Чеслав. Ловец тени Тарасов Валентин

В тесном жилище у жарко пылающего, несмотря на летнюю пору, очага сидел волхв Колобор и два его го­стя — Сбыслав и Чеслав.

Колобор, почти не мигая, слушал рассказ Чеслава о по­ходе на хутор Молчана и о страшной находке, обнару­женной там, а также о мертвом чужаке, на которого они с Кудряшом случайно наткнулись в лесу. Внешне волхв казался совершенно спокойным и только вздрагиваю­щие время от времени пальцы рук, что покоились на ко­ленях, выдавали его встревоженность. Страшная смерть хуторян, а перед тем семьи Кудряша, мало кого могли оставить безучастным, вот и пришли глава городища Сбыслав с племянником Чеславом держать совет с волх­вом Колобором о тех смертях внезапных, потому как на­род в городище роптать стал, пребывая в неведении их причин.

Дослушав рассказ молодого охотника до конца, старый волхв закрыл глаза — то ли от усталости, то ли для того, чтобы скрыть тревогу, а может, обдумывая услышанное. Какое-то время он молчал, а после, так и не открыв очей, тихо промолвил:

— Чуяло сердце, что не к добру все то...

Сбыслав и Чеслав, не совсем понимая, к чему были ска­заны слова те, переглянулись. Колобор же, резко открыв глаза, пояснил:

— Не приглянулись мне сразу чужаки те. Вроде и с ми­ром, и с почтением пожаловали к нам... Однако помыс­лы их... скрытными мне показались. Речи медоточивы, сами учтивы, а глаза... Было в них что-то... Так старшие порой на дитятей неразумных смотрят...

На пороге незаметно, отчего Чеслав даже вздрогнул, появился помощник волхва Миролюб с деревянной мис­кой в руках. Подойдя к жрецу, он протянул ему сосуд со словами:

— Испей, ведун, самое время.

Колобор поморщился, но все же взял миску и выпил содержимое большими глотками, скривившись еще больше.

— И что ты туда такое мешаешь? — пробурчал волхв скорее для оправдания своей слабости перед малоприят­ным напитком, чем от недовольства, а мужам пояснил: — Прихворнул малость... Вот Миролюб и пользует зельем. Да уж больно горьким... — Отдав миску помощнику, отер Колобор губы и усы.

Подкинув в очаг еще одно полено, Миролюб вышел не­заметно, как и появился.

Колобор же, встав с ложа, на котором до того сидел, по­дошел к оконнице и подставил ладонь под летящие кап­ли дождя. После, выждав немного, поднес руку к глазам и, сосредоточенно глядя, как бегают дождинки по ладо­ни, задумчиво продолжил:

— Да... Уж не знаю, что занесло гостей чужинских к нам, а только вместе с ними и Зло черное пришло в городище наше, а теперь, видно, и в округу проникло. — Тень легла на лицо волхва. — Как бы не довелось нам сжечь го­родище наше, пращурами основанное, чтобы люд сохра­нить, да искать новое место для прожитья. Страшной пошестью одарили нас пришлые. Смерть посеяли...

— Да только то вовсе не пошесть была, а потрава, — не­ожиданно подал голос Чеслав.

Колобор остановился и, медленно повернувшись, впил­ся в него глазами.

— Потрава? Откуда тебе про то ведать?

Чеслав закусил губу. Знал, что сказать правду — на­влечь на себя и Мару гнев Колобора. Уж непонятно отче­го, но сильно лютой была вражда волхва к отверженной знахарке. Запретным было ходить в пещеру к ней. И под запретом было даже имя ее.

— Знаю, что потрава то... — твердо сказал Чеслав.

— Ведать про то доподлинно только Великим под силу!

В негромком до того голосе волхва зазвучала резкость, смешанная с подозрением.

— Знаю... — стоял на своем Чеслав.

— С Марой водился, неслух! — взревел неожиданно волхв и махнул в его сторону раскрытой пятерней. — За­прет нарушал!

Никогда еще Чеслав не видел Колобора таким лютым. Губы старца дрожали, глаза потемнели, а пальцы сжались в кулаки и побелели. Да и Чеслав был не из робких. Впер­вые он посмел спорить со служителем Великих. И только потому, что считал себя правым.

— Не про то сейчас думать надо, Колобор. Не про ра­спри... — вмешался в их противостояние Сбыслав. — И коль Чеслав подозревает, что хуторян пожгли живьем, то искать надо, кто сделал это. А если Горшиному семей­ству и чужакам потраву кто учинил, то и того нелюдя сы­скать следует. А может, и нелюдей.

Слова Сбыслава подействовали на пылающего гневом волхва подобно холодной воде. Закрыв глаза и сделав глу­бокий вдох, кудесник провел рукой по своей длинной бо­роде, выдохнул и уже мирно прошептал:

— Да простят Великие гнев мой!

Колобор снова сел на свое ложе, стараясь не смотреть в сторону Чеслава: то ли сердясь на юношу, то ли испы­тывая неловкость за то, что дал волю гневу, а не мудро­му слову.

— И за упрямство парня не кори. Чеслав, конечно, по молодости своей может ошибаться, и все беды наши та­ки от пошести... — Сбыслав заблаговременно положил руку на плечо парня, предупреждая вероятный про­тест. — Однако и то проверить надо. Коль чужаки при­шли к нам в городище от соседского племени и родов, то, думаю, следует к ним в ответ пожаловать, да и прознать, не от них ли ту болячку пришлые нам занесли. И если то мор, так и у них смерть празднует. А если нет пошести, то все одно про чужаков больше узнать можно будет.

Дослушав главу рода, волхв согласно кивнул:

— Здраво ты, Сбыслав, молвишь. — Теперь старец, ка­залось, совсем успокоился. — Злодеев, порешивших жиз­ни соплеменников наших, конечно же, сыскать надо. Если то и в самом деле были злодеи.

Жрец все же не утерпел и зыркнул в сторону Чеслава.

Однако парня это нисколько не смутило. Он был уже полноправным мужем своего племени, знал свое право на слово и никому уступать в том не собирался. Даже слу­жителю Великих — волхву. Покориться он готов был лишь воле самих богов.

Дядька Сбыслав между тем продолжил развивать свою мысль:

— Да и про пропавших в нашей округе чужаков ответ перед соседями держать все одно придется. Не хватало нам еще дурной славы, что люд, пришедший с миром, жизни лишаем. Не ровен час, нас и други наши дичиться станут. Так что и в этом разобраться следует.

— С миром ли? — казалось, задал самому себе вопрос Колобор, но тут же согласился с Сбыславом: — Однако следует разобраться... — И озабоченно поинтересовал­ся: — Кого к соседям послать думаешь?

У Сбыслава уже был ответ и на этот вопрос.

— Да вот хоть и Чеслава, — легонько хлопнул он пле­мянника по спине. — Пусть докажет правоту свою. А сно­ровку в делах путаных он уже в разгадке смерти отца своего и брата показал. Авось и теперь не сплошает.

Ой как радостна была та похвала для Чеслава! Но он, как уже опытный охотник и следопыт, и вида в том не по­дал, лишь рассудительно добавил:

— Я с Кудряшом пойду. Ему прознать, отчего родня сгинула, не меньше моего жжет.

Ни Сбыслав, ни Колобор не стали возражать против того. Сбыслав же поспешил заручиться поддержкой ку­десника в другом.

— Скажи, волхв, будут ли благосклонны Великие к по­ходу тому? — И поскольку волхв не спешил с ответом, до­бавил уже настойчивее: — Что скажешь, Колобор?

Но и тогда Колобор заговорил лишь через время, да так, что и понять трудно было, одобряет ли он искрен­не тот поход:

— Пусть жертву Великим поднесут достойную и в путь выступают. А я за них слово перед богами держать буду...

Он положил руку на символ Даждьбога, что висел на груди.

Вдруг едва уловимый шорох заставил Чеслава отвлечь­ся от разговора, что продолжался в хижине. Ему показа­лось, что за стеной, у самой оконницы, кто-то есть. Даро­ванное ему чутье зверя распознало среди шума дождя затаенное, едва различимое дыхание. И в том слабом, за­медленном движении воздуха чувствовалась огромная жажда уловить каждый звук, каждое слово, произнесен­ное в хижине. Но было то сильное желание смешано и с неменьшим страхом быть обнаруженным.

Чеслав и сам когда-то именно так, у этой самой окон­ницы, подслушал важный для себя разговор.

«Но кто там сейчас? Кому есть дело до того, о чем здесь речь ведется? Может, это тот, кто тенью безликой во сне Мары являлся, а теперь за нами и сюда последовал? Или кто другой праздный интерес имеет? Или не праздный? Кто же? Неподалеку хижина, где обитают помощники Ко­лобора. Может, кто из них любопытствует? Хотя к святи­лищу любой доступ имеет...»

Чеслав хотел было выбежать из хижины, чтобы застать подслушивающего, но сдержался, подумав, что если чу­тье его обманывает, тревога окажется ложной и под окон­ницей никого нет, то хорош же вид он будет иметь перед почтенными мужами, которые доверяют ему такую важ­ную миссию. А если даже и справедливы его предчув­ствия, то успеет ли он застать неизвестного обладателя любопытных ушей или тот окажется более проворным? И тогда поднятая тревога опять же выставит его на по­смешище.

Между тем Сбыслав засобирался уходить. Тронув Че­слава за плечо, он подтолкнул его к выходу.

— Парни, как соберутся в путь, придут Великим покло­ниться. А тебе желаю здравия и погибели хвори твоей, Колобор! — сказал Сбыслав и шагнул за порог.

Чеслав, шедший следом, успел услышать слова Коло­бора:

— И все же я думаю: пошесть то была. — А после еще более убедительно: — Да что я, смертный служитель? Ве­ликие мне про то поведали!

Выйдя за порог, Чеслав первым делом подошел к стене, где была расположена оконница. Сейчас там, конечно же, никого не было. Но кусты под прорезью были слегка при­мяты, а на земле виднелся едва различимый след...

Несколько крадущихся, почти бесшумных шагов по тра­ве... Осторожная рука отвела ветку, заслонившую от его взора поляну, и пытливый глаз быстро оглядел открыв­шееся пространство... На той стороне, куда деревья от­брасывают густую тень, ни единого движения. По окра­ине у колючего кустарника — ничего приметного. Чуть подальше, где солнцу удалось прорваться сквозь кроны деревьев и светлыми пятнами покрыть траву, тоже ни­кого нет. Только малоприметные прыгуны стрекочут, пе­рекликаются, заявляя сородичам о своем присутствии в безмятежном травяном мирке.

И вот наконец-то!

У небольшого куста, щедро залитого солнечным све­том, он увидел ту, которую выслеживал от самого ручья. Именно там он обнаружил ее первый след, четко отпе­чатавшийся на влажной земле. Видать, приходила уто­лить жажду.

Она была неспешна и так грациозна в движениях, что Чеслав невольно залюбовался лесной дикаркой. А та, словно желая, чтобы ее рассмотрели еще лучше, сама сде­лала несколько шагов в его сторону. Опасаясь спугнуть ее, а значит, и упустить, молодой охотник даже затаил ды­хание, как будто она могла уловить его напряженный шум. И теперь ему казалось, что он слышит малейший шорох травы под ее осторожными ногами. Вот она замер­ла, словно раздумывая, шагнуть дальше или нет, вски­нула голову, повернула ее в одну сторону, в другую... В какой-то момент ему показалось, что ее влажное, с по­волокой черное око смотрит ему прямо в глаза. Но она, на его удачу, не видела тайного наблюдателя, укрытого зе­леной гущей ветвистого куста.

Чеслав оглянулся через плечо, подал беззвучный знак, и осторожно, как и он до того, следом прокрался Куд­ряш. Он тоже с неменьшим вниманием уставился на лес­ную лань.

Этим утром с первым лучом новорожденного светила они вышли за порог дома, а далее за ворота селения и от­правились во владения лесного духа — приветствовать его и задабривать. Готовясь к отбытию в продолжитель­ный поход к соседнему племени, они не могли оставить Болеславу без пропитания и должны были запасти для нее как можно больше свежей дичи. О том и просили у ду­ха, потому и отправились в такую рань на охоту.

Кивнув Кудряшу, чтобы действовать синхронно, Че­слав поднял свой лук, выбрал удобный просвет между густыми ветками и прицелился в ничего не подозрева­ющего зверя. Неожиданно лань, словно все же учуяв опасность, напряглась, тревожно вскрикнула и рвану­лась прочь, но после первого же прыжка упала в траву как подкошенная. Молодой охотник обескураженно смотрел на бьющееся в судорогах животное, ведь он даже не успел спустить стрелу. Краем глаза он заметил, что и находящийся рядом Кудряш еще не спустил свою и с неменьшим недоумением смотрит то на Чеслава, то на сраженную лань. А из брюха поверженного животно­го торчала стрела!

Возможно, Чеславу это показалось, но внезапно он уло­вил тихое клокотание, похожее на птичье. Оно доноси­лось откуда-то со стороны, но с какой именно — было не совсем понятно. Юноша дал знак Кудряшу замереть и прислушался. То, что раньше показалось ему клокота­нием, теперь было больше похоже на сдавленный смех. Ну конечно! Это был людской смех и доносился он с про­тивоположной стороны поляны. Там явно кто-то скры­вался, а Чеслав, увлеченный выслеживанием лани, и не заметил, что кто-то тоже приглядел себе эту дичь. Куд­ряш, очевидно, услышав звуки, доносящиеся из лесной чащи, и, раздосадованный утратой выслеженной ими до­бычи, придав голосу грозности, что было мочи закричал:

— Эй, что там за олух пустоголовый таится? Выйди да покажись! — А услышав новый, уже нескрываемый взрыв смеха, прокричал еще рьянее: — Кто там хохоталку свою удержать не в силах? Выходи, а не то сами выволочку устроим да бока-то пообдерем как следует!

Послышались шум и треск ломающихся кустов, и на поляну со смехом и перекликами высыпала ватага во­оруженных луками парней и девок из их городища. Был среди них рыжий Борислав, здоровяк Добр, близнецы Мал и Бел да их старший брат Стоян, а также длинный Серьга да еще с тройку парней. Была с ними и Зоряна с подругами.

Увидев, что это не кто иные, как их соплеменники, из укрытия выбрались на поляну и Чеслав с Кудряшом. На­блюдая нахмуренные лица двух друзей, ватага разрази­лась еще большим весельем. Кудряш, не выдержав издев­ки, перекривил смеющихся:

— Гы-гы-гы! Ни дать ни взять — жеребцы да кобылы взбесившиеся!

Парни да девки на те слова его едва в пояс не гнулись от одолевавшего их смеха.

— Да вы, хлопцы, не серчайте, мы ведь не со зла... — отдышавшись немного, обратился к ним простодушный Добр. — Мы тоже на охоту выбрались, да узрев ненаро­ком, как вы лань выслеживаете, позабавиться решили. Зо­ряна и подбила вашу дичь вперед вас сразить. Ну вот мы и...

Чеслав заметил, как от тех слов Зоряна резко оберну­лась в сторону Добра и резанула его взглядом своих кра­сивых глаз так, что парень, не договорив, осекся на полу­слове. Ей было явно не по душе то, что Добр выдал ее. Чеслав ждал, что она, бойкая от природы, тут же даст от­пор или попытается поддеть незадачливых охотников, но девка и глаз на него поднять не захотела, не то что как-то объяснить свое желание подшутить над ними. Молча, словно и не о ней была речь, отошла в сторону.

— Да не одна Зоряна шутку ту затевала. Я тоже потехе той ой как рада была. Поделом вам! — выскочила вперед Малка, то ли прикрывая подругу, то ли и впрямь имея за что-то зуб на него или Кудряша.

«Да не на меня ли?» — подумал Чеслав, вспомнив, как в хороводе купальском Малка обхаживала его взглядами. А что, как затем и на берегу?

— Раз уж у вас сноровки взять дичь не хватило, так хоть мы сподобились, — с наглым прищуром вместо Зоряны подначил их Борислав, давний соперник Чеслава за пер­венство в ватаге

Кудряш, едва не задохнувшись от такого оскорбления, хватанул воздуха, отчего стал больше похож на тетерева на токовище, и горячо выпалил:

— Ас твоей сноровкой, Бориславка, даже дохлых блох не поймать! Потому как и там соображать надо! А тебе ведь нечем — гарбуз-то пустой!

Слово за слово, укор да похвальба, и парни едва не схлестнулись в драке, благо ватага растащила их в разные стороны, не дав пустить в дело кулаки. Но словесную пе­репалку задиры не оставили и все норовили сразить один другого словом побольнее.

— А твоя башка только для кучерей и пригодна, пусто­брех!

— Пес рыжий!

— Говорят, вы к соседям, что вниз по реке обитают, со­брались? — спросил Чеслава не участвующий в общей сваре и молчавший до того Стоян.

— Говорят... — проворчал Чеслав, недовольный тем, что об их походе известно уже всей округе.

— Откуда пошесть пришла к нам искать затеяли? — снова спросил Стоян, вроде как и без большого интереса, а так, между прочим, для поддержания разговора.

Чеславу не очень нравились те расспросы, и он хотел было промолчать, однако шустрый Кудряш, как раз пре­рвав перепалку с Бориславом, ответил вместо него:

— Затеяли дознаться, кто смерть в округе сеет!

В его голосе трудно было не уловить явный вызов.

После тех слов его парни да девки из ватаги почему-то притихли и переглянулись между собой. А некоторые да­же принялись качать головами, словно удивляясь наме­рению двух друзей.

Стоян же после недолгого молчания заговорил вновь:

— По городищу слухи бродят, что то кара нам от Вели­ких, а с волей богов спорить себе во вред. И покарать мо­гут. Не боитесь? — Он словно испытывал их.

— Это чем же кровь моя прогневила Великих, что сги­нули все, от мала до велика? — вскипел от сказанного Кудряш.

— Только Великим ведомо то было... — пожал плеча­ми Стоян.

— Да им Великие не указ! — заметил с издевкой Бори­славка.

Чеслав даже не взглянул в сторону извечного соперни­ка, выражая тем самым свое презрение, а Стояну и жду­щей ответа ватаге сказал:

— Кары Великих не боимся, потому как верим в их справедливость. А познать причины тех смертей следует, чтобы избежать больших.

— Как знаете, ваше дело, — оглянувшись на остальных, заметил Стоян.

Когда ватага, прихватив убитую лань, подалась прочь, Чеслав, глядя вслед уходящим сородичам, задумчиво заметил:

— Видать, Кудряша, кому-то ой как не по нраву то, что мы хотим дойти до истины да причину смертей отыскать. Вон какими слухами народ потчуют! Страх нагоняют. Не­спроста это, ой неспроста.

Кудряш на то лишь молча потер ладонью грудь. В ду­ше он испытывал двойственные чувства: с одной сто­роны, как и каждый смертный, боялся кары Великих, а с другой — до боли хотел найти и покарать убийц своей семьи. И спрашивая себя, что для него сейчас гораздо важнее, несмотря на все страхи, понимал — месть. Тем более что в союзниках у него был Чеслав.

Из задумчивости Кудряша вывел легкий толчок в пле­чо. Без лишних слов друг направился в лесную чащу, и Кудряш, отбросив потайные умствования, поспешил за ним. Время шло, день добегал середины, а им еще предстояло выследить новую дичь.

Вернувшись с охоты, Чеслав решил навестить старого Сокола. Уже вторая новая луна народилась на ночном небосводе, как Сокол был ранен пришлым чужаком стрелой в спину, и до сих пор хворь не отпустила его окончательно. Так и сидел старик в своей хижине да топтался вокруг нее, не имея еще достаточно сил само­стоятельно выйти в лес. Отчего сильно и тяготился.

В племени и городище Сокол был в особом почете, потому как обучал отроков охотничьему и ратному де­лу, тем и служил общине. Многому, чему научен был по выживанию в диком лесу, Чеслав обязан был старому охотнику.

Согнувшись едва ли не пополам, Чеслав вошел в хи­жину Сокола. Но и здесь распрямиться ему полностью не удалось: уж слишком низенькой была хатка у старо­го мужа. Сам хозяин, очевидно, дремал на лежаке в тем­ном углу, на что указывало густое сопение, но заслышав, что в жилище кто-то вошел, сразу пробудился.

— Это кто здесь шастает непрошеный, леший тебя за­кусай? — грозно рыкнул старик из полумрака.

— Чур меня! Чур! Это я, Чеслав.

Юноша вышел в просвет, что шел от узкой оконницы, чтобы хозяин смог увидеть его.

— А-а, Чеславка... — распознав гостя, более миролю­биво заворчал Сокол. — Я уж думал, ты совсем забыл ста­рика, что уму-разуму тебя учил... В городище, сказывала дочка, объявился, а ко мне так и глаз не показал. Дак ко­нечно, кому теперь хворый нужен? Брось-ка щеп в очаг — хоть разгляжу тебя, непутя, толком.

Чеслав поспешил выполнить просьбу наставника. Сла­бо тлеющие в очаге угли, получив щедрую поживу, резво вспыхнули ярким огнем, отвоевав у сумрака значитель­ное пространство, чтобы присутствующие в хижине му­жи смогли увидеть друг друга.

Наверное, если бы кто незнающий вошел вместо Че­слава в хижину и узрел ее хозяина, то от увиденного мог и вздрогнуть. Из полумрака на него глядело лицо, силь­но изуродованное на охоте зверем. Глубокая рана, пересе­кавшая лоб, глаз и щеку, придавала и без того суровому обличью старого охотника свирепый вид. А растрепан­ные усы, борода да густая косматая шевелюра довершали этот устрашающий образ.

— Зря серчаешь на меня, Сокол. Ведь как только мы с Кудряшом в городище воротились, на нас такие горькие вести да напасти посыпались, что только успевай увора­чиваться. Сам, небось, знаешь, что в селении да в округе творится неладное. Смерти странные гуляют да праздну­ют вольно. А мне в тех смертях разобраться хочется... Так что не серчай на мой такой нескорый приход, Сокол. Вот принес тебе гостинец ушастый с охоты.

Чеслав поднес ближе к огню убитого зайца и положил его у очага.

Сокол посмотрел на подарок, отвел глаза и уставился в темный потолок:

— Э-хе-хе, леший всех задери! — тяжко вздохнул ста­рик. — Когда-то сам лучшим охотником в округе был, не чета многим, а теперь с чужой подачи живу!

Но, несмотря на недовольное ворчание, в душе старо­го наставника потеплело от того, что один из его лучших учеников проявил такую заботу.

— Ты, Сокол, и теперь справный охотник. А то, что хворь после стрелы тебя одолела, так неужто ты ее, со­пливую, не поборешь? — подзадорил старого охотника Чеслав.

— Леший ее... А уж и не знаю, кто кого — или я ее, или она, зараза, меня! Давеча вон до ворот городищенских дошкандыбал, а дальше зась. Силушки былой нет...

— Да то пока. Мара сказала, по лесу еще побегаешь... А Мара редко ошибается.

Чеславу было чудно, что он поучает наставника терпе­нию, как сам Сокол когда-то учил его, мальца. Да, нелег­ко дается деятельному от природы Соколу вынужденное бездействие.

От порога послышался шум быстрых ног, и в хатку вбе­жала Руда —единственное дитя Сокола. Вбежала и засты­ла у входа, увидев в жилище гостя.

— Где пропадала? — строго спросил Сокол дочку.

— Отчего ж пропадала? Всего за крапивой и выбежа­ла, — показала она отцу большой пучок крапивы, завер­нутый в лист лопуха. — Да по дороге девок повстречала, что с речки шли. Словом перекинулись...

— Гляди у меня! Узнаю, что с парнями лясы точишь да глазами стрелы в них пускаешь, лозиной отхожу! Не гля­ди, что хворый!

Руда решила не спорить с суровым отцом, да еще и при госте, лишь тяжко вздохнула. И было отчего. Девушка была очень схожа обличьем на отца и оттого красотой совсем не отличалась. Потому и парни на нее не засма­тривались, и на гульбищах не привечали, как ее подруг-однолеток. А при таком грозном родителе Руда могла остаться на всю жизнь в девках.

— Вот, Чеслав зайца нам принес, возьми да обдери, — уже совсем миролюбиво распорядился Сокол.

— Спасибо тебе, Чеслав, — боясь поднять на парня взгляд, чтобы ненароком не рассердить отца, тихо сказа­ла Руда и, покорно взяв ушастого, вышла за порог.

Пристроившись недалеко у входа в хижину, девушка принялась обдирать зайца, умело орудуя ножом. Отсюда она хорошо слышала, как мужчины возобновили пре­рванный ее приходом разговор.

— А ведь у меня к тебе, Сокол, дело важное есть. Вот просить тебя пришел, — неспешно и с расстановкой пе­решел Чеслав к цели своего прихода.

— Меня? Какое такое дело важное? — заворочавшись на постели, оживился старик.

— Общине послужить.

Было слышно, как старик крякнул не то от боли, нелов­ко повернувшись на лежаке, не то от удовольствия быть полезным и от того, что в нем нуждаются.

Чеслав же принялся пояснять:

— Мы с Кудряшом в дорогу к соседям нашим собира­емся, разузнать хотим про пришлых чужаков, что гости­ли у нас, поподробнее. А тебя хочу попросить, пока мы в отлучке будем, чтобы ты, как только окрепнешь и силы в себе почувствуешь, походил по лесу, поглядел опытным глазом, а вдруг что странное в око бросится или кто...

Руда даже рассердилась на Чеслава за то, что он про­сит ее отца снова в лес отправиться. Ей гораздо спокой­нее было, когда Сокол в городище возле нее находился, несмотря на его частое ворчание и суровость в отноше­нии ее. Ведь один он у нее кровный остался. Да и годы уже у старика не те, чтобы лесом рыскать. А после того, как ранили отца и он едва выжил, думала, не станет больше в лесную глушь рваться. Да, видать, ошиблась.

Руда уже хотела было вбежать в дом и вмешаться, да испугалась гнева родительского. Знала, что не следует женщине в дела мужские соваться.

Чеслав между тем продолжал:

— Кому, как не тебе, знающему лес лучше, чем свою из­бу, странность в нем какую приметить? А еще хотелось бы, чтобы ты...

Тут Чеслав притишил голос, и Руда, как ни старалась, но не смогла разобрать, о чем еще шептались мужчины.

Часть вторая

ПО СЛЕДУ

Растревоженный паук — верный служка духа и хозяина жилища Домового, удивленно взирал с жерди из-под кры­ши на непривычную для столь раннего часа суету, зате­янную в доме по непонятному для него поводу. Огонь, что обычно в эту глухую пору еще едва теплился в очаге, слов­но набираясь сил к утреннему прыжку, сейчас полыхал во всю силу, накормленный домовитой Болеславой сухи­ми поленьями до отвала. Сама она, казалось, поглощенная хлопотами, то ловко сновала у очага, помешивая длинной деревянной ложкой варево в котле, то в который уже раз вытирала рушником стол, а после и миски, то складывала еще какую-то мелочь в стоявшие у двери на лавке сумы. Но если бы кто повнимательнее присмотрелся к ее суете, то за­метил бы, как время от времени женщина нет-нет да и за­мрет на месте, украдкой глядя на сидящих за столом пар­ней, тихо вздохнет и продолжит свое кружение по избе. И из тех брошенных украдкой взглядов станет понятно, что она так активно хлопочет, находя себе все новые и но­вые дела и специально забивая голову мыслями о хозяй­стве, лишь для того, чтобы не выказать своей тревоги, а то и горя, которое готово было выплеснуться слезами. И по­вод для того был основательный. Ведь опять ее ненаглядный выкормыш Чеслав с другом Кудряшом собрались в до­рогу, к тому же пугающе дальнюю и по ее, Болеславиному, разумению жуть какую опасную.

Чеслав замечал все тщетные попытки Болеславы скрыть свое волнение, но вида не подавал и, как и Кудряш, тер­пеливо и молча сидел за столом, ожидая, когда хозяйка подаст им снедь перед дорогой. А молчал потому, что все успокоительные и резонные слова Болеславе были уже сказаны многократно, но, как он понимал, мало чем по­могли. Несвойственное же Кудряшу молчание было вы­звано, скорее всего, большим недосыпом и слабой попыт­кой наверстать за столом прерванный ранним подъемом отдых.

— Поешьте горяченького, когда еще потом придет­ся... — нарушила молчание Болеслава, ставя перед ними миску с дымящейся ароматной кашей.

Кудряш, голова которого вот-вот готова была стукнуть­ся лбом о дубовый стол, от неожиданности вскинулся, но, быстро сообразив, что происходит, схватил вслед за дру­гом ложку. Чеслав же, зачерпнув из миски каши, отпра­вил дань предкам и духам дома в очаг, после чего принял­ся есть все так же молча.

Только когда они уже поели и, попрощавшись с домом и взяв сумы, переступили порог, Чеслав, не выдержав скорбных взглядов вышедшей вслед за ними Болеславы, тихо сказал:

— Обещаю, что беречь себя будем и зря на рожон лезть не станем.

— Не-е, я так точно лезть не стану, — поддержал това­рища Кудряш.

Видя по глазам Болеславы, что слова их ее вовсе не убе­дили, Чеслав как можно ласковее добавил:

— Мы ведь только разузнать к соседям наведаемся и сра­зу воротимся. Ты, Болеслава, и соскучиться не успеешь.

Она, не соглашаясь, покачала головой:

— Соседи-то те вон за сколькими деревьями да днями укрыты...

Не договорила, всхлипнула и замолчала — наверное, чтобы окончательно не разрыдаться. Она поцеловала пар­ней по очереди в лоб и, призвав Великих в помощники, отступила к дому. А потом даже нашла в себе силы слабо улыбнуться им на дорожку.

Перекинув связанные между собой сумы через круп Ветра, Чеслав дал команду трогаться. А вслед за конем че­рез спящее еще городище к воротам пошли и они с Куд­ряшом...

Тропа, что вела в ту сторону, где несколькими днями хода лежали городища племени их соседей, вела вниз вдоль реки. Повторяя все ее изгибы и повороты, она со­всем скоро переставала виться и исчезала, растворяясь среди деревьев. Другой тропы в том направлении не бы­ло. Да и зачем? Не так часто наведывались к ним гости с той стороны, да и вообще с какой-либо стороны, а сами поселенцы редко уходили далеко от городища, чтобы тро­па была усердно утоптанной.

Чеслав неторопливо шел по дорожке первым, за ним лег­кой поступью вышагивал резвый Ветер, а позади плелся все еще сонный Кудряш. Накануне они отнесли щедрые подношения на жертвенник Великим и, заручившись их поддержкой и напутствием волхва, теперь с легким сердцем и твердой уверенностью в успешном походе высту­пили в путь.

Они уже основательно прошли по тропе, и совсем ско­ро она могла исчезнуть из-под их ног, как внезапно Че­слав насторожился, остановился и придержал Ветра. Кудряш тоже перестал перебирать ногами. И когда шур­шание, что раздавалось от ходьбы последнего, стихло, стало понятно, что привлекло внимание Чеслава и заста­вило его остановиться. В прохладном утреннем воздухе хорошо был слышен волчий вой.

— Скажешь, опять твоя волчица? — спустя какое-то время спросил Кудряш, и в его голосе сквозило явное недоверие.

— Она... — прислушиваясь, ответил Чеслав.

Но похоже было, что слушает он не только вой далекой волчицы, а и еще что-то, скорее всего, не явное, а доступ­ное только его уху, а может, вовсе и не уху. И это что-то пробуждало в нем осторожность, заставляло не спешить двигаться дальше. По его напряженному лицу, по тому, как он начал вглядываться в окружающие их заросли, ло­вя малейший шорох, как резко поворачивал голову на лю­бой вскрик скрытых от глаз птиц, было видно, что юно­ша пытается разгадать какие-то понятные только ему знаки. И знаки те о чем-то его предупреждали.

А волчица, время от времени прерываясь, но снова за­чиная с новой силой, все продолжала свое унылое пение.

— Да мало ли в округе волков бегает? — не выдержав напряжения, брякнул Кудряш, пытаясь разубедить ско­рее самого себя.

— Ее я узнаю из всех...

Кудряш с явным сомнением покачал головой, но серд­це в его груди стучало с такой силой, что было понятно: он верит другу и разделяет его тревогу, хотя и не понима­ет, чем она вызвана.

Чеслав же, вдобавок к своей внезапной настороженно­сти, принялся медленно водить головой из стороны в сто­рону, глубоко вдыхая воздух, прикрывая глаза и лишь при выдохе открывая их, зорко вглядываясь в направле­нии, куда привлекал его, очевидно, учуянный запах.

«Совсем как волчина!» — подумал Кудряш, не зная, то ли смеяться при виде такого зрелища, то ли опасаться за рассудок друга. Но все же здравая мысль, что на любой охоте и запах — тоже след, немного его успокоила. Вне­запно парень с замиранием сердца подумал о том, что посвящение их в мужи племени, когда они, посвящаемые, пили волчью кровь и ели плоть его, очевидно, каким-то образом повлияло на Чеслава, наделив его, возможно, тем, что не получили другие. Ведь недаром старики в пле­мени говорили, что кое-кому после обряда дух зверя становится свойственным, родным более, чем другим...

Неожиданно Чеслав тронулся с места, но направился не прямо, а сошел с тропы, уводя за собой и отчего-то присмиревшего Ветра. Кудряш, в растерянности остава­ясь на тропе, с изумлением смотрел на друга, упорно про­дирающегося сквозь заросли.

— Куда?

— Пойдем... — уверенно позвал Чеслав.

Тяжко вздохнув из-за того, что не получает никаких разъяснений и вынужден слепо следовать за другом, Куд­ряш сошел с тропы. Нет, он, конечно же, доверяет чутью своего товарища, ведь столько раз оно оказывалось пра­вильным и отводило от них беду, но при этом очень хо­телось бы понимать, чего именно опасаться. Подобная не­известность пугала его еще больше, заставляя с тройным усердием крутить головой.

Они отошли на некоторое расстояние от тропы и те­перь двигались параллельно ей, прокладывая себе доро­гу среди труднопроходимых зарослей или, если была воз­можность, обходя их.

На вопрос Кудряша «Зачем?» Чеслав сосредоточенно ответил:

— Не знаю... — А после добавил увереннее: — Но чув­ствую, что так безопаснее.

«Ну, надо так надо», — смирился Кудряш. Тем более что даже норовистый Ветер, хоть и фыркал, выражая свое не­довольство таким изматывающим путем, послушно шел за хозяином.

Обходя стороной совсем уж непролазные заросли тер­новника, они случайно спугнули молодого зубра, кото­рый отчего-то бродил лесом один, без стада. То ли от­бился случайно, то ли был изгнан главным самцом, поскольку достиг уже того возраста, когда мог составить угрозу его владычеству над самками. А какой же главарь потерпит такое?

Молодой зверь шарахнулся в сторону тропы, а после, похоже, понимая, что никакой опасности люди для него не представляют, побрел по ней, лишь изредка косясь, не приближаются ли они.

Даже убравшись с тропы и теперь прокладывая путь через нехоженые дебри, Чеслав держался настороже и, дви­гаясь неторопливо, внимательно осматривался по сторо­нам. Вой волчицы был уже не так слышен, но все равно продолжал волновать его, не отпуская и не давая возмож­ности расслабиться.

Кудряш же, полностью доверившись другу, перенес все свое внимание на сражение с ветками и сучками, кото­рые, казалось, норовили оставить его без клока волос, а то и вовсе без глаза. Он как раз пытался отцепить от сороч­ки ветку колючего куста, когда со стороны тропы послышался какой-то устрашающий шум, глухой удар, а затем рев, полный отчаяния и боли.

Молодые охотники, выхватив ножи, остановились, а после, многозначительно переглянувшись и поняв друг друга без слов, принялись осторожно пробираться к ме­сту, откуда несся крик. Ветра они оставили в зарослях.

Выйдя к тропе и раздвинув ветки, что загораживали ее от их взоров, юноши увидели лежащего на земле зубра. Животное лежало на боку, придавленное колодой, из ко­торой торчали заостренные сучья, и часть их глубоко вон­зилась в его тело. Кровавые ручейки, сочась из ран и прокладывая себе путь среди бурой шерсти, стекали на землю, образуя лужицу, которая быстро увеличивалась. Карий глаз молодого бычка, налитый болью и яростью, следил за приближающимися двуногими существами, от которых он не ждал ничего хорошего.

Они подошли ближе к раненому зубру, и он отчаянно засучил ногами, пытаясь подняться. Но его потуги были напрасными — не было сомнения, что молодому зверю не бегать уже по вольному лесу. Он больше не кричал, а дыхание его становилось все более хриплым и пре­рывистым.

Постояв какое-то время, Чеслав шагнул к обреченно­му зверю и, придержав одной рукой морду, второй с си­лой полоснул ножом по его горлу, прерывая мучения. Че­рез какое-то мгновение следящий за ним глаз зубра стал туманиться — жизнь уходила из могучего тела.

Вытерев нож о шкуру быка, Чеслав поднял взгляд на стоявшего чуть в стороне Кудряша.

— Думаю, нам эта ловушка зубастая предназначена бы­ла... Не зря волчица выла... Не зря знак подавала...

Кудряш живо представил их на месте погибшего зве­ря, сглотнул подкативший к горлу комок и поспешно вы­палил, правда, почему-то шепотом:

— Кому ж мы так не любы-то?

— Видать, есть такие...

Они, конечно же, знали, что подобные ловушки лесные племена порой использовали при охоте, однако нечасто, и устанавливали их подальше от селений, совсем в глухих местах, потому как не знающий о них путник мог легко ли­шиться жизни. А кто мог поручиться, что это не окажется родич охотников или дружественные им соседи? И своих соплеменников о таких ловушках обязательно упреждали.

Чаще всего такие колоды применяли при отражении нападений чужаков, особенно кочевых, желающих пожи­виться набегами на лесные племена. И устанавливали их в местах, где могли пройти хищные нелюди, подбираясь к жилищам поселян. Шагнет такой пришлый или конь его, заденет спрятанную в траве веревку, и вылетит из лес­ной чащи на него сучковатая колода, сшибет и сучками, что кольями острыми, пронзит. А нечего соваться непро­шеным да мирное житье рушить!

Чеслав был уверен, что сейчас это бревно явно предна­значалось им. Ведь в городище все знали, что они соби­раются соседнее племя навестить. И знали, зачем они ту­да направляются. И тропа в ту сторону вела одна. И если бы не свернули с нее...

«Не зря старая Мара предупреждала не ходить прямы­ми тропами... Ой не зря!»

И если нож и камень, что метали в Чеслава, можно бы­ло за предостережение счесть, то бревно это на верную смерть было установлено. Вот только кем? И за что?

К землям, на которых располагались угодья да поселения соседнего племени, молодые охотники добрались без осо­бых приключений. Если не считать, конечно, того, что Куд­ряшу как-то ночью во сне примарилось видение страшное в виде бревна сучковатого, что с воем гонялось за ним.

И он, подхватившись, сонный, понесся по ночному лесу от того бревна с криками ужаса. Чеславу, от ночной встряс­ки самому едва не дрогнувшему, с большим трудом уда­лось поймать и угомонить друга. И весьма своевременно, потому как настиг он бедолагу у самого края крутого оврага. А не то летел бы Кудряш кубарем на дно каменистое, да еще неизвестно, не свернул ли бы себе там шею.

Но после нескольких дней пути они благополучно всту­пили во владения соседей.

На первом же хуторе, попавшемся на их пути, друзья по­пытались разузнать о двух чужеземцах, что недавно появ­лялись в этих краях. Но кроме того, что те заночевали у них в доме, когда шли с проводником мимо, хозяева ничего по­ведать им не смогли. Зато парни разузнали, где обитает муж Тур, что привел чужаков в их городище, верно решив, что кому, как не ему, знать о пришлых больше других.

К городищу, куда их направили хуторяне, молодцы прибились, когда уже почти полностью стемнело. Совсем не зная этой местности и продвигаясь только по приме­там, подсказанным жителями хутора, в темноте они ед­ва не прошли мимо поселения. И только беспокойный лай собак да рев не уснувшей еще скотины вывел их к люд­скому обиталищу.

Шагнув к закрытым на ночь воротам городища, Чеслав постучал в них подобранной тут же палкой. По другую сторону деревянной преграды послышалось слабое дви­жение и приглушенные голоса, которые принялись на­пряженно переговариваться между собой. Чеслав повто­рил удары по воротам, присоединив к ним обращение:

— Агов! Гостей, с миром пришедших, пустите?

Не сразу, наверное, после небольшого совета из-за во­рот донесся сердитый голос:

— Это кого же лесные духи нам под ворота пригнали? Уж не упырей ли? Сказывайте, кто такие! И люди ли смертные?

Чеслав даже усмехнулся такому подозрению, больше по­хожему на скрытую шутку, но ответил вполне серьезно:

— Люди смертные. Сыны родов чтимых. Верим в Даждь- бога Сварожича, защитника нашего, и всех Великих. Я Че­слав — сын Велимира. — Он оглянулся на присмиревше­го друга. — А со мной Кудряш — сын Горши. Соседи ваши с верховья реки.

Из-за частокола вылетела горящая головешка и, опи­сав небольшую дугу, упала неподалеку от них, осветив округу своим пламенем. Предосторожность полезная. Чеслав знал, что сейчас их внимательно рассматривают цепкие глаза сторожи. Да и не только их, а и близлежа­щую округу: не притаился ли там еще кто, грозящий опас­ностью? Очевидно, удостоверившись, что за воротами путники одни, их решили все же впустить. Крепкие во­рота дрогнули, и образовалась небольшая щель, широкая как раз настолько, чтобы в нее могли пройти юноши и следом их скакун. Как только они вошли, деревянную заслону за ними тут же затворили.

За воротами парней встретили трое мужей, двое из ко­торых стояли с наставленными на них острыми рогати­нами и настроены были весьма решительно.

— Сказывайте живо, зачем тропы к нам топтали?

Строгий и сердитый голос, как оказалось, принадле­жал неказистому мужику невысокого роста с проплеши­ной на голове и лукавыми глазами.

Страницы: «« « 23456789 » »»