злыдень, метнувший камень, давно исчез?

Как бы там ни было, но камень размером с конскую го­лову едва не лишил его жизни.

Вот только надо понять: это еще одно предупреждение или в этот раз ему желали смерти? Ведь нож был явным предупреждением, а теперь.. . Камень угодил как раз в то место, где он стоял. И если бы Чеслав не отпрянул, попал бы ему прямо в голову. Значит, метили точно в него. И ес­ли бы даже этот камень не убил его, то покалечить мог из­рядно. Только вот за что? С чем это связано? Неужто за девку? И нож ночью, и камень теперь полетели в него сра­зу после встречи с девками... Он только что расстался с Зориной...

«Уж не за нее ли мне такая награда?»

Может, это только совпадения, и то рука потравителя лютого метит остановить его розыски? В любом случае кто-то недобрый зорко зрит за ним и за тем, куда он путь держит. А потому да оберегут тебя Великие, Чеслав!

Когда Чеслав вернулся в хату, то застал Кудряша, уже сидящего за столом и с нетерпением ожидающего его прихода.

— Да где ж это можно пропадать так? Или ты решил меня голодом заморить? Мое брюхо уже какую песню пе­чальную заводит — так подвело! — напустился на друга Кудряш.

А тот, стрельнув глазами в сторону засуетившейся у оча­га Болеславы, молча подсел к столу и стал есть. Но от Ку­дряша так легко отделаться было невозможно. Он настой­чиво пнул под столом друга ногой, требуя ответа.

Соблюдая осторожность, чтобы не услышала Болесла­ва — зачем ее беспокоить? — Чеслав шепотом рассказал товарищу о походе с Марой к заваленному камнями мерт­вецу, о повторной поездке на хутор Молчана, а также о но­же и камне, что едва не стоили ему жизни. Правда, умол­чал при этом о любощах с девой на речном берегу.

Кудряш, услышав о напастях, свалившихся на друга и едва не стоивших ему жизни, даже о еде позабыл. Хло­пая округлившимися глазами, он с плохо скрытой трево­гой прошептал в ответ:

— Сдается, не напрасно мы по следу чужаков пошли...

Чеслав на то лишь задумчиво кивнул.

А Кудряш поведал товарищу о том, что ему удалось узнать о пребывании чужаков в их селении. Но ничего ценного для разгадки случившегося в том, что рассказа­ли девки да парни, Кудряшу узнать не удалось. Вот толь­ко брошенные в конце повествования слова заставили Чеслава насторожиться:

— А еще говорили, что младший из чужаков на девок- то наших ой и засматривался...

Обдумать услышанное молодой муж так и не успел, по­скольку порог их жилища переступили помощники вер­ховного жреца Миролюб и Горазд.

— Хозяевам щедрот от Купавы! — приветствовал Ми­ролюб соплеменников.

— И от нас оберег вашему дому, — протянул Горазд ис­кусно сделанный из дерева символ Чура — хранителя се­мейного очага.

Болеслава, сердечно поблагодарив гостей, пригласила их за стол и поспешила приладить подарок на стене, где располагался очаг.

Присев за стол, мужи отведали предложенной снеди, чтобы не обидеть хозяйку, и лишь после этого Миролюб обратился к терпеливо ожидающим пояснения причины их появления Чеславу и Кудряшу:

— До Колобора слух дошел, что вы на дальнем хуторе побывали, да про то, что сожженным его нашли...

«Если бы только хутор! — мрачно подумал Чеслав. — И пошесть, о которой предупреждал волхв, в том навер­няка ни при чем».

Но вслух лишь заметил:

— И про другое разное... есть что поведать...

— Это про что же еще? — поинтересовался жрец, и в его обычно спокойных глазах вспыхнул живой интерес.

Чеславу совсем не хотелось рассказывать сейчас о по­ходе на хутор, а потому ответил он Миролюбу уклончиво:

— Вот загляну к волхву, обо всем и расскажу. Так и пе­редай Ко лобору.

— Так и передам, — с некоторым разочарованием кив­нул Миролюб.

— А я, Кудряш, как и обещал, для твоих погребальницу соорудил, — обратился к парню молчавший до того Го­разд. — Зашел сказать, чтоб посмотрел ты, насколько складная она получилась. Времени ушло на то немало, старался исполнить, как только мог, но для крови твоей, думаю, хорошим пристанищем будет.

— Да усердию Горазда позавидовать можно, — похло­пал по плечу товарища Миролюб. А после с улыбкой и то­ном, в котором, при всем дружелюбии, сквозила скрытая ирония, добавил: — Он если чего задумает, то несколько дней кряду не спать может, пока своего не добьется. Уж я не раз тому дивился. И Колобор его за то отмечает.

— А ты не завидуй! Каждому дается по заслугам и усер­дию! — то ли отшутился, то ли огрызнулся Горазд. А по­сле, потерев свои совсем небольшие, как для мастерови­того человека, руки и одарив всех сдержанной улыбкой, с глубоким убеждением добавил: — Великим и общине служить по-разному можно.

Услышав о готовности домовины для праха своей се­мьи, Кудряш тут же засобирался с жрецами посмотреть на сооруженную Гораздом погребальницу.

Чеслав с ними не пошел. Его не оставляла мысль, что уж не за деву ли пытались поквитаться с ним купальской ночью, а после и поутру? Ведь о той же Зоряне немало пар­ней в округе подумывают. И головы у многих ой какие го­рячие! Вот только бы узнать, кто из них мог.

И Чеслав, кажется, знал, у кого можно о том разведать.

Молодой охотник застал Кривую Леду в разгаре битвы. Ее отголоски донеслись до его ушей еще на подходе к ха­лупе старухи, а когда он обогнул соседнюю хату, то кар­тина сражения предстала перед ним во всем своем цве­тастом безобразии.

Разъяренные женщины стояли одна напротив другой, яростно размахивая руками и осыпая друг друга смачной руганью. Одной из них, конечно же, была старуха Кривая Леда, а второй — молодка Буяна. Было понятно, что неуго­монная Леда опять активно поучаствовала в жизни одной из соплеменниц.

— Будешь мужику моему еще на меня напраслину на­говаривать, кикимора болотная, я клюку твою тебе же в глотку затолкаю! — наступала на бабку покрывшаяся красными пятнами от переполнявших ее чувств пышно­телая Буяна. — Так затолкаю, что даже каркнуть больше не сможешь!

— А чтоб тебя и пучило, и крючило, и ломало, зараза! — кричала Леда, предусмотрительно прикрываясь клюкой, позволявшей держать соперницу на расстоянии. — А я все одно видела! Видела, как ты...

Буяна угрожающе надвинулась на бабку, которая зна­чительно уступала ей в размерах.

— Да чтоб у тебя, старая болячка, язык твой брехливый отсох да глаз твой поганый разорвало!

— А я все одно молчать не стану, блудница мордастая! — подняв еще выше клюку, не давала ей приблизиться Леда.

— Короста тебя покрой, яма зловонная! — не осталась в долгу оскорбленная молодуха Буяна и плюнула в бабку.

Уязвленная Леда проворно нагнулась и, схватив ком грязи, кинула его в обидчицу. Да как ловко поцелила — прямо в лоб! Черная жирная масса обильно потекла по лицу молодухи, и это на какое-то мгновение заставило ее остановиться. Она медленно отерла лицо и, казалось бы, уже не способна была и дальше продолжать свару, но впе­чатление это было явно ошибочным. Даже грязь не поме­шала заметить, как побледнело только что бывшее мако­вого цвета лицо Вуяны, а зубы закусили нижнюю губу. Умудренная опытом в таких битвах, Леда знала, что это могло означать. Она сделала осторожный шаг назад, а по­сле бросилась со всех ног к двери своей хатки. Вуяна же, резко кинув свое налитое тело в сторону и схватив валяв­шуюся неподалеку жердь, широкими шагами помчалась за обидчицей, но дверь халупы захлопнулась перед са­мым ее носом. И молодка, замахнувшись что было сил, ударила жердью по двери ненавистной старухи. Удар был такой силы, что жердь с громким хрустом переломилась надвое. Но это не остановило воинственный запал Вуя­ны. Откинув обломок в сторону, она что было мочи при­нялась колотить в дверь Кривой Леды. И как же повезло старой сплетнице, что дверь ее оказалась крепкой!

Окончательно смирившись с тем, что вряд ли удастся подступиться к вредной бабке, Вуяна смачно, от всей ду­ши плюнула на порог, подняв комок грязи, швырнула его в дверь, погрозила кулаком и только после этого, рассы­пая на ходу угрозы и оскорбления, пошла прочь.

Рассудительно выждав в стороне, пока бабья битва стихнет и рассерженная Вуяна уйдет, Чеслав подошел по­ближе к халупе, которая только что устояла в столь ярост­ной осаде. Казалось, домишко затаился и, как порой посту­пает слабый зверь лесной в миг опасности, притворился мертвым. И только усиленное сопение выдавало присут­ствие живого существа за дверью. Чеслав решил не кли­кать Леду и дождаться, пока она окончательно успокоит­ся. Тогда легче будет выманить старуху из ее укрытия А то ведь и заупрямиться может.

Как оказалось, расчет его был верным. Прошло совсем немного времени, и дверь, вздрогнув, осторожно приот­крылась, но лишь настолько, что и мышонку в эту щелоч­ку проскочить было бы трудно. Старуха явно решила разведать, как обстоят дела за пределами ее убежища и миновала ли опасность.

— За что сражаешься, Леда? — спросил как можно мяг­че Чеслав.

Однако помогло это мало. Дверь резко захлопнулась.

— Да это я, Чеслав. А Вуяна ушла уже, — снова подал он голос.

Дверь не сразу, но все же с осторожным скрипом сно­ва приоткрылась, и в образовавшуюся щель стал виден настороженный глаз Кривой Леды. Убедившись, что пе­ред ней таки Чеслав, старуха открыла дверь шире и сту­пила за порог.

— А-а-а, Чеславушка! — сладко пропела бабка, но при этом ее глаз смотрел никак не на парня, а лихорадочно шарил по округе.

Старуха явно опасалась, что взбешенная Вуяна затаи­лась неподалеку и в любой момент может неожиданно вы­скочить, чтобы продолжить схватку. Но, не заметив ни­чего, сулящего продолжение взбучки, Леда наконец-то перевела взгляд на Чеслава и каркнула:

— Чего?

Чеслав почувствовал, что боевой пыл у нее еще не остыл.

— Тебя повидать пришел. Да, чую, не до меня тебе сей­час, бедалашной... — с сочувствием сказал он и сделал шаг, желая якобы уйти.

— Да куда ж ты, ясен день? — поспешила остановить его старуха и даже за рукав схватила, решив, наверное, что с Чеславом ей будет безопаснее. — Чего лишний раз ноги трудить? Да ты заходи. Только, смотри, головушку не зашиби, — потащила она парня в свою халупу.

Согнувшись едва не вдвое, Чеслав переступил порог Лединого жилища. Но и там распрямиться в полный рост не было ему никакой возможности — прокопченный ды­мом от очага деревянный настил, придавив хатку сверху, позволял разве что хозяйке передвигаться не сгорбившись. Предусмотрительно закрыв покрепче дверь, Леда указала гостю на пень, куда он с облегчением и присел. Сама же старуха, все еще растревоженная недавней бит­вой, прикипела к крохотной оконнице, высматривая, не воротилась ли злыдня Вуяна.

— Ну, я тебе... Кобыла бешеная! Все мужику переска­жу... Уж он-то тебя за патлы оттаскает! Ой уж оттаскает! А я полюбуюсь... — бормотала бабка себе под нос, не в си­лах пережить нанесенную обиду.

Чеслав негромко кашлянул, напоминая старухе о се­бе, и та, не отрываясь от наблюдения, тут же мало что не пропела:

— Да ты говори, Чеславушка, говори... Зачем пожа­ловал?

Парень сразу решил перейти к разговору, волновавше­му его.

— Ты, Леда, тайны многих в городище и в округе зна­ешь. И про сердечные дела, небось, немало. Кто кому люб, к кому тропку топчет...

Бабка с подозрением воззрилась на парня, очевидно пытаясь разглядеть в его глазах какой-то подвох: а не гро­зит ли его речь новой напастью?

— Видишь, все меня обидеть норовят, — заскулила она на всякий случай. — Вот и ты тогда на привязи в лесу держал...

Видя, что старуха начинает заводить свою излюблен­ную песню, Чеслав что было силы стукнул кулаком по столу, да так, что тот едва не развалился.

Старуха хотела было испугаться, но быстро передумала.

— А про кого ж тебе знать, Чеславушка, надо? — заис­кивающе поспешила поинтересоваться она.

— Про Зоряну.

Бабка даже руками всплеснула, а глаз ее вспыхнул та­ким откровенным любопытством и азартом, словно на едва тлеющий уголек бросили охапку сухой травы.

— Ай! Неужто про чужачку, девку Буревоеву, решил позабыть? — поцокала она языком. — На Зоряну глаз опять положил? И правильно, Чеславушка, на кой ле­ший тебе чужачка? А Зоряна девка справная! А красна-а-а-я! Любому мужику что ягода сладкая будет! Ай, всем парням на зависть! — снова всплеснула руками старая сплетница.

Чеслав и не подумал разубеждать вошедшую в раж старуху.

— Дак я как раз про зависть и хочу спросить тебя, Ле­да, — заговорил он приглушенным голосом, давая по­нять, что разговор у них вовсе не праздный. — Поведай, кто среди мужей наших на Зоряну виды имеет.

— Да откуда же мне про то... — начала было ломаться бабка, вскинув остатки куцых бровей и нарочито удив­ленно выпучив глаз.

Но Чеслав решительно прервал притворщицу, с явной издевкой спросив:

— Тебе и не знать, Леда? Аль дряхлеешь?

Бабка на это хоть и обожгла его испепеляющим взгля­дом, но промолчала. Подойдя к столу, она села напротив юноши, руками подперла голову и задумалась — очевид­но перебирая в памяти свои наблюдения и слухи.

— Ну, Бореславка рыжий проходу ей не дает, — сказа­ла она через какое-то время.

— Про того и я знаю. А еще кто? Может, кто тайно смо­трит в ее сторону?

— На такую девку да чтоб не смотрели?!

И тут с глазом бабки произошла перемена — он отчего- то хитро прищурился. Ее явно осенила какая-то идея.

«Ой, не к добру это...» — подумалось Чеславу.

— Но про всех знать не могу... — развела руки в сто­роны старуха. Чеслав хотел уже было прикрикнуть на плутовку, когда та подозрительно ласково продолжи­ла: — Да коль я и не ведаю сейчас, так для тебя, Чесла­вушка, расстараюсь, разузнаю про всех. Дай только вре­мя — выведаю. — Тут Леда неожиданно схватила его за руку. — Да и ты, если что, не оставь меня сиротинушку, защити от поносителей да обидчиков злющих. А то, ви­дишь, самой, убогой, жизнь свою отстаивать приходит­ся. Обещай, ясен день!

«Ох и лукава эта Кривая Леда! Выгоду свою ни в чем не упустит!»

— Ладно, обещаю, — нехотя вынужден был согласить­ся Чеслав, хорошо представляя, сколько у Леды может оказаться обидчиков при таком ее «человеколюбивом» характере.

С тем и вышел он от старухи.

Чеслав хотел уже войти в пещерное обиталище Мары, как оттуда неожиданно ему навстречу выпорхнула лесная птаха. Молодой охотник инстинктивно пригнулся, и стре­мительная пичуга, едва не задев крылом его макушку, унеслась к верхушкам деревьев.

«Вот так завсегда с Марой: нужно быть готовым к лю­бой неожиданности».

Юноша прошел в жилище старой отшельницы — с днев­ного света под своды, освещенные костром.

Сама хозяйка пещеры стояла возле очага, подперев бо­ка руками, и, казалось, только его и ждала.

— Нет яства слаще воли... — непонятно к чему сказа­ла Мара, а после не то спросила гостя, не то уверилась в его появлении: — Пришел.

— Сама наказывала прийти поглядеть, жива ли еще, вот и пришел.

В глазах парня заплясали лукавые светляки. Подойдя ближе к очагу, он уселся на сухой пень и даже с каким-то вызовом уставился на знахарку.

— Зубаст! — покачала головой старуха, но беззлобно, скорее с любованием.

— В наших лесах беззубому да немощному не жизнь, сама знаешь. Такого если не зверье дикое порвет, так люд лихой сгубит, — не уступил ей в ответе парень.

Какое-то время они перебрасывались колкими шутка­ми, поддевая друг друга, но во всем этом чувствовалась лишь большая симпатия и доверие.

— Как видишь, еще жива, не немощна и даже сплю порой крепко... — вдруг многозначительно сказала Мара.

Взяв глиняный кувшин, она налила в миску янтарно­го напитка и подала гостю. Чеслав пригубил и почувство­вал горько-сладкий вкус трав. Мара села напротив, взя­ла из его руки миску, сделала глоток и снова ее вернула.

— Снился мне сон, Чеслав, — совсем уже серьезно ска­зала знахарка, — тень видела за тобой, парень...

Чеслав, перестав пить, затаил дыхание. И было от­чего...

Кроме знахарского, был у Мары еще один дар — по­жалуй, самый дивный и ценный. О том, что он есть у от­шельницы, многие в племени шептались, но уверенно никто не мог сказать. А Чеслав мог. Как-то он застал ста­руху в момент, когда она общалась с... Она общалась! Юноша страшился даже думать, с кем именно, но Мара могла то, что под силу только избранным. И теперь это было их тайной.

Глаза Мары остановились, затуманились, перестали за­мечать Чеслава, и она, будто снова унесясь в свой сон, продолжила рассказ:

— Тень дивную... То вроде есть за тобой: куда ты, ту­да и она следует, а остановишься или шагнешь в сторо­ну — и она вроде как отступает, не преследуя тебя. Буд­то кто-то невидимый, покрытый той тенью, хочет, чтобы ты не шел дальше... Да только сколько ни старалась, ни силилась да ни просила, все никак разглядеть обличье, скрытое сумраком, не могла. — И совсем понизив голос и резко подавшись к Чеславу, она едва слышно прошеп­тала: — Словно сами Великие охраняют ту тень...

И Чеслав готов был поклясться, что был страх в тех словах ведуньи.

А старая знахарка, немного помолчав, заговорила снова:

— А еще... Не знаю уж, в самом ли деле так мне виде­лось или совсем все во сне спуталось, да только будто бы та тень порой одна, а то еще одна за ней проступает и то­же за тобой следует...

После этого Мара, пребывая в задумчивости, прошепта­ла еще несколько слов, которые Чеслав не разобрал, поднес­ла руки к лицу и медленно, даже с каким-то усилием вытер­ла его, а также начавшие слезиться глаза, словно стараясь стереть остатки воспоминаний о своих беспокойных снах.

— Думаю, уж не потравитель ли да поджигатель той те­нью за тобой следует? — Она посмотрела на парня теперь уже ясными глазами. — Ты за ним, а он за тобой...

— А больше, кажись, и некому, — задумчиво сказал Чеслав и почувствовал, что покривил душой.

Покривил, потому как упоминание знахарки о второй, скрытной тени, что, возможно, следовала за ним, беспо­койной занозой засело в голове.

— Уж не знаю, в помощь ли тебе, Чеслав, мой сон аль в слова пустые, а все, что смогла, я сделала, — поднялась Мара с пня и взяла из рук юноши пустую миску, посколь­ку содержимое ее во время рассказа знахарки тонкой струйкой пролилось на землю.

Сам Чеслав и не заметил того — так жадно впитывал повествуемое.

— А теперь, коль надумал, скажи, что дальше делать со­бираешься, муж?

Мара решительно взяла его за подбородок пальцами и, приподняв голову, заглянула в глаза. А у самой взгляд стал колюч и взыскателен, будто ждала от него чего-то, да не говорила, чего именно.

— Смерти, что в округе нашей стались, с чужаками к нам пришли...— начал размышлять юноша. — И у нас же их самих и настигли. Ну, одного так уж точно.

— Так, может, за ними смерть и ходила? — непонятно к чему вела знахарка.

— Отчего же теперь за мной гоняется?

— Потому как знать про то хочешь, — жестко резанула Мара.

Чеслав рывком высвободился от ее руки.

— И не только знать, а и покарать нелюдя! — Кровь уда­рила ему в голову и разожгла дремавшую злость. — За родню Кудряша. За невинно погубленных. И чтобы в стра­хе не жить нам!

— Не отступишься? — спросила так, словно прикрик­нула, Мара.

— Не пристало сыну Велимира и мужу нашего племе­ни спускать обидчикам да погубителям крови нашей! — схватился с места Чеслав.

Он и сам не заметил, как руки сжались в кулаки.

Неожиданно Мара, только что жесткая и взыскатель­ная, обмякла и удовлетворенно усмехнулась:

— То и хотела услышать от тебя, парень.

«Ох и хитра же старуха! Хитра! А скорее, мудра... Вон как злость во мне распалила! Да желание докопаться до истины раззадорила! Хоть и без того хотел...» — подумал Чеслав.

Вслух же заговорил решительно:

— Смерть за чужаками пришла, а про самих пришлых мы мало что знаем. А то и вовсе ничего. И потому про­знать про них больше надо: что за люди и кому тропу не­удачно перешли. Думаю, прознать можно там, откуда они к нам пришли. Старый Сокол, наставник мой, мудро учил начинать искать оттуда, откуда след пошел.

— Верно молвишь, охотник, — подхватила знахарка. — Потому как голос мне тоже сказал, что искать надо в той стороне, откуда чужаки пришли. Тебе не сказала сразу, по­тому как хотела, чтоб то твоя воля была, твой выбор, а не мной или бреднями моими сонливыми навязанный...

Подойдя, Мара потянулась к его вихрам и, потрепав их, с серьезным, сосредоточенным видом, что-то бормо­ча себе под нос, провела рукой по его лицу. Закончив, со слабой улыбкой оттолкнула молодца от себя.

— Как все, что скрыто ночью, днем становится явным, так и тень когда-нибудь распознается...

Чеслав уже выходил из жилища, когда его настигли на­путственные слова старой знахарки:

— Не ходи прямыми тропами, парень. Да хранят тебя Великие!

Сказанное гулким эхом откликнулось под каменными сводами пещеры.

Чеслав и не думал, что пробудет в пещере старой Ма­ры столько времени, что Даждьбог-батюшка уже успеет уйти на покой и на округу опустятся густые сумерки. Не предвидя того, что ночь так близка, он и не подумал при­хватить с собой горящую головешку из очага старой Ма­ры, чтобы легче было распознавать тропу. А возвращать­ся за ней счел излишним, потому как хорошо знал дорогу в родное городище и рассчитывал добраться до дома еще до наступления полной темноты.

Однако черноликая ночь оказалась более прыткой, чем проворные ноги молодца. Юноша едва успел миновать бо­лото, как все вокруг стало малоразличимым.

Но что опытному охотнику глухая тьма? Ведь столько раз ему доводилось коротать ночную пору среди дикого леса. Чеслав стал лишь продвигаться не так торопливо, чтобы не потерять тропу.

Внезапно ночную тишину расколол резкий треск и что- то тяжелое с шумом рухнуло впереди него.

«Не ходи прямыми тропами, парень...» — искрой вспых­нуло в сознании предупреждение старой знахарки.

Чеслав в одно мгновение выхватил нож, выставил его перед собой, навстречу окружающей темноте, и принял­ся стремительно поворачиваться на каждый подозритель­ный звук, следя, чтобы к нему не подобрались сзади.

— Кто здесь? Выходи! Покажи свое обличье поганое! Я все одно тебя разыщу! Все одно распознаю лютого! — яростно выкрикивал он невидимому врагу.

Но время, пульсируя напряженной жилкой на виске Чеслава, стекало, а никто не выказывал своего присут­ствия рядом.

Немного успокоившись, молодой охотник подумал о том, что это могло рухнуть и трухлявое дерево, подто­ченное неумолимым временем, или сухая ветка надло­миться под тяжестью зверя либо птицы. Хотя могла быть и подстроенная неизвестным, который в последнее вре­мя стал преследовать его, западня. Ведь нож и камень, брошенные в его сторону, не привиделись ему. Но если сейчас кто и был на тропе или рядом, то разве распозна­ешь в эдакой темени?

Чеслав сделал несколько осторожных шагов вперед, го­товый в любую секунду отпрыгнуть в сторону. Но ничто, кроме упавшего дерева, через которое он с легкостью пе­ребрался, больше не мешало продвижению.

И все же не надо забывать о предостережении мудрой Мары:

«Не ходи прямыми тропами, парень...» — вспомнил Чеслав.

Знахарка попусту слов на ветер не бросает.

Да только другой тропы от пещеры Мары не было.

Мелкий летний дождик тихо шелестел по лесу, осыпая кроны деревьев, листья кустов, стебли травы, лепестки цветов и все, что не могло от него укрыться, неисчисли­мым количеством прозрачных стрел-капель. Взял он в осаду и избушку волхва, что стояла неподалеку от ка­пища, и, казалось, каждой своей частичкой старался проникнуть в ее деревянную утробу. Но только самым метким водяным горошинам удавалось проскочить че­рез узкую оконницу и, ударившись о твердь бревна и разлетевшись на еще более мелкие части, опуститься водной пылью на одного из присутствующих там мужей. И кто после этого скажет, что настырник-дождь не до­стиг своей цели?